Сторонние Наблюдатели

 Раскалённая колонна дыма и пламени, 

яркая, как тысяча солнц,
поднялась во всем своем великолепии.
Это был железный удар молнии,
гигантский посланец смерти...
«Махабхарата»

г. Хиросима, Япония. 6-ое августа 1945 г., 08:15 утра.

Мама любуется своим взрослеющим чадом. Взгляд мальчика сосредоточен, в глазах блеск творческого азарта. Складки его тёмно-серого кимоно, переливаясь в лучах восходящего солнца, словно дописывают штрихами неумолимую чёткость движений, отточенных долгими упражнениями в kendo. Казалось бы, нет сейчас никакой нужды в грации боевого танца, ведь мальчик всего лишь терпеливо перетаскивает какие-то камни. Но простое изящество шагов, поворотов, наклонов приковало к себе зачарованный взгляд матери. Для начала мальчику нужно хотя бы собрать камни в одном месте. Сколько их будет? Может быть всего три? А может быть шесть,  или девять? От некоторых позже придётся избавиться, сбросить подальше в реку, с глаз долой и принести другие. Именно сюда, ведь здесь так живописно!

Создаваемое iwagumi должно стать воплощением его собственного понимания прекрасного. Ведь истинная красота (мальчик уверен в этом) заключена в едва различимом переходе от естественного к искусственному, от исходного к привнесённому. Осторожная гармонизация первозданного хаоса. Неуловимый момент творческого акта, запечатлённый в композиции из нескольких диких камней, размещённых по строгим канонам, в соответствии с представлениями собирателя. Желание сразу уложить их правильно, чтобы не пришлось ничего менять, неистребимо. Но так почти никогда не происходит. Превращаясь ненадолго из собирателя в созерцателя, стороннего наблюдателя, мальчик оценивает своё творение, находит очередной изъян и вновь идёт исправлять созданное.

***

г. Нью-Мексико, США. 16-ое июля 1945 г., обычный вечер понедельника.  

- Чистой науки не бывает, хотя наука и чиста сама по себе, per diffinitionem. Если бы мне пришлось начинать всё сначала, то я стал бы водопроводчиком. – Роберт с интересом наблюдал за своим кумиром. Тот, машинально поправив слегка всклокоченные седые волосы, снял ритуально - необходимые для мыслительного процесса очки. Пресловутая «мировая скорбь», так характерная для некоторых его соплеменников, грустной улыбкой мелькнула в складках старческих глаз и потерялась в хаосе самодостаточных усов.
- Опять софизмы и сарказмы. Ты сейчас о чём? Снова прячешь извилистые пути своей неочевидной логики за завесой странных метафор. Снова выдаёшь результат, лишь миновав финишную черту. И снова твоя формула элегантна настолько же, насколько противоречива, впрочем, как и всё, до чего тебе удалось додуматься ранее. Великолепно! Но мне нужны промежуточные выкладки. Поясни.
- У русских был такой поэт. В силу своей расовой неполноценности, родись он, как я в Германии в наше время, боюсь, его ждала бы незавидная участь. Он-то не прятал в  молчаливых рассуждениях пути своей мысли. «Гений и злодейство – две вещи несовместные». - Категорично, не правда ли?
- Несомненно, ты - гений, чего не могу сказать о себе. Но где же злодейство? Или ты убеждён, что наше ремесло порочно? Проведи меня по лабиринтам своих умозаключений.
- Я очень рад, что не пришлось лгать человечеству ради его же блага. Тем не менее, совершён досадный просчёт, последствия которого мы обязаны оценить не меньше, чем последствия удачного исхода, на который так надеялись.
- Без тебя наука была бы совсем другой, это правда. Но мне всё же любопытно. Вот окажись, мы правы, что бы ты предпринял, дабы избежать военного применения плодов нашей кропотливой работы? – Голос, жесты и выражение одухотворённого лица сорокалетнего учёного выдавали не прекращающуюся ни на мгновение работу ума, которому определённо было дело до всех тайн мироздания. Его умудрённый жизненным опытом собеседник со снисходительной отеческой иронией относился к привычкам своего визави. Роберт всегда желал выглядеть, если не «на миллион долларов, то хотя бы тысяч на десять: короткая стрижка, строгий костюм и галстук. Сочетание аккуратности внешнего облика с неудержимой любознательностью его натуры не могло не вызывать умиления у старика Альберта.  
- Странный вопрос: "что бы я предпринял". Я как то сказал, что «Бог не играет в кости». Раз уж наш мир устроен так, что распад ядра атома плутония не может привести, даже отдалённо, к тем последствиям, которые мы предсказывали, значит, так тому и быть. А пофантазировать? Ну что ж, можно. Фантазия необходима учёному не меньше, а может даже больше, чем художнику. Ведь художник, как ни крути, имеет дело с тем, что видит. Нам же приходится работать с вещами не просто невидимыми, а зачастую вообще не существующими до тех пор, пока они нашими стараниями не увидят свет. В качестве фантазии: что ты скажешь на моё предположение, что сидящий на скамейке напротив нас, молодой человек – большевистский агент? – Роберта немного передёрнуло от неожиданной уместности вопроса. Но он привык никогда ничего не скрывать от учителя:
- Не думаю, что рискую, откровенничая с тобой.  Русские уже неоднократно предпринимали попытки наладить контакты. Мне нелегко это признать, но боюсь, что в случае удачного завершения проекта, мне пришлось бы ответить на их «знаки внимания». Такой страшной силе непозволительно было бы оказаться в одних руках. В этом случае человечеству остался бы от силы год жизни.
- Насчёт одного года – ты преувеличиваешь. Ну, хорошо, а как же патриотический долг? Как бы ты решил эту нравственную дилемму?
- А что толку в псевдопатриотизме, если он ведёт к катастрофе собственную страну и весь мир? Тебе ли, эмигранту из Германии об этом не знать? Немного жаль, конечно, честных налогоплательщиков. Несколько лет мы фактически жили и работали за их счёт. Скандал может разразиться нешуточный.
- Самый грязный скандал в любом случае лучше, чем самая честная и справедливая война.
- Неужели вся работа впустую, неужели мы не принесли никакой пользы? – Роберт посмотрел в глаза своему кумиру.
- Ни в коем случае. Во-первых, никто ещё не занимался управляемой ядерной реакцией. Война диктовала свои условия. Теперь же можно поработать и для мирных целей. Во-вторых: помимо распада тяжёлых ядер существует ещё и термоядерный синтез. До него тоже ещё ни у кого не дошли руки. Думается мне, что в скором времени вояки получат в своё распоряжение куда более серьёзную "игрушку". А в-третьих, посуди сам: в нашем обществе, мы своего рода «быстрые нейтроны». Пробуждаем ото сна устоявшиеся представления о природе, точно так же, как эти частицы приводят ядра атомов в возбуждённое состояние. Затронутые нами идеи оживают, как возбуждённые ядра атомов, и рождают новые, увлечённые процессом познания таланты, которые, в свою очередь, дают жизнь другим, до сей поры дремавшим идеям. Будучи воплощёнными, они могут быть использованы, Бог знает кем и во имя чего. Поэтому не имеем мы права быть сторонними наблюдателями, да и не сможем никогда оставаться безучастными. Так будем же оптимистами! Ибо ничего другого нам не остаётся.

***

о. Тиниан, Марианские Острова. 7-ое августа 1945 г., тёплый летний вечер.

«Мистицизм крайне заразителен. Серебряная птица возмездия. Неужели наше командование подцепило эту гадость у наци? Или, может быть, у этих фанатиков-камикадзе? Более качественной демаскировки бомбардировщика нельзя было и специально придумать. Идиоты. Ну, вот кому и зачем мог понадобиться самолёт с блестящей обшивкой? Хотя, без сомнения, со стороны выглядит впечатляюще».

Морриса что-то связывало с этой громадиной. Он не мог объяснить что именно. Странный коктейль. С одной стороны сожаление от отсутствия неповторимых впечатлений, которых он не получит никогда. Даже не сможет предположить, какими они могли бы быть. С другой - неимоверное облегчение. Как будто исчез, не "упал горой с плеч долой", а именно исчез, сгинул в небытие, какой-то очень тяжёлый груз, которого никогда и не было в действительности. Бросив прощальный взгляд на блестящую в лучах заката красавицу Энолу, Джеппсон подмигнул ей, послал воздушный поцелуй, и, отпустив с ним что-то ему одному ощутимое, прошептал: «Good Bye, Enola Gay. Не вижу ничего страшного в том, что полковник Тиббетс назвал тебя в честь своей матушки. Возможно, так даже лучше».

Миссия, для которой готовили экипаж,  не состоится. Причины не объяснили, но посоветовали написать рапорт об увольнении, гарантировав в дальнейшем, безбедную жизнь за государственный счёт. Разумеется в обмен на молчание о самом факте существования проекта. Картинно развернувшись на каблуках, Моррис бодро зашагал в сторону очаровательной блондинки. Девушка была несколько обескуражена затянувшимся прощанием с бомбардировщиком, но ожидала своего избранника терпеливо и спокойно. Ветер играл её розовым платьем, облегающим высокую грудь, а кремовые туфельки подчеркивали жизнеутверждающую стройность длинных ножек. Красота и изящество, не из алюминия и стали, а из плоти и крови, неумолимо влекли Морриса в совсем другую, нормальную жизнь.

Другие произведения автора:

Домой (Уроборос по мотивам голливудских сказок)

Ошибка, изменившая Мир

Консенсус