Алиса и Диана в Заболотье

(Сказка о семье автора. Все имена и фамилии в точности соответствуют реальным людям. Продолжение сказки "Алиса и Диана в тёмной Руси" начало тут http://alisaidiana.tilda.ws/ )

Зря, дружок, ты как сумасшедший, схватился за вторую часть этой книги. Надо было посидеть, подумать о том, как опасно отпускать детей в лес одних. Переосмыслить всё это для своей будущей, так сказать, семейной жизни. А теперь... Вот о чём ты собрался читать? Думаешь, наткнёшься на что-то новое? Ай и не угадал! Тебя ждёт всё та же нерадивая мамаша, и всё те же непослушные дети, снова ушмыгнувшие в тёмный лес. Хуже того! В болото. 


Глава 1. Сёстры пытаются прижиться во Мгачах


Прошёл год. Диане исполнилось двенадцать лет, а Алисе целых тринадцать.
— Боже, какая я старуха! — говорила старшенькая, глядя на себя в зеркало.
— Не поминай бога всуе в советской семье, баба Алиса! — ухмылялась баба Валя, проходя мимо.
Кстати, Валентине Николаевне весь этот год жилось очень хорошо, она нашла новую жертву для своих сказок: «Колобок», «Теремок» и «Репка». Ну, а что? Диане нравилось, в аккурат после третьей сказки она и засыпала. Дед пытался вклиниться со сборником арабских мифов и легенд, но после непродолжительной драки ясельные байки отвоевали себе пространство: каждый вечер баба Валя садилась на детский стульчик у кровати младшей внучки и начинала: «Посадил дед репку, выросла репка большая-пребольшая...»
Алиса старалась не смотреть на её жирную спину, чтобы не психовать. Старшенькая пыталась читать на ночь литературу, которую задавали в школе и мамины сказки. Но в этом году Инна Ивановна вообще ничего не писала. Всё свободное время съедал найдёныш: одеть, обуть, причесать, выучить! Ой, учили Диану все: учителя, сестра, одноклассники и родные дедушка с бабушкой. Баба Валя объясняла как сажать огород, а дед вёл уроки политинформации, как всегда, на матах-перематах. Так что новоявленная школьница к следующему лету перешла уже в третий класс.
— Умочка моя! — говорила мама младшенькой, позабыв, что старшая вовсе не старуха, а маленькая девочка, нуждающаяся в похвале.
В общем, у Алисы накапливались обиды на маму и папу, тот тоже жалел Диану, когда приезжал в гости, а Алиса расценила это как любовь к сестре и нелюбовь к себе, да ещё этот ужасный комплекс вины! Порой вина за то, что это она избавила на целых семь лет семью от своей сеструхи-конкурентки, раздувалась в её мозгу до невероятных размеров, до головной боли. Ей мерещилось, что эту боль видят все, но никто её не жалеет. И отсутствие жалости близких, выливалось в привычные детские истерики.
— Алиса — очень сложный человек! — вздыхали даже мамины подружки.
И от этого сама жизнь Алисе представлялась намного большим адом, чем путешествие по тёмной Руси. Её почему-то туда очень тянуло, ей казалось, что в сказке всё родное, знакомое, именно там она героиня, а не в обычной жизни. Она постоянно думала: «Ну кто я в том загадочном мире, ну кто?»
И даже хотела втайне убежать в тёмнорусь навсегда: «Потом, когда Динку на ноги поставлю.»
Поэтому старшенькая всё чаще уходила в лес с блокнотом в руках и рисовала, рисовала зелень, деревья. Она мечтала только об одном: «Я фея. Да, да, я в сказочном мире прекрасная фея!»
А Динка и думать не хотела о возвращении в тот гнусный тоннель:
— Меня там обязательно в кого-нибудь превратят: в сову или в бегемота, фу-фу!
Она уже видела на картинке бегемота — вот кем ей бы совсем не хотелось стать. Да, да, у младшенькой тоже были свои страхи и комплексы, она боялась оборотничества и геологоразведочных шахт.
А вот кто прилип к той старой шахте, так это ворон Тимофей. Ну родили они птенцов со своею подругой, ну выкормили, ну отправили в долгий путь. Но всё это было не то! Дар разговаривать он потерял, а девушки вплотную занялись наукой, так что птичка осталась не у дел. Чёрный ворон бился всем телом в тёмный лаз, но почему-то без своих волшебных подружек не мог пробиться на родину. Тимоша затосковал. Летал по лесу в поисках приключений, летал... Пока ни наткнулся на домик мгачинского лесника. С ним и остался жить. Ему понравилось. Лесник разговаривал с крылатым товарищем, кормил со своей тарелки, кряхтел и жаловался на одинокую судьбу.
А время, скрипя и ойкая, добралось наконец до каникул. Лето! Счастье! Свобода!
— Где наш друг Тимошка? — спросила Динка, когда все учителя с неё наконец слезли и занялись прополкой грядок.
Алиса совсем не смогла простить себе такой забывчивости и схватив сестру за руку, поскакала по лесам, по полям, истошно крича:
— Тимофей, Тимоша, ворон! Тимофей, Тимоша, ворон!
Вечер застал девчат непонятно где. Заблудились малышки. Кинулись туда-сюда: темно, страшно. Сидят, ревут. А Диана ещё масла в огонь подливает:
— Ты меня точно до смертоубийства доведёшь! Сестра называется, психопатки кусок!
Алиса уже и не знала что делать со своим внутренним миром, какая она: хорошая, плохая или бесноватая? Ей хотелось повеситься. Она поискала глазами какую-нибудь верёвку на суку и наткнулась глазами на Тимофея, который гордо восседал на плече своего нового друга и злорадно поглядывал на сестрёнок.
Алиса заулыбалась:
— Тим!
— Нашёлся, — выдохнула Диана. — Дяденька, а где Мгачи? Я говорю, что в той стороне, а моя сестра мне не верит.
Мужичок сощурился, нестрашный такой мужичок, маленький, глаза добрые, одет в военный камуфляж.
«Этот дядька нам точно поможет! — подумала Алиса. — Тимофей к плохому человеку на плечо не усядется.»
— Правильно, — кивнул лесничий. — Мгачи в той стороне, пойдёмте я вас отведу.
Девочки заулыбались, подскочили и потелепались за охотником.
«Не, не охотник он, ружья нет. Да и ягоды, грибы пока не созрели», — рассудила старшая.
А вслух сказала:
— Вы кто?
— Я то? Лесник.
У девочек екнули сердечки:
— А как вас зовут?
— Алексей Филатович. Но можно Лёшка.
— Лесник Лёшка! Леший Лёшка! — сёстры забежали вперёд и внимательно рассмотрели его лицо.
— Он!
— Он самый!
Девчушкам не верилось, что они так просто встретят своего сказочного помощника в реальной жизни.
— Да не просто, — буркнул лесник. — Если бы ни ворон, не встретили бы.
— Что?
— Да ничего! — рассердился Алексей Филатович. — Вон ваш дом, бегите уже.
— А ворон?
— Ах, ворон! — мужик хлопнул птицу по крылу. — Лети за бабами, кому говорят!
Тимофей нехотя поднялся с барского плеча и полетел за сестрёнками. Казалось, он был обижен, но не посмел ослушаться лесного хозяина — ему виднее.
«Я девчатам ещё пригожусь!» — утешал себя ворон.
Совсем стемнело. Дома уж начали беспокоиться. Бабушка собирала бригаду на поиски двух заблудших душ, дед намыливал ремень и бурчал. А мама беспомощно надеялась на ум и силу духа старшей дочери (жаль Алиса не знала, как мать её уважает):
— Не пропадут, вот-вот явятся, я сама такая же в детстве была. Помните, как вы меня и Толика Каргаполова искали по тёмным лесам? Ничего, мы сами всегда возвращались.
— Ну что ты сравниваешь, доню! — возмутилась бабушка. — Мы за застольем бывало как засидимся с Каргаполовыми и Бургановыми, нам и не до вас было. Пока спохватимся! А тут другое, на трезвую голову дщерей не углядели.
— Да как их углядишь? Они ж соберутся оравой и в лес, на море, а то и по скалам лазать, — мама задумалась, вспоминая как дружочек Толик тягал её по скалам, и аж вздрогнула. — Вы правы, надо искать!
Ближе к полуночи семья и мамкины подружки занимались поисками детей с фонариками в руках и звали их:
— Алиса! Дина!
— Домой, засранки! — орал дед Зубков.
Рано или поздно на мгачинскую дорогу вышли пропавшие малышки с вороном и попали прямо в руки сельскому тревожно настроенному обществу. Нацеловавшись, гуртом ввалились в хату. Поужинали. Тимоше на этот раз позволили находиться внутри дома и даже есть за общим столом.
«Так, так, девки тут ни причём, дискриминация исходила от взрослых!» — думал ворон, важно расхаживая по шкафу, вскоре он успокоился и задремал.
Гости разошлись по домам, а Алиса пристала к деду:
— У нас в деревне есть лесник?
— А как же! — далее последовала неприводимая в детской книжке лексика.
Но суть её была в следующем: чёртов лесничий был виноват в том, что мгачинцы вырубили все близлежайшие сопки под новогодние ели, а пустые пространства засадили посадками — пихтами, на чёрта они нужны эти пихты, ибо наше всё — это ель, и к тому же под пихтами маслята неправильные растут — не коричнево-жёлтые, а белые. Чёрти что на курьих ножках!
— Стоп, стоп, стоп! — прервала Алиса эмоциональную речь родного деда. — А как зовут лесника?
— Фролов, мать его! — хрюкнул Ванька.
— А имя?
— Алешенька, мать его, Филатович!
— Уф! — выдохнула Алиса. — Живой!
— Ух! — выдохнула Диана. — Живёт. В нашем мире живёт, пусть живёт, тут лучше.
— Ага, он и в сказке живёт, там тоже неплохо! - размечталась старшенькая.
Диана недобро сверкнула глазами на сестру и пошла засыпать, а вернее слушать «Колобок», «Теремок» и «Репку», и лишь потом засыпать.
«Ну и ладно, бог с вами со всеми!» — подумала Алиса, но осеклась.
Нехорошо поминать бога всуе в постсоветской семье.


Глава 2. Девочки попадают в Заболотье


Лето шло своим чередом. Во Мгачах купальный сезон начинался рано, а заканчивался поздно. Это вам не холодные воды океана, а тёплый Татарский пролив — самая его середина. Все поселковые дети в этот период «жили» у воды: загорали, облазили и снова загорали. По пять шкур с них слезало, но к осени всё одно — каждый был похож на негритёнка. Наши два подростка занимались тем же, чем и все: ныряли под волну и плавились на сахалинском не жгучем солнце, чаще затянутым облаками да туманами.
Тимофею отсутствие подружек дома совсем не нравилось. Семью заводить он уже не хотел, сидел целыми днями нахохлившись у геологоразведочной шахты, а вечером недовольный возвращался в Зубковский двор. Следом приходили и дети: кушали, мылись и засыпали счастливые. А когда лес налился своими плодами, то всем от мала до велика пришлось прервать морские процедуры и ходить по грибы да по ягоды. Семья Зубковых тоже. Вот тут то и стало понятно, где околачивается сказочная чёрная птица. То дед наткнётся на сидящего у тоннеля Тимофея, то бабка с мамой Инной, а то и сами девчонки.
Алиса собрала экстренное семейное собрание:
— Надо с птицей что-то делать!
— Что делать? — спросили хором родственники.
— Не знаю, но надо его на тот свет как-то отправить.
— Может, топором по башке? — ласково предложил деда Ваня. — У меня и опыт богатый есть, на курицах натренировался.
Вегетарианка Диана поморщилась:
— Алиска уверена, что только мы сможем Тима на тот свет проводить.
— Кто бы сомневался! — гигикнула баба Валя. — Щас дедушка гробик выстругает, а я его красной тряпочкой обошью но дальше ваша работа — провожать да поминать.
Хорошо что Тимофей всё это не слышал, а скучно сидел у шахты.
— Хватит! — поднялась Алиса с лавки.
— Только мы, я и Дина, можем пролезть в волшебный лаз. Мы полезем, проведём его в родное отечество и сразу назад.
Все собравшиеся прыснули, кроме мамы и младшенькой. Ну конечно же дед с бабой не поверили в бредни детей о тёмной Руси и грешили на похитительницу маленьких детей бабу Дусю. Но мама то знала, что версию про бабу Дусю придумала она сама. Поэтому тяжко молчала. С лавки зловеще поднялась Диана:
— Знаешь что, сама его и проводи, я туда не полезу!
— Я пойду с тобой! — сказала мама Инна.
И тут Алису понесло:
— Ты не волшебная, тебя в том мире нет и быть не может. Сказочники — самые худшие из людей. Юродивые. Хохочут над тобой? А ты пиши. Вот после смерти и прославишься!
Она припомнила все поселковые «уколы и колючки» в свою спину из-за её мамы, и решила высказать Инне Ивановне накопившиеся обиды. Зря она это сделала. Мама обиделась и покинула собрание. Остальные члены семьи тоже ушли из парламента: не слушать же этот бред о проблемах ворона и тёмной Руси! Диана всё же осталась.
— Ладно, я одна полезу. Но ты будешь меня подстраховывать — стоять у входа, — огласила старшая итог сходки.
Младшая согласилась.
Алиса тщательно готовилась к переходу в потусторонний мир, она знала, что всё может пойти совсем не так как хочется, то есть не по плану. А планировала она лишь открыть волшебную дверь и вытолкнуть Тимофея в сказку. Ой ли? Но как бы там ни было, собиралась школьница тщательно: освободила от барахла прошлогодний школьный рюкзак и упаковала туда термос царя-самодура с водой, запасной комплект одежды, спички, зажигалку, кусок мыла, перочинный нож, верёвку, булку хлеба, шмат сала из бочки. Ну вроде всё. Больше ничего не вместилось.
На следующий день Алиса и Диана оделись походно и двинулись в путь. А идти то — минут пятнадцать, не больше. У входа в тоннель сидел беспокойно хлопающий крылами ворон. Старшая перекрестилась слева направо, плюнула три раза и полезла. Тимофей впорхнул следом.
Не успела крошка проползти и метр сырого пространства, как за ней захлопнулась неизвестно откуда взявшаяся дверь. И вдруг в пещере стало светло, сухо и тепло. Пол под руками и коленками Алисы оказался деревянным, стены и потолок тоже деревянными, а свет болтался сам по себе. Он подмигнул гостьюшке, и глаза маминой дочери наткнулись ещё на одну дверь, на которой было написано: «Тёмная Русь. Заболотье». Алиса поискала глазами Тимофея, он был рядом.
«Что такое Заболотье?» — подумала девочка беспокойно.
— Это соседнее государство, — ответил ворон.
— Тим! Заговорил! — обрадовалась подружка.
Ворон и сам пришёл в восторг от этого факта, и важно расхаживая по узкому коридору, продолжил:
— Между тёмнорусью и Заболотьем лежит огромное, непроходимое болото. Но Заболотье — это тот же самый сказочный мир. Лес как лес, бор как бор, горы как горы, скалы как скалы. Ан нет, есть там скалы не совсем обычные.
— А какие?
— Бриллиантовые.
У девушки сверкнули глаза.
— Пойдёшь жить в Заболотье? Всё равно у бабы Яги её новый ворон тебе житья не даст, — робко поинтересовалась Алиса.
— Конечно, я же птица, куда угодно долечу. Наверное к Лешему в услужение пойду. Понравилось мне у него.
— Ну и ладно, иди.
Человек толкнул дверку и выпустил животинку наружу.
Ворон выпорхнул. Но сказочное солнце так призывно манило, что Алиса не удержалась и распахнула дверь во всю ширь. Ей хоть краем глаза захотелось посмотреть на бриллиантовые горы.
Однако перед дитяткой предстали не манящие своим блеском бриллианты, а тёмный мшистый бор и избушка, на пороге которой сидела грязная, оборванная старушка и рыдала. Нет, нет, это была не баба Яга, а невинный «божий одуванчик» — уж слишком жалко она рыдала, подрагивая узкими беспомощными плечами, безвольно опустив голову.
У девочки от жалости застонала душа, и она сделала шаг наружу, а потом другой, третий... И оказалась рядом с незнакомкой.

Диана на том конце параллельного мира ждала сестру обратно, та ей объяснила, что она должна вернуться через одну минуту. И даже если Алиса проведёт в другом измерении год-другой, то всё равно вернется через минуту-другую. Всё проверено!
— Зла немерено! — шипела Диана, прождав сестру полчаса, час, два.
Больше у ребёнка не было сил ждать. Чертыхаясь, младшенькая полезла в тёмный лаз выручать старшую из беды. Не успела малышка проползти и метр сырого пространства, как за ней захлопнулась неизвестно откуда взявшаяся дверь. И вдруг в пещере стало светло, сухо и тепло. Пол под руками и коленками Дианы оказался деревянным, стены и потолок тоже деревянными, а свет болтался сам по себе. Он подмигнул красавице, и глаза девочки наткнулись ещё на одну дверь, на которой было написано: «Тёмная Русь. Заболотье».
Матерясь, как дед Иван, внученька сердито толкнула дверь от себя, та распахнулась, и ребёнок увидел свою сестру, склонившуюся над какой-то замызганной, громко плачущей бабушкой, сидящей на крыльце трухлявой избушки. И прыгающего рядом Тимофея. Диана вздохнула, встала с колен и направилась к горемыкам.


Глава 3. Дочечки решают выручить Сказочницу из беды


— Бабушка, как вас зовут? — склонилась Алиса над старушкой.
Та подняла голову и посмотрела в сторону исходящего звука. Оба её глаза, изъеденные бельмом, закрылись, и бабка вновь зарыдала. Девочки подозрительно разглядывали её морщинистое лицо: маленькие глаза, тонкие губы и большой нос. В головы сестрёнкам пришла одна и та же мысль: «Когда наша мама состарится, она будет выглядеть точно так же!»
— Хватит разводить мокроту! — рыкнула Алиса на грязнулю, она вспомнила свои детские истерики и ей стало плохо. — Как ваше имя, дорогая, и какое у вас случилось горе?
Старуха ещё пару раз всхлипнула и промямлила заунывно:
— Я Сказочница, просто Сказочница, так меня зовут. Я горе у меня большое, ой какое горе, самое большое горе на свете, для всех людей живущих и не живущих моё горе — целое горе!
— Какое? — начала раздражаться Диана.
— Болят, болят мои глазоньки, не вижу да я ничегошеньки, не могу писать свои сказоньки. А как же малые детоньки? Никакого теперь воспитания! Лишь ремень останется и питание. Ой-ёй-ёй-ёй, горе то какое! А сказания писать больше некому, лишь одна я сказочница великая на всю тёмнорусь, на всю Русь и всю нерусь.
«С головой у бабоньки плохо! Это плохо. У нашей мамы подобные симптомы бывают. Но тут совсем плохо, ибо старческий маразм», — сделала вывод Алиса и пошла осматривать дом.
А дом, видимо, тоже болел слабоумием, он скрипел, ойкал, охал да тихо-тихо нашёптывал слова какой-то былины.
— Что-то про Илью Муромца! — догадалась памятливая Диана, вспомнив фильм и мультик.
Она что услышит, то и запомнит, в отличие от сестры. Старшая наоборот, всё с трудом запоминала, как мама. Памяти у них обоих не было никакой!
Девочки решили зайти внутрь хибары. Поднялись по скрипучим ступенькам, неловко обойдя умалишённую, и очутились в пыльной, неприбранной, но довольно уютной хатке. Русская печка, кухонька, полати, дверь в баньку, а посреди единственной комнаты стоял тяжёлый, крепкий стол. На нем лежала огроменная книга, рядом чернильница и перо. Дети сдули пыль со старого тома и с трудом открыли кожаную, растрескавшуюся обложку. Обложка ухнула филином и шумно улеглась на столешницу. Первая страница называлась «Пословицы и поговорки», ниже стройным чередом шли все русские пословицы. Алиса их знала. Следующая глава «Заклички», а под ней целый ворох маленьких стишков — обращений к солнышку, к небу, к дождю и даже к растениям и животным: «Солнышко, солнышко, выгляни в окошко: твои дети плачут, есиньки хотят». И другие. Дочки перевернули ещё один лист, и им улыбнулась глава «Считалки»: «На золотом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной. Кто ты будешь такой?» Ну и так далее.
— Вот бабка даёт! — ухмыльнулась Диана. — Чё, она сама такую книжищу накалякала?
— Я тебе щас дам по башке, не «чё», а «что» и не «накалякала», а «написала», — проснулся в Алисе воспитательно-угрожающий инстинкт.
Но это было ещё не всё! Книга только начиналась. Загадки, скороговорки, потешки, частушки, небылицы, обрядовые песни и песни скоморошинки, байки, легенды, предания, баллады, былины, былички, бывальщина, небылицы, сказы, сказки да сказочки. И что самое обидное, эта старуха написала даже сказки-пытки бабушки Вали: «Колобок», «Теремок» и «Репка».
— Ну старуха, я ей устрою! — со злостью захлопнула Динка книгу (малышку тоже начали раздражать вечерние посиделки Валентины Николаевны у её кроватки).
— Не надо! — остановила младшую дальнозоркая старшая. — Сказки людям нужны и точка. Это не обсуждается.
— Почему?
— Потом поймёшь, когда состаришься и захочешь своим внукам на ночь почитать «Колобок», «Теремок» и «Репку»! — прорычала Алиса.
— А можно я сразу повешусь?
— Нет!
— Почему?
— Потому что мама Инна повесится без тебя. А нам ещё надо Сказочнице помочь, пошли!
Алиса вытолкала сестру из избы и ласково спросила у старушки:
— А давайте, бабушка, мы за вас попишем, а вы нам продиктуете.
«Божий одуванчик» попробовала посмотреть на милую девочку, и из её глаз потекли слёзы счастья.
— Но скажите, — продолжала напирать ученица. — Ведь всё, что в вашей книге написано — народное. Вы собирательница мифов и легенд?
— Нет, детонька, я сама придумываю сказки. Всё народное — моё. Ну посудите, сказка «Иван-царевич и серый волк» разве могла сразу всему народу в головы вселиться?
Девочки живо представили, как миллионы Иванов-царевичей и серых волков лезут в головы миллионам пашущих землю крестьян, и рассмеялись:
— Нет!
— Да, любой текст имеет автора.
— А-а-а! Но как так? Значит, ты сидишь в Заболотье, а твои сказки гуляют у нас — в реальном мире?
— А то я у вас не живу! — начала раздражаться старушка. — Вот чем ваша мать занята? Сидит и мои сказки строчит, думая что высшие силы ей диктуют. Хренушки, я ей (то есть сама себе) нашёптываю.
— Ты наша мама тут? Такая неказистая и сморщенная? — удивилась Алиса. — А мы тут тоже бабки? 
— Не я ваша мать, вашу мать! А вас тут бабками нет и быть не может. Иначе б вы сюда не попали.
— Ладно, давайте дело делать и домой, — Диану не очень то интересовало её сказочное происхождение, ей и кошачья жизнь до сих пор комом в горле стояла. — Пойдёмте в дом писать письмена ваши заветныя, духовныя!
— Не ёрничай! — одёрнула её старшенькая.
Тут вернулся ворон Тимофей, который покинул компанию ненадолго, чтобы осмотреть окрестности. И важно расхаживая по хвощам и плаунам, пробурчал:
— Писать за бабусю мелким шрифтом — оно то конечно можно, но нужно ли? Опять же время потратите, состаритесь, умрёте. Во Мгачах вас обыщутся, не найдут! Есть способ получше. Там, за Бриллиантовыми горами бьёт источник с живой водой. А сбегайте-ка вы туда, наберите водицы, дайте Сказочнице её испить, она и протрезвеет, то есть прозреет.
Идея ворона очень понравилась девицам, тем более, что им дюже захотелось потрогать бриллианты своими руками.
— Алиса вытащила буханку хлеба, шмат сала из рюкзака, незаметно положила съестное на ступеньку рядом со старушкой и зашипела на сестру:
— Пойдём!
Сёстры поспешили навстречу бриллиантам, а Сказочница долго и счастливо махала им рукой наудачу. Чернокрылый друг показывал принцессам дрогу. А хвощи и плауны сменились зарослями папоротника.
— Надо было прибраться у бабульки, — вздохнула Диана, еле поспевая за сестрицей, она, как бывшая кошка, не любила спешить.
— Некогда! Потом, когда вернёмся. — отрубила тринадцатилетняя командирша.
А в воздухе запахло побоищем и небо, раскачиваясь и хлюпая тучами, затянуло свою длинную-предлинную песню, которая мучила юных путешественниц всю дорогу туда и обратно, не прерываясь ни на секунду, рассказывая былину за былиной: «А Добрыня своей матушки не слушался. Как он едет далече во чисто поле, на тую на гору Сорочинскую, потоптал он младых змеенышей, ай повыручил он полонов да русских...»


Глава 4. Криксы-Вараксы


Девчушки всё шли и шли, подгоняемые вороном. Вскоре сказочное Заболотье подмяло под себя папоротники и захлюпало под ногами болотцами, мягкими кочками, замелькало коряжистыми деревьями, заморгало глазами Болотников, ждущих с нетерпением, когда путницы оступятся и увязнут в зелёной жиже.
— Не глазейте по сторонам! — советовал подружкам Тимоша.
И сёстры не глазели. Вдруг они услышали детский плач. Плач нарастал, превращался в истерический рёв и вопли. Девушки переглянулись и поспешили на помощь к дитяти — совсем в другую сторону, налево. И тут кочки закончились. Дитя ревело всё жалостней, но нянек и несчастную сиротинушку разделяло болото, похожее на озеро. Глаза Болотников в воде хищно поблёскивали. Сахалинки ни за что бы не догадались, что мохнатые кучи еле-еле выступающие из воды (то ли пни, а то ли кочки) — это одни из самых нехороших водяных духов, которые жаждут новых утопленниц, дабы превратить их в Русалок. А малыш на другом берегу захлёбывался от плача.
— Надо плыть! — решила Алиса.
— Не надо! — каркнула птица.
— Пусть ревёт, — повела носом Дина. — Пойдёмте отсюда.
— Вы оба бесчувственные остолопы! — сделала вывод семиклассница, передала рюкзак третьекласснице и прыгнула в воду.
Она попробовала плыть, но у неё не получилось. Пни-Болотники подкрались поближе к жертве и стали ждать. Девочка тонула, махала руками и захлёбывалась. Дитя перестало плакать, будто замерло, ожидая, что будет дальше. Ворон спохватился и сел на склонившуюся над водой тонкую осинку. Динка догадалась, наклонила дерево ещё ниже, прямо на голову сестры:
— Хватайся, дура! — закричала она.
И дура, не будь дурой, ухватилась. Вылезла кое-как. Мокрая, зелёная, в тине.
— Русалка чистой воды! — обошёл её со всех сторон ворон.
Болотники разочарованно расползлись по своим местам-засадам. Детский плач возобновился с новой силой, но уже зловеще и угрожающе. Принцессы поёжились.
— Бежим! — крикнула младшенькая.
И сестрёнки побежали. Плач, казалось, поскакал за ними следом. Он возникал то слева, то справа, то сзади, а потом и вовсе прочно засел впереди. И всё это в совокупе с тем, что небо продолжало бубнить свои былины.
— Жуть! — твердили сестрёнки.
Но надо было спешить туда, куда указывал чёрный, пернатый друг. Вдруг плач закончился и девочки чуть ни споткнулись о сидящего во мху голожопого малыша. Он агукал, улыбался и жевал траву-мураву.
— Какой милый! — воскликнула Алиса.
Диана наклонилась над карапузом, понюхала его и отшатнулась:
— Пусть сидит, уходим! — она потянула Алису подальше от малыша.
Девоньки убегали, оглядываясь, а дитя разозлилось, раскраснелось, потом почернело и превратилось в мерзкое создание, похожее на отвратную ляльку-кровопийцу из фильма ужасов. Адова кукла взлетела в воздух и зависла над людьми, капризно хихикая:
— Крикса-плакса, Варакса-пустомеля! Крикса-плакса, Варакса-пустомеля!
— Ах, Крикса-Варакса! Как же я не вспомнил про него? — поразился Тимофей своей забывчивости. — Идём, идём дальше, не смотрите на него, бабы, а то он в душу к вам поселится и будете вопить с ура до ночи.
— Как Алиска в детстве? — хмыкнула Дианка, наслышанная о младенческих истериках сеструхи.
— Как я в детстве? Мои вопли? — тринадцатилетняя барышня нахмурила лоб, подумала секунду-другую, остановилась, подняла руки к летающему над ней уродцу и крикнула громко-громко. — Крикса-Варакса, изыди! Крикса-Варакса, изыди! Крикса-Варакса, изыди!
И вдруг случилось чудо: из Алискиной души вырвалось существо, похожее на малышку, но со страшной мордой и полетело в объятия к Криксе-Вараксе. Жуткие младенцы обнялись и запричитали хором:
— Крикса-плакса, Варакса-пустомеля! Крикса-плакса, Варакса-пустомеля!
— Ну слава богу! — вздохнула Диана и проделала то, чего категорически запрещалось делать в их социалистической, мгачинской семье — перекрестилась справа налево.
А её сестра, замороченная жизнью и злыми духами, облегчённо выдохнула, опустилась на коленки и зарыдала уже своими, чистыми и лёгкими слезами.
Дурные ляльки, нацеловавшись, улетели плакать в другое место.
— Полегчало? — спросил Тимоша у подруги.
Алиса радостно закивала.
— А теперь в путь! — махнул крылом ворон.
И они пошли: Диана с рюкзаком за спиной; Алиса, вымокшая в болоте и изгнавшая из себя злого духа; и черный, пернатый проводник.
Кстати, некоторым пора было обсушится и покушать. Поэтому дойдя до первой сухой полянки, путешественники остановились. Алиса разожгла костер, а Диана отправилась по грибы да по ягоды, под присмотром ворона.
Когда одежда у старшенькой обсохла, вернулась младшенькая с платочком-узелком, полным морошкой, клюквой, голубикой и опятами.
— У нашей Динчи прям собачий нюх! — похвастался Тимофей. — Она самостоятельно дары природы выискивала и сама назад дорогу нашла.
— Кошачий нюх, — смущённо поправила его бывшая киска.
Грибы обжарили на прутике, поели, закусили ягодами, попили воды из термоса, набрали новой — стоялой. А куда деваться? Тимофей проглотил парочку жаб. Девицы старались не смотреть на это действо. Но набившая брюхо птица сделала глубокомысленный вывод:
— Всё таки в Заболотье земля жирнее, чем в тёмноруси. Останусь как я тут навсегда.
— Правильно, — согласились люди. — Живи со Сказочницей, вон она какая... как ребёнок. Ты ей очень нужен!
— Крайне необходим! 
— Это верно, — мотнул клювом ворон. — Я подумаю. 
И завел длинные разговоры. Он рассказал школьницам всё что знал о Криксах-Вараксах:
— Крикса-Варакса — маленький, злой, истеричный демон, несущий детям болезни от испуга и плаксивость. Такая тварь вызывает рёв ребенка, особенно по ночам. Облик Криксы неясен: это мелкий, назойливый и крикливый, меняющий свой лик, опасный дух. Криксу можно вынуть, «выкурить», изгнать из тела младенца. От Крикс парню оружейку делают — над изголовьем вешают, а девке — прялочку. Про них даже потешки-заговоры сочиняют: «Криксы-вараксы скакали из-за крутых гор, лезли к попу в огород, оттяпали хвост попову кобелю, затесались в малинник, там подпилили собачий хвост, играли с хвостом.» А чтобы навсегда прогнать нечистого со двора, взрослые должны повторять: «Криксы-Вараксы, идите вы за крутые горы, за темные леса от младенца свет такого-то».
И Алиса, засыпая, шептала:
— Криксы-вараксы! Идите вы за крутые горы, за темные леса от младенца Алисы свет Олеговны.
А Диана ей вторила:
— Криксы-вараксы! Идите вы за крутые горы, за темные леса от младенца Дианы свет Олеговны.
Криксы-Вараксы гугукнули вдалеке пару раз, прослезились и разорвав пространство, исчезли.
— Никак полетели искать себе новую жертву в реальном мире? — возмутился Тимофей.
Но принцессы уже дремали.
— Ну и ладно, — ухнула чёрная птичка. — Меньше знают, крепче спят!
И сам прикорнул рядом. Ну как рядом... на боках у свернувшихся калачиком хозяек.


Глава 5. В гостях у Морского царя

Девчата проснулись, собрались, перекусили и решительно зашагали за поводырём Тимофеем. Болото всё не кончалось.
— Да когда же эти долбаные Бриллиантовые горы начнутся? — сетовала в пути Диана.
— Уж замуж невтерпёж? — хихикнула тёмная птица.
Диана не поняла намёка. Зато Алиса оказалась понятливее:
— У нас так шутят, когда кому-то чего-то не терпится.
— А вот и не угадала. Тянет к бриллиантам, значит, замуж пора! — ехидно каркнул ворон.
— Тьфу на вас! — обиделась двенадцатилетняя.
А тринадцатилетняя тяжело вздохнула, уж очень она хотела замуж: «Лишь бы подальше от моей сумасшедшей семейки!»
Опля! Как только она так подумала, из болотной водицы выглянули торсы невероятно красивых парней. Их было тринадцать. Золотистые волнистые волосы, голубые глаза, загорелые тела, накачанные груди, и руки, играющие круглыми мышцами. Они били по воде своими рыбьими хвостами и задушевно пели:
— Ой ты, дева краса, косы русы и глаза печальные. Перезвоны венчальные слышишь, слышишь, слышишь? Я иду к тебе, ты дышишь?
Откуда ни возьмись, послышались колокольные переливы, пареньки потянули руки к нашим невестушкам и запели ещё сильнее да громче. Диана в ужасе отшатнулась от этого цирка. А юноши затянули уже отчаянно:
— Ой ты, дева краса, косы русы и глаза печальные. Перезвоны венчальные слышишь, слышишь, слышишь? Я иду к тебе, ты дышишь?
Алиса застыла на месте, её глаза наполнились тупой гипнотической тиной, она вдруг ни с того, ни с сего возомнила себя русалкой и пошла навстречу судьбе, предварительно сбросив с плеч школьный портфель. Да, да, она как дура пошлёпала прямо в роскошное болото, манящее ряской, кувшинками и сверкающими очами противоположного пола. Динка и Тим не успели опомниться, как наша псевдорусалка оказалась в крепких мужских руках. И в мгновение ока один из морских принцев скрылся под водой вместе с Алисой. Двенадцать оставшихся не у дел красавцев хотели было ещё попеть, но видя Дианкину неприязнь, хлопнули сердито хвостами и тоже ушли под воду.
Тимоша опомнился первым:
— Это же Морские люди! Они соблазняют женщин и топят их, а потом превращают в русалок.
— А-а-а-а! — дикий крик Дианы разорвал пространство, и она с разбегу прыгнула в мутную муть — спасать сеструху. Растущая на поверхности ряска подождала, когда девичьи ноги уйдут под воду и важно заполонила собой то место, куда нырнул ребёнок. В Заболотье устаканилась тишина. Даже небо перестало твердить свои былины.
Черный друже нервно запрыгал по кочкам, замахал крылами и заикаясь, закаркал — он не знал что делать дальше, его чёрные бусинки глаз посерели и мгновенно состарились.
— Ну вот, ну вот, хорони теперь народ, — без конца повторяла дряхлая птица, а потом и вовсе уснула от шока, она впервые теряла любимых друзей навсегда.
Грустная кочка-Болотник медленно подплыла к Тимофею и попыталась его погладить коряжистой рукой. Ворон спал как убитый. Или вовсе умер от горя?

Диана плыла вглубь болота и не знала как у неё это получается. Вода не мешала ей дышать, не забивала лёгкие, девчушка просто-напросто не дышала и всё. И чем ниже она опускалась, тем чище становились воды. А вот и дно: лоскуты красно-бурых водорослей, устремлённые на многие метры вверх, глупые рыбы с раскрытыми ртами, пятикилограммовые раки и чудовищные угри с муренами, норовящие поживиться свежей падалью.
— Я не падаль! — пригрозила им кулаком Диана и распихала наглых змей пинками.
Пробираться сквозь заросли водорослей было невероятно тяжело, но она шагала — шла ногами по илистому дну. А заросли тянули её внутрь себя и гундели похоронный мотив: «Мы плачем, рыдаем и ноем, мы свои недра откроем, откроем их и захлопнем, и не будет никаких воплей, лишь сон удивительно сладкий. Зачем тебе, дочка, быть мамкой? Ты устала, устала, устала; жизнь ушла, ты её проспала, пропала, пропала, пропала, упала, упала, упала и выхода нет никакого. На воле? Там одно горе: грешники, воры, убийцы и их лица, лица и лица. Лики эти недобрые, не наши лики, голодные, лики исполненные печали. Они, девчушечка, не встречали твоей безвыходной нищеты! Ты иди в наше жерло, иди. И мутные, мутные воды смоют непогоду, смоют горькие слезы у девочки, у розы.» 
Впервые в жизни Динка так злилась на флору! Будь её воля, она бы вырвала все эти поганые водоросли и выкинула их на сушу.
Но всё имеет свойство заканчиваться. Закончились и стада буро-зелёных глубинных трав. И пред человечком-амфибией предстал роскошный голубой дворец с синими куполами и резными ставнями. Рядом игриво плавали морские коньки. У крыльца с трезубцами в руках стоял караул охранников — уже знакомые ей красавцы на рыбьих хвостах, Морские люди. Ну типа воины. Ага!
Девушка бесстрашно подошла к женихам русалам и постаралась пробулькать как можно громче:
— А ну отвечайте, куда дели мою сестру?
Рыбы-парубки хмыкнули и пробулькали в ответ:
— Коль сама пришла, проходи, Лоскотуха, будь нам верной женой, а царю Морскому подругой!
Ребёнок осерчал ещё сильнее:
— Во первых, я не Лоскотуха! Во вторых, мне двенадцать лет, в таком возрасте замуж не выходят. Ещё чего! А в третьих, будете приставать, напущу на вас своего деда, он вас быстро в ментовку определит!
— Буль-буль-буль! — зареготали подводные братья. — И кто это у нас дед-волшебник?
— Зубков Иван Вавилович. То есть... Иван-царевич. То есть Царь-самодур!
— Ух ты ж, ух ты ж, ух ты ж, буль-буль-буль, карасики! Это ты о первом на всю округу деревенском матершиннике? А второй, тот и вовсе рукожопый. А ещё у вас, мадам, папашка Грибнич — лесной заморыш бич!
Диана раздула ноздри. И если бы ни вода, было б видно как из них идёт пар:
— Мой папа в Гидрострое работает!
— Ну да, ну да, он мужчинка гидростроевский, а ты кошка драная мгачинская! Вот поэтому он и бросил вас! Всех вас. Всю вашу ненормальную семейку.
Если бы ни вода, было б видно как из женских глаз потекли огромные, обидные слёзы.
— А вы, а вы, а вы... — девица чуть не задохнулась в припадке гнева и вспомнила наконец модное в их школе словосочетание. — А вы нарциссы геморройные!
Она оттолкнула дурней с трезубцами, покрутила пальцем у виска, указывая на их идиотские рыбьи хвосты и прошлёпала по богато украшенному жемчугами крыльцу, отворила тяжёлую янтарную дверь, заглянула внутрь и сразу попала на королевский бал. Со всех сторон лилась сказочная музыка. А какая ещё? По огромному залу кружили русалки и русалы, то бишь Морские люди с Морскими людихами.
— Врёшь, не людихи мы, а Лоскотухи! И ты такая же будешь, — хохотали русалки и кружили, кружили, кружили.
А потом Лоскотухи бросили своё пустое занятие — танцевать, накинулись на гостью и принялись её щекотать. Через минуту девочке стало невыносимо это терпеть, и она побежала. Дианка носилась из залы в залу (Лоскотухи за ней), пока ни наткнулась на трон в виде белой раковины и сидящего на нём Морского царя. Выглядел царь, как обычный человек, но с зелёными волосами и бородой, в накидке из водорослей, в левой руке он держал весло, а в правой — трезубец. Рядом с вседержителем стояла Алиса, глаза которой были затуманены уже не гипнозом, а грозовыми тучами, направленными на повелителя морей и болот.
— Нашлась! — закричала Диана и бросилась к Алисе с поцелуями.
Та пшикнула на молодуху:
— Чего приперлась? Двух утопленниц наша мать не переживёт!
— Батюшки мои! — запрыгал царь от восторга. — А вот и Марына котейка до нашей хаты доволоклась. Никак кот Баюн собственной персоной явился? Ты поди ж!
Диана вопросительно посмотрела на зелёного человечка. А Алиса попробовала ей всё объяснить:
— Этот непонятный мужчина уверен, что я какая-то там богиня смерти и зимы Мара, а иначе бы я в воде захлебнулась и утонула, как все обычные люди.
— Как смерды, — поправил её Морской царь. — Да, да, всё верно. Ведь кто подружка у бабы Яги? Конечно же Мара! А какая кошка в услужении у бабы Яги? Кот Баюн. А кто у нас баба Яга? Баба Валя — на том свете ваша родная бабка.
Царь обошёл Дину три раза, три раза обнюхал её и завизжал в ухо старшей сестре:
— Отвечай, нахалка Мара, зачем в наш нижний мир из Прави спустилась? Пошто котейку у Яги украла? Что замышляешь ты опять, медуза ядовитая? Никак все мировые воды заморозить удумала? Иль смерть посеять от чумы в тёмноруси и Заболотье? — монарх показал Алисе кукиш. — Не выйдет, слышишь, не выйдет! Молиться буду, всех Водяных заставлю по берегам костры жечь, богов славянских призывать, чтоб тебя, гниду, наверх забрали с глаз моих долой!!!
От такой пламенной речи у девчушек закружилась головки, они обе были на грани обморока. Лоскотухи и их женихи сгрудились вокруг своего хозяина и не знали что делать дальше: то ли бояться девчонок, а то ли продолжить попытку защекотать несчастных до смерти?
Первой пришла в себя богиня Алиса:
— Как мне доказать тебе, что я не Мара?
Морской батюшка подозрительно посмотрел на железную леди и показывая рукой на проползающего мимо рака, приказал:
— Плюй на омара!
Алечка пожала плечами и плюнула на членистоногое. Не получилось — кругом вода.
— А ну потрогай, потрогай его руками! — увивался царёк вокруг всемогущей леди.
Алиса наклонилась и погладила рака, тот махнул хвостом и продолжил свой путь. Морской царь прикусил кулак.
— Так, так, не сдох. И этот факт настораживает ещё пуще, — мужичок стал странно приплясывать. — Врёшь, не возьмёшь! Ну не смерды вы. Нет, не смерды. Никогда не поверю, что смерды.
— Дяденька, можно мы пойдём отсюда? — взмолилась уставшая от его клоунады Диана.
Зелёный дядька с жалостью посмотрел на «котейку» и промолвил:
— Идите, чего уж.
— А мы? — заверещали Лоскотухи.
— А вы на бал валите!
Морские парни весело подхватили на руки русалок и поплыли в тот зал, где они танцевали. Алиса с Дианой охнули, пожелали Морскому царю побольше рыбы в прудах и двинули по дну болота к берегу.


Глава 6. Алиса продолжает выяснять кто она на самом деле


Повелитель озёр и прудов нервно побегал по своим угодьям ещё часок-другой, подёргал водоплавающих за хвосты, загадочно пожевал морской салат, но так ничего и не придумав, уселся на трон-ракушку. Трон вдруг размяк, сплющился и превратился в Болотника: 
— Разрешите обратиться, господин Черномор! Дык эти две бабы с того света ползут нашу Сказочницу ото слепия выручать! 
— Хм. И что с ней? 
— Бельмо изъело очи. Рыдает. Не могёт она более сказочки строчить. 
— Сказки писать не может? 
— Гы-гы! Ага. 
— Чего ж ты, дурень, ржёшь? Не будет сказок, исчезнем и мы с тобой, да в прах рассыпемся... Ай, не брешешь ли, коряжина замшелая? Не может быть, чтобы Мара с Баюном нашу Сказочницу выручать надумали. Не в их прерогативе сии задачи. 
— На, смотри. — Водяной выудил из своего неопределённого тела мутную бутыль, непонятно когда затонувшую, и приставил её горлышком к глазу Черномора. 
Владыка посмотрел внутрь бутылки, калейдоскоп раскрылся и показал ему слепую Сказочницу, разговаривающую с мгачинскими ученицами и булку хлеба с салом на пороге избушки. Вот старушка машет девочкам рукой, а они уходят, подгоняемые чёрным вороном. 
Черномор сочувственно поморгал, покивал, пару раз хлюпнул носом для порядка и засунул бутыль в карман своего плаща. 
— Ну лады. Пущай идут. Подмогём, если смогём, — разрешил царь добраться сёстрам до живой воды и задумался. — Чи не Мара она? Тогда кто? 
Болотника этот вопрос мало интересовал, он снова превратился в трон и захрапел. 

А сестрёнки в это время боролись со стихией. Идти по дну то ли моря, а то ли болота конечно же было непросто! Диана вела старшую за собой, нюх у девочки после кошачьей жизни остался животным. 
«Ну хоть какая-то польза от моего прошлого», — бурчала младшенькая. 
Оп-ля! Перед двумя недорыбами новой, зловещей стеной встали заросли ламинарии и потянули жертв внутрь себя, гундя похоронный мотив: «Мы плачем, рыдаем и ноем, мы свои недра откроем, откроем их и захлопнем, и не будет никаких воплей, лишь сон удивительно сладкий. Зачем вам, дочки, быть мамкой? Вы устали, устали, устала; жизнь ушла, вы её проспали, пропали, пропали, пропали, упали, упали, упали и выхода нет никакого. На воле? Там одно горе: грешники, воры, убийцы и их лица, лица и лица. Лики эти недобрые, не наши лики, голодные, лики исполненные печали. Они, девчушечки, не встречали вашей безвыходной нищеты! Иди в наше жерло, иди. И мутные, мутные воды смоют непогоду, смоют горькие слезы...» 
— В лютые морозы! — закончила их песню Алиса и поёжилась, представив, что она и есть богиня холода и зимы Мара. 
Продравшись через бесконечные заросли морской капусты и ругаясь почти как дед Иван, молодые женщины потихоньку приближались к родному берегу. 
Они вышли из воды, как самые настоящие монстры амфибии, не хватало только торжественной космической музыки. Но её с лихвой заменило задремавшее было небо, которое вдруг очнулось от дрёмы и как ни в чём не бывало продолжило свой сказ: «Ай, Василиса дочь Микулична подрубила волоса по-молодецки, нареклась Васильем Микуличем, брала дружинушки хоробрыя, сорок молодцов удалых стрельцов, сорок молодцов удалых борцов, поехала ко граду Киеву. Не доедучи до града до Киева, пораздернула она хорош бел шатер, оставила дружину у бел шатра, а сама поехала ко солнышку князю Владимиру...» 
— Тимофей! — закричали вылезшие из воды девушки. 
Крылатый воин очнулся, увидел воскресших мертвецов и снова упал в обморок. Растормошив птичку, победительницы мутных вод разожгли костёр, разделись и занялись сушкой одежды. Им очень хотелось есть. Ворон, потерявший на время дар речи, молча предложил подругам лягушек, но те отказались. 
Морской царь, пристально следивший за передвижением иномирянок в подзорную трубу-бутыль, сжалился над «котом Баюнком» и кинул к их костру жирную плотву. Алиса не удивилась летающей рыбе, она очень хорошо знала зоологию. Да, есть такая. И достав перочинный ножик, лихо разделала рыбку, а затем поджарила её на камне, как учил дядька Леший. Диана поморщилась и отказалась от подарка. Владыка вод тоже сморщился и кинул привереде лист морской капусты и связку морского винограда. 
— Неплохо! — оценили сёстры обед, нажевавшись сырых водорослей и запечённой плотвы без соли. 
Тимофей перекусил рыбьими головами, хвостами и к нему вернулся дар речи. Он попросил юннаток рассказать, что они делали на дне болота и много ли там вкусных земноводных? Школьницы рассказали всё, что с ними приключилось. 
— Тим, а кто такие Лоскотухи? — спросила Диана. 
— О, Лоскотухи — это русалки, души мёртвых дев. Они защекочивают насмерть парубков и девиц. А потом уносят их с собой на дно морское, где те превращаются в русалов и русалок, — ворон подозрительно обошёл мадемуазелей со всех сторон. — Так вы говорите, что не превратились в Лоскотух? Это странно. 
— Вот и болотному монарху показалось это необычным. Он обозвал Алису богиней Марой, а меня котом Баюном, — надула губы младшенькая. 
— Мара? — птичка чуть не подавилась. — Кот Баюн? Нет, нет, нет, только не это! 
Ворон взлетел и очень больно тюкнул в лоб сначала Алиску, а потом Динку. Дочечки закричали от боли и расплакались от обиды. 
— Расслабьтесь! — важно гаркнул Тимофей и занялся чисткой перьев. — Вы обе не то, что возомнил себе о вас Черномор. 
— Черномор? 
— А морской царь не назвал своё имя? Странно. «Там все красавцы удалые, великаны молодые, все равны, как на подбор и с ними дядька Черномор.» 
— Да какие они великаны! — с досадой рявкнула бывшая кошка. — Нарциссы с рыбьими хвостами. 
— Ну да, ну да, ну да, — согласился Тим. 
— Так почему мы обе не то, что возомнил себе о нас Черномор? — взъелась Алиса, потирая лоб. 
— Ха! То есть кар-кар! Я вам сделал очень больно сверх неожиданно. Так? Так. А какая реакция была б у злыдней на такой манёвр? Не знаете? А я вам отвечу. Мара инстинктивно заморозила бы меня, а Баюн вцепился в горло. 
— Логично, — согласилась опытная Алиса. 
Озябшая без одежды Динка вспомнила как хорошо, тепло было жить у мамы, спать на печке, и жалобно мурлыкнула: 
— А мне жизнь прожить без всякой бредятины уже не светит никогда? 
Ворон и старшенькая кинули на неё удивлённые взгляды и угрожающе замотали головами: 
— Нет! Размечталась, серая! 
Ну как говорится: разговоры говорятся, а дело делается. Кроссовки, штаны, футболки и курточки высохли. Походницы оделись да легли спать. Ворон же полетел на разведку.


Глава 7. Болотные духи Инчетики, карты и их несбывшееся зазеркалье


Когда девчонки проснулись, Тимоши нигде не было. Они звали его, звали да звать устали. Где же шныряет эта вольная птица, опять бросила их ради какой-нибудь старой любви? Эх и дорогу до Бриллиантовых гор они не знали. Решили идти в ту сторону, куда и шли до сих пор.
— Найдётся, он же крылатый. Увидит нас с высоты и прилетит, — вздохнула Дина.
И сёстры продолжили путь к живой воде наугад да по наитию. Нет, они не прыгали по кочкам, как заставляла их делать коварная птичка, а пробирались по краю болота. Они даже планировали свернуть к суше, но запасы мутной воды крепко держали людей рядом с собой. О! Алиса очень хорошо помнила свои засушливые мытарства в тёмной Руси.
Вдруг вдали замелькали два силуэта, они были по пояс в воде.
— Принимают грязевые ванны у бережка? — сощурилась семиклассница.
— Вроде бы да. Осторожно, мужчины! — подтвердила ученица начальных классов.
— Подойдём, дорогу у них спросим! — отважилась старшенькая, она уже знала: тут её и смерть не берёт, а сеструха — та и вовсе оборотень.
Девушки взялись за руки и крадучись, подползли к забавляющимся в болоте дядькам. Джентельмены оказались жирными, с зелёными телами, облепленными пиявками и водорослями, с длинными спутанными волосами, но весёлые! Шпионки приблизились ближе и присмотрелись: игривые мужички азартно играли в карты, матюкались и хихикали.
— Ха! — Алиса поднялась с колен и смело двинула к поддатым юмористам. — Здравствуйте, люди добрые, как вас звать-величать?
Однако, нахватавшаяся модных старорусских слов девчуха не поклонилась три раза до земли, как раньше, Заболотье уже успело ей отбить охоту от супервежливости.
— От нижепоклонства, — подправила ход её думок подошедшая Диана, она вновь обрела способность читать чужие мысли.
Алиса не обратила на это внимания, а раскрыв рот, пялилась на толстых людей-жаб с безобразными рожами да с большими носищами в форме соплей, отвисшими аж до подбородков.
Дядечки бросили своё развлечение и с интересом посмотрели на каликов перехожих.
— Ичетиками нас кличут! — представились носачи. — Духи водяные, нежить болотная, помощнички царю Черномору, слыхали о таком?
— Наслышаны! — сердито хрюкнула в ответ Диана. — Чёрной птицы не видали?
— Нет, — развели руками Ичетики.
— А до Бриллиантовых гор далеко отсюда?
Духи взглянули на девушек таким тоскливым взглядом! Дина прочла в нём следующее: «Мы конечно знаем сколько вёрст до чёртовых блестящих гор, но как же мы вас отпустим? В картишки перекинуться — душа зудит!»
А вслух заверещали:
— А давайте в карты сыграем! Ваша возьмёт — дорогу скажем, а коли нам повезёт — утянем вас на дно болота, на съедение царскому сому, тому самому на котором он ездит: океяны, моря проверяет, озера да болта ощупывает.
— Хм... — задумалась Алиса, внутри сома она ещё не сидела, но нутром чуяла, что и из этой беды выберется целой да невредимой.
Водяные подозрительно покосились на бессмертную, заскучали и прошамкали:
— У-у, дочь мамкина, ты хочешь сделать триллер Инны Ванны совсем неинтересным. Кто же будет эту сказку читать, когда вам обеим любая гадость, что укус комарика?
— Триллер, говоришь? — задумалась младшенькая и вдруг не по-детски озверела. — А я его разукрашу! Пущай мамаша напишет и объяснит мне и добрым людям: зачем, зачем она рожала второго ребёнка от мужика, который уже год как её бросил?
У старшенькой округлились глаза, о таких душевных травмах сестры она даже и подумать не могла:
— Ты о себе что ли?
— А о ком же? Это ты у нас в любви да в браке родилась. А я нагулянный ребёнок, брошенка!
Алиса аж подскочила на месте:
— Это кто тебе сказал такое, баба Дуся что ли?
— Мальчишки! — Диана расплакалась.
— Ты дура набитая! — закричала она на малышку. — Мама с папой до сих пор расписаны, они муж и жена, понятно тебе! Ты в бумажный паспорт к ним заглядывала?
Диана ещё плохо представляла себе, что такое паспорт, поэтому нет, не заглядывала. Да и какая разница что там в бумажке, вместе же не живут! 
Динка насупилась и пошла в наступление:
— Факты такие: я родилась не по любви!
— И что? Ты сдохнуть хочешь? Ты для себя рождалась, а не для них! Слышишь, для себя! И кто бы тебя ни родил, да хоть Кощей Бессмертный с бабой Ягой, ты в этот мир пришла для себя и со своей собственной миссией! Поняла, мозга куриная?
— Кощей Бессмертный с бабой Ягой? — вздохнула Диана. — Ты недалека от истины...
Девчонки переглянулись, вспомнили бабу Валю — Ягу, папку — Грибнича, мамку — старуху Сказочницу, да деда Ваню — царя-самодура и рассмеялись.
— Да, да, коль родилась, так живи и стихи свои пиши! — вспомнила Алиса слова мамы Инны.
— А если жить совсем уж тошно? — спросила бывшая кошка.
— Борьба. Борьба за жизнь — главный фактор эволюции! Так все учителя говорят. А им нельзя ни верить.
— Почему?
— Потому что учитель — это и есть бог на земле.
— Кто тебе такое сказал?
— Сами учителя и говорят.
Диана обеспокоенно засомневалась.
— Да, да, и баба Валя это подтвердила, и мама, и папа.
— А дед?
Алиса развела руками:
— Ну у деда свои бог и дьявол: топор да политика.
— Неужто?
— Так точно! — рявкнули водяные, нырнули в воду, вынырнули держа в руках фляжки с бражкой, отхлебнули по глотку и гаркнули. — А теперь айда в картишки ёриться!
— Может, перескочим главу про карты? — попросила Алиса.
— Никак нельзя! Законы жанра-с, — заржали Ичетики, размахивая Таро перед носами сестрёнок. 
Алиска запротестовала.
— Ну нет, в картинки я играть не умею, мы только в подкидного или, на худой конец, переводного дурачка ругались.
— В лото хочу! — потребовала Диана. — там такие смешные бочоночки, и монетки так загадочно звенят.
Водяные пожали плечами, и карты Таро превратились в обычные, с мастями. Алиса деловито расселась на мху, Диана рядом, Ичетики раскинули колоду и игра началась. Играли они тридцать раз подряд. День сменился ночью, но продолжалась ничья с переменным успехом. А как же! Ведь каждому хотелось отыграться.
— Стоп, баста! — не выдержал один из духов, когда выигрыш был на его стороне.
— Нет! — закричали сёстры. — Играем в последний раз.
— По рукам, — кивнули водяные и раскинули в последний раз.
Выиграли наши внучки. А то! Деда Ивана школа. Нежити насупились:
— А всё одно — не скажем вам, где Бриллиантовые горы, где птица чёрная прячется и даже то, кто вы сами такие и откуда.
Алисе стало жаль потерянного времени, она сжала кулаки и зашипела:
— Ну и ладно! Фиг с вами. Сопьётесь — не жалко!
А Диана, вспомнив свой животный инстинкт, резко развернулась и толкнула Ичетиков в воду.
«Буль, буль», — заволновалась мутная жижа, поглощая грузные тела.
— За вами должок! — пригрозила старшая внучка пальцем сомкнувшейся воде.
— Пошли отсюда, — брезгливо сплюнула Диана.
Сестры поднялись и заспешили прочь по-тёмному Заболотью — туда, куда несли их ноги. Темно, зябко, но лишь бы подальше от склизких пересмешников!
— Дин, а Дин, — пыхтела Алиса, едва поспевая за сестрой.
— Чего тебе?
— А ты никогда не простишь меня за то, что я тебя в шахту толкнула?
— Да ладно тебе, — пропыхтела человеко-кошка. — Зато теперь я чую дорогу. Всё плюс, а не минус в пути.
— И то верно, — облегчённо вытолкнула из себя чувство вины вторая нашкодившая «кошка».
Бежать в темноте им стало гораздо веселее.
А где-то там, далеко-далече: у подслеповатой Сказочницы екнуло сердечко:
— И то верно, пусть бегут веселее. Не надо нам страшных сказок. Устал народ, сдулся, — старушка завернулась в тёплый тулуп.
— Беги, дочка, беги! — промулыкала она, засыпая.
И дочки бежали. Вернее, летели навстречу новым приключениям, уже не таким страшным и колючим как раньше. Или просто они стали отважнее?
— Растут! — прослезился в тёмной Руси Леший и тоже захрапел в своём уютном шалаше.


Глава 8. Злой дух Моховой


«Вот я и бегу, загадочно так бегу, — думала Алиса на ходу. — Сказочницу из беды выручаю. Сказки — дело святое! Она должна их писать. Но почему судьба всегда бьёт по самому больному? Ну подвернула б она руку или ногу. Нет же, ослепла. А слепой как писать?» 
Тут ей очень стало жаль не только незрячую старушку, но и горемыку маму, пытающуюся уловить и записать нашёптывания Сказочницы, и даже свихнувшуюся на ясельных байках бабу Валю. Аля вдруг сама захотела стать доброй-предоброй бабушкой и каждый вечер читать своим внукам «Колобок», «Теремок» и «Репку». 
«Вот мы и бягим. А куда бягим? — думала на ходу Диана. — Прижаться бы как раньше к тёплой печке, закрыть глаза и никогда-никогда их не открывать!» 
Бел свет глазами кошки казался ей гораздо серьёзнее, больше и загадочнее. Незнание мироустройства приводило её то в дикий восторг, то в глубокое равнодушие. А теперь биосфера по-скоморошьи пестрила в глазах, чёрно-белое магическое очарование ушло, загадки стали объяснимы и не таинственны. Каждый взрослый и ребёнок пытался ей что-нибудь да объяснить. Тьфу! Бывшей кошке как-то неинтересно стало жить. Она злилась на Заболотье, на родные Мгачи и на всё-всё вокруг: «Нет, есть где-то мой край, где мне будет хорошо! Или было...» — в её голове иногда проскальзывал многогранный тёмно-сиреневый мир с осколками звуков «дзинь-дзинь», там она ощущала себя ни человеком и ни животным, а глазами, заглядывающими в крохотную вселенную. Такую крохотную, что невозможно даже рассмотреть кипящую на планетах жизнь. И таких вселенных была тьма тьмущая! И они плавали какой-то в сфере, а её глаза находились за сферой — в другом, ещё более огромном пространстве. И ей ни то чтобы было всё равно на то, что творится на планетах, но даже самые глобальные проблемы казались проходящими. Ещё миг и этот шар лопнет, и народится новый с новыми вселенными, а жизнь практически повторится со всеми её большими взрывами и мучениями душ. Её заботила только одна мысль: как сделать так, чтобы жизнь не повторилось, а сделала новый виток: лучше, добрее, веселее, без злобы? Но в этом она была бессильна. Она просто вглядывалась внутрь маленького мира, да и только. Хотя нет. Она пускала туда свои фантомы... Нет, нет, она запускала туда крохотные частицы своего разума, которые подселялись в души людей. А как всё это выглядит на планетах — её глаза рассмотреть не могли. Или Динке просто дали посмотреть на запредельный мир теми большими глазами? Потому что ничего другого она не помнила и не знала о том гигантском пространстве. В детском уме сталось лишь ощущение фразы (даже ни сама фраза, а лёгкий её призрак): «За моим фиолетовым миром есть ещё больший мир, я там никогда не была, но оттуда приходят посланники мысли. Разные. Злые тоже.» 
Диана, пожив кошкой и посмотрев на вселенское днище огромными космическими глазами, уже сомневалась, что она человек. 
«Опять, поди, временное пристанище для моей души?» — думала она о своём теперешнем теле. 
— Кар! — неожиданно прервал думки сестёр родной звук. 
Леди остановились. У Алисы затрепыхало сердечко: 
— Тимофей! 
Диана повела носом, принюхалась, вгляделась вдаль и сказала: 
— Нет, кто-то тёмный, не он. 
— Кар! 
— Он! — зашептала душа, которая жила дольше в человеческом организме. 
— Не он. 
— Кар! — прозвучало уже жалобно. 
— Бежим туда! — зашипела старшенькая. — Он мой друг. Ты его не любишь, я знаю. 
И во всём уверенная девочка помчалась в сторону звука, младшая за ней. А куда деваться? Не бросать же неуравновешенную одну! Дина хотела было объяснить сестрице, что привыкла охотиться на птиц и сейчас ей очень трудно принять ворона как друга, но темнота опять закудахтала. 
— Кар, кар, кар! — звучало всё дальше и дальше, в разных местах: то спереди, то сзади, слева, справа. 
Подружки бегали за вороньём очень долго и уже без всяких думок. Наконец они вымотались, упали на землю и закрыли глаза. Но как только они прикрыли свои ясные очи и приготовились провалиться в царство сна, на свободу вывалилось красное солнышко и заулыбалось рассветом. Небо тоже очнулось, порозовело, поголубело, раскачалось, расшаталось на месте и забубнило прежними голосом, нуднее нудного: «А из-под ельничка, с подберезничка, из-под часта молодого орешничка, выходила калика перехожая, перехожая калика переезжая. У калики костыль дорог рыбий зуб, дорог рыбий зуб да в девяносто пуд, о костыль калика подпирается, высоко калика поднимается, как повыше лесу стоячего да пониже облачка ходячего, опустилася калика на тыи поля, на тыи поля на широкие, на тыи лужка на зеленые...» 
— Кар, кар, кар! — прокудахтало прямо на груди моей старшей дочери. 
Дщерь открыла один глаз, потом второй и приподняла голову. Прямо по её телу бодро прохаживался крохотный старичок зеленовато-бурого цвета, одетый в бараний кожух, с ярко-зелеными волосами и пушком на тельце. Алиса закрыла глаза, пощупала эмоции внутри себя: поискала ужас или на худой конец страх. Не нашла. Открыла веки и рассмеялась, уж больно смешно выглядел мохнатый дед. Пробудилась и её соратница по несчастьям: 
— О! Ёкарный бабай, и этот карлик водил нас всю ночь туда-сюда? — и закрыла лицо руками, уж очень ей хотелось спать. 
Но сестра-старушка знала, что всякое живое существо может пригодиться. 
— Или навредить! — пробурчала молодая, засыпая. 
Алиса снова не обратила внимания на то, что Динка прочла её мысли и рассыпалась в приветствиях: 
— Как звать-величать тебя мал человек? Это ты каркал или наш ворон Тимофей? 
Мохнатая кучка разразилась дурным самодовольным визгом, закивала глупой головой и замурлыкала сладко—сладко, пританцовывая на Алисиной печёнке: 
— Я. А то кто же? Кличут меня духом Моховым, от того, что живу во мху. Нежить я добрая, наказываю лишь тех, кто собирает ягоды в неурочное время. И не веду людей на погибель, а лишь замучу до полусмерти, да и отпущу подобру-поздорову. 
— Нашёлся тут добряк! Да было бы на дворе светло, я б на твоё карканье и внимания не обратила, — осерчала Алиска. 
— Ух ты ж, ух ты ж! — самодовольно поддразнил гигантскую массу лилипут и прыгнул человеку на нос. — А вот откушу тебе то, что ты до неба задрала, будешь знать! 
И вцепился девочке в ноздрю. Та брезгливо, двумя пальчиками оторвала Моховичка от лица и равнодушно отбросила его подальше. Карлик три раза перекувыркнулся, пообещал отомстить и исчез. Дочечка прижалась к младшенькой и тоже уснула, невзирая на пыхтение небосвода: «Добрыня Никитич размахнулся левой рукой, а калика шла серёдочкой. Стал он своею дубиною помахивать, как куды махнул, так пала улица, отмахивал – переулочек, прибили всю силу неверную и обратились к славному городу...» 

Когда сёстры проснулись, день клонился уж к вечеру. Дина нырнула в мох и вынырнула оттуда с узелком, полным морошки и с кедровыми шишками в карманах — подарок от кедрового стланика. Поклевав подножный корм, дети вспомнили о Тимофее. Алиса вздохнула: 
— Скучно без него. 
— А мне и с ним скучно, — сквозь зубы процедила Диана. 
Старшая озабоченно присмотрелась к молодой: 
— Ты у нас какой-то пессимисткой растёшь! 
— Зато ты у нас старушка-веселушка: то плачешь, то рыдаешь, то перед матерью истерики закатываешь! 
Алиса смутилась, был за ней такой грешок. Она знала, что делает это не из-за душевных травм, а как-бы специально да назло близким, но ничего не могла с собой поделать. Настала очередь Дианы внимательно присмотреться к психопатке: 
— А почему ты здесь не катаешься по полу и не ревёшь по всяким пустякам? 
Алиса огляделась и поморщилась: 
— Наверное потому что в Заболотье пола нет. Хотя... Я регулярно лила слёзы в тёмной Руси. Помнишь? 
— Не помню. 
— Я больше не буду вам всем причинять боль своими истериками, — пообещала Алиса. — Честное пионерское! 
Диана подозрительно покосилась на неё, она не знала что такое «честное пионерское»: 
— А не брешешь? Поклянись! 
— Клянусь своим зубом мудрости. 
Диана не поверила её клятве: «Какой ещё такой зуб мудрости?» 
Она закряхтела, поднялась и впялив своё всевидящее око в горизонт пустынной тундры, страдальчески произнесла: 
— Пошли, чего расселась! 
И они побрели на ночь глядя туда, куда глядели зенки «кошки» Дины. А Моховой трепыхал за ними следом да квакал лягушкой, каркал вороном, плакал дитятей, ухал филином и махал невидимыми крылами, точь-в-точь как змей Горыныч. Но люди на то и люди — имеют свойство учиться на своих ошибках. Поэтому ученицы не пугались, не останавливались, а лишь вздрагивали и пробирались по настилу из мха навстречу тёмной-претёмной ночи. 
— Эх ты, нежить глупая, Моховик-дубовик, мал бестыж твой дикий лик! — вздыхала время от времени Алиса. 
С каждым часом глаза у девушек сверкали всё ярче и ярче, как звёзды! Они глядели друг на друга, изумлялись, но ни слова ни говоря, маршировали дальше. Со стороны казалось, что некая глубинная сила, надёжно спрятанная в этих хрупких тельцах, вот-вот прорвётся наружу. Ещё немного, и она выпорхнет из детских душ и улетит отсюда навсегда в свой тёмно-фиолетовый гранит, внутри которого и колыхается наша вселенная. Но дети, как ни в чём ни бывало, продолжали путь, а сила померцала в их очах и потухла. Мадемуазели устали. Развели костёр, попили из термоса болотной воды и задремали. 
— Утро вечера мудренее. 
— И то верно. 
— Хр... 
— Хр... 
— Кар! 
— Хр-хр-хр... 
— Кар, кар! 
— Хр-хр-хр... 
— Кар, кар, кар! — чёрный ворон разозлился и тюкнул хозяйку по лбу. 
Та подскочила и заголосила на всю округу: 
— Тимофей, родной мой! 
— Какими судьбами? — рассупонилась младшенькая и растопырила руки для объятий. 
— Моховой изловил меня силками да в полоне держал: есть, пить не давал. 
— А ты вырвался? 
— Мой ты хороший! 
— Да нет, не вырвался, Моховой сам меня отпустил. 
— Чего так? 
— Говорит, разглядел в вас силу сильную несгибаемую. Испужался. Передаёт поклон вам низкий до земли, обещает впредь ходить стороной да околицей. 
Динка резко обернулась на триста шестьдесят градусов, хищно выхватила взглядом забившегося под пенёк Моховичка, зыркнула на него устрашающе и развернулась к друзьям: 
— Отбой! Утро вечера светлее. 
Алиса обняла свою непутёвую птицу и вся компания захрапела: 
— Хр-хр-хр... 


Глава 9. В Причудье, у Чудского озера 


Когда путешественницы проснулись, чернокрылый охотник уже наловил лягушек и сложил их горкой перед носом хозяйки.
— Что это? — обомлела Алиса, продрав глаза.
— Ваш завтрак, мэм.
Дохлые лягухи аппетитно возлежали одна на другой. Диана уняла хищный блеск в глазах, вспомнила о том, что она с некоторых пор вегетарианка и демонстративно отвернулась. Совершив утренний моцион, «почистив пёрышки», молодуха умотала в гости к Моховому — без спроса обрывать дикоросы. А Алиса разожгла костерок, достала перочинный ножичек, разделала и поджарила добычу. Голод скрутил её желудок в узелок: «Едят же зелёных тварей французы и ничего, не жалуются на бесплодие!»
Ворон забеспокоился:
— Что-то наша дама совсем заневестилась, того и гляди, замуж за первого поперечного выйдет!
Женщина смутилась:
— За встречного.
— Что?
— Я говорю, не за поперечного, а за встречного.
— Хрен от редьки мало чем отличается.
— Поперечный — поперёк чего-либо, а встречный — это путник.
— Вот и я говорю, выскочишь замуж за первого путника, вопреки дедовской воли.
— Тоже мне, нашёл контролёра!
— Контролёра ОТК.
— Чего?
— ОТК — отдел технического контроля на заводах, качество продукции проверяют.
Алиса закатила глазки:
— Не удивлюсь, если ты в реальном мире — человек и на какой-нибудь фабрике работаешь.
— Это исключено, я уже был в вашем мире, и я там был вороной. А если я попал в реальность, значит, меня там нет.
— А-а, — огорчилась фантазёрка. — Значит, если мы с Диной попали сюда, то нас в сказочной Руси нет. А Правь — это сказочная Русь?
— Не-а!
— Уф, есть шанс, что мы там есть! — сделала вывод красавица, жуя лягушачьи лапки.
Потом она хитро сощурилась и спросила:
— А откуда ты знаешь про ОТК?
Тимофеюшка важно раздулся:
— Ты что, думаешь я зря топтался по газетам Ивана Вавиловича?
Ворон сел хозяюшке на плечо и зашептал ей в ушко:
— Диана мне буковки показала, читать научила.
— Вот те на! Я плохо о ней думала, а она оказывается тебя любит.
— Ну не так чтобы очень.
Алиса задумалась, пережёвывая жёсткие лапки:
— Ничё, есть можно, вкусно! Хочешь? — предложила она жаркое подоспевшей сестрице.
Та отказалась и нанизала на веточку подосиновики. Поели, закусили морошкой и двинули к Бриллиантовым горам.
Через три дня пути, под тарахтенье фольклорного неба, походницы вышли к воде. Напились, налакались до колик в брюхе, а уж потом рассмотрели окрестности. Тундра, песчаный берег и голубая гладь воды до неба. Ничего особенного.
— Море!
— Озеро.
— Море.
— Нет, озеро, вода пресная.
Птичка разрешила их спор:
— Озеро Чудское, а посередине озера Пёсий остров, на нём и находятся Бриллиантовые горы.
Амазонки вгляделись в водный горизонт и приметили чёрный крошечный бугорок:
— Ужас как далеко!
— Ну вот, почему ты сразу не сказал, что горы окружены водой?
— А вы бы тогда не пошли!
— Много ты про нас знаешь! — цыкнула на ворона Алиса, достала из рюкзака кусок мыла, разделась и полезла мыться да купаться.
Диана следом. Ну и Тимофей тоже — пёрышки сполоснуть. Потом соратницы долго стирали свою одежду да сушили её у костра. А их верный друг наловил клювом рыбы, раков и даже черепаху припёр. Живность будто сама лезла на его клюв-крючок. Черепашку решили отпустить. А рыбой и раками занялась старшенькая. Младшей же пришлось нырять в кусты и собирать, как всегда, ягоды, орехи да на мшистых пнях очень белковую пищу — рыжие опята.
— Сегодня был пир горой! — еле дыша прокурлыкал пернатый после обеда.
— Про горы очень кстати, — поперхнулась Алиска. — Давай рассказывай, что там за остров и какие они, эти горы? Что-то не видно, чтоб они блестели от бриллиантов.
— Горы как горы, — начал рассказ Тимофей. — А бриллианты в Змеиных пещерах глубоко запрятаны, их Дивьи люди добывают, они же их и берегут. Зорко стерегут! У них один глаз на лице, а на теле одна нога и одна рука. А ещё их кличут Чудь — чудной то бишь народец.
— Как же они тогда ходят да дела делают?
— А левой ногой и правой рукой опираются о землю и прыгают, как звери.
— Они злые?
— Всякое болтают. Одни говорят, что любого к ним попавшего до косточек сжирают. Другие ведают, что надобь от их богатства отказаться, тогда Чудь тебя домой и отпустит.
— От бриллиантов что ли?
— От них самых. А ещё от злата, серебра и камней самоцветных. Но Дивий народ нам с вами задобрить хоть чем-нибудь, ох, как надо! Источник с живой водой как раз в их пещерах течёт.
— Задобрить?
— А что они любят?
— Не знаю! — каркнула птица. — Может им страшные сказки вашей матушки рассказать?
— Страшным людям — страшные сказки. Гы-гы-гы! — не выдержала Диана.
— Ладно, хватит! — встала Алиса, она уже знала, что ни огонь, ни вода, ни медные трубы вреда не причинят ей и её сестре. — Пойдём пешком по дну. Чего время зря терять?
— Сядь, — уселся на её голову чёрный друже. — Я не всё вам рассказал. Бриллиантовые горы крепко-накрепко стерегут воины Песиглавцы, никого к ним не подпускают! Весь остров — их заповедный край.
— А это ещё кто такие?
— Дикое племя воинов с человеческим телом и собачьей головой.
— Блин, а этих чем задобрить можно?
— Знаю чем! — догадалась Диана. — Черномор обещал помочь. Кликнем его, пускай парней с трезубцами на псов напустит.
— И как ты себе это представляешь? У них вместо ног хвосты! — остудила её пыл Алиса, уж очень она не хотела снова встретиться с гипнотизёрами русалами.
— Черномор, Черномор, — забурчал ворон и побрёл к озеру, засунул клюв в воду и забулькал. — Черномор, Черномор, выручай, выручай!
«Буль-буль-буль», — поплыли пузырьки птичьих слов к Морскому царю.
Доплыли и забурлили в уши властелину вод: «Черномор, Черномор, выручай, выручай!»
Тот спохватился, сбросил с себя сон-тоску, полез в карман за бутылью-калейдоскопом и посмотрел в горлышко. Увидел на заплесневелом дне бутылки Причудье, Алису и Диану, тоскующих на берегу озера, Пёсий остров, Бриллиантовые горы, Песиглавцев, занятых домашними делами, и истолковал просьбу чернокрылого по-своему:
— Подмогу чем смогу. А чтоб и не помочь?
Ах, царь, царёк из-под трона выволок огроменного сома: «На нём плаваю сам я!»
Черномор похлопал большеусую тушу по спине, шепнул ему пару ласковых и отправил восвояси.
«Ух, ух, ух!» — пыхтела, нехотя уплывающая от царя рыба, жалобно посапывая.

Тимофей рассказывал подружкам об особенностях характера Песиглавцев, об их воеводе Полкане, а Алиса тем временем рылась в своём рюкзаке в поиске подарков для собаколюдей. В портфеле лежала лишь верёвка и комплект запасной одежды. Ну как комплект? Очень красивый, чёрный, блестящий, спортивный костюм фирмы Адидас. Китайская подделка, конечно. Но девочки об этом не знали. Папа привёз из Владивостока два костюма — ей и Дине. А так как Аля планировала путешествовать без малявки, то и спортивку с собой взяла лишь одну — свою.
— Не взяла, а украла, — подправила её мысли младшенькая.
— Как это украла? — остолбенела от возмущения тринадцатилетняя. — Он же мой!
— Ага, деда Ваня быстро объяснит тебе с помощью ремня: взяла ты или украла что-либо из его родного дома.
— Тьфу на тебя! Нашлась тут шутница. Не до хохмы, — и повернувшись к Тимофею, спросила. — А у Песиглавцев есть дети?
Ворон почесала клюв о песок:
— Есть, но мало. А что?
— Да вот у меня одежонка завалялась для мальчика или девочки моего роста. Чем ни подарок? — Алиса потрясла штанишками и олимпийкой перед другом.
— Чёрный, блестящий! — восхищённо пробормотала чёрная, блестящая птица. — А он мне будет впору?
— Ты что? Он же для людей!
— Уже для собак, — многозначительно прохрипела Диана, давясь от смеха. — А они говорят или лают? Бррр!
У неё остались неприятные воспоминания о псах из прошлой жизни.
— Вроде бы говорят. Не знаю точно, — отмахнулся учёный ворон.
Из воды высунулся сом с большим усом, поднял на поверхность свою широкую, серую спинищу и призывно загудел.
— Оп-ля, и карета подоспела! — прыснула двенадцатилетняя и поволокла всю компанию на «корабль».
— Ну, на корабль, так на корабль, — согласились Тимоша и Алиса.
Старшая моя дочь аккуратно сложила костюм Адидас обратно в сумку, надела её на плечи, и смело направилась к безобразной и огромной рыбине. Все втроём они уселись на сома и тот поплыл к острову. А небо скрашивало им путь народными преданиями: «По морю, морю синему, по синему, но Хвалунскому ходил, гулял Сокол-корабль немного-немало двенадцать лет...»


Глава 10. В гостях у Песиглавцев


А Песиглавцы — народец не очень то на ум гораздый, да и не грозный уж как тыщу лет. Это когда они по бел свету набегами наскакивали да мужей косили, жён полонили, а малых детушек в овражки кидали, тогда да — они слыли силой сильною, на сердца и души трепет наводящие. Но собрался род людской и изнечтожил тёмну силу — всех псов смердящих до единого! Теперь они токо в Причудье и живут, свой остров от Ивана-дурака охраняют. А что Иван? Он не дурак оказался, поиграл пред их носами свиристелкой да и был таков. А в пещеры те поганые за златом-серебром и вовсе не полез, ну не дурак же он. Но об том другая сказка. А Песиглавцы ничего, освоились в тесноте да в одиночестве века коротать. Даже дитяток своих холят да лелеют, старикам в обидушку не дают. Вот об пёсьих детушках и думала хитромудрая Алиса, подплывая: «Алчность не один народ погубила! А уж детские душонки и подавно. Мой Адидас им точно-преточно понравится! Он, поди, дорогущий, папа даже цену не сказал. Наверное, чтоб мамка в обморок не упала.»
Диане, подслушивающей глупости сестры, оставалось только закатывать глазки и хихикать себе тихонько в носовой платочек. А ворон всерьёз задумался о бешеных псах, беспокойство его одолело, и он ни слова не говоря сорвался с места и полетел на Пёсий остров впереди царского сома.
Крылатый шпион облетел крохотную сушу три раза, оглядел собачью коммуну, занятую жизнеобеспечением: пол мужеский занимался ловлей рыбы да ковкой уже не нужных им кольчуг, бабы варили уху, старичьё отдыхало развалившись, а молодёжь охотилась на пичужек малых. Тимофей поискал глазами Полкана, нашёл, тот занимался стройподготовкой: дрессировал трёх могучих, сильных гвардейцев.
«Вот так войско-рать, нам на пальчиках считать!» — хмыкнул наш разведчик и опустился на плечо главнокомандующему. 
Он быстро и страстно зашептал воеводе всю-всю историю двух сахалинских сиротинушек, долго шептал — три часа и тридцать три минуты. Полкану даже пришлось боевой отряд распустить по домам, по пещерам — пожрать да всхрапнуть. Притомила, в общем, птичка Полкашку. Ему вроде бы и Сказочницу жалко: в сказках то сидеть хорошо, народ про пёсий род байки бает, всё какая-никакая, а слава. Но и совесть велит драгоценные горы дозором держать: ни мышь, ни гада ползучего, ни змея летучего, ни богатырей киевских могучих не подпускать. Потёр воеводушка свой собачий носик, потёр, да и говорит:
— Пущай народ решает как с пришлыми поступить! Сзову-ка я большую сходню.
Протрубил Полкан в горн могучий, и пришли к нему стар и млад, загадочные дела свои бросив. Выставил главный Песиглавец вперёд своё брюшко и прорычал:
— Слухай сюда, едет к нам татар орда: одна, нет две орды — две деревенских головы. Женщины, то бишь, младые, но уж дюже заводные.
Племя зашумело, загигикало, заулюлюкало, засюсюкало.
— Молчать! Бабье племя — всё не рать. Воевать с ним смысла нет.
— Так сожрать их на обед!
— А сожрём мы их сома, жирный прёт тех дев сюда. А с бабья навара нету, не хватит даже на котлету. Отроки они, однако. Лет им, то есть, маловато. Не годятся и в невесты.
— Подрастут! Ну честно, честно.
— Нет, оставим их в покое. У них миссия.
— Не спорим.
— А кака?
— Спасать и нас. У Сказочницы левый глаз, да и правый болен тоже. Ослепла, значит.
— Эт не гоже!
— Нам то что?
— А вот те шо: на глазу у ней бельмо, и писать она не может. Кто былину про нас сложит? Песен дивных напоёт, мол, живёт в горах народ: стан людской и волчий взгляд, храбрей Ярилы тот отряд!
Загудела волчья рать, каждый лезет выступать:
— Подмогём, а что им надо?
— Живой воды.
— Да нет уж, на кол!
Порешили, порешали, ничего не нарешали, сели все у брега, ждут.
— Корабли уже плывут!
Сом наш тихо подплывал, в свой ус песню напевал:
— Там за морем-океяном Пёсий остров есть. Болваны ждут меня к себе на ужин, сом им толстый очень нужен. 
— Земля! — выдохнула Алиса.
— Земля! — напряглась её напарница.
— Земля! — промычала рыбина, вздыбила свою огромную спину, вытолкнула пассажирок на мель, а сама развернулась и поплыла обратно к Морскому царю, отсиживаться под жемчужным троном.
Обескураженные Песиглавцы долго пялились на круги в воде, в то место, куда нырнула их провизия. А оставшись без желанной добычи, разозлились и пошли стеной на наших красавиц. Девчонки высунулись из волны, увидели грозное нечеловеческое войско, прущее на них с голодным блеском в глазах, и зажмурились. Тимофей рванул к соратницам, вцепился в Алискин рюкзак, болтающийся над водой, уселся на него и нахохлился. Идти в наступление за спиной хозяйки ему, видимо, было намного комфортнее. Хоть Песиглавцы на этот раз пёрли в бой без оружия на двух беззащитных крох, но вид у них был устрашающий: накачанные голые торсы в набедренных повязках, и мохнатые волчьи головы, клацающие острыми клыками.
У Алисы за закрытыми веками промелькнула вся её жизнь. Пробормотав какую-то молитву, строго-настрого запрещённую в их атеистической семье, дочка-внучка, уняла растёкшийся по крови ужас и отчаянно шагнула навстречу зубастым псачеловекам. Вылезла на сушу, отряхнулась, прямо как собачка, поклонилась три раза и дрожащим голосом произнесла:
— Здравствуйте, люди добрые! Меня зовут Алиса, а мою сестру Диана, — она поискала глазами младшенькую.
Та прямо-таки в кошачьей панике бултыхалась на мелководье, не зная куда ей деться: в ад или сразу в рай?
Старшенькая вздохнула:
— Мы ищем Бриллиантовые горы, внутри них, говорят, есть животворящий ручей, нам просто необходимо спасти Сказочницу от лютой смерти! — не прерывая свою речь ни на секунду, малышка сердито согнала ворона с рюкзака, открыла его, достала чёрный спортивный костюм, и тряся штанами да кофтчкой перед носами зверья, продолжила. — А у вас есть дети моего возраста? У нас имеется для них подарок — одежда, обыкновенная человеческая одежда.
Любопытство взяло верх и рать остановилась. Полкан наклонил голову набок и поднял руку вверх, мол, не трогать жертву до выяснения обстоятельств. Он в глубине души очень хотел помочь Сказочнице, он то понимал, что такое сказки, в отличие от своих подданных, которым былинное небо, ох, как житья не давало, а тут ещё и сказки какие-то.
— Гыть сюда, малява! — позвал начальник детушек Песиглавцев. 
Сквозь толпу пролезли всего лишь пять малышей разного пола и возраста. Полкан вырвал из людских рук костюм, повертел его в лапах, понюхал и кинул мальцу, который был чуть пониже Алисы. Щеночек аж затявкал, заскулил от удовольствия, долго путался, но всё же напялил на себя обновку (Воеводушка помог) и пошёл колесом кружиться перед стаей. Взрослые умилённо заулыбалась, но остальные четверо парубков зарычали, опустились на четвереньки и поползли с грозным воем на Алису. Дочь судорожно схватила портфель и стала в нём рыться. Нашла верёвку, вытащила её:
— Вот!
— Зачем нам это вот? — гавкнули волчьи дети.
— Вот, ну вот и всё, — девочка смущённо хихикнула, ужас снова начал растекаться по её венам и артериям.
И тут небо заткнулось, громыхнуло грозой и нависло над школьницей тучкой малою. А эта тучка возьми и покажи девчушке картину прошлого: как она с подружками возле школы прыгает через скакалку, хохочет! В первые секунды видения несчастная человечечка обзавидовалась своей мгачинской жизни, но потом спохватилась, взяла верёвку в руки как скакалку, стала прыгать и притворно смеяться. Чудо дети застыли на месте, отвесили челюсти и выпучили глаза. Но быстро сообразили что к чему, вырвали бечёвку из женских рук и тоже принялись прыгать, падать, спотыкаться, заплетаться и искренне хохотать. Взрослые особи расслабились, махнули на молодую купчиху руками и разбрелись по своим особо важным делам, оставив малышню играться на воле.
Подождав когда толпа рассосётся, Диана на карачках выползла на мрачный берег и обходными путями потянула сестрицу к Бриллиантовым горам. Девочки и их питомец растворились меж камней. Казалось, никто их исчезновения и не заметил. А может, сделали вид что не заметили. Но как бы то ни было, мокрые ученицы пробирались по вражескому стану, прячась за булыжники. Тимофей пыхтел, перелетая от камня к камню. Тёмные, зловещие горы приближались и укали эхом молотков да кирками одноглазых Дивьих людей. С каждым шагом становилось всё страшнее и страшнее.


Глава 11. В подземелье у Дивьих людей


Горы надвигались на бегущих к ним человечков гипертрофированным чёрным драконом, который расползался, раздвигался и готовился вот-вот проглотить наших крох. 
«Из огня, да в полымя!» — засело Алисе в мозг и стучало молоточком "тук-тук-тук"! 
«Лишь бы от злых собачищ подальше!» — твердила бывшая кошка. 
Одноногие и однорукие люди рисовались ей неуклюжими уродцами, от которых всегда можно уйти, ну или распихать их ногами. 
Ворон же беспокоился за алчность своей падчерицы, знал как она любит экономить да считать в деньги в Зубковском хозяйстве. Мысли его были хмуры: «Как завидит моя Алисонька бриллианты, так захапает их для нужд семьи, ну или для своего собственного приданого. И тогда всё, пиши пропало!» 
А Бриллиантовые горы ничего не думали, они расступились перед беглецами зияющей чёрной пещерой, куда и юркнули юные геологи, дабы изучать там залежи полезных ископаемых да искать нефтяную скважину под названием «источник живой воды». Старшенькая зажгла зажигалку, а у Дины загорелись глаза зелёным светом. Никто ничему уже не удивлялся. Тимоша крепко вцепился в рюкзак хозяйки и нахохлился — оробел детинушка с непривычушки: это тебе не по небу парить, да на голову любимой Ягуси какать как бы невзначай. 
Пещерка оказалась пологой и плавно уводила нашу команду вниз. Послышался методичный стук. 
— Чудь работает, — прошептал ворон. 
Кувалды и кирки Дивьих людей стучали всё отчётливее и звонче. Как бы девочки ни внушали себе, что они в этом мире бессмертны, но страх не унимался, залезал им под кожу, в черепную коробку и особенно в глаза. Чёрные бусинки пернатого так и вовсе источали ужас, он то как раз был смертен в этом сказочном мире. 
Ещё шаг, ещё шаг, ещё... И впереди замелькал слабый свет. Постояли, подумали, набрались мужества и почти поползли к зияющему огоньку. Впрочем, другого пути и не было, кроме как повернуть назад. "Бух-бух-бух" — отбойными молотками давался каждый шаг. Дивьи люди в воспалённом воображении Алисы (да уже и у Дианы) расплывались гигантами и одной рукой душили, а одной ногой топтали двух несчастных сестрёнок. Тимофей вздрагивал, расправлял и складывал крылья с периодичностью нервного тика. Он тоже никогда не видел Дивьих людей, ему о них лишь бабка Ёжка рассказывала. 
Свет перестал приближаться и превратился в большой зал, на стенах которого висели факелы и капали смолой на каменный пол "кап-кап-кап". Зал пустовал. Звуки, работающей под землёй Чуди, притихли, словно хозяева почуяли пришельцев и затаились. Посреди комнаты стояли большие кованые сундуки. Бригада двинулась к ним. Алиса на удивление смело принялась их открывать. А там! Первый сундук был доверху наполнен янтарём, второй — изумрудами, третий — алмазами, четвёртый — малахитовыми камнями, пятый — золотыми самородками, шестой — рубинами, седьмой — сапфирами, восьмой — горным хрусталём, девятый — опалами, десятый — топазами, одиннадцатый — нефритом и так далее. Ворон в истерике метался от сундука к сундуку, от факела к факелу и истошно каркал: 
— Не берите, ничего не берите, не трогайте даже! 
— Цыц! — разозлилась хозяйка птицы, открыв последний сундук. 
— А где тут бриллианты? — спросила младшенькая деловито. 
— И эта туда же! — буркнул Тёма и уселся на один сундук, широко распахнув крылья, не подпуская к ним девок. — Тут они, алмазами их кличут. А как алмаз обработают, так он бриллиантом и заблестит. Не трогайте токо, ничего не трогайте! 
Невестушки склонились над сундучком. Серые, жёлтые и розовые прозрачные камушки игриво звали к себе, стыдливо прикрываясь первородной невзрачной матовостью. 
— Ничего особенного, — огорчилась Диана. 
— Ерунда какая-то! — подтвердила Алиса и стала захлопывать сундуки один за другим. 
Тимофей оживился, расслабился и начал даже подхихикивать, вернее подкаркивать себе в ус... вернее в клюв... то есть клювом. Где ж ему бедолаге было знать, что в бедной семье Зубковых никогда, никогда не говорили про золото, серебро, драгоценные камни, про кучу денег «хорошо бы свалившуюся на голову нежданно, негаданно». Нет, тема внезапного обогащения — закрытая тема в доме бабы Вали и деда Вани. Запретная даже тема. Почему? Да бог его знает! А коммунисты и атеисты они все потому что. Наверно поэтому. Так что зря паниковала чёрная блестящая птица, наши дамы на удивление легко перенесли искушение, справились с ним и тут же забыли про заманчивые для других людей самоцветы. Но не совсем. Закрывая сундук с малахитом, Алиса вспомнила сказки Бажова «Малахитовая шкатулка». Она ни один раз пробовала прочитать эту толстую книжку, да уж больно тяжелы оказались те древние северные слова для её восприятия. Но она запомнила «Хозяйку медной горы» и «Серебряное копытце». И то, по мультикам. 
Девчушечки устали, идти искать тёмные ходы-выходы не хотелось, и они уселись на казённое имущество отдохнуть. Старшая от скуки и давай рассказывать две сказки Бажова своим друзьям. Начала с копытца: 
— Жил на Урале старик бобыль Кокованя. Летом золото добывал, а зимой на козла с золотым копытцем охотился, но неудачно охотился. Удочерил он как-то раз девочку сироту Даренку... 
Семейка заслушалась. Диана и ворон хотели даже прилечь подремать на пухлых узорчатых ящиках, но вдруг со всех сторон зашуршало. И из ниоткуда возникли они — Дивьи люди. Они бросили свою горнокопательную работу и подкрались, как рыси, но на одной руке и одной ноге. Поблёскивая огромным единственным белым глазом, они внимательно слушали Алискины сказки. И судя по выражению их лиц, им нравилось! 
Дочки вздрогнули. Старшая решила не прерывать свой сказ, инстинктивно чувствуя, что именно её байки и спасают им жизнь. Обе девы зажмурились и долдонили: Диана что-то похожее на молитву, а Алиса от Бажова перешла к Фидяниной-Зубковой, а потом и к братьям Гримм. Тимофей хрипло каркал и угрожающе махал крылами — в общем, как мог, корчил из себя отважного воина. 
А когда сказочница выдохлась, замысловатая Чудь подобралась совсем близко скалолазкам и потребовала ещё сказок. 
— Хотим ещё, хотим ещё, хотим ещё! — твердил подземный народ. 
Сёстры открыли глаза. Дивьи люди оказались вовсе и не страшными, а жалкими калеками, однако очень быстро передвигающимися. Пугала лишь их одноглазость. Непривычно было это! Алиса сообразила первой: 
— Вы любите сказки? А мы как раз и боремся за будущее сказок. Проведите нас к ручью с живой водой! 
И дочечка рассказала всю их историю от начала до конца. Чуди белоглазой в диковинку рассказы долгие слушать, они кайлом привыкли махать да блестящие каменья из скал выковыривать. Окружили они человечков, обступили, стоят на «четвереньках» ждут «сладенького». Про ручей животворящий как бы и не слышат, мимо ушей пропускают. 
Дина поняла, что их на жалость не возьмёшь, и взяла ход событий в свои руки: 
— Стоп! Хватит байки баить. Покажите нам источник, тогда будут вам ещё сказки. А не покажите, хоть режьте нас, всё одно — жизнь не мила, бояре житья не дают, последнюю корову отобрали. Вот прям хоть щас режьте нас на куски, домой всё одно, ходу нету! Вот нам бы Сказочницу спасти. Токо это одно и держит на белом свете. 
Тимофей аж поперхнулся от неожиданности, Алиса сделала страшные глаза и медленно повернулась к младшенькой. Чудь удалилась думу думать. 
Думали они год. Так показалось женским желудкам, свернувшимся от голода в узел. На самом деле совещание длилось минут тридцать, не больше. А потом один из Дивьих людей снял со стены факел и вся их толпа поскакала в темноту, прорывая ход огнём. Дети переглянулись, пожали плечами, слезли с полезных ископаемых и крадучись заскользили следом. Тимофей поехал за спиной хозяйки на её опустевшем рюкзаке. 
Долго ли коротко длился их путь, нам не ведомо. Но рано или поздно, поздно или рано послышалось журчание ручья. У юных леди затрепыхали сердечки, а сгустившаяся кровь обрадовалась: «Жидкость!» 
— Вода! Живая вода! — донечки припали к земле и поползли прямо на звуки "буль-буль, буль-буль". 
"Глыть-глыть-глыть" — это пьют волшебную жидкость трое подземельных засланцев, невзирая на волшебные последствия. Дивьи люди присели рядом в ожидании долгих повестей. Когда наши друзья напились, они почувствовали прилив сил, непонятно откуда взявшуюся сытость, а ссадины и синяки зажили, мелкие ранки затянулись. Но сёстры не заметили обновление своих тел в темноте да под одеждой. Алиса догадалась: «Нужно набрать воду в термос царя-самодура!» 
Судорожно полезла его искать, потому что отчётливо помнила: его не было, когда она раздаривала подарки Песиглавцам. Скажу вам по секрету, термоса в тот момент действительно не было, он спрятался, чтобы щедрая дамская душа не всучила его собакам. А сейчас он снова материализовался. И о чудо, школьница нашла его в кармане портфеля. Она доверху наполнила сосуд драгоценной влагой, крепко закрутила крышку и надёжно упрятала обратно в сумку. А Тёмыч уселся на неё — охранять. 
Калеки вплотную упаковались вокруг сытых принцесс, весь их вид указывал на то, что без сказок незваных геологоразведчиц не выпустят на поверхность, а с образцами недр тем более. 
Посвежевшая Алиса поведала подземным гражданам всего Андерсена. Но потом её язык отказался шевелиться — устал. Одноногим бандитам почему-то показалось этого мало и они взяли пленниц в плотное кольцо. 
Тут опять Диана взяла бразды правления на себя: 
— Итак, головастики! Мы все вместе пойдём к выходу и я на ходу буду травить вам анекдоты. По другому не будет! Я уже говорила, шо нам жисть не мила, последнюю козу медведи задрали, поэтому дома делать больше нечега. Одна мысля в мозга засела: токо Сказочницу бы спасти. А так, хучь сейчас помирать! 
Алиса и Тимофей схватились за головы от таких речей, а одноглазые кладодобыватели отвалили в сторонку — думу думать. Посоветовавшись полчаса, они согласились на условия наглой гостьюшки. И обступив её кружком, медленно заковыляли обратной дорогой. 
Пошлые анекдоты Ивана Вавиловича не понравились Дивьим людям, дурацкие детские анекдоты тоже, и тогда двенадцатилетняя красавица вспомнила Валентину Николаевну, читающую им каждый вечер ясельные сказки. Вот это анекдот так анекдот! Вы только представьте себе картину: темнота, пещера, по узкому коридору ползут однорукие и одноногие человечки. В середине этого муравейника бредут две двурукие и двуногие девочки. За спиной одной из них едет чёрная, как смоль, птица. Путь им освещает слабый свет горящего факела, до жути белые глаза калик, черные бусинки ворона и зелёные глаза младшей девочки, которая громко травит сказки «Колобок», «Теремок» и «Репка». Вся процессия хохочет и просит: 
— Ещё, ещё, ещё! 
И Дианочка послушно рассказывает снова и снова эти три коротенькие сказки: 
— Жили-были старик со старухой. Вот и говорит старик старухе: «Поди-ка, старуха, по коробу поскреби, по сусеку помети, не наскребешь ли муки на колобок»... 
Так они добрались до уже знакомой светлой залы с драгоценностями. А Чуди отпускать девчонок на волю вольную, ох, как не хочется, и давай они открывать сундук за сундуком, предлагая невестам каменья самоцветные, жемчуга скатные да злата, серебра побольше: 
— Берите, берите на приданое. Али как? 
Алиса тоже умнела и хитрела не по дням, а по часам, на сеструху то глядючи. Поэтому хмыкнула, почесала подбородок и произнесла многозначительно: 
— Приданное нынче платиной берут. У вас есть платина? 
— Платина? — удивились труженики гномы. — Это белое золото что ли? 
Алиса гордо кивнула, мол, не зря я химию зубрила. 
— Ну что ж, вот белое золото, берите, — показал старейшина на самый маленький сундук (чуть пониже колена), открыл его и показал на самородки грязно-стального цвета. 
Семиклассница деловито захлопнула красивый ящик: 
— Это хорошо, что сума′ невелика, берём всё. Ключ, пожалуйста! 
Ей дали ключ, изрядно пошуршав связкой. Ученица закрыла ларчик на три оборота и засунула ключ себе в рот. Подозвала сестру, велела ей взяться за одну ручку ящичка, сама взялась за другую и... Тянем-потянем, вытянуть не можем! Тимофей от злости клюнул падчерицу в голову: 
— Зря ты моего наказа не послушалась! 
Но напрасно он это сделал. Алиса скосила взгляд, глупо хихикнула и расплылась в дурацкой улыбке: 
— Ну вот, поднять не можем! Ну ладно мы пошли, всё одно, не утянем! 

/Платина — самый тяжёлый металл после осмия и иридия. На один килограмм золота приходится тридцать грамм платины. Ну вы, поди и сами это уже знаете. Как у вас с химией, а? А с алчностью всё в порядке?/ 

— Э-э нет, так не пойдёт! — загудели рудокопы. — Возьмите с собой хоть несколько самородков. 
Старшая невестушка порылась в своих карманах: 
— А ключа нет, задевался куда-то! 
— Ну берите другие каменья иль металлы! 
А Алиса уже разошлась да расходилась после удара клювом в лоб: она ходила от ларца к ларцу и захлопывала их со словами: 
— Тут дерьмо и тут, и тут, и тут — всё дерьмо! 
Рассвирепели Дивьи люди на слова такие похабные. Да чтоб их драгоценности к навозу приравняли! Заблестели труженики «кроты» своими единственными белыми глазами, засверкали и погнали наглых девок наверх, да прочь из своей медной горы. Колесом поскакали пленницы к выходу, подгоняемые улюлюканьем и боданием голов. Радостный ворон летел впереди процессии. 
А вон и выход. Ну здравствуйте, солнышко ясное да небко былинное. 
Вот оно счастье! И счастливей этого счастья нет ничего на свете. Точно, точно! Было б солнце над головой да ветрище да спиной. А кто по подземельям не шарахался, так тот этого никогда не поймёт.


Глава 12. Двум смертям бывать


Бедняжки выбрались на поверхность, и Алиса выплюнула ключ изо рта. Она размахнулась и кинула его обратно в пещеру, из которой блестели глазные яблоки Чуди, не решающейся выбраться наружу. Но было уже поздно! Разбуженная могучей силой подземельного ключа, оказавшегося не в тех руках, великая птица Могол, разорвав по ранам-швам царство Нави, летела к маленьким человечкам, застрявшим в чуждом им пространстве и времени. 
Отбежав на некоторое расстояние от Бриллиантовых гор, путники решили немного отдохнуть: позади глупый Дивий род, впереди страшное семейство псовых, а вокруг вода. Деваться практически некуда, только лишь поспать. Силы покинули сестёр, и они упали чуть ли ни замертво меж камней, раскинув руки и ноги. Тимофей тоже, он научился подражать людям. Вообще-то, вороны — самые умные птицы, недаром говорят «мудрый как ворон», да и баба Ёжка не будь дурой, именно ворон выбирает себе в друзья. 
«Ягуся!» — вспомнил Тёмыч, дёрнул лапой от ревности к новому любимцу старухи, и захрапел почти как его бывшая хозяйка карга. 
Так вот, на спящих дочечек неслась огромная могучая птица, обладающая невероятной силой, живущая в царстве смерти, и летающая между миром Яви и миром Нави. Сокровища Причудья были растормошены плутовками из внешнего мира, и тем самым нарушился «Вечный Покой», настолько вечный, что драгоценные каменья — «проводники добра и зла» вдохнули в себя людской дух и испустили тончайшие тревожные сигналы лучи, которые тонкой струйкой вырвались наружу и добравшись до царства мёртвых, разбудили дремавшую на углях зловещую птицу Могол. 
Она закрыла своими крылами небо над Пёсьим островом, солнце померкло. Песиглавцы кинулись в рассыпную без всяких думок в голове, инстинктивно. А впрочем, куда им деваться было? Припали к траве и лежат. Но летяге-смерти сегодня понадобились не они. Высмотрев меж камней двух распластавшихся клух, Могол стремительно опустилась, одной лапой вцепилась в тело Дианы, другой подцепила Алису и взвилась ввысь. У Тимофея от страха выскочила из горла живая жаба, проглоченная им перед сном. Чёрный друже перекувыркнулся через себя несколько раз, очухался, осмотрелся и тоже поднялся в небо — догонять зловещую птицу. Он устало махал постаревшими руками-крыльями, он то знал, что встреча с такого рода нечистью уж точно ничего хорошего не сулит. 
Девчонки открыли глаза, узрели под собой постепенно меняющийся ландшафт: вода, болота, тундра, лесные массивы, и подумали, что это сон. И даже заулыбались, попробовали махать руками, «ласковых» когтей чёрной птицы они почему-то не чувствовали. Но ветер! Очень сильный ветер, размахнулся и ударил в принцесс наотмашь, с размаху, не дал даже дышать, он очень быстро привёл их в чувство. Несчастные ужаснулись, подёргались, огляделись, заметили друг друга и обречённо повисли в железных тисках. Одна единственная мысль старшего ребёнка проделала синусоиду: «НеТ, нЕт, НеТ, нЕт, НеТ, нЕт!» — и затухла. 
У бывшей кошки мыслительные процессы спутались в клубок, а потом сжались в точку и выстрелили изумительно ровной прямой линией: «Всёэтоконец.» 
Тимофей отчаянно пытался догнать полонённых женщин. Большие слёзы капали из его смоляных глаз и соприкоснувшись с сырой землёй, превращались в бусинки чёрного опала. 
«У меня окромя них никого нет, у меня окромя них никого нет!» — твердила махонькое крылатое существо и всё роняло, и роняло вниз бесценные слёзы-камушки. 
Ну вот и Заболотье осталось далеко позади, а леса тёмной Руси сменились бескрайними полями, и это значило, что навья ведьма размахивала руками-парусами уже над Сечью Богатырскою — самым печальным местом в сказочной стране. Там битва — мать родна, а кровушка — красна жена. 
Да, конечно. Вон и тёмная монгольская рать, пыль подымаючи, наползает на... Да что ты? На могучих сильных русских богатырей. Те держат оборону своей заставушки, а может просто озоруют — удаль молодецкую разминают. В общем, сверху не разберёшь. 
Могол хищно окатила угольным взором семь добрых витязей и начала посадку прямо в гущу улюлюкающей орды. Ан нет, она не дура давить мразью мразь! Птица разжала когти и кинула человеческих детёнышей прямо на сабли вострые да под копыта быстрые. 
Ох, лежат две буйные младые головушки, алой кровушкой истекая. А сила темная вдаль ускакивает, прямиком на стрелы да на копья богатырской дружинушки. Могучая ведьма Могол, выполнив великую миссию, шлепает крылами «ах-ах-ах», улетает в свой Навий мир, приговаривая: 
— Вы не суйте свой нос куда не просят вас, нечега смердам знать более, чем им знать положено! 
Уселся Тёмушка на бездыханные тела красавиц и зарыдал громче-громкого, пуще прежнего, горше горького: 
— Ну вот, ну вот, а вы говорили, что бессмертные! А где бессмертие ваше? В реку кануло, в реку кануло в тую Смородиновую, да под куст ракитовый закатилося! 
Так причитал бы он долго, да время шло, колесом смешным катилось, в его масюсенькие ушки прикатилось «динь-дон», зазвенело легонечко: 
— Ты пошто сидишь дурень дурнем, пень пнём, песни тяжкие поёшь, весь бел свет во гроб сведёшь, там флакон с живой водой, его живенько открой да напои деток, глупых малолеток. А то времечко уйдёт, их дух с собою заберёт! 
Встрепенулось несчастное пернатое, полезло клювом доставать термос с живой водой из кармашка рюкзака. Ан нет, никак! Закрыла Алисонька его на замочек. Всплакнул посеревший ворон ещё раз, взмыл в небо синее, огляделся. Видит, бой идет. Взмахнут богатыри мечами один раз — улочка, взмахнут второй раз — проулочек выстилается из тел ворогов. Сила тёмная уменьшается. Свёл ворон взгляд в одну точку и стрелой калёной помчался на самого жирного русского ратника! Сел ему на плечо и шепчет, мол, печаль-тоска легла землю чёрную, красных дев положили злыдни-недруги ни за что, ни про что, лишь за очи ясные да за невинен лик. 
Илья Муромец речами посланца проникся: 
— А не шуткуешь ли ты, дружище Ёжкино, ни придумываешь чего сгоряча? 
— Да я давно уже не друг бабы Яги, обзавелась она другим сотоварищем. Две сиротинушки у меня на попечении. Да вон они там мёртвые лежат, живой водицы просят, что в их суме упрятана да замком-молнией застёгнута! 
— Молнией, говоришь? — потёр Муромец ус и ткнул легонечко копьём булатным во спинушки своих дружинничков. — Сшибай маголку всех до единого, на семена не оставляй никогошеньки! 
И пошла тут сечь! Голову свою беречь никто и не отважился даже. В пять минут расправились отважные воины с набегами, с теми что с восточной сторонушки пёрли. И побрели у супротивника доспехи да сабельки собирать, дабы перековать их себе на кольчужечки. А заодно и павших дщерей высматривать. 
Наткнулся на них Микула Селянович, склонился низко-низко и возрыдал. Сто лет и сто веков он, окромя поляниц удалых, женского полу не видывал. А тут ещё и младые. Павшие лежат, косы русые во глине да в сукровице. 
— Ой горе мне, горе! Грех то какой, грех! Давно я говаривал, шо побоища наши потешные добром не кончатся. 
Отпихнул его Илья от тел несчастных дев, порылся толстыми пальцами там, куда ворон клювом указал, расстегнул замочек, достал термос с живой водой, встряхнул его три раза, открутил крышечку, налил в чашечку и смочил губы синие у отроков бездыханных. 
И о чудо! Захлопали веки у Алисоньки, захлопали веки у Дианочки. И тут же зажмурились со страха. А и как тут не испугаться? Семь воинственных рож склонились удивлённо на бедными дитятками и что-то лопочут про погубителей, да так тяжко вздыхают смрадом нечищеных зубов, что впору опять в глубокий обморок упасть. Но по подружкам запрыгал их верный Тимофей и произошло второе чудо — сестрёнки заулыбались. Богатыри загигикали от счастья. Дети тоже. 
Подхватили воины юных дев на руки сильные, уселись на своих бурушек и поскакали на заставушку — болезненных выхаживать, целебными отварами отпаивать, одежонку замусолену отстирывать да тощеньких спасёнышей откармливать. 


Глава 13. На богатырской заставушке

А заставушка богатырская вон она, недалече стоит. Ну как застава? Целая крепость оборонная! А внутри город. Ну как город? Городишка для сказочных богатырей непобедимых. Там и терема, и постройки хозяйственные, и конюшни для коней верных да для кобылушек застоялых. Ноздрями фыркают, пшеницу белояровую едят. Токо кто пшеницу ту сажает? Неведомо. Мужика вокруг не видать. Ах да! То Микулушка Селянович балуется, пашет наш оратаюшка, забавляется, как от ратных подвигов отдохнёт. А потом и козочек сядет доить. О! Как надоит, погреба от сыров ломятся, крынки стонут: краями жирно-жёлтыми, молочными в рот просятся, прокисают. В общем, сыто живут наши воины, на жизнь не жалятся. Мечи да щиты куют и лес валят на колышки-заборышки, а то и кашу пшенную варят: сами едят, нахваливают, голубей почтовых кормят да про своих бурушек, сивушек не забывают. А ещё котов-ведунов, да верных псов холят и лелеют, лесным зверям обидушку не дают. На волчью сыть лишь хазара и кидают, ведь те хуже всех: и татара хуже и могола, и печенега, и половца. Но то история долгая. Нам сегодня не о том речи дивные вести. 
Вот привезли сахалинских красавиц вояки к себе домой. Первым делом за стол посадили, яствами завалили, представились:
— Илья Муромец я, крестьянский сын.
— Чурило Пленкович с тех краёв, чи Крым.
— Михаил Потык, я кочевник сам.
— Алешенька Попович хитёр не по годам.
— Святогор большой — богатырь-гора.
— И Селянович Микула — оратай. Плуг, поля.
— Ну и Добрыня Никитич рода княжеского.
— С князем киевским пил да бражничал!
И дружиннички заржали, как кони резвые. А что им ещё делать, мордам холёным?
— Вы, дочки, кушайте, их не слухайте, нагутарят они тут вам всякое непотребное, — нахмурился Илья Муромец.
И дети налегли на богатый, сытый стол. Дичь, рыба, хлеба, потроха, квашеная капуста, каши, разносолы, пареная репа и молоко! Не знали девочки до этого момента, что ненавистное и такое вонючее козье молоко покажется им раем небесным. 
— Попрошу бабушку козу завести, — мурлыкала Диана от удовольствия.
— Ага, — вторила ей Алиса. — Токо ты это, веганка. Забыла?
— Угу.
А Тимофей важно расхаживал по столу и клевал всё подряд. А потом и вовсе закатился в жалобном курлыканье, страдая от несварения в желудке. Его напоили тёплой водой и отправили спать на лавку.
Доченьки наелись и оглядели богатырский терем. Всё в нём было такое большое: и столы, и табуретки, и полати, а печь так та вообще, как дом Зубковых во Мгачах. Хозяева даже для сестёр положили несколько подушек на стулья, чтобы они достали до стола. 
Богатыри загребли наевшихся гостей в охапку и понесли в баньку. Алёша Попович кинулся их было попарить, да девушки прогнали его прочь:
— У нас не положено, у нас бани раздельные!
— Брысь, поди срамно у них совместно париться! — оттолкнул его Добрыня и вежливо постучался в дверь, — Одежонку киньте постирать.
Принцессы разделись и выкинул наружу свои грязные шмотки без угрызения совести: мужланам стоялым всё равно удаль девать некуда — постирают, не переломятся. И давай мыться, париться, вениками друг друга нахлёстывать.
— Хорошо!
— Ещё бы!
А пока девы красные купались, их походная одежда как бы сама собой в корыте отстирывалась, шлёпалась, полоскалась в могучих руках Михаила Потыка. Вот на этот плеск и сбежались остальные богатыри, побросав дела хозяйственные. 
— Невидаль то какая, бабы к нам в гости пожаловали!
— Да не бабы, а щеночки малые.
— Дитятки, две щепы, не более.
— Тростиночки, худы да замусолены.
Пока мужской род обсуждал женский, сёстры вывалились на свежий воздух чистые, румяные, простыночками обмотанные. И раскрыли рты от удивления — столько воинов-великанов они в жизни не видели и даже на картинке. А детинушки богатырские, смущаясь, назвали себя да низко кланялись:
— Балдак Борисьевич, Бова Гвидонович, Бутман Колыбанович, Булат Еремеевич, Василий Буслаев, Василий Игнатьевич, Волх Всеславьевич, Глеб Володьевич, Данила и Никита Денисьевичи Ловчанины, Дунай Иванович, Иван Гостиный сын, Иван Годинович, Михайло Данилович, Калика богатырь, Колыван Иванович, Константин Саулович, Михайло Петрович Казаренин, Пётр и Лука Петровичи — королевичи из Крякова, Рахта Рагнозерский, Садко Новгородский, Самсон Самойлович, Сухмантий Одихмантьевич, Соловей Будимирович, Ставр Годинович,
Хотен Блудович, Дюк Степанович, Василий Казимирович.
— Всего нас тридцать шесть славных витязей. А вас как звать-величать, девицы заморские?
И Алиса придирчиво оглядев великанов-буянов, завела свой привычный рассказ: кто они такие, откуда идут и что делают здесь, в суровом царстве-государстве, да куда путь держат, чего несут, кого спасать им понадобилось. Мужчины присели прямо на траву и внимательно слушали, а по ходу пьесы то реготали, то плакали. Сказочницу они знали, кивали башками аршинными:
— Помочь старушке надобь! Да, да. А то как же?
Диане по сто раз одно и тоже слушать было скучно, и она отправилась заставу осматривать, кошечек гладить, собак стороной обходить, к лошадкам присмотреться, коз за титьки подёргать, да свою высохшую одежду с верёвок снять.
— Пойдём одеваться, — потянула она рассказчицу, едва та успела захлопнуть рот.
Мадемуазели оделись в баньке и вышли оттуда тоже... Ну типа победительницами всех драконов на свете: модные камуфляжные курточки и штаны так и пищали от лёгкого ветерка: «Мы солдатки хоть куда, нам война — пустяк, игра!»
Богатыри заулыбались:
— Вот это по нашему!
— На поляниц удалых уж дюже похожи!
— Есть такое.
— А где ваши поляницы? — поинтересовались девчонки.
— Ну дык это, на своей заставушке сидят, нас к себе не пущают.
— Во-о-он там они, за Чёртовым пригорком живут. А с нами токо бьются и махаются, ежели близёхонько проезжают.
— С мужицким родом не знаются, гордыя!
Дети-милитари вгляделись в тот пригорок: нет, не видать отсюда бабьего поселения. Но так как у сестрёнок мать, как грибами, проросла былинами, то Алиса уже знала кое-что. Она сощурилась и многозначительно произнесла:
— А почему в наших книжках половина из вас женились на бывших поляницах?
Мужики хмыкнули, крякнули, почесали репы, развели руками: не знаем, мол.
— Зато я знаю, — буркнула младшенькая. — Цветы в лапы и вперёд! Тоже мне, ухажёры!
— В руки, — поправила её старшая.
— Во-во, в руки. Как маленькие, ей-богу!
— Ну слава Ладе, супруге Сварога, — выдохнули богатыри. — И что, помогут нам забрачеваться цветы эти?
Алиса внимательно оглядела двор:
— Не помогут. Надо поляниц мясом задабривать, а также блинами, пирогами и творогом.
— У-у, пробовали, не берут! У них и своего добра хватает.
— И от кольчужных изделий напрочь отказываются!
Алиса вспомнила, что дамы любят украшения, но в памяти тут же всплыли сундуки с самоцветами Чуди белоглазой. Её затошнило и она промолчала о бриллиантах там всяких.
Диана же припомнила: из каких огромных безобразных чашек, сделанных на скорую руку, кормили её былиннички, и её тоже затошнило (а может, как веганку, молока напившуюся), но она твёрдо сказала:
— Женщины любят роскошную посуду.
— Ах да, — сообразила Алиса. — Ну такие чашки, кружки узорчатые, блюдца ажурные, бокалы хрустальные, кастрюльки сердцу милые. Наши тётеньки аж пищат, когда в магазинах фужеры рассматривают.
Зачесали лбы дуралеи-вояки, задумались:
— Про хрусталь нам не ведомо.
— Но красивую посудину выковать смогём!
— Смогём, смогём!
И убежали богатыри в наковаленки — отливать да чеканить медные чашы, гравировать узоры на серебряных кубках, котелках, ножах и ложках. Уж больно они жениться хотели!
Но не все убежали, семь спасителей остались развлекать боярышень, байки баить да на гусельках яровчатых играть. 
— А передайте вы, милашки, нашей несчастной Сказочнице новые истории. Как прозреет, пусть их в амбарную книгу и запишет. 
— В летопись.
— В рукопись.
— Мы их сами придумываем. Правда, правда!
И завели они свой первый сказ:

— О ТОМ КАК БОГАТЫРИ ЗА СЧАСТЬЕМ В БОЛОТО ХОДИЛИ.
— А на что нам, богатырям, счастье далося? Едем туды-сюды, бьёмся и без него не сдаёмся! 
— Не, о счастье мы ничего не слыхали. Поехали что-ли, его поискали? 
— Сказали искать, значит, надо. 
— Найдём, нам же будет награда! 
Собрались, отправились в путь: по полям, по лесам прут, не продохнуть! Лешего встретили, видели и русалку, Мамая ещё раз убили, не жалко! А про счастие слухи не ходят. Богатыри по болотам бродят. Наткнулись на водяного: 
— Где счастье зарыто? 
«В броде!» 
Ну в броде, так в броде — полезли в болото. Вот дуракам охота! Увязли в трясине, стоят, по сторонам глядят: не квакает ли поблизости счастье? К ним цапля носатая: «Здрастье, знаю я вашу беду, увязли по самую бороду! Кто же спасёт вас теперя?» 
— Слетай, Цаплюшка, позови Емелю! 
Цапля покладистой оказалась, долго не пререкалась, а в путь отправилась за Емелей. Летала она две недели. Это время Богатырям показалась адом! Погибли б с таким раскладом, да Емеля парень отзывчивый, (он лишь к печи прилипчивый) доехал на печке к болотцу быстро и вытащил сталкеров коромыслом. 
— Вот это счастье! — богатыри вздохнули, когда от грязей лечебных отдохнули. 
— Да, да, и народу поведаем где счастье сидит, кем обедает, — поскакали добрые витязи дальше. 
А цапля крылами машет и курлычет тревожно: «Спасать дураков разве можно?»


Глава 14. У богатыря без зазнобы жизни нет 


А вторая сказка была такая: 
— КАК ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ В РОСТОВ ЗА ПЛОВОМ ХОДИЛ. 
Дело было почему-то в Ростове. Пошёл Добрыня туда за пловом, там восточное блюдо научились готовить. Грех не попробовать, а попробовать стоит. Попёрся во двор к ростовскому княже: 
— Кто меня пловом обяжет? 
Ну, пловом не обязали, а повязать, повязали. А как повязали, плачет: 
— Я пожрать пришёл, а вы так, значит? 
— Ах, пожрать он пришёл! А мы то глядели: гора прёт! На всякий случай оковы надели. Развязывай его, ребята! Плов готовь, Добрыня невиноватый. Лиха беда — лишь начало. Мы, ростовские, хлебами встречаем (ну если не сразу, то позже) и угощаем пиром почёстным! 
А у князя глаза соловелые, щёки от вин раскраснелые, брюхо откормлено. И дочка его помолвлена за купца непростого, за Тугарина-змея плохого. Князю эта женитьба не нравится! Ведь Тугарин всё время буянится: то деревню какую спалит, то Ростов по бокам подпалит. Даже войско его боится, он на зверя похож и бриться сроду не собирается. Княжья дочка слезой умывается. Пока пир почёстный гудел, да плов Добрынюшка ел, припёрся Тугарин на праздник, сел за стол, умял плова тазик. Добрыню сие разозлило: 
— Некрасиво так есть, некрасиво! 
Отрыгнул на него Тугарин и меж глаз богатырешке вдарил. Никитич согнулся разочек, разогнулся, разобиделся очень, схватил змея и давай вертеть! Повертел, покрутил да позволил лететь до самого Киева-града, до богатырской заставы, там рады будут новой забаве поляницы удалые. 
— Они у нас незамужние, может, нам по случаю нужные? 
А как Добрынюшка змея закинул, так проклятый век сразу сгинул. Разгулялся ростовский люд: 
— Где тут плов за так раздают? 
Князь на Добрыню Никитича ни нарадуется, сватает ему дочку свою. Тот не отказывается. 

Заскучали богатыри, пригорюнились. А Алиса с Дианой уже спали сладким сном, посапывали, яко птенчики малые. Отнесли рыцари их на перины белые и тихонечко вышли во двор — мечтать о чём-то своём, небывалом, несбыточном. Тимофей же, наоборот, выспался, переварил всё, что напихал в своё брюхо и ползком пополз подслушивать богатырские разговоры. Вскоре ему стало понятно, что мужланам очень срочно понадобились жёны да детки малые, и они даже подарки приготовили невестушкам по совету хозяйственной Алисы и любительницы всего прекрасного — Дианы. Ворон поморщил скудный лобик и разбурчался: «Ой, ну что ты! Нунь обдетиниться былинным приспичило. А то! Кто же будет воевати опосля их смертушки-коловертушки? Хотя...» 
Чернь крылатая никогда не видела поляниц вблизи. Только по наслышке о них и знала. 
«Любопытно было бы взглянуть на воинственных баб!» — подумал ворон. 
А вслух промолвил: 
— Эх, хлопчики сотрапезнички, как к девам ратным соберётесь, возьмите-ка вы с собой моих сиротинушек. Давать советы они мастерицы, вот пущай дипломатами меж двумя враждующими сторонами и выступят. Оно ведь знаете как: девка девку всегда поймёт! 
— Шо? — опешили вояки. 
— Я говорю, возьмите нас с собой к зазнобушкам в качестве переговорщиков. 
— Чё? 
— Ну типа сватов. Чего тут непонятного? 
— А-а! — дурьи головы поняли, наконец, ход мыслей мудрого ворона и согласились. — Возьмём, отчего ж не взять. 
— Угу, — махнула клювом птичка и полетела осматривать мужицкую заставу. 
— А не крылатый ли это шпион бабы Яги? — задумался Святогор. 
— Плевать, — отмахнулся Василий Буслаев. — Яга у нас где сидит? 
— Где? 
— В моём могучем кулаке! 
— Ну да, ну да, — согласились дружиннички. — Нам Яга, что мышь писклявая. Возьмём с собой малышек. 
— Значит, так тому и быть! — поднялся Чурило Пленкович. — А теперь айда спать. 
Разбрелись воины по теремам, по тёмным горницам, завалились кто на лавку, кто на полати, а кто и на кроватушку. И задрожала сыра земля от храпа богатырского! Тимофей аж с дозорной башни свалился: 
— И какие жёны с этими увальнями уживутся? 
— С такими же, как они сами! — фыркнули лошадки в стойле и захрапели ничуть не слабее своих хозяев. 

Взошло красно солнышко, и петухи Микулы Селяновича залились золотистыми голосами, не оставив ни единого шанса дрыхнуть всем тварям дрожащим на сто миль вокруг. Им завторили петухи из-за Чёртова пригорка, из заставушки поляниц. Заулыбалось красно солнышко, кинуло яркие лучи в спаленку гостьюшек заморских. Вытаращила глаза Алисонька, вытаращила глаза Дианочка. Закрыли они белыми ручками свои ушки малые: 
— Невыносимо слушать! 
— Похоже на кукареканье петухов. 
— Динозавры это. Куры так не поют. 
Упали со страху и курочки с насестов — проснулись, значит. Петюни успокоились. Продрали очи ясные все витязи ратные. Побежали баньку, потом за столы с яствами и на стройподготовку... Ан нет. Солёными огурчиками с румяной картошечкой сахалинок угощают, да льстят и челобитничают: 
— Гой еси вы, девы красные! Соблаговолите нас спровадить к поляницам удалым в качестве дипмиссии, а ежели попроще, то будьте нашими сватушками. 
— Сватами, то есть свахами. 
— Сосватайте, то бишь, нас. У вас речи умные. А баба бабу завсегда поймёт. 
Тимофей слетел с частокола, откуда он осматривал местность, залетел в косящато оконце и уселся на буйну голову Алисе: 
— Соглашайтесь. Прошвырнёмся туда-сюда, на женщин-воинов посмотрим. 
Буйной голове такая идея вовсе не понравилась: 
— Нам спешить надо, Сказочница ждёт, слезами утирается. 
— Успеете поспешать, обернёмся пуще ветра. — положил конец размусоливанию Дунай Иванович. — А как подсобите нам, так и отвезём вас быстрее стрелы калёной к вашей Сказочнице! 
— К нашей общей Сказочнице, — поправила его Диана. — Это шантаж? 
Богатыри утвердительно кивнули подбородками, схватили в охапку дочек, а также изделия кованые — подношения невестам. Вскочили на коней резвых и поскакали. В караульщиках оставили лишь Балдака Борисьевича от роду семилетнего. Мол, мал ещё, рановато ему женихаться. 
А как поскакали, только пыль столбищем встала, да голосили козы не доеные. 
— Балдак и подоит, — надеялись.
— Меня забыли! — хлопал крыльями чёрный друже, догоняя подружек. 

Чёртовую сопку в два счёта обогнули и приехали. Застава поляниц почти ничем не отличалась от заставы богатырей. Ну забор размалёван да цветаст, ну скатерти на столах, занавесочки на окнах вышиванные. А так всё то же самое. Даже и описывать не будем. Время, как говорится, дорого: Сказочница ждёт, рыдает слепошарая. 
«Туки-туки» постучались женихи в деревянные ворота, которые нашим девочкам показались выше неба. Тишина. И тут с караульной вышки раздался голос-гром: 
— То ни рысь пробегала, рыкнула; ни лиса проскакала, тявкнула; ни медведь прокосолапил, взревел; а то тридцать пять козявочек к стенам наших прилепилися, а в наездничках у них муравьишечки. 
— Ты другим стихами песни пой, коровка божия! — закричал на неё гусельник Садко, за обидушку да за злобушку пробрали его речи насмешливые. — Открывай ворота, а то выломаем. 
— Кто же так женихается? — засмеялась Динка. 
— Тс-с... — зашипела Алиса на великовозрастного дурня. — Вы отъедьте подальше, поклонитесь низко и скажите, что приехали в гости с подарками. 
Скривили богатыри губы сальные, сжали скулы злые, но сделали, как велела молодая сваха. Отъехали они на сто аршин, слезли с бурушек, поклонились низко-низко и возговорили сладко-сладко: 
— Гой еси, поляницы удалые! Встречайте добрых витязей расстегаями да супом гречишным. Мы явились к вам не с пустыми руками, а с приданым — с посудой резной, узорчатой, краше на всём белом свете нету. 
Заинтересовалась с вышки-башенки поляница, высунула свой шелом наружу: 
— А для кого приданое это? 
— Для вас. Надумаете замуж выходить за кого, так и будет с чем к молодым мужьям в дом идтить. 
— Замуж? 
— Замуж. А чё тут такого? 
— А за кого замуж? 
— Ну не знаем. За кого захотите. 
— Вы что ли женихи? 
— Ну может и мы? А чем плохи то? 
Залился шелом пляницы звонким хохотом и исчез. Ждали богатыри долго. День. Два. Три. Стучались, скреблись в дубовые двери оборонные; припасы, с собой прихваченные подъедали, да новые сказки нашим детушкам рассказывали: 

— БОГАТЫРЬ И СИЛА СИЛЬНАЯ. 
— Ты покуда, воин, скачешь? 
— Покуда умом не тронулся. 
— А куда путь держишь, не скажешь? 
— На Кудыкину гору. 
— Понятно. 
— Понятно, так и проваливай! 
— А ты меня идти с собой не отговаривай. 
— Вот чёрт чумной привязался! 
— Ты, рыцарь, сам в любови мне признался. 
— Когда ж это было? 
— Сам намедни возжелал: хочу, чтоб сила меня любила. Вот я и есть твоя Сила могучая! 
— Что за зараза скрипучая за мной увязалась? Хочу, чтоб ты отвязалась! 
Как сказал, так и стало: Сила сильная от него отстала. Стало плохо герою сразу, пошёл искать на себе заразу, лопнул блоху, две. 
— Всё не то! Что за тяжесть во мне? — развернулся, домой поскакал. 
Забыл, покуда скакал. А дома жена с пирогами, тесть с ремнём да тёща с блинами. Хорошо! Да так хорошо, что больно. Не думал воин о воле вольной больше никогда в жизни, Кудыкину гору не поминал, он и так всё на свете знал. А силищи лишней нам отродясь не надо, нам со своей нет сладу! 

Вздохнули богатыри ещё раз, приуныли, заскучали, размечтались о жёнах с пирогами. А солнце хмурится, к закату клонится. Разморило нашу братию. Хотели уж было прилечь, но тут высунулись из двухкольчатого забора шеломы поляниц удалых и запели: 

— Не отдай меня, мать, за рубеж умирать! Не отдай меня, отец, заграницу под венец! Не отдай меня, родня, я у вас чи как одна! Не пущайте меня к князю — чужеземнейшей заразе! Двери позапирайте, никуда не пускайте! Замков навесьте, на каланчу залезьте и смотрите в поле чистое: не идёт ли сила нечистая во главе с князем Володимиром да с воеводой Будимировым. Как увидите их, так кричите, скоморохи из ворот выходите и спляшите же пред дураками, замордуйте моими стихами! И падёт князь, падёт войско! А вы силок бросьте на Будимирова, богатырешку всеми любимого, и волоком к нам тащите, да под замки заприте вместе со мною, красой молодою. А там и за свадебку хвалёну да сладеньку! Гуляй Россия без Будимира! 

— Славно придумали! — заломил соболью шапку Соловей Будимирович. — Токо вы всё об старинке поёте. Нет уж давно моего тятечки в живых. Отворяй запоры новому поколению, так сказать! 
Ворота подумали маленько, помолчали и с тяжким скрипом начали потихоньку отворяться. 


Глава 15. Баю-бай, богатырь засыпай 


Створы отворились, дубовый тын охнул и встал крепче прежнего. Под кровлей ворот заблестели тринадцать маковок могучих шлемов девок-воинов. 
— Свят, свят, свят! — перекрестился богатырь Калика. — Чёртова дюжина, пойдём до дому от греха подальше. 
— Погодь, не спеши, — остановил его Бова Гвидонович, тому в опасную затею пускаться было не впервой. — Войдём тихонечко, полобызаемся с девицами и назад. Сидеть у них до петухов никто ж и ни неволит. 
— Ни неволит, — охнули тридцать пять отважных воинов и полезли целоваться с поляницами удалыми. 
Девки долго отплёвывались и утирали сахарные уста платочками. 
— Заходите, люди добрые, берите что хотите, — подлетел к богатырям Тимофей, он обследовал хозяйство поляниц, пересчитал их добро и остался довольным. 
— Пш... — шикнули на него маленькие хозяйки. 
— Как вас звать-величать, красавицы? — обратился Василий Казимирович к большим хозяйкам подворья и поклонился низко-низко. 
Остальные мужланы, глядя на него, тоже отвесили поклоны и по очереди представились длинным списком своих имён. 
Воительницы хмыкнули и тоже назвали себя поимённо: 
— Василиса Микулишна, Настасья Микулишна, Настя Королевична, Златыгорка, Савишна, Марья Моревна, Хозяйка яблочек молодильных, Девка-Турка, Марина Игнатьевна, Мария Лебедь Белая, Девушка-чернавушка, последняя Амазони, Казачка-наездница. 
Илья Муромец спрятал в ножны свой ножище-кинжалище, махнул плечом аршинным и достал из сумы подарки дивные — расписную посудину. 
Ой, что тут сделалось с хоробрыми воительницами! Заверещали, побежали на блескучие серебро и медь, выбитые узорами. Расхватали столовые приборы и в горенку! Токо женихи их и видели. 
Ну что делать? Слезли мужчины с коней, отпустили их на вольные хлеба попастись, а сами побрели вслед за вороном хоромы богатыш осматривать, починять то что завалилось, перекосилось, прогнило да заплесневело. Только не успели они ничегошеньки, ночь накрыла деревеньку. А раз поляницы в дом не зовут, деваться некуда, улеглись плотники на ступенечках терема самого справного. Алису и Диану укутали плащами походными, да и сами задремали. А чёрный разведчик юрк под дверку, на одной петельке болтающуюся, и айда подслушивать под столом разговоры дев сердцекаменных. 
Девы же подарки рассмотрели, расчувствовались, всплакнули даже, налили в кубки новые зелена вина, пригубили и призадумались: 
— Чо делать с богатырешками будем? 
— В полон взять! 
— Прополоть наши грядки их обяжем. 
— Пущяй починят то что хотели, а опосля усыпим их медовухой терпкою и убьём сгоряча, да как бы понарошку. 
На том и сговорились девки сильные, разошлись по теремам и легли почивать. 
Дюже не понравилась Тимофею их задумка несусветная. Прокрался он к богатырям, тюкнул по лбу Муромца и рассказал ему всё. Нахмурил брови Илюшенька: 
— Приляг, утро вечера мудренее. 
Утро вечера оказалось и впрямь мудренее: запели первые петухи (в ужасе подскочили сахалиночки) потом вторые запели и третьи. Проснулось войско-рать. Подмигнул воевода ворону и распределил фронт работ промеж своими дружинничками. 
Ох, как быстро замелькали богатырские руки, замахали невесть откуда взявшиеся топоры. Раз и два, и три — всё готово, посмотри! Засияли, заблестели терема, амбары, свинарники и конюшни в славном поселении удалых поляниц. Алиса с Дианой лишь успели до колодца добежать и умыться, да выслушать вещания пернатого друга о коварных планах воинственных ведьм. 
Как утёрли мужики после работушки лбы потные, так на расписное крылечко и вышли девы-павы не в наряжищах-кольчужечках, а в белых платьях, на руках несут хлеб с солью, низко кланяются, зовут работников завтракать да испить мёда сладкого. 
А воевода дружину взад ворочает: 
— Мы это, пойдем во поле чистое, цветочков лютиков нарвём и вмиг верстаемся! 
Такая идея понравилась всем враждующим сторонам. Побежали богатыри за ворота по зелёной травушке. И давай ромашки, лютики срывать да в букеты складывать. А Илья подозвал к себе девчонок-мгачинок и шепет им (ворон подслушивает): 
— Как напьются мои соратнички зелья лютого, уснут вечным сном, так вы плесните в кружечку живой воды, да смочите ей их губы сладострастные. 
— Может, поскачем отсель? — забеспокоилась бывшая кошка. 
— А не лучше ли всё рассказать твоим названным братьям, дабы избежать беды? 
— Ай да молодцы! — отвечает им Муромец. — Гутарить по нашему вы уже научены, а вот в психологии богатырской до сих пор не кумекаете. Богатырь, он же пока палицей по носу ни получит, не уразумеет ничегошеньки! 
— А-а, — девочки сделали вид, что им понятна мысль воеводы и стали беспокойно срывать цветок за цветком. 
— А мы справимся? 
— А то как же! — хмыкнул Илья, игриво засвистел и тоже сорвал цветочек. 
— Не свисти, денег не будет, — нахохлился Тимофей, отчаянная идея воина ему дюже не понравилась. 
Диана посмотрела на облака, вдохнула и спросила неизвестно у кого: 
— А почему небо перестало былины рассказывать? 
— Потому что вы сейча не в Заболотье находитесь, а в Сечи Богатырской. Тут и так каждая травинка былинкой пахнет. 
— Ну да, наверное, — погрустнела Алиса, предстоящая гибель друзей не очень то радовала детское сердечко. 
Вот и пышные букеты готовы, глаза мужицкие горят. А кони сытые в сторонке фыркают, головами мотают, хозяевам как бы говорят: мол, не люба нам ваша затея. 
— Баста, айда во двор пировать да праздновать! — воскликнул Дюк Степанович. 
И толпа с гиканьем бросилась к невестушкам, к хлебу с солью, к столам накрытым яствами. 
Битый час шёл пир горой: рот пошире открой и никогда не закрывай, может, влезет каравай, а если влезет два, то так и знай, пришла беда. И беда пришла. Напившись отравленной бражки, мужланы жутко устали и упали замертво прямо на накрытые столы. Алиса и Диана, по плану Ильи Муромца, спрятались в сараюшке. К ним прилетел шпион ворон с докладом: 
— Наши други спят мёртвым сном, а поляницы волокут их к помойной канаве на долгое, так сказать, хранение. 
— А Муромец, а Муромец?! 
— Тот храпит пуще всех. Он мёд пил и мне подмигивал: мол, откачают нас девчата, а удовольствие получить завсегда надо! 
— Госпадя! — заломила руки Диана. — Таких пьяниц даже во Мгачах днём с огнём не сыщешь. 
Алиса зыркнула на неё горьким взглядом: 
— Много ты о Мгачах знаешь! Малявка ещё. 
Стемнело. Богатырши-ведьмы отправились баиньки. А маленькие диверсантки крадучись поползли к канаве. В зловонной жиже валялись-отдыхали хмельные воины. Девочки побили их по щекам, потормошили, пощупали пульс. Пульса не было. Старшенькая судорожно покопалась в своём портфеле, достала термос царя-самодура, попробовала открутить крышку-кружечку, та не поддавалась. Алиса поднатужилась и использовала всю свою мышечную силу. Крышка ни в какую! За Дело взялась Диана. Кружка ехидно не сдвигалась с места. На глянцевой поверхности сосуда проявилось лицо Ивана-царевича, подмигнуло внучкам и исчезло. Обескураженные девчонки потрясли термос ещё пару раз, всплакнули, и по просьбе крылатого советчика, запихали его обратно в рюкзачок. 
— Выползайте подобру, поздорову на свежий воздух, в поле, — прокаркал ворон. 
— А как же богатыри, кто им поможет? 
— Сами виноваты. 
— Мы не можем уйти, бросив друзей в беде! 
— Пропоют петухи, выйдут утречком поляницы проведать своих женихов, а тут вы сидите. Кинут они вас в раскалённую печь, как соперниц неугодных. И термос ваш туда же. Кто тогда Сказочницу спасёт? 
— Как же быть? 
— Я сказал, они сами виноваты. Теперь пусть дохлые и валяются на съеденье воронью. Нашему брату тоже питаться чем-то надо! 
Девчата не оценили чёрный юмор чёрной птицы, но бывают в жизни непреодолимые обстоятельства, и тогда нужно сделать выбор. Такой особый вид выбора: какую сторону его ни сделай, он будет терзать совестью до самой смерти. И неважно, близка ли смерть иль далека. 
Подумав ещё немного, дочки выбрали сперва помочь маме, то есть старушке Сказочнице. Собрав всю свою волю в кулак, малышки закрыли глаза всем богатырям, и мучимые совестью, побежали к воротам. Ворота грозно покосились сквозь мрак на беглянок и звякнули железными запорами. 
— Закрыто! — охнули сёстры. 
— Не зря я тут обследовал каждый уголок, — мурлыкнул Тёма. — Идите вдоль забора налево, там будет лисий лаз. 
— ??? 
— Лисички нору прорыли курочек тягать. 
— А-а-а! 
Младшая кошачьей походкой пустилась на поиски норы, старшая за ней следом, а ворон предпочёл воспользоваться крыльями — взлетел на частокол и поскакал по нему, указывая путь тихим курлыканьем. Жуткий храп богатырш провожал нежданных гостьюшек: «Пока, пока, хра-хра-хра, не возвращайтесь никогда, а то хра-хра-хра, похороним навсегда!»


Глава 16. Встреча со старым другом Ягодником 


Ограда богатырш казалась бесконечной, да и в высоту она достигала трёх метров. Искать в кромешной темноте какую-то норку под дубовыми бревнами — дело почти немыслимое даже для пронырливой Динки. Метр за метром — твердь, твердь и твердь вдоль тына. Вдруг Тимофей отчаянно курлыкнул, слетел вниз, уселся на голову Алисы и ещё раз курлыкнул: 
— Где-то тут. 
— Ну тут так тут, — младшенькая обнюхала траву и принялась разгребать её руками. — Есть лаз! Нашла. 
Норка была небольшая. Но и наши девушки тоже не шибко откормленные. Дина пролезла первой, затем рюкзак с живой водой и толкающая его Алиса. Тёма перелетел. Выползли. Всё. Свобода! Шелестящее муравой поле манило похлеще манны небесной. 
— Бывают же на свете такие злые бабы! — возмутилась Дина. 
— И пьяницы мужики, — буркнула Алиса, её уже не так сильно мучила совесть. 
«А может, всё-таки так? — всплакнула совесть. — Они же вам жизнь спасли, отмыли, накормили, спать уложили.» 
— Я вернусь и всё исправлю! — твёрдо сказала старшая. — Мы вернёмся. Обе. 
— Вернёмся, успокойся уже, — хмыкнула её сестра. — А вон и лошадки былинничков. Спят походу. Стоя спят, прикинь! 
— Лошади спят стоя. Не знала что ли? 
Нет, малышка ещё многого не знала, но она уже бежала к спящим животным и твердила мамкин стишок: «Кони, кони, коняжки, какие они симпотяжки! Сяду на коняжку, возьмусь за упряжку и умчусь куда-нибудь. Баба с дедом не найдут!» 
Жеребцы почуяли угрозу и проснулись. Повели ноздрями, пофыркали и успокоились. Запах малявок был им знаком. А малявки то были и вправду малявками. Богатырские кони ого-го какие большие! Девчонки им по колено. Алиса печально уселась на землю и стала рассуждать: 
— У нас проблемы. Пешком не дойдём. Вот где мы сейчас находимся? В Богатырской Сечи, потом пойдёт Тёмная Русь, а уж потом Заболотье. На коня нам не залезть. Дорогу мы не знаем. Что делать то будем? 
— Ничего! — Дианка по хвосту забралась на приглянувшегося ей скакуна и весело махала руками с высоты. 
Деваться некуда, пришлось лезть. Молодая леди подала руку старшей леди и с нечеловеческой силой забросила её на Бурушку, а затем подняла конское ухо и что-то жарко в него зашептала. Конь гневно заржал: 
— Ну, Илья Муромец, спи-почивай, свою дурь на ус мотай! 
— Кто на рожон полезет, тот с него и не слезет! — поддакнул мудрый ворон и уселся между своими падчерицами. 
Топнул Бурка копытом, встал на дыбы и оторвался от земли. Стал он скакать с горы на гору, с холма на холм; реки, озёра перескакивать, а широкие раздолья промеж ног пускать. Сестры зажмурились, держались за его гриву, да друг за дружку цеплялись. Страшно! 
Скок-поскок, скок-поскок, позади Богатырская Сечь, впереди Тёмная Русь. Ночь сменилась утром ясным, выкатилось солнышко красное, перекувыркнулось через себя три раза, улыбнулось и замерло у горизонта, приготовившись медленно-медленно ползти по небосводу. Приземлился боевой конь на тёмнорусской полянке и мягко так детей с себя скидывает: 
— Я отдохну, а вы это, попаситесь. 
— Попасёмся уж, чего уж, — буркнули наездницы и плюхнулись на ягодные кусты. 
Жирная голубика и черника запели, призывно зазвенели у детских носиков «динь-динь-дзинь». Школьницы, ворон и даже Бурка жадно накинулись на сочные, крупные, голубые и синие бусинки. Наелись. Задремали. 
Долго ли спали человечки и животные, нам неведомо, но проснулись они от того, что почувствовали, как кто-то бьёт их палкой по бокам. Путешественницы подскочили и увидели маленького старикашку в лохмотьях, отважно размахивающего своим хлыстом — веточкой орешника. Старичок был странный: сам ростом с пень, на ногах лапти, на спине колючки как у ёжа, на которых висели гроздья разных ягод, а волосы и борода его были из зелёных листьев, на голове гнездо с морошкой. Дети выпучили глаза. Алиса вырвала ветку из рук чудного старикашки и закричала: 
— Здравствуй, дедушка Ягодник! Ты совсем не изменился, старый дурак. 
Лесной дед опешил. Сел, задумался, потом встал и сказал в сердцах: 
— Нет, ну надо же разрешения спрашивать, прежде чем ягодку срывать! 
— Ты нас не помнишь? — удивилась Алиса. — Забыл? А знаешь, ведь лес кругом, а в лесу ягода ничья, то есть общая или даже всеобщая. 
Диане стало жаль безумного старичка, она решила ему угодить, встала перед ним, поклонилась три раза и произнесла: 
— Дедко Ягодник, дедко дух лесной, позволь набрать в лукошко ягоды немножко! 
И тут Ягодник расплакался: 
— Конечно я вас помню, скучал даже. Сильно скучал, — и он полез обниматься с внучками. 
Вырвавшись из жарких объятий нежити, сёстры с благодарностью взглянули на лошадь, та самодовольно фыркнула: «То ли ещё будет!» 
— Ну рассказывай, как ты тут жил без нас? — спросили сахалиночки у лесного духа. 
— Ну я... А по-старому, ягоду от зверья охраняю, от всяких разных вороватых птиц её берегу, — Ягодник зыркнул на Тимофея. — Видите какая она висит справная, обильная, никем не тронутая. Ну почти никем. 
Ягодник опять недобро зыркнул на людей и на сивку, продолжающую жевать чернику. 
— Жадина-говядина! — обозвала его Алиса. — Получается, что у тебя зверята голодают. 
— Ага, от меня, скупердяя, к «добрейшему» Грибничу бегут. Можно подумать, папашка ваш щедрей меня! 
— Грибнич! — вспомнили сестры. — Как он там? 
Ягодник отвернулся и насупился: 
— Не знаю. 
А Диана вспомнила своё кошачье прошлое, и кое о чём догадалась: 
— Послушай меня, милый Ягодник. Сам посуди, ну каким таким образом звери и птицы будут просить у тебя разрешения сорвать ягодку, да к тому же ещё низко кланяться? Допустим, когда я была кошкой, то о многих вещах даже и не догадывалась. Бывало, поест вся семья Зубковых и хором говорят «спасибо» бабе Вале или маме (смотря кто из них пищу готовил), но я только вздрагивала от этого. А успокоившись, продолжала облизывать свою мордочку. И мне тогда никто не объяснил, что существуют какие-то там правила вежливости, и что я должна вместе со всеми хором кричать «спасибо». 
— И? — старикашка не уловил ход человеческой мысли. 
— Что и? Ты объяснил своей живности, что прежде чем ягодку срывать, надо разрешения спрашивать и низко кланяться? 
— Нет. 
— Ну вот. Объяснишь, тогда и требуй! 
— Чего требовать? 
— Чтобы кланялись, ласково просили у тебя ягодку и только потом срывали её. 
Нежить нервно зачесался: 
— А я не хочу, чтоб мою ягоду обрывали! Хоть спрашивая, хоть не спрашивая. Не хочу и всё! Вон она висит какая красивая. А оборвут, на что я тогда любоваться буду? Сожрут все мои угодья, и сгинут все мои угодья. Кому я тогда нужен буду? Я же ягодный дух, хозяин ягодок и их служка. Послушай, послушай, глупая кошка, об чём они поют. 
Ягодник нагнул голову Дианы прямо к матовым веточкам. И деточка услышала слабый писк голубики: «Жить хотим, жить хотим, солнце круглое хотим, мы лучи его едим!» 
— Они живые! — расплылась младшенькая глупой улыбкой. 
— Ай, — махнула рукой Алиса. — В этой тёмной Руси всё живое. Тут мораль вбивать бесполезно. У каждого своя правда и свои заскоки. 
Диана задумалась: 
— И в реальном мире всё то же самое: и заскоки, и правда, и ложь. Деда Ваня вроде бы и сам чокнутый, а слышала, что он про наше правительство говорит? 
— Ты только смотри не ляпни кому-нибудь дедовские выводы. А то это, того, посадят. 
— Куда посадят? 
— Ай, малявка ты ещё. Потом объясню. Популярно и на примерах. 
— Как моя учительница? 
— Ага. 
— Хватит споров жарких, — устал их слушать сивка Бурка. — Поскакали к вашему Грибничу. 
— Ура! — заверещали школьницы и полезли на жеребца. 
Пернатый друже за ними. Ягоднич снова расплакался, он не ожидал, что так быстро останется опять один-одинёшенек, и снова мимо его носа поползут века, наполняя лесную опушку тоской и печалью. 
— Ты что, подумал, что мы тебя бросим? — возмутилась Алиса. — А ну быстро прыгай в седло! 
Тёма недовольно подвинулся, подумал немного и переместился скакуну на холку. 
— Я сейчас! — обрадовался лесной дух и исчез. 
Вскоре он появился с огромным лукошком всяких-разных ягод и лихо запрыгнул на конский зад. Алиса ехидно хмыкнула: 
— Я из твоего лукошка есть не буду, а то у меня ещё где-нибудь на теле вырастут ягоды. 
Ягодник обиделся, прижал корзинку к себе покрепче: 
— А то мои ягодки вам жизнь ни спасли? 
— Спасли, — согласилась Диана, но сарказм выпер и из неё. — Поехали уж, пущай твои угодья облысеют! Зато зверьё насытится. А чо? 
Ягодник хотел было слезть с коня, но Бурушка поскакал быстрее ветра, приговаривая: 
— Судьба, она странная штука, не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Сиди уж дед-барадед, свезу тебя я на обед. А как нажрёшься, глядишь и подобреешь! 
Ягодник вспомнил развесёлый обед у царя-самодура: 
— К Ивану-царевичу потом полетим? 
Скакун кивнул. Дух обрадовался и замер в предвкушении. Сестрички тоже: 
— Всех друзей соберём? 
— Всех. 


Глава 17. Гулянка у царя самодура


Скок-поскок, скок-поскок. Вот и грибные полянки. Скинул конь седоков прямо на грибы. Помяли, потоптали грибочки наши путешественники. Бурушка больше всех постарался! 
— Ах, вы засранцы! — услышали они голос сверху. 
Путники подняли головы и увидели Грибнича, раздувшегося до небес. Но вскоре он сжался и превратился в маленького матерящегося старикашку. Обликом чудак был похож на Ягодника, но черты лица были другие, такие же как и у реального отца Алисы и Дианы. А вместо ягод на его волосах, спине и в лукошке, торжественно восседали грибы. 
— Извини нас, дедушка Грибнич! — поклонилась ему до земли Алиса и прыснула со смеху. — Это царь Иван тебя матюкаться научил? 
— Нас он тоже матюкаться учит, но только ртом деда Вани, — прыснула Дианка. 
Грибнич перестал бурчать, ещё раз окинул скорбным взглядом потоптанные грибы, пшыкнул на богатырскую лошадь, поздоровался троекратным поцелуем с Ягодником и внимательно рассмотрел девчонок. 
— Подросли, — вздохнул он. — А как там ваш папашка упырь поживает? 
Дочки хором рассказали как он, Грибнич поживает на Сахалине. Ой, то есть их отец. А также мама сказочница, бабушка ягуся и дед самодур. Ну и о том, что в Заболотье живёт настоящая Сказочница, мол, она ослепла, и им просто необходимо её вылечить. Грибнич и Ягодник слушали, переживая за каждую мелочь в похождении малышек, за их родственников и конечно же за обитателей сказочного леса, особенно за всем нужную старушку Сказочницу. 
— Пора! — устал клевать помятые сыроежки ворон. 
Но не тут то было! Затрещал валежник, еловые ветки задрожали и на полянку вывалился мужичка в лаптях, рваных одеждах, с длинной бородой и серо-зелеными запутанными волосами, в которых торчали листья да ветки. Лицом сер, без бровей и ресниц, но с большими зелеными глазами, светящимися изумрудным блеском. 
— Леший! — заверещали девицы и кинулись его обнимать, а если точнее, то раздирать на части или даже на куски. 
— Привет, красавицы, — прохрипел лесной хозяин и сдался, в общем, сдулся и превратился в колючего ёжика. 
Попробуй теперь его обними! Диана посадила ежа на лошадиную гриву, там же поселился и Тимофей. Ягодник пинком забросил на коня Грибнича, вспрыгнул сам, протянул руку сестрёнкам и легко усадил их в седло. Бурушка лягнул невидимого противника, встал на дыбы и поскакал, сам зная куда. К бабе Яге, короче. 
Вон она кверху задом на грядках стоит. А новый друг ворон сидит на её заднице. Жеребец прыг и встал одной ногой на грядку. Бабка в обморок! А как ведьму откачали, так радости не было предела! Аж солнце со страху за тучку спряталось: «Ну их! Мало ли чего?» 
Оказалось, что бабушка жила по-старому, по внучкам скучала, Тимофея поминала, во все миры заглядывала, за всеми наблюдала, всё на свете знала. И про спасение горе Сказочницы тоже. 
— Вот и ладушки, вот и ладушки, — Ягуся, бурча и икая, покатилась в избушку на курьих ножках за блинами, пирогами и расстегаями. 
А как вернулась с котомкой, так прыг на Бурку! Остальные члены команды покрякали на земле чуть-чуть да и тоже прыг-прыг. И девчонок закинули. А Тёмыч из лошадиной гривы даже не высовывался — молодого ворона боялся. Сидел там себе тихонечко в волосах, по бывшей хозяйке всхлипывал да ёжа пытался укусить. 
Поскакали! На ходу подхватили бегающего по полям Полевичка. Но проскакали мимо горохового поля, мимо вновь озверевшей Гороховой бабы. И не доехали сопки Горюхи, где злой змей Горыныч свою жертву поджидает. Не доехали и до озера Чудесяки-Превращаки, где Водяной с Водяницей строго-настрого берегут голубые воды от нехороших девочек. А поскакали, полетели прямо к яблоневому саду! 
И прилетели. Наливные яблоки на ветках висят, в рот просятся. А где дворец царя самодура? Да вот же он. Вернее, два дворца: один большой и старый, а другой маленький и новенький. Ан нет, кое-где уже и ставенька перекосилась. 
— И ступеньки скрипят! — недовольно заметила Дина. 
Гости толкались на крыльце и стучались в двери. Ёжик усиленно превращался обратно в Лешего. Вороньё легонько цапалось друг с другом. Конь с жадностью поедал яблоки прямо с дерева, оно было чуть выше его спины. И все остальные яблоньки тоже. 
— Самодурище дрыхнет что ли? — ворчал житный дедушка Полевик. 
Через некоторое время (не знаю конкретно через которое) дверь отворилась и на пороге появился заспанный царь Иван в рваном, засаленном, целый год не стираном шмотье. Он зевнул, продрал глаза и только потом понял, кто к нему припёрся. Далее последовали объятия и само собой, поцелуи. Но сёстрам (а особенно Алисе) весь праздник испортило то, что вредный царь вернулся к своим вредным привычкам: к лени, грязи и пьянству. Да, да, от него несло перегаром. Поди, яблочной наливкой вчера побаловался. Но ничего! Зато вся остальная команда радовалась, накрывала во дворе стол и ждала той самой заветной наливки. 
Дедок как раз за ней и попёрся в погреб. Сахалинские девочки и Тимофей уселись под деревом и мрачно кусали яблоки. Алиса: 
— Какого рожна я ему пыталась помочь? 
Диана:
— Горбатого... 
Ворон: 
— Могила исправит. 
Алиса: 
— Да они все тут, как мгачинские пьяницы! 
Ворон: 
— Таков человек. 
Диана: 
— Они не люди. 
Ворон и Алиса: 
— А кто они? 
Диана: 
— Сказочные герои. 
Ворон:
— Герои?
Алиса:
— Да уж герои!
На этом их идиллия закончилась. Нежить и царь подхватили девчонок на руки и начали тискать. Тимофей под шумок пытался поцеловаться с бабой Ягой. А потом все уселись за стол, налегли на бабушкину выпечку, а также пили эту чёртовую наливку (благо, у самодура был яблочный сок для детей) и вели длинные разговоры. Каждый рассказывал о себе. Девочки тоже. И конечно же о слепой Сказочнице. 
— Вся сказочная страна под угрозой из-за её слепоты! — забеспокоился Иван. 
— Поможем! — постукала Алиса по своему рюкзачку. — Но немного грустно от того, что мы не пригласили к столу Гороховую бабу и Водяных. 
— Вот поэтому и не пригласили, — огрызнулся Леший. — Держи живую воду покрепче, пока её никто не покрал! 
— А-а! Ну а как змей Горыныч поживает? 
— Озлобился. Ловит жаб и жрёт их! 
Тимофей аж поперхнулся, он тоже любил жрать жаб. 
Пока сказочный народ веселился и горланил песни, сёстры наелись, покинули пиршество, нашли в сарае деревянные тазики, набрали в них воды из колодца и с тяжёлым сердцем затеяли в теремочке генеральную уборку. Бабая Яга смекнула и побежала топить баньку: «Надобь опосля этих двух работяек покрепше попарить. Ай и самодура тоже!» 
Так и вышло. Надраив Ванькину хату до блеска, усталые малышки хмуро поплелись в раскалённую баньку, баба Яга с ними — отходить веничком трудяжек. 
— Мы уедем, а дед Иван опустится, зарастёт грязью, и его новый дом с годами развалится, — сокрушалась Алиса, лёжа на лавке. 
Яга вздохнула: 
— Не опустится, я обещаюсь за ним следить. Навещать его буду. По жопе веником ходить, опять же. 
— Правда? — обрадовались девчонки. 
— Честное пионерское! 
— Поклянись. 
— Клянусь своим последним зубом! 
Сёстры заулыбались: 
— Не даром вы в нашем мире муж и жена. 
Напарившись, накупавшись, леди выпрыгнули из бани в вырытую Водяными прорубь, то есть в озеро. А в парилку нырнули мужики. Бабу Ягу замучила совесть, и она голая поплелась отстирывать свои лохмотья, одежонку царя и заодно одежду девочек. Ай да и тряпьё четверых старичков-лесовичков. 
Пока вещи и лохмотья развевались на ветру, друзья пили чай в простынях да в полотенцах, и беседовали. 
Леший: «Хорошо!» 
Ягодник: «Хорошо то как!» 
Полевик: «Надобь почаще у Ваньки собираться.» 
Грибнич: «Ага.» 
Баба Яга: «Почаще.» 
Самодур: «С нетерпением буду ждать.» 
Молодой ворон «тюк» Тимофея. 
Тимофей «тюк» молодого ворона. 
Подрались! 
Бурка нетерпеливо: «Нам пора.» 
Что тут началось! 
Слёзы, сопли, прощание. 
Грусть, печаль. Летит конь, везёт двух поникших малых детушек и их чёрную птицу через леса, через болота к загадочной стране Заболотье. А веселье у царя самодура только-только начинается. 
Нежити перекрестились с облегчением слева направо: 
— Уф, рецензоры ускакали! 
— Лёгкого им пути! — радостно произнёс дед Иван и засеменил в погребок с пустым графином за новой порцией любимой наливочки. 


Глава 18. Наконец-то у Сказочницы


Прыг-скок, прыг-скок. Вот и тёмнорусь позади. Прыг-скок, прыг-скок. И Сечь Богатырская уже тоже в зад коню хмуро уставилась. Прыг-скок-поскок, до Заболотья один «скок». Ещё два прыжка и избушка Сказочницы, наконец-то! 
Скинул Бурка седоков наземь, развернулся и поскакал, не прощаясь, к своей лошадиной дружинушке, во поле русском пасущейся, недобрым словом друзей-богатырей поминающей. 

Сказочница сидела на ступеньках своей хаты и шамкала губами новую сказку. А так как положить её бумагу она не могла, то нашла другой способ запомнить былинку: старушка вязала длинный-предлинный чулок, завязывая слова в узелочки. И о чудо! Каждый узелок пищал именно своё слово, ну, если надавить на него пальцами. А затем можно будет легко записать навязанное, прощупав весь чулок от начала до конца. 
— Сказочница! — закричали девчонки как только поднялись и огляделись. 
Малышки побежали к бабульке-матушке, та поспешно убрала спицы, чтобы случайно не уколоть юных принцесс. Принцессы чуть ли ни растерзали её своими целовашками да обнимашками. И захлёбываясь от счастья, сообщили: 
— Мы нашли живую воду, попей! 
Алиса судорожно открыла портфельчик, достала термос, открутила крышечку, налила в неё живой воды и поднесла ко рту пожилой женщине. Сказочница нащупала руками крышку-кружечку и сделала один глоточек. И... Мир вокруг обрёл свои прежние краски: расцвёл, раззеленелся листьями да травами, запестрел Алисой и Дианой, раскраснелся закатом, и зачернел вороном Тимофеем. Сказочница рассыпалась в благодарностях и обмякла. Квашня квашнёй! Но зато зрячая. Дети запрыгали от счастья. 
— Пойдёмте в дом, — заспешила старушка. — Вечеряет. 
«Скрип-скрип-скрип», — запели ступеньки, поднимая трёх человек в такую же скрипучую и певучую избу. А ворон улетел подкрепиться в ягодно-лягушачий рай Заболотья. 
Избушка как будто очнулась от долгого сна и ласково заурчала свои былины: «И выехали два брата Ливика далече чисто поле, раздернули шатры полотняные, начали есть, пить, веселитися на той на великой радости, сами говорят таково слово: не честь и не хвала молодецкая, а не съездить нам ко князю на почестный пир». 
Хозяйка пшыкнула на дом, и тот заткнулся. А сёстры вдруг вспомнили спящих мёртвым сном напировавшихся богатырей: 
— Бабушка! А мы друзей бросили, не спасли, не оживили! — и взахлёб рассказали о своих мытарствах по сказочной стране. 
Бабка дослушала их историю до конца, нахмурилась и пошла ласково разглядывать залежавшуюся без дела книгу сказок, трогать листы, шуршать страницами, вдыхать бумажный аромат. Насладившись своими прошлыми трудами-письменами, она повернулась к дочкам: 
— Я так думаю, не надо богатырям мешать лежать у поляниц. Не мертвы они, а в коме. Поваляются, побалдеют... то есть попреют, отдохнут от трудов ратных. А поляницам безделка будет: ходить мимо туда-сюда, к мужескому полу приглядываться, выискивать себе суженых. Вон у них теперячи выбор какой! Женихов тьма-тьмущая. Невест, однако, маловато, — старушка вдруг забеспокоилась. — Как бы те богатыри, которые в бобылях останутся, распри с женатыми ни затеяли. Вот беда тогда будет, так беда! 
— Бабушка, а кто такие бобыли? — робко спросила Диана. 
Сказочница махнула рукой и устало присела на табуретку: 
— По вашему, обнищавший, одинокий, бездомный человек. А по нашему, любой холостяк, тот, у которого жены нету. 
— А наши дяденьки точно не мертвые лежат? — недоверчиво переспросила Алиса. 
— Точно, лапочка, точно. 
Бабушка погладила обеих девочек по головкам, кряхтя, поднялась и полезла по сусекам. Нашла муку, замесила тесто, разожгла огонь, сходила к колодцу за водой. А когда вернулась, сёстры уже спали на полатях прямо в одежде. 
Вскоре в хате запахло пирогами. Сказочница взялась за веник, за тряпки и не дожидаясь помощниц, навела в доме порядок. Затем она поставила самовар, достала из печи пышные булки, смазала их мёдом и стала ждать, когда дети проснутся. 
В окно постучался Тимофей. Старушка впустила птичку. Хотела было с ним поговорить обо всём, но ворон куда сел, там и задремал. Хозяйка поскучала, поскучала, с тоской поглядела на большую книгу сказок, ещё раз поглядела... И решила к ней не подходить, пока гости в доме. Она знала, стоит ей нырнуть в заветные переплёты, и никакая сила её оттуда уже не вытащит. 
«Потом, попозжа», — пробормотала писательница, уронила руки на стол, опустила на них голову и тоже прикорнула. 
Пронёсся вечер, прошла ночь, прогудело утро в окно. Закукарекал петух. Три его курочки побежали откладывать яйца. Вот и вся живность Сказочницы. Но и этой живности хватило, чтобы разбудить сестрёнок. А пока они зевали и продирали глаза, старушка уже суетилась по хозяйству и наливала в деревянные чашки иван-чай. Тимофей сидел на столе и клевал сладкую булочку, да квашеную капусту. 
— А я баньку истопила, — тихо сказала хозяйка дома. 
— Угу, — кивнули дети, по разочку откусили, отхлебнули бабушкины угощения, тоскливо посмотрели на Сказочницу. — Мы домой хотим, там помоемся, там и отъедимся. 
— Понимаю, по мамке соскучились. 
Сёстры кивнули и потупили взгляд. Тимофей оторвался от трапезы, жалко заморгал, из его чёрных бусинок глаз начали выкатываться бусинки слёзы. Он захлопал крыльями и сел на плечо Алисы. Девочка обняла птицу, заплакала и прошептала: 
— Ты должен остаться, на Сахалине тебе будет плохо. 
Ворон закивал. А бабушка открыла дверь и запустила внутрь пронзительные лучи солнца. Хата залилась светом. Но свет за дверью на этот раз был какой-то особенный: белый-белый, как вход в пустоту, как лестница на небо или даже в рай. 
— Ну что ж, идите, — сказала старушка и легонько толкнула девушек к выходу. 
Дети робко сделали шаг навстречу судьбе. 
— Постойте! — окликнула их Сказочница. — А как же прекрасная фея? 
Сестрёнки медленно повернули головы: 
— Какая фея? 
А Сказочница закрыла глаза и как будто прочла, а не сказала: 
— Алиса всё чаще уходила в лес с блокнотом в руках, рисовала и мечтала только об одном: «Я фея. Да, да, я в сказочном мире прекрасная фея!» Она гадала: «Ну кто я в том загадочном мире, ну кто?» И даже хотела втайне убежать в тёмнорусь навсегда. 
Старшенькая смутилась: 
— Нагулялась я тут у вас уже. Нет меня в сказке, иначе б я сюда ни попала, — девочка вгляделась в сморщенное лицо Сказочницы и вздохнула. — Хочу к маме, пока она молода. 
— Да, да, — выдохнула младшенькая. — И к деду с бабушкой, пока они живы. И к папке, покуда он совсем не испортился и ни превратился в Грибнича. 
Все выдохнули, хохотнули и стали прощаться. Алиса вспомнила про свой рюкзак с живой водой и побежала за ним в другой конец хаты. Рюкзачок совсем исхудался. 
«Придётся папке новый покупать», — вздохнула детка, достала термос царя-самодура, повертела его в руках, подумала и протянула старушке: 
— На, коль будет совсем от хвори тяжко, хлебни! И рюкзак бери, он крепкий. Если залатать, то можно за грибами с ним ходить или за травами. 
— Да я как-то к корзинкам привыкла, да к баяну. 
— Бери, бери, баян у нашего деда есть — деревяшка неудобная, а корзинки руки к земле тянут. 
— К земле, — согласилась бабулька. — К земле... Вот и вы заспешили домой. Ваши дед с бабкой как помрут, так внучки их и похоронят. А кто меня хоронить будет? Он? 
Каргуся с тоской взглянула на Тимофея, тот отвернулся, скрывая свои бусинки слёзы. Девочки почернели: 
— Попьёшь живой воды и будешь жить дальше. Там ещё много осталось. 
— Ладно, — ухнула пожилая женщина, обняла дочек в последний раз и с силой вытолкнула их за дверь в белую-белую бездну. 
— Кар-кар-кар! — истошно заголосил ворон и поперхнулся. 
Сказочница осторожно закрыла дверь, и загадочный свет исчез. 
— Пойдем, пойдём, Тимофей, кушать, самовар уж битый час остывает, — засуетилась новая хозяйка птицы. 
И только теперь она позволила себе выпустить из глаз солёную, прозрачную жидкость. Слёзы? 
— Ай нет, показалось. 


Глава 19. Последняя


Алиса летела целых полтора дня в воздушном пространстве и думала: «Где-то рядом должна лететь моя сеструха.»
Девочка крутила головой по сторонам, но Дины нигде не было: 
«Это странно, что я возвращаюсь домой не через геологоразведочную шахту, а по небу. Хотя, какое это небо? И не небо вовсе, а пустота. Совсем нестрашная пустота, вроде как сон. Да, наверное я сплю.» 
Вдруг вдали замелькали буквы: «Добро пожаловать в Правь.»
«Ну хорошо, — подумала Алиса. — В Правь так правь.»
И она медленно подлетела к невесть откуда взявшемуся деду с длинной бородой, в красной рубахе и с трезубцем в руке, а из другой его руки сверкали молнии. Дедушка хитро улыбнулся и сказал:
— Здравствуй, дочечка, чего хотела?
Дочка закончила свой полёт, встала ногами на что-то мягкое рядом с дедом и пожала плечами:
— Домой хотела. И это, сестру увидеть. Где она?
Дедушка разочарованно поник, ещё раз сверкнул молнией, и тут же из ниоткуда появилась ничего не понимающая Диана.
Дети кинулись друг к другу. Дед молчал. Молчание затянулось. Девчонки немного оробели.
— А я бог Сварог, — внезапно сказал старец. — Я сварганил этот мир. Просите чего хотите, пока я добрый.
— Дык мы это, домой хотим, во Мгачи, — улыбнулась Диана.
— Врёте, — сказал Сварог. — Кто-то из вас желал поискать себя даже в Прави.
— Я, — смутилась Алиса. — Ну я просто обдумывала все варианты. Извините.
— Возомнила себя богиней? — хмыкнул бог. — Ну иди, поищи себя среди наших, у нас богинь-красавиц много, авось и отыщёшь.
Алиса разочарованно осмотрела пространство: зияющая пустота от края до края и ничего более. Нет ни солнца, ни облачка! А главное, ноги... Её ноги упирались не в материю, а в мягкую, колышущуюся пустоту. Стоит только взмахнуть всего одной-единственной мыслью, сгустившаяся пустота разжиждется и тело полетит.
— Нет, — сказала старшая. — У меня пропало желание выискивать себя тут. Здесь скучно. Не хочу быть вашей богиней. У нас свой бог есть, наверное. Не знаю. В моей семье не принято о нём говорить.
Она уже догадалась, что Правь — это не её сложноустроенный мир с предполагаемым единобожием, а продолжение сказочного мира. По сути, та же самая сказка, только скучная. И даже если она и выполняет тут роль какой-нибудь богини, то и пусть себе выполняет тихонечко. А сегодня, сейчас ей очень хотелось на Сахалин, чтобы хоть ещё немножечко пожить в человеческом теле со своими папой, мамой, дедушкой и бабушкой в тёплом мгачинском домике, походить в школу, помечтать о будущей профессии и так далее. Судя по выражению лица Дианы, ей хотелось того же самого.
— Нет, — замотала головой Алиса. — Мы в реальный мир хотим. Там у нас тоже есть свой рай и ад.
— А ты уверена, что попадёшь в тот рай и ад, а не в нашу Навь, Явь или Правь?
— Не уверена, — потупила взор Алиса. — Я больше не смогу быть вообще уверенной в чём либо. Никогда не смогу!
Диана нахмурила брови:
— Итак, дедушка, по вашему миру мёртвых у нас нет никакого желания лазить. В вашей Яви мы только что побывали. И в сказочном раю, по-видимому, тоже. Отпусти нас домой. А когда мы там состаримся и умрём, то сами разберёмся в какой из миров нам лететь. Ладно?
Сварог хмыкнул:
— Логично, только разбираться будете не вы. А я или бог реального мира. Хотя реален ли тот мир? Вот в чём вопрос. 
У Дианы глаза вдруг блеснули бледно-голубым светом:
— Всё относительно, детка! 
Сварог почему-то испугался.
— Ладно, ладно, идите, бог с вами, — промямлил он, отшатнулся от гостьюшек и щёлкнул пальцами.
Девчонки оторвались от пустотной тверди и полетели! Они летели ровно полтора дня без тоски и печали, без голода и холода, видя друг друга и пытаясь переосмыслить всю свою жизнь. А когда жизнь полностью переосмыслилась, они внезапно приземлились у знакомого им холма. И увидели деревянную дверцу. 
— Наконец-то! — сказала Дина, взялась за дверную ручку и открыла её. 
Неприветливая темнота пугала, но не бывшую кошку. Первый пошел! Второй пошёл! Девчушки залезли внутрь. В пещере было светло, сухо и тепло. Пол под руками и коленками милых дам оказался деревянным, стены и потолок тоже деревянными, а свет болтался сам по себе. Он подмигнул, и глаза девушек наткнулись на другую дверку, на ней было написано: «Это Сахалин, детка!» 
Туда и надо было ползти. И они поползли. Диана доползла до заветных дубовых досок, толкнула их головой, дверной проём открылся, и мгачинский лес качнувшись, показал малышкам свою мягкую, добрую полянку: «Всё, приехали, вылезай, поспешай, в печи зреет каравай!»

— Мама! Дед! Баба Валя! — сиреной скорой помощи ревели сестры и скатывались с горки к дому. 
Копошащаяся в огороде спина Ивана Вавиловича дрогнула, правая рука схватилась за сердце, голова медленно повернулась в сторону несущихся с пожара внучек, а тело почему-то обмякло, и ноги стали ватными.
— Что случилось? — прохрипел дед и присел от сердечной боли на корточки.
Валентина Николаевна оторвала зад от капустной грядки и тут же снова уронила его на землю.
Инне Ивановне ронять на плодородную почву было нечего — она ушла в магазин.
Внучки повалили деда (бабушка и так уже валялась):
— Как же мы по вам соскучились! 
А когда старики немного очухались от жарких объятий свихнувшихся внучат, то очень сильно разозлились:
— Вашу мать, до инфаркта доведёте!
— Наша мать!
— Где она?
— За хлебушком ушла да за колбаской, кормить придурочных детей хоть чем-то, да надо!
Сестры отлепились от бабы с дедом и полетели в магазин. Переполошив всю очередь, набросились на мать. Мгачинцы хотели было сдать Зубковских выкормышей в психушку, но передумали, пожалели:
— Они ведь токо-токо младшенькую нашли!
— Да ладно уж.
— Хай с ними, пущай до своей хаты идут, а там как знают...
По дороге домой выяснилось, что никто из родственников не заметил, как дочки с утра улизнули в лес. Но когда вернулись — сиё событие было очень заметно. А сколько суток они в лесу провели? Да бог его знает! Может час, а может и меньше.
За обеденным столом девчушки рассказали о своих приключениях в Заболотье. Дед Иван только хмыкал и хватался за сердце:
— Во, заливают!
Баба валя разливала чай по кружкам, мотала головой и страшно ругалась:
— Аж три кочана капусты из-за этих мерзавок загубила!
А мама Инна молчала. Она уже приняла решение записать слова любимых дочек и подарить новую чудесную сказку всем-всем детям на планете!
— И взрослым.
Ой, а кто это сказал?
— Сварог, — вздохнул бог Сварог. — Ну я пошел?
— Иди, чего уж там.


Ну вот и всё. Жаль расставаться, но придётся. А теперь сними свои наушники и иди делать уроки. А то это, буковки нашей Сказочницы кому-то ж надо уметь разгребать... Загребать... Читать, ёпель мать! Да, да ты эту повесть не только прослушай, но и прочти. Люблю я, когда своими глазками в текст пялятся, мозги натужно морщат, стараются. Автор.


Пояснения

Крикса-Варакса — детская болезнь (нередко от испуга), сопровождающаяся раздражительностью и плаксивостью; существо; вызывающее плач ребенка; фантастическое страшилище, бука, которым пугают детей. «На мальчика криксы напали». Криса нападает на ребенка, отчего малыш начинает беспокоиться и плакать, особенно по ночам. Стремление оградить новорожденного от крикс, крикливцев, забота о нормальном сне и спокойствии младенца проявляется уже в первых рукодействиях над новорожденным. Облик криксы в очерчен неясно: это нечто назойливое и «крикливое», неопределенное, но опасное. Криксу можно «откликать» «откричать», «вынуть», «выкурить», изгнать, заговорить, передать, переместить: «Криксы-вараксы! Идите вы за крутые горы, за темные лесы от младенца!» «От крикс, бывало, парню оружейку сделают- над изголовьем повесят, а девке- прялочку». Криксы нападают главным образом на детей (иногда только новорожденных, до крещения) и не дают им спать. Если ребенок кричит, надо нести его в курник и, качая, приговаривать: «Криксы-вараксы! идите вы за крутые горы, за темные лесы от младенца такого-то». Крикса — плакса. Варакса — пустомеля. «Криксы-вараксы скакали из-за крутых гор, лезли к попу в огород, оттяпали хвост попову кобелю, затесались в малинник, там подпилили собачий хвост, играли с хвостом» (А. М. Ремизов).

Болотника (багника) именовали «болотным дедкой», «кочечным» (от слова «кочка»), «болотяником». Его представляли угрюмым неподвижным существом, сидящим на дне болота, безглазым толстяком, покрытым слоем грязи, с налипшими водорослями, улитками, рыбьей чешуей; или же человеком, поросшим серой шерстью, с длинными руками и закрученным хвостом. В отличии от другой нечистой силы, болотник не умеет менять свой облик. Болотник заманивает человека или животное в трясину и губит его. Приманивает болотник свою жертву, крякая по-утиному, ревя по-коровьи, дико стонет или хохочет. Когда человек застревает в трясине, болотник хватает его за ноги и затягивает вглубь. В отличии от других демонов, он не боится громовых стрел, так как они теряют силу, соприкасаясь с поверхностью болота. Болотники гибнут при осушении болот и зимой, когда болото вымерзает.

Морские люди — про них говорят «половина человека, а половина рыбы». Когда волнуется море, на поверхность его выплывают морские люди и поют песни. 
В других местах этих морских людей называют фараонами, смешивая старинное предание о морянах с библейским сказанием о фараоновом воинстве, потонувшем в волнах Черного моря. Рассказывают, что люди эти с рыбьими хвостами и что они обладают способностью предсказывать будущее. Они жестокие мужья и даже способны съесть собственных детей, если будут голодны. Вероятно, морские люди являются персонификацией штормового моря: это они поднимают бури и топят корабли, если ранена русалка. Хотя морские люди обычно более свирепые и безобразные, чем русалки, их меньше интересуют смертные. Только один вид морских людей выходит на берег, чтобы соблазнять женщин — селки (шелки), прекрасные люди-тюлени. Внешне похожи на тюленей с карими глазами. Добрые, нежные и грациозные. Тюленьи шкуры позволяют им жить в море, однако они время от времени должны выныривать, чтобы глотнуть воздуха. Шелки— потомки людей, изгнанных в море за свои проступки. Вот почему их так тянет на сушу. Могут выходить из воды один раз в 9 ночей. Когда выходят из воды, сбрасывают с себя тюленью шкуру и принимают человеческое обличье, превращаясь по рассказам в темноволосых красавиц или юношей. Если парень или девушка найдёт сброшенную шелки шкуру, то может принудить шелки к супружеству. Дети от таких браков рождаются с перепонками между пальцев ног и обладают целительными способностями. Но такой брак, как и в случае с русалками, часто длится очень недолго.

Лоскотухи - одни из низших духов, обычно вредоносные. Скорее всего, русалки стали называться лоскотухами из-за того, что щекочут до смерти. Лоскотать означает и "болтать", и "трещать", и "щекотать". По лоскотуха означает собственно: лоскочущая, щекочущая, щекотунья. Лоскотухи – русалки, души девушек, умерших зимою, весною или летом. В полях они "залоскачивают"(защекочивают) насмерть парней и девушек. Чтобы уберечься от русалок-щекотух, в период приблизительно с Троицы до начала Петровского поста старались не ходить в одиночку в лес или к воде, а также в засеянное рожью поле, особенно после захода солнца; носили с собой отпугивающие русалок травы (чеснок, полынь). Наиболее опасными считались недели до и после Троицы. 

Морской царь — владыка над всеми морями, над всеми обитателями моря и морскими стихиями. Столь же древен, как и само Море. Разъезжает по морям в раковине, запряженной морскими псами или морскими конями. На голове у него венец из морского папоротника, в одной руке он держит весло, которым укрощает при необходимости волны, Морские стихии, в другой — острогу или трезубец, которым он возбуждает стихии, вызывает бури, сражается со своими противниками и карает ему непослушных. Чертоги его находятся в морской пучине, во глубине океана. Служит ему бесчисленное морское воинство. Когда царь Морской гневается или когда он веселится (может затащить к себе человека, способного его развлечь), на море поднимается страшная буря, гибнут корабли и люди. Женой Морского царя является Белорыбица. Есть у них и дети, но только все дочери. Выдать бы их замуж, да женихов-то где взять? Вот и старается Морской царь во всех сказках затащить какого-либо юношу к себе в подводное царство. Былинный морской царь живет в богатых палатах и слывёт страстным любителем музыки.

Мара (Морена Кащеевна, Морана) – богиня плодородия и смерти, покровительница колдовства. Мара, Лада и Жива (Леля) – три богини-дочери, рожденные из искр, что сыпались от ударов молота Сварога о предвечный камень Алатырь. Мара светлокожая, темноволосая и черноглазая красавица, воплощение льда и достоинства. Мара жила во дворца из чистого, искристого небесного льда и ей подчинялись все духи воды и холода. Она водила дружбу с Ягой. Мара отдавала Яге души людей, а Яга взамен позволяла богине смерти спускаться в Навий мир, в который ни бог, ни живой человек не имели хода. По одной из легенд Мара одно время была женой Кащея. Хитрая и обольстительная богиня фактически напросилась в жены Кащею. Однако в итоге Мара обманула Кащея, она сковала древнего мага чародейскими цепями в казематах его же собственного дворца. В результате Марена так и не обрела семейного счастья, оставшись наедине со своей силой. Длинными зимними ночами богиня смерти безраздельно властвовала над русской землей, до краев наполняя Навь душами людей, погибших от зимней непогоды. На исходе зимы славяне праздновали начало нового года и прогоняли Мару из Явьего мира, символически сжигая ее тело на Масленицу.

Кот Баюн — персонаж русских волшебных сказок, огромный кот-людоед, обладающий волшебным голосом. Он заговаривает и усыпляет своими сказками подошедших путников и тех из них, у кого недостаточно сил противостоять его волшебству и кто не подготовился к бою с ним, кот-колдун безжалостно убивает. Но тот, кто сможет добыть кота, найдёт спасение от всех болезней и недугов — сказки Баюна целебны. Баюн сидит на высоком железном столбе. Обитает за тридевять земель в тридесятом царстве в безжизненном мёртвом лесу, где нет ни птиц, ни зверей. В одной из сказок о Василисе Прекрасной кот Баюн проживал у Бабы-Яги.

Ичетик — злой дух из рода водяных. Это духи убитых, самоубийц и утопленных матерями младенцев. Дух самоубийцы или убитого остается на месте, где совершено убийство. Проезжая мимо таких мест, слышат свист и стоны. Духи гоняются за людьми. Духи утопленных в воде младенцев обращаются в маленьких ичетиков. Ичетик зеленый, весь облепленный пиявками и водорослями, с длинными волосами, выплывает в сопровождении лягушек и водяных гадов. Любит играть в карты, пить бражку и пакостить по-мелкому: заливать посевы, смывать кладки, подмывать мосточки и крутые берега. Как и водяной, ичетик не упускает случая затянуть под воду ребенка или подвыпившего взрослого. Его иногда можно увидеть в образе утонувшего животного или дохлой, плавающей кверху брюхом рыбы. Вся разница в том, что ичетик только представляется мертвым и может навести морок на людей, а то и сильно напугать. Встреча с ним предвещает несчастье, а о грядущих неприятностях ичетик предупреждает звуками: как будто кто-то громко хлопает по воде хвостом. Спит он с Никиты осеннего (5/18 сентября) до Никиты вешнего (3/16 апреля).

Моховой — крошечный дух, покровитель лесного мха, обитающий в болотистой местности. Зеленого или бурого цвета, живет во мху. Представляется в образе бодренького старичка, одетого в бараний кожух (теплый тулуп), с ярко-зелеными волосами и волосатым тельцем. Он может появляться перед людьми и в образе свинки или барана, а если захочет спрятаться, то легко превращается в кочку. Моховой может свистеть и аукать, хлопать, петь, хохотать и плакать.По роду занятий мохового можно смело отнести к постовым: он следит, чтобы ягоды не собирали в неурочное время. Тех, кто ему попадется на этом, Моховой строго наказывает, либо в такое место заведёт, из которого очень уж трудно выбраться самому, или заставит кружить путника по лесу — на одном и том же месте, водит да водит кругами до той поры, пока вконец свою жертву не измотает. Но обычно Моховой не ведёт людей на верную погибель, а лишь помучив их преизрядно, он потом отпускает ослушников подобру-поздорову.

Дивьи люди, чудь белоглазая. Когда-то в Уральских горах жил таинственный народ. Долгие годы жили они счастливо и мирно. И жили так, пока не стали на уральской земле строить заводы и фабрики. Это заставило дивьих людей надолго уйти под землю и построить там целые подземные города, в которых до сих пор обитают. Более того, они владели сверхъестественными способностями и тайными знаниями. С внешним миром дивьи люди общались посредством многочисленных пещерных ходов. Чудь только самую хорошую руду отбирала, лазя под землей наподобие кротов. Это маленькие карлики и одноногие люди, получеловеки об одном глазу, одной руке и одной ноге, которые, чтобы двинуться с места, принуждены складываться надвое — и тогда бегают с изумительной быстротою. Они плодятся, выделывая себе подобных из железа. Дым и смрад, исходящие из их кузниц, разносят по белому свету повальные болезни: мор, оспу, лихорадки и т.д. 

Песиглавцы одевали на себя песьи головы и шкуры, отличались необычайной выносливостью, свирепостью и жестокостью. Древние славяне противопоставляли безудержной злобе песиглавцев свое хитроумие и смекалку. Постепенно племя песиглавцев было истреблено в бесконечных войнах и набегах, которыми они промышляли. В истории осталась только память о песиглавцах, носивших на голове звериные морды для устрашения, и их кочевом племени, жившем разбойными нападениями.
Полкан — герой русских былин, пес, богатырь, песиголовец, один из героев былинного эпоса: Полкан бьет королевича Бову, подобно русским богатырям, целым дубом, но побежден Бовой и делается верным его другом.

Могол – огромная, могучая птица, обладающая невероятной силой и живущая в подземном царстве Смерти. Ее песни одурманивают человека и завлекают его в глубины Навьего мира. Птица Могол смогла унести сурицу, бывшую на горе Березань. Это она проделала для того, чтобы оживить Бога Перуна. Могол летает между двумя мирами, миром Яви и миром Нави. Однажды она помогла Мудрому Велесу, вынеся его на своей спине из глубин подземного царства Нави, и напоив его живой водою из Ирийских источников. Могучая птица Могол подчиняется только одному лишь Хозяину и Повелителю Нави, Прижизненному Испытателю и Посмертному Судье, Великому Разрушителю Пространства и Времени, Хранителю Пламени Вечности Черному Богу Чернобогу. Навья птица Могол помогает Черному Змею бороться с представителями светлых сил. Иногда случается так, что побеждают Навьи силы, но моет быть и совсем наоборот. Волшебная птица Могол больше всего на свете любит своих птенцов, и ради них она готова выполнить любое поручение любого человека или Бога, как это не раз происходило прежде. Птица Могол летает в огромной стае Навьих птиц. И среди всех летящих птиц, заметно выделяется своими гигантскими размерами и бесконечной силой черная птица Могол.

Сварога – бога-кузнеца создал самый первый бог Род. Деяние Сварога – создание других богов и Земли. Найдя однажды древний камень Алатырь, Сварог произнес заклинание, камень начал расти и превратился в огромный бел-горюч камень. Благодаря ему Сварог вспенил океанские воды. Пена застыла, и таким образом появилась первая земля. Но настоящая сила бога – это огонь и его кузнецкий молот. Сварог – бог солнца, владыка небесного огня, символа новой жизни. В его руках способность повелевать самой жизнью. Сварог творит дела собственными руками. У него четыре лица, которые всегда смотрят во все стороны горизонта. 

Другие произведения автора:

Русь замысловатая

Зима детям

Нежить и Егор Берендеевич