Наше будущее

Апокалипсис, выбор, один остался

Тебе «смешно» — один остался,
в войну большую не ввязался,
а молча вылез из подвала.

Много земли или мало,
тебе выбирать себе место.
Бери палку, иди за невестой,
где-нибудь да найдётся.

Диверсант никогда не сдаётся.
Не потому что так надо,
а просто немного нам надо:
ноги, чувство и время.

«Нет у вас смены!»

— Нет у тех кто сдаётся, —
разведчик за палку берётся,
но не идёт, а вырубает крест.
Перед глазами «прогресс» —
не восстановишь!

И прошлую жизнь не упомнишь.
Не упомнишь её и не надо.
Топор и пила из ада
дом деревянный сложат.
По людям любовь не гложет.
Значит, так легче природе.
Пообещай, вы её не взорвёте!

Я укрою мёртвых тёплым пледом

Душа древнее Вселенных
и знает тайны планид.
О Вечности вы мечтали?
Она во мне и скрипит
старостью очень глубокой,
морщинами всех времён.
Привыкаю я понемногу к
«Придёт время, тебя согнём!»

Ах, ваши смерти! Пред мною
души мёртвых встают стеной.
Я их теплым пледом укрою:
— Лежите, а я домой!

И полечу, как прежде,
в темноте искать светлый след,
он где-то есть, я знаю,
он машет хвостами комет!

Зима на землю опустилась

На землю тихо опустилась зима.
А за зимою пришла война,
непривычная война, неприличная,
без криков, без лиц, обезличенная,
всё смела на пути, в прах развеяла.

А ты жила, как во сне, и не верила,
что сегодня живёшь, а завтра нету
ни тебя, ни родных. Ищи по свету
белый день, тёмную ночь, добрую зиму.

А я душа, я никто, я дальше двину.
Ведь на планету зима опускалась
белым, белым, ледяным покрывалом.

Тихая зима пришла, тихая:
ни людей, ни машин, ни лиха. Я
кружила над землёй, кружить устала,
улетела душой, улетала.

А на почву то ли снег, то ли пепел.
Лишь у памятников лик остался светел.
Белым, белым, ледяным покрывалом
накрывало, накрывало и пропало.
Всё пропало, тишина лишь осталась.

Ты, Природа, зря что ли старалась?
За зимою света белого не видно.
Деревце растёт. Сыны лежат. Обидно.

Экологический апокалипсис

Звери гуляли зверями,
люди были людями.
Но даже народные песни
имеют свойство заканчиваться.
А отмалчиваться
кому-то было не велено,
кто-то молчал намеренно.

Да гори оно огнём!
Вина на нем, на нем, на нем...
Звери дохнут, люди мрут.
Кто остался, тот не тут.

Не тут «свободная воля»,
не тут «один в поле воин»,
не тут «человечества ради»,
не тут «представлен к награде».

Лишь дома пустые и мыши,
заяц конченый волка рыщет,
а искусственный медведь
ищет место — дух согреть.

Все это было невесело,
пыль свои пакли развесила
на пороге грядущих лет.
И за что бы ты ни боролся,
Природа скажет: «Доверия нет!»

Никакой печали — лишь старики и собаки

(Прошёл ещё миллион, другой лет.)

Не было никакой печали,
старики как-то вяло вздыхали,
головами седыми качали
да говорили: — Нет беды на свете,
потому что проданы дети,
и умерли те, что остались;
все мужчины глупо передрались;
а женщины с панелей упали:
встав, ни честь, ни совесть не подняли.

Вот и остались на свете
старики да дряхлые собаки,
им, куда уж старым, не до драки!
И плакать они разучились —
зачерствели. Не вчера ж они родились.
Их память забыла о всех бедах,
о тридцать девятых победах.

Не помнить — это удобно:
душа сидит не голодной,
а очень умиротворённой —
в саму себя влюблённой.

* * *
Не было больше печали.
Старики головами качали
и вздыхали. Собаки скучали.

Ты в стариков вгляделся,
очень спокойно разделся
и лёг спать после боя-драки,
без детей, без жены, без собаки.

Ты лёг умиротворённый,
в душу свою влюблённый,
и приснился сам себе стариком:
с собакой, клюкой и песком.

Мрачное будущее (Иди на работу, мистер)

Ходят, бродят чьи-то люди,
ходят, бродят лизоблюдят,
убивают города;
а во рту одна вода:
воду льют и воду пьют,
воде жизни не дают.

Жаждой вечною гонимы
съели дочь, продали сына;
а в итоге нищета,
а в словах одна вода.
С рупором дома обходят
и приказывают: «Спать!»

Завтра рано всем вставать
и на фабрики лететь,
там работать, пить и есть
изо дня в день каждый день.

Накрывает век наш лень,
лень прокралась в города,
легла на пашни и поля,
укрывает одеялом.

Что же вам недоставало,
людям, людям человекам?
Век за веком, век за веком
разрушение мозгов!

Люди ищут берегов:
берег левый, берег правый.
Нет, не видно переправы.
Рвись не рвись, нет тут и леса,
только море интереса:
политического, стратегического,
оружия ядерного, биологического.

* * *
Падала, падала, падала печаль.
Капала, капала кровь, капала — не жаль!
Не жаль было нам человечества,
оно гибло от жажды вечности.
И вода, вода, вода
утекала мимо рта.

А люди ходили, бродили,
о прошлых годах говорили
и мечтали, мечтали, мечтали
о сеновале в сарае,
синице в руках,
журавлях в небесах,
о воздухе свежем и чистом.
Эх, иди на работу, мистер.

Твоя жизнь

Твоя жизнь — неприступная крепость,
ты в ней закрылся, не влезть нам!
Твоя жизнь, в общем то, прекрасна:
одинока, скупа — неважно.

Не так важна,
ведь в ней нет даже горя,
споров, дорог и моря.

Твоя жизнь — большое яйцо
и молодое лицо
не ведающее страха!
Ты, как герой Росомаха —
одинокий и волевой.

Слышь, скорлупу открой.
Не видишь, солнце стучится!
Не пора ли, дружок, влюбиться?
И босиком по снегу —
к белому, белому веку!

Светлое будущее апокалипсиса

Светлые времена наступали:
войн новых мы не начинали,
грозами не грозили,
мухи в саду не убили,
лишь слащавые песни пели
да в глаза друг другу глядели.

В глаза глядели и видели —
друг друга мы не обидели,
честно детей растили,
работали, ели, жили,
кучу добра нажили:
машины, дачи, квартиры...

В космос летели, пилили
звёздные, звёздные дали!
Инопланетян там встречали,
те с нами поговорили.
Они тоже дружненько жили:
слащавые песни пели
землян на завтрак не ели,
а кушали макароны.

И только чёрные вороны
ворчали на всех планетах.
Зато Счастье гуляло по свету!
Мы одевались и раздевались,
но Счастье вгрызалось и не сдавалось!

«Оно что-то у нас украло,
но что?» — мы не знали точно.
А наши сыны и дочки
в песочнице дружно играли
и копали, копали, копали
то ли песок, то ли чувство.

* * *
Пусто в душе твоей, пусто!
Ты прыгнул в свою ракету
и полетел со света.
Ты летел в чёрный мрак и думал:
«Теперь то я самый умный!»

А самому было скучно,
в ухо мотив беззвучный
о чьих-то подвигах напевал.
Ты родных и друзей забывал.

* * *
Я из прошлого спросила тихонько,
плечо твоё тронув легонько:
«Слышишь меня, космонавт,
ты книжки читал про нас?»

Опустил пилот свои плечи:
— Все наши книжки в печах.
«Книжки в печах? Зачем, мой хороший?»
— Не спрашивай, всё очень сложно,
зло вытравливали с планеты.
«Так у вас и Булгакова нету?»

— Нет у нас никаких писателей,
у нас всё хорошо! — старательно
он мою голограмму убрал.
— Просто ... жизнь свою я украл! —
и полетел в свою бездну
ни поэт, ни актёр — безызвестный.

Просто остров

Просто был такой остров,
а на дне острова кратер,
и каждый из нас там прятал
свою святую надежду.
Так было прежде.

А сегодня совсем уж просто:
стоит под остовом остров.
Пробраться туда непросто,
но кто в него попадёт,
тот там пропадёт.

Пропало там много народу,
особенно в речке убогой,
на дне которой дыра,
а в этой дыре Война,
война без конца и края.

«Война, ты Любовь не встречала?» —
шумно в дыре и гулко.
Пойду туда на прогулку.
Спустилась. Хожу и вижу:
каждый всё ещё дышит.

Ходят по дну реки люди,
они в это время будут
делать простое дело —
спать, есть или белой пеной
пачкать своё лицо:
—Где рыба? «Ушла на дно».

А на дне океана Вера
сидит и буянит: «За дело!»
Веру поднять бы со дна,
но как-то нога не шла.

* * *
А вот вам завтрашний остров:
остов без острова, просто
большая гора в океане,
пустая гора. Не с нами
безмятежные эти горы.

Мёртвые мы. На воле
лишь Надежда, Любовь да Вера
и плавающая фанера.
Сидим. Вспоминаем войны.
Облака — не остров, не больно.

Будущее мерещится

Будущее мерещилось куполами,
ангелами с крылами,
искусственными ногами
и даже бабушками с клюками.

А больше всего оно снилось
ядерным, ядерным взрывом
и тарелкой летающей,
никогда не взлетающей.

И было всё в этом мире
очень, очень красиво:
красота церквей с куполами,
ангелов ляпота с крылами,
органы глянцевые искусственные;
бабки с клюками, капустами
закидывающие тарелки летающие,
да деды ни о чём не мечтающие.

И вот, пока будущее лишь мерещится,
кто-то в церквях наших крестится,
ангелы машут крылами,
ноги танцуют. И с нами
наше сегодняшнее неудачное.
— Зато тотально прозрачное!

Когда приходят они

Если ты не такой, как я,
то приходит она, королева Дождя
и мочит, и мочит, топит!
Безнадёжно поэт мёртвый смотрит
с небес на всё это дело.

Королева: «Я зла не хотела
своей дорогой планете.»
Но топит она всё на свете!
Города, селения, дети
в какой-то липкой крови.
— Не смотри на них, не смотри! —
шепчут ангелы с неба.

«Да мне бы
спуститься
и Воином вновь родиться,
а не дикаркой поэтом.»

— Ну да, — глохнет небо. —
Смотри, вот ты вновь родилась не такой, как ты.
Но опять приходят они, королевы Дожди,
и мочат, и мочат, топят,
пеной ядерных взрывов кропят.
Тебя тоже всё это задело.
Опять воином стать не успела?
Ты не печалься, а подожди —
смоют дождём дожди
общеземное горе.
Земля — планета не нова.
Таких планет ты видала не мало.
Почему ты на них не скучала,
как я? — безбрежное небо вздохнуло,
спать легло на бок и уснуло.

А королева Дождя
Всё топит и топит меня.
Я пропала.
Жаль, я в игры кровавые не играла,
как ты.
— Подожди Дожди, Дожди!

Камень, души, человечек и Вечность во всём правая

Каменные души, каменные сны,
каменная площадь, каменный и ты
камень к камню ставил,
когда город свой ставил.

Камень под камнем на суше,
когда сам его и разрушил.

Камень за камнем — река,
река Времени. И душа,
вспоминая каменные миры:
— Как же быстро они ушли,
даже память их помнить не хочет!

А Вечность о вечном хохочет:
«Камень я в твою душу
кину — вот будет случай
в жизни моей бесконечной!
Жила душа. Сгинет навечно.»

Бессмертная я

Нет на свете круче
звёздной вышины.
Разгоняю тучи.
Поди ка собери!
Разгоняю лето,
разгоняю в прах.
Я сама летяга,
видели размах!
Крылья не обрежешь,
не облупишь мох.
Я лечу не к свету,
я лечу на зов:
не сирена плачет,
не дитя кричит,
стонет мать Природа.
Что у неё болит?
Что болит — не знаю,
но лечу, лечу,
а сама в полёте,
плачу и кричу:
— Я тебя спасаю!
(знаю, не спасу)
Я тебя кохаю!
(кохая, загублю)

Лаская, загубила,
спасая, не спасла.
Умерла Природа.
Я одна жива.
И рассыпались альфа, омега,
расплескалось чёрное небо.
Я видела Природы начало.
А конец? Пока не встречала.

Господа Пурги

Где-то на севере диком
живёт господин Пурги.
Мы ему говорили:
«Господи, пропади!»

Но он забирал, сметая
души и наши тела.
Умирая, мы твёрдо знали:
на землю пришла Пурга.

Камень брошенный в душу,
проскользнёт и кинется вниз.
Нет ушей, но я слышу:
«Это мы — господа Пурги!»

Зло старее планеты,
зло древнее времён.
Откуда оно взялось то?
И кто его подомнёт!

Металась душа по вселенным,
калеча господ Пурги.
А они, воскресая из мёртвых:
«Пропадом пропади!»

И она пропадала. Пропадало
куда-то и время само.
Умирая и время знало:
зло почему-то живо.

Где-то на севере диком
ходит голодный зверь —
это Пурга безликий,
вечности пионер.

Руки у нас опускались
и опустились б совсем,
но живя тоже долго, мы знали:
выстроим Пургам барьер!

Видишь, будущее мелькает
(прошли миллионы лет):
ты да я — мы тебе махаем,
дикость мира преодолев!

Время тихо искалечит

Время лечит, время лечит,
время правду говорит,
время душу искалечит,
но душа его простит.

И прощёнными умами
мы идём куда-то вдаль,
обелёнными сердцами
ничего уже не жаль.

«По другому быть не может!» —
шепчем идучи себе.
Все свои сомненья сложим.
Что ещё носить в душе?

Время тикает устало,
ему тикать же не лень!

Если б время злое знало,
какой в мире длинный день:
день без ночи, день сплошной
(что за мир такой смешной?)
день без края, без конца.

И всего одна звезда
слепит ночью, как бельмо,
а вокруг темно, темно.
Тихо тикают часы.
Вам сюда и нет пути.

Время лечит, время лечит,
время тело искалечит.
Время знает: впереди
лишь часы, часы, часы...

Мы — растворимая даль

Мы никогда не смотрели
в эти лица — нам всё равно,
и какие б мы песни ни пели,
нас нет тут уже давно.

Мы? Нет, мы не из прошлого,
мы — растворимая даль.
Наша жизнь простая и сложная,
а в глазах, как всегда, печаль.

Разочарованные планетой,
мы скоро уйдём навсегда:
полем уйдём и лесом,
не вернёмся сюда никогда.

Вы в наши глаза глядели
и с нас всегда брали пример,
и что б мы ни совершали,
возглашали вы: «Пионер!»

* * *
Народная пелась песня,
строились города,
полем ходили и лесом
могучие поезда,
разукрашивалась пустыня,
хлеба снимали жнецы.
И никому не хотелось
завтрашней пустоты.

Лихо, лихое лихо,
далёкая, дальняя даль —
это мы уходили. Тихо!
На планету пришла Печаль.

Наша Вечность нам верна

Из-за неё города крушились,
из-за неё пропадали сны
о каких-то мечтах великих.
С её именем гибли мы.

А она присядет неспешно,
отдохнёт век, другой у болота.
Как твоё имя? «Вечность.
Всё пройдёт, даже это.» —
скажет и ветром подует.
Тина болото съест.

Где-то голубь воркует —
это призрака треск.
Ну вот и всё, дорогая,
ты вряд ли вспомнишь о нас
(как мы любили, страдали),
другой Вечности нас отдашь.

Она вздохнёт безутешно:
«Я вряд ли вспомню о вас,
о ваших смешных надеждах.
Другой Вечности? Нет, не отдам!
Жаль мне терять ваши мысли,
глупости, моду, успех.
Ваши войны большим коромыслом
на меня навесили грех.
Жаль мне терять всё это —
не подарю никому!
Я сама бы канула в Лето,
да в страшной трясине тону.»

Дети наших детей — у них всё просто

Да что они знают,
дети наших детей?
Они похоронки считают,
и фразу вечную «рот зашей»
заучивают наизусть.

Дети детей не обучены
почему-то строем шагать:
изобретают гаджеты —
их у них не отнять!

Кем-то история писана,
чей-то воюет солдат.
Детям детей на лысины
падает снегопад
то ли зимы новой ядерной,
то ли снег белый из туч.

Но дети детей не плакали,
у них нескончаемый путч:
зима почти до обеда,
после обеда весна,
до полуночи где-то лето,
а ночь — это осень сама.

У детей от наших детей всё просто:
если есть пустой полуостров,
отдохнувший от ядерной пыли,
то там они что-то забыли,
им туда непременно надо,
давно там не было града,
который объявит войну
земному всему полотну!

Дети детей воркуют
и рисуют, рисуют, рисуют
геометрические объекты.
А я, доедая объедки,
со своего же стола:
«Скоро рожать — дочь у меня.»

Небо, вечность, человечки

Небо со звёздами спорило:
«Что-то да я проспорило,
то ли рай человечиков,
толь ответ перед вечностью.»

Но небо никто не слушал,
звёздам вообще было скучно,
они зевали, моргали:
«Нет, рая мы не видали.»

А вечность, ей дела нету
до какой-то планеты
и даже до всей вселенной.
Она, моргая нетленным
глазом своим, смеялась:
«В своём я раю купаюсь,
в таком безмятежном и долгом.
Дела мне нет до Волги
и даже до Енисея,
до людей дела нет. Алеет
лишь моё длинное жерло.»

«И то, несомненно, верно,» —
небо тихонько вздохнуло,
ангелам улыбнулось
и уснуло навечно.

* * *
А ты лети, человечек,
к своим маленьким звёздам,
живой лети или мёртвый,
науку делай, пиши
и в алое жерло спеши —
что-нибудь там да откроем!
— Какое оно, какое?

Поздно о звёздах мечтать

"Поздно, — сказала ворона. —
Поздно о звёздах мечтать,
у нас уже всё готово
для того, чтобы мир ваш взорвать!"

— Ну да, наверное, поздно, —
пожала плечами и я. —
Так отпразднуем пиром почёстным
ещё один день бытия!

Страна и командиры

Какая миленькая страна
и милые в ней командиры!
Я думала, что спала.
Нет, это свет отключили.

А плохо в раю или сладко —
не в этом, не в этом суть.
Главное, все на свете
не дают мне уснуть!

Пути перепутали

«Всё хорошо!» — сказали пророки.
«Всё хорошо!» — ответили мы
и то ли у чёрта, то ли у бога
перепутали пути.

Пути перепутали? Ну и ладно,
есть новых путей громадьё.
Я цветом раскрашу смелым
будущего полотно!

Не нужны нам автоматы

В очень лёгком, светлом мире
мы друг другу говорили:
— Не нужны нам автоматы,
бомбы есть и хватит нам!

Как же весело, однако,
посидеть с пивком у речки,
зная, есть на свете счастье —
хата с краю и «лапша».

Из мира в мир

Входы в миры, в миры входы.
Нет проще их, они просты.
Из мира в мир, из века в век...
Нет, не прорвётся человек!
А я легко прошла вперёд —
там спящий мир. Но кто поймёт?

Афоризмы

Очень, очень непросто
шагать по звёздам!
Мы, не зная родного наречия,
писали в вечность
и погибали.
Жаль, потомки о том не узнали.

* * *

На этой планете
я нравлюсь даже врагам!
«А сколько у тебя врагов то?»
Семь миллиардов ... но это неважно.

* * *

Если звёздочки загораются,
то им ничего не прощается.

Другие произведения автора:

Улица Бед

Думки девичьи горькие

Древний мир