Fugit irreparabile tempus 7

7

…В просторном, но удивительно захламленном зале мастерской Ирины Ярцевой царил полумрак; тени суматошными сполохами метались по стенам, будто испуганная стая летучих мышей бесилась под высоким потолком;  бросали свои блики на огромные стекла окон свечи, то тут, то там прилепленные к этюдникам и зеркальным рамам, установленные в новенькие, но сделанные под старину, канделябры.

– Ирэн, разве нельзя включить электричество? – с аристократической ленцой в голосе спросил Саймон Брук, среднего роста, симпатичный брюнет лет сорока, сидящий в углу мастерской возле небольшого резного столика, накрытого к чаю.

– Ну, что ты, Сай, – моментально откликнулась откуда-то с противоположного угла помещения Ирина. – При электрическом освещении пропадет вся атмосфера мистики, фантасмагории, визионерства, в конце концов…

Саймон промолчал, хотя больше всего сейчас ему хотелось пожать плечами, встать и уйти. Еще бы – тащиться из Самары, в которой обосновались еще со времен войны все посольства в России, в Москву, город пусть и красивый, по-азиатски ленивый и азартный одновременно, и все это только для того, что бы попасть на некое представление, устроенное хозяйкой мастерской исключительно для себя любимой. Хотя в предварительном разговоре ею же было обещано знакомство с интересным человеком, вхожим в имперские закрытые архивы армии и госбезопасности и сочинившим книгу о разделе Китая, основанную на документах и фактах.

Начальство Саймона дало добро на эту встречу после долгого, почти десятидневного раздумья, просчитывая возможные варианты, как дивидендов от установления связи с таким человеком, так и скандала при вполне допустимом провале, если человек этот окажется провокатором. Впрочем, сам Брук особо не волновался, защищенный дипломатическим иммунитетом, а работу себе он всегда найдет, даже если станет «персоной нон грата» в Советской России. В конце концов, его университетская еще специализация по Индокитаю не позволит ни умереть с голоду, ни быть вышвырнутым из Управления Стратегических Служб без выходного пособия. Возможно поэтому, а скорее всего – из-за врожденного пренебрежения ко всем людям не англо-саксонской расы, Саймон вел себя в мастерской по-хозяйски, сразу же при появлении потребовав чаю, решительно отказавшись от вина, водки и иных гостеприимных напитков, которыми попыталась его попотчевать Ирина Ярцева. И к хозяйке помещения, старой знакомой, но тем не менее так и не получившей от Саймона необходимого кредита доверия, он относился, как положено относиться доброму господину к нерадивой, но старательной служанке.

– Что мне до твоей атмосферы? – поинтересовался Брук. – Мне нужно встретиться с человеком, о котором мы говорили в мой прошлый приезд…

– Ах, ты всё о делах и делах, как будто в компании с такой женщиной, как я, нечем больше заняться, – чуть жеманясь, произнесла Ирина, появляясь из полумрака, как привидение.

Сходство это с потусторонним существом усиливал широкий, бесформенный и белесый балахон, в который, при желании, можно было поместить едва ли не десяток таких худеньких и миниатюрных женщин. Плюс к тому, ткань балахона эффектно просвечивалась, и на фоне зажженных свечей Саймон видел обнаженное тело художницы, окутанное легким облаком то ли тумана, то ли белого дыма, непонятно, каким образом не рассеивающегося от небольшого сквознячка, царящего в мастерской.

– Заняться более интересным и приятным можно будет после встречи, – многообещающе сказал Саймон, и сам тут же пожалел об этом.

Восприняв его слова, как руководство к действию, Ирина скользнула ближе и плавно опустилась на колени мужчины, прильнув к его груди своими маленькими, крепкими грудками, отлично чувствующимися через невесомую ткань. Брук с трудом сдержался, что бы резким движение не столкнуть со своих колен женщину; нет-нет, Ирина ему нравилась, была, как говорится, в его вкусе, но после парочки совместно проведенных ночей Саймон зарекся иметь что-то с агрессивной, разнузданной и безудержной в постели художницей. Как мужчина, он понял сразу же, что никоим образом не удовлетворяет Ирину, что ей нужно гораздо больше, чем он может дать, да еще и, как опытный разведчик, Брук не мог никоим образом поддержать ей компанию в потреблении всевозможных стимуляторов, начиная от безобидных, на первый взгляд, таблеточек и заканчивая пресловутыми «марками»-промокашками, пропитанными раствором ЛСД.

– Ты же знаешь, Ирэн, мы не путаем дело и удовольствие, – в речи Саймона сильнее, чем обычно прозвучал акцент, который художница всегда называла «прибалтийским». – Сначала – я буду говорить с тем человеком, а уже потом…

И он сделал вроде бы непроизвольное движение, легонько сталкивая женщину на пол. Художница, естественно, обиделась, как, наверное, обиделась бы любая отвергнутая в данную, желанную секунду женщина, но при этом Ирина смогла изобразить свою обиду так легко и непосредственно, что через пару минут растаял бы любой другой мужчина на месте Саймона.

Сделав презрительное движение плечами, означающее «черт с тобой, дарлинг, дождешься ты у меня…» Ирина перепорхнула от чайного столика в темноту мастерской, что бы через несколько минут вернуться с толстенькой папкой самого обычного канцелярского вида, даже со шнурками-тесемочками, завязанными грубоватым бантом.

– Вот твое дело, Сай, – художница небрежно бросила на столик папку, сбив при этом чашку с чаем; хорошо еще, что чашка упала на пол с противоположной от Саймона стороны, иначе не избежать бы австралийскому дипломату легких ожогов.

Сдерживая жгучее желание развязать тесемки и прочитать хотя бы начало того самого романа, из-за которого ему пришлось пережить очередной приезд и в Россию, и в Москву, Саймон небрежно похлопал по папке ладонью.

– А где же тот человек? – поинтересовался он. – Мы так не договаривались. Сама по себе эта новелла – отлично, западный читатель должен знать правду о том, что творилось в политике тридцать с лишним лет назад. Но – автор. Я должен знать, откуда он брал материал, можно ли ему доверять или это просто-напросто художественный вымысел.

– Ты хочешь очень много и сразу, дарлинг, – демонстративно встала в позу «фи» Ирина. – Я тебе вообще ничего не обещала и ни о чем не договаривалась. Человек хотел придти ко мне сегодня, но вот как получилось, что – не смог. Он же не знал, что его тут будешь ждать ты. Сам запретил говорить об этом кому бы то ни было.

– Я есть запретил не так, – от волнения и возмущения у Саймона слегка изменилась прежде безукоризненная русская речь. – Я говорил, что бы никто не знал про нашу встречу…

– Ах, дарлинг, – театрально взмахнула руками Ирина. – Говорил, не говорил, так или не так, разве слабая женщина, творческая натура может запомнить все эти ваши мужские секреты и противные указания? Да и роман уже у тебя, а ты даже не соизволил заплатить гонорар. Или теперь так принято на Западе, что несчастных, униженных авторов с Востока можно обманывать, обещая им райские кущи, но не выполняя обещанного после получения рукописи?

– Зачем тебе деньги, Ирэн, тем более – наши? – спросил Саймон, уже успокаиваясь и понимая, что встреча с автором сегодня и здесь вряд ли состоится. – У вас же практический коммунизм, можно брать в магазинах все, что захочется…

– Во-первых, не все, не всегда и не везде… а, во-вторых, разве я тебя спрашиваю, дарлинг, сколько ты заработаешь на этом романе? – хищно улыбнулась женщина, показывая мелкие, острые зубки и ласково выговаривая неприятные слова. – Зачем же ты спрашиваешь у меня? Или теперь на Западе совсем не в моде правила хорошего тона? А может быть, ты просто привык заглядывать в чужие кошельки и тайны?

– Хорошо-хорошо, – поспешил загладить возникшую было неловкость Саймон, он понимал, что Ирина вполне может схватить со стола рукопись, облить её бензином или еще чем-нибудь таким же горючим и сжечь прямо на полу своей мастерской. – Я готов передать автору гонорар, но ведь автора-то как раз и нет здесь. Кому же в таком случае достанутся деньги?

– Не волнуйся, дарлинг, – насмешливо посоветовала ему художница. – Слава богу, в России люди все еще верят друг другу на слово, не то, что у вас, в загнивающем обществе. Я передам деньги, а себе оставлю только небольшой процентик, как мы и договорились с моим…

Тут Ирина закашлялась, сообразив, что сказала лишнее, и снова скрылась в темноте. До сих пор Саймон считал, что она знакома с автором шапочно, и тот обратился к художнице, только благодаря её связям с западными дипломатами, тем же Бруком, к примеру. Как оказалось, он ошибся. Что-то более глубокое, личное связывало Ирину Ярцеву с таинственным автором документального романа. «С этим надо будет обязательно разобраться, – отметил себе в памяти Саймон. – Возможно, за её знакомством стоит что-то более существенное. Впрочем, такого рода женщины не умеют ценить то, что ценят мужчины: информацию и тайну».

– Ладно-ладно, – поспешил успокоить женщину австралиец. – Я готов сейчас передать тебе для автора аванс, как мы и договаривались, пятьдесят процентов от суммы гонорара. Остальное – сразу после выхода книги в свет. Думаю, что с учетом перевода, корректуры и печати это займет несколько месяцев.

– Несколько месяцев, – презрительно фыркнула Ирина из темноты. – Кажется, ты еще говорил о какой-то заинтересованности определенных кругов? Или, как обычно, врал глупенькой женщине?

– Учитывая мое влияние в издательских кругах и необычность самого романа – у нас ведь не каждый день издают подлинные сочинения русских диссидентов – сроки могут уменьшиться, но меньше полутара-двух месяцев все равно не может получиться, – ответил Саймон.

– Вечно у мужчин найдется тысяча отговорок, что бы не выполнить свое самое простое обещание, – съязвила Ирина, по-прежнему перемещаясь где-то в темноте мастерской. – А теперь, если тебе не хочется мистической любви и визионерства, выкладывай денежки и – оревуар!

– У тебя появляется деловой подход западного человека, – попробовал в ответ съязвить Саймон, но тут же сам понял, что стрела его иронии не достигла цели.

Он достал из внутреннего кармана модного нынче в России полувоенного френча простой белый конверт, заполненный зеленоватыми купюрами австралийских талеров, положил его на столик поверх папки с романом, а рядышком выложил записную книжку и шикарную авторучку с золотым пером, предмет зависти многих его знакомых и приятелей, кто хоть когда-то видел её.

– А это еще зачем? – вновь возникнув у столика, как привидение, указала художница на блокнот. – Хочешь сразу же свести дебет с кредитом?

– Мне нужна расписка, – пояснил Саймон. – И если деньги получаешь ты, то и расписку придется давать тебе. Иначе, как же я докажу своей бухгалтерии, что потратил эти деньги на покупку романа, а не на кутеж в каком-нибудь московском ресторане для иностранцев?

– Бюрократия и формальности, – горестно вздохнула Ирина, всплеснув руками. – Как же я их ненавижу. У нас тоже – прежде, чем получить вот эту мастерскую мне пришлось подписать десяток ни к чему не обязывающих, но почему-то обязательных бумаг… Но, дарлинг, ты же не передашь эту расписку в энкавэдэ, что бы скомпрометировать меня?

И приметив недоумевающий взгляд Саймона, женщина звонко расхохоталась. Ей показалось, что шутка удалась.

– Ну, так что писать? – спросила художница, вооружившись ручкой и открыв чистый листок блокнота.

– Я, такая-то, получила от Саймона Брука двадцать тысяч австралийских талеров для передачи автору романа… э-э-э, а как он называется?

– Раскрой папку и посмотри, – посоветовала Ирина. – А то еще потом скажешь, что я тебе совсем не то подсунула, что ты ожидал.

– Ну, зачем же так? – изобразил обиду Саймон, но с большой внутренней радостью принялся развязывать тесемочки на папке. – Мы же должны доверять друг другу…

На титульном листе, который и открывал стопку распечатанных убористым шрифтом страниц будущей книги, значилось «Китайский синдром. Документальный роман». И имя автора, совсем простое, ни о чем Саймону не говорящее – Владимир Антонов.

Ирина быстренько дописала расписку, черканула в уголке блокнотного листика дату и свою фирменную, неразборчивую закорючку, и тут же, прихватив со столика конверт с деньгами, исчезла в полумраке мастерской. Но – не успел еще Саймон развязать тесемочки папки, как в помещении вспыхнул яркий свет. Мощные люстры под потолком, многочисленные бра на стенах и даже неожиданные здесь театральные софиты полностью разогнали темноту. Это было так неожиданно, что Саймон невольно схватился за карман френча, в котором лежало его посольское удостоверение, готовый с криком: «Это провокация! Я требую нашего консула!» предъявлять свой мандат любому представителю советской власти. Но движение его пропало втуне, никаких представителей власти в мастерской не объявилось, здесь находилась по-прежнему одна лишь Ирина. Вот только свой привиденческий балахон она успела скинуть и теперь стояла у дальней стены голенькая, чуть склонившись над старинным, наверное, царских еще времен, диванчиком с резными изящными ножками.

На несколько секунд Саймон залюбовался худощавой, «под мальчика», фигуркой художницы, расслабившись и искренне сожалея, что сегодняшний вечер пройдет без «любви», но Ирина уже одевалась в миниатюрные трусики, короткое цветастое платье и на ходу говорила Саймону:

– Я, конечно, не такая крохоборка и бизнесвумен, как говорят про меня некоторые, поэтому деньги пересчитывать не стала…

Ни в руках у нее, нигде поблизости уже не было видно того самого конверта с талерами, только-только взятого художницей с чайного столика.

– Партнеры должны доверять друг другу… – успел вставить необязательные слова австралиец.

– Не пори чушь, – Ирина изогнулась, справляясь с молнией на платье. – Иногда мужчины бывают такие глупенькие и несносные, как дети…

– Но ты уже собралась куда-то уходить? – спросил Саймон.

– И ты – тоже, – насмешливо сказала художница. – Извини, но оставить тебя одного в мастерской не могу, ты будешь скучать, а этого мне бы не хотелось.

Проговаривая не совсем вежливое приглашение для своего гостя на выход, Ирина надевала чулки, подтягивая, разглаживая их на ноге, высоко задирая и без того короткий подол платья. «Кажется, это называется – по-семейному, – подумал Саймон. – Она ведет себя так, будто не факнулись пару раз без особой на то надобности, а прожили вместе, как минимум, лет десять… Да, женщины, а особенно эта, непредсказуемы…»

– Что бы ты не думал, как тащиться через полгорода с папкой в руках, я приготовила тебе сюрприз, дарлинг, – художница небрежно указала на небольшой подиум у стены.

На подиуме стояла небольшая, как раз в размер писчего листа бумаги, шкатулка на высоких, декоративных ножках, изукрашенная тонкой резьбой и позолотой. Саймон поднялся из-за стола и шагнул к подиуму, прихватив с собой папку с романом и в очередной раз удивляясь неожиданной предусмотрительности русской женщины.

У шкатулки он задержался на несколько минут, игрушка была с секретом, двойным дном, в которое отлично поместилась папка. Конечно, при серьезном досмотре это не будет никакой помехой для работников госбезопасности, но вот просто на улице, для рядовых служителей правопорядка вполне годится. Тем более, что на дне шкатулки Саймон обнаружил оформленный по всем правилам документ о дарении оной шкатулки гражданину Австралийской Республики от художницы Ирины Ярцевой и даже справку из какого-то культуправления о том, что шкатулка исторической и художественной ценности не представляет.

«Вот ушлая баба, – совсем по-русски подумал Саймон, упаковывая роман между двумя днищами – основным и декоративным. – В любом случае, она останется ни при чем… Я, мол, подарила знакомому дипломату шкатулку, а уж что он в нее напихал – это его проблемы…»

Возможно, Ирина и не думала так, но подсознательно, на женском, интуитивном уровне сделала все правильно. 

Другие произведения автора:

Агент Преисподней. Часть третья. Дикий Демон. II

Перекресток. Часть вторая. Госпожа инспектор. гл.19

Возвращение в Зурбаган 1