Книга Глефы. Глава I (2)

МАРКИЗ ВЕЛЬДЕ. 

Жан Вельде прекрасно знал, что провинция разорена, а замок Реггенкерт, вероятно, пребывает в плачевном состоянии. Так и оказалось. Выбитые стекла, трещены на полу, изумленные его столичным видом слуги. И графиня Реггенкерт в поношенном платье. 

Девица Жану понравилась - у нее были черные волосы и умные, злые, немного грустные, серые глаза.  Было заметно, что своего поношенного платья девица старается не замечать, наместника и капитана терпеть не может и на всякий случай смотрит на всех свысока. Маркиз прекрасно ее понимал, Лейде и Тарье ему тоже пришлись не по вкусу. Наверняка оба воруют.

Трапезный зал был большим, вероятно, когда-то здесь давали знатные ужины, а еще раньше закатывали свои варварские пиры предки нынешних Реггенкертов. Стены, закрытые потускневшими шпалерами, были завешаны старинным, не менее потускневшим оружием, что навевало неизбежные мысли о былом величии, ныне канувшем в темные воды. 

Девица Реггенкерт грациозно и неспеша, как и полагалось хозяйке замка, спустилась в обеденный зал. Лейде дернулся проводить ее к креслу, но Жан его опередил, полагая, что его помощь примут более благосклонно. Графиня улыбнулась ему одними глазами, отчего в них вспыхнули светлые, почти солнечные искры, и опустилась за стол.

Слуги принялись подавать обед, к слову, весьма неплохой. Перепела в сливочном соусе, жареные каштаны, сладкие и острые подливы, сыр, свежий хлеб, ветчина. И вино. Далеко не лучшее, но для здешних обитателей вполне неплохое. Надо полагать, оно пожаловало на стол из личного погребка Тарье. Или, скорее, драгунского капитана, наместник не очень похож на любителя крепких напитков. Он и за столом не переставал кутаться в меха и благоухал какой-то целебной гадостью. То ли прикидывался, то ли здешний климат и впрямь ему не подходил. Потрескивал огонь в камине, приплясывали огоньки свечей, бросая блики на точеное лицо графини, на почти с вызовом улыбающуюся капитанскую физиономию и на мину Тарье, кислую то ли от недуга, то ли от досады. Старуха в белом чепце, похожим на сложенный из бумаги дом, которую представили родственницей и опекуншей девицы Реггенкерт, вообще глядела только в тарелку и казалась пустым местом. Пахло свечной гарью, соусами и сыростью. 

- Господа, предлагаю выпить за здоровье очаровательной графини, - подлил масла в огонь Вельде, поднимая бокал. Огоньки свечей вспыхнули в хрустальных гранях.

- Замечательный тост, маркиз, - улыбнулся наместник. 

Девица наклонила голову и пригубила золотистого вина. Она была достаточно хорошо воспитана, чтобы знать, что о делах за едой не говорят, поэтому ужинали, развлекаясь светской беседой о всяких пустяках. Вернее, развлекался Жан, капитан и наместник, вероятно, не находили ничего забавного ни в вечере, ни в персоне гостя, ни в известиях, которые он привез. Они были осведомлены о его деле, в неведении пребывала только графиня, но она с достоинством дожидалась, когда ее просветят, отстраненно занимаясь перепелиным крылышком и улыбаясь одними губами.

- Как здоровье их величеств? - разумеется, наместник, как верноподданный, не мог этого не спросить.

- Благодарение Творцу, с ними все хорошо, - просветил Жан, стараясь распробовать соус. - Настолько хорошо, что они даже собираются жениться. 

- Наконец-то, - гаркнул капитан, - стране нужна королева и наследники.

Жан, который не считал, будто стране требуются наследники таких чудовищ, как те, что торчали на троне, а будущую королеву вообще милосерднее зарезать еще до свадьбы, вежливо кивнул:

- Совершенно верно, капитан. Вы хорошо разбираетесь в политике.

- О, да, - кивнул Лейде.

- И кто будущая королева? - поинтересовался наместник. 

- Южанка и родственница первого министра. Она вскорости как раз должна прибыть в столицу. У их величеств на этот счет достаточно четкие планы. 

У их величеств, как же. Планы в этой стране вынашивает первый министр, почтенный старец, который вместо хлеба насущного жив интригами, и еще пара грандов королевства. 

- Благослови, Творец, этот союз. Женитьба, а в особенности, женитьба королей - дело небыстрое, - наклонил голову Тарье, утопая до синевы выбритым подбородком в мехах. - Боюсь, мы здесь, на севере, отстали от жизни, вести до нас доходят с опазданием. 

- Кроме свадьбы их величеств, к сожалению, мне нечем вас удивить. Двор живет все тем же - политика, интриги, балы, дамы. 

- А что касаетсы войны? - спросил Лейде. 

Неужто соскучился в тихой провинции и жаждет кинуться в битву? Или, наоборот, боится, что с началом военных действий его отзовут из теплого местечка, где уже давно себе все обустроил по своему вкусу - погребок с вином и служанки, которых можно тискать за грудь, всегда под рукой? Жан решил, что, скорее, второе и покачал голвой.

- Войны не намечается, капитан. Это вас, как настоящего солдата, должно быть, огорчает?

Капитан, который глодал птичье бедрышко, облизнул испачканные жиром губы и кивнул:

- Да, я... Здесь, кажется, такой усиленный гарнизон уже не потребуется?

Ах, вот оно что. Капитан рвется в столицу, раз здесь поживиться больше нечем. 

- Увы, я не знаю, капитан. Это будут решать их величества. К тому же, я не военный, так что вряд ли смогу сказать что-нибудь определеное. 

Маркиз незаметно поглядел на графиню. Она и бровью не повела, изящным жестом отправив в рот кусочек сыра, хотя, известие ее, без сомнения, должно было заинтересовать. Но задавать вопросы относительно своего будущего девице, по-видимому, не давала гордость, равно как и интересоваться столичной жизнью и интригами. Ей явно не хотелось выглядеть выгнанной с пира и пытающейся заглянуть на праздник жизни через щель в занавеске. Поэтому она предпочитала молчать, благо, юной девице это вполне прилично. 

Графиня молчала, от тетушки вообще было не добиться никакого толку, капитан и наместник, дай им волю, щелкали бы зубами, так что беседа не клеилась. Впрочем, Вельде и не горел желанием ее клеить. Он предвкушал реакцию девицы Реггенкерт на основные новости. 

А потому был рад, когда ужин, наконец, закончился, и слуги убрали тарелки и блюда, подрезали фитили у свечей, принесли фрукты и еще вина. Это был другой сорт, впрочем, не лучше предыдущего, кисловатый и вязкий. 

- Мадам, - Жан кашлянул, - позволю себе наконец-то исполнить поручение, с которым меня прислали к вам их величества. 

Капитан Лейде едва зубами не скрипнул. 

- Я вся внимание, сударь, - заверила девица Реггенкерт. 

Она выглядела все так же спокойно и даже отстраненно, правда, Жан заметил, как крылышки тонкого носа едва трепетнули. Тонкие пальцы сжали край салфетки, но тут же выпустили. Любопытно, она догадывается, чего от нее могут хотеть их величества? Или, если быть точнее, первый министр, но сейчас это неважно. 

- Мадам, - маркиз повернул в руке бокал, сверкнули отблески свечей в хрустале. - Недавно вам исполнилось восемнадцать, и их величества полагают, что опекуны вам больше не требуются. С вашего позволения, я не стану бередить старые раны и возвращаться к событиям шестилетней давности, сейчас дело совсем в другом. Провинция доказала свою лояльность, и их величества считают, что пора отозвать солдат.

- Я очень благодарна их величествам, - ровно произнесла графиня. 

Выжидает, что будет дальше, понятно. 

- Кроме того, их величества считают, что вам пора выйти замуж, - преподнес основную новость Жан. 

На юге, в какой-нибудь Марнере или Кереме девиц выдают замуж начиная лет с двенадцати. На севере плоды зреют дольше, и здесь девы идут под венец не раньше шестнадцати-семнадцати лет.  Что ж, вполне разумно. Графиня Реггенкерт не выглядит глупой, она наверняка еще раньше догадалась, зачем он сюда явился, но держится почти невозмутимо.

- Вы, вероятно, можете сообщить мне и имя жениха, сударь? 

Девица все поняла верно, он приехал не посланником, а сватом. 

- Да, сударыня. По обычаю я должен был бы попросить вашей руки у старшего мужчины в вашем роду, но, к сожалению, таковых не осталось, так что я обращусь с предложением прямо к вам. Их величества поручили мне попросить вашей руки от имени Теодора Тагара.

Начальник тайной службы их величеств Теодор Тагар не был тем человеком, за котрого Жан бы советовал выйти молодой девице. Он бы вообще советовал держаться от него подальше. Тагар делал свое дело с размахом, точно, без промахов, это верно, но имел полный набор пороков - слыл хамом, извращенцем, любителем дурманных зелий и имел склонность к насилию. У него, несомненно, был для этого повод, Тагар по рождению не был дворянином - дворянство ему пожаловали за особые заслуги - он вообще был никем. Болтали, что мать его была шлюхой, а отец - беглым каторжником, где уж тут не быть озлобленным на судьбу. Но, тем не менее, первый министр предпочел преподнести ему графский титул в комплекте с северной провинцией и дочкой мятежного графа. Радовало одно - Тагар немедленно выставит из замка и драгунского салдафона и крысообразного наместника. 

Жан так и не понял, слыхала ли девица Реггенкерт имя своего жениха прежде, но она кивнула, улыбаясь одними губами:

- Очень любезно с вашей стороны, маркиз, взять на себя подобную миссию. 

Выбор у девицы незавидный - или отказать, и тогда провинцию и непослушную графиню прижмут еще больше, или согласиться - и оказаться в полной власти человека, которым матери пугают легкомысленных дочерей. Да и сыновей тоже. Маркиз про себя вздохнул и попытался подсластить пилюлю:

- По распоряжению вашего предполагаемого будущего супруга я привез вам от него несколько безделиц в подарок. Надеюсь, они вас развлекут. 

Жан, разумеется, не рассчитывал, что на решение графини повлияют подарки, хотя, кто знает. "Несколько безделиц" представляли с собой сундуки с готовыми платьями, тканями для шитья новых, кружева, украшения и прочие дамские атрибуты. Девица Реггенкерт не выглядела женщиной, которую можно купить за тряпки, но мало ли. Жан мог бы поручиться, что порой ей хочется выть от вида старых платьев и поношенных туфель, которые она мастерски попыталась скрыть, умело расположив складки юбок. Да и драгоценностей бы побольше не помешало. Ожерелье в виде сделанного в серебре ворона было отменно, и явно дышало не старомодностью, благородной древностью, но вот жемчужные шпильки были явно дешевыми, к точеному надменному лицу так и просились длинные серьги, а тонкие пальцы бы только выиграли, окажись на них пара-тройка изящных перстней.

- Благодарю вас, маркиз, - графиня кивнула, отложила салфетку и грациозно поднялась. - Если позволите, я дам ответ завтра. А пока я и тетушка вас покинем. Уже поздно, женщинам пора удалиться к себе. Идемте, тетушка. 

На столичных балах и приемах дамы веселились наравне с кавалерами, но графиня в данном случае придерживалась старинного обычая, который предписывал женщинам покидать застолье пораньше, чтобы оставить мужчин веселиться по своему, с выпивкой и неприличными шутками. В данном случае веселья уж точно не предвидится, капитан и наместник спят и видят, как бы ткнуть Жана головой в камин, просто так, со злости, но традиция пришлась девице как нельзя кстати. Она узнала все, что собиралась, и не была намерена и дальше терпеть неприятное ей общество. 

Мужчины поднялись и поклонились дамам, и графиня величественно удалилась. Тетушка тенью посеменила следом. 

БАРОН ТРОФФЕНБАУ. 

Осень в Сиреции* была очаровательна. Листопад устилал золотым ковром мостовые, исчезала летняя духота, цвели поздние цветы, и юные горожанки охотно украшали хризантемами вырезы платьев и чепчики. Зрелище было прелестным, и барон Густав Троффенбау не отказывал себе в удовольствии им наслаждаться. Он вообще никогда не отказывал себе в удовольствиях. 

Он миновал площадь Орла, названную так в честь птицы, украшающей собой герб королевской фамилии, свернул на улицу святого Луки, проехал ее, очутился на Сиреневой, которая спускалась почти к самой реке, недоезжая моста, у монастыря Вие-Николетт выбрался на Свечную. Здесь ему помахала из окна удивительно хорошенькая горожаночка. Барону приглянулись светлые косы и голубые глазки. Красавица улыбнулась и кинула ему какой-то стебелек. Троффенбау поймал. Стебелек оказался цветком-бархатцем. Следовало бы прицепить его к шляпе или украсить им камзол, но сегодня барон был одет в голубое, и огненно-рыжее соцветие никак к костюму не подходило. Поэтому Густав просто помахал цветком девице в ответ и галантно поклонился. Юная красавица разулыбалась еще ослепительнее, и, при этом, смутилась, закрылась золотистым локоном. На этом все и закончилось - девицу дернула за руку похожая на мегеру женщина преклонных лет, надо полагать, мать. Она толкнула белокурую красавицу вглубь комнаты и захлопнула ставню. Должно быть, сейчас засадит за вышивание или молитвы. Густав нашел бархатцу применение - он заткнул его за ухо гнедого коня и поехал дальше. 

Можно было бы поехать напрямую, но Троффенбау захотелось прокатиться. Путь барона лежал на улицу Чаек. Никаких чаек там, разумеется, не было, она была названа так в честь лепных птиц, украшающих фасад стоящей там же небольшой церквушки святого Аполлинария. Этот святой, видимо, отличался рассеянностью и онажды уронил в реку свои четки. И не видать бы ему их больше никогда, если бы обитавшие там же чайки их не отыскали и не вернули растяпе обратно. Однако, растяпа или нет, Аполлинарий считался святым, а чаек всегда изображали с ним в комплекте. Густав особенно набожным не был, хотя и делал вид - нынче показное благочестие было в моде при дворе, хотя, грешили, конечно, как и всегда - но против чаек не имел ничего. Они ему даже нравились. Тем более, что удались скульптору, который украшал фасад церквушки, на славу. Причем, так считал не только Троффенбау, сирецийцы даже говорили "у чаек", вместо "у святого Аполлинария".

Чаячья улица находилась в аристократическом квартале, так что, собственно, не было нужды спускаться почти к самой Варе*, но барон любил вид набережной, засаженной каштанами, к тому же, перед визитом следовало собраться с мыслями. 

Он ехал к человеку, которого считал своим, если не другом, то уж, во всяком случае, приятелем. Франсуа Бартиан был владетелем Кмеры* и на самом деле звался Фраци Бретиану, но здесь, в Бракассии его имя переделали на свой лад. Он не возражал. Столь же условно его считали графом, хотя кмерцы с шальными глазами и в подбитых мехом кафтанах именовали его господарем. Барону диковатый, насмешливый и безукоризненно одетый граф Бартиан был очень симпатичен. Густав пытался перенять его манеру одеваться, но он не мог похвастаться выдающимся ростом, и, к тому же, был полноват, если не сказать больше, так что длинные плащи и высокие сапоги, которые жаловал Бартиан, ему просто не шли. 

Франсуа обладал только одной неприятной чертой, которая изрядно его портила. Периодически на него нападала чернейшая меланхолия. Троффенбау не знал, была это болезнь или досадная особеность характера, но временами граф становился сперва непереносим, а потом пропадал, не выходя из своего особняка неделями. Сейас у него наступил как раз такой период. Полторы недели назад он устроил скандал в коридорах дворца Мезалле, городской королевской резеденции, на пустом месте оскорбив не ко времени подвернувшегося под руку маркиза Маре. Дело чуть было не кончилось дуэлью, но, к счастью, все удалось уладить. Помогла сестра их величеств, в присутствии которой оппоненты не посмели продолжать ссору. Точнее, не посмел маркиз, который обладал безупречными манерами, а Бартиан просто оскалился и уехал домой. С тех пор он не появлялся. 

Густав еще ни разу не бывал у графа в тот момент, когда тот страдал меланхолией, сегодня ехал впервые, так что приходилось только гадать, как себя поведет Франсуа. Он прятался в своем логове, как раненый зверь, и кроме его слуг никто не мог сказать, что он там делает. Барон предусмотрительно запасся средствами, которые могли бы помочь расшевелить страдальца. К таковым относилась дюжина бутылок отменного Сагетелли*, о доставке которого он договорился со знакомым трактирщиком еще вчера. Было у него и еще кое-что, и если барон хоть что-нибудь в чем-нибудь понимал, на такую приманку Бартиан не мог не клюнуть. 

Троффенбау выехал к церквушке святого Аполлинария. Солнечные блики радостно высвечивали чаячьи крылья, вырезанные из светлого камня. Церквушка, небольшая, казавшаяся воздушной, выглядела очень симпатично. Она была построена полвека назад, когда кованые кружева и воздушная каменная резьба толко-только вошли в моду. 

Особняк графа Бартиана находился на противоположном конце улицы, и Густав поехал под темно-зелеными каштанами, которые начали желтеть. Привратник распахнул перед бароном ворота, и тот въехал в широкий двор. Соскочил с лошади, передал повод подбежавшему конюху. Выскочившие немедленно слуги, одетые по-кмерски, кланялись, глядя на гостя:

- Добрый вечер, кан*. 

Особняк был выстроен на кмерский манер. Несколько зловещий и диковатый, со старинными башенками и флюгером в виде бегущего волка, увитый плющом, он казался почти варварским. 

- Доложите, что приехал барон Троффенбау, - попросил Густав. Слуги как-то помрачнели лицами. Старший из них дернул ртом.

- Кан Густав, господарь Фраци... не принимает.

- А вы доложите, - предложил барон. Он преполагал, что слуги не осмелятся беспокоить своего впавшего в мрачное состояние духа повелителя, и вытащил несколько монет. 

Слугу, уже седеющего Имре с длинными, свешивающимися усами, он тоже знал, поскольку бывал здесь нередко. На лице Имре появилось расстроенное выражение.

- Кан Густав... А если он выстрелит?

- Даже так? - присвистнул Троффенбау. 

- Уже неделю как сидит взаперти. 

- А ест?

- Нет. Почти.

- Пьет?

- Да кабы пил...

Судя по его лицу, требовать, чтобы кто-то сунулся к Франсуа доклаыдвать, было просто бесчеловечно. Самого Густава тоже взял страх, было бы глупо умереть от пули, выпущенной из постолета рукой впавшего в меланхолию друга. Двор умрет со смеху. Но отступать было уже некуда, да и неприлично. 

- Имре, я доложу о себе сам. Если что, скажу, что вы пытались меня удержать. А вы примите вино, которое скоро должны привезти.

В холле всякого входящего в особняк Бартиана встречала внушительная оленья голова. Рога были такого размаха, что ухватить одновременно правый и левый вряд ли было возможно. Олень недобро поблескивал стеклянными глазами. В доме было тихо, видимо, никто не решался даже шуметь лишний раз. Бесшумно появившийся слуга принял у барона плащ, перчатки и шляпу, поклонился, но дальше не пошел. Благо, Троффенбау бывал в доме не раз, и прекрасно знал, где находятся покои графа. Он двинулся по лестнице. Ступеньки, укрытые зеленоватым ковром, едва слышно поскрипывали под ногами.  

На третьем этаже гостя встречала целая вереница звериных голов. Лисы, волки, даже один медведь скалились со стены. Выглядело зловеще. Нет бы картины повесить. Барон не слышал, чтобы Бартиан увлекался охотой, так что, вероятно, трофеи принажлежали его ближайшим предкам. Комнаты Франсуа находились именно здесь. Резная дверь притаилась как раз между медвежьей головой и еще одними рогами, на этот раз более скромными, чем те, что встречали в холле. 

Густав вздохнул, поправил перевязь. Хмыкнул про себя - он к женщинам входил не так волнуясь. И постучал. Ему не ответили. Барон некторое время глядел на дверь, украшенную какими-то варварскими узорами, изображающими сосновые ветки и волков, потом постучал еще раз. Снова молчание. Гробовая тишина. Троффенбау кашлянул и потянул створку на себя. Оказалось незаперто.

Барон шагнул внутрь, в полутемные покои. Грохнуло, зазвенело, и он  отпрянул назад. Помянул недобрым словом матушку Имре - слуга так его напугал, что он ждал выстрела. На деле никакого выстрела, конечно, не было, зазвенело что-то металлическое, должно быть, Франсуа уронил кубок. 

Густав закрыл дверь. В покоях было полутемно, графу было недосуг зажигать свечи. В применой никого не было. Троффенбау подумал немного и двинулся к спальне. 

- Граф? Граф, это я, Троффенбау. Вы давно не появлялись, и я взял на себя смелость...

Ему никто не отвечал. Какой же здесь спертый воздух! Еще бы, не проветривали с неделю, если не больше. Слуги соваться боятся, а сам Франсуа, надо думать, не удосуживается открыть окна. 

Густав заглянул в спальню. Здесь тоже царил полумрак.  Шторы были плотно задернуты. В этом помещении звериных голов не было, зато были шкуры, набросанные на широкую, низкую кровать, вопреки бракасским обычаям, без полога. Густав вгляделся и, наконец, увидел Бартиана. Тот валялся на ложе, худощавая фигура почти терялась в темных мехах. 

- Граф, - подал голос Густав. Франсуа не отреагировал. 

Спит он, что ли? Густав подошел и увидел отсутствующий взгляд, направленный куда-то в потолок, будто там показывали нечто неимоверно интересное. А пистолет, все же, был. Он валялся на полу, прямо возле руки страдальца. Счастье, что он за него не схватился, наверное, даже это ему было лень. Хотя, Троффенбау надеялся, что пистолет не заряжен. 

- Граф, я зажгу свечи? - кашлянул он. 

Не получив никакого ответа, барон направился к канделябру. Тяжелый медный подсвечник изображал пучок сосновых веток. Помещение осветилось неровным, теплым светом свечей. Стало несколько уютнее. 

Бартиан при свете выглядел не лучшим образом. Он был давно не брит, помят. Барон не помнил, разумеется, всех рубашек Франсуа на перечет, но, пожалуй, мог бы поручться, что полторы недели назад, когда он видел графа при дворе, он был в этой же. Значит, приехал к себе и свалился. Хорошо хоть перевязь скинул - она валялась здесь же, возле кресла. Скулы казались заостренными, вокруг глаз залегли голубоватые тени. 

- Бартиан... - Густав чувствовал себя более, чем неуютно рядом с приятелем, который так же горел желанием общаться, как медвежья голова в холле, и, вообще, напоминал труп. Он, вообще, жив, кстати? Троффенбау пригляделся, рассмотрел поднимающуюся дыханием грудь и мысленно себя выругал. А он чего ждал, когда ехал сюда, что его встретят с распрстертыми объятиями? Он и не думал, что будет легко. 

- Только не ругайте слуг, они честно не хотели меня пускать, - светски заметил барон, усаживаясь в кресло так, чтобы было видно лицо Франсуа.  - Знаете, граф, я попросил трактирщика из "Королевского орла" прислать сюда дюжину бутылок   Сагетелли. Надеюсь, вы не откажетесь. Я знаю, вы не любите этот трактир, но вино там приличное. 

Творец, что делать дальше? Это все равно, что беседовать со статуей. 

- Граф, их величества спрашивали о вас, - продолжил разоряться барон. - Они, без сомнения, беспокоются. Кроме того, о вас спрашивала маркиза Рателли. Очаровательная Анабель казалась очень взволнованной. 

Что, упоминание о любовнице тебя тоже не расшевелит? Может, граф принял какое-нибудь зелье. Известный любитель дурмана - Теодор Тагар, но кто сказал, что подобную дрянь принимает он один. Густав как-то раз подкупил лекаря Бартиана. Тот всего, конечно, не выдал, но кое-что порассказал. По его словам, это было скорее болезнью, так кто знает, чем целители пичкают пациента. Или он сам...

Тут Бартиан шевельнулся. То ли помогло упомянание о даме, то ли просто граф соизволил обратить на гостя внимание. Он повернул голову. В темных, безучастных глазах мелькнули отблески свечей. 

- Барон... - пробормотал Франсуа. 

- Я рад, что вам лучше, граф. 

Лицо, обычно красивое, резкое, но сейчас небритое и побледневшее, скривилось, мол, не надо. Хорошо, об этом не будем.

- Так вы не имеете ничего против вина? - спросил Густав. 

Бартиан помолчал, потом снова уставился в потолок. 

- Может... не сейчас, - сказал он.

Ну, нет, эдак его снова утянет в темный омут. Троффенбау вытащил из рукава основной козырь:

- Почему же? Сегодня самый подходящий вечер. К тому же, я привез вам кое-что любопытное. Я знаю, вы любите книги. У меня есть одна, вам понавится, я не сомневаюсь. Она у меня внизу, если вы не против, я прикажу слугам принести. 

Бартиан вяло изобразил рукой какой-то жест. Вид у него был такой, будто он только и мечтает, чтобы гость заткнулся, а еще лучше - исчез. Ну уж нет. Троффенбау предпочел истолковать жест как согласие, заверил, что он сию минуту вернется и вышел. 

Имре он поймал в оленьем холле и ухватил кмерца за рукав.

- Имре, вино прибыло?

- Только что, кан. 

- Прекрасно. Минут через десять принесите. Прикажите подать легкий ужин. И пошлите кого-нибудь, у меня в седельной сумке большой красный сверток. Несите. 

На лице Имре появилось такое выражение, словно он узрел святого, который обращает камень в хлеб мановением руки.

- Кан... неужели господарь Фраци будет ужинать?

- Будет, куда денется, - заверил Густав. 

Бартиан все еще не шевелился. Он лежал в той же позе.

- Скоро будет ужин. - доложил Троффенбау. - И вино. 

Он сел в кресло, надеясь, что граф обратит внимание на интригующий сверток у рего в руках, но куда там. 

Барон жестом фокусника отбросил красный шелк, порхнувший жидким пламенем. Внутри оказалась книга. Довольно простая, в простом кожаном переплете, с медными уголками. Густав раскрыл фолиант на первой попавшейся странице и сунул практически под нос Бартиану. 

И довольно хмыкнул, когда в темных глазах появилась живая искра. 

_______________

*Сиреция - столица Бракассии.

*Вара - река, протекающая через Сирецию.

*Кмера - область на востоке Бракассии. До недавнего времени была самостоятельным государством. 

*Кан - обращение к мужчине в Кмере. Женская форма - кана.