Времена (часть пятая, продолжение 4)

                                           НИКОЛАЙ   АРБЕНИН

    Николай Владимирович, увидев Алиного спутника, почувствовал в сердце укол ревности. Пётр ничуть не походил на иностранного шпиона. Его открытое мужественное лицо внушало доверие. Такие мужчины привлекали внимание женщин. В кино он мог вполне играть роли умных милиционеров, а в сказках добрых и справедливых богатырей. Чувствовалась в нём сила. Что сломило, что заставило его стать предателем? Хотя жизнь такая штука – поломает кого угодно.
 
    Николай Владимирович видел в лагерях разных людей, слышал разные истории, приведших героев войны, не чета ему, за колючую проволоку. 

    Одного лётчика, награждённого уже двумя орденами Боевого Красного Знамени, сбившего два десятка немецких самолётов, обвинили в предательстве только за то, что, после того, как его сбили, он оставался за линией фронта два месяца. Не поверили, что он был контужен, что его прятали от немцев и выхаживали русские бабы. 

    Фронтового разведчика укатали на десять лет якобы за ошибочные разведданные, приведшие командование армии к неправильному решению, повлекшему отход войск из стратегически важного района. И он был рад, что не расстреляли перед строем. 
    А кто-то сидел просто за анекдот о советских вождях.

    Правда, иногда Николай Владимирович ловил на себе взгляды Петра, и были эти взгляды холодные, изучающие, не совпадающие с его весёлыми речами, словно он смотрел через прицел винтовки – один глаз прищурен, другой впивается в тебя.

    Алевтина же была удивительно оживлённа и ласкова к Петру. Николай Владимирович отметил, что она играет роль влюблённой достоверно, даже слишком достоверно, вызывая у Петра снисходительную улыбку мужчины, позволяющего женщине любить его.

     …А утром Алевтина ходила, не поднимая сияющих глаз на Николая Владимировича, и с блаженной улыбкой на лице…

                                                             ИВАН   ЛЯДОВ
    
    В ушах Ивана Георгиевича, возвращавшегося с вокзала – они провожали с Анкой Артёма в армию, звучали навязчивые звуки военных маршей и особенно надоедливо слова одной из песен:

                                  – Я люблю подмосковные рощи
                                  И мосты над твоею рекой.
                                  Я люблю твою Красную площадь
                                  И кремлёвских курантов бой…

    Артёма направили в ракетные войска. Все необходимые наставления по сбору информации ему были даны. Парня бы на годок в разведшколу, там поднатаскать. Одна надежда на его сообразительность.

    Сквозь пустую осеннюю аллею глядело солнце из бездонной, синей небесной тверди. Под ногами шуршала опавшая листва – золотая и багряная.

    Поверх маршей, поверх «я люблю твою Красную площадь…» ложились мысли о работе, не той, не таксопарковской. 

    Сократ, судя по его шифровке, полученной по почте, успешно вживается в советскую действительность, пользуясь документами о положенном ему полугодичном отпуске, женился на агенте Калине. Агент Брат провёл успешную визуальную разведку в Тейкове, где русские развернули несколько ракетных установок. Подойти к ним невозможно, но косвенные признаки подтверждают, что это так. Для жителей городка это не секрет.

    Шум детских голосов отвлёк Ивана Георгиевича от раздумий. Понаблюдав за карапузом, пытающимся крутить педали трёхколёсного велосипеда, он свернул к дому.

                                                ВЛАДИМИР   АРБЕНИН

    С Изабеллой Вардэ Володя познакомился в кафе на улице Горького в морозный декабрьский день, закутанный инеем, взблескивающим синими и розовыми алмазами в лучах ледяного солнца. Володя стоял у самого входа в кафе, прижатый к двери, и должен был вот-вот войти. Вдруг кто-то дёрнул за рукав и крикнул прямо в ухо:
   – А вот и я! Видишь, успела!..

    Он оглянулся и увидел девушку в белой пуховой шапочке и бордовом пальто. На ресницах её застыли льдинки, пухлые щёки горели ярким румянцем.

    Промёрзшая очередь зароптала: ты здесь не стояла. Коле девушка показалась симпатичной, и он тоже радостно воскликнул: 
   – Ну, наконец-то! Я думал, придётся ребят перепускать…
    Очередь поворчала, но смирилась.

    Они познакомились уже в кафе, у гардероба.

   – Изабелла, можешь звать меня Иза, – назвалась девушка. – Спасибо тебе, что помог мне.
   – Не стоит благодарности, – ответил Владимир и тоже представился девушке.

    Они сели за один столик и заказали официанту сухое вино и мороженое. На эстраде играл популярный джаз-оркестр. Из-за него сюда и ломилась молодёжь, чтобы культурно провести вечер.

    Изабелла училась в театральном училище на третьем курсе, москвичка. 

   – Предки просто были в шоке, когда они узнали, что я буду учиться на артистку, – сказала она. – Они у меня дипломаты и настаивали, чтобы я тоже пошла по их стопам.
   – А мы с матерью были солидарны, – сказал Володя и добавил: – И с отцом тоже.
    Из кафе они вышли вместе. Володя признался ей, что пишет стихи. Изабелла попросила почитать их. Он отказался:
   – Они плохие, Изя.

    Девушка не настаивала. Она взяла его под руку и прижалась к нему.

    Они долго катались на метро, и спохватились только около полуночи, когда объявили, что метро вот-вот закроется. Однако они успели доехать до «Арбатской». 

    Изабелла жила в двух шагах от станции, а вот Володе по морозу предстояло отшагать до общаги пол-Москвы. 

   – Не стоит тебе морозиться, – сказала Изабелла и предложила: – Переночуешь у меня.

    Володя засмущался.
   – Не стоит, Иза, – ответил он. – Как на моё вторжение среди ночи посмотрят твои родители…
   – Никак, – рассмеялась Изабелла. – Они сейчас в Париже и не скоро вернутся.

    Ночной мороз пробирал Володю до мозга костей, безбожно щипал уши и нос. И Володя очутился у Изабеллы дома.

    Квартира находилась на третьем этаже старого дома. В ней было четыре просторные комнаты, заставленные старинной мебелью. На стенах висели картины. В просторной гостиной вместился даже рояль.

    Изабелла включила магнитофон, негромко полилась приятная музыка. Пел Ив Монтан. Ни Изабелле, ни Володе не хотелось спать. Им обоим хотелось разговаривать под музыку. Ив Монтана сменила Эдит Пиаф. 
    Володя любовался Изабеллой. Только в начале четвёртого Изабелла спохватилась: 
   – Я тебя заговорила, Влад. Тебе же завтра, то есть, уже сегодня в институт.
   – А тебе не нужно? – поинтересовался Володя.
   – Завтра у нас политэкономия и физкультура, – ответила Изабелла. – Я заколю. Ничего не случится.

    Она постелила Володе на диване в кабинете отца.

    Володя лежал лицом к окну, через которое в кабинет вливался жёлтоватый свет уличных фонарей, и думал о превратностях судьбы: утром он не подозревал о существовании Изабеллы, а сейчас лежит на диване в её доме, слышит, как она ходит по квартире. Затем наступила тишина, и Володя в тишине квартиры вдруг услышал шлёпанье босых ног по паркету. В кабинет вошла Изабелла. Володя увидел размытые контуры тела девушки. Изабелла шёпотом спросила:
   – Ты спишь?

    У Володи бешено застучало сердце, перехватило дыхание, но он ответил также шёпотом:
   – Нет ещё…

    Изабелла подошла и склонилась над Володей, коснулась его прохладными губами, пахнула на него девичьим теплом и отпрянула, уворачиваясь от его рук. Они только скользнули по нежной ткани, похожей на тончайший шёлк. 
   – На сегодня достаточно, – шепнула она и направилась к двери.

    На следующее утро Володя ушёл, получив от Изабеллы на прощанье ещё один поцелуй, и обещанье новой встречи.

***
    …Морозы сменились оттепелью. В новогоднюю ночь пошёл дождь. Изабелла и Володя сидели у неё дома за столом, на котором стояла наряженная нейлоновая ёлочка. Им не хотелось шумных компаний. 
    На Изабелле было платье, напоминающее древнеримскую тунику, с большой красивой брошью на левом плече. 

    В полночь Володя открыл бутылку шампанского.

   – Мне эту ночь хочется отметить по-особенному, – сказала Изабелла, поднимая бокал со стреляющими пузырьками газа. – Так, как не было никогда до этого и никогда уже не будет после…

    Они ополовинили бутылку. Изабелла включила магнитофон. Володя обнял её. Они покачивались в такт музыке.

   – Как хорошо, – проговорила Изабелла, прижимаясь к Володе. – Мне никогда не было так хорошо, Влад, как сегодня…

    Она подняла на него сияющие глаза и приблизила их почти вплотную к Володиным, пронзительно вглядываясь в его глаза. И вдруг попросила:
   – Расстегни, Володя, пожалуйста, брошь…

    Он легко разъединил сцепившиеся лапки жука с бриллиантовыми глазками, и туника соскользнула с Изабеллы. Володя оцепенел, увидев полностью обнажённую Изабеллу.

   – Отнеси меня в спальню, – попросила она негромким голосом и указала на дверь родительской комнаты.
    Володя подхватил её на руки.

    В спальне пахло лавандой и свежее скошенной травой. На широкой кровати лежало откинутое углом шёлковое покрывало, под ним – белая простыня.

    Володя положил Изабеллу на кровать и стал торопливо срывать с себя одежду, глядя на неё, прекрасную, и видя её всю сразу. Изабелла ждала его, распластав розовые руки по белой простыне и выставив обольстительные купола напрягшихся грудей…

   …– Такой ночи в моей жизни больше никогда не будет. Она особая в моей жизни. Понимаешь? – сказала Володе под утро Изабелла. – А ты мой единственный и неповторимый мужчина…
    Увидев висящий на шее Володи золотой медальон, она взяла его в руки и сказала:
   – Красивая вещица.
   – Это мне подарила бабушка – ответил Володя.
   – Смотри, тут какой-то герб.
   – Это герб князей Арбениных, – пояснил Володя.
   – Твоих предков? – удивилась Изабелла. – Ты же Арбенин.
   – Какой я князь – ответил Володя. – Вот дед мой, тот был князем. В наше время их сиятельства не в почёте…  
   – Я ещё никогда не видела настоящего живого князя - сказала Изольда и, хихикнув, добавила: – и, тем более, не спала.

***
    …Володя перебрался жить к Изабелле. Вечера они проводили вместе: ходили в театры, на концерты в консерваторию или просто гуляли по улицам.

    …В середине марта потеплело и запахло весной. Было тепло, легко. Радовало всё – и пьянящий воздух, настоянный на тающем снеге и солнечных лучах, и плывущие в голубом просторе неба белыми парусами ладей облака, и в парках чёрные проталины среди осевшего снега и вокруг деревьев, и слякотный асфальт московских тротуаров. 

    Однажды субботним вечером Изабелла позвала Володю в гости к её знакомым. Они шли по площади Маяковского. У памятника толпились люди. Какой-то парень с бледным лицом, стоя на возвышении и прижимаясь спиной к постаменту, негромко, но ясным голосом читал стихи. Закончив одно, он сказал:
   – А это последнее.
    Сделав короткую паузу, он продолжил:

                                  – Нет, не нам разряжать пистолеты
                                  В середину зелёных колонн!
                                  Мы для этого слишком поэты,
                                  А противник наш слишком силён.
                                  Нет, не в нас возродится Вандея
                                  В тот гудящий, решительный час!
                                  Мы ведь больше по части идеи,
                                  А дубина – она не для нас.
                                  Нет, не нам разряжать пистолеты!
                                  Но для самых ответственных дат
                                  Создавала эпоха поэтов, 
                                  А они создавали солдат.

    Послышались аплодисменты. Чтец сошёл к группе молодых людей, вынул папиросу и закурил. Володе хотелось подойти к нему, выразить ему своё восхищение, но постеснялся. Он только наклонился к Изабелле и сказал: 
   – Здорово, правда? 
    Изабелла кивнула головой и потянула его, поторапливая:
   – Идём.
    Новый чтец, вскочивший на освободившееся возвышение, начал:
    – А на Аравийском узком полуострове не осталось, Господи, места для погоста…

    Дальше Володя не слышал – Изабелла уже уводила его от памятника.

   – Неужели тебе не хочется послушать стихи? – спросил её Володя.
   – Это сборище – непонятно кого, – ответила Изабелла. – Какие-то неопрятные парни и девки, похожие на шлюх…
   – Нормальные парни, зря ты так, – проговорил Володя.
   – Ты забыл, нас ждут, – ответила Изабелла.

    Знакомые Изабеллы жили в Столешниковом переулке. Дверь им открыла горничная в наколке и белом фартучке. Володя был здесь впервые и с интересом оглядывал квартиру. 
    В передней комнате одна стена была сплошь зеркальная, отчего комната казалась неимоверно большой и походила на гостиничный холл. В углу стояло чучело бурого медведя. 
    Горничная приняла пальто у Изабеллы, Володя разделся сам. В глубине квартиры гремел рок-н-ролла, смех и голоса.

    Войдя во вторую комнату, оказавшейся залой, превращённой в танцплощадку. По стенам стояли стулья и диван. На них сидело несколько парней и девушек, одетых непривычно броско. На парнях были немыслимо узкие брюки, обтягивающие ляжки, на девушках модные платья, блузки и юбки колоколом. Посередине комнаты в ритме музыки содрогалась парочка. Он – в оранжевом пиджаке и в небесно-голубых брюках, она – в жёлтой блузке и красной юбке. Ноги их ходили ходуном, тела змеино извивались. Из магнитофона хриплый голос самодеятельного барда под гитару «выдавал»: 

                                  – Рок, рок, чудо века,
                                  Ты испортил человека!..

                                  Эх! От работы кони дохнут.
                                  От учёбы девки сохнут.

                                  Не ходите, девки, в школу,
                                  А танцуйте рокенроллу!

                                  Эх! Не читайте на досуге, 
                                  А танцуйте буги-вуги!..     

                                  Се Се СеР не Аргентина
                                  И не знойный Уругвай.
                                  Здесь такая холодина,
                                  Хоть ложись и помирай!..         

                                  О. буги-вуги, буги-вуги, буги-вуги…                          

    К Изабелле подошёл один из парней, прикоснулся губами к её щеке.

   – Познакомься, Игорь, это Влад, – сказала ему Изабелла и, повернувшись к Володе, представила ему парня: – А это Игорь, хозяин дома.

    В своей вельветовой курточке и москвошвеевских брюках, Володя в косых взглядах почувствовал себя неуютно. Когда рок оборвался, и пара остановилась: парень, расставив ноги, девушка между них на спине, он услышал чей-то недоумённый голос:
   – Кого это Изка привела? Что это за чмарь? 
   – Спроси её. Она у нас с закидонами.

    Володе захотелось немедленно встать и уйти, но снова загремел магнитофон, извергая голос неистового Элвиса Пресли. 
    На середину залы вышла новая пара – парень в цветастой рубашке и зелёных брючках и девушка в белом платье. Они скинули обувь и задёргались. 

    Изабелла, поболтав с хозяином, подсела к Володе, взяла его за руку. 

   – У Игоря собираются любители рок-н-ролла. У него большая коллекция дисков. Много таких, каких нигде больше не услышишь, – сказала Изабелла. – Сам Игорь учится во ВГИКе, пошёл по стопам предков. Отец у него кинорежиссёр, лауреат Госпремии, а мать заслуженная артистка. Сейчас они в экспедиции, снимают свой новый шедевр из жизни пролетариата. 

    В перерыве между танцами горничная на подносе разносила фужеры с вином и маленькие, со спичечный коробок, бутербродики с колбасой и сыром, проткнутые палочками. 
    Парни удалились в соседнюю комнату курить. Вышел и Володя. Парни смолили ароматные сигареты. На столе валялась небрежно початая пачка «Мальборо».

    Парень в оранжевом пиджаке травил анекдот:
   – Доцент кафедры марксизма-ленинизма читает лекцию и рассказывает о загнивающем капиталистическом Западе и вдруг на всю аудиторию раздаётся: «Гнить-то он гниёт, но запах какой!».
    Все рассмеялись. 
    Его сменил парень в тонком сером свитере:
   – В Египте нашли мумию. Собрались египтологи со всего мира, чтобы установить, что это за фараон. Никак решить не могут. Пригласили советских египтологов. Приехали трое в штатском. «Оставьте нас, – говорят они, – с ним один на один». Оставили. День ждут, второй прошёл, третий. На четвёртый выходят, сообщают: «Рамсес двадцать второй». Все поражены: «Как вы это узнали?». – «Сам, сволочь, признался». 

    Володя закурил папиросу.

   – Что ты за гадость вонючую тянешь, чувак, – обратился к нему парень в толстом, в шотландскую клетку, пиджаке, сшитом, похоже, из пледа. На кадыкастой его шее поверх пёстрой рубашки, болтался серый шнурок, скреплённый небольшой пластинкой с выдавленным на ней летящим самолётом. – Угощайся капиталистической сигаретой. Не стесняйся. У Макса папашка начальником поезда «Москва – Париж» катается, блоками ему привозит этот ароматный дым. Сам-то ты кто? Кстати, я Боб.
   – Влад, – ответил Володя, вынимая из пачки сигарету. – Учусь в институте.
   – Эт да, мы все чему-нибудь понемногу учимся. Я так в Строгановке. Художник, правда, из меня херовый. Буду, по всей вероятности, плакаты рисовать, рекламные щиты для кина. А ты?
   – В медицинском.
   – У, я б тоже в гинекологи пошёл, пусть меня научат, – хихикнул Боб. – Будешь у баб сику смотреть да буфера щупать. Во, работка… А Изкой давно пересёкся?
   – Не очень, – ответил Володя. – В прошлом декабре.
   – Баба что надо, – причмокнул Боб. – Пилится класс. Подмахивает аж до потолка. Она тебе уже говорила, что эта ночь у неё первая и неповторимая?

    Володя покраснел. Слова Боба для него были неожиданны.

   – Да ты не менжуйся, – Боб хлопнул его по плечу. – Она тут со всеми факалась. Любит это дело.
    Володя взял болтуна за грудки, затянул шнурок потуже так, что лицо у Боба побагровело.

   – А ты трепись поменьше, падла, – проговорил Володя. – Ещё услышу твой писк, придушу, ***жник…

    Он отпустил Боба. Тот ослабил шнурок и обиженно сказал:
   – Я с тобой, как с человеком, а ты… Фуфло ты… 

    А за спиной слышится:
   – КГБ сбилось с ног – Ленин пропал. Ошмонали весь мавзолей, нашли записку: «Уехал в Цюрих – начинать всё сначала».

    На кухню заглянули девушка:
   – Ну, вы долго? Мы уже пописали…

    Володя ни о чём не спрашивал Изабеллу. Боб рассказал так, будто при их постельных забавах сидел рядом и держал свечку. 

    Утром, ничего не говоря подружке, он собрал свой чемодан и вернулся в общагу.

                                                          (окончание пятой части следует)