Слово о полку Игореве

древнерусский текст "Слова" см.: http://feb-web.ru/feb/slovo/texts/a50/a50-007-.htm
мой материал по поводу "Слова": http://russianpoetry.ru/proza/yese-i-stati/tragikomicheskii-opus-vokrug-nashego-slova.html

Необходимое примечание о разночтениях и предпочтениях в работе над переводом:

          В древнерусском тексте "Слова о полку Игореве" слово "песнь" пишется нередко в усеченной форме - "песь" . Это довольно частое и вообще характерное явление для древнерусского языка. Слово "мысль" также часто встречается в древнерусских и летописных текстах в усеченной форме как "мысь", что совпадает по написанию и звучанию с другим древнерусским словом "мысь", что означает "белка". Исходя из текста можно понять, что безымянный автор "Слова" описывает в самом начале поэмы широту взглядов и помыслов песнетворца Бояна, которому он пытается подражать, и великий охват его мыслей. Следовательно я справедливо предположил, что в оригинальном тексте (утраченном для нас еще 200 лет назад, оригинальный список которого сгорел при пожаре, а в переписанной копии списка могла быть вполне допущена ошибка либо это могло быть сделано еще древнерусским переписчиком, в чем можно убедиться, находя ошибки и разночтения в древнерусских летописях) могло быть удвоение из совпадающих по звучанию слов, что было также частым явлением для песенного творчества Древней Руси. Можно предположить, что в древнерусском тексте стояло "мыслью-мысью" или даже "мысью-мысью", что означало "мыслью-белкой". Так как оригинальный текст до нас не дошел, в связи с чем ни опровергнуть это, ни доказать нельзя. Каждый переводчик имеет право на свою точку зрения. Данный перевод зарегистрирован в Российском Авторском Обществе в 1997 году за номером № 1987 о регистрации произведения – объекта интеллектуальной собственности.
           Слово "песнь" употреблено в "Слове о полку Игореве" 6 раз в двух значениях; во-первых, как жанровое определение лирич. произведения, исполняемого нараспев, и, во-вторых, по отношению к пению птиц. В усеченной форме это слово встречается в следующих отрывках: «Тогда пущашеть 7 соколовь на стадо лебедей, который дотечаше, та преди пЕсь пояше...» (С. 3); «О Бояне...! Абы ты cia плъкы ущекоталъ... Пети было пЕсь Игореви, того (Олга) внуку: „Не буря соколы занесе чресъ поля широкая..."» (С. 6 — 7); «...соловш веселыми пЕсьми светъ поведають» (С. 43).
          О разночтениях в написании слова П. в Перв. изд. и Екатерининской копии см.: Щепкина М. В. К вопросу о разночтениях Екатерининской копии и первого издания «Слова о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1958. Т. 14. С. 72 — 73; Творогов О. В. Примечания к тексту «Слова о полку Игореве» // Слово—1967. С. 471.


Слово о битве Игоревой,
Игоря, сына Святославова,
внука Олегова

перевод с древнерусского



Не ладно ли было нам, братья,
поведать словами старыми
тяжкую повесть об Игоря битве,
Игоря Святославича?
Начаться же песни сей 
по былинам этого времени,
а не по замышленью Боянову!
 Ибо Боян был вещий,
коли хотел кому песнь творить,
то растекался умом он
мыслию-белкой по древу,
а по земле – серым волком
и сизым орлом под облаком.
Ибо как вспоминал он
первых усобиц время –
на лебединую стаю
пускал соколов своих десять,
которую лебедь настигнут –
та уж и песнь запевала:
старому Ярославу,
храброму князю Мстиславу,
тому, что сразил Редедю
перед полками касожскими,
а также Роману-князю,
прекрасному Святославичу!
Боян же, светлые братья,
не десять своих соколов
на лебедей выпускает,
но гуслям персты свои вещие
на струны живые кладет,
а струны его уже сами
рокочут славу князьям!

***
Начнем же мы, братья, ту повесть
от старого князя Владимира
до настоящего Игоря,
что крепостью ум изопряг,
что мужеством сердце изострил,
что, исполнившись ратного духа,
навел полки свои храбрые
на Половецкую землю
за землю за нашу Русскую.
Тогда же князь Игорь воззрел
на светлое  солнце в небе
и, видя все войско свое
прикрытое тьмою от солнца,
рек ко дружине своей:
“О, братья! И вы, о, дружина!
Уж лучше убиту нам быти,
чем полонену вовек!
Сядем на резвых коней
да бросим взор к синему Дону!”
Спалило ум с «похоти» князю
и вот ведь жалость: на лихо
знаменье ему заступило
изведать Дону Великого!
Рек: “Либо копье изломаю
в конце полей половецких
с вами, русичи, братья,
либо сложу свою голову,
а либо испью золотым
шлемом 
Великого Дону!”

***
Боян, о, Боян,
Соловеюшко старого времени!
Если б ты эти битвы прославил,
скача по мысленну древу,
летая умом своим под облаками,
свивая славу двух стран сего времени,
рыща по тропе Трояновой
через поля на горы,–
песню бы петь тебе Игорю,
внуку тому Олегову:
“Соколов занесла ли буря
через поля широкие?–
Галочьи стаи в испуге
бегут к Великому Дону!”
Тебе бы, о, вещий Боян,
внук Велесов, это воспети:
“Вот кони уж ржут за Сулою,
вот слава звенит в граде Киеве,
вот трубы трубят в Новегороде
да стяги стоят в Путивле!”

***
Игорь ждет брата милого Всеволода.
И сказал ему буев тур Всеволод:
“Один ты брат, Игорь,
один мне – свет светлый
и оба мы Святославичи!
Седлай же ты резвых коней,
а мои-- те готовы, оседланы
у Курска, брат, напереди.
А мои-то куряне,
сведомые воины:
повиты под трубами,
под шлемы взлелеяны,
с конца копий вскормлены,
пути все им ведомы,
яруги им знаемы,
луки натянуты,
тулы отворены,
сабли изострены;
сами же скачут резво,
как серые волки в поле,
ища себе чести,
а Игорю – славы!”
Тогда же вступил Игорь-князь
в стремя свое золотое
и поехал по чистому полю.
Солнце тут тьмой ему
путь заступает;
ночь же, стоная ему грозою,
птиц пробудила!
Свист звериный сбил их во стаи;
кличет Див на вершине древа,
а велит он узнать и послушать
о земле незнаемой всюду:
и по Волге, и по морю,
и по Суле, и Сурожи,
и Корсуни, а также еще и тебе,
тьмутороканский идол!
Сами ж половцы по бездорожью
бегут к Великому Дону,
и кричат их телеги в полуночи
точно лебеди в клике испуганном!
Игорь к Дону войско ведет!
Уж беду его птицы пасут по подоблачью,
по яругам грозу стерегут ему волки,
и на кости зверей орлы зовут клекотом,
и на щиты черемные брешут лисицы!
O, земля наша Русская!
Ты уже за холмом, за шеломенем

***
Долго ночь меркнет.
Заря свет погнала.
Мгла покрыла поля.
Соловьиный щекот уснул.
Говор галок один пробудился…
Сами русы большие поля
преградили щитами червлеными,
ища себе чести,
а Игорю – славы!
Наутро в пятницу потоптали они
поганые половецкие части,
и рассыпались стрелами по полю,
и помчали уж красных девиц половецких,
а с ними – шелка и золото,
и дорогие оксамиты.
Епанчами, кафтанами, скатертьми
тут мосты мостить себе начали
по болотам, местам грязивым
и узорочьем половецким.
Стяг червленый с хоруговью белой,
ал бунчук да серебряно древко
храброму Святославичу!

***
Дремлет в поле гнездо Олегово –
далеко залетело!
Не в обиду оно рождено,
как ни соколу, так ни кречету,
ни тебе, черный ворон,
половчанин поганый ты!
Гзак бежит серым волком
и Кончак ему следует
к Дону Великому.
В день другой, больно рано
свет вещают зори кровавые,
тучи черные с моря идут,
скрыть желают четыре солнца –
в них трепещут синие молнии.
Быть тут грому великому
и дождю идти стрелами
с Дона Великого!
Тут-то копьям ломаться,
тут-то саблям тупиться
о шелом половецкий
на реке на Каяле
да у Дону Великого!
О земля наша Русская!
Ты уже за холмом, за шеломенем!

***
Вот и ветры, Стрибожьи внуки
с моря стрелами веют
на храбрые Игоря пОлки!
Стонет земля, реки мутно текут!
Пыль и порось поля прикрывают!
Стяги глаголят: снова идут
поганые половцы с Дона и с моря,
Русов полки ото всех сторон
Разом они обступили!
Дети бесовы
Преградили кликом поля,
А храбрые русичи
Преградили щитами червлеными.

*** 
Ярый Тур Всеволод!
Правишь ты в брани,
прыщешь на воинов стрелами,
гремлешь о шлемы мечами булатными!
Где не проскачешь, Тур, светом сверкаючи
своим золотым шеломом,
там и лежат половецкие их
злые, поганые головы;
там же разбиты калеными саблями
шлемы аварские,
Ярый Тур Всеволод!
Что раны ему,
дорогие собратья,
забывшему честь и живот,
град Чернигов,
и отчий престол золотой его, славный,
и милой жены его,
Глебовны красной,
ее свычаи и обычаи?

***
Что ж, были века Трояновы
и минул век Ярославов,
были и битвы Олеговы,
Олега того Святославича!
Ибо этот Олег 
крамолу ковал мечами
и стрелами всюду сеял.
Ступает он в стремя златое
в городе Тьмутаракани,
а звон этот также слышал
и Ярослав великий –
сын Всеволода предавний.
Владимир же всякое утро
во Чернигове уши закладывал!
Бориса же Вячеславича
слава на суд привела
и на Каялину тину – 
на пополому зеленую,
за обиду Олега постлала 
молодого и храброго князя.
С той же Каялы понес Святополк
отца своего убитого 
меж иноходцами уграми 
ко святой Софии, ко Киеву!
Тогда при Олеге при Гориславиче 
сеялась, разрасталась усобица,
погибала жизнь Дажьбожия внука.
В княжих крамолах всякое время
век людской сокращался.
Тогда по Русской земле 
редко пахарь покликивал,
но часто вороны граяли
меж собою трупы деля,
да галки вели свои речи,
желая лететь за добычею.
То было в те войны, в те битвы,
а этакой битвы не слыхано:
с рассвета до вечера,
с вечера и до света
стрелы летают каленые,
гремлют сабли о шлемы,
трещат харалужные копья
в поле незнаемом
среди земли Половецкой!
Черна земля под копытами,
костями было посеяна,
а кровью багряною пролита –
взошли они тяготой горькою
в нашей Русской земле!

***
Что мне шумит? И что мне звенит
давеча рано пред зорями?–
Игорь полки свои возвращает,
жаль ему милого брата Всеволода.
Бились день, бились другой,–
третьего дня к полудню
пали знамена Игоря.
Тут разлучились два брата
на бреге Каялы быстрой,
тут и вина недостало,
вина дорогого, кровавого,
тут и покончили пир
храбрые русичи наши:
всех напоили сватов,
а сами они полегли
за землю за нашу Русскую.
Никнет трава от жалости,
а дерево с тяготой горькою
низко к земле преклонилось.
Невеселая, братья, година пришла:
уж пустыня всю силу прикрыла.
Встала Обида в силах Дажьбожия внука,
девой вступила в землю Троянову,
трепеща лебедиными крыльями,
в синем море у Дону плескаючись,–
времена пробудила обилия!
Так у князей с погаными
усобица погубилась,
ибо вторил брат брату речами:
«Вот мое, а и это – мое же!»
Взялись князья вдруг о малом
как про великое молвить,
а сами крамолу ковали,
и приходили поганые
отовсюду на Русскую землю.
О далече, бья птиц,
залетел сокол к синему морю,
а храбрый Игорев полк
Уже не воскреснет.
Кликнув после – Карна и Жаля,
Поскакали по Русской земле,
смагу мыкая в пламенном роге.
Жены русские – те воскорбели
и восплакались, причитая:
«Ужо нам своих милых лад
и ни мыслию вымыслить,
и ни думою выдумать,
ни своими очами выглядать,
а и золотом, и серебром
и подавно того не востребовать!»
И застонали тут, братья,
Киев – от скорби, Чернигов –  напастию.
И по Русской земле вдруг тоска разлилась
и печаль потекла обильная.
Сами князья меж собою
крамолу ковали великую,
а поганые сами, рыская
на Русской земле с победами,
брали дань: со двора да по ласке.
Вот и храбрые два Святославича – 
Игорь и Всеволод,–
вновь резню пробудили,
которую было смирил
их отец Святослав –
грозный, великий, киевский:
грозою побил он кривду
своими полками сильными,
своими мечами булатными,–
в землю вступил Половецкую,
потоптал холмы и яруги,
замутил озера и реки,
иссушил родники и болота.
А поганого Кобяка
из Лукоморья великого
от железных великих полков половецких
будто бы вихрем исторг!
И упал тот Кобяк в граде Киеве,
В гриднице Святослава!
Тут и немцы, и тут венедичи,
тут моравы, и тут же греки
славу поют Святославу,
кают, поносят Игоря:
«Погрузил он на дне Каялы –
реки половецкой, всю силушку,
русского злата насыпавши.»
Высажен Игорь-князь
из седла золотого
в злое седло кощеево.
Городов приуныли стены
и поникло вокруг веселье!
А Святославу смутный
вскоре виделся сон
в Киеве, на горах:
«С вечера в ночь сию,–
рек он своим боярам,–
все одевали меня
черными покровами
на кровати тисовой,
синее мне вино
черпали 
с трутом подмешанным,
сыпали с тул пустых
злых поганых толковин
крупный жемчуг на грудь,
как бы меня ублажая.
А меж тем, на кручину,
кровля уже без князька
в моем тереме златоверхом.
С вечера, целую ночь
бусые вороны граяли.
А у Плесненска, на болонье
было их дебри кишащие
и несло их к синему морю.»
И ответили князю бояре:
«Вот уж, князь, полонила ум тягота!
Ведь слетело уже и два сокола
с золотого престола отчего
града взять Тьмутаракани,
либо испить золотым 
шлемом
Великого Дону!
А уж соколам крылья подрезаны
саблями половецкими,
да и сами стали опутаны
путами злыми, железными!
Ибо было темно в день третий,
вот два солнца уже померкли –
оба столпа багряных
на небесах погасли,
а за сим: молодых два месяца –
Святослав и Олег –
тьмой накрылись внезапной,
и погрузились в море.
На реке ж на Каяле
тьма свет покрыла,
а по Русской земле
простерлися уж половцы,
словно барсовы гнезда,
и великое буйство
хановью выдали!
Уж хула превзошла хвалу,
уж напала нужда на волю,
уж рванулся злой Див на землю!
И вот уже готские красные девы
запели на бреге синего моря,
золотом русским звеня отовсюду.
Поют они время Бусово,
славят месть Шаруханову…
А мы, как дружина,
не знаем веселья!»
И тогда Святослав Великий 
изронил золотое слово,
смешанное со слезами, 
и сказал: «Сыновья мои, чада,
Игорь и Всеволод! Рано вы начали
Половецкую землю мечами истачивать,
а себе только славы изыскивать!
Ведь не в честь одолели вы ряженных
и не в честь кровь поганую пролили,
коли храбрые ваши сердца
из железа булатного скованы
и закалкой в сражениях скрещены;
не сие ль сотворили вы, витязи,
седине моей бело-серебряной?!
Уж не вижу я власти сильного
и богатого, многовойского
моего Ярослава-брата
да с черниговскими боярами,
и с могутами, и с татранами,
и с шельбирами, и с топчаками,
и с ревугами, и с ольберами;
с теми, что без щитов своих алых
да с одним ножом засопожным
побеждают полки своим кликом
в звоне славы великих прадедов!
Изрекли вы: «Осмелимся сами
и грядущую славу похитим,
и поделим сами прошедшую.»
А не диво ли было бы, братья,
стару стать снова мОлодо-зЕленым?
Коли сокол по мытях бывает,
птиц иных он взбивает высОко,–
никому не дает в белом свете
здесь гнезда своего он в обиду!
Только зло вот: князья мне не в помощь!
Ни во что времена обратились!
И у Римов ныне кричат
Уж под саблями половецкими.
Князь Владимир – под саблями – стонет…
Скорбь и тягота – сыну Глебову!

***
О великий князь, буев Всеволод!
И ни в мыслях твоих, и ни в думах
прилететь к нам сюда издалече
поблюсти золотой престол отчий?
Мог бы веслами Волгу разбрызгать,
Дон – шеломами до низу вычерпать!
Если б был ты сегодня здесь рядом,
То бы чага была по нагате,
а кощей – по резани единственной!
«Ибо можешь ты посуху всякому
шереширы метать живые
удалых сынов своих Глебовых!
Ты, буй Рюрик и ты, о Давыд!
То не ваши ль злаченные шлемы
по крови как по озеру плавали?!
То не ваша ли храбра дружина
туром рыкает многоголосым,
раненым саблями харалужными
и калеными в поле незнаемом?!
Так вступите же вы, государи,
в стремя свое золотое 
за обиду сего злого времени,
за землю за Русскую,
за раны все Игоря,
буего Святославича?
Галицкий Осмомысл Ярослав!
Высоко ты засел
у себя на престол златокованный!
Горы подпер ты Угорские 
своими полками железными,
заступил королю путь-дорогу,
затворил Дунаю ворота,
меча бремена через облаки,
суды творя до Дуная.
По землям текут твои грозы,
врата отворяешь ты Киева,
стреляешь султанов за землями
с золотого престола отчего.
Стреляй, господин, Кончака ты,
Кощея злого, поганого,–
за землю за Русскую,
за раны все Игоря,
буего Святославича!
А ты, буй Роман, и также Мстислав!
Ваша храбрая мысль несет ум на дело!
реешь выс;ко ты в деле военном,
словно сокол на ветрах ширяющий,
птицу в буйстве стремясь одолеть.
Ибо есть под латинскими шлемами
здесь у вас железные паворзи –
вся земля из-за них прогремела,
и многие страны – Хинова,
Ятвяги, Литва, Деремела,
и даже поганые половцы
копья свои здесь повергли
и главы свои преклонили
под те мечи харалужные!
Но вот уже Игорю, князь,
помрачился отныне свет солнечный!
А дерево злом, не добром
листву свою обронило:
уже по Роси, по Суле
города меж собой поделили,
а храбрый Игорев полк
уже не воскреснет.
Сам Дон тебе кличет, князь,
и зовет князей на победу.
Ольговичи – храбрые князи
поспели на поле брани.
Ингварь и Всеволод,
и все Мстиславича три! –
Не худого гнезда шестокрыльцы!
Не победами ль жребия вы
себе власти великой расхитили?!
И на кой вам златые шеломы
Со щитами и копьями ляшскими?!  
Заградите вы в поле ворота
своими стрелами острыми,
за землю за Русскую,
за раны все Игоря,
буего Святославича!
Ибо Сула уже не течет
серебряною струею
к городу Переяславлю,
и стекает Двина болотом
к Полоцку грозному
с кликом поганых.
Лишь один Изяслав, сын Васильков,
своими мечами острыми
позвонил о шеломы литовские,
славу деда Всеслава свергаючи;
да и сам под червленым щитом
на кровавой траве
был повержен мечами литовскими,
и обрел юнец ров погребения, –
и тот рек: «Князь, дружину твою
птицы крыльями вдруг приодели,
ну а звери крови полизали, и тут
не был ни Брячислав-брат,
ни Всеволод!
Один ты, один изронил
жемчужную душу из храброго тела
сквозь ожерелье златое!»
Голос устал и поникло веселье,
трубы трубят городенские!
Ярослав и все внуки Всеслава!
Преклоните же стяги свои,
спрячьте в ножны мечи посрамленные.
Ибо уже отвержены вы
от вашей дедовской славы!
Ибо своими крамолами вы
принялись наводить к нам поганых
отовсюду на Русскую землю,
да на жизнь Всеслава Великого;
из-за этого ведь и насилие нам
от земли от чужой Половецкой!

***
На седьмом же веке Трояновом
бросил жребий Всеслав
о девице ему на удачу.
И, лукавством подпершись в опасном кону,
поскакал он до города Киева,
и доткнулся древком боевого копья
золотого престола киевского.
Прянул от них лютым зверем в полуночи
из Бел-града, объятый мглой синей,
и, доставши везенья с три меры,
отворил он врата Нову-городу,
и расшиб Ярославову славу!
Волком скачет к Немиге с Дудуток!
Ну а там, на Немиге – снопами
стелют головы, жарко молотят
харалужными злыми цепами;
на току – жизнь кладут,
веют – душу от тела!
А Немиги кровавые бреги,
не добром они были посеяны,
но костями сынов наших русских!
Князь Всеслав,– и суды он творил
и князьям он рядил городища;
ну а сам рыскал волком в ночи,
да из Киева до петухов
Тьмутаракань изворачивал!
Хорсу великому волком он путь
каждый раз перерыскивал.
Вот и в Полоцке в колокола
позвонили к заутрени рано
у святой Софии ему –
он же в Киеве звон этот слышал!
Хоть душа была вещая в нем,
хоть и в теле другом подерзала,
но страдал он от бед своих часто.
Для того ему вещий Боян
еще издревле смыслил припевку:
«Ни хитру, ни храбру, ни горазду,
ни тому, кто и птицы ловчее,
не преминуть суда в жизни Божьего!»
О! стонать нашей Русской земле,
воспомянув про старое время
и про первых и старых князей!
Ведь того былого Владимира
пригвоздить уже было нельзя
ко горам золотым его киевским!
Но увы! – ныне стяги его:
те вот – Рюриковы,
а другие – Давыдовы!
И уж врозь развеваются их хвосты,
а их копья поют на Дунае!

***
Ярославнин глас слышен,
зегзицей незнаемой
кычет по зорям утренним рано:
«Как полечу по Дунаю зегзицею,
то омочу я бебряный рукав
во Каяле-реке
и утру я им князю
его раны кровавые
в теле израненном!»
На заре Ярославна плачет
на забрале в Путивле, рыдая:
«Ой, ты Ветер да Ветер-Ветрило!
И зачем ты враждебно так веешь?
И к чему мечешь ханские стрелы
на своих неустанных ты крыльях
на моих лады милого воинов?
Или мало там под облаками
тебе веять повсюду, лелея
корабли свои на море синем?!
И зачем, господин, ты веселье
по ковылию в поле развеял?!
На заре Ярославна плачет
на забрале в Путивле, рыдая:
«Ой, ты Днепр мой, Днепр-Словутич!
Ты пробился сквозь каменны горы
через землю твою Половецкую,
ты лелеял на собственной шее
корабли Святослава военные
до Кобякова стана поганого!
Возлелей, господин, ко мне милого,
чтоб не сл;ла к нему горьких слез моих
на заре по утру к морю синему!»
На заре Ярославна плачет
на забрале в Путивле, рыдая:
«Ой, ты Солнце, тресветлое Солнце!
Всем тепло и краснО ты повсюду!
Но к чему простираешь лучи свои
золотые на милого воинов? –
В поле безводном лучами горячими
иссушило ты луки их жаждою
и заткнуло им тулы злой тяготой.»

***
Взволновалося море в полуночи,
мрак идет облаками и тучами.
Князю Игорю кажет Бог путь
из земли Половецкой
да в Русскую
к золотому престолу отчему.
Вот уж гаснут вечерние зори.
Игорь спит, Игорь бдит,
мыслью мерит поля
от Великого Дону
до реки Донца Малого.
Конь в полуночи ржет.
Вот Овлур за рекой
свистнул – князю велит разумети:
«Князю Игорю – смерть!» –
кликнул, оземь стуча,
а трава ковылем прошумела.
Половецкие вежи подвинулись в ряд.
Игорь-князь поскакал горностаем
в тростники,
белым гоголем нА воду!
Он помчался на бОрзом коне
и, скочив с него серым волком,
устремился он к лугу Донца,
взвился соколом под облаками,
избивая гусей и лебедей
к завтраку да к обеду и ужину.
Коли соколом он полетел,
то Овлур устремился волком,
бросив след на студеной росе,–
утомили коней своих бОрзых!
Тут изрек Донец: «Игорь-князь!
А немало тебе величия,
Кончаку же – к нему нелюбви,
ну а Русской земле – веселия?!»
Только Игорь изрек: «О Донец!
А немало тебе величия,
кто лелеял князя на в;лнах,
постилал ему зелень-траву
на своем серебряном бреге,
одевал его теплою мглою
под сенью зеленого древа
и стерег на волне его гоголем,
чайками на – струях,
чернядьми – прямо на вЕтрах?!»
Такова ли река Стугна,
что худую струю имела,
что пожрАла чужие ручьи
и снесла на кусту свои струги? 
Юный князь Ростислав
затворён был на дне
той реки у берега темного.
Ростислава же мать ныне плачется здесь
по юноше – сыну и князю,–
оттого приуныли от скорби цветы
и с тяготой древо к земле преклонилось.

***
Не сороки стрекочут –
на Игорев след
ездят Гза с Кончаком повсеместно!
Тут не граяли вороны,
галки замолкли,
и сороки не стрекотали,
тихо полозы ползали только!..
Дятлы тёкотом князю
путь к реке уже кажут,
соловьи же веселыми песнями всем
свет возвещают победный!
Молвит Гза Кончаку:
«Коли сокол к гнезду летит –
соколеночка мы расстреляем
своими злачеными стрелами!»
И Кончак отвечает Гзе:
«Коли сокол к гнезду летит,
то опутаем мы соколенка
дЕвицей красной и милой.»
Отвечает Гза Кончаку:
«Коль его мы опутаем-де
дЕвицей красной и милой,
то не будет ни ясного сокольца нам,
а ни дЕвицы красной и милой!
Тут уж вскоре начнут птицы нас
в поле клювами бить половецком!»

***
Рек в Бояне Ходыня
Святославова доброго мужа,
песнетворца старого времени,
Ярослава, Олега любимца:
«Тяжело голове без могучих плечей,
худо без головы будет телу.» –
как и Русской земле – без Игоря!
Солнце светит на небесах,–
Игорь-князь уже в Русской земле!
А девицы поют на Дунае –
голоса отовсюду их вьются
через синее море до Киева!
Игорь едет по Боричеву
к Пирогощей святой Богородице.
Рады страны и грады – в веселье!
Пели песню старым князьям,
а потом молодым воспети!
Слава Игорю Святославичу,
слава буй-туру Всеволоду
и Владимиру, сыну Игоря!
Здравы будьте, дружина и князи,
полки поборая поганые
за своих людей православных.
И князьям, и дружине – слава!

Аминь

(фото из интернета)
 

Другие произведения автора:

Коммуналка

Славянская деревня

Корова. Сергей Есенин - перевод на польский

Это произведение понравилось:

Константин Куклин

Юлиан Железный