Рогатый и женщина

И, наконец, когда он думал, что уже не проснется, то наконец проснулся, стряхивая с себя вековые, залежавшиеся мохнатыми жуками комья земли. Лучистые, туманные бабочки, порхая, тучей, валом прянули из-под подола молчаливой богини. Лунная дорожка приветливо и зовуще простелилась к самым ногам, обнимая колени и таща на себя, как похотливая любовница, и он, Рогатый,  пошел, цепляя рогами ивовые ветки и шелковины ветра, которые повисали, как свадебные ленты.

Но сначала долго лежал, впитывая ночной воздух, обнимающий долгожданным саваном и вталкивающийся в уста самой жизнью. Дышать он отвык, но хотелось до головной боли, которая так и билась в висках глупой, но желанной птицей. Травы пахли телами женщин, земля податливо давилась под коленями, дышала паром. Когда он умер, она была холодной, и он засмеялся, качая громадиной короны на тяжелой голове. Прихоть, которая загнала его в хвойный и зверобоевый плен, таяла, словно струйка дыма в смурном небе. 

Избитые колени женщины не дрожали, и она смеялась, открывая зубы, крепкие, как у молодой кобылицы. Щупальца тумана плавились над ее грудями. Птицы молчали, бьясь оперенными комками, и охала старая сова, не понимая, какие ленты она вплетает в свои косы. 

Золотые дымы звали  их к себе, окунуться в свое душное и пряное нутро. 

Рогатый хотел сперва склониться и целовать ее полные нового молока груди, вбирать в себя ее душную пустоту и ароматы мокрой шерсти и земли. Но потом передумал, и просто вздернул ее на ноги. Избитые колени не дрожали, а улыбалась она все более терпко.

И они пошли, оба, раздвигая туманные заросли, и стеклянеющие капли росы мерно вздрагивали под их взглядами, тая на всходящем, выдвигающимся из-за края земли солнце.