Записки Матери

Однажды у Ситцева собрались друзья отметить из-
дание его книжонки. Это был сборник легкомыслен-
ных рассказов, которые призваны были развлекать
людей в транспорте.
Ситцев мечтал потрясать читателей глубоким дра-
матизмом, но лукавая судьба сделала его шутом сло-
весного цирка.
Когда гости выпили и закусили, кто-то (из чистой
вежливости) попросил его почитать что-либо смеш-
ное. Хозяин взял со стола первую попавшуюся тетрадь
и уселся в кресло.
Все закурили и приготовились смеяться...
«Прошло три месяца, как нас эвакуировали. Немцы
взяли Ленинград в кольцо, и, по слухам, оставшиеся
в нём мрут от голода и холода. Но и в Сибири жизнь
нам не казалась мёдом. Жители встретили нас безра-
достно: им самим не хватало пропитания, да и места
лишнего ни у кого не было. Нас с матерью и братом
приютила женщина по имени Евдокия, у которой муж
и старший сын погибли в первые дни войны. Оба слу-
жили на границе: супруг — майор, сын — лейтенант,
только что из училища. Она показывала нам фото и
плакала...
Евдокия вместе с шестилетним сыном Алешкой
приехала к матери в Бедуницы в начале лета. Грянула
война — Евдокия с ребёнком осталась в посёлке.
Мать Евдокии не перенесла вести о гибели внука,
которого очень любила, — остался у хозяйки один
Алёшка.
Председатель привёл к ней нас троих и, виновато
потупившись, произнёс:
— У тебя ведь три места освободилось…
Евдокия с ненавистью уставилась на нас, но про-
молчала. Знала: распоряжение властей.
Держала она себя с нами холодно. Алёшке, говор-
ливому, улыбчивому мальчугану, играть с нами не
разрешала, кормила его отдельно, и вскоре он стал нас
дичиться.
Однажды мы с братом пошли за водой и увидели
Алёшку в компании местных ребятишек. Мы обрадо-
вались и направились к ним, чтобы поиграть, но они
при виде нас начали браниться и кидаться снежками.
— Изгои, приживалы! — кричали мальчишки, по-
казывая языки.
Митька прикрыл меня собой и получил снежком в
лоб.
Едва унесли ноги. Самым обидным было то, что
возглавлял эту ораву Алёшка.
— За что?! — плача спросила я.
— Ни за что! — ответил Митька. — Просто люди —
сволочи!
— И мы с тобой? — недоумевала я.
— Ещё осволочеем!
Ударил лютый мороз.
На улицу мы почти не выходили, туалетом поль-
зовались мало. Митька умудрялся колоть дрова, что-
бы отапливать избу. Евдокия изредка подкармливала
его то хлебом, то салом, прикладывая палец к губам и
указывая на печь, с которой доносился храп. Митька
всякий раз делился со мной, но предупреждал о хозяй-
кином наказе. Мать пришлась не по душе Евдокии. Не
нравились ей постоянное лежание на печи и плутовс-
кие замашки.
Однажды ночью мать тайком открыла хозяйский
ларь и горстями совала нам муку в рот — мы дави-
лись, но жадно ели. А в следующую — не вышло: хо-
зяйка повесила амбарный замок. От голода всё слип-
лось в животе и болезненно ныло. Митька несколько
дней отдавал свою скудную пайку мне и уже с трудом
стоял на ногах.
— Завтра пойдёте у людей просить! — сказала
мать. — Нечего на печи валяться!
— С Надькой?! — взбеленился брат. — Ей шесть
всего-то!
— Значит, скорее пожалеют! — зашипела мать. —
Пусть приучается!
Я приуныла. Страшно ходить по промёрзшим ули-
цам и просить у чужих озлобленных людей хлеба.
Митька погладил меня по голове и шепнул:
— Не переживай, чего-нибудь придумаем!
На следующее утро мы с братом оделись и вышли
на улицу. Кровавая заря мутно багрянилась вдали.
Мороз рвал воздух в клочья и перемалывал в ледяную
пыль, которая жгла лицо, забивалась в нос и горло.
Дышать было почти невозможно. Руки мгновенно за-
коченели, ноги с трудом гнулись.
Митя, худой и длинный, выглядел много старше
своих десяти лет.
— Пошли! — я взяла его за руку и посмотрела в
глаза. Слезинка медленно скатилась по его впалой,
бледной щеке.
— Возвращайся! — сказал он.
— С тобой! — заупрямилась я.
Он схватил меня за воротник и повёл назад.
— Увяжешься вслед — отколочу.
Для убедительности он треснул меня по затылку, и
я заревела.
Втащив меня в избу и затолкнув на печку, он ска-
зал поднявшей голову матери:
— Поскользнулась, дурёха, и ногу подвернула! Пу-
щай отлежится!
Он показал мне кулак, приложил палец ко рту и
вышел.
Мать тяжело храпела, а я лежала и плакала.
Целый день Митя не появлялся.
— Сходите поищите! — сказала вечером хозяй-
ка.
Мы нашли его сидящим у забора, тянувшегося
вдоль тропинки, ведущей в местную церквушку. Митя
был покрыт инеем, тускло светящимся в холодном си-
янии луны; под белыми ресницами в остекленевших
глазах зиял мрак. В скрюченных пальцах он сжимал
печенье и пару карамелек.
В карманах — куски хлеба и смятая папироса.
Замёрз он, видимо, давно: его было невозможно
разогнуть.
Я разревелась. Мать тихо плакала и яростно грызла
промерзший хлеб, ломая зубы и царапая нёбо в кровь.
— Ешь! Поревёшь потом! — она сунула мне в рот
ледяную конфету.
С трудом приволокли тело на задний двор и при-
слонили к поленнице. Мы никак не могли закрыть
глаза усопшего, и они смотрели из глубины вечности
куда-то вдаль, словно отчаянно пытаясь найти ответ
на мучивший вопрос.
Похоронить Митю было невозможно: земля очень
промёрзла.
Вокруг выли голодные волки, но подойти к Мите
боялись. Натыкаясь на его немигающий взгляд, они
опускали головы и уходили.
На следующий день пришли инвалиды и сказали
матери:
— Негоже, Полина! Надо парня похоронить!
Затем обратились к хозяйке:
— Позволь, Евдокия, занести мальца в избу. Зна-
ем: у тебя горе великое; но паренёк в нём не повинен.
Разреши отогреть.
Хозяйка махнула рукой и сказала:
— Алёшку только уведу к соседям.
Инвалиды целый день долбили гранит земли ло-
мами. Один из них принёс наспех сколоченный гро-
бик. Митя лежал в сенях. Лёд, тая, образовал большую
лужу. Мать, держась за спину, кинула мне тряпку и
придвинула ногой тазик.
— Собирай, — безучастно произнесла она и крях-
тя полезла на печь.
Я плакала и убирала, затем поскользнулась и упа-
ла, разлив воду.
В голове у меня помутилось, я каталась по полу и
рыдала. Затем потеряла сознание…
Очнулась я на кровати у Евдокии, она погладила
меня по голове и протянула кружку молока — парно-
го, неразбавленного! Выпив, я словно опьянела. Хоте-
ла встать и идти в сени к брату продолжать работу, но
Евдокия остановила:
— Лежи! — сказала она. — Митю похоронили.
Через некоторое время ко мне подошёл Алёшка и
протянул кусок сахара. Его глаза смотрели серьёзно,
он держался степенно и от старания громко сопел. Он
будто выполнял какую-то не совсем ему понятную, но
чрезвычайно ответственную миссию…
После этого ни он, ни кто-либо ещё в этом селе
меня никогда не обижал…
Хозяйка стала относиться ко мне как к родной. Мы
играли, гуляли и кушали вместе с Алёшкой…
Ситцев сделал паузу и окинул гостей взглядом.
— Продолжать? — спросил он.
— Не стоит, — разочарованно протянул один из
гостей. — Унылую придумал ты историю!
— Здесь ни капли вымысла! — ответил Ситцев,
убирая злосчастную тетрадь поглубже. — Мне случай-
но под руку попались записки моей матери!
Все стали потихоньку собираться, и, обрадовав-
шись долгожданному одиночеству, Ситцев сел сочи-
нять забавные рассказы...

Другие произведения автора:

ДИКИЕ ОСИНЫ ГЛ. 24

ДИКИЕ ОСИНЫ ГЛ. 22

ДИКИЕ ОСИНЫ ГЛ. 30