Марина Ивановна Цветаева → Блог |
Администратор сборника: | Марина Бойкова |
Все рубрики (60) |
стихи о любви (10) |
стихи о Родине (1) |
стихи о Москве (0) |
стихи о природе (0) |
стихи о войне (0) |
стихи к Блоку (0) |
Биография (18) |
стихи о разлуке (2) |
Проза (2) |
поэма (0) |
цикл стихов (3) |
письма (2) |
0
Марина Бойкова → 11 июля 2011
|
Не поцеловали - приложились. Не проговорили - продохнули. Может быть - Вы на земле не жили, Может быть - висел лишь плащ на стуле. Может быть - давно под камнем плоским Успокоился Ваш нежный возраст. Я себя почувствовала воском: Маленькой покойницею в розах. Руку на сердце кладу - не бьется. Так легко без счастья, без страданья! - Так прошло - что у людей зовется - На миру - любовное свиданье.
Нет комментариев
стихи, марина цветаева
|
0
Марина Бойкова → 11 июля 2011
|
Дома до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка. В большом и радостном Париже Все та же тайная тоска. Шумны вечерние бульвары, Последний луч зари угас. Везде, везде всё пары, пары, Дрожанье губ и дерзость глаз. Я здесь одна. К стволу каштана Прильнуть так сладко голове! И в сердце плачет стих Ростана Как там, в покинутой Москве. Париж в ночи мне чужд и жалок, Дороже сердцу прежний бред! Иду домой, там грусть фиалок И чей-то ласковый портрет. Там чей-то взор печально-братский. Там нежный профиль на стене. Rostand и мученик Рейдтский И Сара — все придут во сне! В большом и радостном Париже Мне снятся травы, облака, И дальше смех, и тени ближе, И боль как прежде глубока. |
0
Марина Бойкова → 11 июля 2011
|
И опять пред Тобой я склоняю колени, В отдаленье завидев Твой звездный венец. Дай понять мне, Христос, что не все только тени Дай не тень мне обнять, наконец! Я измучена этими длинными днями Без заботы, без цели, всегда в полумгле... Можно тени любить, но живут ли тенями Восемнадцати лет на земле? И поют ведь, и пишут, что счастье вначале! Расцвести всей душой бы ликующей, всей! Но не правда ль: ведь счастия нет, вне печали? Кроме мертвых, ведь нету друзей? Ведь от века зажженные верой иною Укрывались от мира в безлюдье пустынь? Нет, не надо улыбок, добытых ценою Осквернения высших святынь. Мне не надо блаженства ценой унижений. Мне не надо любви! Я грущу - не о ней. Дай мне душу, Спаситель, отдать - только тени В тихом царстве любимых теней. Москва, осень, 1910 |
0
Марина Бойкова → 11 июля 2011
|
Посвящение
Комедьянту, игравшему Ангела, или Ангелу, игравшему Комедьянта - не все равно ли, раз -- Вашей милостью - я, вместо снежной повинности Москвы 19 года несла -- нежную. 1 Я помню ночь на склоне ноября. Туман и дождь. При свете фонаря Ваш нежный лик -- сомнительный и странный, По -- диккенсовски -- тусклый и туманный, Знобящий грудь, как зимние моря... -- Ваш нежный лик при свете фонаря. И ветер дул, и лестница вилась... От Ваших губ не отрывая глаз, Полусмеясь, свивая пальцы в узел, Стояла я, как маленькая Муза, Невинная -- как самый поздний час... И ветер дул и лестница вилась. А на меня из -- под усталых вежд Струился сонм сомнительных надежд. -- Затронув губы, взор змеился мимо... -- Так серафим, томимый и хранимый Таинственною святостью одежд, Прельщает Мир -- из -- под усталых вежд. Сегодня снова диккенсова ночь. И тоже дождь, и так же не помочь Ни мне, ни Вам, -- и так же хлещут трубы, И лестница летит... И те же губы... И тот же шаг, уже спешащий прочь -- Туда -- куда -- то -- в диккенсову ночь. 2 ноября 1918 2 Мало ли запястий Плелось, вилось? Что тебе запястье Мое -- далось? Всe кругом да около -- Что кот с мышом! Нет, -- очами, сокол мой, Глядят -- не ртом! 19 ноября 1918 3 Не любовь, а лихорадка! Легкий бой лукав и лжив. Нынче тошно, завтра сладко, Нынче помер, завтра жив. Бой кипит. Смешно обоим: Как умен -- и как умна! Героиней и героем Я равно обольщена. Жезл пастуший -- или шпага? Зритель, бой -- или гавот? Шаг вперед -- назад три шага, Шаг назад -- и три вперед. Рот как мед, в очах доверье, Но уже взлетает бровь. Не любовь, а лицемерье, Лицедейство -- не любовь! И итогом этих (в скобках -- Несодеянных!) грехов -- Будет легонькая стопка Восхитительных стихов. 20 ноября 1918 4 Концами шали Вяжу печаль твою. И вот -- без шали -- На площадях пою. Снято проклятие! Я госпожа тебе! 20 ноября 1918 5 Дружить со мной нельзя, любить меня -- не можно! Прекрасные глаза, глядите осторожно! Баркасу должно плыть, а мельнице -- вертеться. Тебе ль остановить кружащееся сердце? Порукою тетрадь -- не выйдешь господином! Пристало ли вздыхать над действом комедийным? Любовный крест тяжел -- и мы его не тронем. Вчерашний день прошел -- и мы его схороним. 20 ноября 1918 6 Волосы я -- или воздух целую? Веки -- иль веянье ветра над ними? Губы -- иль вздох под губами моими? Не распознаю и не расколдую. Знаю лишь: целой блаженной эпохой, Царственным эпосом -- струнным и страшным -- Приостановится... Это короткое облачко вздоха. Друг! Всe пройдет на земле, -- аллилуйя! Вы и любовь, -- и ничто не воскреснет. Но сохранит моя темная песня -- Голос и волосы: струны и струи. 22 ноября 1918 7 |
0
Марина Бойкова → 11 июля 2011
|
Лежат они, написанные наспех,
Тяжелые от горечи и нег. Между любовью и любовью распят Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век И слышу я, что где-то в мире — грозы, Что амазонок копья блещут вновь. —А я пера не удержу! — Две розы Сердечную мне высосали кровь. Москва, 20 декабря 1915 |
0
Марина Бойкова → 11 июля 2011
|
Двадцать седьмого января в Москве состоялось венчание Марины Цветаевой и Сергея Эфрона.
Марина взяла фамилию мужа, которою первое время и подписывалась. 1 февраля Сергей подарил жене четвертый том собрания сочинений Кнута Гамсуна с надписью: "Марине Эфрон первый подарок от Сережи. 1/II - 12 г. Москва". В феврале почти одновременно вышли в свет их книги: "Волшебный фонарь" и "Детство", напечатанные "Товариществом Скоропечатни А.А. Левенсон", в Трехпрудном переулке, дом 9, что напротив отчего дома Цветаевой. На титульном листе обозначено: "Книгоиздательство Оле-Лукойе", Москва, 1912. Символическое издательство под маркой андерсеновского героя возникло как шутка в двух юных умах... Двадцать девятого февраля новобрачные уехали в свадебное путешествие: Италия (Сицилия), Франция, Германия. В Россию "летели" от молодых открытки: в Коктебель - Волошину, в Москву - редактору и издателю А. М. Кожебаткину, помогшему Цветаевой издать ее "Волшебный фонарь", сестрам мужа - Лиле и Вере. У Цветаевой на душе безоблачно и легко; Сергей же, несмотря на то что "страшно счастлив", все же подвержен приступам грусти. В Париже он побывал на могиле родителей, и горе еще свежо. "Больше всего мне не достает в Париже одиночества. Мне хотелось бы побольше времени проводить на могиле; но не могу, совершенно не могу после кладбища идти в театр, кафе и т.п. " (письмо Лиле Эфрон). В письме Вере он пишет: "Сегодня был на почте и, конечно, ни письма от Вас. Марина получила штук десять писем, из них половина от родных. Мне было так странно: показалось, что у меня нет совсем родных. Хотя на этот счет я не строю себе иллюзий... Я уверен, конечно, что при совместной жизни у нас будут самые близкие и хорошие отношения, на расстоянии же никаких отношений существовать не будет. В Париже мы в последний момент остались без денег. Сегодня суббота и Лионский кредит закрывается в 3 ч. Мы этого не знали. И остались без сантима. Этим объясняется скромность подарков. Сегодня был в Люксембурге, - я ожидал от него большего. Луврским я прямо подавлен. Вчера вечером видел Сару в Орленке. Хотя я и не мог всего понять, но все же был поражен игрой. Сара с трудом ходит по сцене (с костылем). Голос старческий, походка дряблая - и все-таки прекрасно!.." В другом письме - от 29 марта - Сергей сообщает, что он "в ужасе от Франции" и что более мерзкой страны в жизни не видел. "Всё в прошлом и ничего в настоящем (!!!). Я говорю о первом впечатлении. В вагоне из десяти пар девять целовались. И это у них в центре всей жизни!" Но великая французская актриса поразила воображение на долгие годы... "Наружность Сары, - вспоминала Цветаева через несколько лет. - Что-то ледяное и лунное. Серафический лед. - И как эта женщина, в обаянии которой не было ничего телесного, играла Федру! Сара в L'Aiglon ("Орленке", - А.С.) предпоследний слог стиха произносила очень медленно, почти что пела... ...Крик Сары (Маргариты Готье) - О l'amour, Famour!9 Умирает Сара Бернар. Умирает глубочайшее в мире - голос". ===== О контрастности настроений молодых говорят, в частности, два их письма к Елизавете Эфрон, написанные в один и тот же день, 7 мая (24 апреля), из Кирхгартена (под Фрейбургом). На цветаевской открытке изображен Фрейбург с традиционной кирхой, невысокими домиками с островерхими крышами и справа - упирающейся в холмы Шварцвальда широкой дорогой. "Милая Лиленька, Сережа страшно обрадовался Вашему письму. Скоро увидимся. Мы решили лето провести в России. Так у нас будет 3 лета: в Сицилии, в Шварцвальде, в России. Приходите встречать нас на вокзал, о дне и часе нашего приезда сообщим заранее. У нас цветут яблони, вишни и сирень, - к сожалению, всё в чужих садах. Овес уже высокий, - шелковистый, светло-зеленый, везде шумят ручьи и ели. Радуйтесь: осенью мы достанем себе чудного, толстого, ленивого кота. Я очень о нем мечтаю. Каждый день при наших обедах присутствует такой кот, жадно смотрит в глаза и тарелки и, не вытерпев, прыгает на колени то Сереже, то мне. Наш кот будет такой же. <Приписка на полях:> Радуюсь отъезду Макса и Пра и скорому свиданию с Вами и Верой. Всего лучшего. МЭ". (Почерк юной Цветаевой - круглый, тонкий, прямой, четкий, мелкий, почерк близорукого человека, который выводит буквы старательно, как бы любуясь начертанным: слова "как", "так" пишутся с пропуском средней буквы; абзацы начинаются с края строки. Эта манерность потом исчезнет; почерк взрослой Цветаевой, всегда оставаясь аккуратным, сделается менее изощренным.) Сергей пишет совсем в ином тоне. Он раздираем какими-то противоречивыми переживаниями; нервы его неспокойны. Для понимания его натуры это письмо дает очень много: "7 мая н<ового> ст<иля> Милая Лилюк, Ты отгадала: нам скоро суждено увидеться. М<арина> решила присутствовать на торжествах открытия музея и к "Троицыну дню" (13 мая) мы будем в Москве. Мне бы очень хотелось, чтобы ты до этого числа не уезжала на дачу - много нужно рассказать очень важного и повидать тебя хочется. У нас с М<ариной> есть один план, в котором ты принимаешь участие. Ну, да об этом после. Сейчас внизу гостиницы (деревенской) празднуют чье-то венчание, и оттуда несется веселая громкая музыка. Но в каждой музыке есть что-то грустное (по крайней мере для профана) и мне грустно. Хотя грустно еще по другой причине: жалко уезжать и вместе с тем тянет обратно. Одним словом, вишу в воздухе и не хватает твердости духа, чтобы заставить себя окончательно решить ехать в Россию. А тоска все растет и растет! От заграницы я взял только Шварцвальд да готику немецких городов. В Италию для природы я больше не поеду - а для древнего Рима и Италии возрождения поеду непременно. У меня сейчас такая грандиозная жажда, а чего, я сам не знаю. Хочу рассказать тебе один сон - галлюцинацию. Сначала был сон, а потом страшный кошмар. |
0
Марина Бойкова → 11 июля 2011
|
Мы слишком молоды, чтобы простить
Тому, кто в нас развеял чары. Но, чтоб о нем, ушедшем, не грустить, Мы слишком стары! Был замок розовый, как зимняя заря, Как мир -- большой, как ветер -- древний. Мы были дочери почти царя, Почти царевны. Отец -- волшебник был, седой и злой; Мы, рассердясь, его сковали; По вечерам, склоняясь над золой, Мы колдовали; Оленя быстрого из рога пили кровь, Сердца разглядывали в лупы... А тот, кто верить мог, что есть любовь, Казался глупый. Однажды вечером пришел из тьмы Печальный принц в одежде серой. Он говорил без веры, ах, а мы Внимали с верой. Рассвет декабрьский глядел в окно, Алели робким светом дали... Ему спалось и было всe равно, Что мы страдали! Мы слишком молоды, чтобы забыть Того, кто в нас развеял чары. Но, чтоб опять так нежно полюбить Мы слишком стары! М.Цветаева |