Доля казачья 8. Чингиз Хан Бодров

            Доля казачья 8. Чингиз Хан Бодров

 

    - Не стал Лука Васильевич задерживаться в захваченном городе, чтобы избежать ненужных казачьих смертей.

    - Был он знаком с коварством маньчжуров не понаслышке. Беспощадный народ: и зарезать могут, и потравить могут! И отвёл он, свою сотню на отдых в небольшой лесок, в нескольких километрах от города. Так  надёжней будет! Люди падали с ног, там, где стояли: прямо на траву. Сейчас казаки мало были похожи на людей: грязные от крови демоны, со спёкшимися от не высказанного стона губами. С полузакрытыми, и дрожащими,  от нервного перенапряжения глазами. Им срочно был нужен отдых.

     Однако часовых расставили по всему периметру леса. Иначе все казаки, могли, запросто, неминучей смерти удостоиться. И Бодров отдавал последние указания командирам.

    - Через час менять часовых, больше измотанные люди не выдержат, это предел!

     Только через два часа могут отдохнуть командиры. Всего на отдых отводится шесть часов. Всех часовых оповестить заранее. Пленный штабной полковник не долго молчал, и почти сразу же заговорил. Рук ему так и не развязали, и это очень пугало его.

     Он видел, что казаки очень измотаны сейчас. Этим походом и войной, и всей кровавой бойне при захвате города, и их нервы крайне перенапряжены. И злить их очень опасно. Не захочется им возиться с ним, и его зарежут так же, как вырезали весь его гарнизон. Одно неверное слово, или движение могут стоить ему жизни, а этого не должно случиться. Дома у него осталась большая семья: и все домочадцы, ждут его скорого возращения домой, с грандиозной победой. Но об этом срочно надо забыть, иначе не выжить в этом плену.

    И вот что узнали казаки от пленного офицера, тут было над чем призадуматься.

   - По всем оперативным данным врага, всё побережье Амура запылало, от огня. Стычки с казаками, местами, перерастали в крупные боевые действия. И всё больше захватывающие обе стороны. И так до самого Благовещенска.

     Не ожидали маньчжуры, что казаки так неистово будут биться, за каждый клочок своей земли, за каждого казнённого товарища. Что смогут они, так оперативно передвигаться по всему фронту. Действуя самостоятельно малыми отрядами, и всегда очень дерзко. И никак не завися от общего руководства своего штаба. Они привыкли к войнам, и чувствовали себя в этих условиях, что рыбка в воде. Их подростки и женщины несли охрану своих территориальных границ, занимались выявлением диверсантов, арестовывали их и уничтожали.

     Планировался захват Благовещенска. Столица Амурского края была практически беззащитна. Казачьи соединения были направлены для участия в боевых действиях на реке Сунгари. Среди тысяч маньчжуров, работавших в самом городе на разных работах, были замечены несколько диверсантов, они  с нетерпением  ждали сигнала к захвату города. Сигналом должен стать обстрел города артиллерией, по строго отведённым квадратам. Воинским частям русских, и складам с боеприпасами.

    Действовать предстояло ножами, и всеми подручными средствами, вплоть до гвоздей, и палок. Казачья разведка сумела упредить, эту ужасающую бойню русских внутри города. И в течение полусуток мобилизовать мирное население с оружием и казаков.  Велико было противостояние двух, уже враждующих сил, ещё вчера, так мирно сосуществовавших на теперь уже фронтовой территории.

    Маньчжуров со всего города сгоняли к Амуру. Было здесь и много невинных, обычных рабочих, но сортировать их всех, не было времени. Дорога была каждая минута, и промедление могло стоить смерти многим жителям города.

  Мирной депортации получилось. Диверсантами  была спровоцирована провокация. В руках замаскированных солдат замелькали ловко спрятанные ножи, полилась и невинная  кровь. 

    Казаки подавляли вылазки маньчжурских наёмников в разных районах города. Удар острой казацкой шашки, всегда упреждал враждебные действия диверсантов.   Сотни маньчжуров в ужасе, уже без всяких лодок и плотов ринулись в Амурскую воду, боясь быть изрубленными казаками. Многие из них не умели плавать и тонули недалеко от берега, дороги назад им не было.  Неожиданно с вражеского берега гулко ударила тяжёлая артиллерия: снаряды накрыли своих же людей.  Кромешный ад оказался повсеместно, по всей акватории Амура.

     И на свою сторону маньчжурам то же, не было дороги. Похоже было, что оттуда вёлся отсекающий огонь. Возможно,  это было напоминание своим диверсантам, что они не выполнили своего назначения, и их там, не ждёт ничего хорошего.  Тоже смерть!

    Казаки, несмотря на обстрел, опрокинули оставшихся маньчжуров в воду, не взирая на их обезумевшие мольбы оставить их здесь. Из чёрной бездны Амура уже никто не мог выбраться. И солнце, в этот день,  так и не посмело показаться на небосклоне, наверно и ему было жутко смотреть на происходящее

  Забила артиллерия и с нашей стороны по вражескому берегу. И скоро эта ужасающая пальба превратилась в настоящую дуэль.  Но преимущество оказалось за русскими артиллеристами, и маньчжурская сторона замолчала. Там происходила какая-то кадровая замена, а может, был приказ замолчать. Но всё это продолжалось недолго: началась осада Благовещенска маньчжурами. Молниеносного захвата города, не получилось.

    Остановить войну могла только полнейшая капитуляция одной из сторон. Но про это не могло быть и речи, тем более, что маньчжуры сражались за идею: избавиться от всякого белого присутствия иностранцев в их стране, и русских тоже.

     Но и казаки сразу же определились - только в Пекине закончится эта война, не они её начали. Другого мнения среди казаков не было, воевать так,  воевать.

     Англичане, американцы и французы, как всегда в таких случаях оказались в тени, так было удобней им каштаны из огня таскать. И они,  не утруждая себя,  потихоньку действовали в своих оккупированных ими маньчжурских провинциях. Немцы, итальянцы, и австрияки - в своих частях.

    - Пусть русские и маньчжуры расхлёбывают эту круто заваренную кашу.

     Политически, активизировались и японцы эти были против всех белых сразу, и особенно, против маньчжуров.

       - Только великая нация, коей, несомненно, являются японцы, имеет право на достойную жизнь: остальные, мусор под ногами. Особенно здесь в Азии.

     Фактически здесь, на Востоке, уже разгоралась необъявленная мировая война, где равнодушных соперников, не могло быть, мешали стратегические и торговые интересы их стран.

    Сон, который так угнетал переутомившихся казаков, от полученной от маньчжурского полковника информации, улетучился неизвестно куда. Вот это дела?

    - Бодров, Фролов и Шохирев, все ещё, не могли поверить в сказанное. И только переглядывались друг с другом. Вот это да! Война уже наверняка, официально объявлена Маньчжурии. И теперь, нам вряд ли придётся партизанить, надо будет всем готовиться в поход на настоящую войну. А это надолго, не на один день и месяц!

   Маньчжурский полковник, глядя на суровые лица командиров, прочитал в их глазах себе смертный приговор. Иначе и быть не могло: война есть война! Но жить-то очень хотелось.

     И с жутким воплем он упал сначала на колени, а затем лицом вниз, в тёплую вечернею землю: - Не убивайте, у меня вся семья погибнет, а их десять душ!

     Солнце село и быстро сгущались сумерки. Надо было принимать какое то общее решение. И казаки не знали, что делать. И что делать с этим незадавшимся полковником. Нельзя было отменять назначенный отдых, людям и лошадям.      А  лошадь с казаком здесь на войне они ещё ближе стали.  Оба под пулями ходят. Последнюю краюху казак своему коню отдаст.

    - Тебе нужнее, дружище. Только в бою не подведи меня! – шепчут суровые казацкие губы.   Да ты и сам всё знаешь, мой конёк вороной! И верный конь кивает ему своей косматой и понятливой головой, бут-то бы сердечно говорит ему.  - Не журись, казаче! Мы ещё вернёмся с победой домой!

 А бывало, что слеза стынет в глазницах у коня, и он уже знает, что не судьба им вернуться домой вместе с хозяином.  Конь ближе к природе, он чувствует смерть своего хозяина заранее. Но и тогда он не бросит его в бою, и на смерть пойдёт вместе с ним. Хотя мог бы спастись!

    - Может не стоит убивать этого полковника, - первым заговорил Василий Шохирев. Заберём его документы с собой, большего он и сам не знает.  Зачем нам еще одна, никому не нужная смерть.    Хоть и чин он немалый, но все мы люди! И если мы не проболтаемся сами,  то подробностей знать никто не будет. В округе нет больших частей, а тем, что мы гостинцев в душу насовали. Бегут без памяти от нас, чуть ли не до Пекина.- Отпустить его надо!

     Не хотел Лука Бодров, выступать сейчас в роли судьи, но пришлось.

    - Не имеем мы права отпускать тебя живым отсюда, это будет не по военному. И не хотим мы уничтожать мирных горожан, хоть и война уже объявлена. Мы русские казаки, и мы гордимся этим! - Умеем мы воевать, и не знаем в бою пощады. Но в мирной жизни мы труженики, как и ваш народ, и делить нам с ними нечего. Ради твоих детей мы дарим тебе жизнь, а всей твоей семье кормильца.  Иди к своим горожанам и скажи им, что мы их не тронем. Мирный народ нам не враги.

     Слабый костерок освещал суровые лица казаков. И даже лёгкий ветерок, не посмел тревожить людей, а вдруг они передумают?

     Послышался всхлип полковника, он не знал, что ему говорить, и как благодарить командиров.

     Сейчас он безропотно стоял на своих ослабевших ногах, размазывал слёзы по щекам, а они все катились и  катились градом.

     Усмехнулся Бодров и легонько подтолкнул полковника в спину, и в сторону города – иди! Иди, пока не передумали! Засмеялись и другие командиры.

    - Иди, тебя твои любимые дети ждут!

     Всем стало так легко на душе, как будто бы, им уже открылась дорога в рай. И пусть даже не открылась, в это тяжело было бы поверить. Столько было у всех казаков грехов.  Но разве в этом дело: всё равно душе хорошо!

    Со стороны маньчжуров никакой опасности не предвиделось. Спокойно поменялись сменные часовые. Всё было тихо. И только листочки на деревьях что-то сонно роптали на казаков. Но те спали, как убитые.

    Пришла пора и командирам отдохнуть, и они ведь не из железа сделаны. Где стояли они, там и попадали на свои лохматые бурки, и сон их сразу сморил.

     На рассвете часовой разбудил Бодрова и Шохирева. Его безусое лицо было очень весело, как у мальчишки. Отдых вернул ему молодые силы, и неугасающий задор.

    - Опять этот сумасшедший полковник, к нам в гости с белым флагом тащится, наверно по своей пуле скучает. Может шарахнуть в него из винта разок,  для острастки?

    - Не стрелять! – командует Лука.  - Ведите его сюда!

     Полковник был одет в свой парадный мундир, но через его руку была повязана траурная лента. Похоже,  было, что совести своей он всё же не потерял.

     Так как радоваться ему особо было нечему.  Остался командир без своего гарнизона! Но, похоже, было, что тот больше думал о живых! И не о себе вовсе!

     Седеющий полковник был искренним: - Благодарные жители моего города, уже накрыли столы и собрали часть контрибуции, или не   знаю, как это у вас называется: за то,  что вы, не уничтожили их, во время военных действий.  Они мирно к вам настроены, без всякой вражды. И сейчас: мы просим вас всех в гости к нам.  И трудно было ему не верить. Как говорится: всё на лице было написано.

     Но знал Бодров не понаслышке, как коварны азиаты.  И что отравить противников для них - милое дело.  И ножами могли они всех казаков порезать. И многое другое придумать, что могло их всех уничтожить. Но знал ещё Бодров и об их гостеприимстве, где действовали совершенно другие законы. Когда  никто не посмеет обидеть гостя: даже взглядом. Когда сам хозяин на верную смерть пойдёт, чтобы спасти честь гостя, и свою собственную честь. Бывали и такие случаи.

     Уже никто из казаков не спал, и все окружили полковника.

    - Кушать, очень хочется! Аж  спасу нет! – изрёк один, самый нахрапистый из казаков.

    - Может там, у вас, и выпить найдётся, - осторожно переспросил полковника другой молодец.

     Маньчжур шире заулыбался, и усиленно закивал головой.

    - Есть наша водка, много есть!

     Вот тогда и загудели казаки, сразу как улей в солнечный день. Все хором!

    - Грех не уважить хороших людей командир, чем мы хуже маньчжуров.

     Мы здесь, за честь России печёмся, и по нас будут о других казаках судить. Не всегда ведь мы варвары.  А что убили солдат, так у нас такая необходимость была защищаться: или они нас покрошат, или мы их под корень!  И уважение между народами, порой посильнее всякого оружия бывает, и всегда оно  побеждает зло. Хлебосольство на Руси всегда в почёте было. И хлебосолы тоже!    

    - Надо идти командир.

    - Надо! – загудели казаки.

     Ничего не сказал Бодров казакам.

    -  И то, правда, что людей кормить надо. И что дружба побеждает зло.  Ведь и ему очень кушать хочется, не истукан он!  Но кто за весь этот маскарад отвечать будет. Да если всё это провокация будет? Тут пулю себе сам в лоб загоняй, иначе никак перед судом товарищей не оправдаться, а перед своей совестью тем более.

     В чистое поле перетащили казаки низкие столы, подальше от страшного города, где всё напоминало им, о жуткой ночной резне. А затем и вовсе отказались от столов. Непривычно русскому человеку к восточной культуре приобщаться.     Но время дорого: кушать очень хочется.   Да если всё это дело с хорошей выпивкой оформлено? Грех ведь отказаться!

     Аж голова казацкая, кругом пошла от таких добрых мыслей. И слюнки изо рта, сами невольно побежали, даже у самых крепких казаков. Тут надо попроще быть! И вскоре уже казаки возле еды на шёлковых подушках восседают. А вся снедь на шёлковых полотнах, прямо на земле выставлена.

    Чего тут только нет: и гусятина, и курятина, и цыплятина. И жареные поросята над ними, как горы возвышаются. И всё это, в изобилии плетёных в шелках бутылок, и невиданных ранее казаками, различных по своей конфигурации, и назначению, вместительных сосудов. О назначении, которых никто из казаков никогда не сомневался.  Питьё там и его отведать надо грешной казацкой душе! Порадовать её. Но все при оружии казаки. Да ещё две заряженные пушки, что уцелели, на город своими голодными жерлами смотрят. Тут же и расчёты при них.

     А во главе, этого своеобразного стола Бодров с полковником восседают. От улыбчивого солнышка под лёгким навесом из шёлка, упрятались. Не удержался, первый изголодавшийся казак, который и поддержал всю эту авантюру с угощением, Федоркин его фамилия.

    - Извини командир, но тут за столом, каждый казак своему голодному пузу хозяин. И я его никак обидеть не хочу, так как нам обоим, всегда уютней помирать будет, если мы оба сытые будем.

     А чтобы пища в горле комом не стояла, то смочить это дело горилкой надо. Авось, всё это добро, при путёвой голове там ещё как приживётся.

     И не дожидаясь дальнейших указаний командира, прямо из красивой бутылки. Федоркин с великим удовольствием на лице,  к маньчжурскому напитку приказачился, то есть, хорошо приложился.

     И не перекосило его и не покоробило: всё питьё прямо ласточкой, в его тощее пузо, и пролетело.   - Остальные казаки, облегчённо вздохнули. - Если наш Федоркин, сразу не умер от отравления, то потом его и захочешь, то никаким ядом не свалишь. Хоть и тощий он, а силён неимоверно.

    - Ишь, как в поросёнка, с чесноком вцепился зубами, прямо тигра Амурская. – Ох, и лютый парень!

     Понял Лука Васильевич, что плетью обуха не перешибёшь, и всё его войско сейчас неуправляемо, и всем, лучше будет зря не будоражить его. Без всяких на то, видимых, и не видимых  причин. Пока казаки не наедятся, и не наугощаются вином  от всей, изголодавшейся  души.

    - Два часа вам на всё это дело даю! А кто потом сам на коня не сядет, то того плетюганами на его коня загонять будем. Так до всех вас и доведу свою директиву.

    Вон, хлопцы из охраны, очень на вас сердитые будут. Им с вами пить вообще не пристало: они охранять ваш кураж будут. А их, ни много,  ни мало, а около тридцати человек наберётся. И если что, опозоримся мы все, и честь казачью, тоже опозорим. Помните это, казаки. А тебе Федоркин сам лично плетей от души всыплю!

    - Любо, атаман! Любо! 

     Но всех удивила юная маньчжурская красавица.  Их здесь, на этом пиру много было. Подсуетился начальник бывшего гарнизона. И, похоже, что ему удалось удивить казаков.

      Они вились, эти красавицы, как можно уважительнее среди казаков, чтобы поставить новые блюда на цветастые ткани. И не дай Бог, что бы нечаянно, ни задеть уважаемых гостей, или что-то уронить.

     И порхали они от одного блюда к другому среди всяческих угощений на этом необычном столе. Как невиданные по своей красоте, тропические тонкокрылые бабочки. Так они были легки и прекрасны. И, похоже, было, что они не дышали совсем. Настолько всё делалось легко и по-восточному красиво. И такая вот,  стрекозка, иначе её не назовёшь, с лёгким поклоном и дорогим подносом в руках, приблизилась к Луке Бодрову.

    - Чингиз Хан Бодров! Испробуй нашего прекрасного, и живительного, как солнечные лучи вина.

     И там действительно, в хрустале красовалось доселе невиданное вино.

    - Выпей, за своё великодушие к нам, мирным жителям нашего города. Что не лишил нас жизни, всего лишь одним своим указанием.  И того было бы достаточно, что бы мы ни возносили тебя сейчас, и твою мудрость, до самых небес. И не восхищались тобой. Ты славный воитель, и доказал это в ночном бою, со своими врагами. Но к нам ты был неимоверно милосерден, и мы за это, будем всегда благодарны небу. Пей вино, Чингиз Хан, долго жить будешь!

     Принял вино из рук красавицы, атаман. Но что-то ответить не может маньчжурам, онемел он.

     Возвести его казачий чин, до такого высокого ранга полководца, тут невольно призадумаешься. Но наверно и его личные черты характера, здесь сыграли свою историческую роль, раз всё так, а не иначе получилось.

    - Не Чингиз Хан я, а простой казак. И душа во мне русская.  Но я искренне рад, что сохранил в живых мирных жителей. И в ходе проведённой военной операции не был даже оцарапан пулей.  Погибли только те, кто поднял против нас своё оружие. А оно мирным не бывает!  Но это война, и не мы её затеяли. Я сейчас ещё больше уважаю ваш народ, за его мудрость и гостеприимство. И очень хотел бы всегда дружить с вами. И никогда не воевать, а все спорные вопросы решать за этим богатым столом! В кругу таких красавиц.

     Легонько обнял красавицу Лука своей богатырской рукой, и по-отечески поцеловал её.

     Он и сам был великолепен: рослый, и статный, с искрящимися задором голубыми глазами и пышными усами. А серьёзные годы и его душевность, ещё больше придавали ему казачьего великолепия. Хоть картину с него рисуй. И засмущались, зарделись ярким румянцем все  девушки без исключения.

    - Любо атаман! Любо! – громогласно поддержали атамана, его казаки.

   - Ох, и славный с него получился бы войсковой атаман! Этот за своих казаков, души не пожалеет, не то, что буйной,  своей головушки.

    - Любо!

     Пьют казаки, и едят от души, и уже,  им кроме еды, простого человеческого общения требуется.

     Видит Федоркин что маньчжур возле стола крутится. И чуть ли не силой возле себя усаживает.

    - Как тебя зовут? – совсем по-дружески спрашивает его казак.- Тот испуганно отвечает: Вень! - и так далее, всё по-своему.  Но Федоркину  и этого достаточно.   - Венька значит! Друг ты мой закадычный.

     И уже совсем, как своего старого и лучшего друга, непринуждённо хлопает его по плечу.

    - Грех за это не выпить Вениамин. Грех большой! Когда мы ещё с тобой встретимся?

    Наверно, уже никогда! Такая у нас служба казачья: сегодня здесь, а завтра в другом месте будем.

     Пей Венька! Только не с напёрстка, как у вас принято, а с нашей посуды. И чуть ли не стакан ему протягивает, выполненный в форме красивой вазочки.  Вот эта пойдёт посуда, уже по-нашему будет!

    В другом месте Вана, окрестили Иваном. И тоже, казаки,  чуть ли не литр ему в руки суют – пей!

     И там красивая хрустальная вазочка, только размер другой. Но всё наливается до краёв, иначе счастья не будет. Уморительно смотрят казаки, как пьют их новые друзья свою водку, в гигантских для них дозах. И от этого спектакля,  чуть ли не навзничь, на свои подушки не падают. Веселятся казаки!

     Новоиспечённый Венька, уже захмелевший, жалуется Федоркину, что столько водки, он наверно и за всю свою жизнь не выпил. Откуда у него, последнего бедняка, найдутся деньги на водку, ведь их, и на еду не хватает. Лицо его грустно, и на чёрных его глазах, чуть ли не слёзы наворачиваются.  И оттого, ещё жальче Веньку,  нашему казаку: неимоверно как!

    - Ничего Венька! Мы тебе столько сейчас водки нальём, что тебе надолго хватит. И ещё домой про запас положим. Только в нашей компании ты сможешь себя почувствовать человеком. Казаком настоящим! Пей, мой друг дорогой, да получше закусывай! И всё не переставал удивляться сердобольный Федоркин.

    - Эх, жисть у вас, намного хуже нашей будет! И сам уже чуть не плачет вместе со своим новым другом: очень растрогался он. И скоро за одним столом собрались и русские и маньчжуры.

   Против настойчивых просьб русских угоститься, или просто посидеть с ними, у маньчжуров не находилось достаточных аргументов. И они невольно присаживались к угощению.

     Многих из них чуть ли не силой усаживали возле себя казаки. И те слабо возражали. Таких простых, и непонятных им людей, они видели впервые в своей жизни, и очень удивлялись этому.

     Разве богач пригласил бы их к столу, да ещё руку протянул бедняку, такого события у них испокон веков не было. Так и победила здесь, за этим столом искренность чувств, русских казаков, теперь уже можно сказать, что русских друзей.

     А атаман с маньчжурским полковником, Люй Фэном, и на данный момент его другом, решал вопрос, как спасти того от верной смерти.  То что Люй Фэна,  казнят его начальники, не вызывало у Луки Васильевича никакого сомнения. И уже, сами казаки, хотели спасти этого многодетного и такого удивительного полковника. Наверно таких добрых офицеров, как он, во всей Поднебесной по пальцам посчитать можно было.

    - Один он такой! Спасать его надо атаман!

     Казак Федоркин уже был, крепко выпивши, но от этого его мозги, на данном этапе приобрели, необыкновенное не земное вдохновение,  и ясность мысли.  И можно сказать, что душа его парила во Вселенной. Хотя его тело приобретало все более ощутимый вес, и от этого его легко покачивало. И это уже был значимый, предвестник бури, которая скоро следовала, и была уже не за горами.

    - Письмо пиши атаман их императрице, как раньше казаки, и туркам писали, и прочим ханам, да султанам.  Так Степан Разин писал, Ермак Тимофеевич писал, и я думаю, что и другие добрые атаманы. Ведь иначе на Руси, и быть не могло: без общения на таком уровне, казак жить не сможет, это точно.

     И ему уже вторят другие казаки.

    - Никак не сможет жить, да ещё вольный казак, что бы от души не высказаться, за свою матушку Русь. Да так чтобы врагу его, и на этом свете тошно было, и на том ему зычно ёкалось, хоть и ханского он звания.

    - В рот им всем по компоту, а в печёнку дышло, - и дальше понёс Федоркин, что-то уже несуразное.

     Пьяному тихонько прикрыли рот, и усадили на место. - Отдохни дорогой!

     Но от этого ещё веселее стало казакам, а многие уже и на шелковых подушках от смеха укатываются. Все они загорелись общей идеей высказаться, да ещё самой маньчжурской императрице.

     И, смешно им даже очень стало!  Когда всё это действие, они сами себе представили.

    - Ну, что тут поделаешь с собой! – Ничего! И уже почти серьёзно продолжают.

    - И не раз, писали атаманы: а почему Бодров не может приобщиться к истории вместе с нами? - Разве мы не достойны этого?

     И стучат себя казаки мощным кулаком грудь.

    - Конечно, мы даже очень достойны! Даже более других, ведь мы казаки русские!

    -Правильно Федоркин говорит, хоть и пьяный: пиши Лука, атаман наш! – Пиши дорогой!

     И маньчжуры теперь поняли,  в чём дело сейчас. И что за вопрос решается, на этом не известном им и мало понятном военном сходе казаков, да ещё за столом с выпивкой. И при всём своём богатом вооружении. – Диво дивное!  Но им, в отличие от русских, не смешно было. Ведь это дерзость неслыханная, беспокоить Цы Си, и тем самым, очень гневить императрицу. А она у них на уровне божества находится, и никак не ниже.

    Но, тем не менее, все письменные принадлежности были доставлены, и белее самого чистого снега,  высококачественная  бумага.

     Нашёлся среди казаков и лихой писарчук Ермолкин, который с чувством собственного достоинства взялся за дело.- Это тебе не сабелькой махать, тут головой работать надо.

    - Думай Федя! Да слушайся атамана, в точности всё исполняй!

     Так вразумляли его казаки, перед началом исторической работы. Документ века пишешь, иначе не скажешь! И вот что стало вырисовываться на бумаге, когда казакам уже не до смеха стало.  В эту пору, им легче было бы сабелькой, целый день помахать, чем писать это послание императрице, столько с них солёного пота сошло.

    - Ваше сиятельство, солнцеподобная Цы Си! Владычица всей Поднебесной, и многих других стран.  Мы Амурские казаки, нарушили покой вашей древней страны, и вторглись в ваши владения. Но ни в коей мере не считаем себя захватчиками. Это сделано нами, в ответ на бесправные и злобные действия ваших солдат. И необъявленную войну против казачества, и всей Российской Империи. А так же неоправданным, повальным истреблением, вашими солдатами: русских людей, на всей территории вашего государства, а так же нашего государства. Наши древние  волхвы не зря говорили:

    - Не та мудрая птица, что красиво в небе порхает, а та, что в земле золотые зёрна выискивает, и в казну их кладёт.

    Вы же, солнцеподобная Цы Си, не хочу Вас обидеть,  эти золотые зёрна необдуманно  теряете.

     Так как добрые, и соседские отношения, между нашими Великими правителями и странами: и есть те самые,  золотые зёрна. Поэтому я, Чингиз Хан Бодров Лука, теперь так уважительно меня величают Ваши подопечные, за излишнею мою жестокость в бою  к вашим солдатам. Я, избранный казаками, походный атаман, с сотней своих казаков, всего за одну ночь,  вырезал гарнизон вашего города. И всё это в ответ на развязанную вами войну. Обязуюсь так и впредь поступать, пока отношения между нашими странами не наладятся. И не войдут в правильное и добропорядочное русло. Любая жестокость порождает только жестокость.

     А пока уничтожил в городе всю артиллерию, разгромил штаб и пленил полковника Люй Фэна.

   И только благодаря мудрости этого человека, его личному мужеству и великому самопожертвованию, во имя своего народа и его личной просьбе ко мне, как к действующему Походному атаману (просил он о стариках, женщинах и детях!), я оставил в живых его, и мирных жителей города, потому что счёл неразумным их губить. Даже во время военных действий.

     И заверяю Вас, Солнцеподобная Цы Си, что сделал это только из уважения к Вашей Светлейшей особе. Но, как законноизбранный атаман, я обязал их выплатить моим казакам  приемлемую для них контрибуцию, о чём вас и уведомляю! Будем так и впредь поступать, Сиятельная императрица Цы Си, с вашими захваченными городами, до самого Пекина. Я уверен, что и там мы возьмём законную полагающуюся нам контрибуцию. И только потом, в Пекине подпишем с вами мирный договор, что бы впредь никогда не нарушать его.

     И ещё я уверен, что таким Великим Империям, какими являются Россия и Маньчжурия, надо всегда жить в мире и дружбе, и приумножать наши богатства, и культуру.

                             

                                Хочу пожелать вам, Светлейшая Цы Си,

                                 От имени всего Амурского казачества:

                                                   Крепкого здоровья, и долгих лет Царствования,

                                                   А так же укрепления добрососедских отношений,  

                                                   Дружбы между нашими Великими народами.

                                                                                           

                                                                        Чингиз Хан Бодров Лука ,

                                                                          Избранный Походный Казачий атаман.

                                                                                        

                                                                                     Апрель 1880г.

 

 

     Белозубо улыбается Лука, из-под своих пышных усов.

    - Я написал так, от имени всего Амурского казачества, потому что уже вряд ли, во второй раз, представится нам такая возможность написать историческое письмо самой маньчжурской Императрице Ци СИ.

    - Правильно ли я поступил станичники?

    - Любо атаман! Любо!

     И маньчжуры оживились и что-то оживлённо заговорили Люй Фэну.

     Одобряют они это письмо, и они против всякой войны, - перевёл тот Бодрову.

    - Вот за это и выпить не грех! - оживились казаки.

     Маньчжуры тоже от выпитого ранее вина, заметно активизировались. И у них появилось желание выпить с казаками, за написанный сейчас: святой исторический документ. И хотя он написан не в их восточном стиле, и не столь витиеват, как их грамоты. То есть, полностью не отображает всех высоких званий титулованной Императрицы Цы СИ, и не питает к ней их бескрайнего уважения.

      Но в целом, написан правильно, надо войну прекращать, с этим аргументом они согласны полностью.  Люй Фэн не знал, как благодарить атамана за оказанную ему бесценную услугу. Но как отнесётся сама императрица, к этому письму казаков, это тоже большой вопрос. И всё же надо ему самому,  завтра ехать в Пекин,  другого выхода у него не было. Ведь он - военный человек, и свой воинский долг обязан выполнить до конца. Пусть, это и будет стоить ему жизни.

    - Я в долгу перед тобой Лука! В любом случае атаман, я обязан тебе жизнью.

     И тут вся семья Люй Фэна: от мала, до велика, падают на колени перед ним и кланяются ему.   И уже, со слезами умиления, на глазах, благодарят его за спасение своего хозяина. От такого невиданного зрелища все растрогались, и русские и маньчжуры, которые тоже плачут.   Сейчас всё перемешалось так, что всё происходящее  больше походило на живой слоёный пирог. Который, ко всему ещё был, и разноголосый. Но это никого не смущало: мыслили они,  уже одинаково.  

  Уже прошло два часа, отведенные атаманом на застолье, прошло и ещё два часа.  Уже дважды сменились часовые у сторожевых орудий, но пиршество только разгоралось. Часовые теперь далеко не отходили от своих пушек, маньчжуры всё приносили им на место: пили и ели там же. Понял атаман, что надо срочно уводить своё пьяное войско подальше от этого города.

    На команду построиться, казаки слабо реагировали. Не хотелось им расставаться с гостеприимными гостями, и таким богатым столом. Это было выше их понимания долга

 Тогда атаман дал команду пушкарями те раз за разом дважды выстрелили в воздух. И только тогда казаки начали приходить в себя и нехотя строиться.

    Коноводы подвели лошадей. И на команду: - По коням! началось восползание на лошадей, иначе всё это и не назовёшь. А Федоркин, сразу же скатился с крупа лошади, чуть не под её копыта.

     Его новый друг, маньчжур Венька, живо бросился ему помогать, и подхватил его обмякшее тело. Но казак был настолько тяжёл, от принятого в душу спиртного, что маньчжуру было не под силу помочь подняться ему.

     Смеются все казаки над Федоркиным, хотя и тех немало штормит в седле. И сами они кое-как держаться на конях.   - Сколько тебе плетей надо? – спрашивает казака походный атаман.

     Хоть и тяжело казаку, но против казачьего закона идти он не может.

    - Трёх плетей хватит, атаман! – чуть не плачет огорчённый таким оборотом дела, Федоркин.

     И только хотел атаман огреть виновника плетью, как маньчжур Венька упал на колени и взмолился.   - Капитана! Пожалуйста, не бейте моего друга Алексея!  Лучше меня бейте, мне так легче будет, ведь я уже привыкший к побоям. Люй Фэн переводил Бодрову, но и по его лицу видно было, что и он не хочет этой экзекуции.

 Ну что тут делать, раз такое единение душ.

    - Прощаю! – говорит атаман. До следующего раза прощаю!

    - Любо! – кричат казаки.

    - Любо! – неожиданно, вторят им маньчжуры.

     Видно, что им очень нравится это звучное слово, а его доброе значение они уже давно, душей своей поняли.

     Весело тащат казаки и Венька, Федоркина на повозку в обоз. И под голову Федоркина, Венька заботливо подкладывает его лохматую папаху.

    - Совсем больной Лёшка! Совсем помирай не надо казак!

   - И слёзы катятся по его лицу градом, и сам он уже еле держится на ногах. Тут и Люй Фэн оживился, подогнал крытые повозки для казаков.   - Так лучше будет атаман, а то казаки увечья получат, они ещё не раз будут с коней падать, пока до Амура доберутся. А так им и отоспаться можно будет, дорога-то, большая.

     Извозчиков я вам назначаю своих, они и с обозом будут. А часовые будут ваши. Как до Амура доберётесь, моих с повозками отпустишь домой.

    Трофеев на десяти повозках уложено, это вам и вашим семьям подарки от нас, жителей города.

    Для нашего и вашего начальства это все  ваши трофеи, так лучше звучать будет. Давай, друг в дорогу собирайся. А чтобы тебе скучно не было, красавицы будут развлекать тебя.

    - А вот этого дорогой Люй Фэн, делать не надо, я как-нибудь и без красавиц доберусь до границы. А то вроде бы… 

     Слов не находилось и атаман махнул как то обречённо рукой:

     Да не приучен я к этому, я вольный казак, а не гулеван какой-то.

     И скоро обоз из множества возов и повозок, выдвинулся в сторону границы. Сопровождали его верховые охранники, и коноводы с лошадями.

  Казаки ехали в крытых повозках с комфортом. Создавалось такое впечатление, что для них война уже закончилась. И тут они, как и за столом, были обложены шёлковыми цветастыми подушками.  Смущаясь, молодые девушки махали им платочками. Видно было,  что их за душу задела молодецкая казачья удаль парней. И при всём этом, необычная простота и их человечность.

    - Запевай! – скомандовал казакам бравый атаман.

     Зазвучала задорная строевая песня, которая немало удивила маньчжуров. Затем песни сменялись, одна за другой, а маньчжуры всё махали, и махали им руками.

     Жалко было им расставаться с такими хорошими людьми. Но парадокс в том, что если бы не война, то никогда бы они, так и не узнали друг друга.

    - Вот тебе и война! - И с той, и с другой стороны.

     А назавтра у жителей города была ужасающая работа: хоронить убитых маньчжурских солдат. Но ведь и казаки могли оказаться убитыми в том неравном бою. И их бы тоже никто и никогда не пощадил, на то она и война.  Надо было выжить! Так зачем же, она добрым людям, эта война: пропади она пропадом!

 Так думают и казаки и маньчжуры, и всем им хочется душевного покоя.

    Но одно название: казаки, теперь, внушало маньчжурским солдатам – неописуемый ужас.

   - И особенно имя Бодрова великий и благородный человек иначе его не назовёшь.

   Он великий воитель.. Возможно, что сейчас, это и было его новое воплощение в жизнь, и маньчжуры поверили в это. По их поверьям это вполне было возможным. И покатилась молва, о новом пришествии Чингиз Хана, обрастая новыми подробностями, до самого Пекина. Маньчжур Венька, долго ещё горевал, о своём новом друге Алексее Федоркине. Уж, очень пришёлся ему по душе этот добрый русский друг. И уже не раз,  его голову навещала совсем нелепая для маньчжура мысль: может и ему податься в казаки. Чем он хуже русских. 

     На фоне этих пылких воображений, он и начал топором вырубать из дерева две казачьи фигуры.

    В одном казаке,  восхищённые жители города с радостью узнали весёлого казака Федоркина с большой кружкой вина в руке. Он сразу же всем пришёлся по душе, своим лихим казацким задором.

    - Ай, да Федоркин!

    - А в другом казаке проглядывался смурной, и усатый атаман, сам Чингиз Хан Бодров.  В лихо надвинутой на затылок папахе, и вскинутой казачьей шашкой в руке.

    Того и гляди, что пойдёт атаман охаживать своих недругов, направо и налево: своей тяжёлой деревянной  шашкой. Как живой он получился, из дерева, и от этого, даже на вид: был очень опасен.

     Перед мощной фигурой атамана маньчжуры всегда невольно съёживались, и также невольно трепетали душой.

     Но удивительно, что живые цветы, и там никогда не увядали, так уважали и чтили его жители города.

      -Столько солдат вырезать, что овец? Великого Чингиза почерк, и его волчий аппетит!  История повторяется!  Но от пронизывающего  взгляда его больших и суровых глаз, они всегда невольно уклонялись. Цветы цветами, а душа душой!

     Он выше их, по своей духовности, и им смертным людям,  совсем не ровня!

     Зато с Алексеем маньчжурам было намного проще общаться. И всё это происходило, как бы, на одном человеческом и им доступном уровне.   И поэтому,  вино в его чарке никогда не переводилось.

    - Наполнять её стало общей городской традицией. И даже молодые пары стремились сюда, к этому доброму символу города.  Они весело лили в кружку казака вино, и как голуби, сладко целовались.

    - Пей Лёшка, и гуляй на нашей свадьбе!

    Но не долго так продолжалось, через несколько лет японцы оккупировали большую часть их страны.Возле деревянных казачьих  монументов, японские солдаты сгруппировались, и весело  тыкали в их деревянные тела своими острыми саблями. Затем лихо отрубили деревянному Алексею Федоркину руку с полной кружкой вина. Первым не выдержал такого издевательства, над монументами всегда добрый и улыбчивый маньчжур Венька.  Для него они были всегда живыми.

     Пущенный его сильной рукой плотницкий топор, как бритвой снёс голову японскому офицеру, под самую луковицу. Рикошетом задел и второго солдата. Страшный вой покалеченного солдата послужил сигналом к общему восстанию горожан, против произвола иноземцев. Целые сутки горожане яростно бились с ненавистным врагом.   Многие жители молили Чингиз Хана Бодрова, о помощи.

    - Помоги нам, русский казак, на тебя вся надежда.

     Только ты сможешь атаман,  со своим войском вырезать столько нам ненавистных врагов: нам это не под силу. Вся страна наша плачет, и стонет. И молит тебя! Помоги нам, добрый Бодров!

  Но догорали обломки деревянных  казачьих статуй, и создавалось впечатление, что, и они тоже корчась, постепенно умирают. В этом страшном городе.

    На берегу Амура уже стояла баржа с нашего берега, и с нетерпением ждала сотню. Такого возвращения с войны им  и в сладких снах не виделось

     Сам Лука, тоже ничего не знал, и не планировал такой переправы. А тут баржу, как по заказу подали. Оказалось что Окружной Атаман Лютов поднимался вверх по Амуру из Хабаровска, до осаждённого Благовещенска. И по пути следования проводил мобилизацию казаков на войну. Хотя те и так  уже давно были самомобилизованы: даже женщины и подростки были при делах, согласно предписанию военного казачьего устава.

   Лютов с нетерпением, ожидал сотню Бодрова, чтобы и его сотню взять в поход на Благовещенск. Тем более, что те уже успели побывать в боевых действиях. И тут, уже сам заинтересовался происходящим.

     Для военного времени всё это выглядело очень странно: вся эта процессия, из набора: повозок, кибиток и немногих верховых казаков.  Огромные вороха различной мануфактуры на возах, и прочего другого скарба. В сопровождении двух орудий, и боеприпасов к ним. И вокруг всего этого добра счастливые лица казаков и маньчжуров в окружении такой же весёлой конной охраны.

   - А местами эта странная процессия, проходила, вдоль берега Амура ещё и с задорной казачьей песней.

    - Лихие ребята! Ничего не скажешь.

     Застыли в чётком строю уже ставшие серьёзными казаки. Манчжуры испуганно замерли у своих повозок. Чётко доложил выборный атаман окружному атаману Лютову, что разведка боем проведена, и успешно завершилась. Весь личный состав цел, и находится в полном здравии.

     Посмотрел Лютов на сотенных казаков, на их загорелые и улыбчивые  лица. И сам невольно улыбнулся, обнажив красивые белые зубы, из-под своих пышных седеющих усов.

    - Вот в этом Бодров я нисколечко не сомневаюсь, а в остальных делах, нам ещё надо разобраться.

    - Вражеские посты вдоль Амура нами успешно ликвидированы. Ближайший маньчжурский военный гарнизон, около тысячи человек, нами уничтожен.  Мирных жителей города оставили в живых. Так что очаг опасности для наших казачьих станиц ликвидирован. Благодарные жители, добровольно выплатили нам контрибуцию, снарядили обоз и дали сопровождающих его маньчжуров. Штаб гарнизона сожжён, документы захвачены нами. Полковник Люй Фэн, мною допрошен, и с посланием от Амурских казаков отправлен в Пекин, к самой императрице Цы Си.   - Здесь подробнее! – оживился Лютов. Посмеялся Лютов, вволю. Прочитав послание к Императрице.

    - Ай, да Чингиз Хан Бодров.  Дипломат из тебя отличный получится! Но только ты, со своей Императрицей, Солнцеподобной Цы Си разбирайся сам.  А так ничего написано, по-нашему, по-казачьи. И его сухощавое лицо, под хищным, с горбинкой, как у ястреба носом, довольно осклабилось. И ещё запомни, атаман, что такие вещи, просто так, бесследно не проходят, ты ещё убедишься в этом. История не любит всяких шуток. Тем более, во время войны, когда кровь рекой течёт. Аукнется тебе твоё ухарство, и ещё как аукнется! – попомнишь ты моё слово. А в целом атаман, тебя надо к награде представлять, и всех твоих казаков, что я и сделаю. Послужили вы своему Отечеству славно, живота своего не жалея! Благодарность вам от меня казаки, и низкий поклон за такую добрую службу!

    - Любо, казаки! Любо!

     Оживились и маньчжуры и они весело кричали вместе с казаками.

    - Любо! Любо нам!

     Скоро всё трофейное добро вместе с пушками было перегружено на баржу. Вытянулись в струнку маньчжуры, и они почувствовали себя солдатами.

      Бодров уважительно пожал каждому из них руку и вложил туда заработанные деньги. Живите счастливо, и никогда ни с кем не воюйте. Нам с вами,  не надо воевать! Спасибо вам!

     Тут и другие казаки стали жать маньчжурам руки, и каждый старался, хоть что-то туда вложить, хоть медный пятак. Но удивил всех Алексей Федоркин, который к тому времени, уже проспался и даже опохмелился. Никто, и не ожидал, что он из своих трофеев отдаст возчикам золотых пять рублей. Чтобы те передали их, его новому другу маньчжуру Веньке. Маленькую монетку и целое состояние.

    - Передайте Вениамину, пусть строится, - так у нас говорят казаки на счастье.

     Они ему, эти деньги, очень пригодятся. У себя он, и за весь свой век, столько не заработает И счастливая слеза блеснула в глазах казака.

    - Эх, Венька, добрая душа!

     Передали соотечественники Веньке подарок от казака Федоркина. Тот никак не мог поверить, что такое бывает на белом свете. Руки его бессильно опустились вдоль туловища, а глаза сами наполнялись слезами. Конечно если бы не война, то он в долгу не остался бы и нашёл своего друга. И отблагодарил бы его, как и подобает: всё по-человечески. Зачем она эта война им  – зачем? А на своём берегу казаков уже встречали, как победителей, их жены и невесты. Красивые казачки не стеснялись в выражении своих чувств, и крепко целовали любимых. Так как знали они, что завтра казакам, снова в поход. Такова доля казачьих жён, всегда находиться в ожидании мужа, и растить детей. И как ещё говорится, чтобы скучно не было, вести всё хозяйство. А тут работы столько, что порой и мужикам тягостно приходится. Но всё это доля казачки.

     А туго придётся мужьям, то и сами казачки и дети их, возьмутся за оружие. Они могут метко стрелять, управлять конём и рубить шашкой на всём скаку: не хуже своих мужей.

     Когда-то в древности таких женщин воительниц звали амазонками. Наверно они и были теми корнями, из которых и формировались характеры казацких жен. Так и соединились их судьбы, до скончания веков в одно целое.

     Тут же на берегу реки были накрыты столы с угощением, для казаков.

     Красовалась там, в плетёных бутылках и крепкая горилка. Да ещё, из трофейного обоза кое-что из спиртного,  туда перепало.

     Хоть их питьё и слабее нашего, но для сравнения тоже было неплохо. И скоро весёлые казачки рядом с чинными казаками восседают, и всё тут, как всегда в их жизни было. Но что-то принахмурились казаки. И не могут их жёны понять, что же такое, случилось с их прекрасными мужьями. Пытался опохмелённый Алексей Федоркин им что-то объяснить, и всё разводил руками в воздухе: всё загадочные фигурки, там вырисовывал.   Похоже, было, что талии у наших казачек не те оказались. И казак невольно маньчжурских красавиц вспомнил, их точёные талии. Зато слов не находилось и это спасло его. Недобро, глянули на него товарищи по оружию, да так, что Федоркин сразу же отрезвел. И нелепо, по-смешному, замахал своими руками в воздухе: молчу, молчу, молчу!

     Прозрение наступило, и очень ясное. А то бить будут, и казачки тоже! И очень больно будет. А утром многие казачки уже щеголяли в новых кофточках, которые успели сшить за одну ночь из цветастой трофейной материи.

     Ну, как же не уважить своих геройских мужей. Пусть и им радостно будет. А жена-то у него уж больно хороша, не чета другим. И умница,  и красавица, и хозяйка хоть куда: всё за одну ночь успела.   Дать бы Федоркину по его тыкве, что бы в следующий раз думал, что говорит. Чуть столько делов не натворил, со своими воспоминаниями.

     Прощание было недолгим. Казачки своих слёз не показывали, крепились, как могли. Это грех большой был, по живому мужику рыдать. Казаку в сто раз легче будет, если жена в его памяти, как зоренька ясная будет. С такой памяткой и в бой легче идти казаку, и домой ноги сами нести будут.

     Сотня Бодрова так и осталась под его командованием. Лютов не стал ничего менять, раз хорошо показали себя в деле казаки, то пусть так всё и дальше будет. - А соответствующее звание мы тебе быстро присвоим Бодров – атаман!

     Война, она или возносит высоко казака, тогда он парит в небе как орёл. А может, и вовсе его не заметить, если не растоптать вообще.

     Но последнего позора  не должно быть. Казак с детства: с конём и с оружием дружит, и уже на службе, у Царя-батюшки состоит.  Для того он и рождён казаком: что бы счастливым быть. И на войне тоже!

    - Сотником будешь, Лука! Ты этого заслужил!

    - Любо казаки!?

    - Любо!

Другие произведения автора:

Людоед

Конституция

Мои забытые сказания. 1991 год