Крест

 1

Архипов закончил работу и вынес из сарая новый крест, сделанный из двух хорошо обструганных планок. 
– Далеко собрался? – крикнул ему из-за ограды Ромас. 
Его черный «Mercedes» стоял во дворе, вымощенном камнями. 
– На гору Крестов, – сказал Архипов.
– Счастливчик! – позавидовал сосед. – Если встретишь там бога, попроси его, чтобы он снизил инфляцию. 
– Мои молитвы там не услышат, – сказал Архипов, прикрепляя крест к раме велосипеда. 
– Тогда зачем крест? 
– Друг умер. 
– Все мы там будем... – быстро перекрестился сосед. – А ты кто по вере? – спросил он, садясь в автомобиль. – Православный или католик? 
– Буддист, – почему-то ответил Архипов. Хотя не был ни тем, ни другим, ни третьим. 
Сосед отбыл в офис. Архипов присел на завалинку. Закурил. 
Вставало солнце. По-весеннему щебетали в деревьях птахи. Деревянный дом его покойных родителей покосился вбок, требовал ремонта. «Бог с ним, с ремонтом», – потер Архипов ладонью небритый подбородок. Денег все равно не было. Плохо было другое: он сам. 
Вспомнилось, как он раздражался, злился, бесновался зимой, когда пилораму, где он трудился десять лет, закрыли за долги. И он остался без работы. Пил, когда умер Андрей. Короче, был дураком, а дураков он и сам не любил. Вот и вчера у него не было ни малейшего желания связываться с тем бритоголовым в баре у Гоши, но тот сам напросился. 
Хулиганов было трое. Но тон задавал старший среди них, красномордый, с бугристой обритой головой и кабаньими глазками. Гоша предупредил: «Не реагируй на их выпады». Архипов взял свой бокал с пивом и направился к столику. Красномордый проводил его злобным взглядом. И выругался: хотел, мол, послушать живую музыку, а попал на шоу уродов, безруких и безногих. Его «шестерки» загоготали.
Гоша покачал головой. На войне он был поваром. Варил кашу, когда духи накрыли минометным огнем палаточный городок. Ему оторвало голень. Архипову повезло больше, чем Гоше и тем салажатам, погибшим в палатках. Пуля раздробила ему левое плечо. Его прооперировали. Но плечо осталось замороженным. Так что на пилораме Архипов работал в основном правой рукой. И так натрудил ее, что стала она сильной, как шатун. В этом он не раз убеждался, когда ему приходилось драться с отморозками. 
Но вчера драться он не хотел. Он вообще не хотел драться никогда. Но красномордый не унимался и стал поносить покойного Джона Леннона, портрет которого с надписью «War Is Over», Гоша повесил в своем заведении. Архипов, любивший Леннона, сдержанно попросил его не шуметь. Но тот продолжал изрыгать ругательства. Боясь своего гнева, Архипов поднялся из-за стола... 
Амбал тоже поднялся. И хуком сбил Архипова с ног. Архипов вскочил. И дал правой ему в живот. Оттолкнул и дал ему еще раз снизу в его челюсть. Амбал взмахнул руками и грохнулся на пол... Сопляки отскочили, выжидающе смотрели – то на Архипова, то на упавшего... 
– Вон отсюда! – подбежал к ним Гоша. 
Подхватив своего вожака под руки, хулиганы с руганью и угрозами выкатились вон. 
– Преподал урок, – говорил Гоша Архипову, закрыв бар. 
Но Архипов знал, что после таких «уроков» кабаны становятся еще наглее. Но что хуже всего, их поголовье увеличивается. Вот в чем беда. 
Гоша слушал и только вздыхал. 
Архипов пришел в свой пустой дом. Правая рука опухла и болела. На сердце скребли кошки. Он лег на кровать, но заснуть не мог. 
Валя, его жена, ушла от него зимой. Она его, дурака, жалела, когда он запил, похоронив Андрея. А он не понимал этого. Орал: «Если я – идиот, тогда где же он, твой умный-то?». Первый муж Вали был кандидатом наук. Писал диссертацию. Валя работала одна, содержала его. А когда он диссертацию защитил, то бросил ее, женился на студентке. Вспомнилось, как Андрей, не терпевший зло в любом проявлении, назвал его хамом. Когда стал свидетелем его ссоры с Валентиной. Архипов не знал, куда деться от стыда.
- Ах, Андрей, Андрей, - вздыхал он, проклиная себя. 
Невысокий, худощавый, Андрей казался Архипову моложе своих двадцати восьми лет. Он где-то что-то преподавал. Бегал с гитарой по частным урокам. Изредка выступал у Гоши – с маленькой сцены пел под гитару свои песни. Там они и познакомились. Много говорили за кружкой пива. И как-то так само собой получилось, что Архипову эти разговоры с Андреем стали необходимы, как воздух – в том водовороте, где он барахтался, потеряв свое место в мире. Андрей говорил о чем-то важном, чему и слов-то не подберешь. Но без этого «что-то» все казалось бессмыслицей. Ну, отломал день на работе, ну, нажрался мяса, а дальше-то – что? И болит душа. Не зная, «что дальше». Андрей знал. 
Однажды он рассказал Архипову, что поливает речной водой не прижившиеся деревца, которые посадили на Крестовой горе монахи. Архипов уже где-то слышал (а, может, видел в кино), как один священник поливал высохшее дерево: на протяжении многих лет, каждый день, он корячился с ведром воды на вершину горы, и дерево зацвело. Но Архипову и в голову бы не пришло – поливать сухое дерево в реальной жизни. А его друг поливал. В городе над ним посмеивались. Тронулся, мол, парень. Та же разведенка Маша Бойченко, шустрая кареглазая украинка, подруга Вали, крутила возле виска пальцем: «Вон твой друг опять покатил на гору сухую палку поливать, лучше б делом каким занялся!» 
– Дурочка! – сердился Архипов. – Он палку-то эту и за тебя, бескрылую, поливает. 
– Да ну? – хлопала Машка насандаленными ресницами. – Прямо за меня? Ну, тогда передай ему, чтоб шибче поливал. Глядишь, женилка-то и вырастет... 
Андрей лишь грустно улыбнулся, когда Архипов, по простоте душевной, передал ему слова Маши.
Желая поддержать друга, Архипов побожился, что посетит Крестовую гору. Ему и вправду хотелось увидеть это место, которое Андрей называл храмом под открытым небом. Но так и не собрался… И теперь долг саднил, как незаживающая рана. 
Совершенно измученный, он поднялся с кровати. Набросил на плечи бушлат и пошел в сараюшку. Там у него был верстак. Набор плотницких инструментов.

2

До горы Крестов было одиннадцать километров. Об этом сообщал придорожный щит возле церкви Петра и Павла. И Архипов что есть сил, погнал велосипед по велодорожке прочь от города, и ветер бил ему в лицо запахами талой земли, вышибал из глаз слезы. 
Слева, по рижской трассе, сновали туда-сюда машины; справа – чернели поля. За полями синел лес. То и дело небо распарывали натовские истребители, заглушали своим ревом пение жаворонка, который, казалось, сопровождал Архипова, будто душа Андрея...
И Архипов опять вспомнил тот последний вечер, проведенный с Андреем в баре у Гоши.
В тот день Андрей до нитки промок под дождем. Кашлял нехорошо, сухо. И Архипова так и подмывало спросить, зачем он гробит свое здоровье, мотаясь на гору так часто… 
– Я сам еще не разобрался до конца – зачем я это делаю, – вдруг сказал Андрей, будто прочитав его немой вопрос. – Но кто-то мне подсказывает, что это единственно важное… И я уже от многого отрекся, отказался, Саня… Такие дела… 
Но он что-то не договаривал. 
Вскоре он ушел. И кто-то выстрелил ему в живот из газового пистолета, переделанного для стрельбы боевыми патронами, когда он вечером возвращался домой после репетиции. По версии следствия в него стреляли с целью ограбления, чтобы завладеть электроакустической гитарой «Мартин». Убийцу не нашли. И когда Архипов пытался представить лицо того, кто убил Андрея, ему виделась красная морда с маленьким глазками, утонувшими в этой красноте. 
– ...Понимаешь, Саня, идет война, – бормотал Андрей, умирая в больнице. – И земля победила небо... 
Архипов слушал, пытаясь все запомнить. 
– ... Бог умирает, – бредил Андрей. – И теперь мы должны помочь Ему снова вернуться... Как? Все обожить! Все одухотворить заново… Каждое деревце, каждую былинку, самих себя... Вот в чем смысл… – открыл Андрей глаза, огромные, и безумные. – Ах, Саня, мне б на гору сейчас, – совершенно другим, не своим грудным голосом, сказал он и умолк.
– Зачем, Андрей? – впился ногтями с траурной каймой в свою руку Архипов. – На гору-то... 
– Саня, милый, я бы там... Крест поставил… Все откладывал на потом, думал – не имею права… Теперь абсолютная осмысленность… Да поздно… Все мы братья на земле! Но нет духа… Он высоко, не здесь... Не здесь…
– Андрюша, может, это... священнику скажешь, про Бога-то? – Не знал, чем помочь другу несчастный Архипов, видя, что Андрей умирает. – Он лучше поймет, что к чему. Я могу священника... У меня деньги есть, – соврал он: кто-то ему говорил, что услуги священников платные. 
– Не нужно... – вдруг открыл глаза Андрей, и столько в его глазах было сочувствия вперемешку с мукой, что Архипов не выдержал этого взгляда, отвернулся. – Священник отпоет и без денег... Ты лучше крест поставь… На горе… И винца выпей красного... Но только не грусти там, Саня... Не надо... 
Умер Андрюша на руках Архипова. Странно, что кроме ребят-музыкантов, да красивой девушки, рыдавшей по Андрею, в больницу никто в тот день не пришел. Выходило, что у Андрея не было родных. А может, родственники просто не смогли приехать в Прибалтику из-за визового режима. И от этого было Архипову еще горше. Еще жальче Андрея, который никогда не жаловался на свое сиротство... 
Вдруг звонок на сотовый. Архипов затормозил. Звонил Гоша: 
– Ну, как ты? 
Архипов сказал, что катит на Крестовую гору. 
– Молоток, Саня! – поддержал Архипова Гоша, он же Игорь Анатольевич Беляев. – Держись! 
Но, видно, небеса были иного мнения об Архипове, и как только он, поговорив с Гошей, снова набрал скорость – бах! – едва не сверзился в кювет...
– Что за черт? 
Оказывается, отвалилась педаль! 
– Ну и ну! – присвистнул Архипов.
В задумчивости подобрал он на дороге педаль, а неподалеку от нее – отвинтившуюся гайку. Приладил педаль на место. Хотел было завинтить гайку, перерыл весь рюкзак – нет ключа! С горем пополам он закрутил гайку лезвием складного ножа. Проехал метров сто. И ногой почувствовал, что педаль снова отваливается… 
Архипов спешился. Закурил, щурясь на облака. В небе, будто в насмешку, самолеты прочертили белый крест.
– Поворачивай, оглобли! – провоцировали бесы. – Неужто попрешься пехом девять километров, а обратно как?
Архипов докурил и двинул дальше, ведя своего одра за руль. 
И боковым зрением ему видно, как люди вытягивают шеи из машин, едущих по трассе. Одна дамочка чуть из авто не выпала – вот как ей стало любопытно. И даже весело. Что не Архипов едет на велосипеде, а велосипед на нем. Ай-яй... 
Вдруг – велосипедисты. Девушка и два парня. За спинами рюкзачки. Смеются: 
– Крестный ход, да? 
– Может, смогу помочь? – неожиданно притормозил крайний парень, высокий и тонкий, как бегун на дальние дистанции. 
– Нет, все нормально, – отказался Архипов. – Спасибо! Догоняй своих!
Пожав плечами, пацан рванул. Архипов зашагал дальше, толкая велосипед. 
– А мы тебе что говорили! – развеселились бесы. – Не двадцать, поди… Топай теперь, олух царя небесного!.. 
Становилось жарко, солнце припекало голову. И ему, седому, постаревшему за эту долгую зиму, мучительно хотелось пить. Но он не взял с собой воды, понадеявшись на свою солдатскую закалку. И подумалось с горечью: зачем жил? Какой был в этом смысл? Или его вовсе не было? Но он отогнал от себя грустные мысли, решив не сучить лапками, а топать как на марше, покуда жив! 
И вот, наконец, показался вдали поворот на Крестовую гору, отмеченный высоким каменным распятием. В груди Архипова шевельнулась давно забытая радость.
Он передохнул, покурил возле изваяния. И еще километра три протопал пешком, прежде чем открылась ему гора, сплошь покрытая крестами, похожая издали на остров, парящий над лугом в дрожащем от зноя воздухе. А неподалеку – речка, тенистая, тихая, с песчаным дном. Ведро – в траве. И почему-то Архипову подумалось, когда он увидел это ржавое ведро, что деревья, которые поливал Андрей, зацвели. Молодыми листочками шелестела рощица. Тихо было здесь. Привольно. 
Архипов умылся в реке. Испил воды. Взял крест, саперную лопатку из рюкзака. И медленно, озираясь по сторонам, пошел к горе. И каждый его шаг будто ангел считает… 
Немного оробев из-за своего разбитого лица, постоял перед Распятым – у подножия горы. Вырубленный из дерева, Христос простирал руки к несчастным и к счастливым, к победителям и к побежденным. И Архипов, словно пропуск получил за то, что так хорошо подумал. 
По мосткам он стал подниматься наверх мимо сотен, тысяч крестов, туда, где светилась на солнце белая скульптура Богоматери. Там, на пологой вершине, он установил свой крест. Закурил, обволакивая взглядом гору с крестами, поставленными людьми в надежде. И вдруг увидел фигурку Будды, стоящую в траве под православным крестом, увешанным католическими крестиками и четками, звенящими на ветру. Архипов почему-то обрадовался этой фигурке со следами, оставленными временем и стихиями. И вспомнил, да ведь он же «буддист»! Так он объявил сегодня утром Ромасу, соседу, когда тот прицепился к нему, – какому богу он поклоняется. И стало до слез ясно, почему «все мы братья», как говорил, умирая, Андрей. Ибо не было здесь, на горе с крестами, ни рас, ни народов, ни богатых, ни бедных, ни религий, ни правителей, а только Бог. «И все!..» - озарило Архипова. 
И Архипов посветлел лицом. Он это сам почувствовал, что посветлел. Муть в его сердце осела. Ум успокоился. И он ни о чем больше не думал. Ни о чем не жалел. А просто ступал по тропинкам, проложенным среди крестов, вслушивался, всматривался. И таинственный мир горы с грудами ржавеющих, гниющих и истлевающих на земле нательных крестиков, иконок, распятий, медальонов с ликами Спасителя утешал его. Будто гора заведомо скорбела и по его судьбе. 
Он вернулся к реке, где стоял его «Messenger». Так в шутку называл его велосипед Андрей за надпись на раме «War Is Over», то бишь «Конец войне». Архипов присел на траву, достал из рюкзака бутылку красного вина, хлеб. И выпил за Андрея. А потом – за всех ушедших, убитых на войне, погубленных от голода, нищеты и политики, да и за всех живущих. Такое было настроение. Редкое, светлое. 
С какой-то непобедимой уверенностью завинтил он зазубренным, как пила, ножом, гайку на педали. И медленно покатил к трассе. Странно, но педаль держалась. И мало-помалу Архипов стал забывать о поломке, думая о чем-то другом, хорошем. А когда вспомнил о поломке, то впереди уже была видна церковь Петра и Павла с красной верхушкой, похожей на карандаш. Архипов удивился, что гайка до сих пор держит. Но без особых эмоций. Бывает и не такое! И вскоре, сам того не заметив, замычал песню Джона Леннона «Представьте себе», радуясь весне, попутному ветру и непотерянному дню. 
____________ 
«Messenger»* – несущий весть.