2 мая 2012 года в Нью-Йорке на аукционе Sotsheby's знаменитое произведение норвежского художника-экспрессиониста Эдварда Мунка "Крик" было продано за рекордную цену в истории живописи — 120 миллионов долларов.

Картину приобрел коллекционер, пожелавший остаться неизвестным, сделав предложение о покупке холста по телефону.
Цена картины стала абсолютным мировым рекордом на произведение искусства. Ранее самой дорогой картиной считалось полотно Пабло Пикассо "Обнаженная, зеленые листья и бюст", написанное в 1932 году и проданное на торгах в Christie's в Нью-Йорке за 106,5 миллиона долларов.

Эдвард Мунк создал четыре версии своей картины — две из них написаны маслом, две — пастелью. На аукционе выставили именно пастельный вариант, причем это единственный из "Криков", хранящийся в руках частных коллекционеров. Все остальные находятся в музеях Норвегии.

Немецкий историк искусств и первый биограф художника Курт Глезер написал в 1915 году, что "Мунк принадлежит только своему искусству". Это высказывание, наверное, лучше всего характеризует Мунка, а в обратной версии — его искусство.

Эдвард Мунк был вторым ребёнком военного врача Кристиана Мунка. Когда Эдварду было пять лет, от туберкулёза умерла его мать, Лаура Катрина Мунк, а в 1877 году от той же болезни — старшая сестра Софи, которой было пятнадцать лет.
В 1879 году Мунк поступил в Высшую техническую школу в Осло, но вскоре перешёл в Государственную академию искусств и художественных ремёсел. Сначала его преподавателем был скульптор Миддльтун, а с 1882 года — живописец Кристиан Крог. В 1886 году он получил возможность совершить поездку в Париж, где посетил восьмую и последнюю выставку импрессионистов. Тогда же он создал свою первую широко известную картину, «Больная девочка», в которой нашли отражение болезнь и смерть Софи Мунк. Первая персональная выставка художника состоялась в 1889 году. Затем он уехал в Европу благодаря стипендии, жил в Париже и Берлине.
В Германии Мунк выставлялся вместе с местными художниками, но его картины спровоцировали скандал, так что его выставка была закрыта досрочно. Позднее многие из этих художников вошли в Берлинский сецессион. Там же Мунк близко сошёлся с польским писателем Станиславом Пшибышевским и его женой норвежкой Дагни Пшибышевской. Последняя на несколько лет стала музой Мунка. Она позировала ему для многих известных картин, включая «Мадонну», «Вампира», «Ревность», «Поцелуй».

Летом 1889 семья Мунка арендовала маленький домик в Осгордстранде на берегу Ослофьорда, место которое впоследствии стало отправной точкой в творчестве Мунка и в его жизни. В этом же году он купил собственный дом в Осгордстранде и возвращался туда почти каждое лето более 20 лет. Это было место, куда он стремился когда он был заграницей или чувствовал себя уставшим или истощённым. «Гулять по Осгордстранду — это будто гулять среди моих картин. У меня непреодолимое желание писать, когда я нахожусь в Осгордстранде» говорил Мунк.
В конце 1890-х Мунк работал над циклом картин, получившим название «Фриз жизни — поэма о любви, жизни и смерти». В него вошли работы, объединённые тематикой любви, женственности, страха, отчаяния и смерти. Многие из этих картин Мунк в течение жизни создавал в нескольких вариантах, снова и снова возвращаясь к одной и той же теме. Например, «Мадонна» и «Больная девочка» существуют в пяти экземплярах каждая. В 1893 году Мунк создал «Крик» — своё самое известное произведение. «Крик» считается знаковым событием экспрессионизма; Мунку удалось передать охвативший героя ужас чисто художественными средствами: цветовой гаммой и извивающимися линиями.
На рубеже 1900-х Мунк пережил неудачный роман с богатой молодой норвежкой. Она была влюблена в художника и настаивала на свадьбе, что очень его тяготило. Это продолжалось около четырёх лет, и однажды в 1902 году девушка и друзья Мунка разыграли его, сказав, что девушка умерла, и показав её тело. По замыслу «воскрешение» девушки должно было разжечь чувства художника. Мунк перенёс розыгрыш очень болезненно, в тот же день между ним и друзьями произошла ссора, в которой Мунк повредил себе левую руку, позднее ему ампутировали палец. Позже он ещё несколько раз вступал в ссоры со знакомыми и незнакомыми людьми, в конце концов в 1908 году его поместили в психиатрическую клинику в Копенгагене с душевным расстройством. Всего он провёл там более полугода. За время пребывания в клинике Мунк оставил рисунки и гравюры, в том числе портрет лечившего его профессора Якобсона.
Начиная с 1909 года стиль Мунка меняется в сторону более резкой и грубой манеры. Поздние картины написаны широкими мазками и изобилуют яркими контрастными цветами. В 1920-е годы у художника произошло кровоизлияние в стекловидное тело правого глаза, из-за которого он почти полностью прекратил писать, в то же время он рисовал эскизы с отражением последствий этого кровоизлияния в виде искаженных форм. Также он страдал от маниакально-депрессивного психоза.
В последние десятилетия жизни к Мунку пришли слава и признание. В крупнейших городах Европы прошли его персональные выставки, в 1933 году он стал кавалером Большого креста ордена Святого Олафа.
В последние годы Мунк занялся огородиком, разводил кур и свиней и все больше времени уделял своим запискам.
Умер Эдвард Мунк 23 января 1944 года, сидя в кресле. Умирая, он выронил из рук книгу "Бесы" своего любимого писателя Ф.М.Достоевского.

Борис Пастернак… После смерти его называли "Гамлет ХХ века", "Рыцарь русской поэзии", "Заложник вечности", "Неуставный классик", "Лучезарная душа", "Один на всех и у каждого свой"…
       А при жизни "поэт из поэтов" находился "у времени в плену", как он сказал об этом в своем стихотворении Нобелевская премия":

Родился Борис Леонидович 29 января 1890 года в Москве. Отец — известный художник Леонид Пастернак, мать — одаренная пианистка Розалия Кауфман. Борис Пастернак мог стать художником (под влиянием отца), он отлично рисовал; музыкантом (его благословил на музыкальную стезю сам Скрябин); мог стать ученым-философом, поскольку учился в Германии, в университете Марбурга. Но стал поэтом. Окончательный поворот к поэтическому творчеству произошел в его жизни в 1912 году: "Я основательно занялся стихописанием. Днем и ночью и когда придется я писал о море, о рассвете, о летнем дне, о каменном угле Гарца," — вспоминал он в автобиографической "Охранной грамоте", делая при этом еще одно немаловажное признание:

И все же Пастернак был скорее иррационален. Он жил чувствами: "Февраль. Достать чернил и плакать! Писать о феврале навзрыд, пока грохочущая слякоть весною черною горит."
       Состояние "навзрыд" стало визитной карточкой поэта на раннем этапе. Позднее он стал тяготеть к простоте, однако так и не стал простым для народа, а остался кумиром для избранных.
В 1913 году вышел первый сборник стихов поэта "Близнец в тучах" тиражом в 200 экземпляров. За густоту насыщения стихотворений ассоциативными образами и необычными метафорами поэта обвинили в "нерусской лексике".
       Не избежал Пастернак и влияния модного в начале ХХ века футуризма, особенно после знакомства с Маяковским. Правда, в дальнейшем пути Пастернака и Маяковского разошлись. Они были слишком разными. Как отмечала Марина Цветаева: "У Пастернака никогда не будет площади. У него будет, и есть уже, множество одиноких, одинокое множество жаждущих, которых он, уединенный родник, поит… На Маяковском же, на площади, либо дерутся, либо спеваются… Действие Пастернака равно действию сна. Мы его не понимаем. Мы в него попадаем… Пастернак — чара. Маяковский — явь, белеющий свет белого дня… От Пастернака думается. От Маяковского делается." (1932г.).
       В декабре 1916 года вышла книга Бориса Пастернака "Поверх барьеров", в которой он отказался от романтической манеры письма, тем не менее "простые слова" и "простые мысли" бились в его стихах, как золотые рыбки в метафорическом садке. В новой книге ярко проявилась главная особенность поэтики Пастернака: примелькавшуюся будничную действительность он волшебным образом преобразовывал, переводил в удивительную "новую категорию".

Летом 1917 года Борис Пастернак собирает книгу"Сестра моя — жизнь", которая сразу же делает его знаменитым. Ранее стихотворения, входящие в книгу, уже распространялись в списках. Поэтому, как отмечал Брюсов, "молодые поэты знали наизусть стихи Пастернака, еще нигде не появлявшиеся в печати, и ему подражали полнее, чем Маяковскому, потому что пытались схватить самую сущность его поэзии." Многие поняли, что Пастернак — поэт даже не от Бога, а сам Бог-сочинитель, тайновидец, тайносоздатель.

Невозможно не процитировать хотя бы начало стихотворения Пастернака "Определение поэзии":"Это — круто налившийся свист, это — щелканье сдавленных льдинок, это — ночь, леденящая лист, это — двух соловьев поединок."
       Мощно, лирично начинал Пастернак. Вскоре за предыдущим сборником последовали "Темы и вариации", поэмы "Высокая болезнь" и "Спекторский". В 1931 году вышла "Охранная грамота", в 1932 году — "Второе рождение".
       Однако, следует заметить, в 30-е годы положение Пастернака в советской литературе было весьма двойственным. Как отмечал его сын и биограф Евгений Пастернак, "все, за малым исключением, признавали его художественное мастерство. При этом его единодушно упрекали в мировоззрении, не соответствующем эпохе, и безоговорочно требовали тематической и идейной перестройки".
       Место Бориса Пастернака в советской литературе (по обыкновению своему — шутовски) определил кремлевский "бард" Демьян Бедный: "А сзади, в зареве легенд, дурак, герой, интеллегент".
       От поэта требовали верноподданического служения, а он не понимал — скорее не хотел этого понимать.
"Он слышал звуки, неуловимые для других, — отмечал Илья Эренбург, — слышал, как бьется сердце и растет трава..."
       Кстати, об этом свидетельствует и телефонный разговор Пастернака со Сталиным в мае 1934 года. Борис Леонидович пытался защитить арестованного Мандельштама, а заодно напомнить вождю о таких философских категориях, как жизнь и смерть, но Сталин оборвал поэта:"… вести с тобой посторонние разговоры мне незачем".
       У Наума Коржавина есть на сей счет замечательные строчки: "И там, в Кремле, в пучине мрака, хотел понять двадцатый век суровый, жесткий человек, не понимавший Пастернака."
       Да, Сталин вряд ли понимал Пастернака, скорей всего, он вообще считал его человеком не от мира сего. Может быть, потому и не тронул, оставил в саду поэзии как экзотический цветок?..
       В августе 1934 года проходил Первый съезд советских писателей.
       Борис Пастернак — делегат съезда.
       В отчетном докладе о поэзии Николай Бухарин сказал: "Борис Пастернак является поэтом, наиболее удаленным от злобы дня. Он, безусловно, приемлет революцию, но он далек от своеобразного техницизхма эпохи, от шума быта, от страстной борьбы. Со старым миром он идейно порвал еще во время империалистической войны и сознательно стал "поверх барьеров". Кровавая чаша, торгашество буржуазного мира были ему глубоко противны, и он "откололся", ушел от мира, замкнулся в перламутровую раковину индивидуальных переживаний, нежнейших и тонких… Это воплощение целомудренного, но замкнутого в себе, лабораторного искусства… Пастернак оригинален. В этом и его сила и его слабость одновременно… оригинальность переходит у него в эгоцентризм.
       Юлил Бухарин: любил Пастернака, но вынужден был его критиковать.
       О Пастернаке на съезде говорили многие. Так, Алексей Сурков заметил, что Пастернак заманил "всю вселенную на очень узкую площадку своей лирической комнаты", что, мол, ему надо выходить на "просторный мир".
       В 1936 году Борис Леонидович начал обустраиваться в подмосковном Переделкине. Вел он себя, как всегда, крайне независимо, не собираясь ни под кого подстраиваться и маршировать в ногу. В 1937 году он наотрез отказался поставить свою подпись под обращением писателей с требованием расстрелять Тухачевского и Якира. Его отказ был воспринят как вызов власти. Однако его и тут не тронули. Просто перестали печатать. Лишь в 1943 году вышла его книга стихов "На ранних поездах", а летом 1945 года — последнее прижизненное издание "Избранные стихи и поэмы". В 1948 году весь тираж "Избранного" уничтожили. И на долю поэта остались лишь переводы — жить-то было надо!

"Гул затих, я вышел на подмостки..." Это начало стихотворения "Гамлет", а заканчивается оно пронзительным ощущущением одиночества, которое в течение всей жизни не покидало поэта: "Я один, все тонет в фарисействе. Жизнь прожить — не поле перейти."
       В начале 1946 года Пастернак, по его словам, приступает к "большой прозе". Первоначальные "Мальчики и девочки" переросли в роман "Доктор Живаго", завершенный к осени 1956 года.
       Как известно, роман попал за границу, где и был напечатан. 23 октября 1958 года Борису Пастернаку присудили Нобелевскую премию.
       И тут началась травля писателя: как он посмел отправить рукопись на враждебный Запад? Коллеги пинали Пастернака ногами, приклеивая ему злобные ярлыки, типа "литературный сорняк". А Пастернак недоумевал, отчего он попал в разряд гонимых: "Что же сделал я за пакость, Я убийца, я злодей? Я весь мир заставил плакать над красой земли моей."
       Нескончаемая злобная травля привела к скоротечной болезни.
       Вынужденный отказаться от Нобелевской премии Пастернак скончался от рака легких. За месяц до своей кончины он написал: "По слепому случаю судьбы мне посчастливилось высказаться полностью, и то самое, чем мы так привыкли жертвовать и что есть самое лучшее в нас, — художник оказался в моем случае не затертым и не растоптанным".
       А потом (это уж как водится) возник посмертный "пастернаковский бум". Вся интеллигенция запоем читала поэта и внимала его заветам.
       В стихотворении "Быть знаменитым" Пастернак писал:

Незадолго до смерти поэта в Переделкино приехал знаменитый американский композитор и дирижер Леонард Бернстайн. Он ужасался порядками в России и сетовал на то, как трудно вести диалог с советским министром культуры. На что Пастернак ответил: "При чем тут министры? Художник разговаривает с Богом, и тот ставит ему различные представления, чтобы ему было что писать. Это может быть фарс, как в вашем случае, а может быть и трагедия".

Думается, уместно закончить разговор о Борисе Пастернаке характеристикой, которую дал ему Илья Эренбург:
"Жил он вне общества не потому, что данное общество ему не подходило, а потому, что, будучи общительным, даже веселым с другими, знал только одного собеседника: самого себя… Борис Леонидович жил для себя — эгоистом он никогда не был, но он жил в себе, с собой и собою..."

День рокового поединка на Чёрной речке — 27 января (по старому стилю) 1837 года — свидетели, историки, литературоведы восстанавливали по секундам, тем не менее, причина дуэли до сих пор остается загадкой. И, наверное, мы так никогда и не узнаем всей правды. Насколько много нам известно о жизни Пушкина, настолько же мало мы знаем о человеке, который эту жизнь прервал.

5 февраля 1812 года Жозеф Конрад д'Антес и его супруга Мария Анна Луиза стали счастливыми родителями. Судьба улыбнулась: после двух дочек родился сын, продолжатель фамилии. По семейной традиции мальчика назвали Жоржем.
                 Д'Антес-младший окончил прославленный лицей "Бурбон", дальше планировался Пажеский корпус Карла Х — элитное заведение, откуда открывался быстрый путь ко двору и в большую политику. Но случилось непредвиденное. Несмотря на влиятельные связи д'Антесов, из-за отсутствия свободных мест Жоржа в Пажеский корпус не приняли: благоприятный был год на поступление для отпрысков из более знатных семей, чем д'Антесы.
                 Вместо Пажеского корпуса молодого д'Антеса приняли в военную школу Сен-Сир. Правда, "промучился" он в ней недолго: на ежегодном смотре воспитанников восемнадцатилетнего юношу заметила герцогиня Беррийская — вдовствующая невестка Карла Х. Аристократке очень нравилась стрельба по живым мишеням, которая входила в программу смотра. Жорж оказался самым метким и ловким стрелком. Вот сотня голубей взмыла в небо. Потом ещё миг — и связка убитых птиц уже лежала у ног герцогини. За это Мария Каролина Беррийская вручила кадету чеканный кубок и немедленно зачислила его в штат своих пажей. Уж больно хорош был собой! Взяла ли красавица-вдова Жоржа не только в пажи, но и в свою постель? Очень может быть. Но вольготная жизнь новоиспеченного пажа длилась недолго.
                 Июльская революция 1830 года смела династию Бурбонов, под маховик истории попали и все "бурбонисты". Д'Антесы в числе других оказались в опале, лишились замков и денег, поскольку отказались присягать новому королю — Луи-Филиппу. Жорж на свою голову еще примкнул к группе мятежников, которую возглавила герцогиня Беррийская. Но мятеж был подавлен, и д'Антесу пришлось срочно покинуть родину. Молодой человек отправился в Россию, где император Николай I радушно предоставлял политическое убежище сторонникам Бурбонов.
                  Кроме того, в России жила двоюродная бабка Жоржа — графиня Вартенслебен, которая была замужем за Алексеем Мусиным-Пушкиным. Какая гримаса судьбы: д'Антесы состояли в родстве с Александром Сергеевичем!

Дорога была трудной. Проезжая через Пруссию, Жорж подхватил сильнейшую пневмонию и лежал при смерти в гостиничном номере. Наверное, там бы и сгинул, но в очередной раз вмешался случай. Барон Луи Якоб Теодор ван Геккерн, голландский дипломат, по пути в Россию остановился в той же гостинице. Узнав, что молодой француз сильно болен и нуждается в помощи, барон поднялся в номер к Жоржу. Ужаснувшись условиям, в которых находился больной, Геккерн приложил все усилия, чтобы Жорж пошел на поправку, и предложил довезти его до Санкт-Петербурга.
               "Старый барон", как называли совсем не старого Геккерна (на момент встречи с Жоржем ему было чуть менее сорока лет), сыграл очень важную роль в судьбе Дантеса — именно так, на русский манер, стала теперь писаться фамилия француза. Случайное знакомство в гостинице переросло в сильную привязанность друг к другу. Настолько сильную, что по Петербургу пополз слух о их романтической связи. И, говорят, первым его пустил Пушкин. Если это действительно так, то многие события, которые привели к роковой дуэли, становятся более понятными.
                Вроде бы в дневнике Александра Сергеевича была обнаружена запись следующего содержания: "О том, что Дантес предается содомскому греху, стало известно мне первому, и я с радостью сделал эту новость достоянием общества. Узнал я об этом от девок из борделя, в который захаживал..."
                Справедливости ради следует отметить два момента. Значит, сам Пушкин тоже "захаживал" в бордель, уже будучи женатым на Наталье Николаевне Гончаровой, потому что Дантеса он узнал только после женитьбы. И второй: если Дантес был гомосексуалистом, то зачем ему публичные девки?
               Ни в коем случае не посягая на светлую память Александра Сергеевича, все же заметим, что великий поэт не всегда был в ладу со своими эмоциями, да и характером, прямо скажем, обладал не ангельским. Он часто вздорил с окружающими, его язвительные замечания подпортили нервы не одному десятку уважаемых людей.
                До встречи с Дантесом в послужном списке Пушкина было уже тринадцать дуэлей (слава Богу, без летальных исходов), в то время как француз не участвовал ни в одной. Возможно, поэтому, когда начался конфликт между Пушкиным и Дантесом, светское общество разделилось на два лагеря. Причем сочувствующих французу было значительно больше.

Дантес обживался в чужой стране. Геккерн на правах посла Нидерландов при российском дворе ввел своего протеже в высшее общество, где Жорж не стушевался. Красавец офицер с прекрасной выправкой и хорошими манерами пришелся по вкусу всем, включая императрицу Александру Федоровну, супругу Николая I. И в начале 1834 года в рядах Кавалергардского полка Её Величества появился новый блестящий корнет.
               Но отношения Дантеса с Геккерном будоражили светских сплетников, потому что в них было немало странного. Например, Геккерн официально усыновил Жоржа, обойдя законы Нидерландов, по которым усыновитель должен был быть не моложе 50 лет, а усыновляемый должен прожить в семье усыновителя не менее шести лет. Более того, абсурдность ситуации заключалась в том, что родной отец Дантеса был жив-здоров! Барон Геккерн специально ездил в Сульц на встречу с ним и получил согласие. Этот факт поднял новую волну слухов. Князь Трубецкой написал: "Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном или Геккерн жил с ним… Судя по всему, в сношениях с Геккерном он играл только пассивную роль".
                По казармам Кавалергардского полка разошелся пасквиль, в котором описывались содомские грешки Жоржа. По стилю написанное очень напоминало Александра Сергеевича.
                И что же сделал Дантес? Он начал откровенно ухаживать за Натальей Николаевной Гончаровой. Француз, скорей всего, преследовал две цели: во-первых, показать, что является натуралом, а во-вторых, досадить Пушкину.

Итак,  Дантес напоказ флиртует с Натальей Гончаровой, параллельно с этим Пушкин получает анонимные письма, которые обличают его как мужа-рогоносца. Пушкин уверен, что письма написаны Дантесом или Геккерном (позднее подозрение пало на князей Долгорукова и Гагарина, но доказать это не смогли). Следует первый вызов на дуэль, и тут происходит совершенно неожиданное: Жорж Дантес просит руки Екатерины Гончаровой — родной сестры Натальи!
                Родительское благословение было получено, свадьба состоялась. Дантес уверен, что никакой дуэли не будет. Но Пушкин никак не может успокоиться. Он пишет Геккерну оскорбительное письмо от 26 января 1837 года: "Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного или так называемого сына; а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома, вы говорили, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: верните мне сына..."
               И после этого следует второй вызов на дуэль.
               По сути, Пушкин вызывал к барьеру Геккерна, но дипломатический статус последнего не позволял принять вызов, поэтому стрелялся его пасынок Дантес. До последней минуты он не хотел этой дуэли, говорил, что будет стрелять Пушкину в ногу. Собственно, он так и сделал, да только пуля, попав в бедро, прошла вниз живота. Для того времени ранение было смертельным.
               Потом последовало быстрое судебное разбирательство. Если бы Дантес-Геккерн являлся подданным России, его бы, возможно, повесили за участие в дуэли, а так он был разжалован и выдворен из страны. До границы Жоржа сопровождали жандармы.

Возвращение Дантеса в родной Сульц трудно назвать триумфальным — без чинов и денег он никому не был нужен.
               Вскоре к Жоржу присоединилась Катенька Гончарова, невероятно светлое создание. Она очень любила своего супруга, да и он был с ней нежен. Мадам Дантес родила Жоржу трех дочек, но очень хотела подарить еще и сына. Для этого Екатерина по местному обычаю прошла босой пять километров в соседнее селение Тиренбах, где находилась чудотворная икона Девы Марии, и истово молилась, чтобы Богородица даровала ей сына. И чудо свершилось. Катенька родила малыша, которого назвали Жоржем, но умерла от послеродовой горячки.
               Дантес долго оплакивал кончину супруги, продолжал писать ей, умершей, письма и занимался воспитанием четырех детей. Однако нежная память о Катеньке не помешала ему начать судебный процесс против Гончаровых о взыскании с них наследства покойной жены, причем в ущерб интересам семьи Пушкина. Но он проиграл — опека над детьми Александра Сергеевича отклонила претензии.

Утешился Жорж карьерным ростом. Сначала Дантес-Геккерн стал мэром родного Сульца, причем таким, как ни неприятно об этом говорить, о котором до сих пор вспоминают с благодарностью. Позже за некоторые услуги дипломатического характера Наполеон III сделал его сенатором.
               О нём писали Виктор Гюго и Карл Маркс, а Проспер Мериме оставил такое описание выступления Дантеса в сенате: "Появился Геккерн, атлетического сложения, с немецким акцентом, с тяжелым видом; не знаю, сам ли сделал свою речь, но произнес он ее превосходно и со сдержанной силой, производящей впечатление..."
               Сенатор Дантес добился в жизни многого. Он дожил до глубокой старости, нянчил внуков, писал мемуары, которые потом отчего-то сжег, и отошел в мир иной в возрасте восьмидесяти трёх лет.
               Понимал ли он, кого убил на дуэли у Черной речки? Может быть, хоть испытывал чувство вины?
               Внук Дантеса Луи Метман оставил такое воспоминание: "Дед был вполне доволен своей судьбой и впоследствии не раз говорил, что только вынужденному из-за дуэли отъезду из России он обязан своей политической карьерой, что, не будь этого несчастного поединка, его ждало незавидное будущее командира полка где-нибудь в русской провинции, с большой семьей и недостаточными средствами".