История продолжается: 9 (2)

Таня заботливо укутала солдата в принесённый Мариночкой котовский плащ и ввела раненому общую анестезию. Разумеется, после такого компота ему придётся несладко – но волноваться было ещё опаснее. А увидев Москву, он бы разволновался непременно, и Ласточке пришлось руководствоваться принципом меньшего зла. Владимир подхватил винтовку и щёлкнул предохранителем.

— Ого, – негромко произнёс он. – Раритет.

Лисицина бочком подобралась поближе, с любопытством разглядывая перемазанное уже подсохшей грязью крепление штык-ножа, исцарапанное дуло, крестик прицела.

— Чего? – уточнила она. Владимир вместо ответа перехватил оружие и прицелился в статуэтку на книжном шкафу.

— Это АВТ-40, – обернулся он. – Чудесная вещица. Из этих красавиц советские солдаты немало фриков положили. Я бы даже сказал, очень много.

Николай подхватил хозяина чудесного оружия на руки и буркнул:

— Пошли уже, офицер фигов.

Владимир невольно фыркнул – ассоциативный ряд в который раз сыграл с ним неуместную шутку.

— Не фигов – а целой плантации фиговых деревьев. В любом случае фиговые деревья из них получились лучше, чем фиговые дубы.

Николай шагнул в дверной проем.

— Неужто, ты постарался?

— Это был изначальный материал. Мне б ещё немного времени – я бы из них чего покультурнее вырастил. Они толковые ребята были... – Тут Владимир неожиданно замолчал и отвернулся к стене. Затем быстро вышел, едва не задев Лисицину. Зина отчего-то вздрогнула и побледнела. Таня, собиравшая хирургические инструменты, перестала хихикать и резко обернулась. По коридору пронёсся лёгкий ветерок от распахнутой входной двери – шагов Владимира никто не услышал. Двигался он практически бесшумно. Таня поднялась и покачала головой.

— Ох, и наследили мы тут.

— Что?.. – В дверях стояла одетая Мариночка с сумкой в руках. – А откуда он взялся-то? Кровь...

Таня промолчала и развернулась к выходу.

Владимир встретил компанию на улице – он сидел на мотоцикле и прикуривал сигарету. В нелёгком сражении с ветром победила, всё же, зажигалка, и Селиванов глубоко затянулся – будто намеревался выкурить всю сигарету одной затяжкой. Запрокинул голову, глядя в небо – но в следующее мгновение обернулся к друзьям.

— Всё хорошо? – как ни в чём не бывало, осведомился он и прибавил с улыбкой:

— Хвоста не привели? А то смотрите у меня.

— Привели, а как же. А ещё – я Лунатик, вот этот вот красноармеец – Сохатый, а ты – Бродяга. Мариночка, идём машину ловить.

— Я буду Гермионой, похоже, – мрачно завершила Таня, глядя им вслед. – А что, Николай читает сказки?

— Иногда. – Владимир провернул ключ зажигания, и мотор затарахтел. – Поехали. Я долго ждать буду?

Таня послушно оседлала «Урал» и обхватила «Бродягу» за пояс.

— Можно тебе один вопрос задать?

— Разумеется. – Обычно очень аккуратный водитель, на этот раз Владимир так швырнул сцепление, что покрышки протестующе взвизгнули, несчастный мотор отозвался рёвом, а Таню едва не снесло. А тяжёлый «Урал» вдруг поднялся на заднее колесо и, перебудив, казалось, все окрестные квартиры, с грохотом и звоном стукнулся на оба колеса, резко рванув с места.

Таня вцепилась в ремень Владимировской косухи, зачем-то сжимая ногами бока мотоцикла, будто бы это была взбесившаяся лошадь. «Урал» перемахнул «лежачего полицейского» – а Таня и не знала, что с такими ранами возможно так прыгать вместе с машиной – и, миновав красненькую «девятку», в которую успели вместиться Николай, спящий Лебедев и Мариночка, стрелой понёсся по шоссе. Таня решила списать данное лихачество на годами отработанную сноровку – в конце концов, танковая дивизия, как правило, включает и мотострелковые войска, да и сам Селиванов слишком крупный для танкиста. Но продолжать лететь с такой скоростью было просто-напросто опасно для жизни – а Владимир, казалось, ничего вокруг не замечал.

Таню сносило встречным потоком воздуха, приподняться на такой бешеной скорости было не так-то просто, а Владимир, как назло, будто и вовсе забыл о её присутствии.

— Поворот! – изо всех сил заорала она, глядя на светящуюся сплошную линию фонарей. Отовсюду сигналили, материли – тяжёлый, неповоротливый внедорожник лавировал между автомобилей не хуже любого спортбайка. Все смазалось в бешеной скорости, и Тане упорно казалось, что сейчас их обоих размажет по асфальту в кровавую кашу, а остальные, скорее всего, не успеют повернуть... Люди же погибнут! Да какой демон в него вселился?!

— По-во-рот!! – рявкнула она Владимиру в самое ухо. Ветер отшвырнул тёмно-медную прядь – ухо было вытянутое кверху и заострённое, будто звериное. «Прощай, крыша», с ужасом подумала Таня, набирая как можно больше воздуха в лёгкие. Рыжие волосы Владимира пахли хвоей и горькой полынью. Голова закружилась. Мотоцикл резко вильнул, огибая «Мазду», которою Таня бы и не успела заметить – не мелькни перед самыми глазами заводская эмблема. Ласточка едва выпрямилась, махнув волосами по асфальту. – Поворо-о-о-от!!.. Там по-во-рот!!

Владимир вздрогнул, будто его ударили. «Урал» плавно завернул вбок, брызнув грязью из-под колёс, какая-то «Газель» едва успела вильнуть в сторону, уходя от столкновения, тяжёлая машина, натужно урча мотором, замедлила ход, с трудом преодолевая инерцию движения. Таня выдохнула, не разжимая онемевшие пальцы и уткнувшись Селиванову в спину. Сердце колотилось так, будто вознамерилось отработать весь отпущенный ему срок за несколько секунд. Голос подчинялся с трудом.

— Ч-что... что на тебя нашло, позволь поинтересоваться? Ты нас едва не угробил только что.

Мотоцикл остановился у самой воды. «Лихоборка», машинально прочла Таня. Владимир уронил голову на вытянутые руки, но на Танин голос резко выпрямился и обернулся. Взгляд у него казался пустым.

— Ничего, – выдохнул он. – Я... Прости меня.

Он провёл ладонями по волосам, отбрасывая их с лица – уши были самые обыкновенные. Запах хвои как-то померк, растворившись в обычном, теплом человеческом. Зелёные глаза вспыхнули уже осмысленно, Владимир не двигался, развернувшись в седле и опираясь ладонью о забрызганное грязью крыло байка. Взгляд его тревожно обежал всю Таню целиком и остановился на её лице.

— С тобой все в порядке?

Ласточка фыркнула.

— Не считая того, что ты посносил мной весь окружающий транспорт, вышибив, похоже, последние мозги – я цела и невредима.

Тут сердце, словно выжидавшее до этого нужный момент, резануло осколком стекла – и Таня согнулась, задыхаясь. Все пространство перед глазами заполнили мириады серебристых звёздочек, желудок вывернуло наизнанку, виски сдавил невидимый обруч – и без того измученное ночными погонями и никотином сердце не выдержало. Таня поняла, что валится на землю, а как её подхватили руки Владимира, ощутить уже не успела.

— И что с ним теперь делать? – ни к кому конкретно не обращаясь, осведомился Николай, кивнув на заботливо укутанного одеялом Лебедева. Солдат спал, как ни в чём не бывало, и просыпаться в ближайшее время явно не собирался. Николай встал и прошёлся по комнате. – И куда это, интересно, Селиванов со своей дамой сердца запропастился?..

Зина сидела на подоконнике, болтая ногами и напряжённо уставившись в мокрую ветряную темноту за стеклом. Мариночка спала на диване, свернувшись калачиком и накрывшись покрывалом, а Эндре было плохо – за короткое время, проведённое у отчима, её организм успел привыкнуть к нейролептикам и теперь всеми правдами и неправдами требовал дозы. Лисицина обхватила руками подушку и уткнулась в неё же носом.

— А может, случилось чего, – глухо донёсся из подушки её голос. – Позвоните им.

— Случилось, – неожиданно подтвердила с подоконника Зина, не оборачиваясь. Эндра вскинула голову.

— Что?! А ты откуда знаешь?..

— Справится, – вместо ответа туманно заверила девушка. Сознание Рыжей уцепило странную деталь.

— Кто – справится?

— Владимир.

— А с Таней что? Они в аварию попали?

Зина спокойно закурила сигарету.

— Не-а.

Повисла пауза.

— И чего мы тут сидим? – осведомилась Эндра. Зина пожала плечами.

— А что нам ещё делать? Ты знаешь, где их искать?

— Предположительно. Мы же по одной дороге ехали.

Зина отмахнулась. Николай перестал разглядывать Лебедева и обернулся к ним.

— Час от часу не легче, – сказал он. – Ты ведь не просто так машиной времени интересовалась?

Эндра промолчала. Незачем отвечать на риторические вопросы – когда и без того все очевидно. На приблудного артиста раненый походил меньше всего.

В приёмное отделение Городской больницы №50 Владимир влетел буквально на переделе человеческой скорости, что, впрочем, не помешало ему резко остановиться напротив окошка регистратуры. Дежурная даже трубку выронила при виде байкера в чёрной коже и с Таней на руках. Следом явился охранник.

— Нужна помощь, – сходу сообщил Селиванов, движением головы отбрасывая волосы за спину. – Сердечный приступ.

Таня, будто в подтверждение его слов, вздрогнула и закашлялась, не приходя в сознание. Дежурная подхватила трубку обратно, без лишних слов оборвав предыдущий звонок, и набрала внутренний.

— Давно? – быстро уточнила она. Владимир перехватил Таню поудобнее.

— Минут десять-пятнадцать.

Пока Таню укладывали на каталку, байкер получил возможность собрать заново растрепавшийся хвост и стащить куртку.

— Вовремя, – мельком обернулся к нему молодой врач, минуту назад прибежавший из кабинета в распахнутом халате и на ходу что-то дожёвывая – похоже, Владимир оторвал его от ужина. – Нитроглицерин и в реанимацию, быстро! А вы, мужчина, с нами.

Владимир кинулся следом по коридору, на бегу запихивая в карман ключи от мотоцикла.

— Фамилия, имя, отчество.

— Её?.. – немного растерялся байкер – сказывалось нервное напряжение.

— Ну, не моё же!

— Журавлёва Татьяна Владимировна, двадцать шесть лет, сердечная недостаточность...

— Дверь!

Владимир обогнал каталку, потянул двойные двери с рельефным стеклом посередине.

— Вам в отделение нельзя. Полис её у вас?

— В багажнике.

— Вот и принесите.

К Владимиру подошла пожилая медсестра.

— Вы не беспокойтесь, – сказала она. – Пойдёмте со мной, я запишу. Давно у неё приступы?

— Не знаю. – Байкер машинально обернулся на закрывшиеся двери. Изнутри доносились голоса. – Похоже, что давно. Чёрт!.. Я же запретил ей курить...

— ещё и курит. – Медсестра вздохнула. У неё были забранные в пучок полуседые пушистые волосы и добрые серые глаза. Владимир подумал, что она очень похожа на Таню, только Таня моложе и худая, и волосы у неё не чёрные, а тёмно-русые. Но в целом – похожа. – Нельзя.

— Забыл вам сообщить, её ранило пару дней назад.

— Сильно?

— По голове стукнуло, плюс рана, кровопотеря... не очень большая, но ощутимая.

Медсестра вскинула голову. Ростом она с трудом доставала Владимиру до плеча, и заглянуть в лицо ей было неудобно.

— Это как же так?

Селиванов сцепил зубы, останавливая ругательство.

— Длинная история, – лаконично ответил он. – У нас знакомый один есть... ненормальный, в общем.

Медсестра на всякий случай немного отодвинулась. Коридор закончился, и они остановились.

— Ладно. Ступайте за полисом.

— Простите...

— Елена Николаевна меня зовут. Ну, идите, чего вы встали?

Мысленно махнув рукой, байкер послушно отправился за Таниной сумкой.

Надо же, мелькнуло в голове, и тут всех напугали. И чего нам так везёт на неприятности?..

— Встать!!

Резкий окрик вздёрнул на ноги, словно рыболовный крючок. Он рефлекторно подчинился, быстро поднявшись с раскисшей дождём в жидкую грязь широкой просёлочной дороги, и только затем поглядел на человека. Тот оказался здоровенным и полным, плотно затянутым в мокрую чёрную бриганту. В правой руке щёлкнул кнут, каким обычно стегают лошадей.

— Имя!

Владимир отчего-то не смог ответить. Имя эхом отзвучало в сознании, но другое, непривычное. И в то же время это было его имя, он знал. Голос подчинился с трудом.

— А ты кто такой, чтобы мне приказы раздавать?

Вместо ответа человек в бриганте вскинул руку – взвизгнул распоротым воздухом кнут. Владимир машинально увернулся, и вдруг, поддавшись порыву, ухватил кнут за конец, крепко зажав в ладони, отчего рука вспыхнула болью. Владимир зло стиснул зубы. Оттого, что подчинился в первый раз незнакомому толстяку, он готов был убить всех на этом самом месте. Второй рукой перехватив повыше, он резко дёрнул кнут на себя, тот выскользнул из руки толстяка, который, впрочем, не растерялся и, одарив Владимира красочной матерной тирадой, выхватил короткий меч, чем-то походивший на те, что носили римские пехотинцы.

— Не дури, – сказал он. – А то быстро научу уму-разуму. Совсем распустились!

Непонятно было, к кому же относилось последнее высказывание, но Владимир мгновенно ухватил упоминание множественного числа.

— Где мы? – быстро спросил он.

Толстяк сплюнул, чудом не попав себе на густую окладистую бороду.

— Совсем сдурел, – почти сочувственно констатировал он. – Шагай, давай.

Владимир пожал плечами и шагнул вперёд – больно резануло в груди. Осознание все новых и новых деталей приходило постепенно, фрагментами, будто щадя психику. Так, он машинально отметил, что хлещет ливень, затем увидел дорогу и поля по её сторонам, яркие южные растения на обочине. Поля... Нет, не Чечня. Но что юг – это точно. И почему бородатый мужик одет в средневековый доспех? Владимир перевёл взгляд ниже и обнаружил на себе изодранную до неузнаваемости рубаху грубого небелёного полотна, потрёпанные кожаные штаны, широкий полуметаллический пояс и сапоги на шнуровке. Черт-те что получается. Что за маскарад?!

— Эй, рыжий, уснул, что ли?!

Владимир обернулся – позади стоял ещё один человек в таком же чёрном доспехе, только у этого композицию венчал шлем-«сова», тоже, впрочем, выкрашенный в чёрный цвет, а в руках он держал короткое копье. Рядом с ним топталась средних лет женщина в одной длинной, до земли, рубахе – распущенные медовые косы рассыпались по спине и плечам, лицо заплаканное.

— Пропали! – лихорадочно зашептала она, поймав взгляд Владимира. – Пропали, как есть, пропали!.. Ой, пропали-и...

Истерика, отметил Владимир. Что же здесь происходит?

Тычок древком копья под рёбра вернул его в действительность.

— С кем разговариваю?! – рявкнул в самое ухо обладатель копья и шлема. Владимир развернулся, было, но вовремя сообразил, что координация нарушена, а каждое, пусть даже незначительное, движение причиняет такую боль, что моментально темнеет в глазах. Не боец. Хотя...

— Да не доживёт он, – сказал кто-то. Холодный металл обхватил запястья, вспыхнула боль. Владимир машинально отметил, что речь-то о нём. – Добей.

— Жалко, – засомневался второй голос. – Может, вытянет. Глянь, какой сильный.

— А ты бы смог работать после полёта с крыши, да ещё и под копыта?.. Говорю тебе, помрёт. Вона, кровью уже плюётся.

Владимир замотал головой с целью хоть немного прийти в себя, но тут его бесцеремонно швырнули наземь, затем широкое, металлическое легло на шею, зазвенело, сыпанули искры.

— Имя! – рявкнули в самое ухо. И кто-то осторожно коснулся плеча. Женщина. Та самая, с медовыми волосами.

— Держись, командир, – быстро шепнула она. – Ты должен выжить. Держись.

От её ладони ударила горячая, мощная волна, разлилась по всему телу, заглушая боль и слабость. В глазах прояснилось. Владимир резко сел, опираясь ладонями о мокрую грязь.

— Следующий!

— Где мы?

— Следующий!!

Женщина отступила в сторону, дёрнув его за руку, и Владимир легко поднялся, будто и не было никаких увечий.

— Тише. Не выдавай меня.

— Кто ты? Что здесь происходит?

Её глаза были совсем близко – огромные, блестящие, пепельно-серые. Теперь Владимир видел её совершенно отчётливо. Красивое лицо, тяжёлые, светлые кудри, лёгкая сеть первых морщинок, ясный, волевой взгляд.

— Велеслава, – тихо произнесла она. – Меня зовут Велеслава. Ты должен выжить, слышишь? Больше я ничем тебе помочь не смогу...

Она вскрикнула и ухватилась за грудь, на рубахе расцвело алое пятно. Выпрямилась.

— Слышишь?.. Ты должен выжить.

Владимир машинально подхватил её.

— Да что здесь происходит?! Откуда...

— Мужчина! Вставайте.

Велеслава осторожно потрепала его за плечо и растаяла.

Владимир вскочил, будто в него кипятком плеснули.

Исчезли поля, исчезла дорога, исчез дождь и раненая женщина в окровавленной рубахе. В ярко освещённом больничном коридоре было тихо и прохладно. Часы на стене показывали десять минут шестого. Чёртов сон...

— Вставайте, – повторила худенькая сонная медсестра, убирая руку. её голос был очень похож на голос Велеславы, да и по возрасту они примерно совпадали. – Утро уже.

Владимир поднялся, скривившись от боли в боку – спать сидя на металлических стульях не очень-то удобно. Впрочем, он не заметил, как уснул, должно быть, сказалась усталость и недавние ранения. Оттого и ерунда всякая снится...

— Таня в порядке? – сходу осведомился он. Медсестра нахмурилась.

— Таня?..

Владимир проснулся окончательно и постарался улыбнуться.

— Простите. Где кардиологическое отделение?

— Направо по аллее, седьмой корпус. Шестой этаж.

— Благодарю.

...Осеннее утро встретило холодом и мелким моросящим дождиком. Владимир остановился на крыльце, прикурил сигарету. Странный сон все не шёл из головы. Невзирая на резкий подъем, он отчего-то запомнился до мельчайших деталей – удивительно яркий, пугающе-реалистичный.

Так бывало и раньше. То есть, сны посещали с завидной регулярностью, и Владимир успел не то, чтобы привыкнуть к ним – привыкнуть-то, как раз, было невозможно. Но отношение со временем выработалось в некий сплав ожидания и научного интереса. Удивительно, что во сне он замечал странности и несоответствия, гадал, куда же его занесло, здраво анализировал ситуацию. Ведь как правило, во сне человек все принимает как должное. А тут – мысль работала ясно и чётко, будто он и не спал вовсе.

В любом случае сейчас он не мог думать даже о снах – голова была прочно забита Таней.

— Журавлева?.. – дежурная медсестра заглянула в журнал. – Нет, не поступала.

«Нитроглицерин и в реанимацию, быстро!» – вспыхнуло, будто взорвалось в памяти. Голова закружилась. Тогда все произошло так быстро, что он не обратил внимания на страшную фразу, а память – память зафиксировала. Ей было все равно, она просто выполняла свою работу. Как и сам Владимир, когда в кровавой мясорубке погиб весь взвод, а он ничего не смог сделать. Тогда он ещё не знал, что ведёт молодых ребят на смерть, на засаду. Другим казалось, что он ничего не боится. А он боялся. Сильно, очень сильно боялся, до леденящего холода в груди, до паники.

Он боялся ещё одной смерти, которой не сможет воспрепятствовать. ещё одной смерти из-за его недочёта, недосмотра, легкомыслия.

— Благодарю, – машинально выдохнул Селиванов, разворачиваясь к выходу. Лицо медсестры, раскрытый журнал на столе, большущая монстера в углу, в ведёрке – все куда-то исчезло, превратилось в расплывчатые серебристые пятна. Чёртова контузия, успел подумать Владимир прежде, чем на ощупь добраться до лестницы и опуститься на ступеньку. На посту включили телевизор. Крутили «Гардемаринов».

Увы, не предскажешь беду.

Зови – я удар отведу!

Пусть голову сам

За это отдам,

Гадать о цене

Не по мне, любимая...

Владимиру захотелось разнести к чертям динамики.

А ведь это его вина. Не сорвись он, не перестань себя контролировать – не было бы бешеной гонки по ночным улицам, не было бы страха, может быть, все бы и обошлось. А теперь...

Если Таня умрёт... умрёт по твоей вине – безжалостно ввернул внутренний голос. Владимир застонал и уткнулся носом в колени. Одно он знал твёрдо. Если Таня умрёт – он умрёт следом. Оставит в обойме один патрон, найдёт в каком-нибудь заброшенном доме лифтовую шахту, встанет на край и пулю в висок. Так проще всего. Труп никто не найдёт, и никто не будет переживать о его смерти. Вначале решат, что он в очередной раз куда-то уехал не сказавшись. Затем отвыкнут, смирятся. И никому не будет больно. Так проще всего.

А жить после этого он не сможет. И рука не дрогнет. Кому достало мужества жить после кровавой и бессмысленной мясорубки по имени Чечня, тому достанет мужества и умереть.

...Он не знал, сколько просидел так, прижавшись плечом к холодной стене и ожидая услышать знакомую фамилию. Время будто растаяло, истончилось. Не было ни чувств, ни мыслей. Только лестница, стена, чьи-то шаги, сигаретный дым и мерное гудение лифта.

Эндра встрепенулась и вскинулась ото сна. Было раннее утро, только-только светлело за окном. Рыжая выдохнула и откинула с глаз волосы. Ничего себе, сны снятся после отчимовых лекарств… Долго ещё ей от них отходить, интересно? Даже рубашка взмокла. Картинки снов, яркие, словно наркотические галлюцинации, ещё стояли перед глазами. Только, вот, странные какие-то галлюцинации получаются. Как живые. До мелочей, до запахов и тончайших звуков. Такие бывают? Надо спросить у Тани.

Эндра уселась поудобнее и вспомнила, что и Таня, и Владимир исчезли со вчерашнего дня. Было грустно. Лисицина обхватила колени руками и пригорюнилась. Она уснула прямо в кресле. Рядом, на диванчике дремала Зина под одним пледом с Машей, и Мариночка, которая успела от расстройства напиться успокоительных капель, а в постели спал раненый. Эндра тихонько протопала в кухню и налила себе стакан воды. Спать больше не хотелось – снова погружаться в липкое, яркое забытье было страшно. Она присела за уголок кухонного стола, обхватив стакан руками. В квартире было тихо, только тикали часы. И где этих двоих носит, интересно? Были бы живы и здоровы – появились, наверное… или нет? Не дай бог, ещё отчим заявится по Маринину душу. Эндра передёрнула плечами и глотнула воды, как водки, залпом полстакана.

— Не спится? – в дверях показалась Зина. Проснулась.

— Сопьёшься с вами… – машинально сострила в ответ Лисицина.

Зина усмехнулась и щёлкнула кнопкой электрического чайника.

— Правильно, – сказала она, – лучше чаю попьём. Ты что сама не своя?

Эндра хлюпнула носом, размышляя, стоит ли признаваться Зине в явном психическом расстройстве.

— Сны, – наконец, пояснила она.

— Понятно, – сказала девушка, ничуть не удивившись. – Тебе с сахаром?

Эндра кивнула в ответ и призналась:

— Знаешь, они такие… странные. Это от лекарств?

— А что снилось? Целую чашку или с молоком?

— Без молока. Замок средневековый. Ворота большие, тяжёлые, и знамёна с драконами… нет, с вивернами. А там…

…А там на неё в упор глядели холодные серые глаза, отливающие сталью. Она прекрасно знала эти глаза под прямыми сведёнными бровями. Они принадлежали её приёмному отцу, Григорию Станиславовичу Котову. Но этот человек, похожий на него, как две капли олли, был одет в белую шерстяную котту и высокие сапоги. Кстати, что такое олли, интересно?..

— Ну? – спросил он знакомым голосом, будто звенящим, как скрещённые клинки. – Долго мне терпеть твои выходки?

Отчим сидел напротив неё, лениво поворачивая в руке бокал с вином, только глаза у него были злые. И отчимом он вовсе не был. Его звали по-другому, но как, Эндра не могла вспомнить.

— Так не терпите. – Эндра покрепче вцепилась в лютню. Не в гитару, а именно в лютню. Откуда она у неё, интересно?

— Долго и не собираюсь, – кивнул не-отчим. – На тебя не хватит никакой выдержки.

— Церковь предписывает терпение, – хмуро парировала Эндра.

Человек напротив усмехнулся, холодно, жёстко.

— По отношению к нелюдям? – уточнил он. – Полно-полно. Души у тебя нет, ты – богомерзкое создание.

— Зачем же вы взяли богомерзкое создание на службу, милорд? – сверкнула глазами Рыжая.

Что она несёт, какая служба, какой милорд? Она уже ждала, что отчим наклонится вперёд и, коснувшись рукой лба девушки, покачает головой, но он только расхохотался. Смех взлетел под высокий потолок, как нетопырь, нервно бьющий крыльями, он словно карябал и царапал стены. Эндре захотелось зажать уши, но милорд неожиданно смолк и вскинул руку, подавшись вперёд. Правда, рука легла не на Эндрин лоб, а ухватила её за волосы. Рыжая отшатнулась назад, но не успела, почему-то полыхнули болью плечи. Вывихнула? Сразу оба?

— Так ты будешь продолжать упрямиться? – ледяные глаза снова в упор взглянули на неё. Рыжая поняла, что она их ненавидит и боится до дрожи. – Снова будешь дерзить? Я заставлю тебя обращаться ко мне уважительно. И петь тоже заставлю, маленькая тварь!

— Не… не заставите! – Эндра не опустила взгляд, болезненно выдохнула и откинулась назад, потому что не–отчим её выпустил.

— Это мы посмотрим, – спокойно сказал он, и Эндра почувствовала, как по спине побежали отвратительные холодные мурашки. Страшно! Страшно и больно. И так – постоянно…

— Тут я проснулась… – Лисицина тряхнула головой и выпустила чашку, которую непроизвольно стиснула в ладонях. Помолчала и спросила: – У меня бред, да?

Зина покачала головой, размешивая сахар в чашке.

— А при чём тут отчим, да ещё и в виде какого-то лорда, и почему он заставлял меня петь? Что за ерунда? Откуда такая дикая смесь? – не унималась Рыжая.

— Такая уж сегодня ночь, – качнула головой Зина.

Эндра поняла про ночь, но не до конца. Правда, расспрашивать не стала. Ей тоже казалось, что ночь миновала какая-то… удивительно прозрачная и, будто вещая. Она тряхнула головой, прогоняя видение, и улыбнулась. Зина сидела напротив и спокойно пила чай.

— Что-то Владимир с Таней никак не вернутся. – Рыжая тоже глотнула из своей чашки. – Не случилась ли чего? Может… может, больницы обзвонить?

— Не надо, – сказала Зина. Казалось, что она все знает, даже то, что никому не известно. Поэтому говорить с ней было и легко и трудно одновременно.

Эндра вздохнула, уткнулась в кружку, но вдруг подняла голову. Из комнаты доносились какие-то всхлипы.

— Плачет кто-то! Маша, наверное…

Но плакала Марина. Она забилась в уголок дивана и рыдала, уткнувшись в колени.

— Вы чего? Марина? – Эндра присела рядом и осторожно положила руку на локоть молодой женщины.

Та некоторое время молчала, вздрагивая и глотая слёзы, потом вскинула голову. Заплаканная, без аккуратного макияжа она казалась совсем юной – чуть старше самой Лисициной.

— Я боюсь! – выдохнула она. – Боюсь! Он меня найдёт… убьёт…

Эндра вздохнула. С нервами у Марины было явно не в порядке – это было очень похоже на истерику – да оно и понятно, в общем. Лисицина покосилась в сторону постели, где спал раненый Лебедев, и потянула Марину на кухню:

— Идёмте лучше чаю попьём. Никто вас не убьёт, меня же он не убил. Подумаешь, пускай хоть обыщится. Мы вас в обиду не дадим… я вас в обиду не дам!

Тут бы себя защитить, но это неважно. Марину надо успокоить, а то она всех перебудит. Маша уже недовольно заворочалась.

— Что, компания перебирается сюда? – улыбнулась Зина. – Садитесь.

Марина все ещё плакала, но уселась за стол. Эндра сунула ей в руки свою чашку и опустилась рядом. Ей очень хотелось спросить, зачем она вообще вышла замуж за Котова, но, конечно же, Рыжая промолчала.

Тут в дверь коротко позвонили. Все разом умолкли и переглянулись. Часы показывали четверть шестого утра.

— Кто бы это мог быть? – Лисицина почему-то весело тряхнула головой. – Для отчима рановато.

— Не шути так! – почти суеверно испугалась Марина, разом перестав плакать.

Затрещал телефон Зины. Она сняла трубку. В тишине было хорошо слышно, что говорят «на том конце провода»:

— Да?

— Да я это, я за дверью. Испугались? Открывайте, мыши, – донёсся голос Николая.

— А ты чего не спишь?

— Не спится.

Замок сухо щёлкнул. Эндра осторожно высунула нос. За дверью, и правда, оказался Николай.

— Хорошо, что вы пришли.

— Никто не возвращался?

— Нет. Проходите.