Морулия: 2:1

 Д. Аредова, А. Шацкая

 

— Сяду на коня белогривого -

Ветром унесусь в степь просторную!

Ласточкой взлечу в небо синее...

Милый мой, родной, тебя помню я...

 

— Эй, девица, ты кому поешь?

Лирри по-звериному сверкнула глазами – но тут же расслабилась, ибо стоящий перед ней человек опасности не представлял.

— Небу пою, и лесу, и деревьям, и птицам, и солнышку. – Она опустила руку с деревянным гребнем, которым расчесывала волосы и с легкой заинтересованностью прищурилась. – А ты кто такой будешь?

— Десять секунд назад надеялся быть твоим слушателем, – весело отозвался незнакомец, прищурив в ответ ярко-зеленые глаза.

— Мне нетрудно, дорогой, – широко улыбнулась Лирри, протягивая тонкую сильную загорелую руку. – Я с удовольствием спою тебе еще. Как мне тебя величать, дорогой мой друг?

Мужчина прищурился, и в зеленых глазах заплясали золотистые веселые искры.

— По сердцу, – отозвался он, устраиваясь подле нее на душистой лесной траве. Темно-медные волосы заискрились на солнце. – У меня нет настоящего имени, поэтому много прозвищ. Мне больше всех нравится Бродяга, к примеру. Так что, можешь величать меня Бродягой, если хочешь. – Он засмеялся, весело и заразительно, встряхнув волосами и демонстрируя белые крепкие зубы. – Или же придумать что-нибудь свое.

Лирри сморщила нос.

— Бродяга, если ты не против. Мне неохота сейчас придумывать. Только взгляни, какой чудесный вечер!.. Как прекрасна сегодня Матушка-Природа!.. Как ласков ветер, и как сладко пахнут цветы!.. – Тут девица, выпустив гребень, откинулась на спину, повалившись в траву и рассыпав по ней каскад искрящихся каштановых кудрей, грациозно, по-звериному потянулась – упругая пышная грудь натянула ткань платья так, что, казалось, она сейчас просто-напросто лопнет. Назвавшийся Бродягой усмехнулся и, осторожно протянув руку, легко коснулся ее макушки. Что-то вздрогнуло под пальцами, мгновенно нырнув обратно в гущу волос, а Лирри стремительно обернулась, щелкнув зубами. Глаза полыхнули желтым звериным огнем. Бродяга примирительно помахал рукой в воздухе. Увидев его запястье, Лирри прищурилась – и вдруг, ухватив его за руку, поднесла ее к губам и быстро провела языком по рваным белесым полосам шрамов, обвивающих сильное запястье.

— Брат, – сказала она. Мужчина вздрогнул и перестал улыбаться.

— Это было давно. – Он пожал плечами. – Ты с Севера, Лирри?.. Не так ли?

Девушка уселась, пожав плечами в ответ и снова взявшись за гребень. Повертела его в тонких пальцах – и вдруг из шлифованной деревянной рукоятки протянулся нежно-зеленый молодой побег.

— С Севера, – подтвердила она. – А ты – с северо-востока.

Мужчина усмехнулся.

— Верно.

Побег выпустил нежно-розовый хрупкий бутончик. Лирри охнула и быстренько спрятала гребень в вырез платья.

— Я сбежала оттуда, – сообщила она. – Я путешествую.

— Зачем сбежала?

— Мне там скучно. – Тут Лирри улыбнулась и наигранно капризно сморщила веснушчатый нос. – Давай только не будем об этом. Лучше обратим наше внимание на этот чудесный вечер... Вино будешь?

— Не откажусь, – улыбнулся Бродяга.

 

— Сегодня так… сказочно... – Лирри уютно устроилась рядышком, положив голову Бродяге на плечо, и он обнял ее одной рукой. Лес засыпал, тихонько опустились синие сумерки, и в преддверии бархатной летней ночи замолкали в ветвях птицы и смыкали лепестки цветы. Земля отдавала набранное за день солнечное тепло, и воздух казался мягким и бархатным, наполненный медвяным опьяняющим теплом и свежим запахом хвои. – Знаешь, у меня никогда не было близких.

Бродяга протянул руку, легонько коснувшись земли. Шрамы белели на смуглой коже, перехлестывая тугие жгуты мышц, похожие на некое странное украшение.

— У меня тоже. Но мне не привыкать.

Лирри вдруг подалась вперед, поглаживая его ладонь.

— К этому нельзя привыкнуть, – тихо произнесла она. – Сегодня так волшебно. Давай-ка на минутку представим, что мы с тобой на этом свете не одни. Что ты не один, и я не одна. Что есть эта ночь, и этот лес, и у нас есть волшебство.

Бродяга улыбнулся.

— И где это волшебство?

— Здесь. – Лирри обвела рукой вокруг себя. Коснулась его груди сквозь льняное полотно рубахи. – И здесь.

Она улыбнулась, и в янтарных глазах будто вспыхнуло теплое солнце. Бродяга обернулся и, притянув ее к себе, поцеловал мягкие приоткрытые влажные губы. Лирри пахла солнцем, пшеницей, теплом разогретой земли, медом и летними травами. Она была упругая и мягкая. Теплые ласковые руки коснулись плеч – и вспыхнул огонь.

 

Тихий шепот прозвучал едва слышно, будто растворяясь в бархатной тишине летней ночи – но Бродяга все равно крепко спал, свернувшись калачиком под плащом.

— Ты меня не узнаешь... ты меня не узнаешь...

В ладонь скользнуло что-то, и девушка разжала его пальцы, вложив в них невидимый в темноте предмет. Прошептала "На удачу..." склонившись, быстро поцеловала его в губы и, стремительно развернувшись, неслышной тенью прянула в чащу огромная волчица.

Бродяга приоткрыл глаза и разжал руку. На ладони лежала маленькая красная веточка-талисман на кожаном шнурке. Веточка напоминала по форме руну Огня и была гладко отшлифована при ношении предыдущим владельцем. Он улыбнулся и, поднявшись, направился через лес, к смутно белеющей невдалеке полосе дороги. На опушке остановился и, обернувшись, помахал рукой – не то птицам в ветвях, не то деревьям, не то волшебству, не то короткой летней ночи.

Солнце вставало над деревьями, а слова песни сами ложились на легкую и лиричную, стремительную мелодию.

Начинался новый день.

 

 

Некоторое время сопровождавшими Бродягу звуками оставалась только звонкая перекличка птиц, жужжание насекомых, да изредка – шелест легкого ветерка в ветвях деревьев. Изредка доносилась из чащи прохладная песня ручья. А спустя около часа пути к обычному лесному многоголосью прибавилась песня.

 

 

Двери распахни навстречу ветру

Оседлай коня – и в долгий путь

за солнцем вслед,

зарею отмеченный,

молнией очерченный,

- послышалось невдалеке, –

Где-то вдали расскажет шепот трав

О страннике….

 

Пели по-видимому, за поворотом дороги, там, где светлая пыльная лента убегала за изгиб леса. Голос был сильный и чистый. Он изящно вплетался в лесные голоса, и, оттого казался пением некоей диковинной птицы.

Бродяга обернулся, и тут песню подхватили еще несколько голосов, так, что вышел целый хор.

 

Прямо – посмотри, все километры

Больше жизни прошлой не вернуть

Иди за мной,

В морской прибой,

В сумрак лесной…

 

Компания приближалась, и Бродяга различил звуки лютен и перезвон тамбуринов. Из-за поворота показались несколько человек. Впереди шагала солистка – невысокая тоненькая рыжеволосая девушка в зеленой куртке. В одной руке она держала тамбурин, а второй помахала Бродяге. Следом катилась легкая повозка, на которой сидели, кроме возницы, еще трое с лютнями, и все пели. Лошадь весело встряхивала гривой и стучала копытами по утоптанной дороге. Заметно было, что им не впервой петь вместе – голоса звучали слаженно и стройно. Наверное, бродячие артисты.

Почти поравнявшись Бродягой, компания как раз допела песню.

— Куда держишь путь, добрый человек? – спросила девушка, которая шла впереди. – Может, нам по пути – мы подвезем?

Бродяга не заметил у них никакого оружия. Вероятно, страшновато им должно быть на пустынной дороге. Наверное, затем они и предложили ему ехать вместе.

— Мне больше нравится одному, – улыбнулся он. – К тому же, мой путь лежит в диаметрально противоположном направлении.

И в этот момент на дороге показалось облако пыли. Облако стремительно приближалось, шумно дыша, и уже через мгновение сделалось ясно, что это большой мохнатый пес, бегущий во весь опор. Догнав Бродягу, пес остановился, высунув влажный язык и переводя дыхание, затем деловито обнюхал его руку и приветственно гавкнул, завиляв мохнатым хвостом. Глаза ему закрывала длиннющая челка.

— Ну вот. – Бродяга потрепал пса по холке, для чего ему, при учете достаточно высокого роста, не пришлось и наклоняться. – Я же тебя в таверне оставил.

Пес гавкнул вторично и ткнулся ему в ладонь влажным носом.

— Третий день кряду отделаться не могу, – сообщил Бродяга музыкантам и безнадежно махнул рукой. – Ну хорошо, черт с тобой, идем вместе.

Пес выразил восторг еще более громким лаем и тяжело шлепнулся у его ног на дорогу, подняв клубы пыли. Повозился, вскочил и припустил дальше по дороге, через каждые два шага нетерпеливо оборачиваясь и призывно порыкивая. Бродяга театрально сплюнул и направился следом, на прощание помахав музыкантам рукой.

— Удачи! – сказал он.

— Жалко, – искренне вздохнула девушка, улыбаясь. – Ладно, поехали. Нам в город. У нас там дела.

Возница тронул поводья, и лошадка весело побежала дальше. Рыжая поотстала, помахала Бродяге  и пустилась догонять своих. Догнала и на ходу вскочила на краешек телеги.

— Не толкайся! – возмутился один из музыкантов, тем не менее, подвигаясь и давая ей место.

Девчонка смешно наморщила нос и затянула новую песню. Остальные подхватили.

Правда, Бродяга всего этого не видел – он уже ушел достаточно далеко. До него только донеслась уже далекая мелодия.

Пес шустро трусил у ноги, свесив язык и помахивая хвостом, густая шерсть посерела от пыли, приобретая чудесную маскировочную окраску. Бродяга покосился на него и невольно усмехнулся.

Он был крепкий и сильный, непохожий на местных жителей. Нордические черты, золотисто-смуглая загорелая кожа в сочетании с чуть раскосыми ярко-зелеными глазами и длинными прямыми волосами темно-медного оттенка, густоте и блеску которых мог бы позавидовать любой городской житель, выдавали в нем северянина, да и меч-бастард, рукоять которого выступала из-за плеча, явно был непривычным здесь оружием. Одет он был просто и максимально практично – в рубаху из льняного полотна, перепоясанную тяжелым офицерским ремнем, кожаные штаны и сапоги. Манеры, исполненные какой-то спокойной силы, легкие, грациозные и немного скупые движения, затянутые на плечах и запястьях крепления четырех метательных ножей, шрамы, видневшиеся из-под выреза рубахи и закатанных по локоть рукавов, жилистые рабочие руки, сломанный нос и задумчивый прищур лучистых зеленых глаз – во всем этом безошибочно угадывался сильный и опытный воин. На правом запястье, на загорелой коже, светлела едва заметно неровная полоска, будто относительно недавно здесь находился браслет. Обереги на груди поблескивали на солнце – тяжелая серебряная Сварга и переплетенная лучами звезда, какой обычно носят северяне. В глазах притаилась грусть и своеобразная ранняя мудрость человека, которому довелось пережить некие трагические события – да и вообще, весь его облик был немного с "грустинкой", однако это ничуть не мешало ему радоваться жизни во всех ее проявлениях – что было заметно по довольно светлой для людей такого рода реакции на окружающий мир. Казалось, он наслаждался каждым шагом, каждым вдохом, каждым лучом солнца и каждым мгновением жизни. Впрочем, скрытая собранность и настороженность все же проглядывали в нем, но и они походили, скорее, на прочно устоявшуюся привычку.

В общем, вдвоем с большим лохматым псом они составляли довольно интересную картину.

— И вот, что мне теперь с тобой делать? – риторически поинтересовался Бродяга у пса ближе к вечеру, когда солнце раскаленным огненным шаром опустилось на дорогу впереди, заливая червонным золотом верхушки деревьев.

Пес повернул умную морду и, приподняв одно ухо, издал тихий короткий скулящий звук, будто спрашивая, в чем, собственно, дело. Бродяга вздохнул и отвернулся.

Ночлег снова был коротким, только компания изменилась. Разжигать костер Бродяга не стал, сойдя с дороги, нашел неприметную полянку и свернулся калачиком в густой душистой траве, укрывшись плащом. Проснулся под утро под теплым собачьим боком. Пес вопросительно проскулил, приподняв одно ухо, заметив, что Бродяга поднялся, но когда тот направился дальше, с готовностью вскочил и затрусил следом, точно привязанный.

Шли несколько дней, и все это время дорога оставалась практически неизменной. По обе стороны ее теснил густой хвойный лес. Бродяге успела до смерти надоесть малина и ежевика, изредка приправленные сухарями, но привередничать он не привык, а просто продолжал идти. Быстро, спокойно, ни на что не отвлекаясь. Его явно вела некая цель, цель, занимавшая все его мысли. Зачастую взгляд его затуманивался, словно, продолжая идти по дороге, мыслями он находился где-то очень далеко.

Утром пятого дня путь продолжился медленнее обычного – хвойные торфяники сменили сухие дубравы, и с водой начались перебои. Изрядно отощавший пес плелся за Бродягой уже не столь бодро, и тяжело пыхтел, свесив шершавый пересохший язык. Бродяга остановился, вздохнул и, отцепив от пояса флягу, опустился на колено и влил в пасть мохнатого попутчика последние капли. Тот тяжело сглотнул и задышал еще чаще. Бродяга закашлялся – в горле у него давно пересохло от жажды – и сочувственно потрепал пса по холке. Затем мимоходом наклонился, сорвал росший у обочины мясистый круглый лист и, скривившись, сунул в рот.

— И кто тебя просил за мной идти?.. – в который раз поинтересовался он у пса. Но тот вдруг навострил уши и тяжело затрусил в чащу.

— Стой!.. Пропадешь! – позвал Бродяга, но в ответ услышал только шорох веток. Пришлось идти следом.

Спустя некоторое время и человеческие уши, наконец, уловили долгожданный звук, а именно – плеск ручья. Спустившись с крутого бережка, Бродяга с наслаждением зачерпнул ладонями ледяного хрусталя и плеснул себе в лицо. Пес шумно лакал, стоя в воде ниже по течению.

— Смотри-ка. – Бродяга усмехнулся, наполняя флягу и отгоняя свободной рукой полчища комаров. – А от тебя и польза есть, да еще какая.

Вскоре леса уступили место обширным вырубкам, и потянулись возделанные поля. А через пару часов, когда солнце уже поднялось и начало припекать, а над дорогой закружили проснувшиеся шмели, впереди показался небольшой провинциальный городок. Бродяга с сомнением покосился на пса, но путь продолжил, и вскоре оба шли по узеньким извилистым мощеным улицам.

Другие произведения автора:

Немножко рифмоплетства от Дэннера

Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах): 12

Ад кромешный (III часть)