XI

Барбекю

«Кто же этот розовощекий индивид — обжора, пьянчуга и сластун?

Гаргантюа, король дипсодов? Силач Фосс? Легендарный солдат Яшка Красная Рубашка? Лукулл?..»

(И.Ильф, Е.Петров, Двенадцать стульев)

  Люди едят всё. Парнокопытных, птиц, рыб, гадов, насекомых, паукообразных, членистоногих, червей, улиток, моллюсков, медуз, земноводных, млекопитающих – травоядных, хищных и грызунов. Люди едят людей – врагов, из ненависти, или из уважения – друзей из любви, зависти, или от голода. Люди едят всё, ведь не есть они не могут.

 Слухи о том, что прибывшие из тайги солдаты едят собак не показались неправдоподобными, ведь, как мы уже знаем, люди едят всё. Лишь, то, что тщедушный паренёк с наглым лицом, и волчьими повадками, по фамилии Долгов, носивший прозвище Должок, сумел совладать со свирепой овчаркой, сторожившей цейхгауз вызывали сомнение.

 – В натуре! – сказал Фимушкин, работающий теперь сварщиком в ОГМе – Завалили и схавали, с Кахой и Бичико!

 – Гонишь – сомневался Кот – как он овчарку смог завалить? У меня овчарка. Попробуй к ней подойти! Горлянку вырвет!

  – Не веришь, иди спроси! – пожал плечами Фимушкин.

  – Дуа, Костя, дуа. Мамай клянус – вытянув губы утиным клювом, закивал Зураб. Вместо звука «а» у него выходило что-то среднее между «о», «у» и «а».

 – Ты-то откуда знаешь? – оживился Кот, весело толкая Зураба кулаком в грудь и передразнил – Дуа, дуа.

 – Щту-о! – комично подняв брови, пустился оправдываться Хуцишвили – Мне Бичико сказаль! Пруавда!

 Фимушкин был одним из тех, кого недавно перевели из таёжной части. Его умные глаза всегда смотрели серьёзно, он никогда не улыбался. Треугольное, с широким лбом, лицо имело выражение человека знающего, что делает. Он был младшим сержантом, но лычки носил только на куртке ВСО, погоны же на бушлате оставались непорочными. Фимушкин оказался единственным человеком, занявшим в отделе главного механика, должность в соответствии со своим умением. В отличие от остальных он не только назывался сварщиком, но и умел, при необходимости выполнить соответствующую работу, и не взирая на отсутствие возможности применения этого умения, капитан Гомбожапов был доволен своим приобретением и выделил ему под мастерскую основательный железный, обитый изнутри деревом, гараж. Фимушкин в первый же день вышвырнул из него весь хлам, смастерил две длинные скамейки, расставил их к продольным стенкам и раздобыл верстак, сделанный из металлических уголков, вычистил его и задвинул, в качестве стола к дальней поперечной стенке. Под столом он соорудил добротный электрический обогреватель. Никаких признаков сварочного аппарата в мастерской не наблюдалось. Капитан принёс початую бумажную упаковку электродов, которую младший сержант аккуратно разместил на чистенькой полочке, собственноручно же изготовленной и привешенной.

 Удовлетворив, таким образом свои бытовые запросы сварщик запер створки ворот гаража на висячий замок, опустил ключ в карман и покинул территорию ОГМа. По прошествии часа с небольшим, он снова объявился, неся, что-то за пазухой. Невысокая, широкоплечая фигура младшего сержанта, в не застёгнутом на пуговицы, а запахнутом, на подобие халата, ремнём перетянутом бушлате заметно нарушалась обременявшим его вполне объёмным предметом. Фимушкин пересёк просторный двор и вошёл в мелотёрку, где сидели Кот, Алик, Зураб и Немцов с Ревенцом.

  – Вот – сказал младший сержант бережно доставая из-за пазухи дрожащую жёлтенькую собачку – пусть у вас посидит до вечера. После работы схаваем. Повезло, попалась, как раз подходящая – небольшая, одноразовая. Смотрите не прощёлкайте её.

 Фимушкин вышел. Алик криво усмехнулся, как делал всегда и по любому поводу.

 – Ну, что Котяра – обратился он к другу – собачку хавать будешь?

 Рассказами об овчарке оставленной «на гражданке» Кот замучил всех. Друзья знали о том, как он просился служить, с ней на границу. О том, как все собаки Чоколовки её боялись. Сотни раз Кот вспоминал свою овчарку. В письмах к маме, передавал ей приветы. И теперь Алику пришло в голову поинтересоваться его отношением к собакоеденью.

 – А я, по-твоему, что хавать меньше тебя хочу? – возмутился Кот и легонько толкнул Алика кулаком в плечо.

 Собачка тем временем скрючившись и дрожа, просунув хвост между ног, заискивающе приседала и с энтузиазмом нюхала протянутую ей Немцовым руку. Когда же Анатолий пытался её погладить она отбегала в сторону, облизывала рыжий нос и глядела на всех чёрными выпученными глазами.

 – У меня такая же была, – сказал Немцов – только чуть побольше и чёрно-белая, коровьей расцветки – сволочь была редкая. Я в детстве очень собаку хотел. Матушка взяла щенка у своей сотрудницы. Мы её домой в торбе принесли. Я нёс и радовался. А она выросла такой. Всё равно любил её. Ей только скажи «гулять!» она визжит, скачет. Выпустишь её во двор, она выбегает, шерсть не загривке и на жопе дыбом, сразу весь двор оббежит, облает, а потом уж пасётся спокойно. Если кто-то по двору проходит, она обязательно погонится, гавкает и за ногу укусить норовит. Её один мужик ногой пнул, я его фашистом обозвал. А когда ко мне друзья приходили она на них бросалась. Приходилось её ловить и в кладовке запирать. А она знала, гадина, и пряталась под диван, и оттуда гавкала, и если видела, что я её не поймаю выскакивала, кусала друга и назад бегом, под диван и лает оттуда. А если её удастся перехитрить и запереть в кладовке, она орет без умолку хоть целый день. Жрать ей давали, тоже, что сами ели, она понюхает и к столу бежит, царапается, скулит, просит. Ей всегда казалось, что мы, что-то вкуснее едим, чем то, что ей даём. А если к её тарелке руку протянуть и сказать «отдай», она рычит и жрёт бегом. Таким образом, от жадности и кактус могла сожрать.

 – Ну, ты Немец гонишь – усмехнулся Алик.

 Собачка тем временем сновала по мелотёрке и не переставая трястись и оглядываться обнюхивала углы.

 Явился капитан Гомбожапов и скомандовал построение, для отбытия в расположение части. Придержав собаку ногой, чтоб не выбежала, бойцы заперли будку и начали строиться во дворе. Пока ждали младшего сержанта, до слуха капитана донесся странный звук. В мелотёрке скулила собака.

  – Этто, что за йоптоюмать-ага? – спросил Гомбожапов, удивлённо глядя на дощатую будку.

  – Щеночек! – ответил Немцов – Мы его в мелотёрке закрыли, чтоб не замёрз. Холодно же.

 – Молодцы-ага! – одобрил капитан – Животных надо любить, понимаешь-ага. Это хорошо.

 Все собрались, и начальник ОГМа скомандовал:

 – Рравняйсь! Смирно! Напра-аво! В расположение роты, шаго-ом марш!

 Бойцы повернулись и, не утруждаясь шагать в ногу вышли за ворота. Повернули на лево и поскрипели по утоптанному снегу вдоль забора. Гомбожапов повернув от ворот вправо, не оборачиваясь отправился домой. Солдаты же дойдя до дыры в заборе остановились, проводили прямую удаляющуюся спину капитана привычным взглядом и полезли в щель.

 В мастерской сварщика горел свет. На противоположных скамейках сидели Зураб, Кот с Аликом, и Немцов с Ревенцом. Помощи от них пока не требовалось, так как младший сержант Фимушкин целиком овладел инициативой.

 Вернувшись в ОГМ Немцов сходил в мелотёрку за собачкой. Юркая и маленькая, она если и собиралась сбежать, то явно не торопилась. Анатолий приоткрыл дверь, вошёл и почти без труда поймал без конца вертящуюся и облизывающуюся собачку. Принеся в сварочную мастерскую он передал её Фимушкину. Тот не меняя выражения лица и немедля, поставил свою добычу на пол взял, приготовленный, лежащий на скамейке топор и небрежно замахнувшись просто ударил обухом по собачьей голове. Та взвизгнула, упала набок, и наконец перестав дрожать, так лёжа на боку загребла лапами будто побежала. Сварщик достал из сапога нож и быстро, как отрезают хлеб, отделил голову. Собачка напустила лужу и продолжала «бежать» лёжа на боку, всё медленнее и неохотнее. Голова без дела лежала рядом. По полу растеклась красная лужица. Движения Фимушкина были так выверены и чётки, будто он по сто раз на дню занимается таким рутинным делом. Бойцы смотрели на его работу молча, стараясь заглушить эмоции, вызванные этим зрелищем. Точнее уж сказать, слабую тень эмоций. Как если бы тот, кто ждёт куриного супчика увидел, как понесли ощипывать курицу, чьё кудахтанье он слышал только, что со двора за домом. Один Алик сидел отвернувшись и делал вид будто его происходящее вовсе не интересует.

 – Нужно запереть дверь – сказал Немцов не отрывая взгляда от затихшей собачки.

 Сварщик сосредоточено привязывал верёвку к скобе под невысоким потолком, чтобы подвесить тушку для разделки.

  – Да нахера? – ответил Фимушкин – Сейчас ещё требуху выброшу…

 – Нужно запереть, – повторил Немцов – капитан может прийти. Прикинь зайдёт, а тут вот… – он указал на останки.

 – Да капитан домой свалил! Чего ему тут делать? – упрямился младший сержант.

 – Ага, ты капитана не знаешь. Он ещё десять раз придёт…

  – Да ну нахер! – махнул рукой сварщик и полез доставать что-то из-под стола.

 В этот самый момент дверь решительно распахнулась и в проёме выпятив грудь возник капитан Гомбожапов.

 – Этто, что за йоптоюмать, понимаешь-ага? – привычно спросил капитан обводя взором сидящих на скамьях.

 – Мы уже собирались уходить – привычно ответил Немцов.

 Но взгляд Гомбожапова уже опустился вниз и упёрся в лежащую ровно по центру пола, в лужице крови, обмочившуюся, жёлтую, неподвижную собачку и отделённую, не менее неподвижную голову.

 – А этто, что за йоптоюмать-ага? – прежним тоном спросил капитан.

 – Вот, брилась и порезалась – в тон капитану сообщил Немцов, поскольку оправдываться было всё равно бессмысленно.

 Гомбожапов не вышел из себя, не рассвирепел и не разозлился. Он удивился, крайне удивился.

  – Ты вообще соображаешь, что ты говоришь-ага!? – спросил капитан постучав пальцем по собственном лбу, пониже кокарды – Как, йоптоюмать-ага, можно вот так порезаться!?

 Подумав недолго начальник ОГМа заявил:

 – Это вы убили собаку! Приказываю! Взять собаку, построиться на дворе.

 Бойцы нехотя, вразвалочку вышли во двор. Младший сержант Фимушкин, выключил обогреватель, свет, и сапогом выбросил тушку и голову наружу, после чего запер мастерскую на висячий замок. Собачья голова укатилась и затерялась в сугробе, тушка же, как по заказу скользнула по утоптанному снегу двора и остановилась прямо перед выстроившимися бойцами.

 – Рравняйсь! Смиррно! – скомандовал капитан Гомбожапов – Взять собаку!

 Никто не пошевелился.

 – Приказываю взять собаку! – офицер стоял перед строем выпятив грудь, держа пятки вместе, а носки на ширину приклада. Бойцы перед ним вертелись из стороны в сторону, переглядывались, держа руки в карманах, и приказа выполнять не собирались – Ты! – капитан указал на Хуцишвили – Взять собаку!

 – Юа нэ-эбуду брать – насупившись ответил Зураб.

 – Младший сержант! – обратился капитан к Фимушкину – Возьмите собаку и в моём сопровождении, понимаешь-ага, вы проследуете в часть. Я доставлю вас в расположение и пусть весь личный состав посмотрит, йоптоюмать-ага, чем вы тут занимаетесь!

 Фимушкин поднял собачку за заднюю лапу и перебросил её через забор.

 – Тты что, йоптоюмать-ага, делаешь!? – вознегодовал капитан.

 Младший сержант не отвечал.

 – Напра-аво! – скомандовал Гомбожапов – Шаго-ом марш!

 Взвод вышел за ворота и свернул на тропинку вдоль забора. Капитан следовал за солдатами, и не отстал до самой казармы. Войдя в расположение части, бойцы мгновенно разбрелись по казарме, а начальник ОГМа проследовал в штаб.

 По окончании вечерней поверки, дежурный по части офицер сказал:

 – Бойцы, кто работает в ОГМе, ну вы чо вообще охерели? Грохнули собаку и выбросили её за забор. Чо вообще делать нехер? – он окинул скучающим взглядом всё войско и добавил – Разойдись! Десять минут отбой! И нехер мне тут шляться по казарме после отбоя!!

 Трое грузин подошли к Фимушкину и спросили его:

 – Щто-о? Щто такое-е?

 Фимушкин поведал им о неудавшемся барбекю.

 После отбоя, три фигуры в запахнутых в талию бушлатах, сапогах гармошках и в шапках на затылке выбежали из казармы и по скрипучему морозному снегу, скорым шагом ушли в синюю ночь, в направлении ОГМа.

Другие произведения автора:

Рождественская звезда

XIII

IV