Новые
МенюРеактивный таран
РЕАКТИВНЫЙ ТАРАН.
Ни в одном боевом уставе не найти такого приема ведения воздушного боя – таран. Иной раз приходится слышать, что это акт отчаяния, что в горячке боя у людей теряется инстинкт самосохранения. Возможно, бывало и так. Но капитан Геннадий Елисеев в последние секунды своей жизни еще раз доказал, что таран – это прежде всего высокий акт самопожертвования.
Елисеев Геннадий Николаевич родился 26 декабря 1937 года в городе Сталинграде на Дар-горе в семье рабочего. Когда началась война, отец Г. Елисеева Николай Андреевич ушел на фронт. Невероятно тяжело пришлось его семье: когда гремела Сталинградская битва, их дом оказался буквально рядом с передовой, все время находился в зоне огня. За Волгу эвакуироваться запрещалось, а когда разрешили, было уже поздно. Бои начались прямо у дома. Хорошо, что Елисеевы вырыли во дворе, блиндаж. Там в сырости, без дневного света жила Варвара Прокофьевна с двумя сыновьями: восьмилетним Николаем и четырехлетним Геннадием, первые жизненные впечатления которого связаны с грохотом боя, пожарами, разрывами бомб, мин и снарядов.
Но даже в этом кромешном аду, когда в стены дома впивались пулеметные очереди, а прямо во двор залетали мины, судьба пощадила семью: почти все Елисеевы остались живы. Но беда задела и их. Дед Геннадия к тому времени не мог передвигаться сам — был частично парализован. Его вынесли на руках на солнце погреться. Рядом играли внуки. И вдруг начался артобстрел. Деда убило на месте осколком, старшему брату Геннадия, Николаю, другим осколком рассекло голову и выбило глаз. После этого трагического случая матери приходилось очень нелегко с тяжелораненым старшим сыном и с малыми детьми.
Весной 1945 пришла похоронка на отца Геннадия. Н. А. Елисеев, кавалер ордена Отечественной войны II степени, пал смертью храбрых на земле Германии за три недели до ее безоговорочной капитуляции.
Рос Геннадий в атмосфере преклонения перед отвагой и мужеством защитников Сталинграда. Он с детства мечтал стать военным. Как и многие мальчишки его возраста, он хотел стать военным летчиком. Так получилось, что в первый мирный для страны сентябрь 1945 года Гене пришло время идти в первый класс. Учился он и 52-ой школе, а с восьмого класса — в 14-ой средней. Впоследствии удалось разыскать в Волгограде бывших одноклассников Г. Елисеева и некоторых его учителей. Все они отмечали его прилежность, усидчивость и собранность. Они вспоминали: самые высокие оценки в дневнике Г. Елисеева были по физике, литературе и истории. Бывший преподаватель черчения 14-ой школы К. Е. Орлов рассказал, что в пятидесятые годы в Сталинграде проводились выставки лучших чертежей учащихся города. Неоднократно там выставлялись и работы Елисеева. Сохранился аккуратно выполненный, уже пожелтевший от времени, чертеж, в правом углу которого стояла подпись: Г. Елисеев. 9 кл. «Б».
В 1953 году Геннадий Елисеев старшеклассником пришел в Сталинградский аэроклуб, поступил на его планерное отделение. Как ни скрывал он свои занятия в аэроклубе, от мамы ничего не утаишь. Когда между ними состоялся разговор на эту тему, сын твердо заключил:
— Я хочу летать, мне нравится это дело. И ничем другим заниматься не мечтаю.
Назавтра парень снова уехал на занятия в аэроклуб. Научившись летать на планерах, Геннадий перешел на летное отделение и в сентябре 1955 года успешно его закончил. Матери было тем более приятно, что перед этим он завершил обучение в вечерней средней школе, получил аттестат зрелости. Теперь можно было сделать следующий шаг в своем намерении, и 17 октября 1955 года Г. Елисеев подал заявление с просьбой принять его на первый курс Качинского училища.
Обучение летному делу давалось курсанту легко, на занятиях он показывал отличные результаты. Но его стали тяготить учебные полеты на стареньких Як-11, он мечтал учиться на реактивном истребителе. А в училище их курс на этих самолетах не обучался. Тогда группу лучших курсантов, в которую вошел и Елисеев, после окончания второго курса перевели в 1957 году в Батайское авиационное училище имени Серова. В те годы такие переводы курсантов производились нередко: шла реорганизация Вооруженних Сил, в том числе—авиации. Одни училища сокращались, другие создавались вновь. Где-то курсантов было много, где-то возникал их недостаток. Вот так Г. Елисеев из родного Сталинграда попал в другой город. Там, в Батайском училище, он освоил пилотирование самолета МиГ-17. Этот истребитель Елисеев освоил так же хорошо, как и учебный Як-11. По окончании этого училища он и его товарищи должны стать первыми летчиками-инженерами (это была новая специальность).
28 октября 1959 года Г. Елисееву и другим выпускникам училища было присвоено лейтенантское звание. Геннадий получил назначение в Белорусский военный округ.
Становление Елисеева как лётчика прошло в 927-м истребительном авиационном полку в г. Берёза с 1961 по 1964 годы. Проживал Геннадий Николаевич вместе с семьёй в Северном городке в доме № 39.
В полку на территории тогдашней БССР он был одним из первых допущен к самостоятельным полетам на реактивном истребителе. Через полгода Геннадия вместе с товарищами переводят в соседний истребительный полк. Однако вскоре Елисеев попадает в эскадрилью, которой командовал майор Л. Белых. Там ему предстоит переучиваться на новый МиГ-21, который недавно стал поступать на вооружение. Через две недели Елисеев успешно сдал зачет по материальной части самолета, выполнил всю учебную программу и приступил к самостоятельным полетам на новом истребителе.
"Уму непостижимо, как сумел летчик посадить здесь современный сверхзвуковой истребитель" - писала одна из газет после того, как Елисеев из-за плохой погоды вынужден был сесть на обычном гражданском аэродроме, предназначенном для винтовых машин, на котором много короче, чем требуется для реактивного сверхзвукового истребителя, взлетно-посадочная полоса.
Осень 1964 года Елисеев встретил в ГСВГ (Группе советских войск в Германии), в 73-ем гвардейском истребительном Сталинградско - Венском Краснознаменном ордена Богдана Хмельницкого авиационном полку, базировавшемся на аэродроме Ленневитц в Кёттене.
Он быстро освоился на новом месте и проявил себя как грамотный, исполнительный летчик. Часто нес боевое дежурство в полку.
Через три года, в 1967 году, Елисеев получил квалификацию военного летчика первого класса, а еще через два года стал командиром звена.
В октябре 1971 года капитана Елисеева перевели в гарнизон в районе города Вазиани (Грузия). Там он стал заместителем командира эскадрильи 982-го истребительного авиационного полка (в/ч 40501) 283-й Краснознамённой Камышинской ордена Суворова II степени истребительной авиационной дивизии 34-й воздушной армии, Закавказского ВО. Служба здесь была еще более напряженной, ведь советским летчикам приходилось пресекать разведывательные полеты самолетов стран НАТО. Да и проверок Министерства обороны здесь было чуть побольше, и ответственности тоже. Всего на реактивных истребителях Елисеев к тому времени налетал уже 1700 часов, из них более 1000 на МиГ-21СМ. Это был грамотный смелый летчик с большим опытом пилотирования. На полковых учениях Елисеев не раз вылетал на перехват учебной цели, но на перехват реальный не вылетал ни разу.
Прямо от береговой черты Каспия линия ирано-азербайджанской границы плавно уходит на север, образуя выступ площадью в тысячи квадратных километров, глубоко вклинившийся на территорию Азербайджана. Для воздушной разведки НАТО этот географический рисунок казался в начале 70-х годов настоящей находкой.
К тому времени и западные, и дальневосточные воздушные рубежи Советского Союза были настолько плотно прикрыты, что все попытки иностранных самолетов-шпионов проникнуть на нашу территорию пресекались, что называется, на корню. В 1970 году на военный аэродром в Армении был даже принудительно посажен самолет американских ВВС, на борту которого находились два американских генерала и турецкий полковник. Северный вариант – из Норвегии через Кольский полуостров – тоже был заблокирован мощной системой ПВО. Прочно стоял и кавказский рубеж.
Лишь воздушные ворота со стороны Ирана были приоткрыты. Иранские пилоты обучались в США, а потом летали уже на родине вместе с американскими инструкторами. Более того, американцы сами часто летали на самолетах иранских ВВС, особенно когда речь шла и разведывательных полетах вдоль границы СССР. По непроверенным данным между 1968 и 1971 гг. над советской территорией было сбито 2 иранских Фантома, пилотируемых американскими летчиками.
Самолеты-разведчики НАТО часто пересекали границу Союза в северной части выступа, «засвечивали» радиолокационные станции, ловили в эфире переговоры дежурных сил авиации и, выяснив степень их готовности, уходили в сторону моря. Нашим перехватчикам, поднимавшимся с аэродромов в Грузии, приходилось огибать злосчастный выступ, теряя драгоценные минуты и секунды.
28 ноября 1973 года системы ПВО зафиксировали очередное нарушение государственной границы в районе Муганской долины (Азербайджанская ССР). На командном пункте 15-го корпуса Бакинского округа ПВО, куда поступил тревожный сигнал, в то время находился начальник политотдела корпуса генерал-майор Александр Останин. Потом он вспоминал, что в 1973 году американцы «посадили» в Иране эскадрилью истребителей F-104 «Starfighter». И граница сразу стала безпокойной. Поэтому в тот день ни у кого не было сомнений, что цель реальная. Иранский истребитель был обнаружен своевременно (в момент взлёта с аэродрома Тебриз). Дежурный истребитель ПВО был своевременно поднят с аэродрома Марнеули, и капитан Иманов взял его на управление. И тут пункт наведения обезточился. Истребитель Су-15 потерял связь со штурманом наведения и был вынужден возвратиться в Сандары.
Дальнейшее продвижение цели и наведение подхватил радиотехнический батальон, расположенный в поселке Имишлы. Начальник станции – капитан Тёмный.
В ту пору действовала инструкция: транспортные самолеты-нарушители по возможности сажать на наши аэродромы, а боевые сбивать без какого-либо предупреждения. Командир корпуса отдает капитану Тёмному приказ уничтожить нарушителя госграницы.
Им оказался самолёт с иранскими опознавательными знаками, который осуществлял разведывательное задание в рамках американско-иранской программы Project Dark Gene «F-5 Freedom Fighter» в двухместной модификации F-5Е (R). На самолёте имелся удлинённый фюзеляж и специальный разведывательный модуль, оснащённый четырьмя фотоаппаратами, установленный вместо носового обтекателя.
В это время в воздухе уже находились два истребителя 15-го корпуса ПВО и еще один истребитель ВВС, взлетевший, с аэродрома Вазиани в Грузии. Там дислоцировались части 34-й Воздушной армии Закавказского военного округа. Пилотом этого МиГ-21СМ бортовой №02 был капитан Геннадий Елисеев. Пункт наведения тут же просчитал, что ближе всех к цели находится именно Елисеев…
… Он ощутил тревогу еще в те доли секунды, когда сигнал с КП (Командного Пункта) только начал свой стремительный бег по проводам. Его словно ударило током, и он беспокойно привстал. Над входом в домик дежурных пилотов рубином заалел сигнал «Готовность...». С помощью подбежавшего механика Геннадий надел гермошлем, взбежал по приставной лесенке в кабину, включил нужные тумблеры, нажал кнопку запуска; пока турбина набирала обороты, пристегнул подвесную систему и привязные ремни. Перед носом самолета мелькали фигуры людей, надсадно выл агрегат запуска, кто-то звал техника его самолёта… В шлемофоне услышал голос РП (Руководителя Полётов):
— Двести-сороковой! Вам взлет! Цель реальная!
С получением команды на взлет Геннадий сразу почувствовал, как все земное в один миг отодвинулось куда-то, словно и не было его: ни осиротевшего осеннего леса, ни голосов людей на волейбольной площадке, ни счастливых лиц друзей, у которых завтра свадьба….
Приняв дежурство, РП придвинул стул ближе к индикатору радиолокационной станции, оценил воздушную обстановку, задержав взгляд на нанесенном стеклографом извилистом шнурке государственной границы. Время тянулось медленно; из головы не выходила его дочь и все, что было связано с нею. Он так задумался, что не сразу услышал тревожный голос оператора:
— Внимание! Цель! Азимут… Удаление… Скорость семьсот.
Офицер вскинул голову и заметил, как в правом углу экрана появилась крупинка света. Она медленно скатывалась к металлическому обрамлению индикатора. Привычным движением нажал педаль запроса. Цель не ответила. «Нарушитель!» — пронзила тревога, и он крикнул в микрофон:
— Капитану Елисееву — воздух!
Схватил трубку телефона и кратко доложил обстоятельства нарушения границы.
— Нарушителя перехватить! — тут же последовал приказ оперативного дежурного дивизии.
— Есть! — ответил РП и нажал кнопку селекторной связи с командиром полка.
— Поднимаю на реальную цель!
— Вас понял! — услышал он голос командира полка. — Выезжаю на КП. Второму экипажу готовность...
— Капитану Сторожеву — готовность...
Спустя некоторое время отметка самолета Елисеева появилась на экране локатора.
— Двести - сороковой! Разворот до курса сто десять!
— Я — Двести -сороковой! Выполняю!
— Двести - сороковой! Цель реальная! Высота шесть!
— Понял!
Каждый полет летчика-истребителя невидимыми нитями связан с командным пунктом. Управляют экипажами штурман-первогодок или седой офицер, любая команда на борт истребителя воспринимается как приказ, не подлежащий ни обсуждению, ни тем более изменению. Летчики верят офицерам КП, как никому, знают, что в Их распоряжении мощные локаторы и другая надежная техника и что их данные точнее и надежнее, чем самые тщательные расчеты, какие можно провести в кабине. В облаках не видны ни извивающаяся вдоль границы большая река, ни серая тесьма узкой дороги. На экране локатора штурман безошибочно определяет местоположение самолета и помогает летчику выйти в заданный район.
— Двести - сороковой! Курс сто двадцать!
— Выполняю! Скорость цели?
— Скорость девятьсот пятьдесят!
— Понял!
— Цель впереди по курсу!
РП не сводил глаз с экрана локатора, на котором среди отсветов облаков тускло виднелась дужка цели и неяркая, похожая на серебряную капельку отметка самолета. Надо точнее подвести перехватчик к нарушителю, обеспечить Геннадию удобный тактический маневр, а уж он-то не промахнется. Ракеты свое дело сделают. И пушка не подведет. Недолго осталось чужому самолету коптить небо, далеко не уйдет.
Самолет пробил облака, и Геннадий увидел яркую синь неба. Но любоваться ею было некогда. Стараясь быстрее отыскать нарушителя, он не отрывал глаз от экрана локатора. РП сказал: «Цель реальная!» Реальная! Значит — враг.
«Скорее, скорее! — торопил он себя. — Где нарушитель? Не проскочить бы...»
— Я — Двести - сороковой! Удаление от цели? — спросил он РП.
— Впереди по курсу. Гляди внимательней. Нашел?
Геннадий нажал кнопку передатчика, чтобы ответить «нет», и в то же мгновение заметил на экране отметку цели.
— Вижу! Цель вижу! — крикнул он, доворачивая машину, и заметил, что нарушитель начал изменять курс.
Чем меньше расстояния оставалось до цели, тем беспокойнее становилось Елисееву. Особая значимость предстоящей атаки, ответственность за ее завершение подхлестывали его. Машина неслась с огромной скоростью. Двигатель работал на пределе, но он не слышал гула бешено вращающейся турбины. Для него наступил тот самый момент высшего слияния с истребителем, когда летчик не ощущает ни себя, ни машины.
— Двести - сороковой! Уничтожить цель!
Голос РП прозвучал решительно и твердо.
— Выполняю!
Самолет - нарушитель, пытаясь уйти, ринулся вверх. Елисеев тут же бросил машину в глубокий крен и, стараясь не отрываться от цели, потянул ручку управления на себя. Истребитель легко вышел на предельный радиус виража.
Серебристая вязь инверсий затейливыми узорами перекинулась через синь неба, словно невидимый художник размашисто нанес на него замысловатые широкие мазки. Среди них мельтешили две яркие точки самолетов…
В какое-то мгновение инженеру полка показалось, что среди множества людей, готовивших самолет Елисеева к вылету — сдергивавших чехлы с ракет, убиравших из-под колес колодки, включавших агрегат запуска, — нет техника самолёта. Поверить в это было трудно, почти невозможно, и инженер полка решил, что ошибся. Ну конечно, ошибся, техник где-то здесь...
Истребитель, набирая скорость, с ревом побежал по взлетной полосе. И только тогда инженер полка увидел техника взлетавшего самолёта. Сонный, мятый, он выбежал из перелеска:
— Куда его черти понесли?
Инженер побледнел.
— Ты что… проспал? Он же по тревоге...
— По какой тревоге? — техник дернул кадыком, сглотнув слюну и обдав инженера полка водочным перегаром. — Ведь я предохранительные чеки… Стопора с ракет и пушки не снял.
Инженер схватился за голову:
— Чеки! Стопора! Ах ты сволочь, что ж ты наделал! — Он толкнул растерянного, ошеломленного техника и побежал к телефону. Ноги едва слушались его, ему казалось, что он вот-вот упадет. Добежал, схватил телефонную трубку, задыхаясь, крикнул:
—Командира полка! Выехал на КП? Дайте дежурного! — Услышав знакомый голос друга, с хрипом выдохнул: — техник Елисеева чеки с оружия не снял!
— Как не снял?! — гневно крикнул дежурный. — Куда же вы все смотрели, черт бы вас побрал! Капитану Сторожеву — запуск и взлет немедленно!
На экране бортового радиолокационного прицела Геннадий отчетливо увидел метку цели, произвел захват и кинул взгляд на табло разрешения пуска ракет. Сигнал ПР — пуск разрешен — не зажегся. В чем дело? Дальность нормальная, нарушитель отчетливо виден...
Пока он думал, почему отказало оружие, нарушитель увеличил скорость и со снижением понесся к границе. Геннадий заметил это и увеличил обороты двигателя. Что делать? Цель вот-вот достигнет границы и безнаказанно уйдет. Нажал кнопку пуска ракет. Знал, что впустую: раз ПР не высвечивается, ракеты не сойдут. Доложил на КП:
— Отказ ракет!
— Перезаряжай пушку! — РП еще надеялся на то, что стопора не сняли только с ракет.
Елисеев включил тумблер и нажал кнопку перезарядки пушки. Обычно под полом кабины при перезарядке слышался резкий металлический стук отходящих в заднее положение частей; на этот раз стука не было.
На какое-то время Геннадий оцепенел. Он не видел ничего: ни массивных переплетов кабины, ни василькового разлива неба. Только черный крест силуэта самолета — нарушителя. Не пошли ракеты, отказала пушка… Как, что случилось? Да, за исправность оружия отвечают оружейники. Но это и твоя вина! Не смог поставить дело так, чтобы в эскадрилье все, кто имеет отношение к боевой машине, сердцем болели за каждый ее агрегат. Подвел эскадрилью, полк. Всю страну подвел...
Скользнул взглядом вниз, под крыло. Мелькнула серая лента реки, зеленью перелились поля озимых, уползла большая, наполненная сизым дымом лощина. Снова бросил взгляд в сторону нарушителя. Разведчик — спарка. Точнее, разведывательный вариант знакомого по фотографиям Фантома. Вместо оружия хорошо видны контейнеры с разведывательной аппаратурой. Может, уносит снимки особых объектов? Или определил электромагнитное поле в районе «точки ноль-три»? Записал на пленку частоты новых локаторов?
В шлемофоне раздался голос РП:
— До «стены» двадцать пять!
«Стена» — это граница.
Двадцать пять километров.
Чуть больше минуты полета.
— Бей из пушки! — торопил РП.
— Отказала! — отрешенно ответил Елисеев и отпустил кнопку передатчика.
Решение пришло в тот самый момент, когда просчитал оставшиеся в его распоряжении секунды. Сторожев не успеет. Цель уходит. Надо сбивать. Он удивился появившемуся вдруг облегчению.
— Я — Двести - сороковой! Иду на таран!
РП показалось, что в бункере вспыхнула молния. В ушах звенел голос Геннадия, и он непроизвольно закрыл глаза. «Таран! Таран! Таран!» Подняв веки, офицер убедился, что на КП, как и прежде, стоял полумрак, а перед глазами светился все тот же желтовато-зеленый экран локатора. Обе отметки — самолета Елисеева и нарушителя — находились совсем близко друг от друга: дробинка елисеевской машины вот-вот накатится на дужку цели. РП почувствовал страх. Страх за Елисеева. Штурман наведения был обязан после доклада летчика дать соответствующую команду; он должен был или согласиться с ним или запретить ему идти на таран.
Таран. Еще никто из летчиков на реактивном самолете не испытал таранного удара. Геннадий — первый. Чем бить? Раньше воздушным винтом — теперь винта нет. Вместо стоящего на винтовых машинах впереди кабины мощного мотора — радиолокационный прицел, прикрытый тонким полированным коком.
— Иди на таран! — офицер хотел еще что-то сказать, не официальное, уставное, а идущее от сердца, но не смог — перехватило горло. Он подав команду, становился соучастником всего, что произойдет там, в небе, в двадцати километрах от границы, становился ответственным и за судьбу летчика, и за уничтожение нарушителя.
— Бей крылом по стабилизатору!
— Понял тебя!
РП почувствовал, как громко застучало в висках от твердого, уверенного голоса Геннадия. Он обрадовался своему предложению ударить крылом; если крыло и не выдержит, то еще есть катапульта. Эта мысль обнадежила его, и он вспомнил, что, докладывая, Геннадий после установленного «понял» по-домашнему безмятежно добавил «тебя». Будто был совсем рядом, в соседней комнате.
Елисеева так учили: пропустишь нарушителя – война станет ближе. Его учили: враг хитер и коварен, он только и ждет момента для удара по социалистической Родине. Рассуждать на сверхзвуковых скоростях о цене собственной жизни было некогда. И Елисеев ударил...
«Бей крылом по стабилизатору». Голос РП вызвал у Геннадия еще большую уверенность в том, что он решит боевую задачу. Он резко довернул машину и направил ее к хвосту чужого самолета.
Высокий, похожий на крест хвост самолета-нарушителя становился все ближе; Геннадий отчетливо различал ровную строчку заклепок и продолговатые царапины на гладком руле высоты. Хвост вырастал быстро, дыбился на фоне неба задранным килем. Заметив стремительное сближение с нарушителем, Елисеев подумал о том, что ради безопасности надо бы уравнять скорости, но тут же отогнал эту мысль — затянется атака и нарушитель безнаказанно уйдет за границу.
По корпусу машины ударила вырывавшаяся из широкого зева двигателя струя раскаленных газов; ее шлепки били по фонарю кабины и плоскостям, вызывая редкие подрагивания рулей, и чем ближе подходил перехватчик, тем сильнее струя отбрасывала его в сторону. Геннадий держал управление цепко и, как только машина, отбрасываемая струей, начинала сползать в сторону, тут же выравнивал ее, вводя в створ высокого, столбом торчащего хвоста. Бороться со струей становилось тяжелее, и он, едва удерживая перехватчик на курсе сближения, сильнее навалился на ручку управления, из последних сил довернул машину и нажал педаль. Раздался резкий удар, послышался скрежет раздираемого металла, и самолет, задрав нос, опрокинулся набок. Геннадий почувствовал сильный удар в голову. В глазах рассыпались огненные искры. Он увидел, как висевшая над ним яркая синь вдруг раскололась на огромные куски. Разорванное взрывом небо темнело и пучилось желто-красными бутонами, весь небосвод словно рушился, разваливался на части и, выкрашенный в одно мгновение в огненно-черные тона, вместе с ним медленно опускался к земле. Грохот взрыва какое-то время звоном отдавался в голове, висел в воздухе, потом унесся вдаль, и все стихло...
Скорее всего, Елисеев ударил самолет противника не крылом, а как торпеда, всем корпусом. Миг-21СМ после тарана спланировал !!!! Это видели визуально наблюдавшие поединок свидетели. Елисеев в момент тарана вероятно ударился о кабинное оборудование, оборвав ремни кресла. Удар, наверное, стал смертельным для него. Поэтому катапультироваться капитану не удалось. Неуправляемый самолёт врезался в гору и взорвался.
А вот летчики самолёта - нарушителя уцелели. Они приземлились недалеко от границы, и их задержала тревожная группа с ближайшей заставы.
Отметка цели и перехватчика на экране локатора слились в одно светлое пятно. РП привстал со стула, оперся рукой о блок станции и, плотно прижав микрофон к губам, затаил дыхание.
Он ждал доклада Елисеева.
Стук хронометра стал необычно громким, он отдавался во всем теле, ухал в голове. Офицер понял: случилась беда. Пятнышко елисеевского самолета скатывалось с экрана вместе с целью.
Не веря свершившемуся, он поспешно крикнул в микрофон:
— Двести - сороковой! На связь!
В дежурных приемниках сухо потрескивали атмосферные помехи, эфир был пуст. Сторожев еще только подходил к приграничной зоне — все это время он мчался на форсажном режиме, но выйти наперерез нарушителю не успевал. РП отчетливо видел отметку его машины и, как только Сторожев оказался в районе, где Геннадий пошел на таран, тут же запросил его по радио:
— Сто сорок второй! Посмотри вниз — что видишь?
Он все еще надеялся на благополучный исход: Геннадий мог катапультироваться.
В бункере установилась тишина: не жужжали моторы вентиляторов, не зуммерили рации, перестали щелкать реле.
Стало так тихо, что офицер услышал дыхание сидевших у экранов операторов.
— Костер, — глухо и безнадежно ответил наблюдавший клубящуюся огненную сферу лётчик.
РП огляделся по сторонам — вокруг висел густой, плотный мрак — и, не сдержавшись, заплакал...
Он не слышал, как открылась массивная металлическая дверь, и в светлом ее проеме показался командир полка.
— Где Елисеев? — строго спросил он с порога. После дневного света командир не различал в темноте одиноко стоявшего РП, и шел наугад, пока не натолкнулся на него.
— Где Елисеев? Я вас спрашиваю?
РП ухватился обеими руками за стойку станции и, ее поворачивая головы, крикнул в темноту:
— Нет больше Елисеева! Нет...
Николай расслабленно приник к стойке. Правой рукой он все еще крепко сжимал теплую рукоятку микрофона, словно микрофон продолжал связывать его с погибшим капитаном Елисеевым. Ему казалось, что стоит разжать пальцы, как эта невиданная связь оборвется.
Комполка потряс его за плечи. Из разжатой руки микрофон выпал на экран, громко стукнулся о металлическое обрамление и покатился по полу, отдаваясь в помутневшем сознании Николая тяжелыми, ухающими ударами...
Командир полка усадил РП на стул, дождался, пока тот немного успокоился.
— Сколько минут нарушитель был над нашей территорией?
— Около семи минут, — не задумываясь, ответил тот.
— Откуда же он появился? — с недоумением в голосе спросил командир полка, рассматривая оставленные на экране отметки цели.
— Видимо, на бреющем проскочил по долине.
— До «точки ноль-три» не дошел?
— Немного. Когда подняли перехватчик, сразу развернулся к границе.
Семь минут. Много это или мало? Командир пытался воспроизвести в мыслях все, что произошло в воздухе. С подъемом истребителя не опоздали, вывели точно на цель. Елисеев обнаружил нарушителя. Оставалось пустить ракеты...
— Что случилось у Елисеева с оружием?
Рассказ инженера полка командир выслушал молча: чувство горькой потери и собственной вины душило его, словно это он, он, а не техник не снял предохранители с оружия. Потерять такого парня… Из-за кого? Подонок и негодяй пропойца! Вот цена твоей доброте и сердечности, твоей вере в то, что эти доброта и сердечность могут помочь подонку стать человеком. А ведь в народе не зря говорят: горбатого могила исправит, ох не зря. Поверил обещаниям. Его гнать надо было из авиации, давно гнать, а ты поверил… Теперь отвечай перед всем народом, перед всей страной за свою мягкотелость. Добром воспитывают, правильно, добро — штука сильная. Но — не для таких, как этот урод. Не много ли мы занимаемся уговорами? Пьяницы, шкурники, рвачи, тунеядцы — судить их по всей строгости закона, а мы нянчимся, уговариваем, воспитываем и перевоспитываем… Доколе?!
Командир вышел в соседнюю комнату и позвонил в штаб.
— Начштаба срочно! — крикнул в телефонную трубку. Услышав голос начальника штаба, приказал: — Замените РП. Пленки радиопереговоров, полетную документацию — в сейф и опечатать.
Николая сменили под вечер. Он отказался от предложения ехать в гарнизон на машине и пошел пешком. Шел медленно, чуть переставляя ноги. Увидев одинокий пенек на опушке леса, присел, ослабил галстук, снял фуражку. В голове стоял глухой перезвон, словно рядом кто-то непрерывно барабанил по пустой железной бочке. Потом стуки прекратились. Все. Нет Геннадия. Погиб. Это ты послал его на гибель. Ты приказал идти на таран. Ты… И теперь его нет.
Есть Лида, есть ребятишки, ты есть и Толя Сторожев, а Геннадия нет...
Возле освещенного подъезда их дома стояла толпа женщин. Подойдя к ним, офицер остановился. Женщины расступились и, образовав узкий проход, разом умолкли. Николай вошел в подъезд и начал подниматься по лестнице. До него донесся чей-то раздраженный голос: «Осиротил детей! Ему-то что...» Вздрогнув от неожиданности, он обернулся. Женщина на лестничной площадке смотрела на него злобно и вызывающе. Он сразу понял, какое тяжелое, несправедливое обвинение взвалено на него. Он не знал, что телефонистка, услышав доклад командира полка командиру дивизии, по-своему оценила его слова и тут же разнесла зловещую весть: в гибели Елисеева виноват РП.
У знакомой, обитой дерматином двери (дверь обивал Геннадий) Николай остановился, укротил сбившееся дыхание, но почувствовал, что переступить порожек квартиры не может — там, за дверью, Лида и дети. Что он скажет им? Вернуться? А куда? Теперь, куда ни пойди, хоть на край света — везде будет плохо. Здесь же по крайней мере самые близкие люди. Они нужны ему, и он нужен им.
Собравшись с духом, он толкнул дверь.
В квартире было тихо, только из комнат Елисеевых доносился чей-то приглушенный голос. Николай вошел. Лида с бледным, обескровленным лицом лежала на кушетке, рядом сидели командир полка, его жена, одетый в белый халат врач полка.
Услышав скрип двери, Лида открыла глаза, увидела Николая и вздрогнула. Силясь подняться, оперлась руками о спинку кушетки.
— Как же это, Коля? — Она хотела еще что-то сказать, но, прикусив губу, умолкла, продолжая смотреть на него спрашивающим отчужденным взглядом.
«Неужели и она поверила? — спросил себя Николай. — Не могла. Она просто не знает. Надо рассказать все, как было...» Николай в отчаянии молчал. За него все рассказал командир полка.
… Потом Лида не раз прослушивала магнитофонные записи. На том самом месте, где Геннадий произносил звучащие, словно выстрел, слова «Иду на таран!», закрывала лицо руками, упиралась острыми локтями в колени и, кусая губы, беззвучно плакала.
В большой, устланный ковром кабинет неслышно вошел дежурный генерал и, приблизившись к столу, за которым сидел министр, положил сверху стопки бумаг еще одну — с ярко-красным словом в углу листа: «срочная». Повернулся и вышел, плотно прикрыв за собой массивную светлую дверь. В пришторенные высокие окна, выходящие на небольшую, шумную от потока машин улицу, сочился по-осеннему сумеречный свет. Настольная лампа освещала спокойное, волевое лицо маршала, его руки и белые листы бумаг.
Тишину в кабинете нарушил негромкий звонок телефона.
Министр полуобернулся, снял трубку:
— Слушаю.
— В тринадцать часов пятнадцать минут летчик капитан Елисеев Геннадий Николаевич таранным ударом сбил самолет-нарушитель.
Главком ВВС был возбужден и встревожен; обычно он докладывал неторопливо и спокойно, сейчас же в его голосе заметно звучали и гордость за летчика, совершившего подвиг, и глубоко затаенная боль.
— А бортовое оружие? — недовольно нахмурившись, спросил министр.
Главком подробно рассказал о происшествии у границы. Министр выслушал, снял очки, положил их на стопку бумаг и откинулся на спинку кресла. Какое-то время на соединяющей их телефонной линии установилось безмолвие; главком отчетливо слышал дыхание министра и настороженно ждал вопросов, но проходили секунды, а их не было.
— Этому летчику, товарищ министр, — нарушил затянувшуюся паузу главком, — вы досрочно присвоили звание. Тогда на учениях вы похвалили летчиков за дерзость и меткий огонь — переправа была уничтожена с первого захода.
Главком умолк, и снова на линии установилась тишина.
Министр молчал. За всю его долгую, насыщенную историческими событиями, войнами и сражениями жизнь ему доводилось сталкиваться с сотнями подвигов советских людей, о которых потом говорил удивленный мир. Подвиг, о котором он услышал сейчас, был совершен в мирные дни, когда, может, и не следовало рисковать жизнью даже одного человека. Была ли необходимость в столь дерзком и суровом решении? Почему летчик добровольно пошел на самые крайние меры?
Министр понимал, что необходимость в столь жестоком решении у летчика была, что вызвали ее не порыв, не ребяческая лихость, а глубоко осознанная необходимость выполнить приказ. И хотя никто не приказывал ему идти на таран, никто не скомандовал ему бить своим самолетом нарушителя, приказ все-таки был — с тех самых секунд, когда он узнал о нарушении границы. Здесь, как в военном деле часто, на первый план выходила та самая глубоко скрытая, невидимая внутренняя сила, которая многие века удесятеряла жизненную стойкость русского человека. Эта сила и велела летчику ринуться в свою последнюю атаку...
— Сколько лет было капитану Елисееву?
— Тридцать шесть.
В трубке снова послышалось тяжелое дыхание; главкому показалось, что оно стало чаще.
— Семья есть?
Главком рассказал о матери Елисеева и его семье и, закончив, тихо, дрогнувшим голосом добавил:
— Тяжело матери, жене, детям. Нам, — главком произнес последние слова едва слышно, — нам тоже...
— Как собираетесь наказать того, по чьей вине отказало оружие? — неожиданно спросил министр.
— Командование полка ходатайствует о предании суду военного трибунала.
— Ваше мнение?
— Надо судить! — твердо ответил главком. — Поведение техника уже рассматривалось на суде офицерской чести. Много за ним грехов...
— Ясно. Ну что ж, потом доложите. До свидания!
Министр поднялся из-за стола и принялся ходить по длинному кабинету. В двери показался генерал для особых поручений.
— К вам из управления внешних сношений, — доложил он и стал у двери.
— Пусть подождут.
Он ходил по кабинету широким неторопливым шагом, глядя себе под ноги. Из потока дел, которые ему довелось решить сегодня до звонка главкома, министр цепко держал в памяти те, которые требовали дополнительных исследований и обобщений и которые следовало в ближайшее время обсудить на коллегии, — они не терпели отлагательств. Но после доклада главкома все большие и малые дела отошли в тень, их место властно занял подвиг летчика.
— Пожалуйста, передайте семье товарища Елисеева наши соболезнования. — Министр остановился против генерала: — И еще вот что: подготовьте приказ о зачислении Елисеева навечно в списки части, — Подошел к окну, посмотрел на голые, потемневшие от частых дождей ветки, на свинцово-холодное небо и обернулся: — Подготовьте представление на присвоение товарищу Елисееву звания Героя Советского Союза посмертно.
Со стороны холмов медленно, словно нехотя, сползала огромная иссиня-черная туча; она нависла над гарнизоном, постояла, брызнула мелким дождем и двинулась дальше, закрывая собой последний лоскуток бледно-голубого неба.
Вокруг все почернело: и верхушки оголенных деревьев, и густо-зеленая озимь у возвышенности, и дома.
Мать Геннадия Елисеева, повязанная черным платком, стояла по-старчески сгорбившись, опираясь на палку; наполненными скорбью глазами она безмолвно смотрела на го место, где лежал ее сын, не различая ни черной тучи, ни притихших молчаливых людей; Рядом, запрокинув голову, с широко открытыми, невидящими глазами стояла Лида.
Ни мать, ни Лида не слышали того, что говорили генерал, секретарь парткома завода, бригадир, инженер полка, — обе они, выплакав все слезы, отрешенно смотрели на гроб и думали о Геннадии, каждая по-своему вспоминая его. Матери он виделся маленьким, в серых штанишках, шагающим рядом с отцом; Лиде — с телефонной трубкой в тот момент, когда она звонила на аэродром. «Шурочке передавай привет. Как ее свадебное платье, готово?» Это были последние слова его, которые она услышала в тот день, и слова эти неотступно преследовали ее.
Она никого не слышала — только его голос, его последние слова...
Мать нагнулась и попыталась приподнять крышку гроба, но командир полка отвел ее назад, и она, не сопротивляясь, покорно отступила…
Где на земле есть еще такие матери, судьба которых была бы схожа с их судьбой, где бы смерть так часто вырывала из их жизней выношенных под самым сердцем сынов… Сколько лет прошло, как кончилась самая большая война; заросли бурьяном могилы тех, кто посягнул на свободу великого народа, запаханы блиндажи и окопы на полях, поднялись новые леса взамен искалеченных осколками… И только в сердцах матерей воина все еще тяжело ворошится, всплывая то голубыми глазами, то мягкими льняными волосами, то звонкими голосами не вернувшихся с войны сыночков. Сыночков, навсегда оставшихся для матерей маленькими, в коротких штанишках и стоптанных, на босу ногу сандалиях...
Когда воздух троекратно рванули ружейные залпы, мать вздрогнула и увидела, как в свежем земном провале исчезло все, что связывало ее с сыном. Она робко попыталась подступиться к могиле, чтобы в последний раз взглянуть на гроб, но почувствовала, что не может сделать и шага. Нагнулась, набрала в руку земли, придвинулась к краю могилы и медленно разжала ладонь...
С кладбища шли группами. Поравнявшись с бетонкой, все остановились. Лётчики вышли на взлетную полосу и на том месте, откуда Геннадий начал свой последний взлет, положили на бетонные плиты ярко-красные розы.
Серой, сужающейся лентой бетонка уходила в небо и таяла в пепельном мареве низких свинцовых облаков.
Звание Героя Советского Союза капитану Геннадию Елисееву было присвоено по тем временам очень быстро – 10 декабря 1973 года спустя всего двенадцать дней после его гибели.
Пленка с записью переговоров «земли» с бортом 240 хранилась в ленинской комнате радиотехнического батальона. Потом – в музее 15-го корпуса ПВО. Но после его расформирования она куда-то «исчезла».
Военный летчик капитан Елисеев был торжественно похоронен в Волгограде на кладбище на Дар-горе (Ворошиловский район). В Волгограде именем капитана Елисеева названа улица, на которой установлена мемориальная доска. На его могиле в 1975 году появился памятник из полированного гранита с накладным барельефом из кованого алюминия. На памятнике изображен портрет Геннадия Елисеева и надпись: 1937-1973. Елисеев Геннадий Николаевич, Герой Советского Союза.
Экипаж самолёта – нарушителя в составе командира, ветерана вьетнамской войны, американского полковника Джона Сондерса (John Saunders) и иранского капитан-лейтенанта имперских ВВС Мохаммада Шокуния (Shokouhnia), — катапультировался.
Приземлившихся летчиков задержали советские пограничники. Так в руках советских контрразведчиков оказались специалисты по радиоэлектронной разведке. Обоих шпионов через 16 дней обменяли на кассету с фотоматериалами советского разведывательного спутника, случайно приземлившегося на территории Ирана. Уже майором М. Шокуния вскоре погиб в ходе ирано-иракской войны. 27 января 1982 г. его самолет был сбит иракским МИГом.
В последствии вдова капитана Елисеева вышла замуж за генерал - лейтенанта авиации Трофимова Игоря Сергеевича, командующего 5 ВА (Одесса) и в дальнейшем после службы на Урале, после увольнения они уехали в г. Минск. В семье Г. Н. Елисеева было два сына: Игорь и Александр. Игорь, а через пару лет вслед за ним и Саша поступили в Минское суворовское военное училище. Через некоторое время в такой же последовательности продолжили обучение в одном из Минских военных училищ.
В 1986 году, когда старший из них — Игорь был уже офицером, он приезжал в Качу, пришел в музей, где убедился, что качинцы помнят его отца. Игорь сделал такую запись в книге посетителей: «Восхищен музеем училища и благодарен его коллективу за сохранение памяти моего отца Геннадия Николаевича. Гвардии лейтенант И. Елисеев. 3.2.86».
В городе Береза в Северном городке на стене дома №39 теперь установлена мемориальная доска в честь Героя Советского Союза летчика капитана Геннадия Николаевича Елисеева. На ней читаются следующие строки:
«В этом доме жил с 1961 по 1964 год и проходил службу в 927 иап г. Береза Герой Советского Союза Елисеев Геннадий Николаевич. 1937–1973 гг. 28 ноября 1973 года, выполняя боевую задачу, совершил первый в истории реактивной авиации воздушный таран».
Торжественное открытие мемориальной доски состоялось 30 июня 2012 года. В церемонии открытия мемориальной доски, которая была изготовлена брестскими скульпторами Павлом и Алесей Герасименко на добровольные пожертвования жителей Берёзовщины, приняли участие председатель районного Совета депутатов Н.Г. Чиж, члены инициативной группы по увековечению памяти летчика - героя во главе с В.П. Касьяновым, вдова Г.Н. Елисеева, сын Игорь Геннадьевич с семьей, а также военнослужащие Берёзовского гарнизона, ветераны авиации и жители города. Примечательно, что на это торжественное мероприятие приехал писатель А.К. Сульянов: автор книги "Расколотое небо", посвященной Г.Н. Елисееву, благодаря которой, подвиг летчика стал известен широкой общественности.
Капитан Елисеев оставил идущим следом русским пилотам завет научиться искусству тарана на реактивном самолёте. Так когда-то легендарный Нестеров своей героической гибелью передал русским авиаторам завет сделать открытый им рискованный приём оружием в войне с врагом, и более 600 уже советских лётчиков — наследников Нестерова — насчитала история нашей авиации.
Нужно сказать, что у реактивного сверхзвукового самолёта нет разящего винта и мощных плоскостей — крыльев. Таран казался на нём технически невозможным, тем более после гибели капитана Елисеева. И всё же через 8 лет капитан Валентин Куляпин на сверхзвуковом реактивном самолёте Су-15ТМ совершил второй такой таран, уничтожив самолёт, вторгшийся в воздушное пространство СССР.
Источники:
1.Сульянов А. К. Расколотое небо: Роман. Только одна ночь: Повесть. М.: Воениздат, 1989. 512 с.
2.Манцуров Ю. Кача и качинцы. Взгляд сквозь годы. Волгоград, КВВАУЛ, 1998 г
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12. Зарубежное военное обозрение, 1976, №5
Автор благодарит Владимира Савончика за помощь в подборе материала.
Рег.№ 0153504 от 23 января 2014 в 14:12
Другие произведения автора:
Нет комментариев. Ваш будет первым!
