Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах): 5

Кондор.

 Снова в канализацию пробрались, собаки. И, конечно же, придётся все чинить. Только для начала необходимо отловить их всех, а эта задачка не из лёгких.

 В прошлый раз, когда это случилось, мы недосчитались дюжины человек. Из отряда, отправленного разобраться с этими тварями, назад возвратился один только командир, да и то потому, что он из них всех был самый быстрый и ловкий. Собственно, после этого Дэннер потерял память, но быстроты, ловкости и силы отнюдь не утратил. Сообразительности, к счастью, тоже. Эти твари невероятно шустрые, и по трубам передвигаются с поистине ошеломительной скоростью, а размножаются как крысы. Размножаются, к слову, почкованием – то есть, если в трубы забралась одна тварь – будь уверен, что через каких-то несколько часов их будет уже две. Если они поймают человека – а выходит у них это блестяще – то забирают разум. Дэннеру повезло, он только свалился в пустой резервуар и ударился головой. Но последнюю из них все же убил перед этим. Он шёл по открытым местам, на них же и дрался – и только это его и спасло. Я не стал рассказывать парню, чтотогда произошло с его товарищами, и лучше бы ему этого так и не вспомнить. Их всех ребятам пришлось застрелить... А его вытащили. И ухитрились спасти в последний момент. Собственно, потеряв его, я бы очень многого лишился, да и вся патрульная служба вместе со мной, а вслед за ней лишился бы немалой доли защиты и весь город. И мы сражались за каждую минуту его жизни, за каждый вдох, каждый удар сердца. Мы не могли его потерять. А твари отделали его так, что он до сих пор при людях рубаху не снимает. Даже мне, пожилому человеку, повидавшему на своём веку немало разных ужастей, страшно смотреть.

 А теперь они вернулись. И мне становится не по себе от мысли, что придётся снова отправлять его и его отряд драться с ними. При условии, что ему пришлось тогда пережить, я не удивлён, что его память стёрла этот кошмар целиком и полностью. И я буду молиться, чтобы она никогда его не показала.

 Ладно, надо писать распоряжение...

 Я уже потянулся к печатной машинке, как вдруг в окно постучали. Кабинет мой располагается на первом этаже, и до окон вполне можно дотянуться.

 Я снял пистолет с предохранителя и открыл одну ставню.

 И, как вы думаете, кого я там увидел?.. А вполне себе того, кого и ожидал.

    — Здравия желаю, товарищ полковник! – бодро отчеканила Нэйси, отдавая честь. За спиной у неё висела самодельная глевия. С хорошо выверенным балансом и ровной заточкой, надо сказать. – Разрешите обратиться!

 Я сдержал усмешку и постарался сохранить серьёзный вид.

    — Ну, – говорю, – обращайся, раз уж надо.

 Нэйси тряхнула коротко стриженными черными волосами и уголки губ у неё задрожали. Губы были пухлые, изящно очерченные, только вот всегда сурово поджатые. Теперь же они всерьёз грозили расплыться в восторженной улыбке, но Нэйси очень старалась этого не показывать.

    — Товарищ полковник, – сказала она, – вы слышали, что подземные вернулись?

    — А то.

    — Видите ли, вам нужны лишние рабочие руки! Мы с сестрой очень хорошо знакомы с системой водоснабжения города, и могли бы...

 Нет, вы слышали?.. Вот, рвение, а! Моим бы охламонам такое.

    — Сожалею, – очень серьёзно отчеканил я, – но отряд уже набран. Приходите позже, и благодарю за службу. Вольно.

    — Служу отечеству... – пробормотала Нэйси, опустив голову. Она так расстроилась, сникла, даже как будто сдулась, словно воздушный шарик, и мне стало её немного жалко.

 Нэйси побрела по своим делам, а я закрыл окно и набрал номер.

    — Селиванов?

    — Здравствуйте, – отозвалась трубка. Здоровался Дэннер, в отличие от остальных, не в дань вежливости – а искренне. Но сейчас его голос показался мне слегка раздражённым, будто у человека, которого отвлекают от очень сложного и важного дела. Я встревожился.

    — Слушай, сынок, у тебя все в порядке?

    — Почти.

    — А чего голос такой?

    — Из окна вынесло, когда эти полезли. Разворотили пол-улицы, а я руку раскромсал. Все в порядке, товарищ полковник. Мне собирать ребят с ними разобраться, да?

    — Да, – сказал я. Сам не верю, что ему это сказал. И ничего не поделаешь.

 Дэннер помолчал немного.

    — Они сразу не вернутся. Дайте мне два часа.

 Значит, недоговаривает. Просто так Селиванов задерживаться не станет. Видимо, рана все же серьёзная. Впрочем, не признается он в таких вещах никогда, и, если чувствует в себе недостаточно сил, просит немного времени. Вот он, как раз этот случай.

    — С тобой точно все в порядке?

    — Абсолютно.

    — Может, тебе прислать врача?

    — Не стоит. Я просто порезал руку. Тут... человеку нужна помощь.

 Вот оно что. А я и не догадался сразу. Наверное, ещё кого-то ранило.

    — А больше твоему человеку помочь некому?

    — Было бы, кому – я бы сразу приехал. Вы меня знаете.

    — Добро, – согласился я. – Знаю...

 Я его действительно хорошо знаю. Но все же, интересно, что у них там произошло?.. Почему некому помочь?..

 Но два часа у него точно есть. У нас всех.

 А дальше начнётся.

 Эндра.

 Мамочки!..

 Никогда ещё мне не было так больно. Мир перед глазами тонул в кровавом тумане, раны дёргало так, словно пули в меня всадили не обычные, а экспансивные, от боли кружилась голова и наваливалась противная зябкая слабость, и, будто бы этого мало, ломило все тело.

 Сволочь.  Я же никого не трогала! Я просто попросила работу – это что, страшное преступление?! Ненормальный. Чёртов псих, что мне теперь делать?.. Лучше бы, тогда уж, сразу убил – так ведь, и лёгкой смерти этот психованный солдафон, явно по ошибке получивший в руки оружие, мне не предоставил. Вначале прострелил все конечности – а потом свалил, как будто так и надо – хорошенькое же дельце! Пожалел он меня, видали, как?!

При следующем движении боль вонзилась в тело сотнями раскалённых гвоздей, и я прикусила губу. От злости и обиды хотелось выть и плакать, как в детстве. У него галлюцинации, наверное, потому что никакой я не оборотень!

 А память, чтоб её, тут же услужливо подсказала сегодняшнее пробуждение посередь дороги. А ещё – мой фантастически острый слух и обоняние. И провалы в памяти. И…

Нет!

Я помотала головой. Быть того не может. Я НЕ ОБОРОТЕНЬ.

 Пока я переваливала информацию, жалко возилась на асфальте, хрипя и скуля от боли и пытаясь зажать раны, командир патрульного отряда с девушкой исчезли – ушли обратно, домой. А мне, видимо, нужно убраться куда-нибудь подальше. А то и правда, застрелит, с него станется. А если и не он – так кто-нибудь другой обязательно застрелит. Боже мой, вид у меня, что ли, подозрительный? Сперва арестовали, потом отпустили, а потом, вообще, чуть не прикончили… Нет, точно пристрелят – с такими-то ранами.

 И, вообще, как убираться – непонятно. Ноги меня вряд ли держат.

 Больно…

 Видимо, на этом я благополучно отключилась.

 Пришла в себя от того, что меня кто-то трясёт за плечо. Похоже, что времени прошло немного. Наверное, я долго мотала головой, прежде чем разглядела, что надо мной склонился утренний патрульный, тот самый, чернявый. Наверное, к командиру шёл, сообразила я.

    — Ты чего тут? – спрашивает. – Чего в крови вся? Тебя прижало, что ли?

 Тут он всмотрелся и его как будто током ударило. Честное слово. Он отшатнулся и вытянул из кобуры пистолет. Наверное, раны рассмотрел.

    — Опять! – взвыла я.

    — А я ему говорил! – непонятно прошипел чернявый. – Идиот рыжий…

 И с этими жизнерадостными словами он направил пистолет мне – куда бы вы думали – в сердце. Нет, серьёзно. Вот, прямо в грудь, чуть левее центра, как положено.

 Наверное, вид у меня в тот момент был жуткий. Потому что я ткнулась в асфальт и заорала:

    — Да стреляй уже! Достали!!

 Командир стратегически аккуратненько прострелил мне руки и ноги – одну чуть выше колена, вторую – чуть ниже – так что шевелиться не было никакой возможности. Не встать, не опереться, не подвинуться. Тут, видимо, от боли и нервного напряжения, мне стало совсем безразлично, застрелят меня или нет, перед глазами полыхнуло, и я опять вырубилась.

 Артемис.

Хорошие новости: я не псих. То есть, нет у меня никаких галлюцинаций, я имел в виду.

 Рыжая и есть оборотень. А я уж волновался, что у меня белка…

 Командир правильно меня обратно погнал. Только непонятно, какого хрена он её оставил в живых. Ну, ничего, сейчас исправим.

 Но тут рыжая что-то проскулила и – упёрлась руками в асфальт.

 Обращение всегда – зрелище не для слабонервных, и не только для тех, кому не нравятся вопли, корчи и судороги, а в целом. Лопается кожа, обрастая звериной шерстью, из середины лица прорезается морда, да и кости трансформируются с очень неприятным скрежетом. Я уж не говорю о лопающихся капиллярах и самопроизвольной дефекации. Ну, неприятно, в общем.

А спустя неполную минуту передо мной уже дыбила шерсть молодая лисица.

 Почему я её не застрелил тогда – не знаю. Хотя, нет, пожалуй, знаю. Потому что прав рыжий – патрульный из меня хреновый. А вообще-то, мне пофигу.

 Зато я стрельнул в неё потом – когда лисица, оставляя за собой кровавую дорожку, кинулась через забор и дальше, в сторону леса. По-моему, даже попал. В принципе, она все равно подохнет: в человеческом обличье её с такими ранами сразу узнают, а в зверином – тоже не больно-то поохотишься. Так что о лисице можно больше не беспокоиться. На том я с чистой совестью отправился поторопить нашего непутёвого и склонного к идиотизму командира. Во-первых, все равно, скоро отряд соберут. А во-вторых – знаю я его. Небось, когда город тряхнуло, ухитрился пораниться или уронить себе на голову плиту перекрытия, или случайно вскрыть артерию осколком стекла. Ага, ага, вон и окно разбитое.

 Дэннер

    — У-уй-е-е... – проскулила Аретейни, когда я принялся вытаскивать стекла у неё из спины. Раны были глубокие, я их обрабатывал антисептиком и старался зашить одной рукой. К счастью, я могу управляться одинаково ловко с обеими руками – такая жизнь ко всему приучит. А вот Аретейни, похоже, лучше орудует правой, хотя, тоже почти одинаково. Но странно – у нас обычно ни у одного человека руки не доминируют друг над дружкой.

 Она грызла подушку и шипела, но держалась хорошо. У меня все плыло перед глазами, не то от удара, не то от кровопотери. А мне в канализацию лезть...

    — А много там? – виновато поинтересовалась моя пациентка, ткнувшись носом в подушку.

    — Достаточно, – обрадовал я. – Не дёргайся.

    — А-ай!..

    — Ну вот, я же просил.

    — Прости...

    — Так и быть. – Я фыркнул. – Теперь бок давай.

    — Ка-акой бок?

    — Какой больше нравится. Ну, скорее, у нас времени мало.

 Аретейни повернулась, со стоном и моей помощью.

    — Ты уйдёшь, да?

    — Да. – Руки слаженно выполняли привычную работу, а в глазах темнело. Я мысленно выругался.

    — А скоро вернёшься?

 Я почувствовал, как вздрогнула моя рука у неё на боку. Она тоже. Что ей ответить?.. Догадается ли промолчать?..

    — Не знаю, – честно ответил я. – Я первый раз получаю такое задание.

    — Первый?.. – она встревожено закусила губу, и явно не от боли. – А как же... ты не знаешь противника? Совсем?

    — На месте разберусь. Их всех не переучишь, их убивать надо. Пока мы будем их изучать, в городе народу не останется.

 Это было привычно. Голос мой звучал ровно, и она немного успокоилась. Но, все же, боится. По лицу вижу.

 Она помолчала. Затем поднялась и поглядела мне в глаза. Взгляд у неё был прямой и открытый. И в глазах читалось то, чего я вот уж никак не ожидал.

    — У вас всегда так?

    — Да.

 Снаружи грохнул выстрел. Мне привычно, а она вздрогнула. Затем вдруг тихо произнесла:

    — Возвращайся. Я буду тебя ждать.

 И неожиданно подалась вперёд, обхватила меня за плечи и быстро поцеловала в губы.

 Не знаю, что на меня нашло в тот момент – или, напротив, знаю очень хорошо... Да это, в общем, и неважно. Будто удар тока, от которого в груди вспыхнул незнакомый, живой, мощный огонь, а мир вдруг завертелся каруселью и куда-то исчез, оставив только этот самый огонь, тепло девичьего тела и запах её кожи, и я сам не заметил, как притянул её к себе и поцеловал в ответ – по-настоящему.

 И в этот момент в дверь позвонили.

 Аретейни вздрогнула и отчего-то вместо того, чтобы отстраниться, уткнулась носом мне в плечо.

    — Постараюсь, – честно пообещал я. Голос куда-то делся, и у меня получился только хриплый шёпот. – Ты тут не скучай, хорошо?

 Так, ещё этого только и не хватало! Селиванов, прекрати! Прекрати немедленно!..

 Я слышал тиканье часов на стенке, а тёплые девичьи ладошки лежали на плечах, и от этого сердце колотилось быстрее секундной стрелки.

 Мне пора.

 Какая, к чёрту, разница, если я не вернусь.

 Да только я вернусь. Не имею права не вернуться. И все тут.

 Эндра.

 Видимо, на этот раз отключилась я прочно и надолго. Сперва вернулось обоняние – пахло костром и лесом. Потом – осязание. Вот оно лучше бы не возвращалось вовсе. Тяжёлый звериный запах ударил в ноздри. Руки и ноги мучительно ныли и дёргали болью, так что я невольно поморщилась и задержала дыхание, пережидая боль. Потом открыла глаза. Тут пошло открытие за открытием.

Во-первых, над головой навис низкий деревянный потолок. Рядом потрескивало, будто горел костерок. Раны оказались аккуратно перевязаны – на правом плече и левом предплечье белело полотно, запятнанное красным. Я осторожно шевельнулась и определила, что коленки тоже перебинтованы. Где-то сбоку горел огонь. Был глубокий вечер, а может, даже и ночь.

    — Ну, очнулась, лисичка? – приветливо и даже весело спросил кто-то. – Выпей молочка.

 Надо мной склонился седой, но ещё крепкий и даже статный старик с загорелым лицом и добрыми карими глазами. Помог приподняться и принялся поить молоком.

 Я, ещё не до конца соображая, что происходит, глотнула раз, потом другой, а потом принялась жадно пить. Желудок тотчас напомнил о себе ворчанием.

 Старик отставил кружку и помог мне улечься обратно. Я с радостью обнаружила, что шевелиться вполне могу, правда, раны, конечно, давали о себе знать. Ладно бы прострелить что-нибудь одно, так нет же, надо обязательно лишить возможности двигаться совсем…

    — Дедушка… вы кто? – разлепила я пересохшие губы и упрямо приподнялась. Все равно встану – так почему не начать прямо сейчас. Помещение оказалось уютной такой избушкой в одно окно и без сеней. Так, стоп! А как я вообще-то здесь оказалась?

    — Я где?

    — А ты не бойся, лисичка, – успокоительно отозвался дедушка. – Ты среди своих. Никто тебя здесь не обидит.

 Он вырезал ножом фигурку медведя. Какое-то время я заворожено глядела на ловко, будто играючи порхающее лезвие, из-под которого лились древесные стружки. В комнате, вообще, было много вырезанных фигурок животных, но медведей было больше всего.

 Я тряхнула головой. Показалось, что это все мне просто приснилось – и город, и беготня в поисках работы, и рыжеволосый офицер с пистолетом, так здесь было уютно и спокойно… Ага, вот только раны были вполне себе реальные.

    — Я ничего не понимаю, – призналась я. – Как я тут оказалась?

    — Прибежала, – отозвался дедушка, вырезая медведю лапу. – Днём. Бедненькая, в крови вся, шерсть свалялась…

    — Какая шерсть? – распахнула глаза я.

    — Твоя, – как ни в чём не бывало, отозвался дедушка, разглядывая свою работу.

 Должно быть, вид у меня был очень выразительный. Он отставил готовую фигурку и рассмеялся. Вокруг глаз залегли лучики морщинок.

    — Не помнишь? – констатировал он. Я обалдело помотала головой. А дедушка как-то погрустнел. – Довели… чуть не пристрелили. Ну, ничего, – тут же снова успокоил он. – Теперь все хорошо будет. Теперь ты дома, в лесу.

    — Какая шерсть? – взвыла я. – Какой дом?!

    — Твой. Оборотень ты, милая.

 Я свалилась обратно, на подушку и перевела дыхание. Значит, правда… Я – оборотень. Я – не человек. Я – тварь.

    — А вы уверены? – Голос прозвучал слабо.

 Дедушка снова весело фыркнул и взял в руки новую деревяшку. Покатал её в ладонях, пробежал пальцами, словно угадывая, что за зверь спрятался внутри, что из неё выйдет, какая фигурка? Запрокидывающий морду волк, или ветвисторогий олень? Или птица? Или ещё один медведь? Потом он взялся за нож – наверное, угадал.

    — Ничего, – приговаривал он, аккуратно снимая лишнее дерево. – Ничего, милая. Отлежишься, оклемаешься. Мы быстро отходим. Лес примет. Здесь дом твой. Только к людям не суйся, – прибавил он.

    — Почему? – задала я самый идиотский вопрос. И сообщила совсем уж бред: – Они меня не застрелят… потому что я людей не убиваю.

 Дедушка как-то странно поглядел на меня.

    — Ты-то? – переспросил он. – Раненый зверь, вообще опасен, милая. Ты, может, и не хотела, да…

    — Да? – переспросила я, снова приподнимаясь.

 А дедушка, как назло, замолчал, продолжая стругать.

    — Ну? – не вытерпела я. – Дедушка, дальше что?

 Коленки почему-то ослабели, руки задрожали, а ладони и спина взмокли.

    — Я кого-то убила?

    — Ты – зверь, – сообщил дедушка.

    — Мамочка… – только и смогла выговорить я. – Мамочка-а…

Дэннер