(памяти Дж. Оруэлла)
Утро раннее, скот в стойле ещё спит – покорный, относительно сытый. Хоть стойло и грязное, и потолок течёт, зато каждый по-своему его любит, место, где родился и, скорее всего, умрёт.
Кормят скотину уже давно по-новому – в смеси с сытным пойлом, которого не очень много, в кормушки поступает ещё одно, разноцветное, на импортных технологиях замешанное. Оно в отдельности не такое питательное, скорее наоборот, вредное… Но скот смесь из старого и нового поедает с жадностью, и преисполняется даже своего рода «духовности» - обитатели стойла часто слышат от скотников это слово, как и другие хорошие слова: например, о необходимости любить не только своё стойло, но и председателя колхоза тоже.
О том, что нужно быть миролюбивым и терпимым к слепням и навозным мухам, досаждающим исконным обитателям стойла. И ещё о том, как хорошо живётся сейчас в стойле – скотники не скупятся на подобные речи для скота. Скотина ведь как человек – почти всё понимает!
Скотники и пастухи, кстати, не соответствуют привычным нам понятиям о своей профессии – всегда чистые, опрятные, и грязь да вонь, царящие в стойле, их нисколько не волнуют. Главное, чтобы стадо себя тихо вело и доилось исправно.
Родители основной массы скота, содержащиеся в отдельном загоне, часто рассказывают детям, что раньше и пойло сытнее было, и трава на выпасе куда зеленее, и резали скотину не так часто – в основном доили изо всех сил, и то не так беспощадно, как в нынешние времена. На консервы для военных нужд, правда, тоже пускали – но ведь это в порядке вещей, скотина и так в неоплатном долгу перед родным стойлом – в те времена их, родителей, скотники, им это каждый день говорили. И старая скотина часто присовокупляет к своим рассказам: «Время такое было, понимаете?». А те, кто помоложе, согласно кивают тяжёлыми головами и пускают слюни.
Бывали, правда, случаи, когда некоторые обитатели стойла, когда их выгоняли на выпас, убегали в одну из соседних деревень – чтобы встать в другое стойло, где кормят посытнее. Некоторым это удавалось – потом бойкие сороки приносили к оставшимся родственникам и знакомым описываемого нами стойла новости от сбежавших собратьев, и многие его обитатели завистливо вздыхали, шумно пережёвывая жвачку или хлебая своё пойло, однако не торопились последовать примеру бывших соседей и родственников.
Иногда скотина начинает беситься – когда проникшие в стойло при попустительстве скотников и сторожей недоброжелатели директора колхоза принимаются забрасывать в кормушки всякую внешне притягательную гадость – какую-нибудь траву болотную, к примеру.
Тогда часть скотины принимается роптать что, дескать, директор колхоза долго на своём месте сидит, и его пора менять на того, кто их угостил вкусной болотной травой или ещё чем – доверчивая скотина не понимает, что пытается, как бы сказали люди, «поменять шило на мыло» и, когда пастухи выгоняют скот на выпас, отведавшие колдовской травы сбиваются в отдельное стадо и принимаются отчаянно мычать.
Пастухи, подоспевшие скотники, участковый полицейский и вездесущий корреспондент сельской газеты некоторое время наблюдают за скотским бешенством – затем начинается расправа над взбесившейся скотиной. Часть избивают, и та сразу приходит в сознание, наиболее буйных сгоняют в отдельное стойло – на карантин, чтобы других не заразили. Иногда это карантинное стойло даже переполняется – зато в основном стойле тишь да гладь: много разноцветного пойла, спокойствие, за соблюдением которого наблюдают тщательнее обычного, слепни нещадно жалят мирное стадо, оводы личинки откладывают, а скот старается не обращать никакого внимания: потому что, в самом деле, эти насекомые – гости стойла, а к гостям надо относиться лучше, чем к хозяевам!
А председатель колхоза всё в разъездах по соседним деревням: с кем поругается, с кем помирится. Когда в своей деревне - то агронома уволит, то участкового. На досуге бумажных журавликов попускать любит, на лыжах среди лета покататься – словом, поозорничать, как в детстве.
Но предмет его гордости – яблоневый сад: уж такие там яблочки растут красивые, и антоновка, и ранетки – кислые, правда, до невозможности… Сам ест, и счетовод, и зоотехник – правая рука председателя, знай наяривает. А большая часть яблок как раз на ферму идёт – скоту на корм.
Скотина морщится, но жрёт – иначе никак скотине. И репродуктор слушает, что во дворе фермы установлен – после песни, написанной древним колхозным балалаечником дедом Сергеем, надои лучше. Ведь скотина – она ж как человек почти – всё понимает, хоть и в стойло загнана по жизни – пока или от старости не помрёт, часто раньше времени, или не пойдёт на консервы.
Другие произведения автора:
Канун Нового Года
Растёртый листок тополя
Деревенские притчи
Это произведение понравилось: