ДИКИЕ ОСИНЫ ГЛ. 26

 Отец Никанор с накинутой поверх  чёрной рясы епитрахилью, расшитой золотыми узорами, с перекинутым через левое плечо белоснежным орарем и сверкающими из широких рукавов ослепительно чистыми поручами приветствовал Клима Тимофеевича в церкви и выразил радость при виде столь ревностного стремления к благочестию.
Трибун поставил свечку перед иконой святого Николы, помолился и предложил святому отцу уединиться для серьёзного разговора.
  Отец Никанор пригласил его в свою примыкавшую  к церкви  келью размером четыре метра в длину и три - в ширину.  Он усадил гостя на деревянный табурет, стоявший рядом с дубовым столом и сколоченной из досок кроватью, на которой расположился сам, и внимательно посмотрел на Клима.
- Я оттого настоял на уединении, - начал Клим, - что намерен обсудить с вами дело абсолютно интимное, деликатное, не допускающее посторонних ушей. Я буду говорить откровенно, и рассчитываю на это  с вашей стороны.
- Господь над нами залог моей искренности и вашего благочестия, и не важно, где вы просите милости у Бога, пред аналоем или в моей убогой хижине. Желаете ли вы исповедоваться?
- Нет, святой отец,  хотя подозреваю, что предмет, о котором я собираюсь говорить, не будет свидетельствовать о моём благочестии. Это скорее будет разговор по душам. Ведь я думаю, что на самом деле не к благочестию мы через веру стремимся и вовсе не любовь к ближнему нас к ней побуждает.  Когда вдумаешься, какая маленькая я козявка, и срок мне отмерен мгновение, а исчезну так и в миг забудут, а коли нет, так глумиться станут оттого что забыть не могут, так вот как подумаешь, что в миг для тебя  всё исчезнет навсегда, уж так погано сделается, что какое там благочестие; до него ли будет, когда напоследок наберёшь полной грудью воздух, всем нутром осознавая, что выдохнешь его в последний раз?  Осознанно или неосознанно мы жаждем бессмертия, припадая к Богу! - Трибун скосил заблестевшие  глаза на дверь и понизил тон. -   Мы, словно собака голодная, заглядываем в глаза Господина , не скинет ли он нам косточку с барского стола.  Он ведь, Бог то велик, всесилен и, главное, бессмертен. Он же нас создал по образу своему и подобию, а коли так, то я его мельчайшая частичка и, стало быть, тоже никогда не умру. И тут ведь самая главная забота, отключиться полностью от размышлений, не думать, ни в коем случае ни думать, всё решат за нас, всё решено за нас, наша основная забота лишь убедить Бога, что мы в него верим, чтобы он не лишил нас надежды на бессмертие, и скорее всего мы убеждаем себя, что верим в него, да, впрочем, какая разница, кто кого убедил, тут главное - в чём? Что вы думаете об этом, святой отец?
 Отец Никанор некоторое время молчал. Лицо его, напоминающее лики святых на иконах, со спокойным ясным взглядом и аккуратной бородкой, поразило Клима своим полным бесстрастием. Трибун тщетно силился уяснить, какое впечатление производит его речь на слушателя.
- Не вера это, - тихим голосом заговорил отец Никанор, - а страдание по вере, мучение отчаявшегося сердца, оттого что любить не способно. Не любящее сердце мертво для Бога. А не любите вы оттого, что слишком высоко вознеслись над людьми, и с высоты этой кажутся они вам насекомыми. А как можно любить столь ниже себя стоящего? Ведь и собаку  вы любите до тех пор, пока она не перечит вам, пока полностью и безропотно подчиняется, пребывая частью вашей воли, а стало быть и вас самих. А прояви она свою волю, покажи она, что не ваша часть, а отдельное, цельное и законченное создание, так ещё и пинка получит, а это как то не очень на любовь похоже.  Ведь все то рвутся сначала поверить в Бога,  и  с ним встать в некие отношения, а до окружающих и дела нет;  кто они, что с них толку?  И получается, что формально то всё выполняете, и даже бывает что и с чрезвычайным усердием, а вот в душе как то пусто, да и сомнения как ржа разъедают; а ведь всё просто: надо прежде стараться не в Бога поверить, а в то, что все есть создания Божии и все перед ним равны, а значит и смотреть на другого презрительно сверху как на низшего величайший грех и богохульство.
- Святой отец, как же я могу кого то считать себе равным,  если его ничтожность и моё величие столь очевидны сколь и неоспоримы. Разве меня, решающего судьбы миллионов, обладающего могуществом, наделённого необычайными способностями, и что самое главное, отмеченного Богом, можно сопоставить с копошащимся в своём огородике обывателем, с торговцем в овощной лавке и прочим убожеством?   
- В вашем вопросе зреют зёрна ответов. Вы говорите "наделённый способностями, отмеченный Богом" ; верно; но кто наделил? Всевышний и наделил. Кто отметил? Бог и отметил. А стало быть и всё ваше могущество от Бога. Тут бы как раз смириться, ан нет, вы, напротив, сами себя Богом ощущаете, и совершенно напрасно, потому что никакой вашей персональной заслуги в вашем могуществе нет. Ничем вы не лучше самого последнего чистильщика обуви. Всё вам дано и всё с вас спросится. Опять же вы говорите, что зазорно вам равняться с каким то убожеством. А слово то "убожество" что значит?  У Бога. На милости Божьей. Если вы и вправду у Бога милости ждёте, так и смиритесь с тем, что вы такое же убожество , как и самый безвестный  сторож в сельской церквушке.
 - Я готов, святой отец, целовать прокажённого, подобно Франциску Ассизскому, и нести его на себе, если только вы подскажете мне путь к вечному служению.
- Зачем искать?  Мы все пребываем на нём. Разве не знаете вы, что бедные с нами будут всегда и что душа бессмертна?
- Постойте, святой отец, - Клим болезненно поморщился. - Всё это вы можете говорить вашей пастве, но со мной, умоляю, говорите серьёзно. Потому что я хочу не  какого то иллюзорного спасения в виде некой предположительной души...
Священник поднял руку и произнёс строго: - Если вы действительно ждёте от меня какой либо помощи и сочувствия, то воздержитесь от богохульства. В противном случае беседа закончится прямо сейчас.
- Каюсь, святой отец, - смиренно произнёс Клим. - Я разумею не только духовное бессмертие или вечную память, которые мне представляются весьма лестными, но самое простое физическое бессмертие.
- И вы полагаете, что Бог вам в этом должен помочь? А знаете ли вы, что само это желание уже есть богохульство, противодействие божественной воле. Люди рождаются, потому что это угодно Богу, и умирают, потому что такова воля Божья.
- Но не я! - воскликнул Клим с  досадой в голосе. -  Ведь я  не просто человек! Верно?
- Вы творение Божье, как и все прочие люди, которые рождаются и умирают,  и на этом отрезке вашего пути вы лишь для того назначены пастырем, чтобы стать скромным послушником - на другом.
- Вы говорите чудно, святой отец, и, кажется, мы друг друга не понимаем. Если бы мне нужны были общие духовные наставления, я бы пришёл к вам на воскресную проповедь, которые надлежащим образом посещаю в своём приходе. Но я желаю говорить с вами приватно и просить совета или помощи в моей просьбе о бессмертии.
- То есть, вы хотите, чтобы я говорил не как лицо духовного сана, а как человек.
- Вот именно! - кивнул Клим. - По простому.
- Хорошо, - продолжал отец Никанор. - Тогда ответьте на вопрос, только подумайте и не спешите с ответом: на столько ли вы сильно желаете бессмертия, чтобы отрешиться от рода человеческого?
- Чего тут думать! - воскликнул Клим. - Повторяю, я готов на всё ради бессмертия!
- Это очень важный вопрос, потому что для исполнения вашего желания нужно стать Богом.
- Но как?
- Первое, следует перестать бояться смерти и воспринимать её как небесную благодать; второе, нужно умереть и воскреснуть, как это уже сделал посланник всевышнего, а о третьем уместно будет поговорить, когда первые два условия будут выполнены. - Отец Никанор встал, и Клим непроизвольно последовал его примеру. - В заключении же я, уже как священное лицо, скажу только “Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас…". Аминь.
  Отец  Никанор смиренно опустил взгляд. Клим поклонился, отступил несколько шагов пятясь, затем резко развернулся и вышел из кельи.

Другие произведения автора:

ДИКИЕ ОСИНЫ ГЛ.16

ДИКИЕ ОСИНЫ ГЛ. 27

Двойной Облом