Старый альбом

Не знаю, как у тебя, дорогой мой читатель, а в нашем семейном гнёздышке всё ещё существует старый альбом с фотографиями. В красивом красном бархатном переплёте. Тяжеленный, просто жуть.
— Супруже! Я когда ещё просила тебя распечатать и вложить в альбом фотографии, которые мы сделали во время прошлогодней поездки в Финляндию? С какого раза ты, наконец, исполнишь мою малую просьбу?! — Это моя вторая половина оторвалась от предновогодней стряпни и взяла в руки «бархатный раритет».
— Я тут с утра до вечера кручусь на кухне как векша — грызун из семейства этих, как их, запамятовала — беличьих. А он сидит, бумагу марает, рассказы пописывает. Давай, живо включай свой принтер и выдай мне сейчас же всё, что просила. Иначе… Сам знаешь, что иначе. Будешь, как холостяк, банальной яичницей давиться. Гастрит зарабатывать.
— Но дорогая, — нехотя огрызнулся я. — У всех же планшеты, ноуты и смартфоны. На них же можно всё посмотреть и всем друзьям и подругам мигом переслать. Чего же дорогую фотобумагу зазря изводить.
— А на память оставить! Детям, внукам. Потомкам нашим. Ты о них подумал? — Жена с любовью и нежностью перелистывает альбом, каждый лист которого переложен пожелтевшей папиросной бумагой. — Вот смотри, у меня для Финляндии целых два листа специально отведено.
— Но наши дети уже давно позабыли про толстенные альбомы с фотографиями. Если вообще знали об их существовании. У них для этих целей Инстаграмм и прочие социальные сети имеются.
— И что у тебя за манера такая — постоянно мне перечить! К нам, между прочим, совсем скоро приедет тётя Маша. Она всех этих гаджетов, ужас как боится. У неё даже сотового телефона нет. Вот специально для неё ты сейчас фото и напечатаешь, понятно?
— Если у тёти телефона нет, откуда же ты знаешь, что она приезжает? — из последних сил сопротивляюсь я.
— Телеграмму почтальон принёс. На, почитай. Если ты запамятовал, то информирую, у нас в стране существует такой анахронизм, как почтовые отделения. Вот наша тётя пошла туда и отбила телеграмму. Понятно?
***
Старенький принтер, кряхтя, ожил, нехотя помигал светодиодами, поскрипел шестерёнками и наконец выдал серию фотографий столь необходимых для семейного альбома.
— Так! А это что за вывеска у меня за спиной? Какое памятное место? Что в нём особого? Сделай милость, растолкуй, пожалуйста. В противном случае лично всё будешь тёте Маше разъяснять.
Нехотя поднимаюсь из-за стола, нежно обнимаю свою ненаглядную, всматриваясь в фотографию.

«Ателье по стрижке собак господ Бориса и Ирины Бьёркелунд. Общество защиты животных Финляндии», — читаю я вслух.
— Ничего не понимаю. И что это за достопримечательность такая? Собачье ателье. Почему ты меня запечатлел на фоне именно этого дома?
— Понимаешь, дорогая, в самом доме ничего особого нет. Дом как дом. Особенность кроется в фамилии владельца. Борис Бьёркелунд, можно сказать, человек-легенда, только о нём почему-то мало кто знает.
Жена с глухим стуком закрывает альбом.
— Вот вечно ты так. Я у тебя должна всю информацию клещами вытягивать. Под пытками. Пошли на кухню. Ещё немного и тесто из квашни вывалится. Я, так и быть, тебя от тяжёлой кулинарной работы на сей раз освобожу. Но ты за это в знак благодарности, всё про финскую вывеску расскажешь. Согласись, это много лучше, чем в ящик телевизионный пялиться, что у нас на холодильнике примостился.
Я молча киваю головой в знак согласия. Беру со стола папку с надписью «Бьёркелунд» и покорно следую за своей супругой.

***

Жил в начале двадцатого века в славном городе Санкт-Петербурге совершенно русский человек, правда, из семьи финляндских шведов. За два года до революции окончил Морской Корпус, получил первое офицерское звание.
— Это ты о Борисе Бьёркелунде? — уточнила жена, раскатывая тесто.
— Да, это о нём. Будь добра, не перебивай меня, пожалуйста, — попросил я. — Потом, если захочешь, отвечу на все твои вопросы.
Итак, продолжаю. Молодой морской офицер успел повоевать в Первой мировой войне. Некоторое время служил на линкоре «Петропавловск». В одном из боёв получил ранение. Выздоровление пришлось как раз на дни Февральской революции. Второй морской балтийский экипаж, к личному составу которого был приписан Борис, в полном составе, с красными бантами в петлицах, отправился к зимнему дворцу выразить своё полное одобрение Временному правительству. Один Бьёркелунд не пошёл. Совсем недавно он торжественно присягал царю и Отечеству, и от той клятвы отказываться не желал.
Так уж случилось, что именно в этот день его назначили дежурным по казарме. Вернувшись с дворцовой площади, матросы устроили диспут с распитием спиртного, на тему «Будущее России и флота».
— Что здесь происходит? Почему в комнате посторонние гражданские? — обратился дежурный мичман к старшему по комнате.
— Это наши братья по революционной борьбе. Их только что выпустили из тюрьмы, — сквозь зубы, не вынимая папиросы изо рта, нехотя процедил матрос.
— Освободите помещение от посторонних! Будьте любезны соблюдать устав! — повышая голос произнёс Борис и повернулся, чтобы уйти, но ему это сделать не дали. Десятки рук подхватили Бориса и понесли к окну. Казарма располагалась на четвёртом этаже старинного здания с высоченными потолками. Упасть с такой высоты означало только одно — верную смерть. И Бьёркелунд её уже ощущал всем своим молодым, крепким телом. Ещё секунда, другая, короткий полёт, холодная февральская мостовая и всё.
Невероятным усилием воли он заставил себя развернуться. Затем заорал, что есть мочи:
— Дорогу офицеру, мать вашу………!!!
Удивительно, но его послушали. Расступились. Мичман, гордо подняв голову, прошёл мимо толпы матросов, не чуя под собой ног, перепрыгивая через пролёты, помчался прочь. В казарму, да и вообще на флот, морской офицер Борис Бьёркелунд больше не вернулся никогда.

***

Жена перестала лепить пирожки. Вытерла о фартук руки. Налила в пиалы зелёного чая.
— А дальше-то, что? Ты же сам говорил, что у него была семья. Люди, по всей видимости, не бедные, обеспеченные. Да и девушка у такого красавца, конечно же, должна быть. Короче, давай, рассказывай! Не томи, а то мигом у меня за изготовление пельменей примешься. После чего потом сам же будешь есть свои «крокодилы». Потому как желающих полакомиться такими гигантами в нашем доме точно не сыщется.
— А теперь, дорогая, представь себе глаза молодого человека, добравшегося до своего дома, — не вступая в полемику, продолжил я. — И увидевшего на груди родной матери точно такой красный бант, как и у тех матросов, которые в пьяном угаре были готовы убить его, лишь за сделанное им замечание! Ты спрашиваешь, была ли у Бориса девушка?
— К этому времени наш герой уже был обручён. В этом направлении дело уверенно двигалось к свадьбе. Но судьба новой ячейки общества оказалась очень печальной. Однако не буду забегать вперёд. — Я достал из папки листок с воспоминаниями одного человека, современника Бориса — тоже мичмана российского флота.
«Матросы в распахнутых настежь бушлатах вёдрами таскали из винных подвалов и магазинов спиртное. Пили на ходу, дрались и падали на холодную февральскую землю».
— Бьёркелунд женился и стал подумывать о том, чтобы перебраться на постоянное место жительства — соседнюю Финляндию.

***
Прошло четыре года. Началась и закончилась гражданская война. Отставной мичман не пошёл воевать ни за белых, ни за красных. Он вообще не находил себе места в новой России. Перебивался случайными заработками и подачками от дальних и близких родственников. У четы Бьёркелундов народился ребёнок — девочка. Наконец Бориса, после долгих мытарств, выпустили за границу. Но жену и дочь оставили в заложниках. Отец семейства был вынужден постоянно курсировать между двумя городами — Петроградом и Хельсинки. В Финляндии он довольно быстро получил весьма приличную работу. Стал разведчиком при финском генеральном штабе.
— Так он что, собирал информацию о Красной армии? — поинтересовалась супруга. — Работал против своих бывших соотечественников?
— Дорогая, ты ведь сама понимаешь, что подтвердить это или опровергнуть я не могу. Разведки всех стран мира умеют хранить свои секреты. Но, после очередного посещения нашей страны, всех, с кем контактировал Бьёркелунд, арестовали.
— И жену с дочкой? — уточнила супруга.
— И их тоже. Такое было время. ЧК не щадила никого.
А самого Бориса в одночасье объявили персоной нон гранта. Больше он приезжать в СССР уже не мог. Пять лет офицер финского генерального штаба, используя все свои связи, в том числе на самом высоком уровне, добивался того, чтобы его семью выпустили из тюрьмы и разрешили выехать в Финляндию. И в конце концов почти безнадёжное дело закончилось успехом. Жену Бьёркелунда освободили. Выдали ей загранпаспорт и даже выделили сопровождающего аж до города Хельсинки. А знаешь почему? Потому, что от пяти лет пребывания в тюремных застенках его обожаемая супруга Мария сошла с ума.
— А дочь? — жена перестала заниматься пирожками. Села напротив и листала мою папку.
— Девочка к тому времени умерла. Дети есть дети. Они в неволе почти не живут. Им свобода нужна.
Жить с родным, но душевнобольным человеком разведчик не смог. Супруги расстались. Спустя некоторое время Борис сочетался законным браком с дочерью русского полковника. В положенное время вышел в отставку и поселился в тихой финской провинции. Открыл магазинчик антикварных товаров и зажил в своё удовольствие.

***
Несмотря на настойчивые уговоры он не вернулся на службу ни в 1939 году, когда началась Советско-финская война, ни в годы Великой Отечественной. Однако, после того, как все войны были завершены, Советское правительство потребовало от Финляндии арестовать и выдать в СССР двадцать человек. Почему именно двадцать — мне не известно. Но в числе этих несчастных оказался и Борис Бьёркелунд. Так уж злодейке судьбе было угодно. Ему ещё повезло — осудили только на десять лет, вместо обычного в таких случаях четвертака. Наверное, учли почтенный возраст «врага советской страны». В 1955 году, больной и измученный, почти инвалид, вернулся на свою вторую Родину. Однако всё же нашёл в себе силы прожить ещё двадцать один год, написать удивительные мемуары о своей лагерной жизни, увидеть на полках финских магазинов свою книгу и умереть в 1976 году.

***
В прихожей раздался звонок. Супруга поднялась со стула.
— Ой, это, наверное, тётя Маша приехала, а у меня ещё пирожки не готовы. Иди, открой! Покажи нашей гостье альбом с фотографиями, пока я тут со стряпнёй закончу. Расскажи ей всё, что мне рассказал. Мой дядя, её муж, тоже после войны в лагере оказался. Только он не вернулся, сгинул там навсегда. Совсем недавно бумагу о полной реабилитации прислали. А потом давайте за стол, и захвати ту бутылку водки, что из Финляндии привезли. Помянем всех тех, кто прошёл через ГУЛАГ. Пусть будет земля всем им пухом. И вечная память. Да, ещё вот что — спасибо тебе за фото! И вообще за то, что ты у меня есть!

Другие произведения автора:

Пекарь Кютинен и его совесть

Выброшенная карта

Про бухгалтера Чеснокова

Это произведение понравилось:

ЕЛЕНА СОСЕДОВА