Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах): 39

Нэйси

 

Дальше мы шли уже вместе, и стало намного спокойнее, потому что Гич знал, что делать явно получше нашего.

Вскоре лес начал редеть, а потом и вовсе кончился. Земля ухнула вниз невысоким обрывчиком, а впереди раскинулась залитая прозрачной водой равнина. Она странно поблёскивала, и, приглядевшись внимательнее, я увидела, что виной тому сплошь усеявшие дно камни, или, скорее, неровные куски белого металла. Местами попадались светло-жёлтые, или даже красноватые. Наверно, мы с Алисой сочли бы это место красивым, если бы так не устали.

   — Привал, – объявил Гич и уселся прямо на землю, скинув рюкзак. Мы повалились следом. Гич раздал нам бутерброды и вытащил большую бутыль с водой. Когда с обедом было покончено, мы все молча пошли дальше, хотя ноги и гудели, и почти не осталось сил. Пришлось разуться и закатать штаны; мы шли по сверкающему дну по колено в воде, и странное озеро казалось бесконечным.

   — Долго нам ещё идти? – не выдержала я спустя какое-то время. Гич смотрел вперёд, но отозвался:

   — Расстояние лишь в твоём сознании, маинганс. Путь завершится тогда, когда вы будете к этому готовы.

   — Мы уже готовы, – возразила я. – Пусть он сейчас кончается.

   — ещё нет. – Гич все-таки поглядел на меня искоса. – Иначе бы ты так не говорила.

   — Откуда ты знаешь?

   — Ты сказала это, не обдумав, маинганс.

   — Почему ты меня так называешь? Меня зовут Нэйси!

   — У человека может быть много имён. Ты ведь зовёшь своего отца отцом, а твоя мать называет его мужем?

   — У меня нет родителей.

   — Когда-то же они были.

   — У патрульных по два имени, – ввернула Алиса.

   — Ага, – осадила я, – и ты не знаешь, почему Дэннер – Дэннер.

   — Нэйси, ты ведь и сама не знаешь.

   — Ну и что…

   — А если бы ты была патрульным – как бы тебя звали? – вдруг поинтересовался Гич.

   — Забияка, – выдала Алиса, и я развернулась.

   — Ах, ты!.. – Я хотела ей двинуть хорошенько, но эта дура спряталась за Гича, а его обойти было трудно.

   — Я ж говорю!

   — Гич, скажи ей! – окончательно расстроилась я, но он только засмеялся и велел нам прекратить.

 

Дэннер

 

Кажется, меня начало потихоньку отпускать. Или не потихоньку…

Ярополк все так же полз по заданному нами маршруту, но врагов больше не наблюдалось. Не то спрятались, не то награбились вдоволь – не знаю. Девочка уснула, так крепко, что ни шум двигателя, ни неровности дороги не могли её разбудить. Она тихо сопела, прижавшись ко мне и уткнувшись носом в плечо, а я сидел как дурак и боялся пошевелиться. Ласточка прижалась к другому плечу. Молчал даже бортовой компьютер, хотя ему и не давали такого приказа.

Наконец, когда мы исколесили город вдоль и поперёк, израсходовали последние остатки топлива и вымотались окончательно, Ярополк остановился у дверей Храма. Двигатель чихнул напоследок и заглох.

   — Приехали? – встрепенулась Ласточка.

   — Система охлаждения двигателя имеет незначительные повреждения, – буднично отозвался компьютер. – Дальнейшее передвижение не представляется возможным.

   — Придётся пешком идти, – расстроилась Аретейни.

   — Наверняка, – согласился танк и предложил в своём репертуаре: – Можете отдохнуть, составить отчёт и выпить чаю.

Я ощутил, как где-то в груди кольнуло иголочкой. Отчёт... задания, рейды – вся работа в патруле. И отчёты. Ничего этого больше не будет. Нет больше патруля. Нет больше города…

Голос прозвучал хрипло.

   — Да никому они теперь не нужны, отчёты эти.

Ласточка вздрогнула и тревожно посмотрела на меня.

   — Дэннер…

Я только отмахнулся.

   — А что с охлаждением? – спросила Аретейни.

   — Забилось, – ответил компьютер, который, похоже, был не лишён некоторых человеческих способностей, вроде распознания разговорной речи. Я поднялся и осторожно уложил ребёнка в навигаторское кресло.

   — Я посмотрю.

   — А ты разбираешься? – удивилась Ласточка.

   — Ты мне поможешь. – Хлопнула дверца шкафа – я перехватил чемоданчик с инструментом. – А если прочистить, оно заработает, Ярополк?

Компьютер немного помедлил – будто задумался.

   — Весьма вероятно.

Низкий ему поклон, что хоть не стал высчитывать процент этой вероятности.

Снять крышку оказалось тяжело – приржавела напрочь. Мне казалось, что я сейчас её отдеру вместе со всем двигательным отсеком, а Ярополк подбадривал нас армейскими анекдотами, которые я не понимал, зато понимала Ласточка. Она мёрзла и дрожала, но смеялась и очень хотела мне помочь, а я её отстранил. Чем помогать – когда крышка-то всего одна. Антикоррозийная жидкость шипела и вспенивалась, соприкасаясь с металлом и стекая вниз краснеющими струйками. От струек поднимался пар. Наконец, мне удалось добраться до нужного отсека.

Было очень интересно разглядеть вживую двигатель внутреннего сгорания, перебрать, потрогать. Я ведь до этого о таких машинах только в книжках читал, да иногда видел чертежи.

Поломка и, правда, оказалась совсем ерундовой – шланг забился неизвестно, откуда взявшимся, песком. Ярополк заверил, что понятия не имеет, как и когда такое могло произойти, а я промолчал о том, что признал в куче слепленных песчинок гнездо чернохвосток. Чернохвостки маленькие, и людей обычно боятся. Вот, из страха и нападают, как правило, первыми. Если такая малютка укусит – два часа будешь кино смотреть. Проблема в том, что мозги после укуса не восстанавливаются.

К счастью, сейчас весна, и чернохвостки, перезимовав, ушли. Гнездо было пустым и безопасным. Зато на движке можно было, наверное, картошку жарить, а шланг едва не разорвало.

Покончив с ремонтом и старательно отмывая руки в ближайшей луже, я и не заметил, как девочка подошла сзади. Очнулся только, услышав за спиной растерянное «Папа?..»

Мысленно сосчитав до трёх, я заставил себя обернуться. Девочка стояла всего лишь в паре шагов от меня, и куталась в пушистую вязаную шаль, сонно моргая. Пока я соображал, что ответить, как объяснить, подоспела Аретейни и, к моему величайшему счастью, подхватила ребёнка на руки.

   — А ты чего вышла? – заговорила она. – Замёрзнешь…

Девчонка вскинула голову, сжимая её воротник, и, щурясь, неуверенно позвала:

   — Мам?..

Аретейни осеклась и замолчала. Захлопала враз отяжелевшими ресницами.

   — Я… – Голос срывался. – Я не…

   — Совершенно верно! – Такой прыти я и сам от себя не ожидал. – Ты поспи ещё, мы тебя к ужину разбудим. – И, не позволяя Ласточке заговорить и оспорить, перехватил у неё девочку. – Идём-ка, отдохнёшь пару часиков.

   — Ага, – согласилась девочка, сладко зевая и послушно закрывая глаза. Пробормотала сонно: – Только ты мне спой, ладно?.. А то я не усну…

Еще этого не хватало!.. Я растерялся, а Ласточка сделала страшные глаза и живо кивнула:

   — Спой ребёнку колыбельную!

Мне ещё ни разу не приходилось петь колыбельные. С трудом втиснувшись в люк с девочкой на руках, я завернул её в подсунутый Ласточкой спальник и устроился рядышком. Девочка ухватила меня за руку, устраиваясь поудобнее.

   — Тепло… – промурлыкала она. – Ты пой. – Черт побери, я не умею убаюкивать детей! Я ножи кидать умею… и ещё кости ломать… и вообще, у меня с гуманитарными талантами напряженка…

Надо было срочно что-то делать, пока девочка не пробудилась окончательно и не вспомнила кровавую резню в собственном доме, и я поспешно запел первое, что пришло в голову.

 

Птицы поют в сосняке придорожном,

В ясное небо подолгу смотрю...

Жить на земле и не петь невозможно,

Это я точно тебе говорю…

 

Тут голос прервался, и я нерешительно обернулся на Ласточку, ища поддержки, но она только улыбнулась и показала большой палец. Тума-ан…

 

Надо друзей выбирать осторожно,

– обречённо затянул я, –

Но без опаски им сердце дарю.

Жить на земле без друзей невозможно,

Это я точно тебе говорю.

 

Сотни ночей я провёл бы тревожно,

Лишь бы с любимою встретить зарю...

Жить на земле без любви невозможно,

Это я точно тебе говорю.

 

Счастье порой понимается ложно,

Все же нужны паруса кораблю...

Жить на земле без мечты невозможно,

Это я точно тебе говорю.

 

 

Заткнувшись, наконец, я различил уютное сопение. У-ух… получилось. Слава богам, спит. С последним куплетом даже Аретейни зевнула, прикрыв рот ладонью. Заметив мой взгляд, Ласточка ободряюще улыбнулась и задумчиво произнесла в пространство:

   — Какой у тебя красивый голос… и почему ты мне никогда не поешь?

   — Больше подземных нет? – Я решил проигнорировать это издевательство. Аретейни покачала головой и бесшумно выбралась наружу. Я выбрался следом.

Стихло. Город больше не хрипел от боли, только дышал горьким затихающим дымом, но и он, казалось, лениво уползал в щели. Дождь гасил догорающий огонь. По небу неслись тревожные рваные облака, но лес за дальними домами уже заволокло серой пеленой тумана. Кончилась битва, растворилась в сыром мареве, и слышно было осторожное чавканье первых упырей. Некому было оттащить трупы, некому отогнать голодных тварей. Я устало опустился на тротуар. Ты жив ещё, Город посреди леса?.. Ты уже не дышишь теплом печей, погасли окна-глаза, замолчали дома. Не лают собаки, не смеются дети, не шумят мастерские. Но ты не умер, город, я чувствую твой пульс.

Ласточка опустилась рядом. Мы отрешённо глядели на тающие в сером небе дымовые струйки и молчали. Не то боялись нарушить эту важную, тягостную тишину, не то просто не осталось сил.

   — Я хочу уйти, – тихо произнесла Аретейни несколько минут спустя. Дождь мерно шелестел по крышам, и словно бы перестукивал холодными пальчиками по стёклам, по кровле, по водосточным трубам, по старому асфальту – «не уйдёшь… не уйдёшь…»

   — И я хочу уйти.

   — …И хочу остаться. Исправить все.

   — Я тоже хочу.

Ласточка подалась вперёд, сцепила в замок побелевшие от холода пальцы. Она снова принялась мучить в кровь искусанные губы.

   — Я хочу… не так. Я хочу по-другому. Хорошо. Спокойно. Как прежде.

Некуда идти. Негде оставаться.

Я обернулся.

   — А домой ты не хочешь?

Она удивлённо повернулась ко мне.

   — Я дома, Дэннер.

Дыхание перехватило. Вот так вот жалко, совершенно по-дурацки перехватило глупое дыхание. И я отчего-то все ещё спорил.

   — Так ведь…

   — Ты здесь, Дэннер. И я дома.

   — Ласточка… – Заткнись ты уже, Селиванов, довольно… зачем это… – Ну, на что я тебе – такой? На что?.. Псих ненормальный. Дурак никчёмный. Оборотень недоделанный. На что… – мою речь прервал её поцелуй, но вопросы не унимались. – На что я тебе могу пригодиться? Да я всего-навсего…

   — Замолчи, Дэннер. – Незнакомые стальные нотки в голосе будто выключили дурацкие вопросы. Ласточка прижалась ко мне. – Замолчи.

   — Привет. А не промокнете?

Ласточка вскочила, разворачиваясь. Я распахнул глаза.

   — Этерна… – будто сами собой прошептали губы. Имя, которое нельзя было называть.

Глаза вампира вспыхнули холодным белым огнём.

   — Идём со мной, Дэннер. – Холодные костлявые пальцы впились в запястье, и я рванулся, но бестолку. Вампир оказался сильнее. Разумеется – я всего один день оборотень, а она уже несколько лет тварь. От её пальцев тяжёлым железом пополз холод, сердце заколотилось как бешеное. Дёрнув руку вторично, я, наконец, сообразил, что с тем же успехом могу останавливать руками разогнавшегося Ярополка.

   — Отпусти его. – Щёлкнул затвор – Ласточка вскинула винтовку. Поздно. Я назвал тварь по имени. Сердце уже заходилось в бешеном рваном ритме, будто старалось убежать от неминуемого ледяного железа. Я бы скорее руку себе из плеча выдернул, чем вырвался из этой хватки.

   — Уходи! – выдохнул я. – Уходи, Ласточка! Скорее!

Оглушительно загремела очередь, пули рвали бескровную белую плоть, в клочья раздирали ветхое грязное платьице. Вампирша засмеялась и швырнула меня об асфальт. Перед глазами взорвались звёздочки, а когда рассеялись, лицо твари оказалось совсем близко – алая кровь на белой коже, хищно изогнутые клыки и безумный огонь в глазах, которые я помню ещё человеческими. Карими. Живыми…

Девушка, которую я когда-то учил ходить, носил на руках, чтобы уснула, которая помнилась тёплым беззащитным ребёнком, крепче стиснула пальцы, впиваясь когтями в руку, и я невольно дёрнулся. Взгляд вампира приковал к месту. По лицу скользнули сухие светлые волосы, когда тварь склонилась к уху, ласково отведя прядь моих свободной рукой.

   — Идём со мной, Дэннер. Ты меня позвал – я тебя зову. Ты меня позвал – я пришла. Я тебя позвала – иди ко мне… иди со мной…

Я уже не дёргался – паралич быстро сковал все тело. Ледяные языки тянулись к сердцу. Я знал, что оно остановится в тот момент, когда они достанут. И знал, что теперь тварь не позволит мне умереть совсем. Теперь, когда я назвал её имя… ой, дурак…

   — Этерна… – из последних сил выдохнул я. Различимо – и ладно. Большего мне и не надо. – Этерна, ты же держалась все это время. Вспомни себя. Вспомни, кто ты…

Бесполезно. Тварь только зубами щёлкнула, и потянулась к артерии.

   — Да отпусти ты его!!

Все смешалось.

Воздух волной ворвался в лёгкие, разжались ледяные тиски, и я вскочил. Ласточка перехватила вампиршу и с сухим хрустом свернула тонкую бледную шею. Тварь пружинисто вскочила, встряхнувшись как собака, и глухо зарычала. Аретейни вскинула пистолет – выстрел, второй, третий. Тварь прыгнула.

   — Стой! – невольно заорал я, кидаясь на помощь – поздно. Ласточка захрипела и задёргалась, я все ещё непослушными руками выхватил меч – он теперь казался неимоверно тяжёлым, но голову твари все же, снёс как серп траву. Голова откатилась с глухим стуком. Труп, пошатнувшись, повалился наземь, где и рассыпался серым прахом. Я, не пытаясь подняться, сумел кое-как доползти до Ласточки. Она сидела на земле, прижимая руку к шее, широко распахнутыми глазами глядя в пространство.

   — Нет… – непроизвольно зашептал я – будто мои слова могли что-то исправить. Из-под пальцев Ласточки сочились алые ручейки. – Нет, нет, нет… не надо… не надо…

Её трясло – от холода, или от страха. Скорее, от страха… она вдруг начала всхлипывать, и торопливо искать кого-то глазами. Нашла меня.

   — Дэннер… там же не рана, нет?.. Нет?..

Нет… не рана… уже – не рана…

Как был – на коленях, я обхватил её за плечи, крепко прижимая к себе. Я ведь с самого начала знал, что это конец. Так почему надеялся?! На что?!

   — Все хорошо, родная… все хорошо, я с тобой… не плачь… я здесь, я с тобой… все хорошо…

Кровь смешивалась с дождевой водой. Алая кровь, солёные слезы и холодная вода. И глухая, тяжёлая боль. Ничто живое не хочет умирать. Тем более, перед последним порогом.

   — Все хорошо. Все в порядке…

Нож трясущейся рукой не удержать. Да и не нужно, наверное…

   — Все будет хорошо, Ласточка… прорвёмся… ты, главное, не плачь…