Беседа Алины Витухновской с Константином Кедровым

КАЛЬКА СТРЕКОЗИНЫХ КРЫЛЬЕВ
Беседа Алины Витухновской с Константином Кедровым

«Сквозь К». Авторы: Константин Кедров, Валерия Нарбикова, Елена Кацюба. М., ДООС, Издательство Р.Элинина, 2005. Дизайн обложки: Виктор Корольков Дизайн книги: ЯKrasnovsky

21 октября в «Арт Медиа Центре» состоялась презентация сборника «Сквозь К», приуроченного к 20-летию поэтического объединения ДООС(Добровольного Общества Охраны Стрекоз). С основателем ДООСа, номинантом Нобелевской премии 2003 года Константином Кедровым беседует Алина Витухновская.

А.В.: Расскажите, как у Вас родилась концепция к 20-летию ДООСа издать совместный сборник в таком составе: вы, Валерия Нарбикова и Елена Кацюба?

К.К.: Просто ДООС возник первоначально в этом составе. Лера была моей студенткой в Литинституте. И ее первый роман «Сквозь», вошедший в сборник, отражает ту атмосферу, в которой кристаллизовался ДООС. Там действуют Наполеон, Жозефина, другие исторические персонажи, используются мемуары Наполеона, его переписка с Жозефиной, — там ДООС существует еще в цитатном пространстве. Это были цитаты из мировой культуры, с которыми было очень приятно играть, и одновременно это была наша жизнь. Мы решили эту ситуацию воскресить и именно вокруг Лериного романа. Этот ее роман, на мой взгляд, является пост-прустовским, пост-набоковским, но постольку в то время, когда она его писала, в начале 80-х, еще ни Пруста, ни Набокова до читательского сознания почти не дошло, то он воспринимается как роман-полигон. К сожалению, наши надежды на эстетическую эволюцию общества не оправдались. Оказалось, что общество в условиях свободы еще больше деградирует. Запрет на Пруста и Набокова пропал, но эстетическая деградация такова, что не только пост-, но пред-Пруст и пред-Набоков сегодня совершенно не воспринимаются, а если воспринимаются — то только как культовые фигуры.

А.В.: Набоков, по-моему, вполне удобоваримый писатель. Я не могу представить таких времен, когда какая-то часть людей и, причем, не маленькая не воспринимала бы его адекватно. Он в равной степени интеллектуальный и попсовый писатель, и, может быть, только изобилие литературы делает его каким-то аутсайдером. На самом деле это довольно попсовый писатель, что же в нем непонятного?

К.К.: Смотря какого Набокова иметь в виду. Если говорить о «Других берегах» или «Лолите» — то да. А если об «Аде» или «Бледном пламени» — тогда все намного сложнее. Набоков действительно поставил себе цель найти некий средний путь и нашел его — компромиссный между попсой и высокой литературой, и многие понимают его в меру своей испорченности, или, наоборот, в меру своей зрелости. Но даже у Набокова есть вершины, которые сегодняшний читатель не понимает совершенно, например «Бледное пламя» или «Ада», те же самые. Вот такого Набокова я и имею в виду.

А.В.: А что вы думаете о сегодняшнем читателе? Что это такое? На что он способен? Какой от него прок? Стоит ли ради него писать?

К.К.: Нет такого читателя, ради которого стоило бы писать. Я думаю, писатель пишет не ради читателя, а ради самого себя и для себя.

А.В.: Наверное, можно сказать, что писатель творит не ради читателя, но имея в виду читателя.

К.К.: Да. Вот Лера так и сделала. Потому что после романа «Сквозь» она написала массу вещей, имея в виду читателя, и эти вещи получили достаточную известность и популярность.

А.В.: Писатель делает какие-то вещи, имея в виду обывателя, хотя обыватель их тоже не приемлет — он нервничает из-за того, что его считают за дурака. Получается, что имеется в виду читатель, как содержатель невыраженное хаоса, а не просто читатель, подобный писателю, но который не может писать. Такого читателя вы имеете в виду?

К.К.: Будем откровенны, я никогда не подозревал, что столь безграничны возможности деградации читателя. Это не значит, конечно, что в прошлые эпохи все сидели и читали Достоевского или Толстого. Нет, читали по программе, не больше того. Но все-таки я не мог подумать, что окажется востребованным то, что сейчас господствует в литературе. Это ужасно. Я понял, что как бы я не старался представить эту деградацию, сколько бы не вникал в ее, все равно оказываюсь не в состоянии оценить ее масштабы. Поэтому под читателем, я подразумеваю некое дно, бездонное дно.

А.В.: Значит, ваша совместная книга вышла скорее как мистическое или сакральное событие, нежели как книга, предназначенная для продажи и для чтения.

К.К.: Разумеется, как все, что делает ДООС изначально. Но раньше были политический запрет и эстетическая диктатура, что способствовало сакральности и неориентированности на какой-либо спрос. Сейчас чисто формально это, конечно, возможно, но метафизически нет. Хотя, ни в коей мере, ДООСы не жаждут массовых шествий, ни массового понимания — ничего этого мы не ищем. Все, что мы делаем, имеет сакральное или мистическое значение. Поэтому и празднование двадцатилетия ДООСа выглядело как мистерия.

А.В.: Но вы сами говорили по поводу презентации, что на мистическом уровне там все выглядело хорошо, плохо было то, что было мало прессы. Следовательно, вы претендует на массовость с определенными оговорками.

К.К.: Я объясню. Нужна такая массовость, чтобы такие же посвященные в разных точках земного шара, их очень не много, получили послание от очень немногих к очень немногим, от одиночества к одиночеству. Это ни в коем случае не чаяние некого массового спроса или понимания. Так что сакрально ДООС оправдал все мои самые радужные надежды. Другое дело, как это не ужасно, но ДООС не обрел фактически, кроме тебя, друзей.

А.В.: Почему?

К.К.: А нет больше.

А.В.: Но с вами всегда были какие-то люди.

К.К.: Да, в ДООС вступило много людей, но почти все они были и тогда, в 80-е. Вот в чем дело.

А.В.: Но я в гораздо большей степени не ДООС, чем все эти люди. У меня совершенно другие представления изначально.

К.К.: Но ты сакральный друг ДООСа. Наше общество не требует какого-либо согласия и прочих вещей. Тем не менее, есть какая-то метафизическая вибрация, которая одних людей притягивает, а других отталкивает. Это вовсе не принцип согласия или не согласия. Это поверх барьера…

А.В.: Какие еще тексты вошли в книгу?

К.К.: Книга бала задумана, как некая прозрачная среда, как буква «К» — некое преломление в прозрачной среде и отражаемая в ней стайка стрекоз. Естественно имеются в виду я, как основатель ДООСа, подразумевается Кацюба. К сожалению, Людмила Ходынкая, еще одна основательница ДООСА, находится в Нидерландах, и никаких текстов от нее для этой книги мы не смогли получить. Но те три автора, что вошли в книгу, вполне смогли воссоздать живой кристалл ДООСа. Потому и книга представляет собой кристалл, живой кристалл. Вокруг романа «Сквозь» сгруппировались мои поэмы «Заинька и Настасья», «Стулья» и, разумеется, главная моя вещь, которая была отмечена, как поэтическое событие года, — «Компьютер любви». Плюс я напечатал одно из самых последних моих поэтических достижений, почти никем еще не воспринимаемое (кроме ДООСА) — это «Астраль», поэма, написанная названиями созвездий. В ней многое уходит в философию Имени моего старшего друга и единомышленника Алексея Федоровича Лосева, который исповедовал такую религию: «Бог не есть Имя, но Имя есть Бог». Елена Кацюба включила наиболее гностические свои вещи: «Я слышала», «Зола Креза», «Цветные шахматы».

А.В.: Гностические? Меня тоже часто определяю как гностика, или даже анархо-гностика.

К.К.: Это постижение высших истин, минуя религию своим личным путем

А.В.: Может быть, это изначальная психофизиологическая основа творчества?

К.К.: Если быть материалистом, можно и так сказать…

А.В.: Но ведь, гностицизм — это отрицание управляющего бога.

К.К.: Гностицизм — это отрицание того, что бог занимается нашей, человеческой, ерундой. Гностики боролись не против бога, но против штампов и клише Бога, которые навязывали. Богоборчество подразумевает фанатическую веру в бога.

А.В.: Значит, я не гностик и не богоборец.

К.К.: Ты природа-борец.

А.В.: Почему же меня причисляют к этим самым гностикам?

К.К.: Просто гносисом часто называют всякий целостный комплекс космо-астральных идей. Гностики были разные. Своеобразным гносисом руководствовались бонзы Третьего рейха. Общим у них всех было только то, что если Бог — это Свет, то гностики поклонялись Черному Свету, Темному Свету.