Новые
МенюТого, что будет с нами впредь,
уже сейчас легко достигнуть:
с утра мне чтобы умереть —
вполне достаточно подпрыгнуть.
И Губерман
Домик под звёздами...
9 января 2024 — Наталья Шатрова
Не задался у них с бабкой этот день. Вроде с утра дед Тимофей встал с той ноги, или с двух сразу. Тут уже не припомнить, но в добром здравии встал. Бабка Тамара вовсю уже громыхала у плиты: пекла блины на двух сковородках, шустро выбрасывая их один за другим на белое полотенце, расстеленное посерёдке стола. Налив на сковородки новое тесто, она успевала между делом складывать блины на тарелку, щедро поливая их топлёным маслом. У деда даже в животе заурчало от той картины. Наблюдая за бабкиной суетой, он стрелял глазами от сковородки до кучки блинов на тарелке, и молча пускал слюни.
- Покуль на улицу по нужде схожу, покуль умоюсь, да вытрусь, она и управится. А так-то, немывши и за стол не пустит, - пробурчал дед и крикнул: - Бабка, ихде мои чуни?
- Да вон... На приступку сушить поставила. Ночи теперь холодные, а в тёпленьких хорошо ногам будет.
- Пошел я на двор.
- Ага... Делай дела, да приходи завтракать.
Дед Тимофей взял штаны со стула, что стоял рядом с койкой, и натянул их на ноги. Вроде и поворачивал правильно, да только задом наперёд надел.
- Ну, ты... Растудытваю...
Кряхтя, дед стащил штаны с ног, повернул как надо и надел. Потом посидел немного, наклонился за носками, и с напрягу подпустил малость воздуху. Да не малость, а чуток звонко получилось.
- Видал чё, - возразил он себе. - Так и до двора не дойду. Горшок, однако под койку надо.
- Ну... Давай ишо, придумай, - бабка оглянулась, недовольно поставив брови домиком.
- Ну и чё?.. Ну и поддал маненько, - кряхтя, дед скинул с приступка на печи чуни, засунул в них ноги и пошаркал к выходу. - Смотрит, как вроде сама ни разу не дула.
Пока сходил на улицу, пока покурил на лавочке, а там и бабка с блинами управилась. Присаживаясь на своё место в торце стола, дед Тимофей, почесав макушку, спросил:
- Блины твои, в чего макать будем? Можа медку в блюдцу нальёшь?
- Медку в чай положи и будя. Варенье есть.
- Калубнишное?
- И калубнишное, и смородишное, и малинишное.
- Калубнишного давай. Оно самоё то.
- Надо бы из огорода тыкву свозить, да морковку со свеклой выкопать, - бабка налила чай из чашечки в блюдце, поднесла его к губам и шумно отхлебнула. - А то, говорят, что последние дни погожие стоят.
- Ну, надо так и надо. Позавтракаем и пойдём.
Погода и впрямь радовала. Затянувшееся бабье лето грело последним теплом, и порой они с дедом долго засиживались вечерами на лавочке у стены дома, повёрнутой словно так и надо в сторону заката. Сколько они так сидели вечерами, уже и счёт потеряли тем годам. Дети, бывало, летом наедут, нагостятся, и опять разлетелись. А они так и живут, приткнувшись друг к дружке. И как дед часто говорил: - У их своя жизня, а нам свою дотопать надо. Так оно и было всегда. Вот и сейчас, отдохнув на той лавчонке после завтрака, они встали, поскрипывая старыми костями, и потопали в огород. Дойдя первую грядку от забора, бабка Тамара нагнулась на дорожке, выбирая остатки морковки с края.
- Посторонись-ка, - крикнул ей дед Тимофей, останавливая коляску с нагруженной тыквой. - Усю дорогу задом заняла. Ихде я тебя объеду?
- Щас, погодь... Уже нагнулась пока.
- Нагнулася она... Ихде тыкву сваливать?
- У крыльца складывай. Потом в сени занесем.
Коляска под тыквой была у деда самодельная. Скинув короб со старой детской коляски и оставив одни колёса, дед смастерил из старого штакетника короб и водрузил его на эти колёса. Да так ладно получилось, так к месту всё... Посторонившись, бабка пропустила деда с тыквой и устало утёрла передником пот с морщинистого лица.
- Ты бы подтопил уже баню. А то повозимся в земле, да и суббота сёдня. Помыться охота.
На огороде управились быстро. Садили последние годы понемножку разной овощной мелочи, да ведра четыре картошки. Много ли им теперь надо? Пока управлялись на огороде, там и банька подоспела. Дед, как всегда, ходил в баню первым: баловался он ещё берёзовым веничком, пока ещё силенки и охота до крепкой парилки были. Да и что это за банька без веника, говаривал он, это же одно баловство. А вот бабка уже много лет не ходила с ним в первый жар, голову ей там туманило, да и давление мучить стало. Однажды так на жаре прихватило, что еле домой дотащил, да нашатырь потом всю ночь нюхала.
- Иде полотенчишко? И штаны чисты давай, - дед заглянул в дом через порог. - Баня готова, настоялася.
- Тебя там караулить? А то, как в тот раз, займёсся жаром и прибежишь чуть не голяком, - поворчала бабка, подавая ему чистое бельё. - Ты бы уже угомонился с веником.
- Цыц мяне... Буду ишо тебя слухать, как в бане мыться. Я и так уже сильного жару не даю. Да отдыхаю в прибанке.
- Себе свой цыц забери, мене не раздаривай, - огрызнулась бабка Тамара. - Взял моду рычать.
- На тебя не рыкни, так совсем на шею усодисся. Пошёл я в баню, - и от порога дед оглянулся и ещё добавил: - Если чё, то сбегай и погляди. А то будешь сидеть тут, как кура на насестях. Вдруг я там помирать зачну.
Бабка Тамара сидела у окна, водрузив на нос старенькие очки, и довязывала начатый вчерашним днём носок. Задумчиво сидела, как провалившаяся в свои мысли. И она даже вздрогнула чуток от хлопка двери за спиной деда.
- Бабка!.. - сверкнул дед глазами. - Гля чё сотворилось-то... Я тока взялся париться, спину погрел, похлестал чуток, а потом передок маненько погрел. А оно вон чё!.. Радость-то мужицкая - как взбодрилась! Да так прямо ладно!
- Ты чё? - у бабки даже очки вниз сползли, и она глядела на деда поверх них. - Ты сдурел, что ли?
- Пока штаны надел да до дому добежал, а оно и всё... Нету опять! - взревел дед. - Ты пошто со мной в баню перестала ходить?
- Да мы уж лет десять, как не боле, вместе в баню не ходим! - возмутилась бабка. - Давно уже моемся врозь!
- А ходила бы, так глядишь и вон чё!.. Радость бы случилась, - дед зачерпнул воды из ведра и долго пил, роняя струйки из большого ковша на щуплую грудь. - Где бы спину потёрла, где бы ишо чё. Вот бы тебе и на... А тут радость, и не добежал.
- Вот я и гляжу, что растрёсся по дороге. Чё же голышом то не побёг?
- А-а... - махнул дед с досады рукой. - До тебе рази дойдёт такой вопрос?
Назад в баню дед пошёл в глубокой обиде на бабку, но с маленькой надеждой, что вдруг на него вдругорядь накатит. Не накатило... И попарился дальше без удовольствия, нехотя и с ленцой, и мыться даже не стал. Окатил себя водой, влез в штаны и чуни, да так и остался сидеть во дворе у стены, покуривая и поглядывая на затухающий закат. Бабка Тамара грузно прошлёпала в баню, широко качая бёдрами, и на ходу покричала, чтобы дед шёл после бани в дом, что холодно уже, и что он совсем заморозит на дворе свою потерянную радость, растревоженную берёзовым веником.
Потом они молча вечеряли пшённой кашей с тыквой, пошвыркали чай из блюдец, и так же молча улеглись каждый в свою кровать: одна у одной стенки, другой напротив.
- А ты пошто со мной спать не стала, - вдруг подал голос дед. - С коих пор один на койке валяюсь.
- Так ты жа сам сказал, что тесно тебе, что шла бы я уже на другу койку. Да тоже уже лет десять поди по разным койкам спим. А то и поболе.
- Вот и спи одна. - буркнул дед. - Развядусь я завтра с тобой.
- Ну и разводись, - отозвалась бабка. - Ток имушество и дом делить будем.
- Отгорожусь от тебя стенкой и живи там одна, - взъерепенился дед, и даже поднял голову от подушки в бабкину сторону. - Завтра тёсу натаскаю и забью всё повдоль от двери до серёдки стола.
- Ну и Господи... А я попрошу Пашку плотника, и он в крайним окошке дверь новую поставит. А ты живи там один, в загородке своёй.
- И буду! - дед даже привстал на локте.
- Вот и живи. Встренимся за столом с разных сторон. И будешь глядеть, как я чай с блинами и калубнишным вареньем пью.
- А хошь не один!.. Возьму, да вон Клавку Ивановну позову жить. И будем мы с ей по ночам шабуршать. А ты слухай и завидовай.
- Хо... Напугал-то! - бабка тоже привстала на локте в его сторону, и тусклый ночной светильник замер на её смеющемся лице. - Да та Клавка Ивановна с клюкой по дому ходит, через порог на улицу не вываливается.
- Ну и чё... Я, можа, на руках её в белай фате принесу.
- Пока донесёшь и штаны взмокнут, и газу пуще утреннего пустишь, - бабка села, спустив ноги на коврик. - Ты её вон в коляске привези, что тыквы сёдня возил. Во людям смех-то!.. Шабуршальщик.
- Нет бы лягла рядушком, да за ухом почасала.
- А боле ничё не почасать?
- Я в бане был! - взвился дед. - Стярильнай весь!.. Кудахчешь там, ляжишь.
- Это ты кудахчешь полночи, весь сон перебил. Ись я хочу, ажни под рёбрами свербит, - бабка засунула ноги в тапки и пошаркала к столу. - Поставлю-ка я чайник.
- Можа и мне чайку с блинами швыркнуть? - попросился дед. - А то с вечера и апититав не было.
- Иди уже, почаевничаем.
- Медку мне поболе в чашку поклади. И етого... Варения в блюдцу.
- Калубнишнава?
- Яво, калубнишнава, - дед почесал макушку. - Бабка... Ты не дяржи на мене обиду. Радость мужицкая, это же така заразная штука. А в наших годах и вовсе вон кака редкость, - дед отхлебнул чаю с блюдца. - Оно ить в нашам возрасте и помереть при таких дялах можно. И опять же... Эта же така штука, что перекрестисся, а дальше и помереть не жалко.
Захватившая землю ночь близилась к рассвету. Небольшой домик под звёздами, уткнувшийся боками в землю, одинокий огонёк в окне, и бабка с дедом по разным краям стола. И никто пока не нарушает этот покой. Даже собаки затихли в своих конурах и не брешут в уснувшую тишь деревеньки. Птицы и те умолкли, видно зарылись в листву и спят. Коты вон тоже не орут под окнами, отвоёвывая свою нечаянную любовь... И только деду с бабкой не спится. Разворчались они, сон свой нарушили, и теперь сидят за столом и лениво отхлебывают чай из блюдец, подливая его в те самые блюдца из чайной чашечки. А закончится чай в чашечке, они снова нальют погорячее из старого чайника, размешают ложечкой мёд и снова, по старинке, отольют его в блюдца. Складывая губы трубочкой, они поднесут блюдце к губам и будут дуть на чай и осторожно его пробовать. Горячий ароматный чай, который разливается в груди приятным теплом, и вместе с ним, кажется, вливается в этот домик прежний покой и согласие. Чай с мёдом и с клубничным вареньем, в маленьком домике маленькой деревеньки.
- Покуль на улицу по нужде схожу, покуль умоюсь, да вытрусь, она и управится. А так-то, немывши и за стол не пустит, - пробурчал дед и крикнул: - Бабка, ихде мои чуни?
- Да вон... На приступку сушить поставила. Ночи теперь холодные, а в тёпленьких хорошо ногам будет.
- Пошел я на двор.
- Ага... Делай дела, да приходи завтракать.
Дед Тимофей взял штаны со стула, что стоял рядом с койкой, и натянул их на ноги. Вроде и поворачивал правильно, да только задом наперёд надел.
- Ну, ты... Растудытваю...
Кряхтя, дед стащил штаны с ног, повернул как надо и надел. Потом посидел немного, наклонился за носками, и с напрягу подпустил малость воздуху. Да не малость, а чуток звонко получилось.
- Видал чё, - возразил он себе. - Так и до двора не дойду. Горшок, однако под койку надо.
- Ну... Давай ишо, придумай, - бабка оглянулась, недовольно поставив брови домиком.
- Ну и чё?.. Ну и поддал маненько, - кряхтя, дед скинул с приступка на печи чуни, засунул в них ноги и пошаркал к выходу. - Смотрит, как вроде сама ни разу не дула.
Пока сходил на улицу, пока покурил на лавочке, а там и бабка с блинами управилась. Присаживаясь на своё место в торце стола, дед Тимофей, почесав макушку, спросил:
- Блины твои, в чего макать будем? Можа медку в блюдцу нальёшь?
- Медку в чай положи и будя. Варенье есть.
- Калубнишное?
- И калубнишное, и смородишное, и малинишное.
- Калубнишного давай. Оно самоё то.
- Надо бы из огорода тыкву свозить, да морковку со свеклой выкопать, - бабка налила чай из чашечки в блюдце, поднесла его к губам и шумно отхлебнула. - А то, говорят, что последние дни погожие стоят.
- Ну, надо так и надо. Позавтракаем и пойдём.
Погода и впрямь радовала. Затянувшееся бабье лето грело последним теплом, и порой они с дедом долго засиживались вечерами на лавочке у стены дома, повёрнутой словно так и надо в сторону заката. Сколько они так сидели вечерами, уже и счёт потеряли тем годам. Дети, бывало, летом наедут, нагостятся, и опять разлетелись. А они так и живут, приткнувшись друг к дружке. И как дед часто говорил: - У их своя жизня, а нам свою дотопать надо. Так оно и было всегда. Вот и сейчас, отдохнув на той лавчонке после завтрака, они встали, поскрипывая старыми костями, и потопали в огород. Дойдя первую грядку от забора, бабка Тамара нагнулась на дорожке, выбирая остатки морковки с края.
- Посторонись-ка, - крикнул ей дед Тимофей, останавливая коляску с нагруженной тыквой. - Усю дорогу задом заняла. Ихде я тебя объеду?
- Щас, погодь... Уже нагнулась пока.
- Нагнулася она... Ихде тыкву сваливать?
- У крыльца складывай. Потом в сени занесем.
Коляска под тыквой была у деда самодельная. Скинув короб со старой детской коляски и оставив одни колёса, дед смастерил из старого штакетника короб и водрузил его на эти колёса. Да так ладно получилось, так к месту всё... Посторонившись, бабка пропустила деда с тыквой и устало утёрла передником пот с морщинистого лица.
- Ты бы подтопил уже баню. А то повозимся в земле, да и суббота сёдня. Помыться охота.
На огороде управились быстро. Садили последние годы понемножку разной овощной мелочи, да ведра четыре картошки. Много ли им теперь надо? Пока управлялись на огороде, там и банька подоспела. Дед, как всегда, ходил в баню первым: баловался он ещё берёзовым веничком, пока ещё силенки и охота до крепкой парилки были. Да и что это за банька без веника, говаривал он, это же одно баловство. А вот бабка уже много лет не ходила с ним в первый жар, голову ей там туманило, да и давление мучить стало. Однажды так на жаре прихватило, что еле домой дотащил, да нашатырь потом всю ночь нюхала.
- Иде полотенчишко? И штаны чисты давай, - дед заглянул в дом через порог. - Баня готова, настоялася.
- Тебя там караулить? А то, как в тот раз, займёсся жаром и прибежишь чуть не голяком, - поворчала бабка, подавая ему чистое бельё. - Ты бы уже угомонился с веником.
- Цыц мяне... Буду ишо тебя слухать, как в бане мыться. Я и так уже сильного жару не даю. Да отдыхаю в прибанке.
- Себе свой цыц забери, мене не раздаривай, - огрызнулась бабка Тамара. - Взял моду рычать.
- На тебя не рыкни, так совсем на шею усодисся. Пошёл я в баню, - и от порога дед оглянулся и ещё добавил: - Если чё, то сбегай и погляди. А то будешь сидеть тут, как кура на насестях. Вдруг я там помирать зачну.
Бабка Тамара сидела у окна, водрузив на нос старенькие очки, и довязывала начатый вчерашним днём носок. Задумчиво сидела, как провалившаяся в свои мысли. И она даже вздрогнула чуток от хлопка двери за спиной деда.
- Бабка!.. - сверкнул дед глазами. - Гля чё сотворилось-то... Я тока взялся париться, спину погрел, похлестал чуток, а потом передок маненько погрел. А оно вон чё!.. Радость-то мужицкая - как взбодрилась! Да так прямо ладно!
- Ты чё? - у бабки даже очки вниз сползли, и она глядела на деда поверх них. - Ты сдурел, что ли?
- Пока штаны надел да до дому добежал, а оно и всё... Нету опять! - взревел дед. - Ты пошто со мной в баню перестала ходить?
- Да мы уж лет десять, как не боле, вместе в баню не ходим! - возмутилась бабка. - Давно уже моемся врозь!
- А ходила бы, так глядишь и вон чё!.. Радость бы случилась, - дед зачерпнул воды из ведра и долго пил, роняя струйки из большого ковша на щуплую грудь. - Где бы спину потёрла, где бы ишо чё. Вот бы тебе и на... А тут радость, и не добежал.
- Вот я и гляжу, что растрёсся по дороге. Чё же голышом то не побёг?
- А-а... - махнул дед с досады рукой. - До тебе рази дойдёт такой вопрос?
Назад в баню дед пошёл в глубокой обиде на бабку, но с маленькой надеждой, что вдруг на него вдругорядь накатит. Не накатило... И попарился дальше без удовольствия, нехотя и с ленцой, и мыться даже не стал. Окатил себя водой, влез в штаны и чуни, да так и остался сидеть во дворе у стены, покуривая и поглядывая на затухающий закат. Бабка Тамара грузно прошлёпала в баню, широко качая бёдрами, и на ходу покричала, чтобы дед шёл после бани в дом, что холодно уже, и что он совсем заморозит на дворе свою потерянную радость, растревоженную берёзовым веником.
Потом они молча вечеряли пшённой кашей с тыквой, пошвыркали чай из блюдец, и так же молча улеглись каждый в свою кровать: одна у одной стенки, другой напротив.
- А ты пошто со мной спать не стала, - вдруг подал голос дед. - С коих пор один на койке валяюсь.
- Так ты жа сам сказал, что тесно тебе, что шла бы я уже на другу койку. Да тоже уже лет десять поди по разным койкам спим. А то и поболе.
- Вот и спи одна. - буркнул дед. - Развядусь я завтра с тобой.
- Ну и разводись, - отозвалась бабка. - Ток имушество и дом делить будем.
- Отгорожусь от тебя стенкой и живи там одна, - взъерепенился дед, и даже поднял голову от подушки в бабкину сторону. - Завтра тёсу натаскаю и забью всё повдоль от двери до серёдки стола.
- Ну и Господи... А я попрошу Пашку плотника, и он в крайним окошке дверь новую поставит. А ты живи там один, в загородке своёй.
- И буду! - дед даже привстал на локте.
- Вот и живи. Встренимся за столом с разных сторон. И будешь глядеть, как я чай с блинами и калубнишным вареньем пью.
- А хошь не один!.. Возьму, да вон Клавку Ивановну позову жить. И будем мы с ей по ночам шабуршать. А ты слухай и завидовай.
- Хо... Напугал-то! - бабка тоже привстала на локте в его сторону, и тусклый ночной светильник замер на её смеющемся лице. - Да та Клавка Ивановна с клюкой по дому ходит, через порог на улицу не вываливается.
- Ну и чё... Я, можа, на руках её в белай фате принесу.
- Пока донесёшь и штаны взмокнут, и газу пуще утреннего пустишь, - бабка села, спустив ноги на коврик. - Ты её вон в коляске привези, что тыквы сёдня возил. Во людям смех-то!.. Шабуршальщик.
- Нет бы лягла рядушком, да за ухом почасала.
- А боле ничё не почасать?
- Я в бане был! - взвился дед. - Стярильнай весь!.. Кудахчешь там, ляжишь.
- Это ты кудахчешь полночи, весь сон перебил. Ись я хочу, ажни под рёбрами свербит, - бабка засунула ноги в тапки и пошаркала к столу. - Поставлю-ка я чайник.
- Можа и мне чайку с блинами швыркнуть? - попросился дед. - А то с вечера и апититав не было.
- Иди уже, почаевничаем.
- Медку мне поболе в чашку поклади. И етого... Варения в блюдцу.
- Калубнишнава?
- Яво, калубнишнава, - дед почесал макушку. - Бабка... Ты не дяржи на мене обиду. Радость мужицкая, это же така заразная штука. А в наших годах и вовсе вон кака редкость, - дед отхлебнул чаю с блюдца. - Оно ить в нашам возрасте и помереть при таких дялах можно. И опять же... Эта же така штука, что перекрестисся, а дальше и помереть не жалко.
Захватившая землю ночь близилась к рассвету. Небольшой домик под звёздами, уткнувшийся боками в землю, одинокий огонёк в окне, и бабка с дедом по разным краям стола. И никто пока не нарушает этот покой. Даже собаки затихли в своих конурах и не брешут в уснувшую тишь деревеньки. Птицы и те умолкли, видно зарылись в листву и спят. Коты вон тоже не орут под окнами, отвоёвывая свою нечаянную любовь... И только деду с бабкой не спится. Разворчались они, сон свой нарушили, и теперь сидят за столом и лениво отхлебывают чай из блюдец, подливая его в те самые блюдца из чайной чашечки. А закончится чай в чашечке, они снова нальют погорячее из старого чайника, размешают ложечкой мёд и снова, по старинке, отольют его в блюдца. Складывая губы трубочкой, они поднесут блюдце к губам и будут дуть на чай и осторожно его пробовать. Горячий ароматный чай, который разливается в груди приятным теплом, и вместе с ним, кажется, вливается в этот домик прежний покой и согласие. Чай с мёдом и с клубничным вареньем, в маленьком домике маленькой деревеньки.
© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0346487 от 9 января 2024 в 11:18
Рег.№ 0346487 от 9 января 2024 в 11:18
Другие произведения автора:
Рейтинг: 0Голосов: 0113 просмотров
Нет комментариев. Ваш будет первым!
