"История продолжается 6(3)

                             

 ...Когда тебе станет грустно как этому небу

Оттого, что под ним существует планета,

И на этой планете, в одном глухом городишке,

Ты живешь и читаешь крамольные книжки.

 

Но как только стемнеет – время гулять:

Тебя вчера звала в гости одна знакомая блядь.

Ты заночуешь, а утром скорее уйдешь,

Туда, где меньше людей и где всегда идет дождь.

 

...И этой ночью ничего мне не приснится такого,

Чтоб наутро я мог идти ломать эти головы,

Наоборот, все будет мокро, прохладно и сыро.

Я хотел бы, чтоб это был Дом,

Я хотел бы, чтоб это был Дом,

Я так хотел бы, чтоб это был Дом...

...Но это чья-то квартира.[1]

 

Таня остановилась в дверях.

— Хорошее у тебя настроение, похоже, – заметила она. Владимир отложил гитару.

— Чудесное... А с чего ему быть хорошим... – Он махнул рукой и улыбнулся. – Оно у меня обусловлено сезонной депрессией. Толкай это в качестве официальной версии.

Таня улыбнулась.

— Ты очень красиво поешь.

— От такой жизни только воют.

— Все остальные, может, и воют. А ты – поешь.

— Я? Нет, я не исключение.

— Слушай, прекрати. – Таня присела возле него, подозрительно отвернувшись. – Мне плохо оттого, что ты переживаешь.

Владимир с минуту глядел на нее. Затем притянул к себе.

— Посмотри на меня.

— Я… я на книжки смотрю… Вон, Толкин…

— Ага, и Вальтер Скотт. – Селиванов мягко развернул Ласточку. – Тебя довела до слез судьба Бильбо Бэггинса или растрогал Айвенго?

— Я беспокоюсь, – призналась Ласточка, утыкаясь ему в плечо. – Лисицыну украли. Вы ранены. Тебе больно…

— Не больнее, чем пулю вытаскивать, и не такие уж мы раненые. Ходим – значит, не о чем переживать. А Эндру мы найдем.

— Угу, – вяло согласилась Таня. – Как?

— Она еще что-нибудь узнает и позвонит.

— Ты сам-то в это веришь? Что она сможет узнать, если ее держат на наркотиках? Если уж Эндра думает по полчаса над каждой фразой и не острит через два слово на третье, по-моему, это серьезно.

— Знаешь... – Владимир крепче прижал ее к себе. – Это всегда так бывает – кажется, будто выхода нет и быть не может. А ты просто верь, что все будет хорошо.

Ласточка шмыгнула носом и завозилась.

— А есть повод? Я не могу верить в хорошее, когда вижу, что тебе больно.

— Подумаешь, смертельное ранение. Не развалюсь. Ну, тогда поверь, хотя бы, в меня. А то, как же я тогда сам в себя поверю. – Владимир улыбнулся и щелкнул ее по носу. Нос тут же спрятался и шмыгнул вторично.

— Я в тебя верю, – сказала Таня. – Но в такой ситуации...

— Ситуация-ситуация. А ты верь. Для этого много не нужно – а вот пользы хватает.

— Ты в меня, как, – продолжал он, – только в подходящей ситуации веришь? Или постоянно? Или, может, только по пятницам?..  До дома я доехал?

— Доехал, – согласилась Таня.

— «Урал» не раздолбил?

— Нет…

— И даже не врезался в троллейбус, – «скромно» уставился вверх Селиванов.

— Да, но…

— И не сдох при этом, правда?

— Не сдо… Владимир!!

— Ну, вот, видишь, – невозмутимо закончил байкер. – Замок есть, никто сюда не вломится…

В дверях показался хромающий Андрюха.

— Все обнимаетесь? – фыркнул он.

— А ты что, завидуешь? – поддел Селиванов.

— Иди ты, рыжий! – почему-то сильно обиделся Андрюха.

Тут дверь кто-то дернул, а так, как она была заперта, следом раздался вежливый звонок.

— Теперь я убедилась в существовании замка, – мрачно оповестила общество Таня, поднимаясь. – Я открою. Наверняка ведь либо менты, либо какие-нибудь очередные психи, либо что похуже из трех букв.

— Первая «х»? – пошутил Владимир.

— Первая – «ф». Хотя, в нашем случае, они взаимозаменяемы.

— Ну, тогда «ж», – фыркнул Андрюха.

— «Ж»?..

— «Ж». «Жилищно-коммунальное хозяйство», – пояснил байкер.

— Тоже вариант, – согласился Владимир. – Ласточка, я с тобой.

Щелкнул замок. Владимир на всякий случай подвинул поудобнее нож на поясе.

Но за дверью оказался всего-навсего Мишка. Он был немного смущен.

— Извините, – сказал вольный художник. – Раньше замка не было. В смысле, дверь не запирали. Привет.

Хлопнула дверь – кто-то вошел в подъезд. Мимо квартиры прошла женщина с продуктовой сумкой. Мишка вдруг улыбнулся и протянул руку:

— Михаил Романов, студент. Ну, и художник.

— А мы знакомы, – улыбнулась Таня. – Мишка, Андрюха, Владимир. А ты... ты к Эндре, да?

— Я помню. Но с вашим… другом ведь пока незнакомы? – Улыбка у Мишки была открытая и обаятельная. – Да, к Эндре. Она, вообще-то обещала зайти и не зашла. Я подумал, может, забыла.

— Ну... – Владимир заинтересованно уставился в потолок. – Сюда она тоже обещала зайти – и не зашла.

— А куда же она делась? – подскочил студент и вольный художник. – И вы так спокойно об этом говорите?! А если что-нибудь случилось?

— А я должен прыгать и размахивать руками? – заинтересовался Владимир. – Вот это новости! Не, не могу с огнестрельным ранением прыгать. Извини.

— А, точно, – хлопнул себя по лбу Мишка. – Так это у вас огнестрелка? Тогда – вот, это вам.

Он протянул две справки.

— Только тут имена нужно вписать, а то рыжая не сказала, как вас зовут.

— Да черт бы с ним, – отмахнулся байкер, машинально принимая у него из рук голубые квадратные листочки. – У меня и так больничный лист, по производственной. Может быть, довольно коллективно перегораживать дверные проемы?

— Это чего, я зря старался?! – оскорбился Мишка. – Зря печать вырисовывал?!

Услышав про проемы, он машинально отступил, но Таня втянула его в квартиру.

— Давно она пропала? Черт, в милиции только через несколько дней заявление примут о пропаже…

— Не надо никакой милиции! – показался из комнаты Андрюха. – Еще не хватало! Да это ей и не поможет.

— Почему? – удивился Мишка.

— Во-первых, я знаю не понаслышке, как они там рассматривают подобные заявления, – отозвался Владимир. – Во-вторых... В общем, заявлять в милицию заведомо бессмысленно. Придется искать самим.

— Я пойду, чайник поставлю, – сообщила Таня.

— Так, где искать-то? – растерялся Мишка. – Надо хотя бы знать. Может, больницы обзвонить… и морги… – упавшим голосом прибавил он.

— Ну, это пока что, рановато. – Владимир ненавязчиво затолкал его на кухню, где Таня уже ставила чайник на плиту. – Она жива и относительно здорова.

— Так что случилось-то? Откуда вы знаете? Куда вы ее дели? – не выдержал Мишка, поправляя очки. – Она чего, в приют уехала, что ли? А почему относительно здорова?

— Слишком много вопросов, – осадил Владимир. – К слову, ты хорошо знаешь ее отчима?

Мишка сел.

— Ну, он приезжал пару раз. Паскудный мужик, по-моему. За что-то орал на нее. Только я не понял, чего он хотел, а Эндра не рассказывала. Чего-то, вроде бы она там вернуть должна.

— Ясно. Это мы и без тебя знаем... А где он живет? Хотя бы, в каком городе?

И тут раздался визг.

Первое, что увидел Владимир, обернувшись на голос – это влетевшую в приоткрытое окно до боли знакомую защитно-зеленую ананасину ручной гранаты-«лимонки». Распрямился, словно освобожденная пружина, успев сообразить, что сделать ничего не успеет – но телу не нужны были команды разума. Следуя, казалось, навеки въевшемуся в мышцы и нервы за годы службы, до совершенства отточенному рефлексу, он развернулся в движении, одной рукой изо всех сил швыряя в коридор Таню, другой – сразу же вслед за ней – Мишку, и рыбкой прыгая следом. Таня ощутила мощный удар, ласточкой влетела в панельную стену за поворотом коротенького коридора, сшибив как раз к тому моменту появившегося там Андрюху, затем на нее тяжело рухнул Мишка и принялся сдавленно хрипеть.

— Лежать! – приказал Владимир, рывком прижимая их к холодному линолеуму и ухитряясь одновременно закрывать собой Таню и закрывать ей же уши. Движения делились по секундам, мысль работала четко и ясно. В коридор обоих – две секунды.

В комнату – одна секунда.

Если повезет – у него в запасе еще секунда. Повезло.

На пол – последняя секунда.

Взрыв.

Взрыв раздался в следующее мгновение, казалось, сотрясая весь дом, уши будто забило пробкой, сверху обдал каскад штукатурки вперемешку с бетонной крошкой, лопнула лампочка вместе с плафоном, в кухне – что затем стало видно через дверной проем – вынесло стекла – без звона, звон был не слышен через пробки. Что-то ударило по голове, кто-то резко вздернул за плечо, и Таня едва не влетела носом в дверь ванной. Затем неожиданно очутилась в подъезде. Наконец, сообразила, что сбоку к ней прижимается откуда-то взявшаяся Маша, а по бокам возятся, пытаясь подняться, Андрюха и Мишка. Владимир пугающе-медленно захлопнул дверь в квартиру, шагнул вперед и, коротко размахнувшись, отвесил ей мощную затрещину. Ласточке померещилось, будто она вынырнула из плотной морской воды – это разом ворвались в сознание звуки и запахи, ощущение перемешанного со штукатуркой, шершавого воздуха в легких и боль. Она согнулась в приступе кашля, упала на колени. Легкие и трахею словно кто-то натирал наждачной бумагой – но это от штукатурки, и скоро пройдет. А что более важно – левая нога почему-то отказывалась подчиняться и штанина набухла горячим и липким, а в сердце воткнулась парочка раскаленных игл. Ясно – шок... А вот нога, похоже, сильно задета. Плохо... Таня вдруг увидела стремительно приближающиеся грязные плитки пола и едва успела подставить руку, чтобы не приложиться головой вторично.

Внизу запищал магнитный замок.

— Вставай! – в самое ухо рявкнул Андрюха, рывком поднимая ее на ноги. Лестничная площадка закружилась каруселью, они вцепились друг в друга, непроизвольно привалившись к холодной стене.

— Владимир! – вывернулась Ласточка, тряся головой в надежде поскорее прийти в себя.

— Наверх, живо! – рявкнул Владимир, оборачиваясь. В руке у него поблескивал нож. Отчего-то смазывалась общая картина – но неожиданно ярко проявились детали. Андрюха дернул в сторону лифта, но она вырвалась, отчего байкер свалился вторично. Маша взвизгнула и пулей понеслась вверх по лестнице – только обдало потоком воздуха, да взметнулись темные пряди. Снизу по лестнице поднялись трое.

— Я тебя по-хорошему предупреждал, – сквозь зубы выдавил тот, что шел впереди. Таня узнала отчима Маши. – Решил поговорить по-плохому?

Таня рванулась на помощь, но Андрюха, дотянувшись, дернул ее за щиколотку, и офицер в отставке растянулась плашмя на лестнице, больно ударившись грудью и подбородком о ступени. Андрюха же для верности еще и сверху на нее навалился.

— Не лезь!! – яростно зашипел он. – Погубишь рыжего!!

Пока Таня соображала, где тут логика, пока пыталась заново вдохнуть, пока снова задохнулась еще и от кашля – трое, одолев лестницу, остановились в шаге от спокойно улыбающегося Владимира.

— Ты че, не понял, что ли?! – заорал отчим Маши, ухватив байкера за ворот. – Ща говорить с тобой буду! Нормально говорить!

Владимир невозмутимо огляделся – будто ждал приятеля у метро, и спокойно проговорил:

— Понял, понял. Нечего плеваться, я умываться не забываю. А вот подобных жестов не терплю.

Все произошло в считанные мгновения.

Отчим неведомым образом кубарем перелетел через перила лестницы слева от Владимира и с неприятным хрустом впечатался в ступени. Двое сопровождавших его амбалов, – видимо, нанятых за бутылку пива в целях обеспечения наиболее конструктивного диалога Владимиру и нанимателю, – грузно осели на пол, получив молниеносные удары с двух рук – в шею и в пах. Один потерял сознание сразу, другой заорал, катаясь по полу и свернувшись в рогульку. Владимир добил его с ноги в затылок. Импровизированный «солдат удачи» расслабился и затих.

Владимир встряхнулся, словно искупавшийся пес, и подошел к остальным.

— Вы в порядке? – хрипло поинтересовался он, склонившись над Таней, которую Андрюха немедленно отпустил. – Нечего сказать, Эндра нам спасибо не скажет... Вас не зацепило? Проклятье! Ласточка...

Таня тихонько вскрикнула.

— У тебя голова разбита в трех местах!

— И правда! – искренне удивился Владимир, ладонью стирая алый ручеек со щеки. – А я-то все думаю, что там щекочется... Осколочное... – Он улыбнулся и принялся стирать кровь уже с шеи, затем медленно и осторожно опустился на ступеньку. – Вот, черт... и швы... Сегодня явно не мой день. Ласточка, покажи рану.

— Взаимно! – сквозь стиснутые зубы прошипела Таня.

Мишка, которому повезло больше – он просто разбил коленку и повредил руку – по ней сбегала струйками кровь, тяжело вздохнул и отбросил безнадежно загубленные очки. Одно стеклышко в них вылетело, а второе – треснуло. Студент, щурясь, нажал кнопку вызова лифта и сказал:

— Короче, поехали.

— Куда? – Андрюха обеими руками сжимал ногу – рана открылась.

— Туда, куда нельзя докинуть бомбу.

— Это граната была.

— Да без разницы…

— Вообще-то, это разные вещи…

— Вещи разные, а смысл один.

— Смысл разный.

Двери лифта открылись.

— Дискуссию откроете в более безопасном месте. – Владимир ухитрился подняться, цепляясь за стены. – Ч-черт... – Сцепив зубы, он подхватил Таню на руки и добрался до лифта. Мишка придерживал автоматическую дверь, дожидаясь их. Владимир зашипел, сообразил, что теряет сознание и оперативно передал Таню ему. – Уходить нам надо... давно... было...

Таня ахнула, вырвалась и попыталась его подхватить.

В итоге вдвоем они кое-как втянули друг друга в лифт. Помогала незаметно вернувшаяся Маша.

Какая-то пожилая женщина, войдя в подъезд, шарахнулась от них, сказала, что молодежь совсем распустилась, и она идет звонить в милицию. Но тут Мишка нажал кнопку, и двери закрылись.

— Сейчас, приедем, – успокоил он. – Потерпите.

Выгрузились из лифта тем же порядком. И скоро все ввалились в коридор Мишкиной квартиры. Андрюха немедленно опустился на стульчик, Владимир прислонился к стене, а Таня сползла и уселась на пол, зажимая рану, но глядя при этом на Владимира:

— Тебе нужно лечь. Дай, посмотрю раны…

— Я, вообще-то, тоже раненый, – ввернул Андрюха. – Обо мне, часом никто не волнуется?

— Ты не очень сильно раненый, – заметила Таня. – Первым делом тяжелораненые... – Она зажала ногу выше колена, стараясь немного придержать кровь, и тряхнула головой, отбрасывая за спину волосы. – А вот мне интересно, откуда у них «лимонка»?..

— Откуда-откуда. Кто ищет, тот найдет. – Владимир осторожно приподнял скользкие от крови лоскутки – все, что осталось от штанины – и осмотрел рану. Таня морщилась, но терпела и даже улыбалась. – Ими чеченцы на «черном рынке» торгуют за умеренную плату. Причем, собирают их в том же подвале, где складируют картошку. Не уберег я тебя...

Таня хотела, было, ответить – но тут, как всегда кстати, влез Андрюха.

— Раз уж мы взялись разгадывать загадки, то скажи мне, каким образом ты, находясь нелегально в военном госпитале, за короткий срок ухитрилась получить высокое воинское звание?

Таня сверкнула глазами.

— Уметь надо, – отрезала она.

— Отвяжись, чернявый, – негромко произнес Владимир, бросив на нее косой быстрый взгляд. – По-моему, она не все нам рассказала. Но еще расскажет когда придет время.

— Я же просто поинтересовался, – сказал Андрюха. – А когда оно придет, кстати?

Владимир чуть улыбнулся.

— Тогда, когда она будет нам доверять.

Таня вспыхнула и вскинула голову. Глаза у нее заблестели.

— Я вам доверяю. Но зачем же рассказывать друг другу все подряд?

Владимир, который выглядел больше расстроенным, чем раненым, встряхнувшись, весело покосился на Андрюху.

— И правда, незачем. Мишка, у тебя есть бинты и антисептик?

— У меня все есть, – сказал Мишка, близоруко щуря глаза. – В медицинском смысле. Вон оно, на столике.

Владимир принялся обрабатывать рану Тани.

Андрюха фыркнул и переместился в комнату. Ему было как-то грустно при виде Тани и Владимира. Не то, чтобы он завидовал, но ему с некоторых пор тоже хотелось, чтобы о нем кто-нибудь вот так же беспокоился и смотрел такими же глазами.

Рядом свалился Мишка.

— Ну, знаете, – протянул он. – Начинаю думать, что мама была права, когда советовала мне вместо художки идти в секцию дзюдо.

— Это точно, – согласился Андрюха, который устроился на диване, вытянув больную ногу.

— Больно? – послышался из прихожей полный мягкой теплоты голос Тани. – Потерпи немного...

— Нормально. Прости меня, ласточка.

— За что? – Судя по тишине, Таня перестала промывать раны и изумленно воззрилась на Владимира.

— За то, что не уберег.

— Сейчас она кинется ему на шею, – голосом опытного экскурсовода прокомментировал Андрюха. Из прихожей донеслась возня, судорожный вздох Владимира при задевании раны и тихий, ласковый Танин смех.

— Да ну тебя, – не выдержал Мишка.

— Это почему это ну меня? – обиделся Андрюха.

— Потому что, – пояснил Мишка, разглядывая его.

— Ты чего? – удивился байкер. – Ты же без очков не видишь.

— У меня близорукость. Так что вблизи я вижу. А ты мне близок.

Андрюха несколько обалдел и покосился на Мишку.

— И чего ты видишь?

— Вот бы тебя нарисовать, – мечтательно протянул вольный художник. – Было бы красиво – ты такой тощий, а байк – здоровый. Вот она, тревожная красота контраста!

Андрюха на всякий случай, оглядел свою руку. Результат остался по-прежнему неутешительным. С малых лет и до сего дня.

— Это я тощий?.. Ну, да, тощий... Ну, хочешь – рисуй.

Мишка, который сам плотностью телосложения не отличался, ухватил тонкую крепкую ладонь Андрюхи и активно затряс ее.

— Спасибо! Ты настоящий друг!

— Да ладно тебе… – смутился байкер.

Мишка тут же извлек откуда-то альбом и уткнулся в него.

— Мне нужно понять твою пластику, – сказал он. – Если не хочешь позировать по нескольку часов. Вот, сейчас сделаю несколько набросков, и мне уже не надо будет на тебя смотреть, когда возьмусь за картину.

— А… ну, давай, – согласился Андрюха, который в живописи разбирался так же слабо, как и в уголовном кодексе Кении.

Владимир подарил миру цветистую матерную тираду и соизволил сдаться, чем чрезвычайно обрадовал Таню, которая уже с полчаса пыталась заставить его улечься на кровать и принять лекарства.

— Я вырублюсь, – честно предостерег он, наблюдая, как стены плывут по фиксированной траектории, будто планеты вокруг звезды.

— Вот и хорошо.

— Ничего хорошего! – возразил байкер, которого в горизонтальном положении мутило вдвое сильнее, а череп, казалось, вот-вот лопнет по швам – при условии, что они у него есть.

Таня деловито подвинула к кровати тазик.

— Ну, знаешь ли! – возмутился Владимир.

— На всякий случай.

Она присела рядом и взяла его за руку.

Мишка все еще сидел с альбомом. Андрюха, которому запретили вставать и, вообще, активно двигаться, скучал. Доскучался он до того, что неожиданно выдал:

— Жалко рыжую. Подохнет ведь.

— Если мне и через полчаса не позволят встать, – мрачно отозвался Владимир, – тогда точно подохнет. Правда, вначале подохну я.

— А по-моему, наоборот, – заметила Таня. Владимир приподнялся и, невзирая на ее отчаянное шипение, принял сидячее положение. Лежать было мутно – в самом что ни на есть буквальном смысле этого слова. Таня вскочила.

— Все хорошо, ласточка! – заверил байкер, осторожно исследуя собственную голову на предмет количества и тяжести повреждений. Оказалось не так уж плохо – три-четыре небольших ранки, не требующих даже зашивания и легкое сотрясение. Ах, ну, да, еще дырка в боку. И рука. Неплохо... – От этого еще никто не умирал.

Таня уселась рядом

— Ты прав, умирают обыкновенно из-за  осложнений разной степени тяжести, – поведала она. – Тебе лежать надо. А Эндру… мы с Андрюхой сами найдем.

— Вам инвалидные коляски прикатить – или на байке доберетесь? – осадил Владимир, укладываясь обратно. Голова разболелась сильнее. – Да уж... хороши спасатели. Команда МЧС...

— Еще эти скоро очухаются, – добавил Андрюха. – Которые внизу.

Владимир невольно ухватился за голову.

— Да уедут они. Теперь точно без милиции не сунутся. Побоятся. К тому же, я бы на их месте первым делом позвонил в «скорую помощь».

— Нет, – авторитетно заявила Таня. – Ты бы на их месте сказал бы «все нормально» и отправился бы кого-нибудь спасать.

Мишка сосредоточенно погрыз карандаш, сделал еще пару штрихов, досадливо отбросил его и взял другой, отточенный.

— И что в итоге нам делать? – спросил он. – Пока вы будете лечиться, рыжую там угробят. А один я мало что смогу.

Он помолчал, размышляя, и предложил:

— Знаете, как можно? Можно забрать из техникума Эндрины документы. Под видом курьера от отчима. А там наверняка есть какой-то адрес.

— Так тебе и поверят, – фыркнул Андрюха.

— Поверят-поверят. А для верности еще и визитку отчимову покажу.

— А она у тебя есть?

— Обижаешь! Я же художник.

— Визитка – не удостоверение личности, – уведомил Владимир. – Без паспорта и веских причин тебе ничего не отдадут. Даже Андрюхе с его удостоверением фээсбэшника они документами разбрасываться не станут. Надо искать другие варианты.

— Какие? – заинтересовалась Таня.

— Не знаю, мне еще не приходилось воровать документы.

— Можно… – не сдавался Мишка, – можно ночью залезть и выкрасть. Или просто назваться студентом и сказать, что документы просят, например, в бухгалтерию. Какая-то ведь должна быть возможность их достать!

— Залезть в охраняемое здание с решетками на окнах, открыть кодовый замок в отделе бухгалтерии, найти документы, помахать ручкой в объективы всех камер, спуститься на первый этаж и торжественно вручить документы охраннику. Ночью, когда в здании вообще никого нет, один ты – здрасьте, это я! Если бы студентам просто так раздавали документы по первому требованию – их бы уже в хранилище не осталось. Просить, обычно, не просят, а согласовывают с отделом и берут сами. Мишка, ты, разве, не студент? Можно подумать, ты про существование образовательных учреждений только сегодня узнал.

— А нам и не нужно красть, – напомнила Таня. – Только прочесть.

— Ласточка, тебе не дадут их прочесть. А вот пробить по базе номер приюта, где она росла, и узнать имя человека, который оформил опекунство – гораздо легче. Правда, нас вполне могут и послать куда подальше – у них не принято разглашать подобную информацию, но это только если мы нарвемся на честных сотрудников. А честный сотрудник социального учреждения – зверь редкий и занесенный в Красную Книгу. Максимум тысяча рублей – и доступ к архиву наш. А вообще-то, можно сэкономить при помощи моего удостоверения, – добил Владимир, поднимаясь вторично. Повисла пауза.

— И ты молчал?.. – тихонько и очень сдержанно проговорила Ласточка. Владимир пожал плечами.

— А вы меня спрашивали? Простите, вы так увлеченно обсуждали кражу документов, что я не посмел вмешаться. Вот только времени у нас мало.

— Так мы номера не знаем, – напомнил Андрюха.

— Зато знаем название, – напомнил Владимир. – Не думаю, что католических приютов так уж много. И еще меньше из них тех, которые при Церкви Непорочного Зачатия.

— Логично, – признал Андрюха. – Можно попробовать. Вот, елки-палки, если бы рыжая тут не скрытничала, и рассказала все толком с самого начала, нам бы и не пришлось сейчас мучиться. Завели манеру…

— Мы не так уж и хорошо знакомы, с чего ей откровенничать? – сказал Владимир. – Впрочем, известно достаточно. Остальное – дело техники.

— Компьютер имеется? – добавил он. – Диск с нужной программой стоит полторы сотни на радиорынке.

— Есть, – кивнул Мишка на письменный стол, на котором поблескивал черной крышкой ноутбук.

Студент решительно поднялся.

— Короче, так. Еда в холодильнике, чай в буфете. Аптечка – знаете, где.

— А ты куда? – уточнила Таня.

— За диском, – ответил Мишка уже из коридора, где натягивал куртку.

Андрюха поднял его альбом и одобрительно хмыкнул.

На листе были карандашные наброски, всего несколькими линиями изображающие Андрюху, как живого. Вот он хмурится, вот задумался, вот улыбается, вот оборачивается, глядя на что-то.

— Ну, я пошел, – крикнул из прихожей Мишка, хлопая дверью.

 

 

 

Эндра лежала на краю постели, свернувшись в калачик. Все здесь казалось чужим и холодным. Не настоящим. И тяжелые гардины на окне, и пушистое покрывало, и лакированный столик, и книжка сказок на нем, и поднос с чашкой кофе и тарелкой булочек, от которых пахло корицей. Тоже не по-настоящему. За окном две птицы плавно парили по кругу. Медленно, мерно, они наворачивали уже который круг. Рыжая отрешенно за ними наблюдала.

Из-за  двери доносился неприятно высокий голос врача, который докладывал отчиму:

— У девушки обострение. Видимо, осень действует. Наблюдается апатия, равнодушие. К книге она даже и не притронулась, от еды отказывается. Эти периоды чередуются с периодами агрессивности и истерии. Вас она уже ранила… У нее рука обожжена – несомненно, тоже следствие ее состояния?

— Да, да, – заверил голос отчима, – она сунула руку в камин.

— Кроме того, по-моему, у нее галлюцинации. Советую быть очень осторожным. Проверяйте ее почаще. Лучше, если ночевать она будет не одна. Прячьте от нее колющие и режущие предметы. И ни в коем случае не прекращайте давать ей лекарства.

— Конечно, – заверил отчим. – Я за всем прослежу…

Потом голоса отдалились – видимо, перешли в другую комнату. Эндра долго собиралась с мыслями, чтобы пошевелиться, подвинуться к краю кровати, протянуть руку под нее и нащупать там, на одной из реек днища, холодный телефон–раскладушку. Нащупав его, Эндра немного успокоилась и улеглась снова. Жаль, звонить не имело смысла. Ничего нового она так и не узнала. Отчим предусмотрительно  постарался огородить ее ото всех возможных источников информации. Ни телевизор, ни радио в доме не включали – во всяком случае, не включали так, чтобы Эндре было слышно, из окна можно было увидеть только соседний дом и кусочек далекого леса, газет на глаза не попадалось. Дверь комнаты неизменно запирали. Из обстановки тут была только постель, столик и стул. Почти как в тюремной камере, только все шикарно–красивое, дорогое, из темного дерева.

Дверь тихо щелкнула и в комнату, цокая каблучками, вошла жена отчима – Мариночка. У нее были светло-русые волосы, пахнущие духами, и пушистые ресницы. И была она всего лет на пять старше рыжей. Эндру Мариночка боялась и жалела.

— Ты так и не ешь? – спросила она, осторожно подходя, как будто боялась, что Лисицына сейчас накинется на нее. Впрочем, скорее всего, она, в самом деле, этого боялась.

— Не хочу, – ответила рыжая, чуть приподняв веки.

— Но как же так! Есть надо! – волновалась Мариночка.

— Не хочу… – повторила Эндра и закрыла глаза обратно. Она сообразила, что, если делать вид, что ей хуже, чем на самом деле, то и дозу транквилизаторов снизят. И активно старалась, хотя пока и прикидываться особенно не приходилось – у нее и так язык еле ворочался, а мысли путались.

— Так и лежишь, – продолжала Мариночка, обходя кровать то с одной, то с другой стороны. – Хоть бы почитала… вот книжка.

— Зачем?

— Ну… интересно же.

— Не интересно, – вяло отмахнулась Эндра. Мариночка всплеснула руками.

— А что тебе интересно?

Эндра заворочалась, подтягивая одеяло и натягивая его на нос.

— Что-нибудь посерьезнее. Можно, к примеру, Сапковского, или, там, Азимова...

— Нельзя. Вдруг тебе от этого хуже станет... Да я и авторов-то таких не знаю... Ты ешь, а то чай остывает.

— Не хочу. – Эндра грустно обернулась на кружку. – А мы далеко от Москвы? Я волнуюсь за своих друзей...

— Мы дома, – успокаивающе проговорила Марина.

— Ничего не дома. – Эндра приподнялась на локте и почувствовала, как голова немедленно наливается сонной тяжестью, а на плечи давит столб воздуха. – Это не мой дом.

— Ты просто расстроена, – успокаивала Мариночка. – А вот…

— Слушайте, – перебила Эндра. – Ну, что ты валяешь дурака? Мы же почти ровесницы. Ты же не такая, как они. Ну, раскрой ты глаза. Никакая я не сумасшедшая.

— Но врач сказал…

— Врачу твой муж дал денег, – поморщилась Эндра. – Чтобы он свел меня с ума.

Марина ойкнула и погладила рыжую по плечу.

— Вот, видишь, – сказала она. – Ты просто устала. Ну, что ты такое говоришь? Твой отец и я – мы же тебе только добра желаем.

— Ничего он не мой отец, – буркнула Эндра. – Мой отец былнастоящий.

— Ты… книжку читай, – посоветовала Марина. – И мысли всякие лезть не будут.

— Не буду я ее читать.

— Ты сказки не любишь?

— Люблю. Только это не сказки – а глупые пересказы для детей. Тогда дайте настоящие сказки – ирландские, там, или валлийские. Я про эльфов люблю. Ты читала про Народ Пустых Холмов?

— Нет, – попятилась Мариночка, которая, видимо, решила, что у Эндры бред. – Знаешь, я лучше пойду.

Щелкнула, закрываясь, дверь, и рыжая снова осталась одна. Совсем одна… даже птицы куда-то улетели.

Другие произведения автора:

Антихристианстианин

Город посреди леса: эпилог

Дороги