Новые
Меню
10
Он ехал, уткнувшись глазами в дорогу, а мысли рисовали картину их встречи. Она откроет двери и, возможно, уставшая, обернёт его своей нежностью. И тишина в доме излечит их от разлуки. Такая тишина, в которой слышен шум ветра, поющий свою мелодию на крыше. Нежно так, с подсвистом, переходя то на высокие, то на низкие тона. Видимо, в зависимости от порыва. На ночь она зашторит окна и будет отражаться в зеркале в ночной рубашке, расчёсывая длинные волосы. Она не отодвинется от него ночью на край, и под утро тихо засопит под боком.
Скоро осень... Всё замрёт и замёрзнет, листва облетит с деревьев и плавно уляжется на крышу её дома. Зацепившись там, она не захочет слетать вниз и из последних сил будет сопротивляться ветру. Во дворе будет пустынно, а в комнате моей хозяйки будет тепло и тихо. И ты, наконец, поймёшь, что в слякоть и особенно зимой тебе трудно будет добраться сюда. И ты зависнешь в этом холоде, дожидаясь оттепели и следующего лета. Мечты... Суждено ли им сбыться?.. И колокольчиков больше нет, отцвели и высохли. И ты своими думами загнал себя в тупик.
- Господи... Приехал. А я стою каждый вечер у иконы и вымаливаю тебя. Собираю разные слова, и опять прошу. Смотрю на зажжённую свечу, и прошу... И ты услышал.
- Как я мог не приехать? Я же обещал.
- А я живу и не живу. Плыву, как наша речка по течению. А куда, и сама не знаю.
- А я смотрел каждый вечер в окно, и чувство такое было - то ли ты меня бросила, то ли я тебя оставил.
- Пусто теперь в доме, во всех углах тишина, - она грустно скривила губы. - Я сижу вечерами, вяжу и пою, что в голову взбредёт.
- И комаров не слышно в доме? - он улыбнулся. - Помнишь, однажды ночью мы гоняли особо вредного? Он не давал нам уснуть.
- Помню.
- Улюшка... Позови меня в баню.
- Позову.
- Ты будешь сидеть на полке, на распаренном берёзовом венике, мягкая и горячая от банного тепла. А я буду поливать тебя водой с запахом смородины.
- Да?..
- Да... Твои мокрые волосы улягутся на грудь. Ты будешь сидеть с закрытыми глазами, а по лицу будут скользить маленькие ручейки воды.
- Да?..
- Да... А я буду лить и лить... И всё это под музыку.
- А если я открою глаза и спрошу, что это за музыка?
- Я закрою твои глаза губами и отвечу, что это адажио.
- А если я не выдержу и захочу прижаться своими губами к твоим?
- Это уже женское коварство. Ты испытываешь мужчину на слабость.
- Я тихонько, чуть слышно. Губами по щеке... И к глазам... Чтобы забрать твою печаль. И чтобы ты чувствовал моё дыхание.
- Тогда я не выдержу.
- А я и не хочу, чтобы ты выдержал. А ты скрипочку привёз?
- Да. Она будет потом, ночью. А сейчас...
- А сейчас... - перебила она. - Я ужасно соскучилась.
После бани они сидели за столиком под поникшей черёмухой, роняющей редкие пожелтевшие листья, и пили чай с мёдом. Ранний августовский вечер, безоблачный и прозрачный, без ветерка и с заметной свежестью близкой осени. И ещё с запахом мокрой опавшей листвы. И настроение такое же, предосеннее. Он набросил на плечи свитер: разогретое в бане тело ощутимо чувствовало вечернюю прохладу. Ульяна, укутав мокрые волосы в полотенце, бросала вдаль задумчивый взгляд. Он чувствовал в ней заметную тревогу с затаённой надеждой в глазах.
- Уля... Хочешь, я брошу всё и приеду к тебе.
- Что ты тут делать будешь?
- У вас недалеко райцентр. Там есть музыкальная школа. Могу там преподавать.
- О чём ты говоришь? И здесь не найдёшь, и там потеряешь
- Живут ведь не только хлебом, - он повернулся. - Я не могу смотреть в твои пустые глаза.
- Пей чай. Он горячий, не обожгись.
- У тебя даже уголки губ опустились.
- Я проснусь завтра с улыбкой, - она повернулась и вдруг сказала: - Вот, почему я о главном молчала? Да потому... И ты об этом можешь помолчать.
- Помолчать-то можно. Но потом всё равно придётся говорить, - он посмотрел пристально, прямо в глаза, стараясь заглянуть в её тревогу. - Ты не из тех, кто стыдится откровения.
- Да, это обо мне, - она не отвела глаза, разрешая потрогать их глубину. - Нашёл же ты свою золушку. Огород, курочки... Будь они неладны.
Чуть позднее, послушав вечерних сверчков, они ушли в дом.
Они сидели за столом друг против друга. Сидели долго, в сумерках до самой ночи, не зажигая огня. Говорили ни о чём: о его делах в городе, о её делах здесь, и темы разговоров случались как-то сами по себе. Он держал её ладони в своих и чувствовал, как они подрагивают. Как крылья у бабочки. Волнуется и ждёт... И её нельзя до конца понять, она бывает разной. Не сердитая, когда сердится. Доверчивая - словно живой водой умылся. Простая и обыкновенная - таких пожизненно замуж хотят. Единственное, чего в ней нет, так это надменной холодности. Впрочем, это есть только у гордых женщин на высоких туфлях и в дорогих платьях, и непременно с запахом благородного парфюма.
- Я знаю, ты ждёшь подходящий момент, чтобы начать. И это для тебя важно, - Ульяна посмотрела в окно. - Я тоже замерла и жду.
- Сейчас... Я сегодня отпою твою пустоту. И тишину, в которой ты искала спасение.
Ульяна щёлкнула выключателем, и комнату залил слабый рассеянный свет от люстры. Достав из сумки скрипку, он положил её на стол. У музыкантов так бывает, что на каком-то клеточном уровне память быстро восстанавливает чувственное состояние и способность к воспроизведению музыки. Посидев немного, он взглянул на Ульяну.
- Ты только молчи. В музыке так... Пусть она звучит для нас, а не мы для неё. Ты просто слушай, - он помолчал, собираясь с мыслями. - Классическая музыка звучит иногда трогательно и нежно. Она плачет, а вместе с ней плачет наша душа. Музыка обнажает движение души, достаёт до последних её струн. Она проникает в глубины подсознания. Играя, музыкант не может допустить ни одного потерянного и пустого звука. Только техника и красивый технический кураж.
- Как я далека от этого. Но я услышала тебя.
- Такие вещи можно не услышать через динамики. Так не воспринимается разнообразие звучания. Желательно - зал и живой звук. Хотя, не все люди могут попасть в зал, и для них существуют записи и концерты на телевидении, - он улыбнулся. - Ты прости, что я затягиваю немного. Я просто настраиваюсь. Сегодня ты мой зритель, и это мне дорого.
- Я не тороплю. У нас ночь впереди.
- Спасибо... Работа музыканта - это сложный вид занятий. Это каждодневный труд, физически и психологически изнурительный. Хорошая музыка и её исполнение может закрутить в голове разные мысли. Может заставить плакать и смеяться, придать сил и даже влюбиться. Люди любят слушать музыку. А какую - это их выбор.
- Я понимаю тебя.
Он помолчал, глядя в тёмное окно, там отражался его расплывчатый силуэт. Повернувшись, он взял скрипку со стола. Концертную, с которой он чувствовал себя уверенно.
Этой ночью он играл для неё... Играл откровенно, извлекая из скрипки стихию и необузданность природы, нежность и глубинную тоску, раскрывающую чувство спелой любви. Страстной и бескорыстной, с интонациями оттенков жизни, с невероятной силой лёгкости в каждой ноте и чистотой звуков. Он играл, делая небольшие паузы между исполнением разных произведений и доставая из дремучих кладовых музыки неведомое и проникновенно торжественное. Великолепие оттенков природы - от заснеженной бури до необузданной грозы, от озорного полёта шмеля до прекрасного душевного вальса, где так трепетно передаётся страдание и настроение русской души с её полями и лесами, равнинами и реками, и главное - русским духом... Играл безумно и печально, наполняя скрипку глубоким трагизмом, где внутри сверкают молнии, и жизнь идёт в тартарары. Играл искренне, отдавая душевность и сочность звуков, и возбуждая этим страсть, где нет успокоения. Где несёт пьянящим коктейлем в эйфорию, и тут же опрокидывает всё в бездну. Где не замечаешь течения времени, где душа парит на небесах и молчаливо смотрит на землю. Где однажды понимаешь, что истинный композитор такой музыки - сам Всевышний... И напоследок... Сен-Санс - Интродукция и рондо-каприччиозо.
Замерев, она смотрела на светившиеся новым светом его глаза. Потусторонние, ушедшие далеко в музыку. Словно он был не в её уютной комнатке, а где-то там, в своей музыке, опустившийся в её глубины или поднявшийся вверх на недосягаемую высоту. Непонятное и чувственное напряжение, похожее на отрешённость от мира: он был полностью поглощен музыкой, которая с лёгкостью возникала из ниоткуда и была такой очевидной. Она ещё не видела его таким...
И она... Как всё тонко и звучно. Движение его музыки слышалось даже во вдыхаемом воздухе. Она постепенно наполнялась волшебным звуком и величием, как глотком чистейшего божественного духа. Она двигалась вслед за ним, словно он ухватил и увлёк её за собой. Без слов... И она осознала себя, как нечто отдельное от себя, парящее внутри музыки. Она была с ним в той музыке, и даже отзывалась приятными вибрациями в сердце, понимая, что он захватил контроль над её телом. Она чувствовала, то заряд невообразимой энергии, то огромную волну тепла и жара. Она жадно хватала каждый звук скрипки и принимала всё, что она могла ей предложить. Всё остальное прекратило своё существование. Слёзы текли по щекам, и она боялась их собрать. Она боялась спугнуть его своим движением. И вместе со слезами, она чувствовала внутри ощутимую чистоту и свободу.
Он отложил скрипку, постепенно возвращая себя из внутреннего эмоционального напряжения. Сколько нужно?.. Две-три минуты?.. Она сидела молча, в лёгком заторможенном слиянии с ним, стараясь не нарушить повисшую тишину.
- Если бы люди чувствовали через музыку, как мы нужны этой планете, то мир был бы добрее, - он провёл рукой по лицу, как бы стирая с себя остатки душевной волны.
- Никогда не думала, что скрипка может звучать так нежно.
- Вот так играешь, - он улыбнулся, - и каждый раз чувство, что сегодня ты недодал той душевности, что несёт в себе эта музыка.
- Я была сейчас с тобой и без тебя. Как волна какая-то, - она волновалась, подбирая слова. - То с восторгом, то с горечью наедине. Секунда за секундой. И как в омут глубокий.
- Иногда в душе тихо и спокойно, но нужно сыграть безумно печальную, наполненную глубоким трагизмом музыку. Такую, от которой щемит в груди. С другой стороны, мы можем прийти в состояние эйфории просто от хорошей песни. Музыка поднимает наши переживания гораздо мощнее, чем сказанные вслух слова.
- Я всегда с замиранием слушала пение в храме. А сейчас... - она помолчала. - Сейчас я не понимаю, что у меня внутри.
- Слушая такую музыку, ты перестаёшь осознавать себя как нечто отдельное. Просто сливаешься с ней. А духовная музыка... Она дарит чувство покоя своим магическим действием. Это лекарство для души, она облегчает боль.
- Да... Слушаешь, и слёзы сами просятся.
- А в природе... В ней все тонко и звучно, слышен каждый шорох. Вот ты, например, слышишь только звуки. Крики птиц, журчание воды, всплески грома, шелест травы, и прочее. А я слышу в ней музыку. Даже в трепетании крылышек стрекозы. Даже в каплях дождя, бьющих о карниз. Природа изначально заложена основой наших отношений с музыкой.
Ночью Ульяна была неспокойной. Она то прижималась к нему, то немного отстранялась. Он чувствовал её тревогу. Она то металась как во хмелю, то затихала и засыпала. А перед рассветом и вовсе захлюпала носом, выдавая свои накопленные слёзы. Он не спрашивал, чувствуя бесполезность своих слов. Они оба понимали, что утро принесёт им прощание и неизвестность. Над ними давно повис вопрос - а как же дальше? А ответа не было.
Провожая его, Ульяна стояла с сухими воспалёнными глазами. Бессонная ночь и слёзы, и даже появившаяся в ней заметная отрешённость.
- Я оставил деньги на столе, - он прижал её к себе.
- Зачем? Я же не продавалась тебе.
- Улюшка... Перестань... Я не могу тебя так оставить. Я буду приезжать, как только смогу.
- Да, конечно, - глухо откликнулась она. - Где ты работаешь?
- В филармонии. Я говорил тебе, что в субботу и воскресенье у нас плотные концерты. Понедельник и вторник у нас обычно не бывает репетиций. Я смогу приехать. К концу сентября точно.
- Да-да... Обязательно.
- Уля... Послушай меня. Я сейчас уеду и постараюсь найти временное жильё. Чуть позже, мы купим небольшую квартиру. Я заберу тебя отсюда.
- Что я у тебя в городе делать буду? Я же деревенская вся. Я же огородом живу. У меня всегда он был, я люблю в нём работать. У меня всё цветёт, всё растёт. И Ночка вон.
- Тогда мы купим маленький домик с огородом, - он вновь прижал её к себе. - А ещё я оставил тебе новую афишу с портретом. Пусть она будет с тобой.
- Да... Я сейчас с тоской вздохнула за женщин, приткнувшихся к мужскому плечу.
- Я решу в городе все вопросы и приеду за тобой. Сейчас, правда, более хлопотно будет. Моя жена ждёт ребёнка, - он заметил, как у неё в глазах взметнулись искорки и тут же погасли. - Это ничего не изменит. Ты жди только. И иди в дом. Я не могу уехать, когда ты стоишь и провожаешь.
- А я ведь... Хорошо, - не договорив, она вдруг затихла, прижавшись к его губам, и попросила: - А ты играй там для меня. Всегда играй... Играй так, словно я сижу в твоём большом красивом зале.
Он ехал, уткнувшись глазами в дорогу, а мысли рисовали картину их встречи. Она откроет двери и, возможно, уставшая, обернёт его своей нежностью. И тишина в доме излечит их от разлуки. Такая тишина, в которой слышен шум ветра, поющий свою мелодию на крыше. Нежно так, с подсвистом, переходя то на высокие, то на низкие тона. Видимо, в зависимости от порыва. На ночь она зашторит окна и будет отражаться в зеркале в ночной рубашке, расчёсывая длинные волосы. Она не отодвинется от него ночью на край, и под утро тихо засопит под боком.
Скоро осень... Всё замрёт и замёрзнет, листва облетит с деревьев и плавно уляжется на крышу её дома. Зацепившись там, она не захочет слетать вниз и из последних сил будет сопротивляться ветру. Во дворе будет пустынно, а в комнате моей хозяйки будет тепло и тихо. И ты, наконец, поймёшь, что в слякоть и особенно зимой тебе трудно будет добраться сюда. И ты зависнешь в этом холоде, дожидаясь оттепели и следующего лета. Мечты... Суждено ли им сбыться?.. И колокольчиков больше нет, отцвели и высохли. И ты своими думами загнал себя в тупик.
- Господи... Приехал. А я стою каждый вечер у иконы и вымаливаю тебя. Собираю разные слова, и опять прошу. Смотрю на зажжённую свечу, и прошу... И ты услышал.
- Как я мог не приехать? Я же обещал.
- А я живу и не живу. Плыву, как наша речка по течению. А куда, и сама не знаю.
- А я смотрел каждый вечер в окно, и чувство такое было - то ли ты меня бросила, то ли я тебя оставил.
- Пусто теперь в доме, во всех углах тишина, - она грустно скривила губы. - Я сижу вечерами, вяжу и пою, что в голову взбредёт.
- И комаров не слышно в доме? - он улыбнулся. - Помнишь, однажды ночью мы гоняли особо вредного? Он не давал нам уснуть.
- Помню.
- Улюшка... Позови меня в баню.
- Позову.
- Ты будешь сидеть на полке, на распаренном берёзовом венике, мягкая и горячая от банного тепла. А я буду поливать тебя водой с запахом смородины.
- Да?..
- Да... Твои мокрые волосы улягутся на грудь. Ты будешь сидеть с закрытыми глазами, а по лицу будут скользить маленькие ручейки воды.
- Да?..
- Да... А я буду лить и лить... И всё это под музыку.
- А если я открою глаза и спрошу, что это за музыка?
- Я закрою твои глаза губами и отвечу, что это адажио.
- А если я не выдержу и захочу прижаться своими губами к твоим?
- Это уже женское коварство. Ты испытываешь мужчину на слабость.
- Я тихонько, чуть слышно. Губами по щеке... И к глазам... Чтобы забрать твою печаль. И чтобы ты чувствовал моё дыхание.
- Тогда я не выдержу.
- А я и не хочу, чтобы ты выдержал. А ты скрипочку привёз?
- Да. Она будет потом, ночью. А сейчас...
- А сейчас... - перебила она. - Я ужасно соскучилась.
После бани они сидели за столиком под поникшей черёмухой, роняющей редкие пожелтевшие листья, и пили чай с мёдом. Ранний августовский вечер, безоблачный и прозрачный, без ветерка и с заметной свежестью близкой осени. И ещё с запахом мокрой опавшей листвы. И настроение такое же, предосеннее. Он набросил на плечи свитер: разогретое в бане тело ощутимо чувствовало вечернюю прохладу. Ульяна, укутав мокрые волосы в полотенце, бросала вдаль задумчивый взгляд. Он чувствовал в ней заметную тревогу с затаённой надеждой в глазах.
- Уля... Хочешь, я брошу всё и приеду к тебе.
- Что ты тут делать будешь?
- У вас недалеко райцентр. Там есть музыкальная школа. Могу там преподавать.
- О чём ты говоришь? И здесь не найдёшь, и там потеряешь
- Живут ведь не только хлебом, - он повернулся. - Я не могу смотреть в твои пустые глаза.
- Пей чай. Он горячий, не обожгись.
- У тебя даже уголки губ опустились.
- Я проснусь завтра с улыбкой, - она повернулась и вдруг сказала: - Вот, почему я о главном молчала? Да потому... И ты об этом можешь помолчать.
- Помолчать-то можно. Но потом всё равно придётся говорить, - он посмотрел пристально, прямо в глаза, стараясь заглянуть в её тревогу. - Ты не из тех, кто стыдится откровения.
- Да, это обо мне, - она не отвела глаза, разрешая потрогать их глубину. - Нашёл же ты свою золушку. Огород, курочки... Будь они неладны.
Чуть позднее, послушав вечерних сверчков, они ушли в дом.
Они сидели за столом друг против друга. Сидели долго, в сумерках до самой ночи, не зажигая огня. Говорили ни о чём: о его делах в городе, о её делах здесь, и темы разговоров случались как-то сами по себе. Он держал её ладони в своих и чувствовал, как они подрагивают. Как крылья у бабочки. Волнуется и ждёт... И её нельзя до конца понять, она бывает разной. Не сердитая, когда сердится. Доверчивая - словно живой водой умылся. Простая и обыкновенная - таких пожизненно замуж хотят. Единственное, чего в ней нет, так это надменной холодности. Впрочем, это есть только у гордых женщин на высоких туфлях и в дорогих платьях, и непременно с запахом благородного парфюма.
- Я знаю, ты ждёшь подходящий момент, чтобы начать. И это для тебя важно, - Ульяна посмотрела в окно. - Я тоже замерла и жду.
- Сейчас... Я сегодня отпою твою пустоту. И тишину, в которой ты искала спасение.
Ульяна щёлкнула выключателем, и комнату залил слабый рассеянный свет от люстры. Достав из сумки скрипку, он положил её на стол. У музыкантов так бывает, что на каком-то клеточном уровне память быстро восстанавливает чувственное состояние и способность к воспроизведению музыки. Посидев немного, он взглянул на Ульяну.
- Ты только молчи. В музыке так... Пусть она звучит для нас, а не мы для неё. Ты просто слушай, - он помолчал, собираясь с мыслями. - Классическая музыка звучит иногда трогательно и нежно. Она плачет, а вместе с ней плачет наша душа. Музыка обнажает движение души, достаёт до последних её струн. Она проникает в глубины подсознания. Играя, музыкант не может допустить ни одного потерянного и пустого звука. Только техника и красивый технический кураж.
- Как я далека от этого. Но я услышала тебя.
- Такие вещи можно не услышать через динамики. Так не воспринимается разнообразие звучания. Желательно - зал и живой звук. Хотя, не все люди могут попасть в зал, и для них существуют записи и концерты на телевидении, - он улыбнулся. - Ты прости, что я затягиваю немного. Я просто настраиваюсь. Сегодня ты мой зритель, и это мне дорого.
- Я не тороплю. У нас ночь впереди.
- Спасибо... Работа музыканта - это сложный вид занятий. Это каждодневный труд, физически и психологически изнурительный. Хорошая музыка и её исполнение может закрутить в голове разные мысли. Может заставить плакать и смеяться, придать сил и даже влюбиться. Люди любят слушать музыку. А какую - это их выбор.
- Я понимаю тебя.
Он помолчал, глядя в тёмное окно, там отражался его расплывчатый силуэт. Повернувшись, он взял скрипку со стола. Концертную, с которой он чувствовал себя уверенно.
Этой ночью он играл для неё... Играл откровенно, извлекая из скрипки стихию и необузданность природы, нежность и глубинную тоску, раскрывающую чувство спелой любви. Страстной и бескорыстной, с интонациями оттенков жизни, с невероятной силой лёгкости в каждой ноте и чистотой звуков. Он играл, делая небольшие паузы между исполнением разных произведений и доставая из дремучих кладовых музыки неведомое и проникновенно торжественное. Великолепие оттенков природы - от заснеженной бури до необузданной грозы, от озорного полёта шмеля до прекрасного душевного вальса, где так трепетно передаётся страдание и настроение русской души с её полями и лесами, равнинами и реками, и главное - русским духом... Играл безумно и печально, наполняя скрипку глубоким трагизмом, где внутри сверкают молнии, и жизнь идёт в тартарары. Играл искренне, отдавая душевность и сочность звуков, и возбуждая этим страсть, где нет успокоения. Где несёт пьянящим коктейлем в эйфорию, и тут же опрокидывает всё в бездну. Где не замечаешь течения времени, где душа парит на небесах и молчаливо смотрит на землю. Где однажды понимаешь, что истинный композитор такой музыки - сам Всевышний... И напоследок... Сен-Санс - Интродукция и рондо-каприччиозо.
Замерев, она смотрела на светившиеся новым светом его глаза. Потусторонние, ушедшие далеко в музыку. Словно он был не в её уютной комнатке, а где-то там, в своей музыке, опустившийся в её глубины или поднявшийся вверх на недосягаемую высоту. Непонятное и чувственное напряжение, похожее на отрешённость от мира: он был полностью поглощен музыкой, которая с лёгкостью возникала из ниоткуда и была такой очевидной. Она ещё не видела его таким...
И она... Как всё тонко и звучно. Движение его музыки слышалось даже во вдыхаемом воздухе. Она постепенно наполнялась волшебным звуком и величием, как глотком чистейшего божественного духа. Она двигалась вслед за ним, словно он ухватил и увлёк её за собой. Без слов... И она осознала себя, как нечто отдельное от себя, парящее внутри музыки. Она была с ним в той музыке, и даже отзывалась приятными вибрациями в сердце, понимая, что он захватил контроль над её телом. Она чувствовала, то заряд невообразимой энергии, то огромную волну тепла и жара. Она жадно хватала каждый звук скрипки и принимала всё, что она могла ей предложить. Всё остальное прекратило своё существование. Слёзы текли по щекам, и она боялась их собрать. Она боялась спугнуть его своим движением. И вместе со слезами, она чувствовала внутри ощутимую чистоту и свободу.
Он отложил скрипку, постепенно возвращая себя из внутреннего эмоционального напряжения. Сколько нужно?.. Две-три минуты?.. Она сидела молча, в лёгком заторможенном слиянии с ним, стараясь не нарушить повисшую тишину.
- Если бы люди чувствовали через музыку, как мы нужны этой планете, то мир был бы добрее, - он провёл рукой по лицу, как бы стирая с себя остатки душевной волны.
- Никогда не думала, что скрипка может звучать так нежно.
- Вот так играешь, - он улыбнулся, - и каждый раз чувство, что сегодня ты недодал той душевности, что несёт в себе эта музыка.
- Я была сейчас с тобой и без тебя. Как волна какая-то, - она волновалась, подбирая слова. - То с восторгом, то с горечью наедине. Секунда за секундой. И как в омут глубокий.
- Иногда в душе тихо и спокойно, но нужно сыграть безумно печальную, наполненную глубоким трагизмом музыку. Такую, от которой щемит в груди. С другой стороны, мы можем прийти в состояние эйфории просто от хорошей песни. Музыка поднимает наши переживания гораздо мощнее, чем сказанные вслух слова.
- Я всегда с замиранием слушала пение в храме. А сейчас... - она помолчала. - Сейчас я не понимаю, что у меня внутри.
- Слушая такую музыку, ты перестаёшь осознавать себя как нечто отдельное. Просто сливаешься с ней. А духовная музыка... Она дарит чувство покоя своим магическим действием. Это лекарство для души, она облегчает боль.
- Да... Слушаешь, и слёзы сами просятся.
- А в природе... В ней все тонко и звучно, слышен каждый шорох. Вот ты, например, слышишь только звуки. Крики птиц, журчание воды, всплески грома, шелест травы, и прочее. А я слышу в ней музыку. Даже в трепетании крылышек стрекозы. Даже в каплях дождя, бьющих о карниз. Природа изначально заложена основой наших отношений с музыкой.
Ночью Ульяна была неспокойной. Она то прижималась к нему, то немного отстранялась. Он чувствовал её тревогу. Она то металась как во хмелю, то затихала и засыпала. А перед рассветом и вовсе захлюпала носом, выдавая свои накопленные слёзы. Он не спрашивал, чувствуя бесполезность своих слов. Они оба понимали, что утро принесёт им прощание и неизвестность. Над ними давно повис вопрос - а как же дальше? А ответа не было.
Провожая его, Ульяна стояла с сухими воспалёнными глазами. Бессонная ночь и слёзы, и даже появившаяся в ней заметная отрешённость.
- Я оставил деньги на столе, - он прижал её к себе.
- Зачем? Я же не продавалась тебе.
- Улюшка... Перестань... Я не могу тебя так оставить. Я буду приезжать, как только смогу.
- Да, конечно, - глухо откликнулась она. - Где ты работаешь?
- В филармонии. Я говорил тебе, что в субботу и воскресенье у нас плотные концерты. Понедельник и вторник у нас обычно не бывает репетиций. Я смогу приехать. К концу сентября точно.
- Да-да... Обязательно.
- Уля... Послушай меня. Я сейчас уеду и постараюсь найти временное жильё. Чуть позже, мы купим небольшую квартиру. Я заберу тебя отсюда.
- Что я у тебя в городе делать буду? Я же деревенская вся. Я же огородом живу. У меня всегда он был, я люблю в нём работать. У меня всё цветёт, всё растёт. И Ночка вон.
- Тогда мы купим маленький домик с огородом, - он вновь прижал её к себе. - А ещё я оставил тебе новую афишу с портретом. Пусть она будет с тобой.
- Да... Я сейчас с тоской вздохнула за женщин, приткнувшихся к мужскому плечу.
- Я решу в городе все вопросы и приеду за тобой. Сейчас, правда, более хлопотно будет. Моя жена ждёт ребёнка, - он заметил, как у неё в глазах взметнулись искорки и тут же погасли. - Это ничего не изменит. Ты жди только. И иди в дом. Я не могу уехать, когда ты стоишь и провожаешь.
- А я ведь... Хорошо, - не договорив, она вдруг затихла, прижавшись к его губам, и попросила: - А ты играй там для меня. Всегда играй... Играй так, словно я сижу в твоём большом красивом зале.
