Эфир

 Полуденное небо над аэродромом пленяло чистотой и обманчивым невоенным спокойствием. Солнце ласково пригревало, и Алексей приветливо щурился ему в ответ. Сейчас меньше всего хотелось слушать наставления комэса Веснина об особенностях тактики воздушного боя в прифронтовой полосе. Мысли бурлили в густом вареве впечатлений от утренней стычки со звеном Me-109: «О какой теории может идти речь, когда каждую неделю полк теряет две-три машины? И это ещё в условиях, выражаясь штабным языком, «оперативной паузы». То ли ещё будет, когда фрицы начнут наступление, уж больно много и давно об этом говорят, и всё полушёпотом. Изрядно нас сегодня потрепали господа из люфтваффе. Пашка только каким-то чудом успел увести свой подстреленный ЛаГГ. Я так и не понял до конца, что за хитрый манёвр провернул мессер, но в результате, он зашёл от солнца, как по учебнику, чуть снизу и ловко всадил очередь в бок пашкиной ласточки. Фюзеляж прошило от «фонаря» до левого стабилизатора. Нажми фашист на гашетку пол секундой раньше, и писать бы замполиту похоронку матушке гвардии младшего лейтенанта Павла Остапчука. Исчезли супостаты так же неожиданно, как и появились. «Старый знакомый» - Albatross, необычный позывной, больше морскому лётчику подходит, и птичка эта на фюзеляже намалёвана. Ну что ж, тебя-то, сволочь, я теперь безо всякого позывного достану! Только окажись в небе поблизости».

Очевидно, список неприятных сюрпризов для Алексея на сегодня не исчерпывался подбитым ведомым, и это отчётливо прозвучало в голосе командира:
-Лейтенант Соколов, отправляйтесь с посыльным. Вызывают, срочно. – Рядом с Весниным стоял щупленький солдат узбек из аэродромной роты, и с любопытством разглядывал лётчиков, внимавших лекции командира с огромного бревна, послужившего импровизированной скамейкой для внеплановых занятий по тактике. Посыльному было крайне интересно, кого же из асов ему поручено сопровождать.
-Куда вызывают, товарищ гвардии майор? – Алексей вернулся мыслями с курского неба на грешную землю аэродрома
-Куда, куда…- Герингу под м..да! – Подуставшие от тактических премудростей лётчики громко расхохотались, но после пояснения командира о вызове в «особый отдел», смех сменился понимающим молчанием, и лица стали серьёзнее прежнего, - где и во что ж ты успел так вляпаться? – командир поглядел на Алексея, с досадой качая головой.
-Ну, вот там-то, наверное, мне всё и расскажут, - растерянно улыбнувшись, Соколов посмотрел в глаза Веснину, раздражённо теребившему свои знаменитые на всю дивизию усищи. – Разрешите идти? – Алексей поднялся с бревна, одёргивая гимнастёрку.
-Поулыбайся мне ещё! В учебку сошлю на хрен, к гитлеровой матери. Будешь новобранцев гонять! – майор оставил в покое свои усы, снял фуражку и, стряхивая с неё несуществующую пыль, сочувственно добавил, глядя в добродушную сероглазую физиономию молодого пилота, - если вернёшься к вечеру. Ели вообще вернёшься.
-Есть вернуться,- лейтенант Соколов подобрал неуместную улыбку, поправил пилотку и, механически  козырнув командиру, обратился к посыльному,- ну что, солдат, идём?
-Пойдёмте, товарищ лейтенант. Товарищ капитан-особист приказал быстрее. Мрачный он и сердитый, очень сердитый.


Направившись вслед за узбеком, Соколов услышал за спиной продолжение лекции: «Немцы дисциплинированны, а потому часто предсказуемы. Моя задача - научить вас этим пользоваться. Мелочей в нашем деле не бывает. Врага бояться не следует, но недооценивать - тем более». Алексей поймал себя на мысли, что не выходивший у него из головы немецкий ас, был сегодня утром как раз со-о-о-всем непредсказуем. Причём для самого фрица действия звена Соколова оказались вполне банальными и легко были им просчитаны. Уже четвёртая встреча с Альбатросом в небе над «Курским выступом» закончилась конфузом для сталинского сокола (ох и наслушался Алексей шуточек на предмет своей фамилии). На счету этого неуловимого врага было уже двое убитых, один тяжелораненый, два сбитых новеньких Як1М, да ещё сегодня - не подлежащий восстановлению Пашкин ЛаГГ. Всё ведь из родного полка, а сколько ещё других? Разумеется, такие частые встречи в небе с одним и тем же фрицем, должны были рано или поздно заинтересовать особый отдел.  Но как назло, никаких вразумительных объяснений всему этому у Алексея не было. Мысли целиком переключились на волну предстоящего разговора: «Не зря, ох не зря командир так за меня опасается. Ну и поганую же картину нарисует сейчас особист, а уж выводы сделает – мама не горюй! О последствиях лучше не думать вообще». Однако, ожидая сурового допроса по подозрению чуть ли не в измене, доказательствами которой особый отдел не станет себя утруждать, Соколов не учёл одну важную деталь. Ведь жизнь любит удивлять нас тем, что при последующем осмыслении предстаёт перед нами, как само собой разумеющееся.

-Гимнастикой занимаешься, Соколов? – Вопрос коренастого особиста, подволакивающего правую ногу, показался, скорее, лёгкой провокацией, чем попыткой психологического давления на прибывшего по его распоряжению пилота. Заинтересованный тон, которым он был задан, ещё меньше вписывался в представления Алексея о допросе с пристрастием. А неторопливый жест, с приглашением присесть на слегка повёрнутый по отношению к столу стул, вообще привёл лётчика в замешательство.
-Плаваньем. Занимался. До войны, - конечно, интерес капитана мог быть продиктован простой и понятной завистью полукалеки к вполне здоровому молодому человеку. Однако в проницательных глазах особиста Алексей увидел кое-что другое. Взгляд был оценивающим, и скорее испытующим, чем подозревающим. Всё это дезориентировало Соколова окончательно, как смена расположения неба и земли в апогее петли Нестерова - «Небо под ногами», лучше и не скажешь. Так когда-то пошутил командир учебной эскадрильи, потрепав в качестве поздравления, русую шевелюру свежеиспечённого пилота. –Сейчас не до плаванья, товарищ капитан. Всё больше летаю. – Попытка лейтенанта поддержать непринуждённый тон собственного допроса понравилась увечному капитану.
-Я тоже летал, но это до войны. Однако жизнь вносит свои коррективы, часто неприятные, а иногда ещё и непонятные. А может быть не жизнь, а Судьба. Кто знает?- проковыляв за свой стол, капитан присел. Бросив два кусочка сахара, и опустив ложку в гранёный стакан с дымящимся чаем, стал размешивать, неинтеллигентно гремя ложкой. Тяжёлые, вязкие, тягучие мгновения ожидания, пронизываемые только этим звуком, спустя почти полминуты нарушил вопрос: Leutnant Sokolov, schprehen sie deutsch?
-Товарищ капитан, я кроме «ханде хох», толком и не знаю ничего, – Алексей улыбнулся, как обычно в таких случаях, добродушно и широко, - говорила мне мама: «Учи языки!», но мне не до этого тогда было, а потом и вовсе - война. Нет, ну пару фраз понимаю, когда фрицы в эфире орут, в бою. Ну да эти фразы каждый аэродромный солдат знает не хуже меня.
-А Остапчук, на каком языке больше говорит? На русском или на украинском?
-Сейчас он вообще молчит, как рыба. В медсанбате лежит. Вы, наверное, в курсе обстоятельств, по которым он там оказался, товарищ капитан? - вопрос о Пашке вывел Соколова из себя окончательно. Он плюнул на всякую осторожность перед лицом особиста, и, обнаглев от непонимания сути задаваемых вопросов, решил спросить сам, в лоб:
-Вы ведь из-за этого меня вызвали? – реакция капитана поразила несокрушимым спокойствием:
-Соколов, зови меня Вячеславом Ивановичем. Да, ты прав, вызвал тебя из-за этого, но не только и не столько. Главным образом тебе бы стоило беспокоиться по другому поводу. Как ты собираешься объяснить свою привычку вступать в бой последним из руководимого тобой же звена? – Алексей внезапно вспомнил, как притихли его товарищи, услышав от Веснина, что его вызывают в особый отдел. На лицах некоторых из них он уловил в тот миг лёгкий виноватый оттенок. Вполне допуская, что кого-то из них уже успели допросить, Алексей никак не мог предположить, что его рассказы о не слышимых другими в эфире фразах лётчиков Люфтваффе найдут заинтересованного слушателя в особом отделе: «Вот ведь товарищи-офицеры, мать их за ногу! Посмеиваются надо мной, Жанной Д’Арк  называют, за то что слышу в эфире голоса, которые не слышат они. А сами наложили в штаны перед особистом и выложили всё как на духу, всё, чем я с ними поделиться успел. Уж наверняка серьёзными выглядеть старались, когда решили о сих чудесах поведать».
-Мне  необходимо около двух минут, чтобы оценить в полной мере окружающую обстановку и расстановку сил. Уставом это не запрещено, товарищ капитан.
-Перестань мямлить. Оставь эту чушь для штабных связисток, - в голосе Вячеслава Ивановича зазвучали стальные нотки, - рассказывай, когда это с тобой началось?
-Около двух месяцев назад. В учебном бою, как раз с Пашкой отрабатывали один приём, и я ненадолго вывалился. За что потом получил нагоняй от майора Веснина. Когда вернулся в бой, услышал в эфире, как Пашка песню поёт по-украински. Я тогда подумал, что парень сбрендил, а когда сели, и я его спросил об этом, то в пору уже было думать, что с ума сошёл как раз я. Он меня уверял, что ничего не пел, да и не посмел бы, ведь это вообще запрещено.
-Дальше.
-Потом был вылет к линии фронта.
-Albatross hört Euch alle… Так? - от неожиданности Соколова резко передёрнуло и он выпучил ошалевшие глаза на особиста – Что ты так удивляешься?
-Я никому об этом не рассказывал, Вячес… товарищ капитан…
-Да ты тут ни при чём. Твой немецкий визави – напыщенный индюк и хвастун. О его обыкновении напевать этот мотив рассказал один сбитый пилот He-112. Колпачёва из третьей эскадрильи знаешь?
-Да, знаю. Это он вроде недавно хейнкеля сбил.
-Ну вот мне и повезло, - капитан достал папиросу и начал разминать её - фриц этот ко мне попал. Кроме прочего рассказал, как их Теодор Райхель, который и есть Альбатрос, твоё звено гоняет по всей линии фронта. Да ты не заводись, Соколов, а то вон весь покраснел от негодования. А то не догадывался, что о твоих неудачах известно на аэродромах Люфтваффе под Белгородом? Альбатрос скромностью не страдает, и твой бортовой номер уже давно у всех на слуху. Ты уж помоги мне разобраться, почему он именно к тебе прицепился. - Догадка, озарившая разум Алексея заставила сглотнуть подступивший к горлу ком из стыда и удивления:
-Он тоже меня «слышит»? – лейтенант проорал свой вопрос, как ужаленный осой пятилетний ребёнок
-Ну, наконец-то, - выдохнул особист - а то я уже начал сомневаться в умственных способностях наших «соколов». – Объём полученной информации уже не оставил Алексею сил даже про себя выругаться на Вячеслава Ивановича за очередную аллюзию с собственной фамилией.
-Тебе придётся задержаться у меня на пару часов, - сказал капитан, открывая ящик стола. и, доставая из него толстенную папку - твой Теодор-Альбатрос не совсем, так сказать немец, - папка рухнула на стол перед изумлённым Соколовым – здесь всё, что нам удалось о нём узнать. За некоторые сведения заплачено жизнями людей, имена которых ещё долго не будут известны в силу их профессии. Сейчас принесут перекусить, а ты пока изучай, и сразу мне сообщи, как найдёшь что-то, по твоему мнению заслуживающее внимания, – перегруженное сознание пилота позволило только коротко ответить:
-Есть сообщить, товарищ капи.. Вячеслав Иванов-во-во-вич.
-Ты получишь ответственное задание. И после его успешного, как я смею надеяться, выполнения, отправишься в Особый Лабораторный Центр в Куйбышеве. Позже, я немного тебе о нём расскажу. Только то, что тебе на данный момент положено знать. Но прежде всего, поговорим о твоих с Альбатросом необычных способностях и о том, почему всю эту историю я лично принимаю так близко к сердцу. Как ты думаешь, в чём его преимущества перед тобой, кроме, не обижайся, боевого опыта? – Неимоверным усилием воли Алексею пока ещё удавалось преодолевать медленно, но верно овладевающее им состояние глубокого мозгового ступора. Пришлось обречённо выдавить из себя:
-Он знает русский язык, а я не знаю немецкий. – На этот раз торжествующая, издевательски-ликующая улыбка расползлась по непреклонно суровому до этой секунды  лицу особиста.
-Я начинаю тобой гордиться, лейтенант. Мы сварим с тобой ещё ту кашу. Отложи пока папку, отдышись, соберись с мыслями и ответь на главный вопрос: Почему он  щиплет вас, как дохлых куриц уже четвёртый раз подряд?
-Читает все мои мысли, когда мы находимся близко друг от друга.
-Из тебя выйдет толк, Соколов. Заметь, ты сам признал, что не являешься единственным в своём роде телепатом. Ты осознал свои слабые стороны перед опасным врагом и его нынешнее превосходство. Высокомерие и замкнутость ещё никого не доводили до добра, особенно в военном деле. Первый шаг к победе сделан.
-Вячеслав Иванович, а почему посыльный два раза подряд повторил, что особист, то есть вы, очень сердится?
-Задаёшь правильные вопросы, а теперь ответь сам!
-Это Вы ему приказали так мне сказать… но зачем? Чтобы я Вас заранее испугался?
-Не буду тебя больше мучить, так уж и быть, подскажу. Ты слышишь мысли других людей в обыкновенной, рядовой обстановке?
-Нет, только в бою, и то не сразу. Мне как раз и необходимы эти две минуты, чтобы начать слышать этот «другой» эфир.
-Верно! Пока ты шёл ко мне, сопровождаемый смышлёным и исполнительным солдатом, твой мозг работал в усиленном режиме. Страх неизвестности заставил сознание активизироваться. В данный момент нам с тобой это было крайне необходимо. Оборотная же сторона медали в том, что постоянно находиться в таком состоянии нельзя, это опасно. Поэтому сейчас, осознав, что тебя никто обвинять в измене или вредительстве не собирается, успокойся, попей чаю и, не торопясь, ознакомься с содержанием папки. Многие сведения о твоём оппоненте за линией фронта будут для тебя  весьма полезны.

«Говорила мне мама: «Учи языки!». Майору Люфтваффе Теодору Райхелю гораздо проще в этом отношении. Русский язык он знает с детства. Более того, на русском языке он думает».
Заветная папка особиста поведала о многом. Райхель происходил из обрусевших немцев. В силу своего не больно знатного, но всё же дворянского происхождения, в молодости, на фронтах Гражданской войны он оказался на стороне белых, а именно с Колчаком. Уже тогда, на тех стареньких машинах, некоторое количество которых насчитывалось в армии Верховного Правителя России, он был классным пилотом. Последующие события, то есть разгром Колчака, эмиграция в Харбин, потом Сан-в Франциско, Нью-Йорк, а в последствие в Гамбург, где отыскались его дальние родственники, а также раскол и разлад в белоэмигрантском движении, хоть и заставили его разочароваться в идеалах молодости, но неприязни советской власти в его убеждениях не погасили. К началу тридцатых он вступил в нацистскую партию, а ближе к началу сороковых уже сам тренировал будущих пилотов, регулярно посмеиваясь в приватных разговорах на предмет стажировки офицеров Люфтваффе в СССР.
Вячеслав Иванович тоже в прошлом был лётчиком, ещё в Финскую, где первый раз о Райхеле и услышал. Позже, уже в апреле 1941-го нынешний особист чуть не разбился, испытывая новый истребитель, а в июле, его прикомандировали к одной из авиачастей Балтфлота, где он заочно, но на этот раз уже в новом качестве и очень подробно познакомился с Альбатросом. Тогда многие советские пилоты с доводившим до бешенства гневом вспоминали столкновения с фрицем в небе над Балтикой. Самым же интересным из биографии немецкого аса оказался для Соколова ещё один факт. Отец Алексея был командиром одной из конных дивизий Красной Армии и воевал с Колчаком на Урале. Его кавалеристы доставили множество неприятностей полку, в котором довелось служить авиатором будущему Альбатросу, и в конечном итоге приняли самое деятельное участие в его окончательном разгроме.
Пять дней разведка всего Воронежского фронта отслеживала все боевые вылеты звена Райхеля. В итоге был определён участок, на котором решено было, наконец, сделать ему последний в его лётной карьере сюрприз.
-Паша, если нам удастся выманить его в приготовленный коридор, мне придётся повторять все твои манёвры. Когда мы выйдем из общей кучи, и Альбатрос рванёт за тобой, не забывай мысленно чётко проговаривать всё, что ты делаешь, а в твоей мысленной мови я уж как-нибудь разберусь. – Алексей расплылся в своей коронной улыбке. - Моя задача - повторять каждое твоё движение, но при этом необходимо держаться впереди от вас, вне его зоны видимости, да ещё таким образом, чтобы он не потерял меня из «другого» эфира.
-Лёша, мне придётся идти на твоей ласточке. Думаешь, Райхель не заметит подмены?
-Может заметить, но будем надеяться, что он сосредоточится только на моих  мыслях.Ему нужно помочь не отвлекаться от личных, семейных счётов. - Соколов протянул товарищу папиросу, и они закурили. Алексей всё же сомневался в успехе. - Для меня важно быстро уйти вперёд, когда он к тебе прицепится, до этого, в куче всё равно сам чёрт ногу сломит. Когда пойдёт общая карусель, ему трудно будет отслеживать соответствие моих мыслей направлению твоего полёта за штурвалом моей машины. Если нам удастся его выманить, то дальше всё пойдёт как по нотам.



Утро выдалось безоблачным, но волнение, которое испытывал перед вылетом Алексей, зашкаливало. Вновь и вновь вспоминал он слова особиста: «Можно думать громко, а можно тихо. Думать громко, значит чётко проговаривать что-либо про себя. Тихая мысль - нечёткая, услышать её трудно, и она легко заглушается внутренней речью. От Остапчука требуется думать громко и исключительно по-украински. От Соколова слушать, слышать и понимать. Райхель не будет сосредотачиваться на хоть и близком к русскому, но не особо ему знакомом языке. В этом залог успеха. Соберитесь и сосредоточтесь, от точности ваших действий зависит многое. Такого красавца, как Альбатрос, необходимо вывести из игры до начала их полномасштабной наступательной операции. Вам помогают все силы фронта».
Райхель, в компании звена поддержки  из двух He-112, показался на горизонте минут через пятнадцать, по прибытии Алексея и Павла в рекомендованный разведкой Воронежского фронта район. Обменявшиеся машинами сталинские соколы, имитировали короткую атаку на численно превосходящего противника с  последующим отступлением. Некоторое время остальные немцы ещё шли за Альбатросом, намереваясь ещё раз наподдать неразумным советским пилотам, но спустя несколько минут взяли обратный курс, не рискуя углубляться далеко за линию фронта. Алексей, как и было условлено, ушёл вперёд, не забывая создавать для Райхеля необходимый фон в радиоэфире. Пришлось одновременно выполнять три задачи: слушать мысли Альбатроса и Пашки, повторять манёвры напарника и нести всякую правдоподобную чушь по радио. Когда хейнкели легли на обратный курс, Райхель всё-таки немного замешкался и в нерешительности сделал небольшой круг, не выпуская, однако, из виду машину Алексея, за штурвалом которой был теперь его товарищ. Но сила азарта и предвкушение лёгкой победы сделали своё дело. Me-109 бросился в преследование. Прицепив на хвост немецкого аса, и изо всех сил стараясь думать только по-украински, Паша шёл на северо-восток. Спасительный для Альбатроса рубеж линии фронта остался далеко позади, но он уже догонял Остапчука.  То, что пришлось выслушать о себе и всех своих родственниках Соколову из слишком громких мыслей Райхеля за неполные пять минут полёта, вряд ли кто-нибудь посмел бы повторить при Алексее вслух. Терпение лейтенанта кончилось, и он заложил крутой вираж влево, уйдя в петлю с таким расчётом, чтобы после выхода, оказаться у Me-109 на хвосте. В мозгу Алексея разливалась кипящей лавой, воспевающая грядущий немецкий триумф, чистая и правильная русская речь майора Люфтваффе:
- Ну что ж ты всё удираешь, сын кавалериста? Папашка-то твой посмелей был.! - А Соколов отсчитывал секунды прохождения петли, чётко, как в учебке:
- Раз. Два. Три. Четыре. - И перед глазами только бесконечное небо, - как у там Толстого? Нет, не до него сейчас, и не Аустерлиц здесь, а кое-что посерьёзней, - Пять. Шесть. Альбатросу живым не сесть. Да что ж такое в голову лезет? - И небо с землёй меняются местами. Вот они, самые завораживающие секунды падения, - Семь. Восемь. - мессер чуть правее и сверху. Взгляд Алексея неотрывно приклеился сквозь перекрестье прицела к вертикальному стабилизатору, на котором уже хорошо различима свастика, -  Девять - Штурвал на себя...
Прозрение настигло Альбатроса. Он всего на мгновение заметил далеко впереди второй, уходящий влево ЛаГГ. Когда же Павел, непосредственно им преследуемый, в свою очередь, ушёл вправо, в голове Теодора Райхеля раздался торжествующий голос Алексея:
-Говорила мне мама: «Учи языки!». Falcon hört Euch alle! - и очередь, отягощённая накопившейся яростью последних недель, превратила в труху хвост мессера. Надменный и до сей поры неуязвимый, Альбатрос падал, объятый пламенем.

Другие произведения автора:

Консенсус

Визуал

Осведомлённый Источник