Девять жизней II 11-20

Часть II. 11

 Обещание Ерёмина что-нибудь придумать не было впустую. Через день он все-таки «выбил» для семьи поселкового доктора отдельную комнату в общежитии, приложив все усилия, дабы убедить зама по быту в необходимости более рационального использования жилой площади:

- Гляди, Георгич! В десятой комнате -  один, остальные - на буровой. В двенадцатой – два человека. Четырнадцатая вся пустует – мужики на вахте. Мы сейчас как живем? По трое. Я понимаю - санитарные нормы и прочее… Но нам и вчетвером в одной комнате не тесно будет. Два человека – на выходной вахте, два – на рабочей. Фактически, первых двух вторым двоим - за счастье увидеть.

Итогом переговоров стало распоряжение, согласно которому буровикам следовало потесниться. Теперь в каждой их комнате должно было стоять четыре койки. Кандидаты на переселение, узнав, ради кого вся эта затея, не особенно препирались при переезде.

Вечером гружёный нехитрым домашним скарбом Антоновых самосвал затормозил у барака, фасад которого украшали многочисленные окна, по числу подъездов две деревянные двери с пружинами, два крыльца, над каждым – навес от дождя и снега. Валентина с Настей, Данилыч с двумя старшими сыновьями и Егор, прихватив вещи, направились ко второму подъезду. Из узкого в длину метрового коридорчика они попали в двухметровый того же направления, и только потом – в длинный, большой коридор – поперёк первым двум. С одной стороны коридор завершался стеной, с другой – окном. Под ним – батарея с краном. Демонстративно открыв кран, Егор произнёс:

-Вода техническая, натуральная. Стирать, умываться можно. Варить суп – под вопросом. Ведра два нужно слить, чтобы от ржавчины избавиться. Хотя мужики наши на ней чефир с бодуна заваривают – и ничего – ни один не сдох пока…

На шум в подъезде, с двумя рядами расположенных друг против друга комнат,  приоткрылась одна из дверей. В коридор выглянула опрятная полная женщина лет пятидесяти. Под ситцевым, завязанным сзади платком – седые волосы.

- Здорова будешь, Варвара Фёдоровна! Вот - доктора тебе под бок заселяем. Глядишь, порядка больше в подъезде будет, - увидев её, обнадёжил Данилыч.

- Вот и хорошо! – улыбнулась та в ответ.

Не успела Валентина толком осмотреть новое жилище и определить какой угол нуждается в срочном ремонте, как все, по выражению Данилыча, «шмутки-манатки»  уже стояли в центре комнаты.

- Теперь вы нам ещё ближе стали.., - заявил Данилыч, неосмотрительно обнажив свои самые тёплые чувства. Было очевидно, что его «ближе» означало не столько расстояние, сколько душевное, почти родственное отношение к неполной семье Антоновых. Чуть стушевавшись, он кашлянул в кулак: - Настюшка чаще прибегать будет.., - Алексей присел на табурет, посмотрел на давно некрашенные рамы: - Не самая плохая комната – окна на юг…

Один из сыновей Данилыча – шестнадцатилетний Николай поддержал отца:

- Главное, - для убедительности он приподнял брови, - топить не надо.., - и по-взрослому подъитожил: - с дровами никакой мороки.

- Да, Колюш, - радостно согласилась Валентина, - забот поубавится. А то, - задним числом пожаловалась она, - вечером протопишь – жарко, а под утро – как под шубой у Деда Мороза…

Настёнка прыснула. Данилыч,  повернувшись к Егору, всё-таки признал его заслугу в текущем моменте:

- Молоток, Ерёма… - глухо крякнул,  поднялся. Хлопнув фуражкой по колену, глянул на сыновей: - Пошли, ребят - мать заждалась, поди. - перевёл взгляд на Валентину:  – Устраивайтесь…- Данилыч приобнял Валентину за плечи: - Будут обижать – уши оборву, - и, посмотрев на Егора,  добавил: - И не только уши…

Тот хмыкнул и перед уходом сказал:

-Если что надо – заходите к нам с Лизкой. Мы по вашей стороне  - в тринадцатой живём…

Часть II. 12

Занимаясь благоустройством комнаты, Валентина поймала себя на мысли о том, что что-то ей мешает в полной мере радоваться переезду. В душе росло  смятение.  Явно, причиной тому было последнее небрежно брошенное Егором – «мы с Лизкой … ». Валентина возмущалась в душе: «У – у, хлюст! Даже Фрося ничего не знает…» Вспомнив однако, что украшенный свадебными лентами вездеход больше месяца не доставлял в посёлок с буровой жениха и невесту, Валентина несколько успокоилась. «Какое мне дело до этого.., - сердилась она. - На меня такие люди обращают внимание…»

 К «таким людям» она относила начальника разведки Фадрадова. Поводом были две их встречи. Уже во время беседы, касающейся приема на работу, она заметила, что он  любуется ею. Осанка, жесты, манера говорить Фадрадова, являясь порождением самой его мужской сути,  создавали ощущение сдерживаемой силы и крепости. Вторая встреча состоялась утром, когда она шла на работу. Скоротечно выполнив домашние дела, запланированные на ранний час, она позволила себе расслабиться и беззаботно щелкала семечки. Черно-белая шелуха летела под ноги. Фадрадов, оглядев её с головы до ног, поздоровался первым. Посмотрел куда-то в сторону, и как-то отстраненно произнёс: «Вы и семечки…» Она смутилась так, как старшеклассницей смущалась под пристальным взглядом директора. Он сдержанно улыбнулся, продолжил было: « Я думал…», но почему-то осёкся и недосказал. Открытие, что он мог о ней думать, досада на себя за свою невоспитанность долго потом не давали Валентине покоя. Больше никогда она не позволяла себе прилюдно грызть и плевать её любимые семечки, понимая, как неопрятно и некрасиво это выглядит со стороны.

Со вторым из «таких людей» - главным геологом Бирюковым Валентина познакомилась на дне рождения Данилыча. Позже она часто замечала на себе его тягучий мужицкий взгляд. При случае Бирюков  оказывал ей всяческие знаки внимания.  На приёме, когда медсестра Вера вышла в соседний кабинет стерилизовать шприцы, а Валентина прослушивала его, раздетого по пояс,  схватил её руку с зажатым в ней фонендоскопом. Изо всех сил подтягивая грузноватый живот, горячо прошептал:

-Ах, ты! Кровь с молоком! Выходи за меня! Цыпленка твоего - не обижу… Как сыр в масле кататься будете!

 Бирюков жил в бараке для начальников - вода, слив, теплый туалет, трижды в неделю уборка комнат за казенный счет, душ в поселковой котельной… Заметив, отраженную на лице и в глазах Валентины, бурю эмоций от легкого замешательства с остатками недавнего расположения к пациенту до почти откровенной враждебности, он с самодовольной ухмылкой пригрозил:

 - Я дважды предложений не делаю…

Часть II. 13

 Навязчивые мысли о незнакомке Лизе уже больше часа не давали Валентине покоя. Наконец она определила для себя, что нужно срочно передвинуть в коридоре отданный ей Данилычем тяжёлый ящик под картошку –  летом он вырыл себе погреб, и решительно направилась в тринадцатую комнату за помощью. Постучавшись и переступив порог общежитской комнаты, Валентина застыла в недоумении – холостяцкий быт явно отличался от семейной обстановки, которую она ожидала увидеть. К тому же тот, кто массивной горой спал на кровати у окна, укрывшись по самый затылок одеялом, изходящими от него звуками давал понять, что он - не Лиза. Егор слегка потряс эту спящую гору. Гора на какое-то время перестала храпеть и говорить при выдохе протяжно-угрюмое  «о-о».

-Здравствуйте! – пролепетала Валентина, позабыв, что они виделись сегодня. – Не перенесёте мне яшку под картощик…

-А большой яшка? – среагировал Егор на фоне Валиной правки:

-Я-ящик под картошку. Ящик – большой. Одному не управиться.

-Э, Жбан! Вставай! –  толкнул Ерема спящего. – Давай, Вась, поднимайся! Сто грамм принесли…

Пружины кровати жалобно заскрипели. Это Жбан менял положение лежа на положение сидя. Огромный давно небритый мужик, явно страдающий с перепоя,  тупо глядя перед собой,  медленно спустил на пол волосатые ноги.

-Одевайся!- Ерема, держа руки в карманах, ногой придвинул к нему стул с наваленной одеждой. - Пойдем, Васильевне поможем! - Жбан на автомате и в состоянии полного доверия Ерёме – раз тот сказал, значит, надо сделать, взял со стула первую попавшуюся вещь. Резво продев в штанины руки, стал безуспешно тыкаться головой, не находя для неё выхода. Ерема, в сердцах сорвал со Жбана кальсоны и близко  поднес их к его глазам:

-Это шта-ны!- Егор бросил их на стул, схватил свитер огромных размеров, ткнул его Жбану в руки. Тот, не заметив подмены, встряхнул свитер рукавами вниз. Ошалело  покосился на Ерёму:

-Это  штаны? – Погрозил ему пальцем. – Ты думаешь, я – пьяный? - счастливо догадался он. -  А я - не пьяный…

Решив, что пора уходить, Валентина все же спросила:

-А где Лиза?

Егор как можно безразличней махнул рукой и  со смирением произнес:

-Да, по кобелям пошла…

Валентина опешила – зачем же так про подругу? И тут же по-бабьи пожалела его: «Страдает из-за неё – стервы. Потому и  худой».

 Жбан, среагировав на женский голос, медленно повернул голову в сторону Валентины и с чувством произнес:

-Какиие люююди! Ну, заходи, заходи, коли пришла... – заметив свои оголенные ноги,   важно поинтересовался, обращаясь к Егору:

 - Что у нас со штанами?

В дверь настойчиво заскреблись, толкнулись пониже ручки. И та поддалась - отворилась. Приветливо помахивая хвостом, в комнату неторопливо вошла лайка. Обнюхала гостью. Подошла к Егору, ткнулась мордой  в его ладонь, облизала её, преданно заглядывая хозяину в глаза. Он нарочито ворчливо ещё раз одобрил выбор собачьей клички, которой пользовался очень редко. В основном, он звал её посвистом, который Лизка безошибочно распознавала среди множества других:

-Ну, Лизка - Лизка и есть… Пришла?- Ерёма потрепал лайку за ухом. - Нагулялась, Лизка-подлизка? Знаешь, - Егор посмотрел на Валентину, - она меня на расстоянии чувствует. Если фигово, не успеешь о ней подумать,  она уже -  на пороге. 

Лизка, влюбленно глядя на Егора, завиляла хвостом. Он подошел к импровизированному холодильнику – встроенному наверху в оконный проем деревянному ящику. Открыл форточку – по совместительству дверцу холодильной камеры. Достал припасенную для собаки сахарную кость. От нетерпения пританцовывая на месте, Лизка тявкнула, выспрашивая угощение.

-Служи! – потребовал Егор и лайка послушно поднялась на задние лапы…

                    Часть II. 14

Жилось в бараке нескучно. Соседка Варвара Федоровна – бурскладовский сторож, жившая одна (очевидно, в знак уважения к её пенсионному возрасту) в целой комнате, к радости Валентины согласилась приглядывать за Настёной. Теперь поселкового доктора не страшили неожиданные вызовы в дальние деревеньки и на буровые.

Вскоре после заселения их разбудил страшный грохот и мужская брань. Похоже кто-то дрался. Неосознанно, скорее, по велению интернатовского детства, Валентина выскочила в коридор. Распаленные дракой мужики не заметили её. Маты. В воздухе стойкий запах спиртного. Разорванные рубахи. Били двоих. Один держался молча. Второй - молоденький, размазывая кровь, слезы и сопли по лицу, вопил:

-Да, не брал я, не брал, гадом буду…

В ответ ему – удар такой силы, что парня отбросило к ногам Валентины. Она, не давая себе отчета в том, что делает, кинулась в комнату, схватила полное ведро воды и, переступив через скорчившегося от боли у порога молодого человека, выплеснула воду на мужиков. Те поначалу оторопели. Потом кто-то медленно  произнес:

-Ошалела баба…- И  добавил: - Урою, сука…- Кинулся к ней по сырому полу, метя рукой вцепиться в горло. Валентина схватила со стоявшего у их дверей рукомойника крышку - какая-никакая, а сталь. Плашмя треснула ею налётчика в лоб. Одновременно, кто-то из мужиков, без раздумий, враз принявший её сторону, ударил сзади нападавшего по ногам. Тот рухнул.

-Встань, когда с тобой женщина разговаривает! – от напряжения и возмущения голос Валентины зазвенел в коридорном полумраке, эхом отдаваясь в вывешенных под потолком у семейных комнат металлических корытах.

Холодная вода, удар в лоб и по ногам, и этот пронзительный голос с последующим корытным эхом, возымели действие на мужика – он послушно стал  подниматься.

-Вы здесь - не одни. Хватит жить лагерным кодлом…

-Какой митинг, твою мать…- восхищенно выдохнул поднявшийся, проводя по сырому лицу рукой.

-Ты не мою мать – свою… постыдись. – Запальчиво продолжала Валентина. -  Что ж ты паскудишь язык, которым она тебя говорить научила. Я понимаю – матерятся от бессилия, от того, что сделать ничего не могут, а ты? Молодой, здоровый, мозги - на месте. Что ж ты  себя в быдло-то записываешь? – Она обвела всех взглядом. Помогла подняться парнишке, ошарашенному исходом разыгравшегося действа, и стала умывать его, как маленького, из своего рукомойника, предварительно водрузив на место крышку. Вышла Варвара Федоровна:

-Давай-ка помогу. Иди, ложись. Дрожишь вся…

-Лёд ему… и зелёнкой надо.., - подсказала Валентина.

Мужики стали расходиться. От пережитого Валентину бил озноб. Она зашла к себе в комнату, свалилась на кровать и заплакала, поскуливая, как побитая собака. Это ночное происшествие имело неожиданное продолжение. Утром  в кабинет к Валентине зашел парторг Коновалов и сказал:

-Есть мнение - включить тебя в состав комсомольского комитета. Ты же комсомолка?

-Не-а…- легкомысленно возразила Валентина. Местная партийная власть подозрительно уставилась на неё. Пришлось пояснить, оторвавшись от врачебных бумажек: - По возрасту вышла…

-Так в партию вступай, - горячо начал Коновалов.

-У меня болезнь неподходящая…- посетовала Валентина и серьезно добавила, продолжая писать: - Аллергия…

-Это что же, как туберкулёз или сифилис? – съехидничал Коновалов.

-Не то и не другое, но тоже – серьезно…- не моргнула глазом Валентина.

Часть II. 15  

Как-то в конце марта, когда Егор вот-вот должен был вернуться с очередной месячной вахты, поздно вечером Валентине застучали в окно:

-Васильевна! Беда – тракториста задавило…

Набросив пальто на плечи, впорхнув в валенки босыми ногами, передав Варваре Федоровне ключи от комнаты со спящей дочкой, Валентина кинулась в медпункт. Бежала, страшась одного – увидеть знакомое лицо с дерзкими глазами. Валентина не чувствовала холода, не заметила, как падая, ободрала колени об осклабившийся ледяной коркой снег.

Вокруг медпункта, негромко переговариваясь, стояли люди. Заметив её, без слов расступились. От этого стало ещё тревожней.

Расспахнув дверь в свой кабинет, она увидела не Его... Русая шевелюра, тяжелый подбородок…Окровавленная кушетка…Тракторист бредил. Валя на ватных ногах подошла к нему. Ступня и голень потерпевшего представляли собой кровавое месиво, - закрывая которое, растрепанная баба с распухшим от слез лицом кричала:

 -Не дам резать, не дам…Утром вертолет прилетит…Там, - указав пальцем куда-то в угол, она пригрозила, - ему соберут ногу. – Оглянувшись и признав в Вале доктора, кинулась на неё: - Вам бы только резать, только резать…- Но стоявшие рядом мужики предупредили её движения, и,  расплакавшуюся навзрыд, под локти вывели из кабинета. Прибежавшая Вера выставила в коридор остальных зевак.

-Ты прости её, Валь. У неё пятеро ребятишек. И так голь перекатная. Да ещё муж  инвалидом будет…

Но русоволосый тракторист не стал обузой для семьи. Последним ярким из жизни моментом навсегда оставив для себя тот, когда он уставший в конце рабочей двенадцатичасовой смены, развернул трактор поперек пути. Спрыгнул с гусеницы под уклон, поначалу не заметив толстого слоя наледи под ногами. В этот момент трактор на траках, как на коньках,  потащило на него. Доли секунды не хватило, чтобы увернуться от прежде спасавшей его от непогоды, а тут ставшей враз враждебной машины, которую он знал до винтика. Она захватила его ногу, стальной гусеницей впечатав в дорогу… Болевой шок… Долгая тряска в вездеходе…Встревоженные лица склонившихся над ним  мужиков.

Валентина сделала всё, что смогла – дезинфекцию, шину, перевязку, противошоковые и обезболивающие уколы, передала его с рук на руки прилетевшим на утро из района врачам…На третий  день тракторист скончался в  больнице от гангрены.

В день его похорон Варвара Федоровна, лбом касаясь холодного оконного стекла, глядя на падающий снег, с тоской тихо призналась:

-Знаешь, а  я радуюсь, когда молодые умирают…Не один мой Венечка…

-Что Вы! Грех Вам так говорить… - слова Валентины выкатились сами собой. – Не говорите так, а то… я Вас… уважать  перестану… - едва слышно закончила она.

Часть II. 16  

Егора Валентина встретила спустя несколько дней. В простеньком халате, в тапочках на босу ногу  с небольшим ведром в руке она направлялась к коридорной батарее за горячей водой. Не поздоровавшись, цепко оглядывая её, как в первый раз - на берегу, Егор пожаловался:

-Соскучился я что-то, Валентина… Как там Настёна?

-Спасибо, хорошо…

-А не пожениться ли нам, Васильевна?

-Ты что - по ком соскучишься – всем жениться предлагаешь? – развеселилась Валентина.

-А я ни по ком, кроме вас не скучал… - легко признался Ерёма.

-Что ж ты так походя замуж зовешь! Хоть бы пиджак одел…- нашла к чему придраться она. Он с шумом зашел в свою комнату. Через минуту появился в  коротком и широком пиджаке с чужого плеча. Рукой оперся о стену, успев преградить Валентине путь назад:

-Теперь пойдешь …– И, упреждая её возможные каверзные уточнения, с нажимом добавил: - замуж?

Она поправила лацкан не его пиджака, и, не поднимая глаз, с трудом подбирая слова, заговорила:

-Не пойду… Не сердись…Не хочу твоим прошлым биографию дочери портить…В её анкете про семью записи «судим и привлекался» не будет…Ты ж её удочерить рассчитываешь? – с вызовом подняла голову Валентина.

-А я вообще никогда ни на что не рассчитываю, - усмехнулся Егор, подмигнул и вышел из барака.

Часть II. 17 

Не успевшую толком уснуть после разговора с Егором Валентину разбудил треск стреляющего раскаленного шифера. Озаряя все вокруг страшным светом, ярким заревом полыхала стоящая через дорогу контора. Валентина, наказав Настене одеться потеплее и для безопасности выйти на улицу, кинулась за порог.

Шум. Суета. Кто-то кого-то хватал за грудки. Подъехала пожарная машина. Размотали шланги… Конечно, - нет воды… Ругань. Из окон ещё невредимой половины здания вытаскивали папки, стулья, письменные столы.

На фоне всего этого не сразу привлекло внимание тарахтение трактора с тыльной стороны конторы. Протаранив длинное горящее здание, рискованно близко к огню, трактор разделил его на две половины. Теперь появилась уверенность, что при удачном повторном усилии со стороны пожарных, вторая половина конторы останется невредимой. Трактор же, отъехав от обрушившейся за ним стены на незначительное расстояние, закружился на одном месте и, наконец, заглох. Тракторист сидел без движения. Со всех сторон к нему  заспешили люди. Подоспевший первым, Данилыч  рывком открыл дверцу кабины. Прямо на него кулем повалился бесчувственно пьяный Ерёма. Алексей только чуть-чуть придержал, чтобы тот не совсем уж головой вниз летел. Не глядя на Ерёму, Данилыч завел трактор, чтобы отогнать его подальше  от огня.

Расталкивая баб и мужиков со словами: «Ну-ка, пропустите медицину!» к распластавшемуся на снегу Егору пробилась Фрося. С усилием приподняв его за ворот телогрейки, она не верила своим глазам:

–Это что это? Это ты что ли … в  тракторе? Ты ж не пьешь…так. С какой радости набрался?.. Ну, никакой… – Пожаловалась она собравшимся и налетела на мужиков: - Что зубы скалите? Тащите его домой…

Дабы привести Ерёму в чувство, кто-то внутренней стороной огромного валенка сгрёб оставшийся непритоптанным снег и хорошим боковым пасом, как в футболе, с опасно близкого расстояния кинул его Ерёме в лицо. Он собирался повторить свой приём, как вдруг появившаяся откуда-то Настена кошкой прыгнула на этот валенок. Оседлав его, заколотила по грубому войлоку кулачками:

-Не бейте его!.. Это мой папа…- кинулась к Ерёминому лицу, плача, стала стряхивать с него снег. Он приоткрыл глаза и увидел Настёну, блаженно улыбнулся… Подскочила Валентина, подхватила Настенку на руки и бегом бросилась прочь…

После проведенного расследования, потрепав нервы многим, в том числе и Егору, приезжавшие из города следователи установили, что контора загорелась от неисправной проводки.

 Часть II. 18  

К середине июня зима ушла дальше на север и затаилась. При случае грозила кулаком, дуя пронизывающим ветром и швыряясь снегом. Но земля, обласканная долгожданным теплом, не приветствовала такие её выходки, ещё в воздухе превращая снег в дождь. Люди не убирали свои теплые одежды, памятуя о сварливом нраве хозяйки севера – чуть что не по ней тотчас вернется свои зимние порядки восстанавливать.

В один из теплых дней - вместо обычных для этой поры пяти-семи градусов - на солнце плюс восемнадцать - Настя с ровесницами во дворе лепила из песка куличики. Нежданно неспешный, мирный ход игры нарушил пацанячий гомон: «Мышь, мышь…». «Не подавайте виду, что боитесь», - прошептала Настена. Но девчонки бросились врассыпную. «Мышь!» - радостно надрывался в крике подбежавший к Насте рыжий налетчик. Курносое лицо – в ржавых веснушках. Слюни брызгами летели  из рта. Держа безжизненное тельце зверька за хвост, он убедительно потряс им в воздухе, неловко разворачиваясь, не глядя, кинул в Настену и бросился наутек.

Дохлая мышь ткнулась Насте в щеку холодной и почему-то сырой шерсткой. Настену всю передернуло. На долю секунды  она оцепенела. Потом она пальчиками крепко схватила грызуна за хвост и пошла на обидчика. Он запрыгнул на камеру от колеса большой машины и хотел перескочить на перекинутую вверх дном лодку, но осмыгнулся и упал. Настя подошла и, в упор глядя в растерянные глаза пацана, запустила мышью прямо ему в лицо.

Потом она долго мыла свою щеку под умывальником в бараке и безутешно плакала. Егор, зайдя  в коридор с улицы, сразу заметил её:

-Ты что так моешься-то?

Настя зарыдала ещё горше. Еремин подошел к ней. Разглядев опухшие от долгого рева глаза и покрасневший нос,  огорченно протянул:

-Ну-у, опять в Африке засуха будет…

Помня, как костерили кубанские бабушки эту самую засуху и, зная, что в «Африке - акулы, в Африке – горилы, в Африке – большие, злые крокодилы» - словом – своих напастей хоть отбавляй, девочка насторожилась:

-Почему?

-Известно почему – ты общий запас воды слезами здесь на нет изводишь – Африке ничего не достанется.., - прояснил ситуацию Ерема. - Кстати, - полез он в карман, - тебе тут лисичка пирожок передала… - Егор протянул Насте завернутый в бумагу гостинец.

-Лисички не пекут пирожков,  – насупившись, со вздохом возразила Настена.

-Может не пекут, - согласился Егор, - может в лесной столовой покупают…

Переступив порог барачного коридора, пришедшая с работы Валентина остановилась. Егор сидел на корточках перед Настеной, для устойчивости встав одним коленом на пол. Настена, сырой по локоть рукой обняв его за шею, держа в другой надкушенный пирожок, что-то рассказывала ему. Заметив Валентину, оба замерли – голова к голове. Две пары черных глаз выжидательно смотрели на неё снизу вверх.

По одному их виду она поняла, что любое её сопротивление общению Насти с Егором бессмысленно. Интуиция подсказывала ей - им быть вместе, потому как, если первый раз женщина выходит замуж очертя голову, безоглядно, то второй раз с оглядкой на своего ребенка, выбирая в большей степени ему отца. Настя выбрала. Ну, какая анкета? Потом-потом…

 Валентина не то хмыкнула, не то кашлянула, не раскрывая рта, и примирительно сказала:

-Мойте руки… Давайте накрывать на стол…

Непременным условием своего замужества Валентина выдвинула требование жить под прежними фамилиями, без формального удочерения Настены.

Так она пыталась оградить дочь от возможных преследований властей, к счастью, напрасно – 37 год с его всевозможными «виновен», "не пущать" больше не повторился.

Часть II. 19  

Через пару месяцев Еремин, имея в кармане соответствующие корочки об образовании, чтобы не разлучаться со своей новой семьей надолго, решил пересесть с трактора на трубовоз. Перед уходом из буровой бригады в последнюю рабочую вахту, следуя незыблемой традиции, поставил мужикам отвальную - несколько бутылок водки с закуской. Наряду с хлебом, бочковыми огурцами, картошкой, селедкой и салом - не удержался - и разложил на столе порезанное аккуратными ломтиками под сыр хозяйственное мыло. Поскольку освещение было не ахти – всё сошло за чистую монету. Здоровенный хлопец под два метра ростом – по фамилии Обойдихата,  опрокинув  горячительное себе в рот, под широкое Ерёмино «Закусывайте, мужики!», выбрал несколько кусочков «сыра». С аппетитом жеванув несколько раз, недоуменно затаращился на Ерёму и, осенённый запоздалой догадкой, с трудом заворочал уже слипшимися челюстями:

-Мыло, гад!

-И, правда, мыло! – скосил под дурачка Егор, глядя на выплывшую изо рта Обойдихаты пену. – А продали как сыр…

Успевшие удачно закусить буровики помогали Ереме уворачиваться от тумаков преследовшего его молодого дизелиста. Тот поначалу не на шутку разъярился, но через несколько минут уже довольно миролюбиво ковырял в зубах спичкой, время от времени обескураженно мотая головой, не понимая как это его провели. Егор вместо извинений дружески похлопывал его по плечу:

-Слышь, я ж не тебе конкретно сыр приготовил... И вообще - что ты так всполошился – Васильевна тебе без очереди промывание желудка сделает…

-У него теперь блат… - не удержался кто-то от комментария.

-Да пошли вы, - не соглашался Обойдихата на скорую мировую. Полоща рот теплой водой, он драконом изрыгал из себя бесконечную пену. Один из мужиков с готовностью подставил руки:

-Полей, Митяй…

Кто-то, жуя, философствовал:

-Водка - она, брат, после себя торопливости не терпит. Её, к примеру, огурчиком занюхать надо…А не как баклану, что ни попадя, жрать. Ты б тогда  по нюху определил - сыр это или не сыр…

Часть II. 20  

   Освоив при переходе на трубовоз новый маршрут, Егор  рискнул взять с собой в рейс Настену.

По пути на буровую они останавливались, заходили в лес – сорвали с десяток грибов, близко видели косого. Настенка сначала заметила его выжидательный взгляд, потом прижатые уши. Девчоночье звонкое «Заяц, заяц!» заставило бедолагу, петляя, пуститься наутек прочь от поваленного дерева, на фоне коры которого он был так неприметен.

В котлопункте буровиков они отобедали из глубоких металлических мисок наваристым борщом и гречневой кашей. После дорожной тряски еда казалась особенно вкусной.

На обратном пути машина поломалась – «расскандалилась» по словам Егора. Быстро темнело. Ожидая встречную или попутную машину, они разложили костер прямо на дороге. Подкрепились бутербродами с тушенкой, попили из термоса горячий чай. Егор поворошил угли и,  исподлобья глядя на Настенку, спросил:

-Как думаешь - влетит нам от мамы?

Она улыбнулась и неуверенно пожала плечами…

Еремин рассказывал Настене разные небылицы, пока она не устала. Становилось прохладно. Он усадил девочку к себе на колени, полой расстегнутой куртки прикрыв ей спинку. Бережно обхватил её всю соединенными в кольцо руками. Вдвоем они долго разглядывали огромное звёздное небо. Когда Настя прищуривала глаза, звёзды начинали хороводиться, протягивая друг другу тоненькие светлые лучики. Вдруг одна из них вырвалась из круга, и, оставляя за собой яркий след, устремилась к земле. Егор заглянул Настенке в полусонное лицо:

-Загадала желание? Не успела? Ничего. Подумаешь… - И, погладив её по голове, попросил: - Поспи, дочь, пока какая-нибудь машина не приедет …

Уютно прижавшись к Ереме, слыша, как гулко стучит его сердце и потрескивает в ночи костер, почти вся во власти дрёмы, Настя всё же заметила, как сорвалась с неба и стала падать маленькая звездочка. На этот раз она успела загадать – «Пусть он никогда не пожалеет, что  я - его дочь».

Другие произведения автора:

Дорогие ветераны труда и не ветераны

Искусство жить

Маме перед Радоницей

Это произведение понравилось:

Елена Панова