МАСТЕР СПОРТА

 

           МАСТЕР СПОРТА

Я не плачу, судьбу не корю,

Что родился на всех не похожий.

Но как все я Россию люблю

И душою со всеми я схожий.

 

Уж как не хотела Вера Игнатьевна Чернова этого ребёнка рожать, и что только не делала, чтобы избавиться от плода! И тяжести поднимала, и пила, что попало, но ничего ей не помо­гало. Силён был Ангел-хранитель у этого ещё не родившегося ребёнка. Ангел не один и не два раза приходил к ней во сне: «Не иди против воли Творца. Иначе ты будешь сурово нака­зана». Это очень страшно было слушать. А как проснётся Верка, да подумает, что она одна без мужа живёт, да ещё пятилетняя дочка с ней, и мать старушка! И не хочется ей жить - хоть в омут с головой кидайся! И рыдает безутешно женщина: «Что мне делать?! Мама, помоги!»

«Рожай Верка! - говорит бабка Ирина Ивановна. - Не иди супротив Бога. Грех это!» И сама плачет, и дочку жалко, и внуч­ку. И крестится бабка: «Прости нас, Господь!»

«Богатырь родился, - объявила матери акушерка, - пять килограммов, сто граммов». Но радости в голосе не было, врач куда-то прятала взгляд. И сразу померкло солнце в больничной палате: «Дефект у него! В народе это называется «заячья губа» и «волчья пасть», но... но это ведь не смертельно». Не слушала её мать. Вот оно наказание! «Да лучше бы он умер!» и выр­вался из её груди крик: «А-а-а-а!..»

Не захотела Верка забирать ребёнка домой. Пришла её сестра Мария Чернова и объявила во всеуслышанье: «Если ты не заберёшь мальчишку, то я тебе не сестра. Я его сама воспитаю!» В свои 29 лет Мария была атаманшей. Высокая и черноглазая, с пышными волосами она была бы, безусловно, красива, если и над ней не посмеялся бы Рок. Когда Машеньке было 14 лет, она пошла со своими сверстниками темной ночью, собирать уголь на станции. Тяжёлые были тогда времена, зима холодная и лютая. Набрали дети угля, уже думали идти домой, а тут и сторож. Все побежали в разные стороны, Маша - вдоль линии. Как, обо что она ударилась, Чернова так и не узнала - потеряла сознание. А случай был жуткий: манёвровый поезд раздробил ей часть ступни... Придя в сознание в операционной палате, Маша увидела свою отрезанную ногу - чуть не до колена. И рядом операционную пилу: ни то ни другое не успели убрать.

«Что это такое?» - спросила больная, и врач не нашёлся, что ей ответить. Он побледнел, этот молодой хирург. Ценой огромных усилий ногу можно было бы, и оставить, и часть ступни тоже. Но он не пытался сделать что-то сверх своих простых возможностей... «Это твоя нога», - услышала Машенька, и провалилась в глубокий обморок. Долго не могла выйти из забытья уже одноногая красавица...

А как-то ранним утром её рассмешил один чумазый и очень наглый воробей. Он не был похож на остальных и был настолько агрессивен, когда дело касалось еды, что приковал к себе взгляд и улыбку девочки. А потом воробьи задали грандиозную трёпку этому проходимцу, при этом, устроив такой бедлам, что и мёртвый бы рассмеялся. И Маша вернулась к жизни...

Она натерпелась столько боли за всю свою короткую жизнь, стерпела столько обиды от разных людей, поэтому сейчас она не колеблясь встала на сторону больного ребёнка. Маша уже считала этого ребёнка своим... Так оно и получилось...

Ребёнок был весёленький и очень резвый. Он быстро наби­рал вес. И хотя этот малыш ещё ничего не понимал, но Машу отличал из всех женщин. И та с великим удовольствием цело­вала его в толстые щёчки: «Ах ты горе моё луковое!» И ласково шлёпала малыша по ягодицам: «Разбойник растёт, будут ещё девки от него плакать, ох и будут!»

Мария назвала его Виталием, чтобы имя звучало гордо, и в тоже время, чтобы оно было нежным. Такое имя, как у героя гражданской войны Виталия Боневура.

Бабка говорила ей: «Ты бы взяла, Мария, да и сама бы родила такого как Виталик, ведь силы в тебе немеренно и сама ты кровь с молоком!» Но потухла Маша, как свеча на ветру.

 «Да кому я нужна такая? - думала. - Кого я любила, тот меня бросил. А остальные - кобели поганые... Нам и вдвоём хорошо – правда, Виталик?» - а тот рад необычайно. Им действительно хорошо вдвоём, и никого им не надо, вон как блестят у них глаза, обнялись и застыли что памятник!

А Вера все искала себе утешений. Как может её понять сестра-инвалид! И куда ей рыпаться до семейной жизни. И хоть хороша Маша собой, а жить ей всю жизнь вековухой. «А мне ещё и замуж выйти можно, ведь я и собой хороша, и не дура. И что бы я делала с Виталиком? Врачи и те не знают. Можно сделать операцию, но нет таких специалистов в городе, разве что в Хабаровск везти. Тогда как быть с работой?» Ведь она основной добытчик в семье. И хотя работа в буфете рес­торана очень хлопотная: тут и сноровка нужна, и ум, и женское обаяние, и мужская сила, и терпение тоже.

Но работа денежная, и менять её на другую было бы глупо, ведь Верка не одна, а дети и мать с ней живут. И всех кормить да обувать надо. «Была бы одна, то и горя нет никакого. Вон, какие лётчики-красавцы вокруг, один к одному, орлы!» Но любовники менялись, а проблемы оставались неразрешённые, да ещё и добавлялись...

Когда Виталику было полтора года, его увидел один тол­ковый врач, немец по национальности. Иронией судьбы он оказался в плену, затем на Дальнем Востоке. Редкий специа­лист, он работал в наших госпиталях. В 53-ем году после смерти Сталина разрешили хирургу выехать домой, в Германию. Уже весь седой Франц, сильно потрёпанный жизнью, рвался домой. Но увидел маленького Виталика. Стоял добрый Франц и с жалостью смотрел на одноногую тётку на протезе, с ребёнком- инвалидом на руках. Осмотрел врач ребёнка и сказал, что дело очень серьёзное, но поправимое. Можно восстановить речевой аппарат, но нужна сложная операция. Здесь практически нет условий для такой операции, ведь у ребёнка еще и патология нёба, редкое сочетание.

Долго стоял седой врач и думал, и не знал что сказать: и женщину жалко, и ребёнка, да и себя тоже. Ошибки быть не должно, ему вряд ли ее простят, а чемоданы уже собраны. Смотрит врач на ребёнка, а тот ему улыбается своей необычной улыбкой, ведь и губа у него не такая, как у всех детей, тоже

патология. «Делать надо, - произнёс врач, - будем делать операцию, мальчик крепкий, всё должно быть хорошо. На днях начнём».

Все были рады такому решению: и мама, и бабушка, и сестра Света, а Маша больше всех...

Нахмурилось небо, порывы ветра бомбят по крыше облом­ками веток, стемнело. Разгулялась непогода в ночь. А утром заболел Виталик, и кричит от боли... Врач признал желтуху. Очень коварная болезнь. Теперь ни один человек не стал бы делать операцию. Извинился Франц, развёл руками: «Я бес­силен, что-то сделать, простите меня. Я хотел помочь ребёнку, видит Бог, я очень хотел». Скоро он уехал в свою Германию, судьба его никому не известна. И до сих пор Виталий вспоми­нает его добрым словом...

Носятся другие, соседские, голопузые и босоногие ребятишки, только брызги из-под ног разлетаются. А вот и радуга появилась на полнеба, и весь мир превратился в сказку. Повисли янтарные брызги на листьях, травы склонили свои головы в изумрудных ожерельях, птицы заливаются тонкими трелями. «Не уходи!» - просят радугу дети. И вдруг сыпанул мелкий дождик, и ра­дуга разрастается во всю свою мощь, и в этом хороводе искрящихся брызг танцуют дети. И весь мир прекрасен. Звон голосов отражается эхом в разнаряженном небе и угасает. Всё становится на свои места, бал окончен...

До шести лет у Виталика всё было нормально, а затем новое испытание судьбы. И только чудом выжил ребёнок, и опять ему помог ангел-хранитель. Пятьдесят седьмой год не особо отличался от других годов. Страна ещё поднимала своё раз­рушенное хозяйство, но люди, пережившие такую большую войну, радовались всему, как дети. И если уж выпала радость, то гуляли крепко, с песнями, да плясками. Собрались на Новый год все семьи у Черновых, у них и дом большой, и жили они по тем меркам неплохо. Взрослые сидят за столами, а дети на кухне крутятся. Тогда и в мыслях не было такого, чтобы дети за стол лезли да всё из-под рук хватали. Покормили детей на кухне, и будьте здоровы, не мешайте взрослым, а то быстро подзатыльника заработаете. И вот, когда взрослым было уже не до детей, когда половицы содрогались от плясок, а стаканы звенели и чуть не падали со стола, дети нашли медовуху, что была прикрыта тряпками и стояла в углу комнаты. Шалопаи постарше начали потихоньку «причащаться». Зачерпнут кружку медовухи из фляги и по кругу пустят, совсем как взрослые. А родителям не до подрастающего поколения: пусть старшие дети за младшими смотрят, а совсем маленькие пусть спать ложатся - всё идёт по отработанной схеме. И Виталик тоже попробовал из кружечки, и очень сладким показалось ему питьё. Мёд он и есть мёд. Вот и две кружки осилил шестилетний карапуз под восхищённые взгляды сорванцов: «Вот это Виталька, что насос качает бражку, вот это да!» И так хорошо стало ребёнку: словно в зыбке его душа качается. Посмеялись над ним дети, и давай на улицу собираться, как никак Новый год на дворе. Выметнулась из хаты вся ватага детей. И «вдоль по Питерской», до других гуляк подалась, и Виталик за ними выскочил. Но развезло мальчишку быстро, и он завалился прямо на дороге и заснул. И неизвестно зачем пограничники ехали из своей части на подводе, и куда ехали в Новогоднюю ночь, тоже загадка. Но не заметили они ребёнка на дороге и переехали через него. Хотя и лошадь храпела, и вроде бы упиралась, но факт остался фактом. Вернулись дети, а Виталик уже лежит, как мёртвый. Сбежались все взрослые: и бабушка, и тётя Маша приковыляла, только матери не было, на работе была. Унесли люди ребёнка домой, и положили его в избе на постель. Лежит ребенок, что птенец, разметал свои непослуш­ные крылья, глаза его закатились, голова бессильно в сторону откинута. «Уже не жилец он, телега прямо через туловище переехала и порушила все органы и кишки», - говорят бабки. Тут уже и причитания начались и слёзы полились. Только тётка не сдаётся. Открыла она дверь и всем: «Вон из хаты!» Пошушу­кались между собой бабки и разошлись по домам. Трое суток лежал Виталик без сознания, а над ним корпела, ночи на пролёт его тётка. Бабка и та отчаялась, и уже смирилась с печальной участью внука, а Мария - что камень.

Изумилась бабка, перекрестила дочь и внука. Только этого и ждал Ангел-хранитель, поддержки от самих людей, и помог, и отступила болезнь, и с ней злые демоны, Виталик открыл глаза. «Пить», - шептали его горячие губы, и слеза показалась из глаз: одиноко там, за чертой жизни. Но вот он вернулся к своей тёте Маше, и улыбка окрасила его лицо: «Тётя!»

Крепкий организм сам боролся за жизнь и скоро без всякого

лечения ребёнок сидел в постели, и месяца не прошло, как вышел на улицу. Удивляются соседи: «Ничего не берёт, как с гуся вода. Вот уж живучий пацан - так живучий!

А тут пришла пора детей и в школу готовить. И ходит учительница по дворам да беседует с детьми, да с их роди­телями толкует, что да как надо сделать, чтобы всё на праздник походило. Красивая она и нарядная, любо-дорого смотреть на учительницу. Но не знает этого Виталик. И что судьба его ре­шается, не знает и - по лужам босиком, в Чапаева играет, так и окатил учительницу грязью. Вздрогнула Елена Викторовна Нехорошева, и синеть от злости начала. Уж такого приёма она точно не ожидала. «Ты чей? - схватила за руку Виталика - быстро отвечай». Испугался пацан: «Филиппов я. Тётенька, не хотел я!» - молит ребёнок, чуть не плачет, уже понял что натворил. Так и зашли они в дом Черновых. А там переполох: «Ну надо же такому случиться! Вот напасть-то!» И кудахчут, что куры, растревоженные женщины, ох и совестно им! Оттерли бабка с теткой учительницу и просят ее простить их за такой конфуз. Но та виду не подает, и прощать вроде не собирается - очень строгая. Почему он Филиппов, а вы Черновы, - повела дознание Нехорошева, - и долго ей объясняла бабка с теткой, что фамилия эта от случайного дядьки. Тот не долго жил с Веркой, но ребенка записал на себя, а потом и бросил их. Рассказали, что без отца он растет, и горемыка он, каких мало на свете, и чуть не плачут уже женщины. Узнала Елена Викторовна и про болезнь Виталика. « Да нормальный он, - не стерпела Мария, - он лучше всех». «А вот этот факт проверить надо, - улыбнулась Нехорошева, - что нормальный». И чуть в спецшколу не отправили Вита­лика, для умственно отсталых детей. Конечно из-за Елены Викто­ровны.

Ругалась Мария Игнатьевна на всех уровнях, до истерики, до хрипоты, и не отдала своего любимца в спецшколу. «Ни одна справка, ни один врач не подтверждает его отсталость. То, что речь плохая, в том нет его вины», - кричит Мария ди­ректору. Видит директор, что женщина права и с укором смотрит на Елену Викторовну: «Вы зачем это написали?» - и на запись в журнале показывает. Молчит Нехорошева, а потом и взор­валась: «Не буду я его учить, хоть убейте, не буду!». И понял все старый директор: «Вас ещё саму надо учить, идите Елена

Викторовна». Подошёл фронтовик к Виталику, положил ему руку на плечо, потрепал его, и улыбнулся: «Всё в порядке, сынок, иди, учись!»

Идёт Виталик первый раз в первый класс, в нормальный класс, к нормальной учительнице. Горд он чрезмерно. Солнце ярко светит. Птица в его честь гимн поёт. Птицы поют- стараются, а за молодыми певуньями сидят сороки и между собой судачат. И Виталий обратил внимание на этих кумушек, что же там за шум? Неужто только в его честь? А оказывается, в воде, чуть не на середине речушки, барахтается щенок. Как он оказался в воде - неизвестно. Только выплыть само­стоятельно малыш не может: мешают ивовые кусты, что торчат из воды. Упёрлись ветки в грудь щенка и отталкивают назад на глубину. Видит это Виталик и, не раздумывая, скидывает штаны и бросается в воду.

Вытащил Виталий щенка - и бегом к бабушке. Та как уви­дела их, так и охнула: «Что же ты делаешь, ведь выгонят тебя из школы!» - и чуть не плачет она. «Не выгонят!» - уже на ходу кричит ученик, и пулей в школу летит. Но чуть-чуть не успел, все дети уже расселись по своим партам. Момент ответственный и очень торжественный. Все первоклашки, словно ангелочки, такие чистенькие и красивые, умные и послушные. И вдруг дверь открывается, и в класс ввали­вается бесенок, волосы взлохмачены, глаза напуганы, что-то говорит, но никто его не поймет. Класс взорвался смехом. А Виталик ещё больше растерялся. Лишь одна, Нина Романов­на, не смеялась над ним. И не ругала его. Она подошла к первокласснику, поправила его волосы, заправила рубашку в штаны, расправила воротничок на шее, застегнула пуговицы. «Знакомьтесь, это Виталик Филиппов - представила учитель­ница бесенка, - он очень хороший и добрый и будет вам настоящим другом, который никогда и никого не подведёт, и меня тоже, правда, Виталик? И опаздывать на уроки тоже не будет». Закончила Нина Романовна и улыбнулась своей доброй улыбкой. И с первого же мгновения ученик зауважал свою учительницу. Ведь его мама никогда не говорила ему таких хороших слов, как сказала Нина Романовна. «Я никогда не подведу её. Она очень красивая и добрая, и её нельзя огорчать»... И через всю свою жизнь он пронесёт этот драгоцен­ный образ Нины Романовны, как образ...

Соседом по парте у Виталия оказался будущий чемпион СССР по акробатике Владимир Сторожев. Но чемпионом он будет еще не скоро, а пока они только начинают дружить. Прошло немного времени, и они стали заводилами во всех играх, а энергии у них было через край. Но как бы там ни было, авторитет учительницы был выше всего на свете: настолько все дети полюбили её. И через год все эти маленькие души слились в один дружный коллектив. А для Виталика школа стала вторым домом, он шёл туда с радостью и учился с охотой. Только здесь ребёнок забывал о своих бедах, он был нужен своим друзьям, а это самое главное - понимать, что тебя ждут, что ты необходим твоим друзьям.

Очень быстро пролетел год учёбы, и снова наступило крас­ное лето. Много хороших слов в адрес Виталия сказала Нина Романовна, и это было настоящим счастьем для Марии. Все его беды и поражения она привыкла принимать на свой счёт, а тут - только хорошее, и текут слёзы по щекам Марии, она самая счастливая на всём белом свете.

Возвращаются домой из школы Виталий и Мария, и всё вокруг так прекрасно, и люди такие красивые! Останавливается тётя и делится радостью со своими знакомыми: «Я бы никог­да не подумала, что Виталик такой способный, такой умный!» Улыбаются люди и гладят мальчишку по его непослушной чуприне: «Молодец, Виталик!»

Любил маленький мужичок по хозяйству возиться: и дров наколет, и воды притащит, и в огороде поможет, не отлынивал от любой работы. Уже и бабушка Ирина Игнатьевна не выдер­жит: «Отдохни внучек!» - а тот устали не знает, старается.

А вечером боевая тётка атаманша, собирает всё своё войско на казачий круг. А как же! Пусть отчитываются за весь день, как они там жили и что творили её «бесенята» - хорошее или плохое! Если что-то плохое сделали то больше на круг ни ногой, а это самое большое наказание для детей. У речушки Икуры и есть тот круг, их заветная поляна. На высоком месте, в излучине реки, где они и проводят время. Натаскают пацаны туда автомобильных баллонов и вечером жгут их. Пламя рвётся в звёздное небо, жуткие тени пляшут колдовской танец, и дети заворожённые этой стихией огня - замерли. Вот тут-то, атаманша спрос держит со всего воинства. Тётка стоит у огня, её гигантская тень всё время движется и кажется что она, эта тень схватит виновного и опрокинет его в воду. А тут ещё сазан или сом так саданёт хвостом по воде, что по неволе съёжишься! Даже сама природа подыгрывает неугомонной Марии Игнатьевне.

А та уже что-то рассказывает страшное про русалок да ведьм.

Чёрная ночь опустилась на землю, и сквозь тяжёлые чёрные тучи выглядывает кровавая луна. Закончили ведьмы своё пир­шество, и всё у них в крови: и тучи, и луна, и сами ведьмы. А им ещё крови хочется! И спешат они на Землю за новой жерт­вой. Но люди того не знают, и не прячутся бедные. А тут и ведьмы летят. Вмиг окружили они человека и смеются ему в лицо: «Ты наш, ты наш, ты уже мертвец!»

Бедные дети жмутся к костру, уже и страшно домой идти, того и гляди, их ведьмы схватят. И слушают они свою атаман­шу дальше. А та рада вниманию и ещё больше старается, а артистка она прекрасная, и снова тётка что-нибудь да при­думает.

А тут уже и родители подоспели, то одного выхватят полу­ночника, то другого и тащат от костра к дому, то там шлепок слышен, то в другом месте. И всё же это лучше, чем быть разодранными ведьмами. Но не идёт урок детям впрок, и опять на следующий день горит костёр, и спешат туда сорванцы, как мотыльки на огонёк.

Но скоро полили ливневые дожди, и маленькая Икура превращается в большую реку, у неё и берегов нет, только высокие места и остались целы. Вот тут мальчишкам радость - рыба прёт на траву: и сазан, и трегуб, и сом, а карась тот валом идёт. Вот где потеха, кто большего сазана выловит. А тот силь­ный, как кабан, и так саданёт хвостом своим, что летит горе-рыбак в воду! Но только на миг опешил мальчишка и уже изловчился и падает на рыбину, хватает - не уйдёшь!

Идёт победитель и сазана по земле тащит - вот это улов!

Разные были трофеи. Кто-то может похвастаться, что поймал водяную черепаху, хоть и мало таких ребят. Редкость это! Вся в броне, и вытянутая что бронепоезд. Черепаха огрызается. Её неподвижные глазки следят за детьми, нижняя челюсть отвисла, что гильотина, и пальчик туда не клади. Миг, и отлетел ивовый прут, перекушенный надвое, и снова черепаха готова к обороне. Движется она к воде потихоньку. Очень плохо, если увидят ее - озверели людишки. Того и гляди, что прикончат. Но вот и вода.

Она в своей стихии, и здесь рептилия рыбе не уступит: слегка зарябила вода - и нет чуда. Стоят пацаны, а в воду лезть не хотят. Цапнет такая красавица, и - ой-я-яй, ой-е-ей - мало не покажется. Но страх не вечен, уже забыли рыбаки про черепаху, сом попался огромный! И снова все в воде - охота продол­жается.

Плавают дети отлично, но Мария лучше всех. Берёт она ребёнка пятилетнего и садит себе на шею и плывёт с ним больше километра. А другие дети тащат её протез по берегу, ждут пловчиху.

Ей уже тридцать шесть лет, но она по-прежнему сильная и стройная, и гибкая, как ива. Играет солнце на её прекрасном теле. Капли воды стекают с её русалочьих волос, она улыбается и кажется, что она счастлива. Но в душу не заглянешь. И уже чуть хмурятся её чёрные брови. Лёгкая тень падает на ее глаза. Что там?..

Рок не дремлет. И снова Виталик на краю жизни. Хлеб плотно забил ему рот, задыхается ребенок, кусок проваливается в дыхательные пути. Ведь у Виталика практически нет нёба и нет маленького язычка, он беззащитен перед случаем. По­спорили они с сестрой, кто больше съест хлеба: вот и расста­рались. А тётка на работе, и бабушка ушла в магазин, и что делать, Света не знает. Наконец, она поняла, что нужно очистить рот, и давай выковыривать пальцами хлебный мякиш. Тот плохо поддаётся и норовит запасть дальше в глотку. Виталик лежит без сознания. Хорошо, что на боку. И опять ему помог Ангел- хранитель: с полдороги он вернул бабушку, она деньги забыла. Вошла в хату. Увидела эту страшную картину Ирина Ивановна, оцепенела. Но всего лишь на миг. В следующее мгновение она перевернула внука лицом вниз, положила на колено и очистила ему рот и нос. Ребёнок вдохнул глоток воздуха, он медленно возвращался к жизни. Осторожно бабушка пере­вернула его на спину, подложила куртку под голову... и заплакала. Виталик открыл глаза. Он ещё не понимал, где находится, но различал уже чёрное и белое: два пятна. Чёрное пятно удалялось, светлое переместилось вверх, и он увидел свою бабушку. «А где тётя?». «Она на работе, - засуетилась женщина, - скоро придёт», - и ещё больше разрыдалась старушка.

И опять всё обошлось, опять помог Ангел-хранитель. И уже

уверовал ребёнок, что он нужен на этом свете. Только - кому, зачем?..

В десять своих лет Виталик впервые влюбился в свою одноклассницу Нину. Как была очаровательна эта маленькая фея из сказки! Виталик очаровано смотрел на нее, и замирало его сердце от восторга. Перемены в поведении мальчика не могли остаться незамеченными. Нина Романовна заглянула в глаза маленького Ромео и улыбнулась своей доброй улыбкой. «Ты взрослеешь, и уже замечаешь прекрасное, будь добрым, и никому никогда не делай зла. Красота она очень ранимая, она нуждается в защите». Учительница отошла, но её слова Виталий запомнил на всю жизнь. Надо быть сильным, чтобы защищать красоту и добро. И ещё ему очень хотелось понра­виться Нине, его Нине.

Он подошел к своей тёте: «Я хочу купить гантели, но у меня нет денег». Атаманша не возражала: «Ты у меня молодец! Вот тебе деньги и вперёд в магазин!». Радости Виталика не было предела. Гантели были доставлены в дом, и тётка сама проверила их тяжесть: «Пойдут!»

Позанимается племянник гантелями, и к тётке: «Ну, как у меня мускулы?». И руку в локте сжимает. Мария серьёзно ощупывает бицепс и делает восхищённое лицо: «Вот это да!» Воодушевлённый племянник опять хватается за гантели и продолжает тренировку.

Была и ещё одна причина, чтобы упорно заниматься ган­телями. Его Ниночка нравилась одному мальчику - Саше Савельеву. Тот был белокурый и синеглазый, с румяными щеками, и очень сильный, да и старше Виталика он был на целых два года. Он был без изъянов, этот красавец! Но душа?! Виталик думал, что только он мог так любить, как никто другой. И уже Виталик Филиппов напишет свои первые стихи. Они были написаны только для Нины... и остались без ответа...

Не смогли они объясниться тогда в своей ранней юности, и развела их судьба на долгие годы. Они объяснятся много позже, уже изломанные жизнью. Ниночка сама предложит Виталию продолжить когда-то начатый роман. Но не смог Филиппов растоптать свои детские нежнейшие чувства. Нина так и осталась для него феей из сказки, откуда в реальность, на грешную землю он звал её, и страдал...

А ещё Виталик хотел быть пограничником и ловить шпионов. Шпионы классно метали ножи и знали много приёмов борьбы. Но пограничник всё равно сильнее. И юный воин метал в стенку сарая ножи, бросал топор, с удовольствием колол дрова, видя в чурках врагов, он разил их своей беспощадной рукой - эх! А если не поддаётся колода, то тут же бросок через плечо - эх! И летят поленья в разные стороны: вот так-то!

Виталий уже заметно выделялся из своих сверстников и ростом и силой. И вот однажды на круг пришла ватага других ребят, их вёл интерес и жажда подвигов. Был у них и свой атаман Василий Базаров. Он был на год старше Филиппова и тоже рослый и сильный. Валера сразу выделил Виталия из всех круговцев, и предложил ему: «Давай бороться, а если ты победишь меня, то я никогда не приду на круг». Он лукавил: был уверен в своей победе... После недолгой возни Виталик уложил чужого атамана на обе лопатки. Но не хотел Базаров признавать своё поражение, и опять схватка, и снова он на лопатках. Огорчённые стоят его друзья и смотрят на своего атамана. Отряхнулся Вася и говорит: «Приходи ко мне домой, и там посмотрим, кто победитель!» Покинул круг. Ушли и его друзья. Не откладывая дела в долгий ящик, на следующий же день Филиппов пришел в гости к побеждённому Василию Базарову. Хоть и подозревал Виталик, что кроется в этом приглашении какой-то подвох. Вася встретил его приветливо: «Проходи гость дорогой!» Повёл в летнюю кухню, и ахнул Филиппов! Это был маленький спортзал, хорошо обору­дованный, с гирями, гантелями и самодельными тренажёрами. «Вот это да! - изумился гость, - вот это зал!» Глаза Виталика восторженно блестели, а руки уже щупали снаряды. «И штанга есть», - ещё больше удивился гость. «Всё есть! Это благодаря моему отцу, - не скрывает радости хозяин, - он у меня и столяр, и плотник, и механик, и хороший спортсмен, вот всё это и делал он своими руками». Но не только для того, чтобы удивить Виталия, пригласил хозяин его в гости, а на матч-реванш. Ему нужна была победа, и только победа!

«Будем поднимать гирю 24 килограмма, - сказал Василий, - а там посмотрим, кто победитель». Стоит Базаров, весело ему смотреть на Виталия, а в глазах так и пляшут искорки: «Приступай!» А Виталик гири-то, можно сказать, первый раз видит! Но не хочет сдаваться упрямый парень. Он попробовал

ее поднять так и этак, но не поддаётся ему вес! Да! Конфуз полный. А атаман уже к гире подходит: очень спокойно, как к своей старой знакомой. Та легко взлетает в воздух. Восемь раз поднял её хозяин, а затем бережно поставил на пол: «Ну, как?» Самолюбие Виталика было крепко уязвлено. Но не признать победу Василия он не мог. «Можно я еще приду к тебе?» - спросил гость у Базарова. Тот не возражал: «По­жалуйста, в любое время!»

И снова надо просить деньги у тети - Марии Игнатьевны, - на гирю. А вначале рассказать ей всю правду. Самолюбие атаманши - кто-то наших героев победил - было крепко задето. «Вот тебе деньги и не подведи меня, сынок! Борись!»

Месяца четыре тренировался Виталий, тетка стояла рядом и смотрела, как гиря мелькает в воздухе. Знай наших ребят!

И снова пришел Филиппов к Базарову. Выжал своих восемь раз гирю Базаров и смотрит на Филиппова: «Давай!» А теперь тот загадочно улыбается. И пошел играть со снарядом. «Двад­цать четыре раза! - изумился хозяин - Вот это да!» «Можно было и больше, но достаточно!» - смеется победитель. Хозяин и не знает, что ответить.

Наконец-то они заговорили на равных. «Давай вместе будем заниматься! - предложил Василий - у меня и литература есть», - и показал Виталику на стопку лежащих журналов. «Я не против! - крепко пожал руку Базарова его новый друг. - Давай!»

Так началась их крепкая дружба, а то, что было в начале знакомства, они без улыбки не вспоминают: «Да с характером оба были!» - и весело им.

Прошло немного времени, и друзья стали резко отличаться своей статью и силой от товарищей. Парни смотрели на них восхищённо и не без зависти, девчонки не стесняясь, раз­глядывали их крепкие торсы: «Молодцы! Вот это ребята! Не чета желторотикам!»

И вот лежит повестка в военкомат Базарову Василию, ему нужно сдать спортивные нормы как будущему призывнику. Увязался за ним и Виталик: решил поддержать своего друга. Сдаёт Василий все зачёты на «отлично», а вот гранату кидать не умеет. «Да не могу, я её с самого детства бросать! Вечно не туда летит и недалеко. Один позор! Выручай, Виталик!» А для Филиппова и не было лучше забавы в детстве, чем бросать камни, талант в этом деле он большой имел. Бывало, что «блинчиков» столько по воде пустит, что и не сосчитаешь. Или в цель бросает камни. Без промаха бил хлопец камнями с рогатки или же с руки, такого хоть на разбой выпускай. И гово­рит Васька Базаров: «Давай вместо меня! Не дрейфь! Да не заметит он подставы», - показывает на офицера. И пошёл Филиппов вместо Базарова гранату бросать, и так её запустил, что все диву дались, аж на 62 метра, а рекорд по всему краю - 61 метр. Выпучились глаза у офицера, в себя придти не может. «Да ты у меня на краевые соревнования пойдёшь. Покажем им кузькину мать!» - и резво куда-то сорвался. «Вот это новость, такого самородка я откопал!» - уже лаврами увенчал себя офицер, и пулей летит к военкому. А Базаров за голову схватился: «Что ж ты дурень наделал? Как же я туда поеду, в Хабаровск-то. Я же просил тебя чуть-чуть бросить, для отчёта всего».

А призывники кто знал про эту проделку смеются; «Вот чудят хлопцы, так чудят, вот и влипли!» Ох, и каша заварилась! И везут Базарова в Хабаровск на соревнования, а тот бедный совсем горем убитый, хоть ещё на что-то надеется. Но с гранатами конфуз заранее определенный. Не летит она, куда надо, да и близко падает. Всё, что следовало ожидать, то и случилось. Вскипел военный руководитель. Тебе бы воин. Надо «коптяшки» из под коровы бросать. А не гранату. Тоже мне поджигатель танков нашёлся!» Плюнул с досады...

После окончания 8-ми классов устроился Виталий на работу на кондитерскую фабрику. Можно было и дальше ему учиться, но надо было помогать маме в работе. Уже умерла его бабушка Ирина Ивановна, она тихо ушла из жизни, никого не побеспокоив, как легла спать так и не проснулась. «Лёгкая смерть, - говорили соседки, - повезло человеку». А было ли у неё счастье при жизни, на этот вопрос вряд ли кто-то ответил бы... Свой дом бабушка отписала Марии Игнатьевне, немного денег - Вере Игнатьевне. Никого не обидела старая женщина, поэтому и совесть её не мучила - умерла легко.

А тут дали Вере квартиру в новом двухэтажном доме, за её безупречную работу. Она так и не вышла замуж. Уже и здоровье было не то.

Но вот предложили Вере Игнатьевне работать завскладом на большой фабрике, она согласилась. Дел там было «наворочено» - не счесть, и в каждом хвосты торчали. Просто-напросто воровское хозяйство досталось женщине. Конечно, не надо было ей лезть в эту петлю, а сразу увольняться, как только поняла она, в какую аферу её втянули. Но думала, что всё обойдётся, хотя на что надеялась она, не понятно.

А Виталика тоже вызвали в военкомат, как когда-то его друга Базарова, и предложили ему учиться на шофёра. «Ты хочешь служить в армии? - напрямую спросил его военный комиссар. Ведь можно тебя и не брать. Всё зависит от заключения врачей. Могут, например, в стройбат взять. Но зачем тебе этот стройбат, иди, учись на шофёра, а я тебя после учёбы к себе шофёром возьму. Мой как раз демобилизуется, и его место освободится. Ты парень сильный, мне такой и нужен, да и тебе: дома служить - не где-то, так что думай». «Конечно, служить! - вспыхнул парень: что я, хуже других, что ли, да и силы у меня побольше, чем у некоторых!»

Улыбнулся полковник: «Значит договорились!» Филиппову оставалось учиться на курсах месяц, - без отрыва от произ­водства, то есть по вечерам. А тут и гром грянул, арестовали Веру Игнатьевну, ОБХСС взялся за неё и давай весь клубок распутывать. Плачет та, и говорит, что ни в чём не виновата. Но кто ей поверит! Скоро перевели ее в Хабаровск в СИЗО, несмотря на плохое состояние здоровья. И месяца не прошло, как позвонили Виталику с Хабаровска на работу и сказали, что мать умерла, и ее тело надо забрать.

Растерялся Филиппов, но ни одной слезинки не увидел директор на его лице. «Надо же! - подумал директор. - Ведь это все же мать! Но, может, так и лучше, ведь с мужиком проще разговаривать. Я тебе выделю машину на сутки, и завтра с утра езжай с водителем в Хабаровск. Это, Виталик, все, что я могу для тебя сделать. А там посмотрим, может, еще чем-то поможем». И поник плечами директор, ему тяжело. «Документы уже готовят, так что жди дома машину, за тобой заедут, иди Филиппов». «Спасибо, Василий Иванович», - пришел в себя Виталик и понурый двинулся к выходу из кабинета директора. Тетке уже сообщили о смерти сестры. Она рыдала, как никогда в жизни. Ей по-настоящему стало жалко Веру. Она поняла, что навсегда потеряла близкого ей человека. Ведь Маша искренне любила свою старшую сестру, хотя ни разу об этом ей не сказала.

Василий Иванович, директор, помог и с гробом. Тот полу­чился тяжелый, доски были сырые. И делал его пьянчужка Микитин, и все время намекал Виталию, что это дело обмыть надо. Но Филиппов не понимал, не до гробовщика ему было.

Утром, задолго до рассвета, машина взяла курс на Хаба­ровск. Вся опухшая от слез, очумевшая от горя, тетя Маша совала Виталию подушки и одеяло. «Ты ей постелешь, чтобы помягче ей было, ведь она натерпелась там, в тюрьме, пусть хоть домой по-человечески поедет», - она была явно не в себе, и племянник не спорил с ней, он бросил подушки с одеялом в кузов машины, и та двинулась на трассу... Зимнее небо уже было усыпано звездами, и те светились, перемигивались. Местами их было очень много, видно, и они обсуждали что-то свое, нам неподвластное. Вот одна из них сорвалась и заспе­шила к земле, ярко вспыхнув, она сгорела, оставив за собой яркий затухающий след. «Вот и она канула в вечность, как и душа моей матери. А, может, и другая жизнь оборвалась и заспешила к ней на встречу...» - сказал Виталий вслух, думая о своем горе.

Шофер Панкратов был уже в годах, и ему было не до звезд, но к смерти он относился почтительно. «Все там будем, никто не минет, - эх!» Его курносое лицо изобразило, кислую мину, и он замолк. Панкратов думал: только бы доехали без при­ключений. Не хотел он ехать в Хабаровск, да еще с такой миссией. Но директор был неумолим: «Езжай, сделай все, что можно, помоги парню», - вот и пришлось...

Темное и мрачное здание тюрьмы поблизости как бы сокра­тилось до огромных ворот. Часовой подозрительно уставился зоркими глазами на приехавших гостей - кто такие будите?!

Прошел Виталий внутрь, да так и пропал в том каземате: ни слуху, ни духу от него. А зимний денек очень короткий, и переживает Панкратов: ведь еще и назад надо ехать, а время идет...

Не увидел Филиппов никакого сочувствия на лице началь­ника тюрьмы, для него все были равны - что живые, что мерт­вые - а с последними даже спокойнее. Шлепнула печать по бумажке, и пропуск готов. «Забирай свою мамашу, гражданин, и сам старайся сюда не попадать», - весело осклабился подполковник. «Словно в ад попал, и с самим Сатаной разговаривал, - мель­кнуло в голове у Виталика, - и рожа у начальника такая страшная, скорее бы отсюда вырваться, не дай Бог такой с вилами приснится - черт, да и только!»

Подогнали машину к больничке, и заключённые на носилках вытащили тело матери. Оно было завёрнуто в какую-то тряпку, его легко переложили в гроб. Зэки работали, слажено, видно, что не раз уже выполняли такую работу, и на всё смотрели безучастными глазами. «Закурить не найдётся?» - Сунул Пан­кратов им пачку в руки, и оба заключённых радостно спрятали папиросы в своих загашниках. «Теперь живём!» - их ничего больше не волновало!

Только к вечеру машина выехала из Хабаровска. Перед выездом Панкратов ненадолго заскочил в магазин: «Держи Виталик, - и сунул в руки парню кусок батона и немного кол­басы. - Ешь!» - От одного вида еды поморщился парень, но ведь день ничего не ел и устал неимоверно. Жуёт хлеб Виталик, и вот что-то дрогнуло в его душе, ведь так кормила его мать ещё в детстве, бутербродами из своего буфета. Собрались слезы в глазах, но видение прошло, слезы исчезли, будто их и не было... Посмотрел парень через стекло в кузов и убедился, что всё нормально, хоть гроб чуть-чуть и развернулся, но ехать можно. Только переехали они Амур, как водитель остановил машину: «Всё, парень, перекур нужен!»

Разложил Панкратов закуску на сиденье и бутылку поста­вил: «Пить будешь?! Помянем рабу Божью Веронику» - и глыть-глыть прямо из бутылки. Половину Виталику падаёт: «Пей!» Не ожидал этого парень: «Вы что, дядя Вася, ведь нам ещё ехать надо! Я пить не буду». «Ну и молодец парень, с тебя толк будет» И немного погодя опять из бутылки глыть-глыть, все оставшееся и допил Панкратов: «Пусть земля ей будет пухом!» Почувствовал Филиппов, что дело плохо: «А как же мы поедем, ведь темно уже, а вы...» А дядя Вася улыбается: «Так ведь ты шофёр, ты и поедешь!» - «Да я всего два месяца, как учусь, чуть не взмолился парнишка, - я и ездил-то всего один раз, проехал метров триста, и всё!» - «Достаточно! - смеётся мужик, - Даже предостаточно!.. Не бойся, я рядом буду, заводи!»

Со второго раза тронулся Филиппов с места и порулил машину по дороге. Темнота быстро заполнила всё свободное пространство вокруг машины. «Включай фары!» - командует Панкратов, и машина осветила фарами дорогу. Жутко-то как... И дядя Вася страшный. Что-то бормочет, но парень не слышит, ему не до этого. Непутевый мужик уже валился спать, ему наплевать на Виталика, его душа уже в раю. Зло охватило душу Филиппова, двинуть бы в эту ненавистную рожу дяди Васи! Но руль нельзя было выпускать из рук ни на секунду: дорога змеилась так, что того и гляди машина уйдет в кювет. Рулит Виталий, а са­мому хоть плачь... Машина идет навстречу. Как разъехаться им? Только чудом не съехал с дороги, но страху натерпелся Виталик. Видит встречный шофер, что с машиной что-то не так, жмется к обочине. И не быстро едет эта странная машина, но и не пере­ключает свет при встрече на ближний. Возможно, дремлет «водитель кобылы», - соображает старый шофёр. Конечно, невдомек ему, что за рулем тот, на кого и ругаться-то грешно. Но понимает это, своим внутренним чутьём. Понимает опытный шофер, что здесь что-то не так, и крестит свой лоб: «Спаси и сохрани! И за себя прошу и за того водилу». Проехав километ­ров пятьдесят, Виталик остановил машину, что-то бухало в кузове так, что страшно было продолжать движение.

Залез Виталик на борт и онемел: при ярком свете луны мать смотрела на него открытыми глазами, гроб развалился, и доски разметались по всему кузову, стучали о борта машины. «Не может быть! - изумился парень. - Ведь я сам видел, что глаза были закрыты ещё тогда когда мать в гроб ложили». Филиппов перекрестился хоть и не крещен был. Собрал парень все похоронные атрибуты на середину кузова и вернулся в кабину. Луна удивлённо смотрела на происходящее. И на земле чудеса бывают, и жалко Селене парня, хоть плачь, но сейчас время особое - время всякой нечисти: паренек в её власти и мешать ей нельзя. Посмотрел полуночник на кузов, а там ужасное видение творится! - полный шабаш! И начальник тюрьмы сидит в своём мундире, и дядя Вася с ним, хотя вот он, рядом храпит. И ещё Микитин там - уж этот пьянчуга чего хочет? А там свои разборки идут, и хотят эти вурдалаки до трупа добраться. Цапнул Зубакин мать своими когтями, и как кот добычу к себе тянет, и остальные готовятся рвать уже за­мёрзшее тело. Но не бывать этому, ведь это всё же его мать. И снова он лезет в кузов. Опять все доски расползлись по кузову, а мать лежит лицом вниз и на самых гвоздях, они впились ей в лицо. «Тебе больно! - вскрикнул сын. - Никому я тебя не отдам, хоть ты меня и не любила. Не будет всякая нечисть грызть твоё тело!» - он сам стал похож на взматеревшего демона. Стал яростен, агрессивен...

Видел Виталий за спинкой сиденья верёвку, вот она и пригодилась. Положил он труп на днище гроба, лицо обложил подушками, чтобы оно не разбилось о доски. Оно было ужасно, раздалось от мороза во все стороны, с царапинами от гвоздей или от когтей Зубакина. Всё перемешалось в голове парня - и реальность, и вымысел, и бред. Но он делал свою работу, и луна освещала ему кузов. Виталий обложил тело досками, прикрыл всё это сооружение одеялом и начал обматывать верёвкой.

Пытаются помешать ему Зубакин и Микитин, но, получив хороших тумаков от молодого демона, успокоились. Закончил свою работу паренек - и снова за руль. И снова вся компания вурдалаков у гроба, кто-то впился в доски зубами, а кто-то мусолит верёвку, и храпит рядом Панкратов, - бред, да и только...

К рассвету Виталий подъезжал к городу. Проснулся Пан­кратов. И хотел, было взять руль у Филиппова, но тот озверел: сейчас в рожу получишь, сиди спокойно... Поднималось солнце, Виталик въехал во двор двухэтажек. Уже не было никакой нечисти в машине, она исчезла вместе с темнотой, и все теперь казалось страшной сказкой - все, приехали!

Вышли из подъезда дома соседи Виталия, открыли борта - ничего не поймут. «Что такое? - показывают они на странную храмовину». «Она там, - говорит Виталик. - Да, она там», - шепчут его губы...

Гроб никак не могут занести в квартиру: проходы узкие, а через окно бабки не разрешат. «Езжайте до Марии! - кричат. - Не сердите Господа Бога!» И снова машина едет в поселок, за рулем Панкратов, он заискивает перед Виталиком, но тот еще во власти страшной ночи, он страшно устал, этот уже взрослый парень. Его детство закончилось там, в Хабаровске, в кабинете Зубакина...

Но и у тетки плохо покойнице: жара к тридцати граду­сам подбирается, стал таять труп. Растерзанная голова Веры кривится, сукровица течет по столу и капает в тазик, что под­ставил Виталик. Лицо покойной страшно, все синее и черное, и висит оно чуть не клочьями, и царапины от гвоздей рас­ползаются от жары зияющими ранами. Но сыну не страшно, и плакать у тела матери не хочется. «Ты, почему не плачешь?» - спрашивают бабки, но Виталик молчит, его душа мертва, ее просто нет...

Похоронили Веру Игнатьевну без речей и почестей. Как жила незаметно, так и ушла тихонько на новое место. Не нашла она здесь счастье, там найдет ли! Никто этого не узнает, это уже не земные дела...

Остался Виталик один в своей квартире, он там теперь хозяин, но тяжело ему. Он только сейчас понял, как он одинок на этом свете. Ему всегда не хватало материнского тепла, и всю свою еще небольшую жизнь он старался не замечать этого. А сейчас кругом один.

Филиппов старался реже бывать дома, и это на какое-то время спасало его от одиночества... Но вот в эту тяжёлую пору судьба свела его с девушкой по имени Галя. А может, всё так и должно быть, никто этого не знает...

Галя сама подошла к нему: «Ты от чего такой грустный?» - стоит рядом с ним черноволосая и кареглазая девушка, приветливо ему улыбается. Виталий растерялся и не знает, что ответить. Потом всё же нашелся: «Я всё время такой...»

Они работали вместе, и конечно Галя всё знала про смерть Веры Игнатьевны. У Гали доброе сердце, не могла она пройти мимо чужой боли, пожалела парня. А может, всё это и было оттого, что Галя старше Филиппова на два года, в её уже полных двадцать лет чувства взрослее... Виталик шёл провожать Галю до дома. Лето было во всём своём великолепии: цвела белая сирень, и её аромат был силен, духовит. Он пьянил воздух, будоражил молодые сердца, и те сбивались с привычного ритма, воспринимая всё обычное иначе, изящней и нежней чем всегда.

Парень положил руку на плечо девушки, она не убрала её, не отстранилась, только румянец разлился по щекам. «Она очень красивая, - подумал Филиппов. - Эти брови, что птицы» - он восхищенно рассматривал Галю. Наконец, она тихонько от­странилась в сторону, но тут же молниеносно поцеловала его в щёку. Мгновенно вся природа возликовала и тоже включилась в любовную игру. «Хорошо-то как!» - искренне воскликнул парень. Похоже, он избавился от груза перенесенных проб­лем, которые так рьяно навалились на него. «Выходи за меня замуж!» - неожиданно для себя сказал Виталий, и сам не понял, как он мог такое сказать. Нет, это не он! Конечно, не он! Это где-то внутри его что-то дернуло за язык. «Я подумаю, - вполне серьезно ответила Галина, только ее глаза метались по лицу Виталика, они искали подвох в его словах и не находили его. И неизвестно, сколько бы продолжалось это «духовное стояние» двух личностей, если бы не голуби. Те сидели себе в сторонке и ни на кого не обращали внимания. Птицы любовно ворковали и нежно целовались. И ни одна пылинка не могла очернить это великолепие природы. Белая голубка была неотразима в лучах солнца, и черный голубь тоже красавец, - они замерли в очередном поцелуе. Так сочеталась у птиц гармония тела и духа со всей природой. Учитесь, люди! Юноша и девушка все правильно поняли и уже не искали каких-то слов в свое оправдание. Они обнялись и молча пошли к Галиному дому. Им было приятно от близости своих крепких тел, которые окунулись в бездну новых ощущений. И они были во власти этой невиданной стихии и не противились ей.

Галины родители были рады Виталию и встречали его очень приветливо. Да и что надо было сироте, который и отца-то никогда не знал, да и с матерью ему не повезло. Ему бы и одного доброго слова хватило, и одной доброй улыбки. А тут ему оказали такой радушный прием, что совсем растерялся Виталик и не знает, куда деть свои сильные руки. Заметил их Виктор Петрович и говорит, а ты, видать, очень крепкий парень и, наверное, спортом увлекаешься, руки-то у тебя, что молоты. И начал Филиппов рассказывать про свои гири, про тренажеры и различные системы занятий. Видит Галин отец, что парень бредит спортом и рад этому. «Ты молодец, Виталик! Ты на хорошем пути. И за Галю я спокоен, я рад нашей встрече». А Наталья Ивановна угощает парня пирожками и всякой прочей снедью: «Это, милый, свое, домашнее! А вареньем на любой вкус угощу: и малиновое и клубничное и вишня есть, все, что душе угодно, только ешь на здоровье». Она еще в рассвете сил, эта добрая женщина, и видно, что с душой хозяйничает она в доме, везде у нее порядок и чистота. И огород, и сад прекрасно ухожены, и цветы на столе в красивой вазе... А кот толстый да важный, ишь, как глазки щурит на Виталия: для него он пока еще чужой... Очень понравилось Виталию у Толстовых, и скоро он стал там своим человеком. И когда Галя сказала, что они хотят расписаться, то никто из родителей не возражал, потому что лучшего зятя они вряд ли найдут. А этот богатырь настоящий и работает, что вол, без всякой меры. Всего лишь на миг задумались родители: «Он добрый и умный. И пусть чем-то отличается от других, он лучше всех на свете»

«Ты нам сыном будешь, правда, Виталик? - а тот бедный чуть не расплакался от счастья. - Спасибо, папа и мама! Мне никогда не было так хорошо как с вами, спасибо!»

Свадьбы большой молодые не играли, а просто устроили вечеринку. «Не в этом счастье - говорила тётка Мария, - а в уважении друг к другу. Если нет уважения к своей половине, то счастья не будет в такой семье, запомните это, дети. Распадётся такая семья на сто процентов. Так что все в ваших руках, мои детки, - и обняла Мария Игнатьевна Виталика и Галину. - Берегите своё счастье сами!»

Через год у Виталия и Галины родилась прекрасная малыш­ка, и назвали её Людочкой. Виталик не мог поверить, что он отец и что у него есть дочка. Но девочка смотрела на него и ручки к нему тянула.

На работе в военкомате дел хватало. Всё так и получилось, как говорил полковник Гладков. Он взял Виталия к себе сразу, как только демобилизовался его шофёр: «Вот твоя чёрная «Волга», и считай, что твоя служба началась!» Военком никогда не ругал своего шофера. Потомственный офицер, он дорожил деловыми качествами человека, а Виталик машину любил, чуть не пушинки с неё сдувал - «красавица ты моя!» Приятно было это видеть Гладкову - молодец парень! Рад Филиппов, и ещё больше старается, ведь всё же служба идёт. Только ни разу Виталий не надевал форму - его дело машина, чтобы всегда на ходу, в любое время дня и ночи, вот и всё что от него требо­валось. Но стал Филиппов замечать, что кто-то пользуется его машиной, а часовой молчит, как пень - «Ничего не знаю». И доложить военкому тоже нельзя, не по-мужски это. И Галя ему советует: «Молчи, Виталя, не стоит весь сор из избы выносить, само прояснится».

А потом оказалось, что машину брал лейтенант Могилев­ский. Ох, и гулеван был этот южанин! То ли цыган был, то ли одессит, то ли ещё кто-то, его не поймёшь. Если слушать Могилевского, то он был, чуть ли не турок - ребёнок всех наций сразу, - дитя народов, одним словом. Всё у всех и перенял.

Весь южный пыл сразу. А уж женщин любил! И сами женщины за ним косяком ходили. Вот для них и понадобилась донжуану машина Филиппова, вернее, машина военного комиссара, полковника Гладкова. А таких машин, «Волг», в городе, в ту пору всего штук пять было, если не меньше. «Молчи!» - говорит Могилевский часовому и сам своими ключами открывает гараж, и уводит машину. У Могилевского везде связи: и в ГАИ, и в прокуратуре, а про уголовную милицию и говорить нечего – кореша, да и только. Все потому, что у него работа такая: он занимался призывниками, и, надо сказать, тут Могилевскому равных, не было, чуть ли не во всём Союзе: не голова у него была, а по нынешним временам - компьютер. Вся информация о призывниках держалась в его буйной голове, так что ошибок у него не было, по памяти мог про любого призывника всю информацию выдать: через год, через два, а может, через десять лет - это был феномен! Сам черный, как грач, очень строгий с белыми белками глаз, но довольно общителен. Он был незаменимым человеком во всем военкомате. А, может, Гладков и знал о его проделках: ведь город-то небольшой, и здесь все про всех известно, если так, то жалел военком парня или ждал, когда тот сам, где оплошает, вот тогда и спрос ему учинит, и к ответу призовет. Но Могилевский работал четко, без ошибок, шел по минному полю своей жизни весело, а уж артист он был, каких мало на свете. Но и призывники народ ушлый, есть такие кадры, что и Могилевскому краснеть приходилось, и куда денешься, если так подставили его призывники, да еще в обществе девушек!

Дело было так. Могилевский говорил всегда очень коло­ритно, с присущим южанам темпераментом, и с заметным акцентом. Его речь никогда не спутаешь с другой. И всегда ясно призывникам, где находится их «папа», в каком кабинете, каком коридоре, каком зале. Дело уже к концу дня, всем призывникам уже все надоело, и они не знают, чем заняться. И врачам уже делать нечего, но и их никто не отпускает, нет команды сверху, а без нее никуда: ни тем, ни другим. А Николай Николаевич в своей тарелке: собрал вокруг себя молодых девушек и что-то там им рассказывает. Те смеются так громко, что призывникам это очень не нравится. И как-то надо авторитет Могилевского призывникам подорвать, чтоб знал наших, и до наших девушек, как репей не цеплялся. «Ох, что вытворяет, эта вилька-бутылька! - говорит призывник Шагов. - Этого сола-фасола сейчас мы проучим!» И подходит Шагов к стенду на стене, а там приказ министра обороны о призыве граждан на срочную службу. И начинает его громко читать, пародируя Могилевского с его неповторимым акцентом. Получается у него очень здорово, и притихли от восхищения призывники, вот это да! А настоящий Могилевский еще не слышит себя: он в окружении девушек, он на седьмом небе витает. Первыми этот зна­комый голос услышали девушки. Они недоуменно уставились на настоящего Могилевского, а тот им «чешет» свое, и ноль внимания на окружающие его звуки. Девушки ничего не понимают: ведь вот он, Могилевский, рядом с ними находится! А Шагов пуще старается, и в роль вошел уже по-настоящему, и все о призыве на воинскую службу чешет, как настоящий Могилевский. Дошла до девушек суть розыгрыша, и они чуть не падают от смеха, только Николай Николаевич все еще ничего не понимает. И стоит он растерянный, и не поймет, отчего все смеются вокруг него, не узнал себя, грешный. А потом, когда все-таки до него дошло, он сразу побурел от гнева и скачками ринулся к призывникам на разборки. А девушкам еще смешнее, уже и слезы у них на глазах от смеха. Но это еще даже не середина концерта. «Становись!!!» - на весь зал орет лейтенант. Призывники торопливо строятся. «Равняйсь! - надрывается от гнева Могилевский. - Смирно!» Он командует и движется вдоль строя. Девушки тоже притихли и смотрят, что же будет дальше, им очень интересно все происходящее. Видит это Могилевский и гоголем ходит вдоль строя: красавец, прямо хоть на парад посылай. Он очень умный, этот лейтенант, и уже все ходы просчитал и уверен был, что не выйдет его обидчик со строя, но и на старуху есть, как говорится, проруха. «Пусть выйдет из строя тот, кто читал сейчас приказ министра обороны!» И что вы думаете, выходит из строя Шагов, все так и ахнули. А у лейтенанта даже челюсть отвисла. Тут и смешок начал нарастать, и чтобы пресечь его, Могилевский строго говорит: «Читай, Шагов, дальше, только как можно выразительней». Призывник пошел опять к стенду. Не думал Могилевский, что тот посмеет читать, когда он уже уличен, и карта его бита. Стал Шагов в позу, совсем как его начальник, и давай читать приказ его же голосом с сильнейшим акцентом четко и ясно. Тут уж настоящий фурор был! Смеялись все, кто там был, до слез, лишь один Могилевский побелел от гнева. «Вон отсюда! Я тебя туда отправлю служить, где круглый год пурга воет!». Ты у меня по верёвке в туалет ходить будешь.. Лейтенант Могилевский - личность яркая в жизни нашего города! Через четыре года он был капитан, а дальше служил уже где-то в Москве или Подмосковье. И это не удивительно, с его редчайшими талантами это вовсе не предел, и до генерала можно дослужиться...

Два года молодожены прожили душа в душу. «Счастливая пара, - говорили соседи, - и дочка, что ангелочек у них». Лю­дочка росла у них крепенькой и умненькой девочкой. Рано она пошла ножками и рано начала говорить, и болтушка была, каких мало. Гуляет семья по городу, а она что-нибудь увидит интересное и кричит: «папка смотри!» А голос у нее такой звонкий, что все прохожие тут же оборачиваются и смотрят на них. «Людочка, да не кричи ты так, громко ведь, люди смотрят!» Только пройдут немного, а она опять свое радостное: папа смотри! Молодой был отец и многого не понимал... А когда Людочка уехала с мамой в другой город навсегда, когда мама и папа расстались, расстались по-настоящему, то очень тяжело было и Виталию и малышке. Им очень не хватало друг друга. Людочка закапризничает, бывало, и тянет ручки свои: «К папке хочу, я домой хочу!» А Виталику в это время снится сон, что они опять идут по своему любимому городу: Галя, Люда и он. А малышка смеется: «Папка, смотри!» - как тогда в детстве. Проснется Филиппов, а сердце его трепещется, как же там доченька моя? Расскажет он сон своей тетке, а та и плакать сразу: «Плохо ей, Виталик, раз смеется во сне, значит, плачет она, и к тебе тянется - бедный ребенок!»... Но это еще не скоро будет, а пока все у них хорошо, все, как у большинства людей. До трех лет мама могла не работать. Этот отпуск так и назывался - по уходу за ребенком. И вот решила Галина съездить на Урал к своей тете в гости и дочурку взять с собой, пусть посмотрят родственники нового человечка - всем радость будет. Виталий не спорил, денег хватало, и что за интерес им дома сидеть - пусть едут. И Людочке интересно на поезде ехать - пусть порадуется дочурка, ведь не часто такое счастье выпадает ребенку - ехать в другие края в гости.

Накупил Виталий подарков гору, и в поезд своих самых близких людей посадил - жену и дочку. Расцеловал он Люду и говорит ей шутя: «Пиши папке письма, а то плакать буду». А та обвила его шею руками, целует его и говорит серьезно: «Ты, папулечка, не плачь, а то кто твои слёзки вытирать будет? Некому!» Посмеялись Галя и Виталик, и расстались они, на целых два года. Никто не думал, что так всё получится, но ведь жизнь сама крутит людей, как хочет. И нет для неё указа...

И месяц, и два пролетели быстро, а дальше время тянулось очень и очень медленно. Чувствовал Филиппов, что здесь что-то не так, ведь Галина любила его, но почему не едет домой. И не мог найти он ответа и слал тревожные телеграммы, а ответ­ная звучала так: «Не беспокойся, всё хорошо. Галина, Люда». Пошёл парень к родителям Гали, а те тоже ничего не говорят. Отводят они глаза и разводят руками: «Виталик, мы ничего не знаем!» Обиделся Филиппов и ушёл домой - вот тебе и папа с мамой. Своя дочь, конечно, ближе, и это понятно, но ведь и он человек - не камень. Хотел он ехать туда и не поехал: насиль­но мил не будешь. Только текут слёзы по щекам Филиппова: «Скорее всего, никогда Галя и не любила меня, а просто жалела. Ну а дочка-то причём?» Очень горько Виталию, и пожаловаться некому. Нет, не хотел он жалости, но участия, человечности хоть чуть-чуть. А тётку расстраивать жалко, ведь и ей тяжело, и, может, ещё тяжелее, чем ему - не пошёл он к тёте Маше.

Пришёл домой, упал на кровать и долго лежал с открытыми глазами: «Для чего я живу на этом свете, зачем мучаюсь?» И только Виталий прикрыл глаза, как слышит голос: «Ты должен жить!» Он спорил с этим голосом и утверждал, что весь смысл его жизни потерялся где-то в дебрях его несчастий. Он плакал, но это был уже сон, и многие подробности видения остались в его тайной власти.

Как бы всё это закончилось, неизвестно, но Ангел-хранитель и здесь не бросил Филиппова. Он послал к нему его друга - Василия Базарова. Тот был весел и сходу: «Да брось ты рас­страиваться, не хочет она ехать - ну и не надо. И тебе не надо туда ехать. Ведь она сама всё решила, и вот пока она не решит ехать сюда, то толку не будет. Слушай, дружище!.. А ведь у меня новое дело есть, я в САМБО хожу, и хочу, чтобы ты тоже ходил в секцию - вдвоём веселее». И смеётся Базаров, словно он самый счастливый человек на свете, и Виталий улыбнулся: «Да не возьмут меня!» - «Что ты молотишь языком, - взорвался друг, - ведь ты здоров, как бык, и каждый день гирю бросаешь.

Значит, ты в отличной форме! Просто скажем тренеру, что ты раньше занимался когда-то, кто проверит?» На том и сошлись, будь что будет.

Тренер тоже не дурак и не хочет возиться с новичком, надо все-таки проверить: покажи, Виталий Филиппов, что ты можешь! Подумал Виталий, и согласился бороться. И с честью выдержал испытание, хотя все тело очень и очень болело: помял его разрядник. А через месяц новичок занимает первое место в областных соревнованиях. А Васька Базаров дальше пошел - уже на краевых соревнованиях выполнил норму кандидата в мастера спорта: вот такие друзья-товарищи! Только не смог Василий побороть звездную болезнь: все газеты о нем пишут, и радио, о его победах говорит, - и загулял хлопец. Пробовал Виталий с ним поговорить, но толку мало: ты мне не указ, тебе до меня, как до луны пешком! И смеется Василий - он вы­пивший, ему все по барабану, вот и поговори с ним. Махнул рукой Виталик и больше не говорит ничего другу: толку-то?..

Но опять случай помог Виталику определиться в спортив­ной жизни. Сидит он в раздевалке после тренировки, а тут Литвак Роман Михайлович идет, тренер по тяжелой атлетике. Увидел Виталия и говорит: тебе тяжелой атлетикой заниматься надо, а ты силы на борьбу напрасно тратишь. Приходи завтра к шести к нам там все и посмотришь сам. Посмотрел на тренера Виталий и ничего не сказал ему; а ведь нравится штанга ему своей неподкупностью: там спортсмена не купишь, что поднял - то и твое, а в борьбе фальши много. И еще одна немаловажная деталь: не мог парень дома находиться, пустота угнетала его, вот и надо изнурять себя работой, чтобы ни о чем не думать, работать и работать.

Пришел Виталий на тренировку, тренер поставил его на один помост с новеньким парнем, тот только привыкал к штанге. Ничего не сказал борец, а взялся с усердием за тренировку и уже через неделю занятий жал сто килограммов. Стал Виталий заниматься сразу на двух фронтах - и штангой и борьбой - благо время занятий было разное, можно было везде успеть. А через год упорных тренировок он уже выжал уже сто двадцать килограммов, что было выше нормы мастера спорта. Успехи, конечно, радовали, но тренер сказал прямо: «Ты, Виталий, опре­делись: или борьба или тяжелая атлетика» Не обиделся Виталий, ему действительно надо определяться. Он выбрал штангу.

Продолжались изнурительные тренировки. Виталий себя не жалел. Он приходил раньше всех и позже всех уходил. Нежданно-негаданно в гости к Виталию явилась теща Наталья Ивановна и сообщила, что приезжает Людмила. Она не сказала - Галина, и в этом была ее стратегия. «Как? - удивился отец. - Не может быть!» Поняла теща, что попала в десяточку и чуть заметно, краешками губ улыбнулась. «Только вот беда: не можем мы ее встретить, не получается у нас». Забилось сердце у Виталия: «Я встречу их!» - «Вот телеграмма, - положила теща бумагу на стол и пошла к выходу. - Ты не подведешь нас», - как бы ненароком обронила дежурные слова.

Стоит Виталик на перроне с цветами и очень волнуется, а вдруг они не приедут, и все это злая шутка. Подошел поезд, встретил Виталий своих дорогих доченьку и жену.

Стали они жить-поживать, жизнь снова стала налаживаться. Но отношения у него с Галей уже были не те, и не прошло и полгода, как они расстались - в этот раз навсегда. А дело было так. Приехал в наш город новый тренер по тяжелой атлетике - Олег Огай. И вот сидит этот спортивного вида кореец, и все занятия наблюдает за спортсменами и кое-что помечает в своей записной книжке. И все время советуется с Михалы­чем, и видно, что он в чем-то его убедил. Михалыч зовет Виталия и говорит: вот этот парень - один из разработчиков новой методики занятий по системе кандидата наук Слободяна, ему нужны конкретные результаты одного человека в течение трех месяцев, Олег выбрал тебя. Ты согласен потренироваться по но­вой системе и под его руководством? Если да, то работай с ним.

Новому тренеру было 29 лет, Виталику 22 года. Но Огаю его годов никак не дашь, прекрасно сложенный телом, тот обладал высоким интеллектом, и еще Олег был по­движным, с проницательным взглядом и молниеносной реакцией, очень волевой человек, в чем скоро Виталий и убедился. Они сошлись характерами сразу, потому что допол­няли друг друга. Каждого бог одарил по-разному: у одного ларец от счастья, у другого ключик от него - вот и думайте, люди.

У Огая были проблемы с жильём, и он сказал об этом Виталию. Тот не задумывался ни на минуту: «Какие проблемы?! Живи, Олег, у меня - это даже лучше будет, а места в доме хватит».

Галина встретила гостя очень настороженно, её лицо явно выражало неудовольствие, но она смолчала. Ей как-то хотелось поправить свои отношения с мужем, а тут посторонний в доме, да ещё на долгих для неё три месяца. Олег поселился в отдельной комнате и Виталий почти всё время пропадал там. У них были свои дела, свои разговоры, свои термины, и это раздражало Галину.

И хотя Олег был прекрасно воспитан и очень тактичен в отношении всякого человека, но с женой Виталия он не нашёл общего языка. А тут ещё дёрнул его нечистый положить на стол разработанное им для питания Виталика меню. И деньги свои тоже положил тренер, очень приличные деньги: «Виталику надо хорошо питаться, он пойдёт на рекорд, пожалуйста, купите что надо, здесь всё записано». И стоит Огай и смотрит на Галину, а у той всё на лице написано, вся неприязнь к нему. Не отвечая, она резко повернулась и вышла из дома, не взяв ни списка, ни денег.

Тренер к Виталику: «Она не хочет, чтобы я жил у вас, или что-то другое является причиной такого поведения?» Хозяин покраснел от стыда: «Я тебя прошу, Олег, не обращай внимания на неё, у нас была крупная ссора, и отношения у нас не очень, ну ещё не наладились, только ты не уходи с квартиры - ладно?»

Прошло ещё несколько дней. Сидят домочадцы с гостем за столом, Галина суп по тарелкам разливает и на стол их ставит. Радостно Виталику и Олегу, этот субботний день такой удачный. Всё идёт по плану, всё по их схеме тренировок, и результат уже видно, и даже очень ощутимый результат - оттого и настроение у них - лучше некуда. А в Галину точно бес вселился, она столько всего хотела сказать своему мужу и не могла, а тут ещё этот чужой человек в доме. И вся обида, скопившаяся на мужа, обрушилась на Олега. Она сама не поняла, как сказала дерзость, но ведь сказала же: «И когда эта корейская рожа уйдёт отсюда?!» Галя не была националисткой, ей чужда была политика, но как всякая жен­щина она превращалась в тигрицу, когда дело касалось её семейного счастья. Глухо брякнула тарелка о стол, и в полнейшей тишине сухо треснула пощёчина. Это Виталий не сдержался и непроизвольно ударил свою жену. Всё это было, как выстрел - роковое стечение обстоятельств и полная безысходность произошедшего случая. Все собравшиеся за столом были шокированы случившимся: и сама Галина, и Виталий, и тренер, и ребёнок. Все были потрясены произошедшим, и не знали, что делать дальше. Первой пришла в себя Люда. Ребёнок по-своему отреагировал на этот семейный инцидент: «Дядя Олег хоро­ший!» - и прижалась к Огаю. Затем в себя пришла Галина, она тут же выхватила своего ребёнка из рук Олега и потащила девочку к дверям, ребёнок нехотя подчинился. А Виталий всё не может понять, как он сделал такое, смог ударить свою жену, но ведь за дело же? И стоит он и осмысливает свои действия, и не может уразуметь Филиппов, прав он или не прав. Затем хозяин сел на стул, и глухо сказал: «Пусть уходит!» Слышала или не слышала его слова Галина, это уже ничего не меняло, дело было сделано, и возврата назад быть не могло. Долго сидели молча, спортсмены, обоим было ясно, что рухнула ещё одна семейная жизнь, но стоило ли уже начатое дело продолжать дальше, должен был решить Виталий. «Будем тренироваться», - это всё, что надо было услышать тренеру, и он услышал эти слова. Внешне он никак не реагировал на своё оскорбление со стороны Галины. И всё это время оставался как бы безучастным ко всему происходящему. Но это ещё один урок Виталию, молодому и горячему парню, как надо вести себя в жизни - сумей сам побороть свою обиду и страсти, ведь ты спортсмен, а обид в жизни чемпиона будет ещё очень и очень много - победи себя!

Так и не помирился Филиппов со своей супругой Галиной, как ни просил его об этом тренер - «Поздно уже!» - вот и весь его ответ, если бы два года назад это случилось, то тогда конечно попробовал бы помириться, а сейчас - нет! Больше они не возвращались к этой теме. «Главное это психологи­ческий настрой, а силы у тебя немеренно» - говорит ему тренер - сумеешь реализовать свои внутренние силы - и ты чемпион, понял?» Наверное, у Огая были далеко идущие планы, и он действительно готовил Филиппова как будущего чемпиона РСФСР или даже СССР. Но всех своих карт тренер не раскрывал, это всё так и оставалось тайной для всех, и для Виталия тоже. Явным было то, что тренер тоже пробовал свои силы, наверное, и он до конца не знал своих возможностей и возможностей новой системы. Но результат был оше­ломляющий, и страшно удивил мир тяжёлой атлетики. Прошло всего два месяца тренировок, и уже надо ехать на крупнейшие соревнования в город Комсомольск-на-Амуре. И вот едут на соревнования со своей группой спортсменов Литвак Роман Михайлович и Олег Огай с Виталиком. И вместе они едут и в то же время порознь, не нарушает своё слово Роман Михайлович. Три месяца ещё не прошло, и их договор с новым тренером пока в силе. У Филиппова официально всего второй взрослый разряд, больше ничего. Так что от спортсмена никто не ждал каких-то больших результатов. Пусть подтвердит он свой результат, и это не плохо, а выйдет на первый разряд - это прекрасно.

А Олег Огай думал по-другому, и даже Виталий не понимал его, но он верил своему тренеру, и выполнял его установку, не сомневаясь в искренности его слов. Уже на разминке перед соревнованиями Олег подошёл к Виталику и тихо сказал ему: «Смотри мне в глаза». Филиппов посмотрел в лицо тренера и вдруг увидел не глаза человека, а бездны, влекущие за собой. Огай тычет пальцем в грудь оцепеневшего спортсмена: «Ты будешь выполнять норматив мастера спорта, и именно здесь! Здесь! Ты понял меня?» - «Да», - тихо отвечает ученик, он ещё во власти магии учителя...

В ходе разминки Виталий постепенно идёт к главному весу, а их всего два: на первый разряд - сто семь с половиной килограмма, а на мастера спорта - сто тридцать два кило­грамма. Разрыв грандиозный, но все веса легко поддаются Виталию! И есть еще силы! И тогда тренер шокировал всех, назначив в первом подходе сто тридцать два килограмма - норму мастера спорта. Даже судья республиканской катего­рии не был готов к такому заявлению и подумал, что всё это чистейшей воды авантюра, и тоже с нетерпением ждал раз­вязки. И Литвак, как-то странно улыбался, уж он-то в сказки не верил, а за его плечами два десятка лет тренерской работы, уж его-то на мякине не проведёшь, ведь он знал Виталия и все его возможности как свои пять пальцев. Шутка всё это, или хуже того - авантюра.

Только Олег Огай был спокоен и вышел на помост вместе с учеником. Он интенсивно массирует мышцы спины и плеч, и, выбрав удобный момент, жёстко говорит на ухо Виталию: «Филиппов - вперед!» Это был приказ, и нельзя было его ослушаться, - только вперед. И Виталий в рывке уверенно выполняет движение со штангой, и зафиксировал ее в подседе.

И вот здесь спортсмен уже понял, что вес его. Толчок он выполняет четко, без всяких претензий со стороны судей - вес взят! Буря оваций в зале - случилось чудо, вот он, новый мастер спорта! Все бросились поздравлять Виталия. Но еще рано праздновать победу, не верит главный судья и другие судьи, что такое возможно. Подзывают они Виталия и его тренера и говорят им, вернее делают заявление. Мы требуем, чтобы вы выступили завтра и подтвердили этот результат, иначе он не будет засчитан.

На следующий день спортсмен поднял в сумме двоеборья на пять килограммов больше своего предыдущего веса - виктория! Волей-неволей пришлось оформлять официальный протокол о выполнении норматива мастера спорта.

А уже через шесть месяцев Виталий поехал на первенство России от общества «Спартак», где занял второе место. Здесь, в Москве, и вручили Виталию удостоверение мастера спорта. Все было на высшем уровне, и члены правительства поз­дравляли спортсменов за их заслуги. Домой Виталий и его тренер вернулись с триумфом.

Вернулась домой и Галина с Людой, но отношения с женой у Виталия не ладились. Хотя с дочкой все было прекрасно, они понимали друг друга и скучали, если долго не виделись. Видя все это, Галина решила сделать ход конем - нам жить негде, я с дочкой скитаюсь без угла, а ей учиться надо. Понял Виталий все – «На! Держи ключи, от квартиры и больше не плачь никогда, - прощай!». Он ушел к тете, и тетя ничего не спросила у него, она и так все прекрасно поняла. Не долго племянник гостил у своей тети, ему предложили новую работу: возить директора «Дальсельмаша», и он согласился. И скоро совер­шенно случайно встретил Виталий своего давнего друга Васю Базарова. Они уже давно не виделись и очень были рады этой неожиданной встрече. «Дружище, пойдем в гости ко мне и обмоем нашу встречу!» - предложил Василий. В магазине Базаров берет три бутылки водки. «Зачем так много?» - спросил Виталий. Ничего не ответил ему старый друг, а только махнул рукой.

Дома их встретила Галина, жена Василия, тихая и приветли­вая женщина. Она увидела Виталия и заулыбалась: проходи, Виталик! Двое детишек выглянули из соседней комнаты и сразу же исчезли. Галина, оперативно накрыла на стол и пригласила Виталия: «Присаживайся поудобнее, ты ведь давно у нас в гостях не был». «Да все некогда: то работа, то штанга», - оправдывается Виталий». «Он у нас теперь большой человек, - весело гово­рит Базаров, наливая себе стакан водки. - Высоко взлетел!» Виталий отказался пить стаканом: «Мне и рюмочки хватит». «А-а, так!» - обиделся Василий, опрокидывая очередной стакан.

Узнал Виталий, что работает Василий в охране на зоне, и пить стал недавно, но пьет много. Жалко Виталию друга дет­ства, наставляет его, чтоб меньше увлекался водкой, в ответ Василий: «Пью, пока лезет!»

Не получился у Виталика разговор с другом детства, поругались они, и ушел Виталий, и ушел, наверное, навсегда... Прошло уже тридцать лет, но они ни разу не встретились и никогда не искали этой встречи - зачем?

Трагична и дальнейшая жизнь атаманши, Марии Игнатьевны Черновой, доброй обаятельной женщины, мамы и тётушки Виталия Филиппова. Не станем распылять эту трагедию её жизни и смерти по страницам повести, обособим всё отдельной главой.

.. .Уж очень убивалась Маша на могиле сестры, наверное, все её слёзы, которые она не выплакала за всю свою жизнь, пролились здесь ливневым дождем. «Прямо стихия какая-то, - говорят бабки. - Не к добру это так плакать, неужели сама в могилу собралась», - и качают старушки своими покрытыми черными платками головами. Увёл тетку Виталик в сторону и уже не отпускал её из своих рук до конца траурной церемонии. Но не угадали бабушки. Не помирать собралась атаманша, а, наоборот, как бы воспряла она к людской жизни, только не к своей: весёлой, наивной, - а к семейной степенной жизни, к которой и дороги-то никогда не видала. Очень скоро заметили соседи, что беременна Мария Игнатьевна, и это после четырёх десятков лет, прожитых впустую, без своих детей, для себя! Хотя Мария никогда и не жила для себя. И мы об этом прекрасно знаем, как жила и что делала - всё для людей старалась. Видимо, Мария поняла всё своё одиночество на этом свете, и никчёмность такой жизни, и приняла очень важное решение - завести ребёнка. Она ни с кем не советовалась: это было бы глупо с её стороны, потому что она всегда сама принимала решения, и сама же воплощала их в жизнь. Так и сейчас она поступила, и вроде бы правильно, а всё равно ошибка вышла, да ещё какая!

Кто был отец ребёнка - этого никто не ведает. Работала Чернова кондуктором на автобусе всю свою жизнь и людей перевидала на своём веку уйму, а тут люди всякие были: и плохие, и хорошие, и жалостливые, и злые, и пьяные, и лихие - выбирай кого хочешь.

И как врачи не отговаривали её, она всё равно родила ребенка - девочку. «Сумасшедшая! - говорили врачи. - Ох, и натерпелись мы страха». Редко такое бывает, да ещё в её годы, но есть ещё в русских селениях женщины... - и радостно улыбаются врачи, ведь всё обошлось благополучно. А уж мать была счастлива, так что про это и не расскажешь, слов не хватит, чтобы всю радость описать. И девочка улыбается ма­мочке своей, и ручонки к ней тянет: небесная и чистая, что ангел, уже на нашей грешной земле. «Вся в Марию, - говорят бабки. – Ох, и красавица будет» А про отца и сказать нечего, только и разводят руками - проходимец какой-то.

Назвали девочку Леной, и, наверное, не зря, - уж очень она росла красивой, эта горошина. Горошина - иначе её не назовёшь, до Елены прекрасной ей ещё очень и очень далеко, а Принцесса-горошина - самое то.

Эта принцесса ни в чём не знала отказа, словно ослепла мама от своей безумной любви к дочери. Во всём ей потакает, и во всём угождает. Умерла в ней атаманша, и следа не оста­лось в Марии от себя прежней - романтичной, озорной. Только для дочери и жила она теперь. А красавица-дочь растёт, волосы до пояса разметались, и по плечам они струятся локонами, и черны они, как ночь. А глаза васильковые, и её губки, что вишенки. А улыбнется девочка, - и радугой засветилась вся, вот чудо настоящее!

Так и росла она, избалованная вниманием, да ласкою, не в чем не ведала отказа, пока не выросла во взрослую девушку. Училась Елена-Прекрасная не очень, а работала ещё хуже, и всё искала богатого жениха. Но таких женихов не находилось. И спу­талась она с пустомелей Бутыльковым. Тот тоже не хотел работать, но хотел жить красиво и весело, а потому и отсидел за воровство на зоне уже пару раз, но ученье не пошло ему в прок, и он продолжал прожигать жизнь дальше. На лицо он был красавец, ничего не скажешь, но душа у него отсутствовала напрочь - это точно. Увидели они друг друга с Еленой и поняли, что нашли свою половину. Плакала Мария Игнатьевна: «Оду­майся, доченька, не губи себя, и меня тоже, ведь он подлец, каких мало, и тюрьма по нему плачет - одумайся!» Но не слу­шалась её красавица, и Виталия не слушала. И вообще никого не слушала, и пить стала Елена, и курить стала, и в милиции частой гостьей тоже стала.

Взял Виталик Бутылькова за горло и говорит ему: «Я тебя задушу, мразь, ты понял, если не оставишь Ленку в покое!» А тот хрипит - чуть живой: «Я к ней не хожу - это она ко мне бегает». И скалит зубы поганец, очень весело ему - вот чудо­вище! А Ленка пулей летит со двора, и вцепилась в Виталия: «Не тронь его! Ты сам не жил, и никому жить не даёшь, лучше бы ты сдох ещё в детстве!» Опешил Филиппов и разжал свои руки, не ожидал он такой отповеди от Елены и сдался: «Делайте, что хотите, я вам не судья, и мне вас не жалко, а за тётку я вас обоих урою - запомните это!»

Но не могла тётя бросить своё дитя. И чуть что, - тащит Елене с Бутыльковым что-нибудь из съестного - кормит трутней. Вот так они и жили, и плакала Мария не раз, но дочку не проклинала ни разу.

Случилось уехать Виталику в Находку - вообще тяжко стало старушке. Умерла она в семьдесят два года, вся больная и измождённая от голода. Кожа её шелестела от обезвоживания, губы старушки молили: «Леночка, пить!» Но голоса матери не слышала пьяница-дочь, настолько он был тихим среди пьяного разгула. И кажется атаманше, что воды в реке - море, и она молодая да сильная, и плывёт с Виталькой на плечах вниз по течению. И напиться никак не может. А он маленький, и такой интересный, и так смеётся весело. А потом ладошками зачерпнул воду и ей даёт: «Пей, мама!» И слеза выступила на глазах у атаманши от счастья, и душа её унеслась в небеса на вечный покой - намаялась бедная.

... После того, как стал Виталий чемпионом Дальнего Востока и Сибири по тяжёлой атлетике, он два года возил директора завода на новенькой "Волге”. Жил он в служебной квартире, постоянно занимался спортом, и постепенно боль расставания с Галиной и дочерью утихла, и он стал смотреть на мир уже не отрешённо, а с интересом, как и всякий молодой человек. Конечно, и лето сыграло немаловажную роль в перемене его на­строения: опять цвела белая сирень и дурманила его чувства - красота-то, какая!

И вот в такую благостную пору видит он плачущую девушку. Стоит та на остановке, вся съёжилась в комочек, и трясутся её острые плечики от рыдания. А тут ещё и дождик ливанул, и совсем неуютно стало несчастной, и смотрит она на дорогу в надежде увидеть автобус, но его нет. И её заплаканные глаза на миг стали большими от безысходности, а дождь хлещет её по лицу, и кажется, что вся природа против неё.

Не мог Филиппов проехать мимо этого. Ведь он и сам не раз был несчастен, а помочь ему было некому: один на один с бедой и оставался... Остановил Виталий машину, открыл дверцу и говорит девушке: «Садитесь, пожалуйста, я довезу вас куда надо, а то простынете». Та оторвала руки от своего лица, и он узнал в этой несчастной красавице свою одноклассницу Таню Серпушину. Они учились вместе всего два года, а потом судьба разбросала их по разным школам. «Виталя, это ты? - удиви­лась она, и не знает, что делать. «Садись быстрее, - торопит её Филиппов, - и так ты мокрая уже!» Снял он пиджак и подаёт Серпушиной. А та невысокого роста и худенькая, её два раза обвернуть можно этим пиджаком - и смешно стало обоим. Но не вернула она пиджак, укуталась в него чуть не с головой и притихла на заднем сиденье - тепло ищет, что домашняя киска.

Нравилась она Виталию тогда в школе, да и многим нра­вилась красавица Танечка. Конечно, она знала об этом, и поэтому Филиппов не был для неё чужим, а высказаться о себе было некому. Услышал всю её горькую правду одно­классник Виталий Филиппов, и очень жалко стало ему Танечку. Оказалось, что и мужа её знал Виталий, тот тоже учился в одной с ними школе, но был года на два старше. Хулиганом тот был тогда, каких мало, и помнили его в школе многие. И дальше его жизнь не сложилась, вроде попал он в детскую колонию, затем тюрьма, и всё, как обычно, у всех уголовников.

Как попала в жёны к Репову Танечка, Виталий не знал, и это его удивило. «Не знал я, что Толик Репов - твой муж! - удивлённо воскликнул Виталий, - с ним тебе не сладко будет. Я его и по детству хорошо знаю, да и сейчас у нас много общих знакомых. Я его не боюсь и могу поговорить с ним, чтобы он тебя не обижал и дочку тоже, может он послушается меня!» - «Как хочешь, Виталька, только он редко добрый, да трезвый редко бывает», - и опять чуть не плачет Танечка Серпушина. Отвёз её Филиппов домой, а оставить одну жалко, так и просидел он с ней до двенадцати часов ночи, всё ждали мужа. Но тот не появлялся, и дальше оставаться с Таней было бы глупо, и двинулся Виталий к выходу из квартиры: «Прости, Танюша, но мне надо уходить, твой муж уже вряд ли придет, так что не бойся. А я если встречу его, то поговорю с ним обязательно. Договорились?» - «Я тебе верю, Филиппов, ты такой добрый и сильный», - и улыбается ему жалкой улыбкой Серпушина. «Я читала про тебя в газете, это правда, что ты чемпион у нас на всём Дальнем Востоке, по штанге?» - «Раз газета пишет, значит, правда», - засмеялся чемпион и заспе­шил за дверь. «Спасибо», - услышал он слова благодарности уже за спиной, и шагнул в темноту ночи. Только потом он хватился, что забыл свой пиджак в чужой квартире, но воз­вращаться не стал.

Только через неделю они снова увиделись, Танечка и Филип­пов. Серпушина счастливо улыбается при виде Виталия, и пиджак ему подаёт, весь чистенький да отглаженный, точно с фабрики. «Ты забыл его, Виталька, и я ждала тебя», - и зарде­лась женщина, очень ей неловко стало от всей правды ска­занного. И продолжила Татьяна: «Ведь у меня никого кроме тебя нет - так уж получилось», - и опять чуть не плачет его одноклассница. На сей раз, Танина дочка была дома, очень похожая на маму в свои три годика, но глаза её были очень и очень осмысленные. «Видно, натерпелась дома» - понял Филиппов. Поздоровался он со Светочкой, и сели они пить чай, что мама разлила по чашкам. Скоро Светочка уже спала, положив ручку под щёчку, и видела неземные сны. Её ангельская душа нежилась в своём небесном счастье...

О многом говорили Виталий с Татьяной, и о его жизни тоже. И совсем неожиданно Таня говорит Филиппову: «Не уходи Виталька, ты ведь тоже один, как и я. И мой муж не вернётся, как и твоя жена. Они уже свой выбор сделали, а мы без счастья остались - несправедливо всё это. Ведь мы давно знаем, друг друга, и имеем право, быть вместе. Мы никого не обворуем, мы только возьмём своё счастье - правда, Виталик?!» Что ответить бедной Танечке? А она уже прижалась к нему, как к своему родному. Она счастлива, потому что встретила его. И ничего не ответил ей Филиппов, он просто остался с ней. Уже утром, уходя на работу, он сказал своей новой жене: «Если придёт Репов, скажи ему, что ты моя жена, а мы сами разберёмся с ним». Но встретились они с Реповым только через два месяца. Он нашёл его сам. Конечно, он не был так силен, как Филиппов, но и трусом никогда не был. Мог он ему перо воткнуть где-нибудь в тёмном месте. Но ведь они у всех на виду, вряд ли всё это сошло бы Репову с рук. И всё же, не мужское слепое соперничество решало их судьбу, а глубокие соображения. «Я не обижаюсь на тебя, Виталик, - сказал ему товарищ детства, - я тебя хорошо знаю. Ты человек добрый и честный, а я не хочу, чтобы у моей дочери был злой отчим. Я не знаю, сможешь ли ты стать для Светочки папой, но ты не обижай её, я тебя очень прошу». Удивился Филиппов, и сказать нечего не может, а Толик дальше продолжает: «Я скоро сяду опять, мне гулять недолго осталось, потому и говорю всё прямо. А с Татьяной я порвал окончательно, ты за это никогда не бойся. У меня уже нет другой дороги, чем та, по которой я иду, поэтому я и не хочу вам мешать - живите счастливо!», и чуть не расплакался Толик от всего сказанного, уж очень тяжело ему, и понял его душу Филиппов: «Ты не бойся за Светочку, я её не обижу, а будут свои дети, то и разделять их не буду - будь спокоен, Толик, и прощай». Пожали они друг другу руки и расстались уже навсегда - без зла и обиды друг на друга, что очень редко бывает...

Скоро забеременела Танечка, и Виталий сменил работу, так как думал жить серьёзно и долго. А кто по тем временам зарабатывал хорошо? Конечно, таксисты. Пусть неудобства и хлопоты, и опасно, но деньги у них водились. И пересел Вита­лий на такси. И пошло у него всё как у людей: жизнь семейная, работа, тренировки в спортзале. Танечка и Светлана всегда его ждали и встречали с радостью. И наполнилось его сердце густой, горячей кровью, захотелось жить и побеждать. И, словно угадав мысли Филиппова, его вызывает директор пред­приятия Саблин Владимир Владимирович: «Ну, как, Виталий, дела?» - задаёт он обычный вопрос, и тут же режет его следующим: «Ты готов побеждать?» Опешил Филиппов от такой постановки вопроса, но сразу нашёлся с ответом. «Я в отлич­ной форме — хоть завтра!» - «Прекрасно чемпион! Садись побли­же к столу и слушай внимательно. Намечаются крупнейшие соревнования по штанге, в Ленинграде, от министерства авто­мобильной промышленности. Такие соревнования проводятся впервые в истории СССР. Все республики должны представить своих спортсменов и не ниже мастера спорта - это грандиозно! Виталик, а ты сможешь победить там?» - спрашивает Филип­пова директор. И отвечает Виталий без колебаний: «В принципе можно победить, ведь это не международные соревнования, где участвуют мастера международного класса, тут диапазон небольшой: только автомобильная промышленность и вряд ли там будут такие крупные мастера». - «Виталик, в Красноярске подсядут ещё четверо спортсменов и тренер с ними. Ну, не победишь ты в личном первенстве. Так хоть в командном первое место возьмете. Это вот так нужно! - и директор резанул себя ребром ладони по горлу. - Позарез нужно! А приедешь с победой, я тебе тысячу рублей дам - это премия за победу. И обставим все, как следует, и с почетом тебя встретим...» Были у директора свои далеко идущие планы - рвался он в Москву в министерство, только не хватало ему лавров, а тут и случай подвернулся. Снабдили Виталия деньгами, да билетами на самолет, и отправили его за победой в Ленинград.

Татьяна не возражала мужу, но победы его ей не надо было. Ей одного хотелось: чтобы Виталик был рядом, и тишины хотелось. Ведь до Виталия у нее не жизнь была, а сущая каторга, ни днем, ни ночью покоя не было, все ждала, когда Репов пьяный придет, да за дочку боялась, так и жизнь ее шла... «Скорее возвращайся, любимый! - плакала Татьяна. Сильно скучать буду...»

Вся команда собралась в Красноярске, и до Ленинграда все перезнакомились. Тренер Зайцев знал свое дело, и скоро все спортсмены подчинялись его требованиям. «Порядок и дисциплина, прежде всего», - так он любил говорить, так он и действовал.

В Ленинграде их никто не ждал, и до гостиницы пришлось добираться самим. Спросили они у одного доброго старичка, как доехать до гостиницы «Олимпийской», так тот не стал объяс­нять, а сам поехал провожать. Ему лет семьдесят, этому старич­ку, он чудом выжил в блокаду, а спешит сделать людям добро.

Оказалось, что не все еще спортсмены приехали на со­ревнования и их надо ждать, а чтобы не было им скучно,

организовали экскурсии по городу, даже выделили каждой группе по автобусу. Устроители соревнований оговорили с тренерами время тренировок спортсменов и скоро составили график работы и отдыха. Все было организовано так, что спорт­сменам хватало времени на все, было и личное время. Понял Виталий, что соревнования затягиваются надолго и, обе­спокоенный, позвонил на работу директору. Так, мол, и так: мне еще долго здесь находиться, ведь до соревнований еще как до луны. Выслушал Виталия директор и говорит: «Да ты хоть год там находись, но если приедешь без победы, я тебя уволю, ты меня понял?» «Яснее некуда»,- ответил Виталий и положил трубку. Позвонил и домой. Дома все было нормально. Танечка скучала без него, но утешала своего мужа: «Это такое счастье побывать в Ленинграде - посмотреть Эрмитаж, Петродворец, разводные мосты, белые ночи! Я слышала про это, и читала, но чтобы увидеть все это своими глазами, надо родиться счастливой - ты счастливый, Виталик! Ты о нас не думай, все смотри и запоминай, и нам все расскажешь - дого­ворились?» - «Ладно, вы у меня молодцы, - говорит Виталий,

- и маленький сын у нас, береги его!» Они не сомневались, что у них родится сын, и уже имя ему придумали - Денис.

Все было хорошо, но соревнования затягивались еще дольше, ждали спортсменов из среднеазиатских республик. Тренировки проходили регулярно, и Зайцев был доволен, так как лучших результатов, чем показывал Филиппов, еще не было, он явный лидер и претендент на чемпионское звание. Все это вдохновляло Виталия, он работал и работал со штангой, и все у него получалось. Но все это было до поры до времени. Худо пожаловало в гости к Виталию, в лице команды из Уфы, а конкретно в лице Саши Панова. Это был белобрысый и голубо­глазый атлет, хорошо сложенный и моложе Виталия. Но человек добрый и общительный, он быстро со всеми перезнакомился, и с Виталием тоже. Они не раз видели друг друга во время тренировки и прекрасно знали свои возможности. Не было у Панова других соперников, только Виталик, а тот его обходил по всем параметрам двоеборья, и грустнело красивое лицо Саши, брови его хмурились, и он уходил из зала. Скоро они подружились, и можно было часто видеть их вместе. Узнал Виталий, что Саша недавно женился и ждет наследника, он так же, как и Виталий, уверен, что будет сын. Панов часто звонил домой, было видно, что он беспокоится о жене и о своем будущем ребенке, и это сдружило их. Однажды они разгово­рились. Собственно, у Виталия не было тайн, и он весело рассказывал Панову про своего директора Саблина, как тот его провожал на соревнования, и какие давал наставления, и про тысячу рублей тоже рассказал Саше. Тот стал серьёзней, и обронил вроде ненароком: «И всё?» - «А что ещё надо, у меня всё есть, - смеется Филиппов, - только победы нет» - «А мне директор обещал новую трёхкомнатную квартиру в центре города, - говорит Панов, - и с машиной обещал помочь, если будет моя победа. А сейчас я живу в общежитии со своей Валюшей. А общага - сам знаешь - не рай». И опять стало грустным его волевое лицо, и он вышел из комнаты Виталия. Жалко стало Филиппову этого парня, и чем дальше, тем всё больше и больше, ведь разрыв в поднятом весе на тренировках всё больше и больше увеличивался, и не в пользу Панова. И вот однажды Саша уже в открытую говорит Виталию: «Ты бы не мог, Виталик, мне уступить победу?» Видно было, что трудно ему давались эти слова, он даже вспотел от безысходности своего положения. И стыдно ему всё это говорить, но выхода у него не было, это было яснее ясного. «Я не сумею тебя победить в честном поединке, всё зависит только от тебя, дружище. Уступи мне победу, мне жить негде, а ты ведь ничего не теряешь. Я верну тебе твою тысячу рублей, а если надо, ещё соберу столько же - только уступи, Виталя! - Мне денег не надо, - говорит Филиппов своему другу. - Я никогда на деньги не покупался и считал штангу чистым спортом, но оказывается всё не так». Молчит спортсмен, и другой молчит, и уже чуть не плачет Панов. Смотрит будущий чемпион на Сашу и видит, что тот искренний, что нужда его в угол загнала. И жалость погубила чемпиона: «Я подумаю!»

Заметил тренер Зайцев, что-то неладное творится с Филип­повым, и спрашивает его: «Что случилось, Виталик?» - «Нет, ничего, - говорит спортсмен. - У меня всё нормально, не беспокойтесь, Василий Григорьевич». Тот отошёл от Виталия, но подозрения у тренера остались.

Долго думал Филиппов и решил все-таки отдать победу Панову: «Живи, дружище, и радуйся, ведь жизнь прекрасна. Держи свою Жар-птицу за хвост, чтобы не улетела она от тебя, крепче держи! Будет тебе победа!» Радости Панова не было границ: «Виталька, ты настоящий друг! Таких людей как ты по всей Земле пересчитать можно. Ура!» И побежал Сашка, совсем как пацан, звонить домой своей Валечке - вприпрыжку скачет: «Ура!» Сказал Филиппов, что сказал, но уже пожалел об этом, ведь он поставил интересы одного человека выше интересов команды. А это похоже на предательство, хотя Виталий ни копейки не взял от Панова, но кто его поймёт - никто!

Все спортсмены уже знали друг друга, кто на что способен, и с нетерпением ждали начала соревнований. Начались они только на третий месяц, но проходили триумфально, размах был грандиозный. «Какие сумасшедшие деньги «угрохало» государство на их проведение, - думал Филиппов. - Ведь всех надо кормить, всех устроить на житьё в гостиницу и не на один день, а экскурсии с автобусами и многое другое, что сразу не посчитаешь. Очень богатое у нас государство, только зачем же деньги на ветер выбрасывать?» - терзал себя Виталий. А тут он ещё такое представление решил устроить, со своим проигрышем, стыдно ему. Ведь он всю свою жизнь жил честно, а тут в такую авантюру вляпался, что самому страшно стало. И тренер Зайцев видит, что со спортсменом неладное творится, чувствует: что-то недоброе будет. И этот Панов, что вьюн, крутится возле Виталия, - все это очень подозрительно. Еще видит Василий Григорьевич, что в отличной форме Виталий, а проигрывает Панову, хотя тот не в лучшей форме. И вот последний подход, если возьмет вес Виталий, что заказал тренер, то победит, потому что такой вес никогда не возьмет этот, из Уфы. Он уже так надоел Зайцеву, этот Саша из Уфы - беда всей его команды, иначе он и не воспринимал его, готов был растерзать от ярости. Но пусть это сделает Виталий, на помосте, ведь он уже этот вес брал не раз на тренировках, и он для него ничего не значит. И вот Филиппов берёт на грудь этот огромный вес, дальше у Виталия никогда не было проблем. Его руки, как мощные домкраты, взметнут рекордный вес над головой и зафиксируют его там - победа... Но тут спортсмен увидел глаза Панова, тот плакал, слеза тихо катилась по его щеке. Не мог Виталий видеть слёзы с самого детства, и он всегда спешил помочь человеку, попавшему в беду, а тут ещё и договор с Сашей, будь он неладен. Заметалась душа Филиппова, и тренер понял, что это сговор, и во всю мощь своих лёгких он закричал: «Виталик, не подведи, давай, давай!» - он молил его, он уже знал, что Филиппов отдаст свою победу. Всего на миг вес пополз вверх, задержался где-то в среднем положении - и рухнул со страшным шумом на пол. Всё!

...Домой он летел как бы один, теперь и у всех спортсменов закралось недоверие к его проигрышу, не только у тренера. Тяжело было Филиппову это чувствовать, а признаться в том, что он хотел помочь хорошему человеку, было бы равносильно смертельному приговору, вынесенному самому себе. Но нет прямых доказательств его вины, а чувства к делу не подо­шьёшь – значит, и нет криминала.

Расстались холодно, без всяких хороших слов - все сразу устали, и у спортсменов было полное безразличие на лице, ведь соревнования проиграны, когда победа была рядом.

Дома Танечка рыдала от счастья, и Виталий успокаивал её как мог: «Тебе нельзя плакать, ты ведь скоро рожать будешь, успокойся, пожалуйста». А жена своё говорит: «Я ведь думала, что ты бросил меня, мне так страшно было», - и так рыдает, что Виталику и самому хоть плачь.

Саблин устроил ему «грандиозную встречу»: «Ты уволен, Филиппов, и ни копейки за семь месяцев, что пробыл в Ленин­граде, не получишь - ты понял меня? Иди в отдел кадров, получай свою трудовую книжку, и чтоб глаза мои тебя больше не видели!» - синел от гнева директор. «Но у меня ведь семья, и её кормить надо, - говорит Виталик, - я ведь не прошу лишних денег». - «А ты о чём раньше думал, или тебе было на всё на­плевать! - ярится Владимир Владимирович. - Я разговаривал с тренером Зайцевым, он мне звонил из Ленинграда. Ты что там за представление устроил? Молчишь, герой?! Ты только о себе думал - вон отсюда!» Что мог сказать Филиппов? Ведь прав директор. Всё действительно было сплошной авантюрой... Но через три месяца приходит письмо от Саши, из Уфы:

«Здравствуйте, уважаемые друзья Виталий и Татьяна! Мы хотим принести вам свои извинения за те неприятности, которые вам причинили. Но просто так сложились жизненные обстоятельства. Мы очень и очень благодарны Виталию за то, что он сделал для нас. Теперь он наш Ангел-Хранитель, всей нашей семьи. Ведь если бы не он, то мы тык бы и жили у разбитого корыта. А сейчас мы живём в центре города, в трёхкомнатной квартире, и машина есть, и всё это благодаря Виталию. Если у нас будет ещё сын, то мы обязательно назовём его Виталий. Мы знаем, что он назван так в честь героя гражданской войны Виталия Бонивура, и для нас он тоже настоящий герой. Танечка! Берегите его, ведь это редчайший по своей доброте человек. Вряд ли бы кто-то смог так бескорыстно помочь нам, как Виталий, в это трудно поверить.

Обязательно приезжайте к нам в гости, очень и очень ждём вас.

Александр и Валентина Пановы.

Ждём вашего ответа!»

Прочитал это письмо Филиппов, и сразу легче стало на его душе. Ведь он не участвовал ни в какой авантюре, а просто помог хорошим людям, молодым и добрым, занять своё место под солнцем. Пусть они живут счастливо и тоже помогают другим людям, ведь жизнь на том и держится.

Татьяна, как женщина, имела свою точку зрения на это письмо. Конечно, ей было приятно читать, что у неё такой хороший муж и что он такой благородный. Но её мучил один вопрос: «Почему нам никто не поможет?»

Его восстановили на работе только по приказу из обкома партии, и деньги, которые ему причитались, он тоже получил. У него родился сын, и его назвали Дениской. И Филипповым тоже не помешала бы трёхкомнатная квартира, не говоря уже о деньгах и машине... Пановым надо было ответить, но что писать?! Одно можно было написать, хотя это походило бы на бахвальство. Через пару месяцев после приезда Виталия до­мой в Комсомольске-на-Амуре состоялись крупнейшие соревнования по тяжёлой атлетике, и он поехал туда для своей реабилитации, иначе всё это и не назовёшь. Там были и Зайцев, и ребята, с которыми он выступал в Ленинграде. Вот здесь Филиппов, на этих соревнованиях и завоевал звание абсо­лютного чемпиона Дальнего Востока и Сибири по тяжёлой атлетике. Но об этом лучше не писать. И как посветлели лица ребят, которые всё же поверили ему, что тогда в Ленинграде не было игры, а было случайное недомогание. И как Зайцев тоже подошёл к Филиппову и похлопал его по плечу, мол, молодец Виталик. Тренер, наверное, чувствовал себя виноватым - об этом тоже не напишешь. И лежит это письмо Панова у Виталия уже много лет. Он так и не ответил на него. И себе тоже не смог ответить. Правильно ли он поступил тогда в Ленинграде или нет?

Не находил Виталий ответов на главные свои вопросы, но как-то взял в руки гитару и попробовал написать песню. Слова сами родились в душе. Виталий записал их на бумагу, а вот теперь попробовал, и напеть их.

Как бы ведал я долю,

То не жил бы я птицей,

Я бы в небо не рвался

И не падал с небес.

Я вставал бы с рассветом,

Я и жил бы с расчётом

И ушёл вместе с долей

В черную ночь навсегда.

Но никто ведь не знает,

Где найдёт - потеряет,

Где смеяться, иль плакать,

Где судьбина твоя.

Постелил бы соломки,

Чтоб на мягкое падать,

И ушёл от соблазнов,

Чтоб потом не рыдать.

Но судьба всё же знает

Наши страсти людские,

И законы Вселенной

Рождена соблюдать!

Ей подкуп не ведом,

И ей злата не надо.

Наиграю ей песню

И спою от души!

Никто ведь не знает

Где найдёт - потеряет,

Где смеяться иль плакать,

Где судьбина твоя!

Не заметил Филиппов, что его слушает вся семья, а млад­ший Филиппов стучит в ладоши: «Наяривай, папка!», - и что-то подпевает ему. Обняла мужа Танечка и говорит: «Слова-то, какие душевные, ты их, где взял?» Смотрит на неё удивлённо Виталий, а потом решился сказать: «Мои это слова, из души они. У меня много стихов записано, и песни есть, только петь их никак не получается. Видно недаром говорят в народе - «Рождённый ползать, летать не может». И сам над собой посмеивается Филиппов, а Татьяна и говорит ему: «А мне всё равно нравится. Ты пой, не стесняйся меня - пусть душа поёт, если ей хочется, пусть, - и целует она мужа. - Умничка ты у меня». И прорвало тут Виталия: «Ты ведь знаешь, Танечка, что мне очень тяжело, в жизни, тяжелее, чем другим людям приходится. И я научился подходить ко всему с юмором, ведь я поэт в душе, и она поёт, моя душа. И ты знаешь, мне легче жить стало, у меня не стало обиды на других людей. Иначе бы я пропал».

Долго они говорили в эту ночь обо всём своём самом сокровенном. Так и уснули, обнявшись, и не договорив всего, что хотели сказать друг другу - ночь увела их в сказку сна. Все у них было хорошо, как и у всех добрых людей.

И директору Саблину повезло с Филипповым, заметили Саблина там, наверху, как никак чемпиона воспитал. И уехал он в Москву, так и, забыв попрощаться с Филипповым, и теперь трёт свои штаны где-то в министерстве...

А у Виталия работа, да тренировки, никак ему не удаётся отдыхать, он ещё и тренер, без отрыва от производства, а это очень трудно. Хотя здесь не только трудно, но и радостно, и смешно даже бывает. Занимается Филиппов с группой ребят, а тут к ним ребятишки подкатили, именно подкатили - на велосипедах. Бросили велосипеды, и давай ротозейничать на спортсменов, уж очень интересно им, как те штангу поднимают. Ребята неухоженные, хулиганистые, и предводительствует у них рыжий парнишка с голубыми глазами, очень смешливый и бойкий на язык. Всем им лет по десять, не больше, но они уже себя взрослыми считают, а местами и матом загибают, в общем - весёлые ребятки. И вот один маленький артист говорит спортсменам: «Дяденьки, угощайтесь конфетами!» - а у самого их полные карманы, и у других пацанов не меньше. Виталий спрашивает предводителя: «А где вы взяли столько конфет -

интересно знать?» Рыжий небрежно поясняет тренеру: «Да «бомбанули» мы кондитерскую фабрику, по ящику конфет взяли. А что делать с ними, не знаем, можем и вам ящик со сладким товаром подкинуть - кушайте на здоровье!»

«Как тебя зовут?» - спрашивает Виталий. «Андрей Баринов, а проще, Барин я! Меня все так зовут». - «А ты не боишься, что тебя поймают милиционеры?» - опять спрашивает его Филиппов. И рыжий парнишка удивлённо так отвечает: «А что их бояться, куда им до нас». Только Барин так проговорил, как в конце зала милиционеры показались, и увидел тренер, как испуганно затрепетал мальчишка. Видно, что он уже не раз попадался, и ему было чего бояться. Заметался тот, бедный. Понял его Виталий и глазами на каморку показывает - туда, рыжий! То было подсобное помещение для уборщиц, каморка со всяким барахлом, и Барин быстренько сиганул туда. А остальные мальчуганы ничего не поняли и остались на своих местах. Их тут же и взяли милиционеры, и сразу же повели к машине. А сами тоже смеются: «Ох, и учудили пацаны, как в сказке про Мальчика-с-пальчика, по конфетам их и нашли. Рюкзак у воришек оказался весь дырявый. И всю дорогу конфетки сыпались, вот сюда и привели нас. А куда ж вам деваться-то, милые вы мои, - и хохочут блюстители порядка и подталкивают воришек к машине. - Все бы так ловились, и проблем бы не было, умора с ними»

Отсиделся Барин в загашнике, пока милиционеры не ушли, а затем на свет божий вылез, так и предстал он перед Филип­повым, жалкий и напуганный, но бодрости духа не потерявший. «Менты поганые, так я вам и дался, вот вам!» - и руку по локоть показывает вслед ушедшим милиционерам.

Смешно Виталию смотреть на всё это, но он напустил на себя строгость и говорит нахальному воробьишке: «У нас на службе так говорили: сел в г..., так сиди там, и не чирикай - не смеши людей». И совсем неожиданно с неподкупной наив­ностью Барин спрашивает Виталия: «А что мне делать, дядя?» - а сам худенький, и синие жилочки сквозь кожу просвечи­ваются - кто ж ему поможет?

Сели они на скамеечку и беседуют. Умер у Андрея отец где-то на зоне. Матери он совершенно не нужен. А ведь и Виталий не был нужен своей матери - и совсем непроизвольно погладил он рыжую кудлатую голову Андрея. Тот вздрогнул и

уставил свои синие глаза на Виталия: «Ты добрый, дядя». Виталий опешил, но вида не подал: «Приходи сюда завтра к шести часам вечера, и не просто приходи, а на тренировку - ты понял меня?» - и улыбается тренер. Засветилась ярче солнечная голова Андрея, прямо ореол вокруг неё.

Дома Виталий рассказал Татьяне о Барине и его друзьях, та засмеялась: «Ну и воришки! Ты знаешь, Виталька, приведи его к нам домой, хоть покормим его». - «Ты молодец у меня, - говорит ей Виталий. - Я тоже так думаю, обязательно приведу»

Завтра в назначенное время Барин был на тренировке: «Я здесь, дядя Виталя! - бежит к нему, как к родному, и опять что-то трепыхнулось в сердце Виталия. - Я уже давно жду вас».

Спортсмены посмеялись над Барином, вспомнив вчераш­нее, но весело, без всякой злобы, и он не обиделся на них. И скоро ему стало так интересно, что он уже ни о чем не думал, только о занятиях. И спортсмены приняли его в свой коллектив: «Молодец, Барин!»

Вечером Барин с Виталием пришли к Филипповым. Татьяна уже ждала их. Оробел мальчишка, но Виталий подтолкнул его к столу: «Иди, садись, а тётю Таню не бойся, она у нас хорошая».

Поужинали они, и пошёл Андрей играть с Дениской в дет­скую, Света с ними. И весело им, только смех разносится по всему дому, а потом вдруг тихо стало. Заглянул Виталий в детскую комнату и знаком показывает Татьяне - иди сюда! Та тихонько подошла к мужу и заглянула к детям в комнату. А там прямо картина «На привале»: где сон детей сморил, там и спят они, прямо на паласе. Тихонько посмеялись супруги, и давай детей перекладывать на кровати, нашлось место и Андрею. «А не потеряет его мама? - спрашивает Виталия его жена. «Нет, - сурово отвечает Филиппов, - ей без него лучше». Только через три месяца в спортзале появилась мать Барина. Особа была толстая и рыхлая, рыжая, с сигареткой в зубах. Андрей спрятался за спину Виталия и кричит оттуда: «Пошла вон, чтобы я тебя здесь не видел! Чтобы никогда не видел!» - надрывается. Кое-как успокоил тренер ребёнка и отправил его в другой зал, где боксёры занимаются, и груша висит там, скорбно надувшись, обидно ей за ребёнка. Филиппов решил без свидетелей поговорить со странной мамашей.

А эта особа спокойна, как танк - ничего её не берёт... Но нет! Всё же и её что-то волнует, появился у неё в глазах жизненный блеск. «Тебе нравится Андрей? Забирай его себе, тренер!» Изумился Филиппов, и не знает, что ответить этой мамаше. И видит по лицу Бариновой, что та всё это серьёзно сказала, без всякого подвоха.

«Ну и дела творятся на нашей грешной маленькой Земле, - кое-как нашёлся Виталий. - И вам не стыдно говорить такое?» «А чего стыдного, - взвилась толстуха. - Я никогда не любила его отца, он зэк поганый. Он из тюрьмы не вылезал. Он мне всю жизнь изломал, а я как посмотрю на эту маленькую рожу, так отца его вспоминаю. Похожи они как две капли: сын и папаша его. И этот из тюрьмы вылезать не будет. У Андрея есть старший братишка, так того я люблю! А этого глаза бы не видели!» Никак не может Филиппов этого понять! Как можно любить одного сына и так яро ненавидеть другого?

«Он хвалит тебя, тренер. Он тебя в пример ставит, а я для него никто». И зарыдала Баринова уже по-настоящему, может быть, впервые за свою жизнь зарыдала. Потом резко развернулась на месте и, что танк, ринулась на выход, никого и ничего не замечая. И снова Андрей гостил у Филипповых, опять веселился с его детьми. И ничего не передал Виталий из разговора с его мамашей.

Не прошло и полгода занятий, как Андрей на соревнова­ниях занял первое место в своей возрастной группе и дальше рвётся мальчишка. «Вот это характер! - изумляется тренер. - И откуда в нём столько прыти?» И радостно на душе стало у Виталия: «Вот тебе и воробушек - орёл растёт! И уже крылья пробует!»

А мальчишка и на работе у Виталия частый гость, он как тень его, и везде он незаменимый человек. «Барин, иди сюда!» - зовут его шофера, и он пулей летит на помощь зовущему водителю. «Барин, где ты?» - уже ищут его в другой стороне, он и туда летит, и там уже что-то подкручивает, подвинчивает, а идут рабочие в столовую - и ребёнка туда зовут, и обедом накормят, и угостят чем-нибудь вкусненьким. «Это наш сын полка, - смеются шофера. - Только там Ванька был, а здесь Андрюшка». Смеются водилы и Баринов вместе с ними - всем весело.

Так и рос Андрей Баринов в рабочем да спортивном коллек­тиве, а Виталия как отца уважал. «Моя хорошая дорога с тебя началась, - говорил он своему тренеру, - а так бы шёл я по стопам своего родного отца: колонии да тюрьмы». «Всё нормально, сынок», - отвечает ему Филиппов, а у самого комок к горлу подступает. Такое слышать не часто приходится, да если ещё и сам сирота - тут по неволе расчувствуешься.

И со своей первой дочкой, с Людочкой, Виталий часто встречался на тренировках в спортзале. Та увлекалась тен­нисом, и очень серьёзно относилась к занятиям, так же, как её отец. И часто можно было видеть их вместе, стоят они где-нибудь в сторонке и беседуют о чем-то своём. И домой приходила она к своему отцу, и всё было нормально в их отношениях. А с Галиной, прежней женой, старался Виталий не видеться, зачем всё это - одно терзание. Разошлись их дорожки, значит такая у них судьба, и каждый сам себе хозяин. А вот дети? Тут вопрос больной...

Выросла Людочка, вышла замуж и уехала в Израиль, у неё своя судьба. А отцу она писала: «Отец, ты очень хороший и добрый, только беззащитный перед злом. Ты даже мухи не обидишь, и я люблю тебя, и Дениску люблю. Вы для меня - самые дорогие люди на земле, и здесь, за границей, мне вас очень и очень не хватает...»

Растет Андрей, и его результаты в спорте тоже растут. Перед армией он имел уже первый взрослый разряд по штанге. И радостно Виталию за парня. Этот красиво сложенный, очень веселый и подвижный, но в борьбе очень расчетливый и ду­мающий спортсмен - настоящий боец. Думает Виталий, как помочь Андрею, чтобы тот рядом с домом служил, чтобы служба не была помехой спорту. Ведь талантлив Барин и может достичь хороших результатов в спорте. Думал Виталий, думал и поехал в Хабаровск, где встретился со своим другом, Грибо­вым Иваном. Тот был главным тренером в спортивном клубе Советской Армии. Поговорили о том, о сём, наконец, Грибов спра­шивает: «Ты зачем ко мне приехал, выкладывай начистоту, - смеется Иван. - Ты ведь зря не приедешь!» И смеются друзья, радостно им, ведь знают они друг друга много лет. «Да, - говорит Виталий старому приятелю. - По делу я к тебе друг, - и стали их лица серьезными. - У меня тренируется один парень, он как сын мне, Баринов Андрей, он уже имеет первый взрослый разряд, талантливый хлопец, и я хотел бы, чтобы он занимался спортом дальше, даже в армии. Он сирота и ему вряд ли кто-то поможет в военкомате, ведь, неровен час, запрут его куда-нибудь подальше, оленей пасти. Ты ведь знаешь, у нас время дорого, а у парня резерв большой, он и на мастера потянет. Только бы не бросал штангу. Ты попробуй, Иван, помочь парню, ведь у тебя везде связи большие». - «Нет проблем! - смеется Грибов. - Мне как раз нужны два человека. Двое спортсменов уходят на дембель, а брать, кого попало, вместо них я не хочу, да и по блату брать тоже не люблю. Сам знаешь, такого дерьма подсунут, что век каяться будешь, а тебя я знаю прекрасно, ты трудяга, каких мало и железа перекидал горы. Давай уже и второго своего ученика, я возьму их к себе, уважу тебя по старой дружбе», - смеется Грибов, знает, что обрадовал Виталия. А тому и сказать нечего, у него слова не находятся, так и стоит он с раскрытым ртом. «Спасибо!» - только и нашелся, что ответить.

Вторым кандидатом в клуб СА был Вова Яров, лучший друг Андрея Баринова. Он тоже перворазрядник и парень - огонь.

Ребята очень обрадовались, когда Филиппов сообщил им про такую вакансию: служить не где-либо, а в спортклубе Советской Армии. «Но это пока переменный вопрос, и всё зависит от тренера, и от вас тоже», - говорит ребятам Виталий. «Да мы вас не подведем!» - божатся ребята.

И действительно, скоро их вызывают в военкомат и сообщают, что из Хабаровска пришел на них запрос, и, если они не против, то военком даже очень рад будет отправить их туда служить. «Это большая честь для нашего города и не часто нам такое выпадает. Вам само счастье в руки идет, так что думайте, воины». - «Да что там думать!» И скоро ребята уехали к месту службы.

Виталий вздохнул с облегчением: гора с плеч, такое дело уладил. Может, они там чемпионами станут - кто знает. «Ведь они мне как дети родные...» Но рано радовался «папочка» за своих крошек, и трёх месяцев не прошло, как звонит Грибов из Хабаровска. «Приезжай, Виталий, да побыстрее, а то я твоих «орлов» в дисбат отправлю, они здесь такое вытворяют!..» - не договорил Иван Иванович, бросил трубку. Понял Филиппов, что дело серьёзное и в середине следующего дня был уже в Хабаровске. Встретил его Грибов сдержанно, без всякой ра­дости, только пожал руку, но затем и разговорился: «Все я видел, но такого!» - «В чем дело?!» - не понимает его Филиппов. - «А ты пойдем со мной, сам все посмотришь...»

Зима на дворе, и снегу навалило, и что самое удивительное: прапорщик крыльцо от снега чистит, да лед скребком сбивает. Увидел он подходящих людей и отвернулся. А сам мужик здоровый такой! «Что рожу-то воротишь, - кричит Грибов. - На меня смотреть! Ты ведь, Фролов, - старшина роты, а не чучело огородное!» Поворачивается к ним лицом старшина роты, а там и глаз не видно, глаза заплыли. «Это кто ж тебе так врезал?» - «Да это новенькие буянят, всех нас на карантин посадили, говорят, что десять суток все спортсмены будут устав учить, а ещё строевым ходить, иначе всем нам плохо будет. Мне вон пять нарядов на работу дали, вот и отрабатываю их, хоть в трибунал заявляй». «Я тебе заявлю, - орет на него Грибов. - Ты у меня первый туда пойдешь!» Заходят в казарму Грибов с Виталиком: стоят в строю человек пятнадцать спортсменов, а вдоль строя Баринов да Яров прохаживаются, и Барин орет во всю глотку: «Что за строй?! Вы должны видеть грудь четвертого человека! А у вас строй, что бык посц.л!» И тут же - кому в рыло, кому в пузо: строй ровняют. А в строю, и боксеры есть, однако и те терпят, чудо, да и только! Сами служили Грибов с Филипповым, но такого не видели. «Так, что там у вас по распорядку? - спрашивает Баринова Иван Иванович. А тот и глазом не моргнул: «Учить уставы, товарищ командир!» - «А это что у тебя за помощник выискался?» - и показывает Грибов на Ярова. «Это мой заместитель по политчасти. Просто зам. Он должен следить за тем, чтобы с моей стороны перегибов не было» - невозмутимо отвечает Баринов. Грибов дальше спрашивает зарвавшегося командира: «Ну и что, справляется твой зам со своими обязанностями?» - «Я даже очень доволен его работой, - отвечает Баринов. - «Ну, а личный состав как?»

- «А это у них надо спросить,» - говорит Андрей и показывает на строй спортсменов. «Довольны ли вы службой, орлы?» - спрашивает Грибов. - «Так точно!» - отвечают спортсмены и вытянулись в струночку. Что тут сказать полковнику Грибову? «Раз вы довольны, то служите дальше, едрен корень! Баринов со своим хвостом - за мной, а остальным учить уставы!»

Вот это встреча! И не знает Филиппов, как себя вести в такой ситуации. А его воспитанники Баринов с Яровым обни­мают его, как родного, как будто они его целую вечность не видели - своего родного папочку. Ну, как на них шуметь- сердиться?! Да и у Ивана Ивановича после такого спектакля, что ему устроил Баринов с Яровым, и в котором он сам прини­мал участие, от зла не осталось и следа.

Сели они за стол командирский и пьют чай с разными до­машними угощениями, что Филиппов для ребят привез. А между делом и беседу ведут.

«Так с чего все началось? - спрашивает служивых Грибов. - Только прямо говорите, без обмана». - «А что здесь скрывать можно, всю правду,» - отвечает Баринов. А его зам по политчасти пока молчит, но и он в любую минуту готов под­держать своего друга. Зачинщик всей этой кутерьмы не кто иной, как сам прапорщик Фролов. «Он очень любит пошутить, но шутки его вот где сидят, - и Барин на свое горло показывает, - как кость в горле. Отдыхают все спортсмены, а прапор при всех и говорит: иду я, и вижу еврея, бьют, мелочь, а приятно! Хохочут все ребята и на нас с Яровым смотрят, ведь все знают, что мы с ЕАО - значит все это в наш адрес сказано. Проходит немного времени, и он опять говорит: иду и вижу еврея, бьют, мелочь, а приятно. И все хохочут-заливаются. А Фролов нам свое: «Что же вы, еврейцы-молодцы, у всех обрезаны концы, не смеетесь, ведь это про вас сказано», и ржет мне в лицо этот жеребец Пржевальского. Тут я не стерпел, и про устав забыл напрочь. И зарядил пилюлю в рожу прапора. Ведь мы только с гражданки, а там мы не привыкли обиды прощать, правда Яров?» - тот кивает головой: «Правильно говоришь». - «А остальные спортсмены за прапора вступились, они здесь дружно живут. Тогда Вовка стулом и начал их всех окучивать, что картошку на грядке. Вот мы и показали им, что еврейцы - молодцы, пусть знают наших - вот так!»

Смеются Грибов с Филипповым до слез, очень смешно им. Ну ладно, нагнали на них страху и достаточно. Говорит Иван Иванович: «Командуйте отбой - оргпериоду. Чтобы я про вас больше ничего плохого не слышал, как поняли меня?» ~ «Так точно!» - чеканят слова ребята. - «Ничего плохого, слышали?!» И радостно Баринову с Яровым, что так все закончилось. Забрали они гостинцы, что Филиппов привез, и скорей к сослуживцам: мириться надо...

И года не прошло - опять звонок из Хабаровска: приезжай Филиппов, твои орлы снова буянят! Собирается Виталий - и опять в Хабаровск. На этот раз дело было так.

Пошли в увольнение Баринов с Яровым, а сами одеты по

гражданке, так спокойнее будет. Но патруль что-то заподозрил. Ребята молодые, а одежда не понять какая, и из разного гардеробчика. Начальник патруля и говорит им: «Кто такие? Предъявите документы!» - «Да в увольнении мы, - отвечает Баринов. - И документы у нас в порядке» - ребята показывают свои увольнительные. Офицер увольнительные в карман поло­жил и говорит спортсменам: пойдемте в комендатуру, там раз­беремся. Тут штангисты и закипели, как самовар: не пойдем! Стали патрульные Баринову с Яровым руки крутить, те и озве­рели совсем, разбросали патруль, а начальнику еще и зарядили в ухо. Тот достал пистолет и стал в воздух стрелять, но ребята в пять секунд его обезоружили и еще пилюль добавили. Идут орлы к себе в часть, а за ними патрульные «тащатся» и чуть не плачут, бедные: отдайте пистолет ребята, мы вас отпустим. А Барин с Яровым усмехаются: это кто кого отпустит? И весело полковнику, и грустно: покоя нет от воспитанников. Кое-как он замял этот инцидент. Но лучше спрятать от беды подчиненных на «губе». Как решил командир, так и сделал. А через пару дней звонит Грибову начальник гауптвахты и просит его: «Иваныч, забери своих выродков, не то я их в дисбат отправлю!» А там, на губе, то же самое случилось, что и в части, в начале службы. Начальник караула с фингалом ходит, а караульные строевой подготовкой занимаются. А «губари» во главе с Бариновым и Яровым пузо на солнце греют, да над караульным потешаются - весело им. Как услышал про это Грибов, так за голову и схватился - что вытворяют, подлецы! «Так я без погон останусь, и без пенсии тоже...» И чуть не плохо ему - беда! Срочно забрали с «губы» бузотеров, и опять разбираются с ними Иван Иваныч да Виталий Петрович. И снова божатся их воспитанники: «Все! Завязали мы, служить будем строго по уставу!» - «А надолго ли вы завязали?! Вон отсюда!» - и летят из кабинета первым рыжий Баринов, а за ним черный Яров.

А через пару дней - крупные соревнования, и побеждают там Баринов с Яровым, вот где энергии у них - немеренно. Но как их наставить на истинный путь, уже никто не знает - беда с ними. Так и не стали они мастерами спорта, а могли бы быть. Но по жизни они были очень уж несерьезными, для начальства неудобными людьми, ведь везде с ними что-то да приклю­чалось.

Пришло время - вызывает Иван Иванович Барина и Ярова

в свой кабинет и говорит им: «Вы ждете, что я вас отправлю на гауптвахту? Вот вам!» - и показывает ребятам огромный кулак. Кладет на стол "бегунки” - обходные листы, деньги на дорогу и говорит своим орлам: «Это все, что я могу для вас сделать - вон отсюда!» На целый месяц раньше срока!

Барин с Яровым двинулись в сторону вокзала - прощай служба! Грустно стало Ивану Ивановичу, словно осиротел он без этих ребят, как-то тихо все стало и неуютно. Уже не было источника, от которого можно было подзарядиться - пустота!..

Через год приходит Грибову письмо. «Здравствуй, Батя! Ты для нас всегда был отцом, мы только сейчас это ощутили. Нам действительно тяжело без тебя, наш добрый и бесценный Иван Иванович. У нас не стало той опоры в жизни, которой для нас являлся ты. Мы всегда знали, что ты придешь и выручишь нас, в трудную минуту поможешь нам. А сейчас все свои про­блемы нам приходится решать самим. Мы сразу осиротели без тебя, дорогой наш Иван Иванович. Мы твердо решили, что своих первых сыновей назовем Иванами, это в твою честь, наш добрый наставник. Нам очень и очень не хватает тебя в этой жизни. Будь всегда здоров и счастлив! И пожалуйста прости нас за все наши глупости, что мы вытворяли. Сейчас мы повзрослели, и многое осмыслили заново. Но мы благо­дарим судьбу за то, что свела нас с тобой, наш отец, наш Батя, наш папочка. Прости нас, пожалуйста, и, если сможешь, приезжай к нам в гости, всегда будем рады видеть тебя. Твои бесенята: Баринов Андрей и Яров Владимир».

Приятно получить такие письма. Но увлажнились глаза у Грибова, и чуть послышалось: дорогие мои ребятки...

Пять лет, жили Виталий с Татьяной без всяких хлопот и, можно сказать, что счастливо. Росли у них дети, и все было, как у людей. Но и тут рок, что преследовал Виталия с самого дня рождения, опять настиг его. И пусть ударил он не по нему самому, а по его семье, но это еще больнее и беспощадней.

Как-то стал Филиппов замечать, что Татьяна стала какая-то не такая, со странностями. И еще он заметил, что стала его Танечка бояться света, и всегда у нее окна прикрыты шторами или занавесками. Даже детей, и то стала обряжать в темные тона, не говоря уж о себе. Замкнулась она, и ничего уже не рассказывает Филиппову, как прежде, а что-то шепчет про себя. А у Виталия ребята да тренировки, и все как-то не находилось

времени объясниться с женой. И вот однажды в выходной день приходят к Виталику в гости его друзья с работы. Ставят они бутылку на стол, и смотрят на Филиппова: ну что хозяин? Что тут скажешь? Конечно: накрывай на стол, супруга. И все тут понятно, и ясно, ведь не впервой же к ним гости заходят. Никак не возразила Татьяна. И молча задвигалась она от кухни к столу. И ставит хозяйка на стол перед каждым опешившим гостем по пустой кружке и по банке раскрытых консервов. И мужу то же самое ставит. Разложила она также каждому по ложке на стол и смотрит на Виталия. Первое, что нашелся ска­зать ей Виталий: а хлеб где? Хозяйка приносит с кухни булку хлеба. И ломает ее тут же ломтями, и каждому гостю по куску хлеба на стол кладет. Ничего не понимает Виталий, что же это такое?! Поднялся он навстречу Татьяне из-за стола, когда та возвращалась с кухни и несла соль и перец. Та резко отшат­нулась от мужа в сторону: не трожь меня, нечестивый! И ру­ками прикрылась, будто ее бить будут, или в ад ее потащат. Изумились всему этому гости, но смолчали, мужики наскоро разлили эту злополучную бутылку по своим кружкам. И так же быстро выпили ее содержимое, занюхали они все это дело хлебом, и резко подались на выход: извини, Виталий. Разбирайтесь, мол, сами. Филиппову очень тяжело - понял он, что беда в его доме, а что делать, не знает. Хочет он опять к жене подойти, а та ему опять - уйди, злыдень! И глаза у Татьяны большие от ужаса. Сел Виталий на диван и не знает, что ему предпринять в такой ситуации. А жена быстренько собрала детей, и вон из дома. «Ты куда, сумасшедшая!» Словно косой резанула она глазами: «Ты бес! Ты - источник ада! Чур! Чур, меня!» - и исчезла за порогом. Не стал Виталий ее преследовать: она и так запугана дальше некуда - пусть уходит. Пошел он к знакомому врачу, психологу, обратился за консультацией. Тот долго слушал его, не перебивал, а потом высказал Филиппову свое мнение. «Все это может быть и наследственной болезнью. Надо всю ее родню проверить, или хотя бы мать и отца. Чем они болели с самого дня своего рождения. У Татьяны все могло быть нормально до последних родов, а потом болезнь и начала прогрессировать. Но вообще-то причин могло быть множество, и притом всяких. И даже очень мелких, вроде бы несущественных, - и смотрит врач на Виталия сочувственно. - Жизнь, она штука сложная и почти непредсказуемая! Я тебе одно посоветую, дружище. Ищи корни болезни твоей жены где-нибудь поближе, а не в родословном дереве, ведь все может быть гораздо проще, чем мы думаем». Пожали они друг другу руки, и разошлись.

Позже узнал Филиппов, что Татьяна ходит в какую-то секту. Ни о чем супруги уже не хотели и не могли разговаривать. Они стали совершенно чужими людьми в этом тесном мире. Немного погодя Татьяна определили Филиппова-младшего в интернат. Она тщательно скрывала от всех свою болезнь и какую-то свою новую веру - поэтому и осуждать ее было не за что. Мать-одиночка - вот и вся причина ее поступка с Денисом.

Обидно было Виталию. Прямо в сердце ударила Виталия жена своим чудовищным поступком. А что мог он сделать для своего сына? У Виталия - трудная работа, тренировки. Да и куда его забирать? Ведь ребенок - не кошка, и не собачка. Даже тем уход нужен. А ребенку намного больше. Придет он к Дениске, насует ему подарков в руки, а сам слезы утирает: «Видно так детям нашим на роду написано: жить сиротами. При живых родителях». И крепится отец, чтобы не расплакаться окончательно. Так и рос Дениска в интер­нате, при живых родителях. Но вроде бы не ожесточился сын. И когда приходил в гости к Виталию, то отцом его назы­вал и целовал его. Стал и сын гантелями баловаться, дальше гири пошли - и все радовало Филиппова: по его стопам идет наследник! Его кровь!

Закончил сын 8 классов, уже не надо ему определяться, как жить дальше. И вот тут стал сниться Виталию страшный сон, хотя он его плохо запомнил. А вот голос, что он слышал во сне, врезался в память навечно: «Спасай своего сына, уезжай из города, не то поздно будет! Три твоих друга умрут в течение месяца. Твой сын будет четвертым. Спасай его!» Не хотел верить Филиппов этому голосу, но через неделю не стало одного его друга. Прошла еще неделя, и второго друга не стало - уснул тот и не проснулся - легко умер. Еще на что-то надеялся отец, может, совпадение это, но тут и третий друг умирает. Казалось бы, жить и жить мужику, в расцвете сил он. Случилась дорожная авария - и друга не стало. Понял тут отец, что сына спасать надо, хотя много времени уже упущено. И в панике Виталий, и взмолился он к Господу словами, каких никогда и никому не говорил, из сердца они шли. И чудо увидел Виталий.

Вся его жизнь в один миг перед глазами промелькнула. А увидел он дорогу и море. И он с сыном идет туда, а за ним скользит тень, чья она? И опять голос: «У вас три дня. Или она настигнет вас». Все! Видение исчезло, как какой-то мираж.

И уже ни о чем не думал Филиппов, и так все ясно. Дорога к морю - значит туда с сыном.

Паническим было бегство Филиппова из родного города, иначе это трудно назвать. Привез он кое-какие вещи к тетке Марине, внес их в дом. Не поняла ничего старушка, смотрит на своего племянника: «Ты что, Виталя?» - «Все, тетя! Я уезжаю с Денисом в Находку, уже завтра! А сейчас улажу все на работе - и точка!» Не поймет его любимая тетя, что случилось, что за беда приключилась. А Виталий сам не в себе: «Я потом все тебе напишу - прощай!» Плачет тетя. Ведь она старая уже, и самой ей помощь нужна. Тут в комнату входит Елена, дочь Марии Игнатьевны. Она изрядно выпившая, и еще денег просит. Вскипело все в душе у Виталия, и он высказал все Елене. «За тетку я вас с Бутыльковым в землю урою! Попробуйте ее хоть пальцем тронуть - раздавлю вас!» Выскочила Елена из дома вся в слезах. А тетя уже за нее переживает: ей дочку жалко. Ушел Виталик в горячке, толком не попрощавшись с тетей...

Не знал Виталий, что там, в Находке, он встретит свою судьбу...

Галина прожила со своим законным мужем Виталием Вензенко 21 год в законном браке, и были они счастливы в своей жизни, что очень и очень редко бывает. В ту пору Виталий служил на подводной лодке мичманом. Красивый он был: высокий и ладный. С добрыми лучистыми глазами. Веселый он и не унывающий парень, сам родом из Белоруссии. С первого взгляда они полюбили друг друга. И это было законо­мерно, потому что и она была красавицей. Сама смуглокожая, с черным разлетом бровей, и с длинными русалочьими волосами, очень веселая и грациозная, что форель, она была истинной дочерью моря. Потому что прожила у моря всю свою жизнь, с самого детства, пока не встретила своего суженого. Сыграли они шумную свадьбу, и все было бы, как у всех, но служба подводников непредсказуема. Далеко в море случилась беда, авария, и моряки отчаянно боролись за свою жизнь. Они победили в той трудной борьбе, но шесть человек получили большую дозу облучения. Виталий попал в их число. Кажется, доза радиации была не смертельная, но врачи нашли у него какие-то изменения в организме. И еще они сообщили ему, что вряд ли в их семье будут дети, так что моряку есть над, чем подумать. Вензенко был человеком добрым и прямым, поэтому и не стал ничего скрывать от Галины, и все ей рас­сказал. Улыбнулась ему своими сахарными устами жена и говорит Виталию: «Глупенький ты! Я очень рада, что жив остался. И врачи ведь тоже ошибаются - правда, Виталя?» Изумился мичман, а потом и обронил такие слова: «Ведь и правда! И врачи могут ошибаться!» И появилась у него уверенность в себе, и он уже не чувствовал себя больным. Он оставался обычным добрым и веселым человеком: полный жизненных сил и внутренней энергии. Но что самое интересное: его любимая жена родила Виталию одного, за другим, двоих детей: мальчика и девочку. Удивлялись его сослуживцы: «Ты молодец! Ты у нас бронированный» А потом грустно: «А с теми ребятами, что были с тобой, - плохо!» Вот так.

Прожили Галина и Виталий весь остаток его жизни счаст­ливо: без ругани и скандалов. Пришло время отпуска у Виталия, и поехал он домой, в Белоруссию, к своим родителям. Навер­ное, он уже что-то чувствовал, и были у него какие-то сбои в организме. Но Виталий ничего не говорил об этом своей жене, и вообще никому. Как-то вечером посмотрели они с женой телевизор и легли спать. И больше Виталий уже не проснулся. Умер он тихо, никого не беспокоя. Убивалась Галина по своему мужу сильно, и всякое могло случиться с ее здоровьем. И люди ничем не могли ей помочь: только сочувствием. Но есть, есть что-то в мире, что нашему разуму не подвластно. Однажды ночью приснился Галине ее муж Виталий, идет муж к ней, такой желанный и близкий, что замерла она даже во сне - Виталий! Подошел он к жене и слезы ей утирает: «Не плачь, родная! Я тебе вот что скажу: через три года в твоей жизни появится новый человек. Его зовут Виталий, так же как и меня. Ты живи с ним по-доброму. Он человек хороший. Но только у него судьба очень тяжелая. Он тебя может и обидеть. Все это прощай ему - это не со зла он. Это его беда заставляет, она за ним по пятам ходит. Помоги ему, и он тебе никогда не изменит, не предаст тебя - прощай!» Ушел Виталий... И жизнь у Галины круто изменилась. Стала она замечать окружающих ее людей, и красоту природы. Она снова вернулась к нормальной человеческой жизни. И еще она свято верила, что все так и будет в ее жизни, и все, что сказал во сне Виталий, то и сбудется. И уже невольно вдова считала прожитые дни, недели, месяцы до этого срока - три года!

Едет Филиппов навстречу своей судьбе, а на душе тоскли­во. Был бы он один, тогда другое дело, но ведь рядом с ним его сын Денис. Тот ничего не понимает во всем происходящем, но он верит своему отцу - значит, так надо. Тяжело отрываться от родных мест, где прошло все его буйное детство. И мор­щится Виталий от всей тяжести переживаний, это тяжелый вес, но надо осилить его. А колеса поезда стучат тревожно на стыках: вперед-вперед-вперед - словно Виталий собирался отступать. Но и тут беда: ведь и отступать некуда мужику, и даже посоветоваться не с кем. Денис его вряд ли поймет, ведь он еще ничего не видел в жизни. А мать умерла уже, да и советы с ней никудышные были. Тяжело на душе. А тут еще и притча вспомнилась. Рассказал ее Виталию один киргиз еще на службе, и запала она в его память навечно, ведь она тоже о матери.

Полюбил один парень девушку-красавицу. А та гордая была, да самолюбивая очень. И без души она была, эгоистка. И говорит она парню: я не верю тебе, что ты любишь меня. Вот если ты убьешь своих мать и отца и принесешь мне их сердца, то только тогда я и поверю тебе. А сейчас уходи с глаз моих долой, чтобы я больше никогда тебя не видела. И прогнала его. Опечалился парень, ходит сам не свой, не знает, что ему делать. Видят мать и отец: неладное дело творится с их единствен­ным и любимым сыном. И спрашивают они его: что же случилось с тобой. Долго тот не хотел говорить правду роди­телям, а затем и рассказал все.

Изумились отец и мать, услышав, что задумала его де­вушка. Но сыну ничего плохого они про девушку не говорят. Вмиг рассекли они свои тела ножом и достают свои сердца: «Держи, сынок, и не думай о нас. Лишь бы ты был счастлив», - и упали его родители замертво. Схватил их сердца юноша и бросился со всех ног к своей любимой девушке. Чтобы обрадовать ее. Бежал он, бежал, да и упал, так торопился к возлюбленной. И слышит он, как ойкнуло сердце матери. И спрашивает сына: «Тебе больно, сынок?» И сердце отца вздрогнуло на ладони, будто и ему больно, и сжалось все от боли за своего сына.

И тогда только понял сын, что натворил. Погубил своих родителей. И вмиг окаменел юноша от всего ужаса содеянного. И тут же в скалу превратился. Так и стоит он истуканом, с серд­цем в руках, и уже никуда не стремится...

.. .Смахнул слезу Виталий. Ведь надо же вспомнить такое... Денис ничего не видит, значит, все в порядке. «Может, потом и расскажу ему эту притчу, а пока рано еще», - думает Виталий. Он один на один со своей бедой. Но ничего, все обойдется - вперед и только вперед!.. А тут опять, строчки из его дневника так и наплывают на ум:

Вся жизнь моя как буйный ветер:

То снег, и грозы, и дожди.

Зачем живу на этом свете

Зачем ищу покой души?

А там всегда царит тревога,

Любовь, страданье и обман.

Так дай же мне еще немного,

Пошли мне страшный ураган.

В Находке Филиппов нашел своего старого друга Иосифа Ланцмана. Тот занимался бизнесом, и вроде преуспевал на этом поприще. Звал он как-то Виталия к себе, и много чего обещал, но вот и случай подвернулся - встретились друзья. «Какими судьбами?» - удивился Иосиф, и лицо его выражало неподдельную радость, и это очень успокоило Виталия. Легкий Ланцман был весь в движении. И мысли скакали в его кучерявой голове, но не путались в завитках, набирая обороты. «А это кто с тобой? - обратился он к другу, и тут же сам ответил себе. - Похоже, что сын, уж очень вы похожи». И вмиг протянул руку Денису: «Дядя Иосиф!» Тот засмущался, но рукопожатие парня было крепким. «Ого! - воскликнул бизнесмен. - Весь в отца пошел, молодец! - и похлопал Дениса по плечу. - Вот вам комната - указал он гостям на дверь, - располагайтесь там, и пока отдыхайте. Потом еще поговорим, а сейчас у меня дела», - и тут же куда-то засобирался хозяин. Через пару часов они снова были вместе и продолжили прерванную беседу уже за столом. Выпили мужики по рюмочке, и еще налили. «Я к тебе надолго, - говорит Виталий Иосифу. - Ты ведь как-то звал меня?» - «Конечно, конечно! - воскликнул Ланцман, и, похоже, что он не кривил душой. - Я не буду тебя расспрашивать о причинах приезда, ты мне все сам потом расскажешь, ладно?» - «Ладно!» - А работы у меня море, - торопится хозяин выска­заться. - А вот с людьми плоховато: все жулье вокруг, того и гляди, объегорят меня. Я взял большую ссуду в банке на развитие бизнеса. И сейчас надо работать и работать по двадцать часов в сутки. Ты вовремя приехал. У меня есть подсобное хозяйство в 150 голов поросят и племенной бык, кличка - Чемпион - ему цены нет. Но люди - жулики! И боюсь, что все пропадом пойдет, да и с кормами проблема. Ведь у тебя есть права на машину?» - «А куда ж я без прав? - воскликнул Филиппов. - Ведь я профессионал в этом деле». - «Прекрасно! - оживился хозяин. - Вот и будешь управляющим этой фермы. И корма на твоей совести. Придется поездить по районам и заключать договоры на поставку кормов. Да и быку невест надо, ведь он голландской породы, а это с фермерами надо разговаривать. Короче, работы хватит: работай, Виталик! Ведь я тебе верю, как себе! Такую обузу ты с души снял», - и утер свой лоб Ланцман. «Завтра и на работу. А мне некогда отдыхать. Я полетел!» - унесся хозяин по своим делам.

Первое время работы на ферме было невпроворот. Троих рабочих отчислил Виталий и взял надежных мужиков, непьющих и работящих. Скоро ферма приняла надлежащий вид. И поросята тоже ожили. И у них появились искорки в глазах, а не вечный голод. Филиппов был по своей натуре крестьянином, так что такая работа была ему в радость, особенно после города. Правда, и здесь чудеса творились. Бык Чемпион был огромен, и рога его остры, что вилы. В ноздрях торчало кольцо, а глаза буравили любой подо­зрительный предмет в поисках врага. И вот однажды заезжает на территорию фермы МАЗ - привез он корма, и ждет своей очереди на выгрузку. В кабине его, кроме шофера, еще и грузчик находится, тот парень молодой, и спит себе после вчерашней гулянки, не до работы ему. Увидел машину Чемпион, и очень она ему не понравилась. Мало того, что она вонючая вся, так еще и рычит на него. Вышел бык из своего загона и сразу к МАЗу направился, на разборки, значит. Сидит шофер в кабине и улыбается: очень весело ему поглядеть, что будет дальше. И невдомек обалдую, что он в капкане уже. Чемпион зашел со стороны дверцы, и начал щупать машину рогами. Та не поддается. Тогда бык уперся-напрягся, и начал раскачивать машину. Та вот-вот и опрокинется. Ужас исказил лицо шофера, но деваться некуда. А парень-грузчик спит себе, и похрапывает во сне, и главное - путь бегства отрезал шоферу. Да еще и улыбается во сне, точно издевается над водилой. Но тот не лыком шит, выбрал удачный момент и через спящего парня из машины сиганул рыбкой, от быка подальше. Но и это еще не все, ведь и спрятаться надо от быка, а где? Видит шофер, что вдали туалет стоит, да еще и открытый настежь, и немедленно бежит туда. Задраился он там, на вертушку, и еще поверить не может, что спасся от Чемпиона. Дышит он часто, и жизни радуется, а про напарника своего не думает вовсе. Проснулся парень, и тоже решил спасаться, а где? Видел он краем глаза, что шофер в туалет бежал, и тоже туда побежал. Подергал парень дверь, а та не поддается. И он, как заорет во всю глотку: «Мама!» А там шофер совсем обезумел от страха. Подумал, что это бык к нему в туалет ломится. И откуда у мужика сила взялась? В одно мгновение выбил заднюю стенку туалета и спасаться. Бежит - падает, и снова бежит, бедный: вот смеху-то было! А Виталий подошел к быку, взял его за кольцо в ноздрях - тот сразу и присмирел, и стал, что ягненок. И пошел он за Филипповым в свой загон, собой довольный... Только к вечеру появился шофер. Крепко выматерился мужик и уехал. Вот так они начали новую жизнь - весело.

К осени все у них работало, как часы, и ферма стала образ­цовой. И быку уже не до развлечений стало: невест к нему понаехало со всех волостей.

Пришло время и Денису подумать о продолжении образо­вания. И тут опять Ланцман помог. Везде у него были связи, и переговоры с нужными людьми много времени у него не заняли. Прилетает он к Филипповым на квартиру, очень доволь­ный собой, и сразу берет быка за рога: «Все, Денис, завтра бери документы в руки, и быстрее в судостроительный тех­никум. Найдешь там Шварцмана Арона Абрамовича, и твой вопрос будет решен положительно!» Стоит Иосиф Ланцман, как герой, такое дело уладил! А Филипповы не знают, что ему сказать, все слова от счастья позабыли... А тот продолжает: «А у нас с тобой, Виталий, особенный разговор, только без Дениса». Пошел Филиппов-младший по своим делам; пусть поговорят взрослые.

«Все, Виталий Петрович, - говорит Ланцман другу, - твоя работа на ферме закончена. Передавай свои дела кому надо - ты это лучше знаешь. И станешь ты моим телохранителем, без этого сейчас нельзя: кругом мафия. Я организовал новую фирму и мне нужны надежные люди, а тебе я верю, как себе. Да и ты ведь чемпион Сибири и Дальнего Востока, и многих спортсменов знаешь. А времечко ныне серьезное. Вон недавно чечены с милицией поругались, а вчера на крыльце УВД три головы отрезанные стоят, а на них фуражки милицейские. И хоть бы что бандитам, потому что покровители у них там, на­верху. И тоже недавно: остановилась машина у рынка, и лупят приезжие из автоматов по ларькам, и ни одного чеченца там не было, все знали заранее про акцию устрашения, и никто из них в этот день не работал. А как иначе назвать - конечно, акция! Так они места для своих людей освобождают, и скоро весь рынок заполнят. Получишь и ты оружие, и все по закону будет. Так что, не дрейфь, дружище. Сейчас борьба за порт идет, и наша задача туда пробраться, там заграница, там товар, там все отлажено годами. Ты не бойся, Виталий, - успокаивает Ланцман своего друга, - твое дело - охрана. Надо видимость создать, что мы серьезная фирма. Главное: не спасовать, дру­жище!» Как мог Филиппов отказать в помощи своему другу, когда тот помог ему и его сыну в трудную минуту? Не посмел Виталий бросить своего друга детства, Еську Картуза - так в детстве дразнили Ланцмана, - на произвол судьбы.

Со следующего дня Виталий занимается охраной своего шефа. И идут у них дела в гору, но и живут они, мягко скажем, не без проблем.

Везут Виталий с Ланцманом большие деньги, что получили за перепроданный товар... Ведь самый простой способ разбогатеть - купи самый ходовой товар и держи его на своих складах, а цена его растет не по дням, а по часам. И через неделю, или месяц он уже вдвое дороже, вот тебе и "бабки”. Но риск есть, и не малый... Вот машина дорогу перекрыла, и трое с автоматами к Виталию с Картузом идут. «Приехали, орелики! Вытряхивайтесь», - орет один из них, и автоматом по боковому стеклу. Выходят Филиппов с шефом и встают возле машины.

«А ты, урод, у меня землю жрать будешь», - кричит бандит на Виталия и автоматом в лицо тычет.

Никто не оскорблял так Филиппова, и не помнит он в ярости, как обрушил свой кулак на голову бандита. Вторая рука пере­хватила автомат, и тот оказался у Виталия. Еще миг, и швырнул он бандита навстречу другим, и тут же резанул из автомата поверх голов — лежать, суки! Те попадали ничком, где стояли. Подобрал у них Ланцман автоматы, и в машину тащит - пригодятся. А Виталий тычет лицом бандита в землю - жри, гад! Виталий страшен. Слышен скрип песка на зубах бандита и слезы текут по его крысиной морде. Но Филиппову того мало, захватил он горсть придорожной пыли, и в рожу бандиту вти­рает. И опять его рожей в грязь, жри, падаль! Плачут бандиты: поняли, что смерть рядом, что этот горилла не пожалеет их. Но тут из встречной машины ударил выстрел: это к бандитам подмога прибыла. Пуля оцарапала плечо Виталия, и вернула его к реальной угрозе. Он тут же бьет из автомата по машине. Та завиляла по дороге и стала удаляться от них. «Струсили, сволочи!» - орет Филиппов. А бандиты лежат на обочине, раскинув руки, и скулят, как щенки, понимают, что их очередь подошла. Не стал Виталий стрелять по ним: «Ваше счастье, герои, но второго раза у вас не будет, пока живите». А те плачут, что дети - спасибо! Вот тебе и бандиты... Всех жалко Филиппову, а кто его пожалеет?

Едут домой, но на душе тревожно. Башковитый Иосиф, коммерсант, уже анализирует ситуацию. Кто мог навести на них бандитов? Конечно, те, кому они продали товар. «А раз так, то давай, Виталий, к ним за деньгами и съездим». - «Какие деньги? - удивляется Филиппов. - Мы свое взяли уже». - «Еще возьмем - вскинул Иосиф. - Сейчас самое время, пока они в шоке» Глаза Ланцмана лихорадочно блестят. Приехали они к своим «партнерам» и ведут с ними беседу. «Автоматы купите - говорит Ланцман. - Мы их по дороге подобрали. Какие-то урки побросали, говорят, что вы их послали... Нас убить! Деньги!» - «Сколько?» - тихо спрашивает «партнер».

Автоматы проданы, деньги в сумках. Теперь домой...

Спит телохранитель, а пистолет на взводе: тут каждая секунда дорога, но все обошлось... А потом пошел в среде уголовников слух, что в городе есть один телохранитель, на вид горилла, зверь зверем, но справедливый.

Год прошел незаметно. У фирмы уже есть своя служба безопасности, и руководит ею Паша Пак. Хотел Ланцман, чтобы этими делами занимался Виталий, но тот отказался. И так хорошо: Иосифу нужен телохранитель, который никому, кроме него, не подчиняется. Виталий его друг, и он не предаст его, уж в этом он не сомневался. Паша Пак был молод, и работал он в паре со своим братом. Были у него и связи с уголовниками, с бандитами. Но, как ни странно, крови на братьях не было. Умели они всегда остаться в стороне, быть чистыми перед законом. Братья отсидели свое еще когда-то в молодости, и с тех пор «дружат» с законом. И с милицией тоже. Не стал бы Иосиф связываться с ними, но его фирме нужна была крыша. А Паков он знал хорошо, и верил им. А уж работники они были редкостные. Все делали с азиатской пунктуальностью и без всякой спешки, точно и хитро. Развернулась фирма во всю свою мощь, и не считаться с ней уже было нельзя. Они стали одной из богатейших фирм региона, была у нее недвижимость и за границей, и в Москве, и; конечно, на Дальнем Востоке. Вот тебе и Еська Картуз. Видно по Сеньке и шапка: столько богатства он отхватил, что и самому не верится. Но нет ничего вечного: сегодня богатый, завтра нищий. Но об этом чуть позже...

Галина любила плавать в море. И если она купалась, заплы­вала далеко, чуть ли не на милю от берега. Редкая женщина способна на такой заплыв.

Случилась с ней беда, вдали от берега... Нежится Галина в воде, и длинные ее волосы вокруг нее обвиваются: русалка, да и только! И не поняла она, как ее нога в проволоке запуталась, а та в свою очередь вокруг столба обмоталась. Колючки проволоки в тело впились. Болтает море топляк, и ноге неимоверную боль причиняет. Не может Галина высвободить ногу, и силы уже на исходе. Взмолилась Галина, просит помощи Бога, и свидетели того только море да небо.

И как не верить в чудо, если в этот момент на море начинается отлив. И неведомой силой топляк сам развернулся в воде, и нога выскользнула из пут. И пусть нога в крови, это мелочь, есть свобода, и хочется жить-жить-жить!

Выбралась русалка на берег и заплакала. Ведь столько, в душе невысказанных слов, и некому их высказать. Пришла она домой, а там, в просторной трех­комнатной квартире ждет ее дочь Наташа. Ей уже 18 лет, а сын в армии служит - взрослые дети. Рассказала Галина о своих приключениях дочери, и та уж чуть не плачет: «Ты что мама, мы без отца остались, а еще ты на тот свет торопишься!» Обнялись женщины и сидят себе вместе: хорошо им... Но ведь редко такое бывает: то работа, то дела, то что-нибудь другое, и так без конца. Между делом и отца вспомнили, ведь скоро три года, как он умер, надо съездить к нему на кладбище. И тут Наташа говорит матери: у моего знакомого парня есть друг, тот шофер, и я думаю, что проблем с поездкой не будет, мы с ним договоримся. Когда Виталию Филиппову сказали об этом, тот сразу же ответил: какие проблемы, в любое время, пожалуйста! В назначенный день и время он был на квартире у Галины Вензенко, так и состоялась их встреча. Стали они, знакомится, и Виталий представился: Виталий Филиппов. Вскинула свои черные брови женщина, и удивленно уставилась на мужчину: неужели он? Она ничего не сказала Филиппову, но украдкой стала всматриваться в черты его лица, пытаясь разобраться в его мыслях... На улице лил дождь, и сегодня ни о какой поездке на кладбище не могло быть и речи. Между прочим, Виталий спросил Галину, а давно ли умер ее муж. Она сказала, что ровно три года, как он умер. Это очень удивило гостя: «И ты все это время его поминаешь». - «А как же, - изумилась вдова,

- ведь я его всю жизнь любила. И мы с ним прожили вместе 21 год, и детей вырастили и счастливы были - редко такое бывает». Молчит Виталий, но эти слова запали ему в душу. В этот день они так и не поехали на кладбище, а поминали Виталия дома. И когда Филиппов уходил, то сказал вдове: «Я преклоняюсь перед вашей любовью и верностью. Если надо будет съездить на кладбище, то я всегда буду рад помочь вам». Он ушел, а Галина в эту ночь не спала. И только под утро она забылась тревожным сном, и снится ей ее родной Виталий. Он ничего ей не говорил, и был очень грустный. Но вот он говорит: «Ты не забыла тот сон».

Прояснился и вещий сон Виталия. Денис жил в общежитии при техникуме, так ему было, легче учится. И Виталию было желательно, чтобы сын не вникал в его дела. И вот однажды приходит Денис к отцу и говорит, что встретил земляка и кое- что узнал. И такой вид у юноши, что он вот-вот расплачется. «Что случилось?» - спрашивает его Филиппов, а сам ждет худшего. Может, на него бандиты вышли или что-нибудь в этом роде: всякого можно ожидать. Но тот говорит совсем другое. «Ты знаешь моего лучшего друга по интернату, Ваську Панкратова? Мы с ним всегда были, не разлей вода? - Да, - говорит отец, - помню его. - Мы собирались с ним и со старшими ребятами на рыбалку на своей машине ехать. Но мы уехали с тобой в Находку... И я остался жив» Вскинулся с места удивленный Виталий: «Что случилось? - Ты ведь знаешь наш восточный переезд, он за шлагбаумом. Хотели ребята перед поездом проскочить, и мотор у них заглох, или они от страха сами растерялись. Так их всех по шпалам размазало, метров сто машину тащило - ужас!»

Обнял Виталий сына, а у самого слезы на глазах: «Сыночек ты мой! Есть Господь Бог на земле, и ему хочу сказать я спасибо! Спасибо! - Папа, ты что, знал про это, и поэтому мы уехали? Ведь так получается? - Да, сынок! Я знал, что тебя надо спасать. Но как все будет, я не ведал, только сейчас все прояснилось» Подумал отец и говорит сыну: «Думаю, что не будет большого греха, если я тебе расскажу свой сон, а урок тебе будет полезный, ведь тебе еще жить, да жить» И сидят двое Филипповых, отец и сын, и беседуют по душам.

Стал частым гостем Филиппов в квартире Галины Вензенко. Она работала в пошивочном ателье, и уже не один раз он под­возил ее на своей машине домой. Постепенно они узнали друг друга. И она уже ни сколько не сомневалась, что это ее Виталий.

И когда он обнял ее, она не отстранилась, а еще сильнее прижалась к нему. «Я тебя ждала три года, я думала о тебе» Виталий ничего не понял, и уже когда они отдыхали в постели после охватившей их страсти, Галина все ему рассказала. Не думал Филиппов, что попадет в такой серьезный переплет, но и не испугался. «Наверное, я и есть тот Виталий, раз мне никуда бежать не хочется, - и прижал к себе радостную женщину. - Судьба!» И Денис стал заходить в гости к Вензенко, и посте­пенно все стало на свои места. А там и сын Галины Юрий пришел из армии, и он удивился столь большим переменам в жизни их семьи. Но значит: так надо, ведь жизнь не останав­ливается ни на минуту. И главное, что его родного отца не забыли, а наоборот, вспоминали с большим уважением, а сыну это очень, и очень приятно.

Ничего не говорил Филиппов Галине о своей работе - шофер, и не более. Не хотел он зря беспокоить женщину, ставшую родной, самой близкой на всем белом свете. Но время работало против Виталия, и он скоро убедился в этом. Крепко взялись за свою работу братья Паки, Андрей и Паша. Они стали неза­менимыми людьми, ближайшими советчиками и друзьями шефа. И очень скоро получилось так, что они уже сами вели все дела, а Ланцман оставался как бы в стороне. Ему это было вроде бы выгодно, но в то же время он кружил по краю ямы, которую ему вырыли братья. И он угодил туда, чего и следовало ожидать. Где Ланцман сделал неисправимую ошибку, Виталий не знал, но последствия были серьезные, такие, что Иосифу пришлось ехать за границу, спрятаться от своих друзей по бизнесу. Ему очень хотелось жить, и все, что было нажито таким непосильным трудом, перешло в чужие руки, по большей части братьям Пак. И только то, что было за границей, и осталось Ланцману. Там добра было немало, и хватало бизнесмену до конца его жизни. Филиппов провожал своего шефа на самолет. «Я тебя не забуду, - говорил друг его детства Еська Картуз. - Ты у меня один и остался, только ты меня и не предал. На, держи! - и сунул Виталию пачку денег. - Тут немного, но на первое время тебе хватит, а потом я тебе еще помогу». Он сдержал свое слово и присылал иногда Виталию деньги и письма. Но это ничего не решало, ведь Филиппов потерял работу. Около года он болтался без работы. Звали его к себе уголовники.

И работа у них была высокооплачиваемая, и даже гарантии были, что тебя будут поддерживать деньгами: и в тюрьме, и на воле, везде твой счет будет расти. Но это капкан, из которого не выбраться, избавить от него может только смерть.

И вот однажды в письме Иосиф написал Виталию: «Я вос­хищаюсь твоей преданностью. Ты очень честный человек. Но если тебе братья предложат работу, то ты иди к ним, я не обижусь. Я ведь понимаю, что того, что я тебе присылаю, этого мало. Но и у меня трудности, ты сам все прекрасно знаешь, так что действуй по обстоятельствам. Твой друг Иосиф»

Прочитал это письмо Виталий и подумал: вроде бы все правильно написано, но и кланяться братьям тоже не хочется. И отложил Виталий письмо в сторону, пусть лежит.

А через пару дней стучатся к нему в дверь, а за порогом

стоит Паша Пак. Остолбенел Виталий, и слова сказать не может, а гость радостно улыбается: «Так и будешь за дверью дер­жать?» Сели они за стол и смотрят друг на друга. «Что Виталик, трудно тебе? - спрашивает гость у хозяина, а сам рас­сматривает скудную обстановку квартиры. - Немного ты заработал у Еськи». И тут же достает пачку баксов: «Здесь тысяча. Бери, для поддержки штанов хватит. А завтра, если надумаешь работать у меня, жду тебя в офисе, там обо всем и поговорим». Встал Паша из-за стола и пошел из квартиры, охрана за ним.

Не было у Виталия выбора: утром он был в кабинете у хозяи­на фирмы. Пак был одет с иголочки, сиял белизной его идеаль­ный костюм.

«Я думал - говорит хозяин, - что ты приедешь ко мне на поклон, но ты не пришел. Молодец! Послушай, я хочу, чтобы ты стал телохранителем моего сына Игната - ему 12 лет». Не удивился Филиппов тому, что сына Пака зовут Игнат, ведь мать мальчика была украинка, хорошая и красивая женщина. И, несомненно, Паша любил свою жену, и назвал так своего сына. А бизнесмен продолжал дальше: «У меня нет никого дороже, чем сын. И охранять его должен только такой человек, как ты, Виталий. Я ничего для тебя не пожалею, но ты должен сохра­нить моего сына. Ты ведь знаешь, какие сейчас времена, и мои соперники пойдут на все, чтобы достать меня. Ответь, пожалуйста, ты готов пожертвовать своей жизнью, ради жизни моего сына?» И сидит Паша и смотрит в глаза Филиппова, не мигая. Малейший подвох учует, он хищник до мозга костей. Выдержал Виталий его взгляд и говорит: «Я только одно могу обещать, что я вашего сына никогда не брошу в трудную минуту, и никуда не сбегу от опасности, а говорить красивые обещания не могу».

Так и стал Филиппов опять телохранителем. Он никому не подчинялся, кроме Паши, и это его устраивало. Были и у Ксении Ивановны свои причуды, но на Виталия она никогда не давила. Видать, и у нее с мужем был серьезный разговор на эту тему.

Игнат быстро привязался к Филиппову, и вскоре тот приобщил ребенка к занятиям спортом, их часто можно было видеть в спортзале. Радовало родителей, что их ребенок крепнет на глазах. Игнат говорил им: «Я буду таким, как дядя Виталий: сильным, и тоже буду чемпионом. А умный буду, как папа, и

как мама тоже». Смеются родители - дипломат растет! А Галина радовалась за Филиппова: наконец-то ожил мужик, а то совсем руки опустил, а сейчас орел, да и только! Целует ее Виталий: умница ты моя, и для нас солнце светит. Хорошо им...

Искупались в море Ксения со своим сыном. Это была одна из ее причуд: любовь к морю. Чуть что, едет она с сыном в свою любимую бухточку, и нежатся они там, в море, да на песочке балуются. Не нравилось Виталию это диковатое место, хоть и красивое оно, но очень опасное, будто и созданное для засад. И в этот раз только все сели в машину, чтобы ехать домой, как на встречу им джип вылетает. Почувствовал тело­хранитель что-то неладное и кричит пассажирам: ложись! Попадали Ксения с сыном на заднем сидении, а уже пули защелкали по обшивке машины. Перекрыл джип узкую доро­гу, и не разъехаться им, как в бутылке и закупорил. Видит Филиппов, что плохо дело. И таранил бы он этот джип, но не один он, рисковать чужими жизнями не имеет права. И не знает, телохранитель, какие чувства им движут, наверное, чувства зверя, запертого в клетке, и ищущего выход. И еще какие-то обостренные чувства, неведомые человеку. А Виталий уже зверь, и его уже ничего не остановит ради спасения чужих жизней, даже пуля. Работает мотор, дверца их машины откры­лась настежь. Телохранитель метнулся к джипу, как медведь к своему врагу, весь яростный и страшный в своем гневе. А медведь и под выстрел успевает разделаться с охотником. Он ужасен, этот исполин... И в панике в упор бьет по Виталию из пистолета один из бандитов. Их трое, двое уже заметались в салоне, они в страхе. Но ни одна пуля не попала в Виталия, ведь бывает же такое. Навалился Филиппов грудью на машину и с диким ревом начал переворачивать джип. Скоро джип кувыркнулся с дороги - путь свободен. Один прыжок и он в своей машине. Вывел Виталий ее из узкого места, но далеко не уехал. Душа кипела его от ярости, ему нужен был выход всей его бешеной энергии, и он метнулся снова к джипу. По ходу одного бандита он прихлопнул дверцей, второго ударил об машину. Третий еще не вылез, а ярость не уменьшалась. И тут Филиппов услышал, как течет бензин из бака, и выход был найден. Зажег зажигалку и очарованно какое-то время смотрел на пламя. «Вот она, стихия - что сильнее вас, паразиты». - «Не - на - до!» - орет один из бандитов. Он уже понял, что задумал этот страшный человек. Но поздно: зажигалка упала в траву, и пламя метнулось к машине. Ужас овладел бандитами. Но Виталий не видел их лиц. Они уже никак не интересовали его. Он плавно нажал на газ, и двинул машину в сторону дома. Скоро послышался глухой взрыв, это взорвался бензобак, и крики бандитов. Но все это оставалось где-то там, за кадром, а впереди была полоска моря и дорога к городу, что утопал в зелени.

Звонит начальник милиции Изуитов лидеру чеченской группировки Саиду: хоть открыто и не корешили они, но друг друга уважали. «Дорогой, что у тебя там за шум у моря был со стрельбой, а я ничего не знаю. Не хорошо! Мы с тобой так не договаривались!»

Конечно, все у них было схвачено-повязано, один организм.

Удивился Саид: «И я ничего не знаю. Но ты не переживай, дорогой, к вечеру вся информация будет у тебя». А Саиду и самому интересно, кто же посмел устраивать разборки, да еще и на чужой территории, а порт и вся прибрежная территория всегда под контролем у чеченцев были. Через час он уже владел всей информацией об этом деле на 90 процентов, а через два часа у Саида в гостях были руководители других группировок. И Дергайло, вожак всех уголовников, уже держал ответ перед всем сообществом. Пришлось ему раскрывать все свои карты, ведь промашка у них вышла. Деньги они взяли, а дело не сделали. Не взяли они в заложники мать и сына, как просил заказчик, и Филиппов цел. Короче, обгадились они со всех сторон, да еще на чужой территории. А когда Саид узнал, что телохранитель перевернул машину с бандитами, иначе он их не называл, и поджог ее вместе с отморозками, то не скрывал своей радости: «Молодец! Настоящий джигит: как лев, защищал женщину и ребенка - молодец! Сход постановил выдать фамилию заказчика этого грязного дела братьям Пак, и пусть те сами защищают свои интересы. А Дергайло пришлось, повинится перед Саидом, и задобрить его честью, которая составляла три четвертых от всей выручки. «Справедливо?» «Да! - ответили все собравшиеся. - Напакостил - отвечай!»

Вечером Саид звонит начальнику милиции: «Извини, доро­гой, что побеспокоил тебя. На побережье уголовники небольшой пикничок устроили с шашлыками, а стреляли так, для куража. Сам знаешь, перепили немного, и голова дурная. Все винов­ные наказаны, так что, дорогой, извини, всегда рад помочь хорошим людям - извини!» Закончил говорить по телефону Саид и тут же: «Ах ты, ишак беременный! И ты спокойно жить хочешь, шакал тебе друг, и мать твоя волчица!»

Не знает, как радоваться такому счастью Паша Пак: и жена его цела и сыночек! «Виталий, я в долгу перед тобой. Ничего не пожалею, молодец! Ты только подожди немного: сейчас вот с заказчиком разберёмся, и всё утрясётся!» Три машины с вооружёнными людьми летят к офису конкурента на разборки. Там уже знают, что карта их бита, и решение сообщества в силе. Через час подписаны все необходимые документы на мировую, потери большие, но это жизнь. Но и тут не финал, умеет Паша дела вести! И говорит он своему конкуренту: «Мы все с тобой завершили, но не совсем. Забыли мы про Филиппова, телохранителя моего, ведь тот жизнью рисковал, только чудом остался жив человек. Так что давай, господин Беридзе, отпи­ши ему один из своих домиков, а то их у тебя по городу очень много развелось, а человек бедствует, в хибаре живёт - непорядок это». Бледнеет Беридзе, неудавшийся похититель, но деваться некуда и жить хочется. «Это последняя бумага, что я должен подписать?» - спрашивает он Пашу. Тот кивает головой. Восточные люди, они внешне любезны друг перед другом, но в сердце лёд, и даже смерть не растопит его.

Через минуту адвокат оформлял все документы на дом, на имя господина Филиппова Виталия Петровича.

Держит телохранитель в руках бумагу на дом - его дом. И даже не верится Виталию, что такое может быть. Ведь особняк стоит, чуть ли не на берегу моря и там двести шестьдесят квадратных метров жилой площади, не считая гаражей и подсобных помещений. Это не дом - дворец. Улыбается Паша Пак, он очень доволен, что угодил Филиппову и чисто по-человечески говорит ему: «Спасибо, друг!» А Виталий, кажется, проглотил язык и не знает, что ответить Паку, но тот понимает его и довольный уходит.

Уже через час Филиппов был у Галины дома. Та видит, что он такой счастливый, и тоже улыбается. А когда прочитала все бумаги, подтверждающие права хозяина, то есть Виталия, на владение домом, то ахнула - вот чудеса, даже не верится!

Тут и дети собрались и тоже удивляются - вот это хоромы!

Денис уже окончил техникум и работает у Пака, хотя мог и

дальше учиться. Учился он отлично, и были у него рекомен­дации в институт, что находится во Владивостоке, но не хочет парень. И отец не стал его заставлять, пусть сам думает. И Юрий на хорошей работе, и Наташа, короче говоря, все устроились. И уже через час они едут смотреть дом - радостно им. Конечно, дом им очень понравился, это не то слово. Человеку ведь не надо много, душа его радуется, и он счастлив. А тут столько счастливых людей сразу, и всем хочется сделать что-то ещё хорошее. И Виталий, немного помявшись, решил высказаться: «Немного внимания!» И когда дети притихли, Филиппов продолжил свою речь: «Я думаю, что более подходящей минуты, чтобы высказаться у меня вряд ли будет, но это очень и очень важно», - и затих бедный, совсем оробел богатырь. Но нашёл в себе силы продолжить: «Галина, выходи за меня замуж!» На одну минуту все опешили, но дети быстро пришли в себя: «Ура! Ура!» А Галина, премилая вдовушка, чуть не расплакалась: «Я так счастлива, Виталик!» Сбились все они в одну стайку, что воробушки, и сказать им уже нечего, да и зачем слова...

Не хотели пышности Филипповы, но свадьба получилась большая. Весь ресторан закупили братья Пак, Паша и Андрей, и гостей там было премного. И братья не зря раскошеливались, большие люди там были, и вроде мировой у них получилось. Лучше спокойно жить с соседями, чем в постоянной грызне, а тут и повод есть. «Эх, свадьба, свадьба, свадьба - пела и пля­сала ...», - звучала песня. И все были рады и подпевали и пританцовывали, все стали родными и близкими. А тут и Саид со своими телохранителями появился. Тихо стало в зале, и даже музыка смолкла: «Я пришёл на эту свадьбу, чтобы поздра­вить молодых. Я очень уважаю Виталия, он благороднейший человек! Настоящий джигит! Пусть ваша жизнь будет долгой и счастливой. Вот тебе вино, ему больше ста лет и вы столько живите!» Все взорвались овациями - весь зал. «И какой джигит без коня? - вот тебе ключи от машины, дорогой!» И опять буря оваций, но и это еще не всё. Улыбается Саид и пять тысяч долларов передаёт Филипповым - это вам! Все улыбаются. Кто-то крикнул: «Ура Саиду!» А тот крикнул: «Ну, кто больше?» И полетели деньги к молодым со всех сторон, ловите голуби! Замерли Виталий с Галиной, а бумажки летят и летят, и нет им счету. Но и это не всё, берёт слово Паша Пак: «Мы деньгами не богаты, но тоже не лыком шиты - коробку в зал!» И тащат его люди цветную коробку. Открывают её, а там бабочки тропические невиданной красоты. Увидели они свет и к верху взлетают.

Замирает сердце от такого зрелища, и в центре его Виталий с Галиной стоят. А бабочки садятся на них, и ещё красивее молодые. Чудеса, да и только - так до утра продолжалось веселье...

Около года прожили Филипповы в новом доме, и вроде всё у них ладится, но не весел хозяин, что-то гнетёт его. Видит это супруга и спрашивает Виталия: «Ты от чего грустный такой? Поделись со мной своей печалью». Оторопел супруг от таких слов, вроде простые они, но очень душевные, и решил выска­заться. «Домой надо уезжать, что-то там не ладится, с тётей Машей. Чуть не каждую ночь снится мне и зовет меня, всё пить просит. У меня никого нет на свете дороже, чем она. Тётя осталась жить с дочкой, но та такая непутёвая, что на неё надеяться нельзя, муж у неё такой же - бич. Я думаю, что надо уезжать отсюда, а то душа разрывается на части от таких снов».

Молчит Галина, не знает что сказать, ведь ей придется на чужбину ехать, а потом решилась: «Я с тобой, Виталик, хоть на край света, ты судьба моя. И что суждено тебе испытать на этом свете, мы испытаем вдвоем». Обнял Виталик жену свою, и у него увлажнились глаза, так и замерли они в объятиях. «А как же дом? Что с ним будем делать?» - спросила Галина. «Не жили мы богато, нечего и начинать, да и на чужом горе счастье не построишь, а тут каждый кирпич слезы, - тяжело мне здесь. И денег мне этих не надо, у меня такое ощущение, что в крови они», - и замолчал Виталий. В этот день поздно легли супруги спать, все говорили и говорили. А их дети по-разному вос­приняли такую новость. Денис сразу сказал: «Я с вами: домой меня тянет». А Наталья и Юрий задумались: «Ты нас бросаешь, мама?» Засмущалась Галина: «Ну что вы, дети, ведь вы уже взрослые. И квартиру я вам оставляю, и все что мы нажили, ведь у вас своя дорога. И Виталия я не брошу: пропадет он без меня. А с отцом вашим я сама поговорю. Завтра я буду на кладбище, там и решу с ним этот вопрос, он простит меня». Как сказала Галина, так и сделала. Утром отвез Виталий Галину с дочерью на кладбище, и они пошли проведать отца. Долго

77

они там были, Виталий уже начал было волноваться, но вот и они показались. Сели они в машину и молча поехали домой никто не о чем не спрашивал, каждый думал о своем...

Братья Паки были в шоке. «Виталий, ты что - разве тебе плохо с нами?!» И Виталий рассказал им все, как есть. Выслу­шали его Паша с Андреем и нечего не отвечают. Затем Паша и говорит: «Ты правильно решил, дружище, по нас тюрьма плачет, а ты человек честный - езжай домой. А если дом будешь продавать, то продай моей племяннице, та и купит его. Я и сам хотел это предложить, но не мог осмелиться. Сколько ты просишь за дом», - спросил Паша. «Недорого, двадцать тысяч долларов», - ответил Виталий. «Да это действительно не много, - согласились братья. - Сегодня же нотариус оформит все документы на племянницу. А вы живите, пока не уедете - договорились?» - «Спасибо, - ответил Виталий. - Только деньги вперед!» Все рассмеялись: коммерция есть коммерция! Полу­чил Виталий деньги и в тягость они ему. Они тяжелые и какие- то грязные, так и хочется руки помыть... Он посадил Галю в машину, завел мотор, поехал. «Галя, я как-то встретил одного хорошего человека, он директор детского дома. Он был у братьев и просил у них помощи. Детям в детдоме есть нечего. Государству они не нужны. Ведь воры 'кругом, говорил этот директор. Но ничего они не дали ему, ни один бизнесмен его не понял - дескать, у нас каждая копейка на счету. Но все это ложь, они утопают в роскоши, они обогащаются, а дети гибнут. Жестокий мир с обманом и пустотой, там нету места для души: хапать, хапать, хапать - пока не сдохнешь». Замолчал Филиппов. И дальше уже ехали молча.

Директор Петрушин встретил их настороженно. Честный человек, он болен от обмана и несправедливости в мире, и вид его жалок. Его высокий лоб устрашал пожелтевшей кожей, а лицо неприятно удивляло глубоко запавшими глазами. Он заговорил: «Вчера приезжали какие-то дельцы и покупали здание. А детей куда? Но им все равно. Что творится! Извините, это к вам не относится». Опустил голову этот худой и весь седой человек. «Сколько он еще протянет на этом свете? - думает Филиппов. - Немного, это факт». Вздохнул Виталий и вымолвил: «Я помню вас, вы приходили как-то в офис за деньгами, и вам отказали». - «Мне везде отказали, - тихо поправил Виталия Петрушин. «Я вам деньги принес, двадцать пять тысяч долларов, это плата за мой дом, который я продал. Все бумаги у меня, надо их оформить, а деньги детям. Юрист с нами, так что проблем не будет, я бы их и так отдал Вам, потому что Вам я верю. Но ведь и с меня спросят - где деньги? И докажи потом что ты их отдал детям - ни за что не поверят. Такие законы у нас. Все против человека».

Молчит Галя, и директор ничего не понимает, того и гляди, ему плохо будет. А Галя спокойна. Раз Виталий решил, то пусть так и будет, ведь мужа уважать надо, и беречь надо, а жизнь и так коротка.

Сделали Филипповы доброе дело и легче у них на душе, а Виталий прямо сияет. «Ты знаешь, Галя, мне так легко стало. А то сплю я и не высыпаюсь. Всякие сны плохие снятся. И даже, что умираю я. Я даже себе надпись на надгробие придумал - ведь надо же! Ты послушай женушка:

Я прожил жизнь, как только мог,

Мои года прошли.

И пусть судьей мне будет Бог!

. Ну, как? - смеется Филиппов. - А теперь и жить хочется». - «Глупенький ты! - тоже улыбается Галина. - Мы только жить начали, не торопись умирать, дорогой!»

Даже не предполагал Филиппов, что с ним захочет проститься Саид. Ведь кто он для него - мелкая сошка. Но оказалось, что это не так. Звонит ему Саид: «Я слышал, дорогой, что ты уезжаешь, и не хочешь со мной проститься - нехорошо! Так друзья не поступают. Я жду тебя, приезжай немедленно!» Удивился Виталий, но съездить надо бы.

Телохранитель Саида Рустам тепло поздоровался с Филипповым: «Я рад тебя видеть, проходи». Саид ждал Филиппова, на столике стояла бутылка коньяка, вино и фрукты. Он сам поднялся навстречу Виталию, обнял его за плечи: «Я заждался тебя, дорогой». Лицо его было очень приветливо, и теперь сомневаться в искренности Саида не приходилось. «Садись, дорогой, и угощайся. Ты у меня гость!» Ничего не надо Саиду от Филиппова, ему только нужно поговорить с хорошим человеком, а это для горца, уже очень много значит. Седая шевелюра разметалась на его гордой голове, и Саид пригладил её рукой: «Давай выпьем!» Они выпили по рюмочке дорогого коньяку, и смотрят друг на друга. И сразу Саид стал как обычный простой человек. Плечи его поникли от усталости, и вокруг глаз появились морщинки, которые придавали его лицу особую доброту. «Ты думаешь, я всегда был такой? Я был учителем в школе и преподавал в старших классах. Я учил всех жить честно и делать людям добро. И сейчас я учу, но только другому. Я сейчас ничего не говорю, но то, что я делаю, это плохо. И меня жизнь учит, как и всех, но ещё строже, я знаю, что ты отдал деньги за свой дом в детский дом. Ты молодец! Ты настоящий джигит! Я завидую тебе хорошей завистью. Я даже не могу сделать и этого, ведь меня никто не поймет, ни свои люди, ни чужие. У меня со всех сторон враги. Спасибо тебе, что позаботился о детях, они для меня всегда дети, но мне нет дороги назад». Его голос дрогнул и Саид сразу сильно постарел, но это было всего одно мгновение, и он снова - вожак абреков. Гордо вскинул свою красивую голову, расправил плечи, лицо стало бесстрастным. «Я знаю, что ты денег не возьмешь, я подарю тебе бочонок вина - ему цены нет. От меня подарок! Вспомни Саида хорошим словом и для меня этого достаточно. И ещё! Если в дороге к тебе кто-нибудь будет цепляться, можешь сослаться на меня, я тебе всегда помогу. И вот тебе номер телефона, ты для меня гость. И милиции не бойся, и там есть свои люди». Они пожали друг другу руки и попрощались уже навсегда... Через пол года Саида застрелили прямо на пороге его дома. От взрыва гранаты погиб Рустам и ещё два телохранителя. Но Виталий об этом узнает из прессы. Он нальет себе стакан вина из бочонка. И почувствует всю теплоту напитка. Оно жило и хранило тепло годами. Наверное, и Саид где-то в душе никогда не умирал, а был всегда честным, добрым и искренним, как это вино. «Пусть земля тебе будет пухом, и пусть душа твоя, Саид, отдохнет от нашей бренной жизни», - Виталий выпил стакан и снова налил...

Домой ехали на двух машинах. На одной Денис, на другой Виталий с Галиной. Галина думала о своих детях, а Виталий о родной тете. Галина оставила детям квартиру и машину, и все, что они с мужем нажили. Но разве дело только в барахле? И часть ее души, наверно осталась в Находке. А Виталий рвался домой - скорее!

Ему опять снилась тетя, она жаловалась ему: меня не кормят, и пить не дают, сыночек ты мой. А потом весело, как в детстве:

«Виталик, пойдем купаться, там много воды, Икура разлилась, и радуга там на полнеба». И видит Виталий радугу, как в детстве, -и просыпается.

...На улице темнело, летний день угасал, а на небе еще плескались всполохи вечерней зари. Филипповы остановились у старого двухэтажного дома у квартиры, что когда-то была матери Виталия. Галина здесь не жила, но ключ оказался на месте. Все запылилось, и видно было, что хозяйка здесь редко бывала. Просто держала квартиру, а для чего, и сама не знала. Виталий сидел и думал, идти к тете или не идти, ведь полночь уже. И решил дождаться утра и не тревожить родную душу. В восемь часов утра с дорогими подарками Филипповы уже были у тети. Изгородь обветшала, дом осел в землю, а верный Полкан сдох, только цепь болталась на будке. Все в запустении и беспорядке. Тревожно на душе у Филиппова, а тут еще эта пустота во дворе, эти сиротливые окна и поникшие листья деревьев из сада. Все отпечаталось в мозгу Виталия. И он толкнул дверь в дом. Тетя лежала мертвая на кровати, вся желтая и невесомая. С разметавшимися седыми волосами и с широко открытыми глазами. Она до последней минуты ждала своего Виталика. И протез стоял возле кровати, будто она собиралась идти ему навстречу. Он сразу упал, как только появился Филиппов. Будто бы шагнул к нему. Все вздрогнули, две старушки и Елена с Бутыльковым. Елена выглядит, как смерть, только что без косы, так она постарела и почернела. Бутыльков съежился, будто от удара. «Виталик приехал!» - охнула Елена и двинулась навстречу к нему, но он отстранился. «Пять лет я к тебе шел, дорогая моя тетя!» Плачет Виталий и рука поправляет седые тётины волосы, они неухожены, они жесткие и хрупкие, как характер этого человека, она всегда была доброй, добрее всех на свете, видно, жизнь ее и доконала. Виталий прикрыл ее глаза. «Я здесь, тетя, ты отдохни, я рядом», - и плачет навзрыд. «Она умерла всего пару часов назад», - говорит ему соседка. «Она тяжело умирала и тебя ждала», - тихо продолжает старушка. Елена с Бутыльковым вышли на улицу, будто по делам, они явно чего-то боялись. «Она почти не кормила Марию, - говорит бабушка. - Попить и то с трудом допро­сишься, совести у нее нету. И тот ирод такой же, только пить да жрать. Я старая уже и что могу сделать, коль сама одной ногой в могиле стою?» - и тоже плачет, бедная, тяжело ей.

Хоронили Марию Игнатьевну на высоком месте. Было очень много народу, и между людьми как тени мельтешили Елена с Бутыльковым. Не утерпел Виталий, и когда он прощался с тетей, то сорвалось с его уст в адрес Елены: «Это ты здесь должна лежать, а не она! Ей жить да жить надо, таких людей, как она, мало!» Ничего не сказала Елена, вроде бы она что-то стала понимать. Казалось, что и до нее дошла вся трагедия смерти ее матери.

.. .Елена умрет ровно через год, ляжет рядом с матерью, их помирила смерть. Но Виталий так и не простил ей жестокости, и сердце его всегда закипает от гнева - такого человека загубила!

Скоро Виталий купил себе добротный двухэтажный дом с большим участком, переделал его в современном стиле. И зажили Филипповы счастливо, как и хотелось им. Денис уехал за границу, жил там и служил в армии. Изредка он приез­жает в гости к отцу, чтобы отдохнуть от работы, проще сказать, для души.

И всё было бы как обычно у Филипповых, если бы не одно «но»! Вызывают Филиппова в мэрию города и вручают ему письмо от Карла Шульца. Сына того Иогана Шульца, что был в плену, здесь у нас после войны, и хотел сделать операцию маленькому Виталику. И только случай помешал этому или рок.

«Здравствуйте, господин Филиппов! Мой отец до последнего дня очень жалел, что не смог сделать вам операцию, помешала ваша болезнь ещё в раннем детстве. Когда не стало моего отца, я понял, что надо выполнить его волю. Хотя он прямо и не просил меня об этом, но он желал этого. Я тоже врач, известный в Европе, профессор, специалист по таким болезням, и хочу завершить дело отца. Я жду вас в гости. Я нашёл вас через всемирную организацию Красного Креста. Я там не последний человек. Все расходы на проезд, проживание и операцию будут оплачены этой организацией - приезжайте!

С уважением к вам, Карл Шульц»

А дальше - номер телефона и адрес. Виталию уже за пятьдесят, и тут такая задача. Сидят Филипповы и думают, что делать. «Ехать надо, ведь человек ждёт тебя», - говорит Галя. - Я не верю, что всё это правда, как в сказке всё. Но ехать

надо. Пусть это действительно сказка. На душе радостно, есть же добрые люди на свете, есть!»

И под впечатлением этого события Виталий пишет стихи своей жене Галине:

Я тебе подарю все весенние розы,

Положив своё сердце в ладони твои

Помолюсь в небеса Всемогущему Богу

Ради нашей большой бесконечной любви.

Сколько в жизни твоей будет праздников счастья

Не известно, мой друг, ни тебе, никому.

Пусть цыганка всерьёз погадает на картах:

Может, выпадет жизнь, будем верить в судьбу.

Ведь уже на краю, на краю горизонта

Догорает последний с тобою закат.

А чтобы взгляд не обжечь, мы закроем глаза,

Ты прости мне, жена, если чем-то обидел.

Помню только любовь да простые слова,

Я хорошую жизнь лишь с тобою увидел,

Будем жить, милый друг, до святого конца.

Ну, вот и всё. Будьте счастливы и здоровы, Виталий и Галина!

27.06.2005г.

Другие произведения автора:

КЛУБНИКА С ГРИБАМИ

К истокам души часть 7

Мои забытые сказания. Поверь в любовь