Новые
Меню
40
Они посидели ещё немного у воды. Сидели тихо, без разговоров, приткнувшись плечом друг к другу и стараясь не нарушить маленького сближения. Он первым встал и пошёл от реки, за ним потянулся Тимоха. Скинув с себя джинсы и майки, они залезли в палатку и, укрывшись одеялами, раскатились по сторонам. Рядом шумела Катунь, успокаивая ползающие в голове мысли. Навалившаяся дрёма выхватывала из ночи посторонние звуки, заставляя хаотично прислушиваться. Оказывается, это Тимоха хлестался с другой стороны палатки, переворачиваясь с боку на бок. Не спится.
«Словно тараканы... Какие-то тараканьи мысли лезут. Ладно, терпи, Тимоха. Подавлю я тебя ещё немного, чтобы совсем забыл слово - фуфло», - подумал он, засыпая.
- Вань, - Тимохин голос выхватил его из полусонного состояния, - я татуху сделать хочу, готику и небольшие крылья. Вроде как - Бог хранит меня. Супруга против, а я уже договорился. На спине сделаю. И не мешает, и в футболке или майке видно будет.
- Сделай. А я хочу цифру тринадцать выбить, небольшой такой вензель на груди.
- Делай там, чтобы Наташа целовала. Приятно будет.
- Вот и я так думаю, - хохотнул он довольно. - Тимоха, я похож на чеченца? Если спецом не бреюсь, то ребята ржут: отращивай бороду и за чеченца сойдёшь.
- Похож сбоку. Спи, у тебя язык уже заплетается.
Сквозь сетку маленького оконца палатки, расстёгнутого для вентиляции, струилась прохлада свежей алтайской ночи. Он уснул.
Проснулся он от звука потрескивающих дров на костре. Тимохи в палатке не было. Широко потянувшись, он с силой потёр лицо руками, чтобы окончательно проснуться. Палатка заботливо была застёгнута на все замки, чтобы к нему не вползала тянувшаяся от реки сырость. Он улыбнулся. Заботится. Выглянув из палатки, он увидел Тимоху возле костра.
- Здоров был, Тимоха. Когда из палатки вылез? - спросил он, надевая шлёпанцы. - Я даже не услышал.
- Здоров был, Вань, - Тимоха сосредоточенно смотрел на огонь.
- Хорошая вещь шлёпанцы, сунул ноги и обутый. Почему их так назвали? Потому что по пяткам шлёпают? - он подошёл к костру. - Как дела?
- Мои дела не могут быть хорошими при таком раскладе. Я тихо выполз, старался не разбудить. Шашлык вот замутил, на правах гостеприимного хозяина.
Он огляделся вокруг. Раннее утро. Белый туман, укутавший горы, обильно выпавшая роса, густой дымок от горящего костра. Зависнуть бы тут на недельку.
- Надень, что-нибудь тёплое, Вань. Утро холодное.
- Щас нырну ещё разок в Катунь и оденусь.
- С ума сошёл? Холодно же.
Он зашёл в реку по пояс, слегка окунулся и поплескал воды на лицо и волосы. Рядом бурлил поток, спотыкаясь о невидимые под водой валуны, и накатывал на него мощными волнами. Хорошо...
- Перевал Чике-Таман. Ты был за ним? - крикнул он Тимохе, направляясь к машине за вещами. - Здорово там, хочу ещё туда. Там пропасти крутые по краю Чуйского тракта: едешь, смотришь вниз и ёжишься. Пешком бы ничего, а за рулём напряг по такой дороге. Мы на Красные ворота ездили, а потом в ельнике там стояли пару ночей. Рядом речушка Боки с вершины водопадом идёт, её шум далеко по округе слышен. Поток чистейшей воды. Мы поднимались по ручью вверх, там есть тропинка хорошая. До середины горы долезли, а дальше бурелом из деревьев и камней пошёл. Это далеко за Чике-Таманом. Доехали потом до снежных гор, а дальше всё, нам сказали, что скоро погранзона. Да и время прижимало. Мы поздним вечером назад ехали, по темноте, - он подошёл к костру. - В чайнике тёплая вода? Зубы надо почистить.
- Да, тёплая. Я был там, красиво. Было бы времени побольше, так сгоняли бы туда, - Тимоха поворошил костёр сучковатой палкой и подбросил дров. - Заметь, как быстро ты разговор перевёл. Такое чувство, что тебе ровно на всё. Если бы мы конкретно поругались, то ты сроду бы первый не подошёл.
- Я залёг и жду. Тактика такая, издержки профессии. Прости.
- Ты не подошёл бы, точно. Гордыня, не лучший друг тебе, Ваня.
- Какая гордыня? Выдержка. Ты целых четыре часа спал молча. Это тоже выдержка?
- Мучение, а не выдержка.
- Неужели мучился?
- Хуже. Я рушил свой мир. А что ты делал в это время? Спал!
- Да, я спал.
- Сейчас опять «тринадцатого» своего включишь? Не надо, я видел его вчера. Вань, а «тринадцать» - это предел в тебе?
- А «тринадцать» - это знак в моей жизни. Мне тепло с ним, - он посмотрел вслед за Тимохой на небо. - Кого с неба ждёшь?
- Одуванчика... Ой, мама, смотри, кто-то падает, похожие на одуванчики, - Тимоха посмотрел на него грустными глазами.
- Девушка вдруг заплакала: это, сынок, десантники, - он глубоко вздохнул. - Ты представляешь, какая красота. Душа отдыхает, настроение прёт, и внутри всё искрит. Вот где силы восстанавливать надо.
- Вань, и из меня теперь сила прёт. Это ты мне её накачал. Хорошо, что мы встретились.
- Не знаю я. Жить очень хочу. И особенно это чувствуется, когда сваливаешь домой из командировки. Дома Наташа, дети. Дома всё по-другому. Дома даже мухи, пл..., и те свои, - он подошёл к костру и открыл крышку чайника: вскипячённый заново, чай отдавал запахом дикой травы. - Травы пахучей успел нарвать. Давай, попьём для начала чайку, а потом уже шашлык.
Сосновый жар от огня и горячий чай согрели его после купания, разливаясь внутри приятным теплом. Тимоха так и сидел задумчиво у костра.
- Чего грустишь?
- Как-то нелепо всё выходит. Ты уедешь сейчас, и увидимся ли ещё. Не хочу я, чтобы ты так уезжал.
- Не гони, я ближе к обеду поеду. Побуду ещё с тобой, - прищурившись, он посмотрел в сторону реки. - Тимоха, я жёсткий человек?
- Враньё. Ты осторожный, твоими поступками руководит совесть. Вань, ты не уходи от разговора. Я и так вывернул себя наизнанку.
- Я добрый сегодня.
- Спасибо, буду счастлив такими словами. Не злись и постарайся простить. Я не настаиваю, но если сможешь.
- Не-а. Злится не буду. Я же добрый. Ты не понял ещё?
- Добрый. Только вслед мне, ты уже плеванул.
- Скажешь тоже, плеванул. Не выдумывай. И хватит уже ворчать, - он прищурился, сдерживая улыбку.
- А чё сделал-то? В этой ситуации, я только так и думаю.
- Слово-то, какое выдумал. Залепить бы тебе рот.
- Ванька, дурень ты. Уедешь ведь сейчас.
- Намять бы тебе бока, бычок на откорме. Ты на пятом этаже живёшь? - он взял шашлык с мангала. - Я с десятого бегаю утром. А тебе два раза надо, и через две ступеньки.
- На пятом. Жирный я?
- Есть немного. А вообще... Ерунда, какая-то получается. Выпить на второе августа, что ли? С ребятами на дачу, а Пашка быстро всё сделает.
- Меня возьмите на неделю. Хочу один в глуши отсидеться.
- У тебя тут своей глуши хватает. Сел в машину и в любую сторону.
- Ваня-я, хватит. Обернись, мне не встать без твоей руки.
- Тимоха... А помнишь, ты делил друзей на первый-второй? Я уважаю своих ребят, каждый из них по-своему дорог. Кого из них я могу назвать первым, лучшим. Всех. А ты другой.
- Я массовка.
- Назвал же, массовка.
- Вот ты говорил, что друг у меня тут, - Тимоха поднял глаза. - Да, я дал ему дружбу. Я вытаскивал его из грязи, покупал одежду, чтобы он был прилично одет. Теперь он говорит, что расправил крылья и хочет лететь дальше сам. И ещё сказал, что помнит моё добро.
- Ты писал, и так уверен был в этой дружбе.
- Я уверен? Ты решил добить меня? Ты же не знаешь, как и куда я его послал.
- Тебе откровенно? Хорошо. Не хотел бы я с твоим другом в одном окопе сидеть, не вызвал он доверия даже по фото. Скользкий он, Тимоха. Я сказал своё мнение о твоём друге, не напрягайся.
- Я ждал совета от тебя тогда.
- Значит, ты сам захотел с ним нянькаться. Дальше прогибаться хочешь? Человек, который тебя не уважает, не будет уважать и дальше.
- Ваня, я прогибаюсь? Это он под меня прогибается. Спасибо за совет. И не заваливай на мои вопросы.
- Может, я с тобой поговорить хочу подольше. Ешь шашлык.
- Совсем от тебя хороших слов не слышу.
- Не вредничай, Тимоха. Нам с тобой делить нечего. Встретились и разъехались.
- Это кто из нас вредничает? Подай шашлык.
- Ничего, что я тебя Тимохой обзываю? Это для меня, как позывной.
- Обзывай. Сейчас у тебя правый висок болеть будет. Я умею это делать.
- Врежешь, что ли? Или наколдуешь? Неужели ты хочешь, чтобы у меня голова болела. Мне ещё домой пятьсот километров по ветру.
- Я никогда не сделаю тебе больно. А ты тоже бычок хороший, и со спины мы с тобой почти одинаковые.
- Мать до сих пор зовёт меня - сынок мой, - он налил в кружку чай. - Вкусный, травой знакомой отдаёт. У бабки всегда был чай с травами.
- А меня давно так никто не называет. Я стал совсем не ласковитый, хотя и не был таким.
- А я всегда мать целовал, и бабку тоже.
- Вань... Вот летят проблемы грузом и вязнешь в них, как в ил болотный. Сегодня утром я думал о суициде. Фотку хочу молодую на памятник, чтобы на ней не старый и не сморщенный был. Задолбал быт, работа не такая, что хотелось бы, нехватка денег. От этого тёрки дома.
- Суицид, - он улыбнулся. - Чё нервы зря жечь, мир от этого не сдвинется. Молодой, здоровый, костями не брякаешь. Чё ещё надо?
- Я же второй сорт для тебя: и не служил, и не был на твоей войне. И вообще весь тыловой.
- Какая разница, служил-не служил. Ты думаешь, что мы только службой живём? Она уже надоела всем, эта войнушка. Ещё в свободное время про неё говорить, - он посмотрел вдаль на вершины гор, туман там рассеивался. - Не переживай. Эта встряска с пьянкой мне самому нужна была. И наше с тобой общение было не пустой тратой времени.
- Можно жить надеждой, так и не увидев её. А я увидел тебя и теперь спокоен.
- Пойдём, посидим на берегу. Скоро рафты пойдут со сплавщиками. Лет пять назад, мы тоже на сплав ходили. С реки совсем другая красота открывается. Горы, река, и ты на ней. Дух захватывает.
Они сидели на прибрежных скалах. Под ногами плескалась Катунь, забрасывая воду на особо мощных перекатах им на ноги. Волна быстро отходила от скалы и затихала на несколько секунд. Набирая скорость в течении, она с новой силой бросалась на берег, оставляя на камнях мокрые брызги. Так плескалась река всегда, так плещется сейчас, и так будет плескаться, когда он уедет отсюда. И никто не мерил здесь глубину, никто не знает, что таит в себе эта река. Сорвись в тот водоворот, и маму не успеешь крикнуть. Вряд ли ты оттуда выгребешь.
- Чё молчим опять?
- На воду смотрю, как она плещется. Видишь рядом водоворот? Закрутит и тут же упрёт за собой.
- Да, я грубый. Потому что ты завалил на меня. Не нужен? Так скажи, и я не буду мешать.
- Не ори. Мы же порешали, что будем на привет-пока общаться. Закрылись на ключик, и каждый сам по себе. Плохо, но зато тихо.
- Я вспылил тогда, а ты отвернулся. Самое убойное, это когда нет доверия. И спасибо за удачу - встретить тебя в жизни.
- Да-а. Доверие и возможность открыть себя другу, этого мне не хватало после Лёхи. Иногда так хотелось разговора, а ты уходил. Наверное, проще быть одному. Не знаю я.
- Вань, мы можем всё вернуть. Я не разбрасываюсь такими друзьями.
- Весело у нас получается, Тимоха. И наша встреча, всё-таки плюсовая для меня.
- Наш разговор веселит тебя? Даже при сложении двух отношений в минус?
- В принципе, так и выходит. Мы оба в минусе.
- Минус на минус - и мы оба в плюсе. Понял, Неволин?
- В каком плюсе? Ты же на дне, даже в иле болотном.
- Иногда и на дне есть свои плюсы. Вань, мы оба виноваты, только я больше. Давай всё исправим?
- А я думал, что это мой косяк.
- Это я косяк. Это я сижу на руинах и пытаюсь заново всё построить.
- Да брось ты, чё старое ворошить. Всё ровненько, Тимоха. Я говорил тебе, что натура такая, просто захлопнусь наглухо и всё.
- Ваня, натура - значит натура. Ты забудь тогда про эту встречу. Тихо приехал, и тихо уехал. Дуй, давай, - Тимоха обиженно засопел. - Дружба заключается в том, чтобы понять человека. А ты перестал понимать. Был тупой период у нас, и были на это свои причины.
- Не ори. Щас уеду, - он опустил ноги в реку, холодная вода приятно покалывала пятки. - Никогда я гадом не был. Уходят, я поворачиваюсь и ухожу. Я же свой собственный. Я же сам по себе. Я помню твои слова, они крепко сели в голову.
- Вспомнил те слова? Зацепился за одно и сидишь, пузыри ноздрями дуешь, - Тимоха тоже опустил пятки в воду. - Живи, Ваня, и всего хорошего твоей семье. Пусть пацаны растут, супруга пусть любит, и чтобы с каждым днём сильнее. Моя тоже меня любит. Моя красивая, умная женщина.
- Ну-ну. Давай, выговаривайся, - сложив губы трубочкой, он медленно выдохнул из себя воздух. - Глянь, пар изо рта идёт.
- Дыши, Ваня. С тобой я словно глоток родниковой воды хлебнул. Хорошо, больше я не появлюсь в твоей жизни.
- Прости, что не оправдал твои надежды, - он медленно потянулся. - Я, может, сейчас и сука, но никогда себя таким не считал. Обстоятельства бывают плохими, а не человек.
- Я не считаю тебя таким. И жить теперь буду по-другому. Я разочарован. Ты не простил меня за пару слов. Ванька-а... Что-то разговоры у нас затянулись.
- Не извиняйся. Простил я, будь спокоен.
- Нет, ты всё время повторяешь: я - свой собственный. Как попугай.
- Простил. Только понял одну важную вещь: забей на всё - и никому, ничего, не говори. Жизнь, Тимоха.
- Ты поймал мои слова и молотишь, сидишь.
- Пусть я дурак, пусть я фуфло. Фуфлом быть, наверное, проще.
- Передай Наташе последний мой привет. И прощай. Приедешь, выйдешь на сайт, а меня там не будет.
- Будь здоров, Тимоха. И на сто лет вперёд тебе доброго утра и смешных снов.
- Да понял я. Какой же ты довольный сейчас. А я, наверное... Убил ты меня. А остальное я сам в себе убью.
- Разве может человек убить что-то в себе? Он просто живёт с этим дальше. Память ластиком не сотрёшь.
- Вань, можно душу ведь покарябать, если неосторожно. И не гордись, говорю. Гордыня плохой советчик, она погубит. Будь искренним и не считай, что ты кого-то победил. Встреча наша, это тоже твоя победа?
- Это не гордость. И вообще-то... Про память и ластик я говорю о себе. И встречу нашу, я не считаю своей победой. Встреча в реале, да и только.
- Вань, ты на меня не злись, что так вышло перед вторым августа. Я переживаю.
- А чё у нас вышло? Ну-ка напомни, - он засмеялся. - Не фуфло я, Тимоха. Поверь.
- Вот, сука ты, Неволин. Рожа, плин. Почти сутки лечишь меня.
- Лечу, Тимоха. Заодно и почву под ногами проверяю. На доверие. Ты решил по роже меня догнать?
- И перегнать ещё пару раз. Жар даже по телу пошёл. А ночью чуть сердце не хватануло. Я пробовал уснуть и не смог.
- А я думаю, чё ты там мечешься, всё одеяло на матрасе свернул, - он поймал ногами очередную волну. - И ни о чём я не жалею по жизни. Разве что Лёху не сберёг. Наверное, я в правильный поток попал, меня окружают сильные люди.
- А я душу твою знаю. И это самое сильное в тебе.
- Мне без неё нельзя, зверем можно стать.
- Можно.
- Побыл вот с тобой, голос твой послушал, - он повернулся к Тимохе. - Я же спецом на тебя не смотрю, только голос и слушаю. Врать не буду, похож. Только Лёха чуть с ленцой говорил, а ты чётко и ясно.
- Помнишь, мы с тобой по целой ночи иногда общались?
- Да. Я по Лёхе тогда сильно болел. Это была ужасная боль, когда кровит и не заживает. Интернет - вещь хорошая, оказывается. Да, Тимоха?
- В нашем случае, да. А мои товарищи словно умерли, они все на моём кладбище. Иду мимо них, а они мёртвые. Деньги, связи, блат, кто-кого сделает. Жизни нет в людях. Бьюсь о стену, а она прочная и всё сухо. Мне жизнь важна в людях, и чтобы от неё гнильём не воняло.
- И от меня?
- От нас. Пошёл однажды и от нас запашок.
- Тимоха, штиль во мне полный. Убаюкала Катунь.
- А я успокоиться не могу. Порой так хреново мужиком быть, а надо. И ты ещё под шкуру лезешь. Иди - раз собрался, нужен-не нужен. Друг не дыня, его на рынке не выбирают.
- Не-е. Домой я добрый поеду, и чтобы дух от дороги захватывало. Я же не мёртвый.
- Ты, вообще, слышишь, что я говорю? - Тимоха повернулся к нему и с удивлением увидел, что он прикуривает сигарету. - Чё ты делаешь, а? Ты же не куришь! Ну дура-ак.
- Да, вот такой я еп... дурак. Ругай дальше. Тебе не нравится, что я курю? - Тимоха молчал. - Я спросил.
- Да пошел ты... Кури. Нет, не нравится. Но это твоё дело.
- Да не курю я, - он размял прикуренную сигарету в кулаке.
- Вот и я не замечал раньше про курево. Чё ты такой нервный-то?
- Я спокоен. От моего спокойствия стены отскакивают.
- Ну давай, со святой помощью и своими силами. Справляйся.
- Давай палатку сворачивать. И надо прибраться тут у костра.
- Вань, я провожу тебя в Сростки. Залезем на Пикет к Шукшину и подержим его за пальцы. Говорят, что удача тогда будет, - Тимоха достал из кармана телефон. - Алло, это я. Дома буду позже. Ванюху провожу в Сростки, там простимся и назад. Всё.
Дорога убегала под колёсами, унося его от того места, где так тревожно провели они с Тимохой часы своей недолгой встречи. Наговорились от души, и наговорили друг другу кучу всякой ерунды. Дорога бежала, а горы всё ниже прижимались к земле и становились небольшими взгорьями и холмами. Вскоре они плавно перешли в равнину. Единственное место, где можно было ещё раз оглянуться и увидеть горы, это гора Пикет на родине Шукшина в селе Сростки. Ничего. Вот сыновья подрастут, и они обязательно приедут сюда всей семьёй. Всё ещё впереди. Жизнь идёт пока навстречу.
Вот и знаменитое село Сростки, где каждый год проходят памятные вечера в честь русского писателя Василия Макаровича Шукшина - «Шукшинские чтения». Рассказы Шукшина, по-деревенски простые и понятные, были прочитаны с юности, и среди них есть любимые. Например, про Алёшу Бесконвойного, который долго и сосредоточенно топил баньку по субботам: «Что же он делал в субботу? В субботу он топил баню. Всё. Больше ничего. Накалял баню, мылся и начинал париться. Парился, как ненормальный, как паровоз, по пять часов парился! С отдыхом, конечно, с перекуром... Но всё равно, это же какой надо иметь организм! Конский?»
Они стояли на Пикете и смотрели в туманную даль. Там, далеко-далеко, виднелись очертания синих гор. Внизу величаво несла зелёные воды усмирённая равниной Катунь, чтобы встретиться вскоре с рекой Бия.
- Вань, ответь мне на главный вопрос. Ты пойдёшь на новый контракт?
- Возможно, нет.
- Возможно? Мне всё ясно.
- Тяжёлый вопрос. Представь: пришёл я на работу, иду по коридору, с кем-то за руку, кому-то просто махну, кому-то улыбнусь. Иду и думаю: чё делать? - он посмотрел на Тимоху. - Вот такие тяжёлые мысли.
- Что Вайс говорит?
- Вайс... Он много мне дал, и держал крепко, когда отец ушёл. И когда Лёха, - он вздохнул. - Что он скажет? Решай, говорит, у тебя дети. Так у всех дети.
- Мы с ним общались на сайте разок, когда ты был в командировке. И достаточно хорошо.
- Вайс... Там в глазах всё написано. Доброта ходячая.
- Да. С Вайсом я уже знаком, с Наташей тоже. Теперь друзья твои остались. Страх у меня пока перед ними.
- Не выдумывай, парни все простые.
- Я общался немного с Олегом. Они уверены, что ты подпишешь новый контракт. Вань, они уверены, что ты их не оставишь. Это будет твой выбор. Только помни, на чаше весов слишком много.
- Тут главное - Наташа. Даст она согласие на продолжение службы или нет. Так положено.
- Там работа. А дом, это твоя жизнь. Наташа? Да, за ней первое слово.
- Я пока не решил, у меня есть в запасе полгода.
- Когда вы там, то душа за вас рвётся. А сейчас будет хуже, я видел тебя. Мне нужен ответ - подпишешь или нет?
- Сколько по времени можно думать? - он улыбнулся.
- Я буду ждать до последнего, а ты скажешь потом, что подписал. За месяц сможешь дать ответ?
- Я могу через месяц сказать, что подписываю. А Наташа потом скажет - нет.
- А если она скажет - нет, то ты не подписываешь?
- Конечно. Я не готов пока ответить на вопрос по контракту. А Наташа, она в любом случае поймёт меня.
- Мне нужно знать твоё решение. На службе ты не сможешь приезжать чаще, дела захлестнут.
- Я не брошу ребят. Всё.
- Хо!.. Ты делаешь выбор в пользу службы. Чего я жду тогда? Дурак, я. Я для тебя просто разгрузка от службы. Вот и всё.
- Разгрузка? Низко так говорить, Матвей, - он покачался с пяток на носочки. - Да-а. Весело.
- Да, разгрузка. Чтобы рядом был человек, который вне твоих дел. Вот и весь смысл, - Тимоха покачал головой. - Матвей? Мы уже так? Хорошо, Иван.
- Это серьёзный разговор, поэтому - Матвей. Я никогда не считал тебя разгрузкой, и никогда бы не предал. Нервы мотать я тебе не буду. Всё. Давай по коням.
- Это ты про меня сейчас в прошлом говоришь? Да, теперь я часть твоего прошлого. Я - вирт! Хорошо. Я тихо уйду и не буду мешать.
- Это я - вирт по жизни. Закрытый. Ты не понял ещё? Только никто меня не прогнёт так, как ему угодно. И помни, все эти годы я знал, что меня ждёт человек по имени Тимоха.
- Я просил дать ответ через месяц, а получил его за пару минут. Спасибо за встречу, и привет парням. Я понимаю, что каждый из них стоит в несколько раз больше меня.
- Зачем я буду мучить тебя месяц, полгода. Не жди, и не мучайся. Согласен?
- Я не уйду. И буду ждать. Понял? Не жди, не мучайся. Это чё? Ты оскорбил меня сейчас до нутра.
- Не-е. Это ты сейчас сказал - я тихо уйду. А я громко провожу!.. Понял?
- Не ори на меня! Я жил надеждой на эту встречу. Я хотел посмотреть, что ты настоящий, а не фуфло компьютерное.
- Тимоха, не мучайся. Решил - иди.
- Ты оскорбляешь. Ты любишь это делать.
- Конечно, я же хам и трепло.
- Всё, не надо больше Тимоху? Отработанный материал? Ваня-я. Ты скажи мне это в лицо. И проводи громко.
- Тимоха-а. Не зли меня.
- Нет, ты просто скажи, я хочу это видеть. Ты получил от меня запас на годы вперёд, потом найдёшь другого друга, выжмешь его, как лимон, и в новую по кругу.
- Дурак ты. Какой отработанный? Не упрекай. Ты не прав.
- Я не упрекаю. Просто говорю сейчас что попало и отпускать не хочу. Глупо, что ты орёшь на меня. Чего орёшь? Я заслужил? Я знаю, что такое - терять друзей. И хоронить.
- Тимоха-а!!! Не трогай эту тему.
- Стой и молчи. Ты, сука такой, волчара, запомни эту встречу.
- Не матерись, некрасиво это. Я же не матерюсь.
- Ты сам-то давно забил на свой мат? У меня он в ушах уже звенит.
- Как быть, Тимоха? После встречи мы теперь будем думать: где мы, и что с нами. Оба.
- Я не уйду, стопудово. Контракт - это контракт, а друг - на всю жизнь. Парни не отпустят тебя. Это моё мнение, и я имею право его сказать. Ты сам-то, вообще, в адеквате? Орёшь на меня уже сутки. Да ори, пока не охрипнешь.
- Я шептать буду.
- Хорошо. Иди на контракт, твоё право. Будем ещё тебя ждать, - Тимоха стоял с отчаянной улыбкой на лице. - Ха-а. Как же я смогу жить-то теперь без «хрен мне» или чего-то подобного? Я уже без этого не могу. Включил гада, чтобы легче было, и лыбится. Легче стало?
- Тимоха-а.
- Заткнись!.. Я тебя сутки слушал. И хочу в глаза всё сказать. Сказал бы лучше: вот тебе моя рука, и моё плечо. А ты вечно: хрен тебе! Не глупи. Я приму любой твой выбор. Надо, так ещё три года буду ждать. Перед подписанием контракта приезжай ко мне.
- Я не могу обещать, моя жизнь может измениться за считанные часы. Да и зима будет.
- Ничего не обещай. В следующем году приезжай, я хочу в Катуни с тобой купаться. Может, и лето жарче будет. И не злись.
- Я не злюсь.
- Вот видишь, как получается. И ехать надо, и разойтись не можем, – Тимоха положил руку на его плечо. - Не кричи на меня. Думай сначала, и не ори сгоряча. Мне ночью плохо было, реально. Прости за те слова, я не знал про второе августа.
- Бывало и хуже, сегодня даже не в счёт. А про своё. Так я четыре раза уже простил. Забыл ночью, что ли?
- Я не понял, а ты материть сразу начал.
- Тогда четвёртый с половиной раз говорю - забудь.
- А с половиной, это как? Прикалываешься всё? Надо серьёзней быть, Ваня. Я вот сижу и всё жду тебя. У меня уже борода скоро седая будет.
- Вот такой я, несерьёзный. А бороду твою, если чё, покрасим. В рыжий.
- Я дождусь, пусть нам даже по сорок лет накатит. Зато у тебя потом больше свободного времени будет. Чё ты лыбишься? Смешно, что ли?
- Ты чё меня нагреваешь сегодня? Чё взвился опять? - он повернулся к Тимохе.
- Много вопросов, Ваня. Обороты сбавь.
- Ты сам их накручиваешь.
- Со мной одинаково не бывает.
- Ну ори, стой. Чё тихо-то так? Давай громче.
- В глаза мне смотри. Сейчас уедем в разные стороны, и всё.
- Что делать? Не бей только, Тимоха.
- Я уже сам не знаю. У тебя снова будет контракт, Наташа снова будет плакать и ждать с двумя пацанами. Я буду ждать. Годы мы с ней будем ждать. Ждать и ждать.
- Да пойми ты. Это же с кровью от меня отрывать надо.
- От кого с кровью, Ваня? От себя? От ребят? От Наташи? Или от сыновей? - Тимоха зло провёл ладонью по волосам. - А как сыновья твои? Наташа, как? Что с ними будет?
- Не дави, пл... Я сам задыхаюсь.
- Я не давлю. Мы разговариваем.
- Я же ненадолго «туда» бегаю.
- Лёха твой тоже бегал. А ты к нему не забывай теперь бегать. На могилку. И помни - если что, то я тоже не забуду. Буду бегать, - у Тимохи в глазах блеснула влага. - Пусть ты воспримешь всё грубо, но это так.
- Ты как-то сказал, что со мной ничего не случится. Помнишь?
- Ты нужен сыновьям, жене, маме.
- Знаю.
- Вань, когда земля забирает, то она не отдаёт обратно. Прости.
- Я знаю, как она умеет забирать.
Засунув руки в карманы джинсов, они смотрели вдаль в сторону гор. Лёгкий прохладный ветерок освежал, и было приятно подставлять ему лицо.
- Меня порой пугает твоё состояние. Ты не боишься самого себя?
- Нет, Тимоха. Эмоционально я спокоен. Всегда. Ты думаешь, что накачал руки-ноги и всё - готовый солдат? Нет. Прежде всего в тебе мозги должны работать.
- Иногда мне кажется, что ты выключаешь эти мозги.
- Было пару раз. Такое состояние, когда ты перестаёшь контролировать себя, впадаешь в кому, внутри поднимается звериная злоба, и ты дерёшься всем, что попадёт тебе под руку. Даже если это будет твой собственный кулак. А потом отходняк в виде наплывшей усталости и мелкой дрожи.
- Ладно... Пока, друг. И хорошей тебе дороги.
- Пока, Тимоха. Мы ещё увидимся. Обязательно.
- Смотри. Обещал, Неволин. Садись и уезжай первым, я не могу.
Похлопав друг друга, они крепко обнялись на прощание. Им, почему-то вдруг стало грустно. Обоим... Он сел в машину и тронулся с места. В боковое зеркало было видно как Тимоха провожает его взглядом. Открыв дверцу машины, он крикнул:
- Живи. И приезжай ко мне, Тимоха.
Одному оставаться - другому уезжать. Он уехал.
Они посидели ещё немного у воды. Сидели тихо, без разговоров, приткнувшись плечом друг к другу и стараясь не нарушить маленького сближения. Он первым встал и пошёл от реки, за ним потянулся Тимоха. Скинув с себя джинсы и майки, они залезли в палатку и, укрывшись одеялами, раскатились по сторонам. Рядом шумела Катунь, успокаивая ползающие в голове мысли. Навалившаяся дрёма выхватывала из ночи посторонние звуки, заставляя хаотично прислушиваться. Оказывается, это Тимоха хлестался с другой стороны палатки, переворачиваясь с боку на бок. Не спится.
«Словно тараканы... Какие-то тараканьи мысли лезут. Ладно, терпи, Тимоха. Подавлю я тебя ещё немного, чтобы совсем забыл слово - фуфло», - подумал он, засыпая.
- Вань, - Тимохин голос выхватил его из полусонного состояния, - я татуху сделать хочу, готику и небольшие крылья. Вроде как - Бог хранит меня. Супруга против, а я уже договорился. На спине сделаю. И не мешает, и в футболке или майке видно будет.
- Сделай. А я хочу цифру тринадцать выбить, небольшой такой вензель на груди.
- Делай там, чтобы Наташа целовала. Приятно будет.
- Вот и я так думаю, - хохотнул он довольно. - Тимоха, я похож на чеченца? Если спецом не бреюсь, то ребята ржут: отращивай бороду и за чеченца сойдёшь.
- Похож сбоку. Спи, у тебя язык уже заплетается.
Сквозь сетку маленького оконца палатки, расстёгнутого для вентиляции, струилась прохлада свежей алтайской ночи. Он уснул.
Проснулся он от звука потрескивающих дров на костре. Тимохи в палатке не было. Широко потянувшись, он с силой потёр лицо руками, чтобы окончательно проснуться. Палатка заботливо была застёгнута на все замки, чтобы к нему не вползала тянувшаяся от реки сырость. Он улыбнулся. Заботится. Выглянув из палатки, он увидел Тимоху возле костра.
- Здоров был, Тимоха. Когда из палатки вылез? - спросил он, надевая шлёпанцы. - Я даже не услышал.
- Здоров был, Вань, - Тимоха сосредоточенно смотрел на огонь.
- Хорошая вещь шлёпанцы, сунул ноги и обутый. Почему их так назвали? Потому что по пяткам шлёпают? - он подошёл к костру. - Как дела?
- Мои дела не могут быть хорошими при таком раскладе. Я тихо выполз, старался не разбудить. Шашлык вот замутил, на правах гостеприимного хозяина.
Он огляделся вокруг. Раннее утро. Белый туман, укутавший горы, обильно выпавшая роса, густой дымок от горящего костра. Зависнуть бы тут на недельку.
- Надень, что-нибудь тёплое, Вань. Утро холодное.
- Щас нырну ещё разок в Катунь и оденусь.
- С ума сошёл? Холодно же.
Он зашёл в реку по пояс, слегка окунулся и поплескал воды на лицо и волосы. Рядом бурлил поток, спотыкаясь о невидимые под водой валуны, и накатывал на него мощными волнами. Хорошо...
- Перевал Чике-Таман. Ты был за ним? - крикнул он Тимохе, направляясь к машине за вещами. - Здорово там, хочу ещё туда. Там пропасти крутые по краю Чуйского тракта: едешь, смотришь вниз и ёжишься. Пешком бы ничего, а за рулём напряг по такой дороге. Мы на Красные ворота ездили, а потом в ельнике там стояли пару ночей. Рядом речушка Боки с вершины водопадом идёт, её шум далеко по округе слышен. Поток чистейшей воды. Мы поднимались по ручью вверх, там есть тропинка хорошая. До середины горы долезли, а дальше бурелом из деревьев и камней пошёл. Это далеко за Чике-Таманом. Доехали потом до снежных гор, а дальше всё, нам сказали, что скоро погранзона. Да и время прижимало. Мы поздним вечером назад ехали, по темноте, - он подошёл к костру. - В чайнике тёплая вода? Зубы надо почистить.
- Да, тёплая. Я был там, красиво. Было бы времени побольше, так сгоняли бы туда, - Тимоха поворошил костёр сучковатой палкой и подбросил дров. - Заметь, как быстро ты разговор перевёл. Такое чувство, что тебе ровно на всё. Если бы мы конкретно поругались, то ты сроду бы первый не подошёл.
- Я залёг и жду. Тактика такая, издержки профессии. Прости.
- Ты не подошёл бы, точно. Гордыня, не лучший друг тебе, Ваня.
- Какая гордыня? Выдержка. Ты целых четыре часа спал молча. Это тоже выдержка?
- Мучение, а не выдержка.
- Неужели мучился?
- Хуже. Я рушил свой мир. А что ты делал в это время? Спал!
- Да, я спал.
- Сейчас опять «тринадцатого» своего включишь? Не надо, я видел его вчера. Вань, а «тринадцать» - это предел в тебе?
- А «тринадцать» - это знак в моей жизни. Мне тепло с ним, - он посмотрел вслед за Тимохой на небо. - Кого с неба ждёшь?
- Одуванчика... Ой, мама, смотри, кто-то падает, похожие на одуванчики, - Тимоха посмотрел на него грустными глазами.
- Девушка вдруг заплакала: это, сынок, десантники, - он глубоко вздохнул. - Ты представляешь, какая красота. Душа отдыхает, настроение прёт, и внутри всё искрит. Вот где силы восстанавливать надо.
- Вань, и из меня теперь сила прёт. Это ты мне её накачал. Хорошо, что мы встретились.
- Не знаю я. Жить очень хочу. И особенно это чувствуется, когда сваливаешь домой из командировки. Дома Наташа, дети. Дома всё по-другому. Дома даже мухи, пл..., и те свои, - он подошёл к костру и открыл крышку чайника: вскипячённый заново, чай отдавал запахом дикой травы. - Травы пахучей успел нарвать. Давай, попьём для начала чайку, а потом уже шашлык.
Сосновый жар от огня и горячий чай согрели его после купания, разливаясь внутри приятным теплом. Тимоха так и сидел задумчиво у костра.
- Чего грустишь?
- Как-то нелепо всё выходит. Ты уедешь сейчас, и увидимся ли ещё. Не хочу я, чтобы ты так уезжал.
- Не гони, я ближе к обеду поеду. Побуду ещё с тобой, - прищурившись, он посмотрел в сторону реки. - Тимоха, я жёсткий человек?
- Враньё. Ты осторожный, твоими поступками руководит совесть. Вань, ты не уходи от разговора. Я и так вывернул себя наизнанку.
- Я добрый сегодня.
- Спасибо, буду счастлив такими словами. Не злись и постарайся простить. Я не настаиваю, но если сможешь.
- Не-а. Злится не буду. Я же добрый. Ты не понял ещё?
- Добрый. Только вслед мне, ты уже плеванул.
- Скажешь тоже, плеванул. Не выдумывай. И хватит уже ворчать, - он прищурился, сдерживая улыбку.
- А чё сделал-то? В этой ситуации, я только так и думаю.
- Слово-то, какое выдумал. Залепить бы тебе рот.
- Ванька, дурень ты. Уедешь ведь сейчас.
- Намять бы тебе бока, бычок на откорме. Ты на пятом этаже живёшь? - он взял шашлык с мангала. - Я с десятого бегаю утром. А тебе два раза надо, и через две ступеньки.
- На пятом. Жирный я?
- Есть немного. А вообще... Ерунда, какая-то получается. Выпить на второе августа, что ли? С ребятами на дачу, а Пашка быстро всё сделает.
- Меня возьмите на неделю. Хочу один в глуши отсидеться.
- У тебя тут своей глуши хватает. Сел в машину и в любую сторону.
- Ваня-я, хватит. Обернись, мне не встать без твоей руки.
- Тимоха... А помнишь, ты делил друзей на первый-второй? Я уважаю своих ребят, каждый из них по-своему дорог. Кого из них я могу назвать первым, лучшим. Всех. А ты другой.
- Я массовка.
- Назвал же, массовка.
- Вот ты говорил, что друг у меня тут, - Тимоха поднял глаза. - Да, я дал ему дружбу. Я вытаскивал его из грязи, покупал одежду, чтобы он был прилично одет. Теперь он говорит, что расправил крылья и хочет лететь дальше сам. И ещё сказал, что помнит моё добро.
- Ты писал, и так уверен был в этой дружбе.
- Я уверен? Ты решил добить меня? Ты же не знаешь, как и куда я его послал.
- Тебе откровенно? Хорошо. Не хотел бы я с твоим другом в одном окопе сидеть, не вызвал он доверия даже по фото. Скользкий он, Тимоха. Я сказал своё мнение о твоём друге, не напрягайся.
- Я ждал совета от тебя тогда.
- Значит, ты сам захотел с ним нянькаться. Дальше прогибаться хочешь? Человек, который тебя не уважает, не будет уважать и дальше.
- Ваня, я прогибаюсь? Это он под меня прогибается. Спасибо за совет. И не заваливай на мои вопросы.
- Может, я с тобой поговорить хочу подольше. Ешь шашлык.
- Совсем от тебя хороших слов не слышу.
- Не вредничай, Тимоха. Нам с тобой делить нечего. Встретились и разъехались.
- Это кто из нас вредничает? Подай шашлык.
- Ничего, что я тебя Тимохой обзываю? Это для меня, как позывной.
- Обзывай. Сейчас у тебя правый висок болеть будет. Я умею это делать.
- Врежешь, что ли? Или наколдуешь? Неужели ты хочешь, чтобы у меня голова болела. Мне ещё домой пятьсот километров по ветру.
- Я никогда не сделаю тебе больно. А ты тоже бычок хороший, и со спины мы с тобой почти одинаковые.
- Мать до сих пор зовёт меня - сынок мой, - он налил в кружку чай. - Вкусный, травой знакомой отдаёт. У бабки всегда был чай с травами.
- А меня давно так никто не называет. Я стал совсем не ласковитый, хотя и не был таким.
- А я всегда мать целовал, и бабку тоже.
- Вань... Вот летят проблемы грузом и вязнешь в них, как в ил болотный. Сегодня утром я думал о суициде. Фотку хочу молодую на памятник, чтобы на ней не старый и не сморщенный был. Задолбал быт, работа не такая, что хотелось бы, нехватка денег. От этого тёрки дома.
- Суицид, - он улыбнулся. - Чё нервы зря жечь, мир от этого не сдвинется. Молодой, здоровый, костями не брякаешь. Чё ещё надо?
- Я же второй сорт для тебя: и не служил, и не был на твоей войне. И вообще весь тыловой.
- Какая разница, служил-не служил. Ты думаешь, что мы только службой живём? Она уже надоела всем, эта войнушка. Ещё в свободное время про неё говорить, - он посмотрел вдаль на вершины гор, туман там рассеивался. - Не переживай. Эта встряска с пьянкой мне самому нужна была. И наше с тобой общение было не пустой тратой времени.
- Можно жить надеждой, так и не увидев её. А я увидел тебя и теперь спокоен.
- Пойдём, посидим на берегу. Скоро рафты пойдут со сплавщиками. Лет пять назад, мы тоже на сплав ходили. С реки совсем другая красота открывается. Горы, река, и ты на ней. Дух захватывает.
Они сидели на прибрежных скалах. Под ногами плескалась Катунь, забрасывая воду на особо мощных перекатах им на ноги. Волна быстро отходила от скалы и затихала на несколько секунд. Набирая скорость в течении, она с новой силой бросалась на берег, оставляя на камнях мокрые брызги. Так плескалась река всегда, так плещется сейчас, и так будет плескаться, когда он уедет отсюда. И никто не мерил здесь глубину, никто не знает, что таит в себе эта река. Сорвись в тот водоворот, и маму не успеешь крикнуть. Вряд ли ты оттуда выгребешь.
- Чё молчим опять?
- На воду смотрю, как она плещется. Видишь рядом водоворот? Закрутит и тут же упрёт за собой.
- Да, я грубый. Потому что ты завалил на меня. Не нужен? Так скажи, и я не буду мешать.
- Не ори. Мы же порешали, что будем на привет-пока общаться. Закрылись на ключик, и каждый сам по себе. Плохо, но зато тихо.
- Я вспылил тогда, а ты отвернулся. Самое убойное, это когда нет доверия. И спасибо за удачу - встретить тебя в жизни.
- Да-а. Доверие и возможность открыть себя другу, этого мне не хватало после Лёхи. Иногда так хотелось разговора, а ты уходил. Наверное, проще быть одному. Не знаю я.
- Вань, мы можем всё вернуть. Я не разбрасываюсь такими друзьями.
- Весело у нас получается, Тимоха. И наша встреча, всё-таки плюсовая для меня.
- Наш разговор веселит тебя? Даже при сложении двух отношений в минус?
- В принципе, так и выходит. Мы оба в минусе.
- Минус на минус - и мы оба в плюсе. Понял, Неволин?
- В каком плюсе? Ты же на дне, даже в иле болотном.
- Иногда и на дне есть свои плюсы. Вань, мы оба виноваты, только я больше. Давай всё исправим?
- А я думал, что это мой косяк.
- Это я косяк. Это я сижу на руинах и пытаюсь заново всё построить.
- Да брось ты, чё старое ворошить. Всё ровненько, Тимоха. Я говорил тебе, что натура такая, просто захлопнусь наглухо и всё.
- Ваня, натура - значит натура. Ты забудь тогда про эту встречу. Тихо приехал, и тихо уехал. Дуй, давай, - Тимоха обиженно засопел. - Дружба заключается в том, чтобы понять человека. А ты перестал понимать. Был тупой период у нас, и были на это свои причины.
- Не ори. Щас уеду, - он опустил ноги в реку, холодная вода приятно покалывала пятки. - Никогда я гадом не был. Уходят, я поворачиваюсь и ухожу. Я же свой собственный. Я же сам по себе. Я помню твои слова, они крепко сели в голову.
- Вспомнил те слова? Зацепился за одно и сидишь, пузыри ноздрями дуешь, - Тимоха тоже опустил пятки в воду. - Живи, Ваня, и всего хорошего твоей семье. Пусть пацаны растут, супруга пусть любит, и чтобы с каждым днём сильнее. Моя тоже меня любит. Моя красивая, умная женщина.
- Ну-ну. Давай, выговаривайся, - сложив губы трубочкой, он медленно выдохнул из себя воздух. - Глянь, пар изо рта идёт.
- Дыши, Ваня. С тобой я словно глоток родниковой воды хлебнул. Хорошо, больше я не появлюсь в твоей жизни.
- Прости, что не оправдал твои надежды, - он медленно потянулся. - Я, может, сейчас и сука, но никогда себя таким не считал. Обстоятельства бывают плохими, а не человек.
- Я не считаю тебя таким. И жить теперь буду по-другому. Я разочарован. Ты не простил меня за пару слов. Ванька-а... Что-то разговоры у нас затянулись.
- Не извиняйся. Простил я, будь спокоен.
- Нет, ты всё время повторяешь: я - свой собственный. Как попугай.
- Простил. Только понял одну важную вещь: забей на всё - и никому, ничего, не говори. Жизнь, Тимоха.
- Ты поймал мои слова и молотишь, сидишь.
- Пусть я дурак, пусть я фуфло. Фуфлом быть, наверное, проще.
- Передай Наташе последний мой привет. И прощай. Приедешь, выйдешь на сайт, а меня там не будет.
- Будь здоров, Тимоха. И на сто лет вперёд тебе доброго утра и смешных снов.
- Да понял я. Какой же ты довольный сейчас. А я, наверное... Убил ты меня. А остальное я сам в себе убью.
- Разве может человек убить что-то в себе? Он просто живёт с этим дальше. Память ластиком не сотрёшь.
- Вань, можно душу ведь покарябать, если неосторожно. И не гордись, говорю. Гордыня плохой советчик, она погубит. Будь искренним и не считай, что ты кого-то победил. Встреча наша, это тоже твоя победа?
- Это не гордость. И вообще-то... Про память и ластик я говорю о себе. И встречу нашу, я не считаю своей победой. Встреча в реале, да и только.
- Вань, ты на меня не злись, что так вышло перед вторым августа. Я переживаю.
- А чё у нас вышло? Ну-ка напомни, - он засмеялся. - Не фуфло я, Тимоха. Поверь.
- Вот, сука ты, Неволин. Рожа, плин. Почти сутки лечишь меня.
- Лечу, Тимоха. Заодно и почву под ногами проверяю. На доверие. Ты решил по роже меня догнать?
- И перегнать ещё пару раз. Жар даже по телу пошёл. А ночью чуть сердце не хватануло. Я пробовал уснуть и не смог.
- А я думаю, чё ты там мечешься, всё одеяло на матрасе свернул, - он поймал ногами очередную волну. - И ни о чём я не жалею по жизни. Разве что Лёху не сберёг. Наверное, я в правильный поток попал, меня окружают сильные люди.
- А я душу твою знаю. И это самое сильное в тебе.
- Мне без неё нельзя, зверем можно стать.
- Можно.
- Побыл вот с тобой, голос твой послушал, - он повернулся к Тимохе. - Я же спецом на тебя не смотрю, только голос и слушаю. Врать не буду, похож. Только Лёха чуть с ленцой говорил, а ты чётко и ясно.
- Помнишь, мы с тобой по целой ночи иногда общались?
- Да. Я по Лёхе тогда сильно болел. Это была ужасная боль, когда кровит и не заживает. Интернет - вещь хорошая, оказывается. Да, Тимоха?
- В нашем случае, да. А мои товарищи словно умерли, они все на моём кладбище. Иду мимо них, а они мёртвые. Деньги, связи, блат, кто-кого сделает. Жизни нет в людях. Бьюсь о стену, а она прочная и всё сухо. Мне жизнь важна в людях, и чтобы от неё гнильём не воняло.
- И от меня?
- От нас. Пошёл однажды и от нас запашок.
- Тимоха, штиль во мне полный. Убаюкала Катунь.
- А я успокоиться не могу. Порой так хреново мужиком быть, а надо. И ты ещё под шкуру лезешь. Иди - раз собрался, нужен-не нужен. Друг не дыня, его на рынке не выбирают.
- Не-е. Домой я добрый поеду, и чтобы дух от дороги захватывало. Я же не мёртвый.
- Ты, вообще, слышишь, что я говорю? - Тимоха повернулся к нему и с удивлением увидел, что он прикуривает сигарету. - Чё ты делаешь, а? Ты же не куришь! Ну дура-ак.
- Да, вот такой я еп... дурак. Ругай дальше. Тебе не нравится, что я курю? - Тимоха молчал. - Я спросил.
- Да пошел ты... Кури. Нет, не нравится. Но это твоё дело.
- Да не курю я, - он размял прикуренную сигарету в кулаке.
- Вот и я не замечал раньше про курево. Чё ты такой нервный-то?
- Я спокоен. От моего спокойствия стены отскакивают.
- Ну давай, со святой помощью и своими силами. Справляйся.
- Давай палатку сворачивать. И надо прибраться тут у костра.
- Вань, я провожу тебя в Сростки. Залезем на Пикет к Шукшину и подержим его за пальцы. Говорят, что удача тогда будет, - Тимоха достал из кармана телефон. - Алло, это я. Дома буду позже. Ванюху провожу в Сростки, там простимся и назад. Всё.
Дорога убегала под колёсами, унося его от того места, где так тревожно провели они с Тимохой часы своей недолгой встречи. Наговорились от души, и наговорили друг другу кучу всякой ерунды. Дорога бежала, а горы всё ниже прижимались к земле и становились небольшими взгорьями и холмами. Вскоре они плавно перешли в равнину. Единственное место, где можно было ещё раз оглянуться и увидеть горы, это гора Пикет на родине Шукшина в селе Сростки. Ничего. Вот сыновья подрастут, и они обязательно приедут сюда всей семьёй. Всё ещё впереди. Жизнь идёт пока навстречу.
Вот и знаменитое село Сростки, где каждый год проходят памятные вечера в честь русского писателя Василия Макаровича Шукшина - «Шукшинские чтения». Рассказы Шукшина, по-деревенски простые и понятные, были прочитаны с юности, и среди них есть любимые. Например, про Алёшу Бесконвойного, который долго и сосредоточенно топил баньку по субботам: «Что же он делал в субботу? В субботу он топил баню. Всё. Больше ничего. Накалял баню, мылся и начинал париться. Парился, как ненормальный, как паровоз, по пять часов парился! С отдыхом, конечно, с перекуром... Но всё равно, это же какой надо иметь организм! Конский?»
Они стояли на Пикете и смотрели в туманную даль. Там, далеко-далеко, виднелись очертания синих гор. Внизу величаво несла зелёные воды усмирённая равниной Катунь, чтобы встретиться вскоре с рекой Бия.
- Вань, ответь мне на главный вопрос. Ты пойдёшь на новый контракт?
- Возможно, нет.
- Возможно? Мне всё ясно.
- Тяжёлый вопрос. Представь: пришёл я на работу, иду по коридору, с кем-то за руку, кому-то просто махну, кому-то улыбнусь. Иду и думаю: чё делать? - он посмотрел на Тимоху. - Вот такие тяжёлые мысли.
- Что Вайс говорит?
- Вайс... Он много мне дал, и держал крепко, когда отец ушёл. И когда Лёха, - он вздохнул. - Что он скажет? Решай, говорит, у тебя дети. Так у всех дети.
- Мы с ним общались на сайте разок, когда ты был в командировке. И достаточно хорошо.
- Вайс... Там в глазах всё написано. Доброта ходячая.
- Да. С Вайсом я уже знаком, с Наташей тоже. Теперь друзья твои остались. Страх у меня пока перед ними.
- Не выдумывай, парни все простые.
- Я общался немного с Олегом. Они уверены, что ты подпишешь новый контракт. Вань, они уверены, что ты их не оставишь. Это будет твой выбор. Только помни, на чаше весов слишком много.
- Тут главное - Наташа. Даст она согласие на продолжение службы или нет. Так положено.
- Там работа. А дом, это твоя жизнь. Наташа? Да, за ней первое слово.
- Я пока не решил, у меня есть в запасе полгода.
- Когда вы там, то душа за вас рвётся. А сейчас будет хуже, я видел тебя. Мне нужен ответ - подпишешь или нет?
- Сколько по времени можно думать? - он улыбнулся.
- Я буду ждать до последнего, а ты скажешь потом, что подписал. За месяц сможешь дать ответ?
- Я могу через месяц сказать, что подписываю. А Наташа потом скажет - нет.
- А если она скажет - нет, то ты не подписываешь?
- Конечно. Я не готов пока ответить на вопрос по контракту. А Наташа, она в любом случае поймёт меня.
- Мне нужно знать твоё решение. На службе ты не сможешь приезжать чаще, дела захлестнут.
- Я не брошу ребят. Всё.
- Хо!.. Ты делаешь выбор в пользу службы. Чего я жду тогда? Дурак, я. Я для тебя просто разгрузка от службы. Вот и всё.
- Разгрузка? Низко так говорить, Матвей, - он покачался с пяток на носочки. - Да-а. Весело.
- Да, разгрузка. Чтобы рядом был человек, который вне твоих дел. Вот и весь смысл, - Тимоха покачал головой. - Матвей? Мы уже так? Хорошо, Иван.
- Это серьёзный разговор, поэтому - Матвей. Я никогда не считал тебя разгрузкой, и никогда бы не предал. Нервы мотать я тебе не буду. Всё. Давай по коням.
- Это ты про меня сейчас в прошлом говоришь? Да, теперь я часть твоего прошлого. Я - вирт! Хорошо. Я тихо уйду и не буду мешать.
- Это я - вирт по жизни. Закрытый. Ты не понял ещё? Только никто меня не прогнёт так, как ему угодно. И помни, все эти годы я знал, что меня ждёт человек по имени Тимоха.
- Я просил дать ответ через месяц, а получил его за пару минут. Спасибо за встречу, и привет парням. Я понимаю, что каждый из них стоит в несколько раз больше меня.
- Зачем я буду мучить тебя месяц, полгода. Не жди, и не мучайся. Согласен?
- Я не уйду. И буду ждать. Понял? Не жди, не мучайся. Это чё? Ты оскорбил меня сейчас до нутра.
- Не-е. Это ты сейчас сказал - я тихо уйду. А я громко провожу!.. Понял?
- Не ори на меня! Я жил надеждой на эту встречу. Я хотел посмотреть, что ты настоящий, а не фуфло компьютерное.
- Тимоха, не мучайся. Решил - иди.
- Ты оскорбляешь. Ты любишь это делать.
- Конечно, я же хам и трепло.
- Всё, не надо больше Тимоху? Отработанный материал? Ваня-я. Ты скажи мне это в лицо. И проводи громко.
- Тимоха-а. Не зли меня.
- Нет, ты просто скажи, я хочу это видеть. Ты получил от меня запас на годы вперёд, потом найдёшь другого друга, выжмешь его, как лимон, и в новую по кругу.
- Дурак ты. Какой отработанный? Не упрекай. Ты не прав.
- Я не упрекаю. Просто говорю сейчас что попало и отпускать не хочу. Глупо, что ты орёшь на меня. Чего орёшь? Я заслужил? Я знаю, что такое - терять друзей. И хоронить.
- Тимоха-а!!! Не трогай эту тему.
- Стой и молчи. Ты, сука такой, волчара, запомни эту встречу.
- Не матерись, некрасиво это. Я же не матерюсь.
- Ты сам-то давно забил на свой мат? У меня он в ушах уже звенит.
- Как быть, Тимоха? После встречи мы теперь будем думать: где мы, и что с нами. Оба.
- Я не уйду, стопудово. Контракт - это контракт, а друг - на всю жизнь. Парни не отпустят тебя. Это моё мнение, и я имею право его сказать. Ты сам-то, вообще, в адеквате? Орёшь на меня уже сутки. Да ори, пока не охрипнешь.
- Я шептать буду.
- Хорошо. Иди на контракт, твоё право. Будем ещё тебя ждать, - Тимоха стоял с отчаянной улыбкой на лице. - Ха-а. Как же я смогу жить-то теперь без «хрен мне» или чего-то подобного? Я уже без этого не могу. Включил гада, чтобы легче было, и лыбится. Легче стало?
- Тимоха-а.
- Заткнись!.. Я тебя сутки слушал. И хочу в глаза всё сказать. Сказал бы лучше: вот тебе моя рука, и моё плечо. А ты вечно: хрен тебе! Не глупи. Я приму любой твой выбор. Надо, так ещё три года буду ждать. Перед подписанием контракта приезжай ко мне.
- Я не могу обещать, моя жизнь может измениться за считанные часы. Да и зима будет.
- Ничего не обещай. В следующем году приезжай, я хочу в Катуни с тобой купаться. Может, и лето жарче будет. И не злись.
- Я не злюсь.
- Вот видишь, как получается. И ехать надо, и разойтись не можем, – Тимоха положил руку на его плечо. - Не кричи на меня. Думай сначала, и не ори сгоряча. Мне ночью плохо было, реально. Прости за те слова, я не знал про второе августа.
- Бывало и хуже, сегодня даже не в счёт. А про своё. Так я четыре раза уже простил. Забыл ночью, что ли?
- Я не понял, а ты материть сразу начал.
- Тогда четвёртый с половиной раз говорю - забудь.
- А с половиной, это как? Прикалываешься всё? Надо серьёзней быть, Ваня. Я вот сижу и всё жду тебя. У меня уже борода скоро седая будет.
- Вот такой я, несерьёзный. А бороду твою, если чё, покрасим. В рыжий.
- Я дождусь, пусть нам даже по сорок лет накатит. Зато у тебя потом больше свободного времени будет. Чё ты лыбишься? Смешно, что ли?
- Ты чё меня нагреваешь сегодня? Чё взвился опять? - он повернулся к Тимохе.
- Много вопросов, Ваня. Обороты сбавь.
- Ты сам их накручиваешь.
- Со мной одинаково не бывает.
- Ну ори, стой. Чё тихо-то так? Давай громче.
- В глаза мне смотри. Сейчас уедем в разные стороны, и всё.
- Что делать? Не бей только, Тимоха.
- Я уже сам не знаю. У тебя снова будет контракт, Наташа снова будет плакать и ждать с двумя пацанами. Я буду ждать. Годы мы с ней будем ждать. Ждать и ждать.
- Да пойми ты. Это же с кровью от меня отрывать надо.
- От кого с кровью, Ваня? От себя? От ребят? От Наташи? Или от сыновей? - Тимоха зло провёл ладонью по волосам. - А как сыновья твои? Наташа, как? Что с ними будет?
- Не дави, пл... Я сам задыхаюсь.
- Я не давлю. Мы разговариваем.
- Я же ненадолго «туда» бегаю.
- Лёха твой тоже бегал. А ты к нему не забывай теперь бегать. На могилку. И помни - если что, то я тоже не забуду. Буду бегать, - у Тимохи в глазах блеснула влага. - Пусть ты воспримешь всё грубо, но это так.
- Ты как-то сказал, что со мной ничего не случится. Помнишь?
- Ты нужен сыновьям, жене, маме.
- Знаю.
- Вань, когда земля забирает, то она не отдаёт обратно. Прости.
- Я знаю, как она умеет забирать.
Засунув руки в карманы джинсов, они смотрели вдаль в сторону гор. Лёгкий прохладный ветерок освежал, и было приятно подставлять ему лицо.
- Меня порой пугает твоё состояние. Ты не боишься самого себя?
- Нет, Тимоха. Эмоционально я спокоен. Всегда. Ты думаешь, что накачал руки-ноги и всё - готовый солдат? Нет. Прежде всего в тебе мозги должны работать.
- Иногда мне кажется, что ты выключаешь эти мозги.
- Было пару раз. Такое состояние, когда ты перестаёшь контролировать себя, впадаешь в кому, внутри поднимается звериная злоба, и ты дерёшься всем, что попадёт тебе под руку. Даже если это будет твой собственный кулак. А потом отходняк в виде наплывшей усталости и мелкой дрожи.
- Ладно... Пока, друг. И хорошей тебе дороги.
- Пока, Тимоха. Мы ещё увидимся. Обязательно.
- Смотри. Обещал, Неволин. Садись и уезжай первым, я не могу.
Похлопав друг друга, они крепко обнялись на прощание. Им, почему-то вдруг стало грустно. Обоим... Он сел в машину и тронулся с места. В боковое зеркало было видно как Тимоха провожает его взглядом. Открыв дверцу машины, он крикнул:
- Живи. И приезжай ко мне, Тимоха.
Одному оставаться - другому уезжать. Он уехал.
