История наша

Левый из Петрограда

«Она что, на смерть нарывается?»
— Да, да, смертью всё и кончается,
всё заканчивается тризной,
когда нет уже веры в отчизну,
а наши большие медали
мы глупым врагам раздавали.

Нет, жизни такой мне не надо!
Эй, левый из Петрограда,
ты правого, что ли, обидел —
нож из кармана выудил...

Я всё это проходила,
всё это было, было
и повторяется вновь.

И ещё сто раз повторится.
Ты забыл, мир в Мир не влюбился,
Миру мир не нужен, однако.

Прощай, мой воин, ты в драке
погибнешь. Я старой стану,
кости твои достану
и напишу как было:
ты победил его —
правого из Петербурга.

* * *
Внучка кушает булку,
хлеба на полях сжигают,
зачем-то все едут в Израиль.

Мы больше не будем ждать

Нет, ты больше не будешь
ждать уже ничего,
эти порталы-порты
связь времён, вот и всё.

В стране каучуковой воли,
в стране бумеранго-грёз
не было лучшей доли,
как осколки копить из слёз.

Душа зачем-то держалась,
за что-то цеплялась трава.
Если ты не взорвалась,
значит, сегодня жива.

* * *
Может быть и недолго
нам всем тут осталось жить,
но мы собираем осколки
для того чтобы ими бить!

Нет, мы больше не будем
ждать уже ничего.
Зачем-то твердим: «Не забудем!» —
это все, что осталось нам. Всё.

* * *
А небо сыпет «подарки»
градом из взрывов и пуль,
мы кровью пишем ремарки:
«Сегодня я умер. Уснул.»

Река времени

Река Времени — это реченька.
Я плясала для вас от печеньки:
от порога от самого дивного,
пела песни былинные.

Сказками дело не кончилось,
стихами писалось, строчилось.
Наложила на себя я, навесила
большую, большую ответственность.

Пройтись — никого не обидеть,
накормить, напоить и ответить
за все грехи ваши тяжкие,
маленькие бедняжки вы!
Всё воюете и дерётесь,
матерей да с детями жрёте.

Ни добра в вас, ни милосердия.
И совесть висит на вертеле
в пустынной, печальной местности.
Да за что ж я несу ответственность?

Брошу я род людской, кину
и далече куда-нибудь двину —
на святую звезду Андромеду.

Я на той планете поеду,
поплыву по Времени-реченьке
и у них запляшу от печеньки:
от порога самого дивного,
путь проложу былинами
для людей в тех краях живущих —
воюющих, жрущих и пьющих.

Книга каменных веков

Я напишу вам книгу каменных веков,
в ней мало кто будет жить без оков,
в ней день на день ложится.
Кто спит, тому ничего не снится;
кто не спит, тот в оковы влезает.
В этой книге даже господь страдает.

Жалость помноженная на участие —
вот те маленькое твоё счастье
(пей его воду —
нет в ней броду).

Нет у воды берегов!
В книге моей лишь моря без оков,
без берегов. Без лесов леса.
И длинные, длинные волоса
у царицы Печали.

Её грустить отучали,
а она всё плакала с неба.
И кто бы где не был,
его накрывали её дожди:
«Дождись, дождись
равенства, братства!»

— Мы в рабстве! —
кричали граждане в небо.
В ответ доносилось: «Небыль.»
И века
каменьями ложились пока.

Каменные, каменные века.
И длинные, длинные волоса.
Вот и вся книга,
она не длинна, она дика.

Прошлое прощается

Прошлое как-то странно с нами прощается:
то навсегда забывается,
то опять возвращается.
Нам от этого лишь икается,
мерещится, кажется, кается.

А когда каяться надоедает,
то снова прошлое забывает
неприхотливый народ
и войной друг на друга идёт.

Мимо памяти проходят события:
дурно пахнут они, не глядите!
Не глядите, вы там не найдёте
того, что с собой унесёте
в далёкое далеко далёко.

Боком выходят, боком
прошлых лет междометия.
Столетия проходят, столетия,
столетия плавятся, как металл.
Я за них не отдам
ничего, что мне бы хотелось.

Вот так потихонечку пелось
прошлое, с нами прощаясь,
то уходя, то опять возвращаясь.

Я гляжу в далёкие дали:
вы прошлое не встречали?
«Нет,» — шепчет ветер.
— Нет! — говорят дети.
«Нет,» — океан Эльзы бормочет.

Никто прошлого возвращения не хочет.
И тебе о нём думать не надо.
Бери-ка, дружок, прохладу
и кидай её в море!

Видишь сколько в нём горя:
корабли, корабли и кости.
Из костей ты выстроишь мостик,
и мы по нему пройдём,
что-нибудь да найдём.

Ведь в черепушке каждой две повести:
одна плохая, другая на совести
не людей, а слова простого «прошлое» —
звук пустой, а как печально всё сложено.

А нас всё вроде бы и устраивает

«Поздно, — сказала ворона. —
Поздно писать повестя,
сегодня мы церкви сжигаем,
а завтра взорвём города!»

Но и у пепелища найдётся
какой-нибудь да дурак,
напишет дивную повесть,
как где-то живут не так!

Поздно, ворона, каркать,
поздно — уже горят.

А повести тоже пишут
о том, что везде не так:
не так, как нам бы хотелось,
не так, как нам бы жилось.

А если тебе всё приелось,
то каркай — дело твоё.

А меня всё вроде бы и устраивает

«Поздно, — сказала ворона. —
Поздно писать стихи,
сегодня мы книги сжигаем,
а завтра взорвём мосты!»

Но и у пепелища найдётся
дура, вроде меня,
напишет свою поэму
о том, как светла Звезда!

Поздно, ворона, каркать,
поздно — земля в дыму.
Я, видишь, устала чёркать
на ветке поэму свою.

О том, как всё, вроде, гладко,
о том, как жизнь хороша,
да как у судеб закладки
рвём и рвём не спеша.

А если тебе, ворона,
приелась такая жизнь,
закрой уши, не слушай звона.
Я каркаю! Ты пиши.

Снова я воин света

Если есть на свете
воины света,
то обязательно где-то
ходят воины тьмы.

И где бы они ни ходили,
их воины света ловили,
ловили и ставили к стенке:
«Где те большие застенки,
где томятся воины света?
Ответите вы и за это!»

А воины тьмы молчали,
видимо, заскучали
и от скуки плевались только.

Но воинам света не больно.
На то они и воины света,
чтоб ловить летающих где-то
воинов тьмы.

«Что сидишь, поэтесса, пошли
не в кулачном бою махаться,
а в бой великий ввязаться:
в эти новые, новые войны,
от которых тебе не больно,
не больно уже никогда —
такая твоя «звезда»!»

И я шла в бои те и билась:
сама с собой материлась,
сама себе письма писала,
сама себе задавала
больные, больные вопросы.

Может, всё это бросить,
плюнуть на жизнь и двинуть
туда, где не смогут вынуть
душу мою из тела —
на звезду Андромеду хотела.

Ведь зачем мне, воину света,
разговаривать с воином тьмы?
Говорю, говорю... Нет ответа.
Да пропадом пропади!

Пропадом я пропадала,
да и пропала б совсем.
Но много прошло или мало,
и вот я пишу за всех.

Снова я воин света,
ищущий воинов тьмы,
и если есть они где-то,
то должны за мною прийти,
чтобы к стенке меня поставить
и душу вынуть опять.

Кто-то должен это исправить!
Не хочу об этом писать.

Дули мы детям в спины

Белые бедуины,
чёрные города,
дули мы детям в спины,
казалось бы, навсегда.

Песок уходил в воду,
мозоля злые глаза.
Дети по переходу
шли в чужие края.

Молча солнце смотрело,
лукавя хитрый свой глаз,
чего-то оно не успело,
но это уже не про нас.

Ловко или неловко
в усталые души смотреть.
Дети шли. Мы смотрели.
Им и это терпеть.

Белые пароходы
мелькали где-то вдали,
дети шептали: «Уроды!»
Куда, куда ж они шли?

Памятники Вселенной —
детские эти следы.
Мы их сотрём, несомненно,
куда б они ни вели.

* * *
Намеренно или просто,
просто текли года.
Тебя, малыш, тянет к звёздам?
Значит, лети туда!

Не было у них воинов

Началось всё с Египта.
Не было у них воинов,
не было ничего,
были мужчины из племени
и женщины Вам-чего.

Не было у них воинов,
не было ничего,
и поэтому прибывшим воинам
сказали они: «Вам чего?»

Не было у них воинов,
не было ничего,
убили их всех те воины.
Пять тысяч веков прошло.

И теперь уже наши воины,
крепко держащие сталь,
вспоминают прошлых Не-воинов:
«Были Не-воины. Жаль.»

* * *
И если ты нынче не воин,
ты точно будешь убит.
Времена наступают тяжёлые.
Вспомни тех, кто забыт.

Спи, тебя найдут, себя прославят

Снилось мне, что родилась я на новой планете:
там были герои, рыцари, плакали дети.
Там реки чисты, озёра белы и лужи крови,
бесконечные войны и горы,
голуби, куры, мясо.
Планета Землёй звалась.

Я проснулась от страха.
«Не бойся, деваха,
завтра снова в полёт
в бесконечные дебри.
И покой тебе обеспечен:
серый волк возле дома рыщет,
полиция тебя ищет,
медведи в двери ломятся!
Спи, нечему больше меняться.»

На этой и той планете
грустные, грустные дети
пускают кораблики в лужах кровавых.
Спи, они сами себя прославят.

Я его у зла не украла

Исторически так сложилось:
я влюбилась, влюбилась, влюбилась
в старого деда больного.

Он мне: «Ты к смерти готова?»
Я ему отвечаю:
— Пока жива и стираю
с совести тёмные пятна:
боль, зло, фашистские латки.
Но они никак не стираются.
Видно, время с нами прощается.
Ты там сильно устал или хочешь
на меня взглянуть? Ну как хочешь.

Он опять мне: «Дура дурная,
спину крутит? Ходи больная.
Ни письма от тебя, ни строчки.»

Говорю я: — Строчек не хочет
наша история злая.
Знаешь, она хромая
и горбатая даже.
Мы улетим однажды
в мир свой светлый.

«В поганый!» 
— Ладно, туда. А правый
тот, кто смеётся после.
У меня к тебе есть вопросы:
ты правда веришь в победу?

«А ты?»
— Я к тебе приеду
когда-нибудь, очень скоро. 
«Победа будет!» 
— Да, это здорово.

На этом история пала:
я его у зла не украла!

Песочное мыло и сладкая сажа

Мы те века ещё знали,
когда сидя на восточном базаре,
торговали мылом песочным —
торг шёл восточный.

Мылом песочным мы торговали,
и когда мылились им, знали:
грязь уйдёт, песок в воду канет,
а время нас всё равно обманет!

Вот так и текла неспешно
жизнь у турецкого побережья:
песочные часы, песочное мыло
и гарем у султана самый красивый.

Но мы в гаремах тех не бывали,
мы мылом песочным лишь торговали,
торговали мылом, на базаре сидели
и загадочно вдаль глядели.

Там, из-за синего океана
поднималось из под тумана
облако-рай,
а в нём караван-сарай
на верблюдах несёт поклажу —
сладкую, сладкую сажу.

Куда уж до неё мылу нашему из песка!
Ведь сладкая сажа — мечта.

Неистория

Я историкам писала:
не история нас не прощала,
не история загубила
на корню всю человечинку,
не история во зле тут подмечена.

Не история от края до края
чувство гордости у всех украла,
не история летит, куролесит,
не история по войнам и по мессам!

Не история — теория. А что же?
Не история, а то что много строже,
много строже, много гаже, много злее.

Неистория — она всех веселее,
неистория весёлая такая,
что такое грусть печаль не знает.
Неисторики лепили эти тропы,
неисторики, а мы у них — холопы.

Сказки и история наша

Сказка ложилась на сказку.
Какие-то злые присказки
вокруг сказок кружились,
в сказки они не сложились,
они сложились в рассказы —
сказочные пересказы.

Ты их понимай как хочешь,
но историю не переложишь:
в истории всё как-то серо,
лишь на подвиги смело
рыцари в бой пускались!
Рыцари не сдавались
и кусали народ голодный:
конный и пешеходный.

* * *
«Не проходите мимо,
мы разыгрываем пантомиму,
как шут отравил царя!»
Вот и история вся.

А сказки кружились, сказки
строили детям глазки.
К сказкам мы их приучили,
на сказках и сами учились.

Сказки — дело хорошее,
в них простая история, сложная,
лишь бы заканчивалась чудесно!

Зайцы, русалки, принцессы,
чудовища и драконы.
Читай, подрастай, мой воин,
чтоб победить царя.
Вот и история вся.

Я там, где бой идёт

Не смотри ты на меня, как на историю,
я глаза закрою, акваторию
нарисую на прибрежной полосе,
в свою душу не пущу, иди ко мне!

Не ходи ко мне, не слышь меня,
услышь меня, я скорбь твоя
я боль веков,
месть городов!

Не люби меня, я не твоя,
люби меня,
я мамина и папина.
Никому не скажу, как тратила
свои века на пустоту.
Считай года, а я не тут.

Тут кругом города,
а мои глаза
в древней Руси
где калачи,
где труд и пот,
где бой идёт!

Нет к Истории вопросов

Я историю писала,
говорила: «Всех люблю!»
Я историю писала
чёрным мелом на полу.

Ах, какая история получалась:
в ней добро совсем не встречалось,
там, хорошо или плохо,
но каждый из нас прохлопал
в её движущей силе участие.

«Непричастие, непричастие!» —
гудит история паровозом,
и нет у людей к ней вопросов.

Печали

Не было на земле Печалей.
Налетели вдруг, раскричались,
раскричались аж свет затмили!

И если б их не убили
совсем другие Печали,
мы б до сих пор скучали.

Дата рождения — дата смерти

Добро со злом поспорили:
кому писать историю?

История была написана
красивыми сивыми числами:
«Дата рождения — дата смерти».
И вы в историю эту поверьте.

Афоризмы

* * *

Разбросалось счастье золотое,
по копейкам собирая серебро.
Если ты не знаешь сколько в мире горя,
то оно найдёт тебя само.

* * *

Сидит и долбит мой тролль маляву...
— Да я плохая!
Ведь это я придумала войны,
от которых людям так больно!

* * *

Придумала природа уродов.
Да не просто уродов,
у них ведь и мысли в голове рождаются!

* * *

Патамушта это важно 
не поддаться светлой буре! 
Но не в бой ввязаться смелый, 
а остаться в стороне.

* * *

На улице была осень.
И за это с природы спросим:
«Почему на дворе не лето?» —
ответит она и за это.

* * *

Никуда не денется
природа сама: 
раздвинется и разденется —
это закон бытия.

* * *

Вот и бегай теперь — ищи
бел свет, добрую зиму...
А я в мир ваш камень кину!

* * *

Всё проверено — зла немерено.

* * *

Танцуй да пой,
пока твой друг Армагеддон.

Другие произведения автора:

Против фашизма

Русь замысловатая

Карачун и дед Мороз - новогодняя сказка