Марина Ивановна Цветаева (26 сентября (8 октября), 1892, Москва, Российская империя — 31 августа 1941, Елабуга, СССР) — русский поэт, прозаик, переводчик, одна из самых самобытных поэтов Серебряного века.
Биография
Детство и юность
Марина Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 году в Москве. Её отец, Иван Владимирович, — профессор Московского университета, известный филолог и искусствовед; стал в дальнейшем директором Румянцевского музея и основателем Музея изящных искусств. Мать, Мария Мейн (по происхождению — из обрусевшей польско-немецкой семьи), была пианисткой, ученицей Антона Рубинштейна.
Марина начала писать стихи — не только на русском, но и на французском и немецком языках — ещё в шестилетнем возрасте. Огромное влияние на Марину, на формирование её характера оказывала мать. Она мечтала видеть дочь музыкантом.
После смерти матери от чахотки в 1906 году Марина с сестрой Анастасией остались на попечении отца.
Детские годы Цветаевой прошли в Москве и в Тарусе. Из-за болезни матери подолгу жила в Италии, Швейцарии и Германии. Начальное образование получила в Москве; продолжила его в пансионах Лозанны (Швейцария) и Фрайбурга (Германия). В шестнадцать лет предприняла поездку в Париж, чтобы прослушать в Сорбонне краткий курс лекций о старофранцузской литературе.
Начало творческой деятельности
В 1910 году Марина опубликовала на свои собственные деньги первый сборник стихов — «Вечерний альбом». (Сборник посвящён памяти Марии Башкирцевой, что подчёркивает его «дневниковую» направленность.) Её творчество привлекло к себе внимание знаменитых поэтов — Валерия Брюсова, Максимилиана Волошина и Николая Гумилёва. В этот же год Цветаева написала свою первую критическую статью «Волшебство в стихах Брюсова». За «Вечерним альбомом» двумя годами позже последовал второй сборник — «Волшебный фонарь».
Начало творческой деятельности Цветаевой связано с кругом московских символистов. После знакомства с Брюсовым и поэтом Эллисом (настоящее имя Лев Кобылинский) Цветаева участвует в деятельности кружков и студий при издательстве «Мусагет».
На раннее творчество Цветаевой значительное влияние оказали Николай Некрасов, Валерий Брюсов и Максимилиан Волошин (поэтесса гостила в доме Волошина в Коктебеле в 1911, 1913, 1915 и 1917 годах).
В 1911 году Цветаева познакомилась со своим будущим мужем Сергеем Эфроном; в январе 1912 — вышла за него замуж. В этом же году у Марины и Сергея родилась дочь Ариадна (Аля).
В 1913 году выходит третий сборник — «Из двух книг».
Отношения с Софией Парнок
В 1914 г. Марина познакомилась с поэтессой и переводчицей Софией Парнок; их отношения продолжались до 1916 года. Цветаева посвятила Парнок цикл стихов «Подруга». Цветаева и Парнок расстались в 1916 году; Марина вернулась к мужу Сергею Эфрону. Отношения с Парнок Цветаева охарактеризовала как «первую катастрофу в своей жизни». В 1921 году Цветаева, подытоживая, пишет:
Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное — какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное — какая скука!
На известие о смерти Софии Парнок Цветаева отреагировала бесстрастно: «Ну и что, что она умерла? Не обязательно умирать, чтобы умереть».[1]
Гражданская война (1917—1922)
В 1917 году Цветаева родила дочь Ирину, которая умерла в приюте в возрасте 3-х лет.
Годы Гражданской войны оказались для Цветаевой очень тяжелыми. Сергей Эфрон служил в рядах Белой армии. Марина жила в Москве, в Борисоглебском переулке. В эти годы появился цикл стихов «Лебединый стан», проникнутый сочувствием к белому движению.
В 1918—1919 годах Цветаева пишет романтические пьесы; созданы поэмы «Егорушка», «Царь-девица», «На красном коне».
В апреле 1920 года Цветаева познакомилась с князем Сергеем Волконским.
Эмиграция (1922—1939)
В мае 1922 года Цветаевой с дочерью Ариадной разрешили уехать за границу — к мужу, который, пережив разгром Деникина, будучи белым офицером, теперь стал студентом Пражского университета. Сначала Цветаева с дочерью недолго жила в Берлине, затем три года в предместьях Праги. В Чехии написаны знаменитые «Поэма горы» и «Поэма конца». В 1925 году после рождения сына Георгия семья перебралась в Париж. В Париже на Цветаеву сильно воздействовала атмосфера, сложившаяся вокруг неё из-за деятельности мужа. Эфрона обвиняли в том, что он был завербован НКВД и участвовал в заговоре против Льва Седова, сына Троцкого.
В мае 1926 года с подачи Бориса Пастернака Цветаева начала переписываться с австрийским поэтом Райнером Марией Рильке, жившим тогда в Швейцарии. Эта переписка обрывается в конце того же года со смертью Рильке.
В течение всего времени, проведённого в эмиграции, не прекращалась переписка Цветаевой с Борисом Пастернаком.
Большинство из созданного Цветаевой в эмиграции осталось неопубликованным. В 1928 в Париже выходит последний прижизненный сборник поэтессы — «После России», включивший в себя стихотворения 1922—1925 годов. Позднее Цветаева пишет об этом так: «Моя неудача в эмиграции — в том, что я не эмигрант, что я по духу, то есть по воздуху и по размаху — там, туда, оттуда…»[2]
В 1930 году написан поэтический цикл «Маяковскому» (на смерть Владимира Маяковского). Самоубийство Маяковского буквально шокировало Цветаеву.
В отличие от стихов, не получивших в эмигрантской среде признания, успехом пользовалась её проза, занявшая основное место в её творчестве 1930-х гг. («Эмиграция делает меня прозаиком…»). В это время изданы «Мой Пушкин» (1937), «Мать и музыка» (1935), «Дом у Старого Пимена» (1934), «Повесть о Сонечке» (1938), воспоминания о Максимилиане Волошине («Живое о живом», 1933), Михаиле Кузмине («Нездешний ветер», 1936), Андрее Белом («Пленный дух», 1934) и др.
С 1930-х гг. Цветаева с семьёй жила практически в нищете.
Никто не может вообразить бедности, в которой мы живём. Мой единственный доход — от того, что я пишу. Мой муж болен и не может работать. Моя дочь зарабатывает гроши, вышивая шляпки. У меня есть сын, ему восемь лет. Мы вчетвером живем на эти деньги. Другими словами, мы медленно умираем от голода. (Из воспоминаний Марины Цветаевой)
15 марта 1937 г. выехала в Москву Ариадна, первой из семьи получив возможность вернуться на Родину. [3] 10 октября того же года из Франции бежал Эфрон, оказавшись замешанным в заказном политическом убийстве[4] .
Возвращение в СССР (1939—1941)
В 1939 году Цветаева вернулась в СССР вслед за мужем и дочерью. По приезде жила на даче НКВД в Болшево (ныне Музей-квартира М. И. Цветаевой в Болшеве), соседями были чета Клепининых. 27 августа была арестована дочь Ариадна, 10 октября — Эфрон. В 1941 году Сергей Яковлевич был расстрелян; Ариадна после пятнадцати лет репрессий реабилитирована в 1955 году.
В этот период Цветаева практически не писала стихов, занимаясь переводами.
Война застала Цветаеву за переводами Федерико Гарсиа Лорки. Работа была прервана. Восьмого августа Цветаева с сыном уехала на пароходе в эвакуацию; восемнадцатого прибыла вместе с несколькими писателями в городок Елабугу на Каме. В Чистополе, где в основном находились эвакуированные литераторы, Цветаева получила согласие на прописку и оставила заявление: «В совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве посудомойки в открывающуюся столовую Литфонда. 26 августа 1941 года». 28 августа она вернулась в Елабугу с намерением перебраться в Чистополь.
31 августа 1941 года покончила жизнь самоубийством (повесилась), оставив три записки: тем, кто будет её хоронить, Асеевым и сыну:
Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик.
Марина Цветаева похоронена на Петропавловском кладбище в г. Елабуге. Точное расположение ее могилы неизвестно. На той стороне кладбища, где находится ее затерявшаяся могила, в 1960 году сестра поэтессы, Анастасия Цветаева, установила крест, а в 1970 году было сооружено гранитное надгробие.[5]
После смерти
В эмиграции она написала в рассказе «Хлыстовки»: "Я бы хотела лежать на тарусском хлыстовском кладбище, под кустом бузины, в одной из тех могил с серебряным голубем, где растет самая красная и крупная в наших местах земляника. Но если это несбыточно, если не только мне там не лежать, но и кладбища того уж нет, я бы хотела, чтобы на одном из тех холмов, которыми Кирилловны шли к нам в Песочное, а мы к ним в Тарусу, поставили, с тарусской каменоломни, камень: «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева». Также она говорила: «Здесь, во Франции, и тени моей не останется. Таруса, Коктебель, да чешские деревни — вот места души моей».
На высоком берегу Оки, в её любимом городе Таруса согласно воле Цветаевой установлен камень (тарусский доломит) с надписью «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева». В первый раз камень был поставлен усилиями Семена Островского в 1962, но затем памятник был убран «во избежание»[6], и позже в более спокойные времена восстановлен.
Отпевание
В 1990 году патриарх Алексий II дал благословение на отпевание Цветаевой (отпевание состоялась в день пятидесятой годовщины кончины Марины Цветаевой в московском храме Вознесения Господня у Никитских ворот), тогда как отпевать самоубийц в РПЦ запрещено.[7]
Основанием для того послужило прошение Анастасии Цветаевой, а с нею — группы людей, в том числе диакона Андрея Кураева, к патриарху.
Её судьба запрограммирована в детстве блуждать, блуждать и не найти пристанища. Чужая в этом мире, непонятая, захлопнув громко Дверь,ушла и растворилась в неизвестность,пополнив Моцартовский Ряд......
И жар души весь в отблеске зеркал,
И знаю, на земле есть где-то солнце.
Но ночь темна. Как долго же искал,
Под рокот волн, я каменные кольца.
Марина Цветаева
В зеркальном холоде весь жар души
Серебряный век поэзии. Серебро старинного зеркала. В одном из рассказов Бунин описал, как в детстве хотел постичь тайну зеркала. И у Марины Цветаевой есть своя тайна, тайна предопределённости её жизни и тайна её творчества.
Скажу честно, вначале хотел озаглавить статью – «Марина Цветаева. Блеск и порочность интеллигенции». Но передумал. Не имею право осуждать её. Слишком много выпало на её долю и таланта в том числе.
Уже за сам такой заголовок статьи наверняка я был бы предан анафеме и теми, кто влюблён в творчество Марины Цветаевой и теми, кто только делает вид, что в восторге от её поэзии. А как же, ведь так принято. Но речь в статье пойдёт не только и не столько о великой поэтессе 20-го века, но о том, что её окружало и как она принимала правила игры в этом её окружении. Петь дифирамбы ей не буду, не имеет смысла, она в этом не нуждается. Само её творчество определяет такую высоту и уровень, что всякое восхваление его меркнет перед величием и силой её таланта.
А блеск, как видим, остался и он не мог не остаться.
О ней написаны сотни томов с подробнейшим изложением её биографии, поэтому лишь слегка коснусь этой стороны вопроса. Иначе трудно будет прийти к какому-либо выводу. Родилась она в Москве, в семье основателя и первого директор Музея изящных искусств имени императора Александра III при Московском императорском университете (ныне Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина), Иван Владимировича Цветаева. Это был человек необыкновенной трудоспособности и увлечённости идеей создания музея, во многом ему помогала его вторая жена, мать Марины и Анастасии Цветаевой - Мария Мейн-Цветаева. Она много времени уделяла воспитанию детей, но к превеликому сожалению в возрасте 37 лет скончалась от чахотки 5 июля 1906 года. Перед смертью прошептала: "Мне жалко только музыки и солнца!" . Марине и Асе было четырнадцать и двенадцать лет.
Мать Марины, сама одарённая пианистка, очень хотела, чтобы Марина стала музыкантшей и многое сделала для этого, причём Марина могла действительно ею стать, но в голове у неё звучала другая музыка, музыка слов и рифм.
Родители Марины были рыцарями без страха и упрёка и прививали эти свойства и своим детям. Умирая мать Марины, напутствовала дочек – «Живите по правде*.
Было ещё двое детей от первого брака Ивана Владимировича. Лера и Андрей.
У Марины уже с детских лет проявился свой, независимый характер и хотя она любила и преклонялась перед родителями, не всегда поступала так, как они требовали от неё.
В этом характере присутствовала твёрдость, унаследованная от матери и некоторая отстраненность вперемешку с насмешливостью и пренебрежением к материальным ценностям, от отца.
Сестра Марины, Анастасия, вспоминает, как она (Марина), в тот день, когда их вдвоём привели в гимназию, где Марина училась, не защитила младшую от нападок её подружек по гимназии, а наоборот сделала вид, что ничего не произошло, хотя для Анастасии тогда, это была трагедия вселенского масштаба. Ведь она боготворила Марину, как старшую сестру, к тому же так рано проявившую свои способности и характер, что уже в раннем детстве на них обратили внимание.
Потом, уже в юности, они сойдутся гораздо ближе. Созвучие их мыслей было удивительно. Они всё проверяли друг на друге и почти никогда не было разночтений.
3 ноября 1911 года они впервые со сцены вдвоём читали стихи Марины, вот как об этом пишет в своих «Воспоминаниях» Анастасия Цветаева:
В два – одинаковых – голоса, сливающихся в один в каждом понижении и повышении интонаций, мы, стоя рядом, – Марина, еще не остригшая волос, в скромной, открывавшей лоб прическе, я – ниже и худее Марины, волосы до плеч, – читали стихи по голосовой волне, без актерской, ненавистной смысловой патетики. Внятно и просто. Певуче? Пусть скажет, кто помнит. Ритмично.
Мы прочли несколько стихотворений. Из них помню «В пятнадцать лет» и «Декабрьская сказка». Вот строки из «Декабрьской сказки»:
…Был замок розовый, как зимняя заря,
Как мир – большой, как ветер – древний.
Мы были дочери почти царя,
Почти царевны…
…Оленя быстрого из рога пили кровь,
Сердца разглядывали в лупы…
А тот, кто верить мог, что есть любовь,
Казался глупый.
Однажды вечером пришел из тьмы
Печальный принц в одежде серой.
Он говорил без веры, ах!
А мы Внимали с верой…
…Мы слишком молоды, чтобы забыть
Того, кто в нас развеял чары,
Но чтоб опять так нежно полюбить
– Мы слишком стары.
Был один миг тишины после нашего последнего слова -и аплодисменты рухнули в залу – как весенний гром в сад! Запрещенные в этом доме аплодисменты!
Мы стояли, смущенные (неумело кланяясь?) – откланиваясь, уходя, спеша уйти, а нам вслед неистово аплодировали… Выход или ли мы вновь? «Триумф», – говорили нам потом…
Это был первый вечер Марининой начинавшейся известности.(с)
Уже позже, Марина, следуя моде тех лет, в семнадцать своих годочков «начала курить. Сперва -скрывая. Щадя папу, не курила при нем». (А.Ц. «Воспоминания»). После уже и скрывать было не от кого. Отец умер в 1913 году, когда Марине было 21 год, в принципе вполне взрослая и самостоятельная девушка. А в 1910 году произошёл ещё один показательный случай. Отец её, Иван Владимирович, как-то зашёл в комнату Марины и увидел портрет Наполеона, которого Марина боготворила. Иван Владимирович очень разгневался по этому поводу, реакция же самой Марины, была незамедлительной. Вот как об этом вспоминает её сестра Анастасия:
«И в киоте иконы в углу над ее письменным столом теперь был вставлен – Наполеон. Этого долго в доме не замечали. Но однажды папа, зайдя к Марине за чем-то, увидал. Гнев поднялся в нем за это бесчинство! Повысив голос, он потребовал, чтобы она вынула из иконы Наполеона. Но неистовство Марины превзошло его ожидания: Марина схватила стоявший на столе тяжелый подсвечник, -у нее не было слов!
Это был жест отчаяния. Самозащита зверя, кусающего, когда отнимают берлогу. Такой берлогой и был Марине весь этот культ Наполеона, и все ее культы»
Это неповиновение общепринятым нормам ещё не раз поставит Марину перед выбором, ангел или грешница? И она с ангельским смирением каждый роковой раз будет выбирать путь грешницы.
Уже через год после смерти отца Марина, будучи женой и матерью, встречает и влюбляется в Софью Парнок и эта «любовь» стала для неё «треклятой страстью». Она понимала, в какой грязи и мерзости она погрязла, но далеко не сразу, через полтора года, она смогла прекратить свои отношения с Софьей. Ей нужен был этот вызов, зачем, пожалуй, она и сама не знала ответа.
Её очищение приходило к ней в стихах Гумилёва и Блока.
Но, к сожалению, следует признать, что самый большой грех её жизни был ещё впереди.
В 1919 году, голодном и холодном она, чтобы прокормить своих детей, (Ариадне – семь, Ирине – два с половиной), сдаёт их в Кунцевский приют. Ариадне Марина уделяла много внимания, а вот Ирина раздражала её, она привязывала малышку к креслу, чтобы та не тревожила её. Ирина плохо разговаривала и была беспокойным ребёнком.
Под новый год она узнает, что в приюте детей плохо кормят и они там болеют, есть опасность заражения тифом. Марина забирает Ариадну, а Ирину оставляет в приюте. Как она потом объяснила, спасти можно было только одну. А второго февраля малышка умирает. Мать даже на похороны не пошла. И замолчала до самой пасхи.
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были – по одной на каждую -
Две головки мне дарованы.
Но обеими – зажатыми –
Яростными – как могла! –
Старшую у тьмы выхватывая –
Младшей не уберегла.
Две руки – ласкать – разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки – и вот одна из них
За ночь оказалась лишняя.
Светлая – на шейке тоненькой –
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем не понято,
Что дитя мое в земле.
Что это раскаяние или просто горечь утраты? А может быть и ни то и ни другое?
В то же Светлое Христово Воскресение 20-го, она пишет стихотворение «Грешница».
Ты пишешь перстом на песке,
А я Твоя горлинка, Равви!
Я первенец Твой на листке
Твоих поминаний и здравий.
Звеню побрякушками бус,
Чтоб Ты оглянулся – не слышишь!
О Равви, о Равви, боюсь –
Читаю не то, что Ты пишешь!
А сумрак крадется, как тать,
Как черная рать роковая.
Ты знаешь - чтоб лучше читать -
О Равви – глаза закрываю…
В 1922 году Марина с дочерью уехали из Москвы. В Берлине они встретились с Сергеем Эфроном, мужем и отцом. Очищение? Произошло оно с Мариной после всей этой трагедии? Наверно слишком много вопросов смею задавать. Можно ли простить таланту и последующие романы реальные и мнимые?
Её третий (второй) ребёнок, Георгий родился уже за границей и ей пришлось определять, кто же на самом деле был его отец. И это самый любимый ею Мур, в роковой для Марины час, не только не удержит её от греха самоубийства, но ещё и подтолкнёт её к этому. На похороны матери, он (как и когда-то Марина на похороны своей дочки), так и не придёт.
Когда Марина собиралась в свой последний путь в Елабугу, 7-го августа 1941 года, к ней пришёл Пастернак, помочь собраться и принёс с собой верёвку, увязать чемодан.
- Прочная,- сказал он.
- Можно повеситься.
Это своё напутствие, он будет вспоминать всю жизнь.
З1-го августа 1941 года Марии Ивановны не стало. Похоронили её в Елабуге, на Петрашевском кладбище, вскорости и могила её была забыта. Никто из её друзей и деятелей культуры того времени не пытался разыскать последний приют Марины. И только уже в 1960 году сестра Марины, Анастасия обнаружит четыре безымянных захоронения 1941 года, отметит их как возможное захоронение Марины Цветаевой. А через десять лет будет поставлен большой гранитный памятник на елабужском кладбище Марине Ивановне Цветаевой.
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала — тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти — слепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной,
И сколько мне было лет.
Не думай, что здесь — могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед,—
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь,
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли...
— И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
3 мая 1913, Коктебель
Бог - чёрт, бог – чёрт, ставила она знак равенства ещё в детстве. В одном можно быть уверенным, что перед Богом она представилась поэтом. Она и называла себя Поэтом и никак не поэтессой. Такой мы её и запомним.
Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух - не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!
Пляшущим шагом прошла по земле!- Неба дочь!
С полным передником роз!- Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре!- Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!
Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари - и ответной улыбки прорез...
- Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!
Новые
Меню
