НЕКУКОЛЬНЫМ ВЗГЛЯДОМ (подборка)

 Часть 1. Л+Ж+М (триптих)

  

 

 1. "Л" Абордажное

   

  Волна пошла на абордаж

   и стенькой выкинула за борт,

   и налетел гагачий табор,

   и чаек бросилась орда

   меня выхватывать из волн,

   клевать и вновь топить в пучине,

   и ты не стал искать причины,

   чтоб оправдать их произвол.

   Твоих речей латунь и медь

   не отпугнула стаек звонких,

   ты, полон дум, ушёл в сторонку

   на волны с берега смотреть.

   Когда сомкнулась надо мной

   вода и смолкли шум и гомон,

   ты снова птиц кормил с парома

   вчерашней булкой покупной.

 

 

   2. "Ж" Кукольное

 

 

   Смотри, как я вышила кукле тряпичной глаза

   стеклянно-блестящими ярко-лазурными стразами,

   и смотрит она, как, зависнув, глядит стрекоза,

   такая же точно наивнораспахнутоглазая.

   Возьми, поиграй, напридумывай ей имена,

   права зачитай, одевай, а потом распоясывай,

   держи при себе, представляя, что держишь меня,

   рукой обхватив головёнку её златовласую.

   Ты ей объясни, что к чему, и она, не моргнув,

   тряпично сомнётся-прогнётся по кукольным правилам,

   и стразы блеснут, вовлекаясь в любую игру,

   а я эти стразные игры, похоже, оставила:

   
   некукольным взглядом везде натыкаюсь на пат,

   моргаю не к месту, не вовремя падаю в обморок,

   не сплю до рассвета и жду золотой звездопад

   в надежде, что взгляд мой засветится снова по-доброму.

 

 

   3. "М" Мужская молитва

 

 

   Недостаток любви, как положено, возмещают

   обещаньями, шалями, мыльными пузырями,

   кружевными вуалями, дорогими вещами,

   непрощаньем с разлюбленными козыряя.

   Непрощеньем возлюбленных упиваясь ночами,

   соловей, мол, не вовремя трепетное нащёлкал,

   чур меня, мол, от этой, с печальными-то очами

   и речами, текущими переливчатым шёлком.

   Там – от господа (смилуйся), здесь от лесного беса,

   и сама, как шишига, всё лесом-чертополохом,

   ты же лох, а не бох, раз не чувствуешь ни бельмеса,

   как без этакой чертополошной порою плохо.

   Или чувствуешь? Видишь? Да только гоняешь тучи

   то над лесом её, то над крышей моей, то выше,

   что ж ты хочешь от нас, продолжая пытать и мучить?

   Зарядить бы ружьё да и выстрела не услышать,

   не увидеть, как в небо с испугу взметнутся стаи,

   как, плеснув по воде, под корягу забьются рыбы,

   и не знать, как две женщины жизнь без меня верстают,

   уставая ворочать её ледяную глыбу. 

 

 

Часть 2. Подоплёки (триптих)

 

 

1.      Макошь ушла

 

 

   Страшна была Макошь, прядя судьбу

   кому из шерсти, а кому льняную,

   к её подолу чьи-то звёзды льнули,

   и пряди вились у неё на лбу.

   Иным пряла из шёлка, только нить

   оборвалась на самом нежном месте,

   и нам отныне биться с бездной бестий,

   пока она – в поля любовь любить.

   А бестиарий – мрачен и велик,

   цветы и птицы выжжены на вёрсты,

   их белый свет распластан и расхлёстан,

   и перехожен сотнями калик.

   Кликуши накликают потный страх,

   юродивые мажут плотной сажей

   чела, тела, клобуки и плюмажи.

   Веретена наивноглазых прях

   не вертятся. Макошь уже в лесах.

   Не верится, что снова за пряденье

   возьмётся, возвратившись в запределье,

   где аннам не спастись от колеса,

   где ангелы взбесились и грешат,

   а мир искристых слов хрустит, расхристан, -

   как лодка, не вписавшаяся в пристань,

   моя Макошь была бы там смешна.

 

 

   2. Осиновое

  

   Мы не дождёмся ни епитимий и ни анафем,

   ни откровений и ни советов, что делать дальше:

   и на ошибки, и на утраты – "пошло-всё-на-фиг",

   мы даже правды не отличаем от лжи и фальши.

   Линяя, блекнут ночные ласки, дневные речи

   не убеждают, перцовка стала кислей фетяски,

   не обжигает и, как и время, уже не лечит,

   а мы упорно не отличаем лица от маски,

   печаль от позы, слова от звуков, оскал от лика

   и, замещая лукавым делом любовь распутством,

   храним в комодах сухие шкурки былых реликвий,

   переливая своё пространство в альков Прокруста,

   и заменяем простую ясность на камнепады

   туманных мыслей, пустых иллюзий, крикливых строчек,

   мы даже той, что на дне стакана, уже не рады

   и почитаем крестовой жертвой удел сорочий.

   Когда, сыграв на чужие жизни, упрёмся в осень,

   не разбавляя лишь только водку, а остальное

   поделим на два и на четыре, на шесть и восемь,

   крестовый пафос сухой осиной в груди заноет.

 

 

3.      Вагонное

 

 

   Откуда мы едем,

   во что мы ворвёмся

   гудком паровозным?

   Купейные леди

   в колготках от OMSA

   стройны, как берёзы,

   мужчины им шёлково

   смотрят на ноги

   во снах крепдешинных.

   Верстами отщёлкав,

   дорогам дороги

   мечты искрошили.

   Путей перекрёстки,

   бесед передряги,

   гудков переклички,

   зажатые в горстку

   обрывки сермяги

   признаний привычных.

   Снега полустанков

   и станций далёких –

   за бежевой шторкой.

   Меня – наизнанку

   дорог подоплёки,

   путей оговорки.

   Куда мы спешим

   и откуда нас гонит,

   я точно не знаю,

   ан анну души

   под идущим вагоном

   мне вновь разрезает. 

 

Часть 3 (послесловие). Вслед ноябрю

 

   И снова ноябрёвая пора

   трёхцветной кошкой льнёт к моим ладоням,

   и жёлтые глаза её бездонны,

   как наше невозвратное "вчера".

 

   

   Черней чернил вороны во дворе

   расставили на клёнах многоточья,

   и смотрят их насмешливые очи

   на то, как, словно шапка на воре,

 

   

   горит листва, слетевшая с дерев,

   не гаснет под осенним снегом редким,

 

   и с ней горят стихи одной поэтки,

   которые читались нараспев…

Другие произведения автора:

На излом

КОГДА Я БРОШУ…

«Здравствуй, Сахар-Рафинадович из десятого подьезда!» Татьяны Кадниковой