XV

СТЕПЬ

  Посреди просторного, светлого вестибюля стоял Генерал. Больше в казарме не было ни души, если не считать дневального, являвшегося скорее неотъемлемой частью интерьера, так же как тумбочка, возле которой он вытянулся, или висящая на стене художественно оформленная доска с "боевым листком". Хозяева казармы отправились на аэродром, где выполняли свои обязанности по обслуживанию техники и помещений.

  Несмотря на запрет шляться по территории военного городка, сразу после позднего завтрака вся командировочная команда разбрелась по гарнизону. В казарме остался только Генерал. Фамилия его была Алавердыев, и вопреки своему прозвищу состоял в чине рядового. Не соображал Генерал, ровным счётом ничего. Русского языка он не знал, или делал вид. Несмотря на то, что был азербайджанцем, не общался и с азербайджанцами. По команде строиться, его вытаскивали из кубрика, где он обычно неподвижно сидел на своей койке, и ставили в строй. На построении, во время переклички, когда командир произносил его фамилию, стоящий рядом боец толкал его локтем и Алавердыев издавал горловой звук, нечто среднее между О и Э. После команды "разойдись", Генерал оставался стоять на месте, горделиво выпятив грудь, пока кто-нибудь, толчками, не отгонял его куда следует. Теперь же, когда лейтенант Шаповалов объявил "личное время, для приведения в порядок себя и обмундирования", то есть предоставил солдат самим себе, все разошлись, забыв Алавердыева на месте построения. Дневальный, не видавший прежде ничего подобного, и с оглядкой на генеральскую стать военного строителя, не решался его окликнуть и молча, рассматривал его со своего поста.

  Киевляне – Кот, Алик, Ревенец и Немцов подались бродить по территории и знакомиться с местными достопримечательностями. Военный городок при свете дня сверкал не хуже крымского пансионата. Белизна стен в солнечных лучах слепила глаза. Многочисленные молодые деревца, со щедро побеленными стволами, были голы. Бордюры алей и дорожек, а так же окаймлявшие клумбы, вкопанные наискосок кирпичи, сверкали арктической белизной. Во всём расположении гарнизона, куда не посмотришь, не видно было ни солдат, ни офицеров. Только на караульную вышку забрались трое мальчишек и сбросили с неё, специально принесённую для этой цели кошку с привязанным к ней парашютом. Ветер отнёс десантницу в сторону, и намотал парашют на электропровод. Кошка, барахтаясь, орала, не имея возможности высвободиться. Мальчишки растерянно глядели сверху и возбуждённо переговаривались птичьими голосами. На шум явился прапорщик в синей лётной куртке, с жёлтыми цифрами на груди. Бережно выбранив естествоиспытателей, бывших видимо командирскими детьми, он приволок высокую стремянку, и боязливо взобравшись по ней, снял цепляющуюся за рукава парашютистку. Освобождённая кошка тут же удрала, волоча за собой парашют.

  Киевляне удовлетворённо побрели дальше, но вскоре были настигнуты спасителем кошки.

  – Бойцы! – окликнул прапорщик – Вы же стройбат, командировочные? – риторически спросил он.

  – Так точно – как всегда первым, бойко ответил Ревенец. Все напряглись, полагая, что прапорщик прицепится из-за бесцельного шатания по территории гарнизона, и чего доброго потащит их в комендатуру.

  – Вы спирт достать можете? – неожиданно деловито обратился он и, принимая замешательство военных строителей за сомнения в выгодности предприятия, добавил – Если достанете ведро спирта, я вам дам за него вот эту куртку.

  – Попробуем – солидно сказал Алик.

  – О! Вот это я понимаю. Стройбат всё может! Вы сюда его приносите – указал на дверь белого кирпичного домика прапорщик – я всегда здесь или где-то рядом.

  – Где ты его возьмёшь? – спросил Кот, когда прапорщик удалился.

  Алик пожал плечами.

  – Но курточка хорошая – уныло сказал он.

  Все согласились.

  Увлечённые этой идеей направились в санчасть. К немалой радости фельдшер оказался тоже киевлянином.

  – Ведро спирта!? – весело переспросил медик – Да за ведро спирта я весь склад куплю! Только спирт-то у врача под замком.

  – Ну, да, так он тебе и дал спирт, размечтался. Кто мы ему? – забубнил Немцов, когда друзья поплелись дальше.

  В остальном день прошёл не интересно.

  Следующим утром бойцов разбудили с общегарнизонным подъёмом и сразу после завтрака вывели на построение за казарму. Произведя утреннюю поверку, лейтенант Шаповалов скомандовал "вольно, разойдись", и велел не разбредаться. Все перекочевали за угол, прячась от сногсшибательного ветра. Почти час прождали новой команды. Наконец снова появился Шаповалов и, кое-как построив отряд, повёл его за столовую, туда, где заканчивалась территория военного городка и начиналась уходящая за горизонт степь. У ворот стоял ЗИЛ с деревянными бортами и Шаповалов скомандовал грузиться. В кузове не было никаких скамеек.

  – Садитесь, садитесь! – кричал лейтенант – Никому не стоять! Повылетаете ещё по дороге.

  – Куда садиться!? – галдели бойцы - Скамеек нет!

  – На пол! – уверенно отвечал Шаповалов.

  Уселись. Плотно прижавшись, друг к другу поместились все. Грузовик вразвалочку вывернул на грунтовую дорогу. На открытом месте ветер дул сильнее, чем в военном городке. Бойцы сидели, подняв воротники бушлатов, натянув на уши отвёрнутые края пилоток, и крепко держались друг за друга. ЗИЛ набирал скорость. Кузов подбрасывало на колдобинах так, что вылететь из него не представляло никакого труда, зато удержаться стоило не малых усилий.

  Сколько времени заняла поездка сказать трудно, но показалась долгой. Задницы набитые о доски кузова одеревенели. Где-то за линией горизонта оказалось трёхэтажное здание окруженное останками бетонного забора. Плиты, из которых он был составлен, стояли не дружно. Некоторые покосились, некоторые лежали на земле, повалившись в разные стороны, иные вовсе отсутствовали. Здание не подавало признаков жизни. По прилегающей территории были разбросаны недостроенные сооружения похожие на гаражи и всюду валялись заржавленные листы кровельного железа, сорванного с крыши ветром и разнесённые вплоть до беззубого забора, а может и за него. Крупные разноцветные надписи на стенах трёхэтажки и гаражей, наиболее ранняя из которых "ДМБ-1973" указывали на то, что даже десять лет назад всё здесь было в том же состоянии.

  Снова в ожидании развития событий всё войско расползлось по территории замёрзшего строительства. Киевляне, побродив, обнаружили, метрах в ста за основным корпусом, широкий вход в бетонное подземелье. Просторный зал с тупиковыми закоулками имел форму детской распашонки, высота потолка метра три. Если бы к широкому входу подводил пандус, то помещение можно было бы принять за подземный гараж, но квадратное отверстие портала находилось в склоне естественного овражка. Возможно, это было сделано умышленно с целью маскировки, а может дождевые воды, промыли овраг за годы строительства странного объекта. Послонялись, пиная сапогами серые от времени доски и заглядывая в тёмные углы. Огляделись, собрали щепок и переломанных досок, развели огонь. Много лет сохшее дерево занялось быстро и весело. Друзья обступили костёр.

  – Напоминает фильм "Сталкер". – сказал Немцов окидывая взглядом помещение – Я смотрел его в кинотеатре и мне было скучно, а через три дня догнал и понравилось.

  – Что напоминает? – спросил Алик.

  – Ну, всё вот это... – Немцов обвёл рукой широкую дугу – заброшенное такое...

  – Жопу это напоминает! – возразил Алик – Кавказ и блатные чурки работать не будут, таджики будут по нычкам сидеть... Опять начнётся война – кто кого припашет, только вчетвером сильно не повоюешь. В таком месте и завалить могут, а командиры напишут домой: «несчастный случай».

  – Вся наша служба – несчастный случай – возразил Немцов.

  – И кормить здесь не будут – добавил Кот – Кухню сюда не привезут.

  – Кому, что… – прокомментировал Алик.

  – Могут в термосах привозить – сказал Немцов.

  – Да. Нам уже возили в термосах – ворчал Алик.

  Пару недель ещё некогда отдельную 520-ю роту кормили в казарме. Дневальные приносили из столовой еду в больших термосах и разливали по мискам. Посуду мыли в умывальнике, с хлоркой, по настоянию майора-медика, приписанного в то же время к этой роте. С чего бы к отдельной строительной роте численностью в пятьдесят человек приписали врача званием выше командира означенного подразделения не понятно, но бойцов это не удивляло. Вся еда на вкус и запах отдавала хлоркой. Вскоре вся рота билась за места в уборной. Дорвавшись до очка, бойцы долго не решались его покинуть, сопротивляясь отчаянным попыткам новых и новых претендентов на пост. Отстрелявшись, военные строители атаковали кабинет лекаря, спеша успеть в уборную к началу очередного приступа поноса. Военврач раздавал капсулки и утверждал, что хлорка такого эффекта не даёт. Через неделю роту начали водить в столовую танкистов, а майор-доктор безвозвратно покинул незадачливое подразделение. Может быть, военврач и был прикомандирован, с целью опробовать на бесполезных для армии выходцах из разных регионов нового антидота, кто знает?

  Дым от костра собрался под бетонным потолком и начал медленно выползать наружу.

  – Тушить надо – сказал Алик – сейчас чурки заметят дым и налезут сюда.

  – Они и так налезут – ответил Немцов – от них нигде не скроешься, все щели заполнят.

  Друзья неохотно разбросали горящие щепки. Выбрались из подземелья и направились к зданию. В направлении же бункера протрусила стайка вездесущих туркмен.

  У входа в корпус уже появился новый персонаж – капитан с авиационными пропеллерами в петлицах. Он отдавал распоряжения и успел распределить кавказцев на работы по внутренней отделке зданий – среди офицеров бытовало мнение, будто кавказцы выдающиеся строители. Среднеазиатам тоже нашлось дело в помещении, и только киевляне были отосланы собрать разлетевшееся по территории кровельное железо. Немцов такой доле обрадовался, предполагая, что работа в тесной близости с преобладающими кавказцами не несёт в себе ничего позитивного. Собирать же железо, хотя и холодно, зато можно было бесконечно, особенно если усердно замедлять процесс.

  Обеда не привозили не только в термосах, но и сухим пайком. В конце дня, в ожидании обратной машины, всё же вышел конфликт. Вопреки обычаю начал его мелкий, как мальчик, но рьяный казах. Он подошёл к сидящему на ступеньке Алику и пнул его вытянутые ноги.

  – Э! Хохол! А ты где был весь день? – спросил крошечный казах – Я работал, все работали, а ты где шарился?

  Это было, как снег на голову и Алик растерялся. Казах и прежде не отличался миролюбием и вёл себя нагло и завзято, но никогда не обращал своей агрессии против киевлян. Такое поведение было новостью. Алик, молча, смотрел на него силясь понять, от чего произошла такая перемена.

  – Что ты смотришь на меня!? – тем временем наступал миниатюрный агрессор – Вы хохлы хитрые, думаете, что все будут работать, а вы шариться?

  От неожиданности Алик совершил тактическую ошибку, вместо того, чтобы послать казаха, он принялся оправдываться.

  – Я железо собирал – сказал он – нам капитан сказал.

  – Железо ты собирал? Мы впахивали, а ты гулял! – пёр казах.

  Сам он не работал никогда, лишь слонялся, цепляя то одного то другого. Но вокруг стояли, всё-таки штукатурившие кавказцы, и маломерок выступал якобы от их имени. Он ещё раз пнул ногу Алика, на этот раз повыше голенища.

  – Подожди ещё! – заявил он, так как на территорию, переваливаясь, вкатил ЗИЛ – мы ещё поговорим, потом… – и, сделав страшные глаза, отошёл.

  После работы, когда все ждали ужина в кубрик, где ночевали киевляне, ввалились сваны. По глазам, лицам и поведению сразу стало понятно, что они накурились или наглотались, чего-то бодрящего. Кота и Алика на месте не было. Сваны, порыскав глазами обнаружили Ревенца с Немцовым и, напустив на себя благодушный вид, вызвали обоих в коридор. Затем нарочито доброжелательно повели их в свой кубрик, обещая что-то показать. В кубрике друзей разделил и повели в противоположные дальние углы.

  – Садис – предложил невысокий круглоголовый крепыш Гигани – садис.

  – Не хочу – ответил Немцов.

  – Чо тебэ трудна? – настаивал Гигани – сяд, проста сяд.

  Немцов сел на койку, а сван положил ему на колени куртку и протянул иголку и кусок белой ткани.

  – На – сказал Гигани – вазми.

  – Зачем? – спросил Немцов.

  – Вазми – благожелательно повторил хозяин куртки, будто угощал гостя – проста вазми, чо тэбе трудна?

  – Не хочу – заупрямился Анатолий, прекрасно понимая к, чему клонит джигит.

  – Ну, чо трудна тэбе? – настаивал тот.

  – Не трудно, но не хочу.

  Тогда сван вколол иголку в куртку и заявил – «шей». Немцов отложил куртку на койку и попытался встать, но Гигани не дал ему. Анатолий предпринял повторную попытку встать, и тут на него обрушилась целая серия ударов. Закрывая голову, невольный гость вжался в угол и обнаружил, что бьёт его не один человек, а несколько. Собравшись с силами, Немцов принялся вырываться, но в узком ущелье было слишком тесно и людно. Оставалось защищаться, прикрываясь руками и коленом. Хотя от ударов сапогами это помогало слабо. В противоположном углу уже били Ревенца. Уморившись, грузины ослабили напор, и Немцов выбрался из западни. Высвободился и Ревенец, такой же красный, взъерошенный и грязный от сапог. Оба вернулись в свой кубрик. Говорить не хотелось. Немцов залез на второй ярус и улёгся на свою койку. Мгновение спустя снизу ударил мощный толчок и железная рама, с железной сеткой подпрыгнув, рухнула вниз вместе с Анатолием. Это лежавший под ним Тигиев толкнул ногами вверх, и пока койка подброшенная ударом подлетела, перекатился на соседнее смежное место. Это была шутка, развеселившая Тигиева до крайности, но в свете последних событий ничуть не порадовавшая Немцова.

  Восстановив койку, Анатолий в сопровождении Ревенца вышел из кубрика. Кота с Аликом нигде не было видно. Дело в том, что в казарме Алик встретил своего киевского друга, и тот предложил написать рапорт о переведении Алика в эту часть. Теперь Кот с Аликом хлопотали об этом.

   – Сваливать надо – зашептал Ревенец, когда друзья вышли из казармы – сваны где-то раздобыли колёс и теперь будут нажераться. Они и так на всю голову дурные, а под кайфом вообще. Мы от них не отобьёмся. Кот с Аликом свалят к лётчикам, и мы опять останемся одни, тут, на этой стройке нам капец придёт.  

  Оба направились к столовой. Алея, тянувшаяся через весь городок упиралась тут в прямоугольную кирпичную стену, за которой ныряли в землю две толстенные трубы.

  – Куда? Как? – возразил Немцов.

  Друзья утонули в чёрной тени труб.

  – Васькин, с двумя казахами собираются валить. У них тут есть какой-то земляк. Они сегодня идут к нему, а ночью будет поезд…

  – Витя, какой земляк, какой поезд?! Кому мы нужны, и кто нас возьмёт?

  – Земляк в офицерской гостинице, – ответил Ревенец – поезд ночью. Он останавливается в час тридцать. Мы сядем и уедем в Улан-Удэ.

  – Нам только не хватало стать туристами.

  Туристами назывались те, кто, не выдержав тягот и лишений, не предусмотренных уставом, «становился на лыжи», сбегал. Их естественно ловили, судили за дезертирство, а в дисциплинарном батальоне их ждала незавидная доля со всеми вытекающими последствиями.

  – Та какими туристами! – горячился Ревенец – Мы ж в часть поедем, а не домой! И не сами, а целой шоблой! Ну, там, по пару нарядов получим, так что – Немцов молчал. Ему очень хотелось, чтобы Ревенец его убедил, а Витя и не собирался обманывать его надежд – Ты прикинь, в части сейчас тишина. Все эти здесь. Ну, постоим дневальными на тумбочке. А тут прикинь, что нас ждёт с обдолбанными чурками…

  – Ладно, валим – согласился Немцов после затяжной паузы – Когда?

  – Сейчас. В столовую идти нельзя, после ужина из казармы не выйдешь.

  – Жрать охота. С утра ж не хавали.

  – Охота – согласился Ревенец.

  Послышались голоса и от казармы повалили к столовой бойцы, на ходу собираясь в подобие колонны. Так и не успев приобрести чётких очертаний, подразделение развалилось, и втянулось внутрь.

  Беглецы просидели в тени труб довольно долго. Уже последние ужинавшие покинули столовую. Затем спустя полчаса бойцы опять ходили группами в разные стороны, и ещё потом возвращались.

  – Это нас ходили искать – сказал Ревенец – старлей провёл поверку и послал нас искать.

  – Наверно – согласился Немцов.

  – Нам теперь возвращаться нельзя, иначе капец.

  Переждав пока окончательно затихнет военный городок, друзья вышли из своего укрытия, и пошли туда куда, неведомо откуда дорогу знал один Ревенец. Шли задворками, осторожно. Прежде чем пересечь открытое место останавливались в тени и основательно всматривались. Добравшись до домов, где жили офицерские семьи стали ещё осторожнее. Здесь ходили комендатурские патрули. На всякий случай сняли ремни и пилотки, подняли воротники, чтобы сделать силуэт менее солдатским. Наконец пришли. На стене не отличающегося от остальных дома, возле, ничем не примечательной двери висела застеклённая табличка с надписью «Офицерская гостиница». Ревенец деловито открыл дверь, и друзья вошли. Немцов мгновенно представил себе как они наткнуться сейчас на какого-нибудь ревностного майора, который сдаст их в комендатуру. Но ничего не произошло. Поднявшись по пустой лестнице на второй этаж, они вошли в комнату кастеляна. Как обычно в советской армии, самой уютной, обихоженной, вынянченной и выпестованной бывает отнюдь не комната командира, или начальника, но помещение, в котором обосновался хозяйственный солдат, исполняющий обязанности каптёра, кладовщика, библиотекаря и т.п. Особая порода солдат, которых опытный офицер узнаёт сразу. Как правило, это хохол, не украинец, а именно хохол, или армянин. На худой конец казах. С усердием хомяка, такой боец стаскивает в своё временное жилище всё, что удаётся раздобыть. Обои «под кирпичик», магнитофон с колонками, мебель, предпочтительно мягкую… Стену над любовно вычищенным диваном прикрывал коврик, пол покрыт дорожками. Окно было задёрнуто жёлто полосатыми занавесками, а дверь обрамляли вишнёвого бархата шторы с жёлтой бахромой.

  В комнате у стола сидел её хозяин, круглолицый казах. На двух остальных стульях и диване расположились Васькин и двое казахов из части.

  – Вы чо! – сразу загалдели казахи – Чо вы припёрлись? Валите отсюда!

  – Да ладно вам – вступился Васькин – Ревенец нормальный пацан, не спалит.

  – Нахер они тут нужны! Э! Хохлы валите! Щас за вами все прилезут!

  – Вы чо, в натуре! – обратился Васькин к вошедшим – Вас искать посылали, мы думали сейчас всех запрут в казарме. Хорошо, что мы упросили старлея вас идти искать и сами свалили. Ты Ревенец не мог, штоль, после поверки уйти?

  Оказалось, что Васькин предложил одному Ревенцу уехать с ними, а тот позвал Немцова. В связи с тем, что на станции всегда дежурит патруль, поезда нужно дожидаться в кустах, и только в последний миг, когда состав тронется, можно будет заскочить в последние вагоны, пока проводники ещё не закроют двери. Чтоб патруль не успел снять беглецов с подножки нужно запрыгнуть, когда  хвост поезда поравняется с концом платформы. И хотя предстоящее наказание лучше делить на большую компанию, в вагон на ходу, по мнению Васькина, больше двух человек запрыгнуть не успеет. Таким образом, пятый оказывался лишним.

  – Ну, запрыгнем как-то – уговаривал Ревенец, но компания противилась.

  – Ладно – уступил, наконец, Васькин, казахи же остались не довольны, но возражать перестали, так как план принадлежал Васькину – но в вагон, Немец пусть лезет отдельно. Слышишь? – обратился он к Немцову.

  Тот кивнул. Остаток вечера провели в кастелянской, молча наслаждаясь почти домашним уютом и сквозь дрёму слушая фон казахской речи.

  – Э! Немец! Пошли, пора – Васькин тряс уснувшего Немцова за плечё – пошли.

  Вся компания, исключая кастеляна покинула гостиницу и поминутно оглядываясь, направилась к железнодорожной станции. Платформу тускло освещали станционные фонари, в свете которых, то и дело появлялись фигуры патрульных, а кусты, за которыми притаились беглецы, тонули во тьме безлунной ночи. Ноги затекли от сидения на корточках. Изредка приходилось вставать и, пригнувшись разминаться. Ночной морозец пробирал через пилотки стриженые головы. Наконец подошёл нужный поезд и компания заволновалась.

  – Немец – зашептал Васькин – ты последним, как договаривались. Не сядешь, твои проблемы.

  – Да знаю, знаю.

  Немцов успел отметить, что патруль направился к сошедшему с поезда офицеру. Состав тронулся, и вся компания побежала, но не так как наказывал предводитель – по два на вагон, а всей гурьбой к предпоследнему. Анатолий, дисциплинированно выполняя условия договора, ринулся в последнюю открытую ещё дверь. Запрыгнув на ступеньку, он лицом к лицу столкнулся с проводником.

  – Ты куда? – спросил тот.

  – Я от поезда отстал – сказал солдат – мой взвод в четвёртом вагоне.

  – Вот и иди в четвёртый – возразил проводник, пытаясь поднять ступеньку.

  – Как же я пойду, поезд-то едет. Четвёртый вон аж где, я не догоню!

  – А мне какое дело? Прыгай!

  – Ну, пустите, я в свой вагон пойду – настаивал Немцов, усердно сопротивляясь попыткам проводника столкнуть его.

  – Прыгай! Всё равно не впущу! – кричал проводник и тянул рычаг, зажимая поднявшейся ступенькой ноги непрошенного пассажира – Прыгай!

  – Так ноги прижало, я и спрыгнуть не могу!

  Проводник опустил ступеньку, и Немцов предпринял последнюю отчаянную попытку прорваться внутрь. Ничего не вышло. Поезд, между тем набрал скорость, и мимо проносились столбы, кусты, железные ящики и прочие предметы, так необходимые железной дороге. Убедившись, что эта крепость неприступна солдат повернулся высмотреть место поудобнее, и в этот момент проводник проворно толкнул его, да так сильно, что пальцы оторвались от поручня и всё вокруг перевернулось и понеслось кубарем. Немцову повезло, он не разбился и даже ничего не сломал. Поезд поспешно удалялся, а с ним и эфемерная ясность дальнейших действий и перспектив.

  Немцов огляделся, не увидав ни души – значит, все сели – кое-как отряхнул пыль и побрёл в сторону станции. Возвращаться в гостиницу смысла не имело. Кастелян-казах не приютит его у себя, это было абсолютно ясно. О возвращении в казарму не было и речи. Оставалось одно – дождаться завтрашнего поезда и предпринять новую попытку уехать. Обойдя платформу как можно дальше и старательно сторонясь фонарей, добрался до военного городка. Нужно было отыскать место, где бы провести сутки. Воображение рисовало набитый сеном чердак или сарай, в каких всегда прячутся кино-партизаны, но частных домов тут не было и в помине. Он бродил между административными зданиями, приглядываясь ко всем дверям, щелям и закоулкам. Заодно голодный взгляд рыскал и по окнам, за которые бывает, сотрудницы гарнизонных бухгалтерий вывешивают авоськи с продуктами. Но все авоськи были унесены домой. Зато на земле под ногами попался серый от пыли сухарь размером с детский кулачок. Сухарь был съеден мгновенно, хотя оказался замёрзшим и имел вкус земли. «Нужно проверить чердаки жилых домов» решил Анатолий и так и поступил. Первый же чердак оказался не заперт. Здесь было сухо, тепло и тихо. Пахло пылью и кошками. Пробравшись ощупью вглубь, стараясь не шуметь, Немцов нашёл превосходное место – две толстые параллельные трубы обёрнутые стекловолокном, излучали тепло. Анатолий нерешительно сел на них, затем, спустя несколько минут прилёг. На трубах было мягко и удобно. Несмотря на тревогу и неуверенность он заснул почти сразу.

  Солнечный луч, широкий и щедрый, обшаривая чердак, нащупал солдата и разбудил. Тот проснулся, сел на своём ложе и огляделся. Первое, что он ощутил – голод. Искать еду на чердаке смысла не имело, покидать же своё убежище Немцов не собирался. Он встал и осторожно прошёлся по чердаку. Из под пола слышались слабо-различимые бытовые звуки. Ах, какие это были звуки. Музыка! Музыка жизни. Симфония нормальной, домашней жизни – быта и уюта. Анатолий всегда любил эти звуки, но после казармы, с её топотом, азиатским заунывным пением, матерной специфической речью, с восточным колоритом, звяканье вилок, тарелок вставляемых в посудную сушку, женские приглушённые голоса, и колокольчики голосов детских, кружили голову. Армейская жизнь совершенно вытеснила образы обычной домашней жизни. Он знал, что в положенный срок вернётся домой, но уже не мог себе представить, как это будет. В армии Анатолий постепенно перестал чувствовать себя человеком, он давно не видел своего отражения и не имел в этом потребности, проходя мимо зеркала, он в него не заглядывал. Все чувства превратились в звериные, а поведение стало инстинктивным, в соответствии с законами стаи. Теперь же звуки этого дома вернули ощущение жизни. Солдат медленно шагал, надолго замирая и вслушиваясь. Обойдя весь чердак, обследовал каждый уголок. Нашёл два окурка и аккуратно положил в карман, потому, что прикурить было абсолютно нечем. Полдня просидел притаившись и прислушиваясь. Часа в два, судя по расположению солнечного луча, на лестнице послышались голоса и шаги. Звуки приближались. Немцов хотел было спрятаться но было поздно. Дверь открылась, и на чердак вошли два подростка лет шестнадцати. Анатолий принял скучающую позу, человека находящегося здесь по делу и вынужденного чего-то ожидать. Подростки, само собой были офицерскими сыновьями и могли донести, если только поняли бы, что солдат тут прячется. Вошедшие, однако, не глядя по сторонам и не замечая временного обитателя чердака, проследовали к деревянной лесенке, ведущей в люк на крышу, поднялись и выбрались наружу. Немцов сидел неподвижно, всё в той же позе, подбоченясь и готовился ругать пацанов за несанкционированное посещение мест, не предназначенных для прогулок. А те в свою очередь принялись курить. Анатолия подмывало отобрать у них спички, а заодно и сигареты, в рамках борьбы с подростковым курением, а также в целях профилактики пожара. Накурившись, пацаны спустились и, снова-таки не замечая солдата, прошли к двери и покинули чердак. Анатолий благоразумно не решился привлекать к себе ненужное внимание. Как только шаги начали удаляться, он ринулся к люку рассчитывая найти не затушенный окурок. Выбрался на крышу и обнаружил, что курильщики оставили после себя не столько окурки сколько две кучки навоза. Как не противно но следопыт обследовал место и не нашёл ничего, кроме одной-единственной сломанной спички. Что не говори, но и это успех. Вернувшись на место Немцов очень бережно зажёг коротенькую спичку о железную подпорку трубы и изловчился прикурить. Растягивать удовольствие возможности не было, потому с обоими окурками было покончено сразу.

  Вечерело. На чердаке стемнело совершенно и в квадратное отверстие люка с неба стали заглядывать застенчивые звёзды. Дом с новой силой забренчал, греющим сердце кухонным перезвоном, и женский голос резкий и неприятный, яростно, но очень по-домашнему ругал кого-то. Немцов улёгся на своё ложе, подсунул под голову руку и, рискуя проспать, всё же уснул. Когда он проснулся, вовсе не от романтического внутреннего толчка, во тьме чердака стояла тишина – дом спал. Анатолий встал, выбрался из своего убежища и спустился на улицу. Который час, было неизвестно, и он боялся, что пропустил поезд. «Неужели же придётся просидеть ещё одни сутки?» думал Немцов, быстро шагая к железной дороге.

  Обогнув станцию, он зашёл со стороны противоположной платформе. Здесь спали товарные составы, за одним из которых, стоявшем на втором пути, Анатолий притаился. Отсюда отлично просматривалась платформа, здание станции и часы, показывавшие половину второго. «Прошёл! – подумал Немцов – На минуту опоздал!». И в этот момент на первый путь вкатился пассажирский поезд. Анатолий в панике бросился к последнему вагону, не отдавая себе отчёта, в том, что на платформе его сцапает патруль. Оббежав товарняк он очутился у самого хвоста пассажирского. И тут увидел, что последняя дверь, противоположная той, что у платформы, открыта. Такого везения ещё не случалось. Он схватился за поручень и поднялся по ступенькам. В тамбуре стоял проводник с веником в руках.

  – Я отстал от своей роты – возбуждённо сообщил солдат, не дожидаясь вопроса – можно я до Читы доеду?

  – Как отстал? – неопределённым тоном спросил проводник.

  – Да вчера ночью, выскочил на минутку, а поезд уехал.

  – Ладно, – сказал проводник – иди вон найди себе третью полку, только тихо, пассажиры спят.

  Путешественник отыскал свободную от багажа полку и, стараясь не шуметь, залез туда прямо в сапогах.

  «Вот это повезло! Проснулся, успел, залез, еду… может теперь мне вообще начнёт везти?» – думал он, погружаясь в безмятежный сон.

Другие произведения автора:

Провожатый

Мурка

Французская кухня