Новые
МенюСНОП-часть III (продолжение)
глава_5
-А теперь, Витяй, дело вот какое,...тебе Аля, там в приемной, ничего не говорила? Или она тебя только за ухи драла?
-Не немного, а много,-улыбаясь сказал мэр,-сегодня у меня очень удачный день; решилось одно важное дело, и я, на радостях, решил ее угостить: пусть себе выпьет коньяка, и поест конфет. А тут еще и ты принес ей в подарок вина, так она и его оприходовала. Впрочем, это сейчас не важно,...ты мне вот что скажи: она говорила с тобой о том, что некая мадам нуждается в услугах священника,-я имею в виду сексуальных услугах?
-Да, говорила, но я думал, что она просто шутит, так сказать прикалывается. Неужели это серьезно?
-Очень серьезно, Витяй, даже очень серьезно. Ты даже не представляешь себе, как! Эта мадам,-жена одного магната, у которого бабла немерено, и очень хорошие связи. Все там есть, а вот детей у них от нее нет. Он уже далеко не молодой, и казалось бы, чего тебе еще надо? Молодая жена,...дрюкай ее, и наслаждайся жизнью; а детей ты уже давно наплодил, причем предостаточно, от других жен, и любовниц. Так нет же, захотелось этому старому черту и от этой ребенка; а сам то уже давным-давно сморчок, и если у него стоит, то только на пол-шестого. Какие же при таком раскладе дети? Все тут предельно ясно и понятно: смирись с существующим положением, и довольствуйся тем, что имеешь,-ты свое уже отгулял в свое время. Так вот, этот мудозвон во всем обвиняет свою жену: мол, она виновата, что у него дети не получаются,-в ней вся причина. И мало того, пообещал он с ней развестись, если вскорости она не зачнет от него. Куда эта женщина только не обращалась: и к врачам ходила, и по церквам, и к гадалкам,-ничего ей не помогло. А тут, посоветовали ей недавно обратиться к Стелле,-помнишь ее?
Батюшка кивнул головой.
-А как же, такую на всю жизнь запомнишь! После того спиритического сеанса я до сих пор еще в себя не пришел. Порой, часто мерещится, что я говорю каким-то другим голосом, и вообще,-я,-это не я, а как-бы дед Фастовского.
-Вот, вот, Витяй,-сочувственно сказал Лев Борисович,-я примерно тоже самое чувствую; да и честно тебе скажу, хоть эта ведьма и убедила меня в том, что Бог есть, но я с ней больше никаких дел иметь не хочу! Если и есть Бог, и прочие, там, другие силы, то нам лучше от этого всего держаться подальше,...для собственной безопасности. Лучше нам все свои дела решать самим: так-сказать традиционными способами. Пусть Бог обитает там, на небе, а мы, грешники, тут, на земле. Пусть Он Бог там, а мы боги здесь. Мы к Нему не вмешиваемся, а Он пусть не мешает нам,-так всем будет спокойнее. Я правильно рассуждаю, Витяй, а? Что ты на это скажешь?
-Наверное да,...правильно,-нерешительно промямлил о. Виктор, понимая, что этим своим признанием он предает Бога, и отрекается от него,-У нас, у священников, даже такая поговорка сложилась: "Если для тебя Бог высоко, и архиерей далеко,-то и в доме твоем будет всегда достаток и радость."
-Совершенно верно,-поддержал его мэр,-очень правильно подмечено; я полностью с этим доводом согласен! Впрочем, обсудим этот вопрос как-нибудь в другой раз, когда у меня время будет. А сейчас возвратимся к нашей теме.
Так вот, Стелла ей сказала, что конечно же, зачать детей от такого старца она не сможет,-пусть даже и не пытается,-но, мол, есть на ней один серьезный грех, который ей будет постоянно мешать по жизни, и от которого она должна очиститься. Для этого ей нужно, что-бы ее трижды трахнул священник, причем в определенные дни, и тогда она и от греха очистится, и ребенка зачнет. И именно священник трахать ее должен, а ни кто нибудь другой. Она же, в случае зачатия, будет обязана нам, и сможет повлиять на своего мужа исходя из наших интересов, и решить многие наши дела.
Вот с такой просьбой она и обратилась ко мне, ну, а я, естественно, пообещал ей помочь. Причем, Витяй, все это не безплатно, она готова платить: полторушка зелени после трех трахов, и столько же, в случае успешного рождения ребенка. Вот так вот, вкратце. Естественно, что выбор пал на тебя, и я попросил Аленьку, пока сам был занят, поговорить с тобой. Ну, что? Теперь ты все знаешь, что скажешь?
-А почему, мой господин, она обратилась именно к вам,-спросил батюшка мэра,-она что, наша местная?
-Нет, она не местная. Ко мне ее направила Стелла: видимо она решила, что раз ты согласился тогда на роль деда Фастовского, то согласишься и сейчас на роль жеребца-производителя,-мэр при этом довольно захихикал,-ну а кого еще, Витяй, я должен просить? Ведь ты же мой раб,...хоть и тупой, но надеюсь благоразумный? Поэтому я и решил предложить тебе это дело. Тем более, что выбор гадалки пал именно на тебя. И мадам наша об этом тоже знает,...так что, Витяй, хочешь, не хочешь, а придется тебе соглашаться. Ты, конечно, можешь и отказаться; но ведь, надеюсь, тебе понятно, как я к этому отнесусь? Я даже не хочу говорить тебе о тех последствиях, о тех бедствиях, которые постигнут тебя в таком случае. Ну, а если ты проявишь понимание и послушание мне, твоему господу богу, то я тебя за это дело поощрю: я уже придумал, как. Ты, скажи мне: "Где ты свечи для церкви берешь?"
-Как где,-покупаю.
-А покупаешь у кого?
-Владыка Онуфрий заставляет брать в епархии пятьсот килограмм,-это обязательно,-ну а остальные,-со стороны. Тут есть изготовители, которые сами развозят нам по приходам.
-А владыка ваш про это знает?
-Нет,-о. Виктор затушевался, видимо он явно не хотел раскрывать секреты свечного ящика перед своим господом богом,-хотя, может быть и догадывается; но пока ко мне претензий не поступало.
-Так вот, Витяй, в случае твоего согласия тебе больше не надо будет закупать свечи со стороны, а может быть даже и в епархии.
-Это почему же?-недоуменно спросил батюшка.
-А потому, что я помогу тебе открыть свечной цех, здесь, в Глухове. Тогда ты сам будешь выпускать свечи, и покупать будут у тебя. А с вашим владыкой я договорюсь, и он тебя трогать не будет. Будешь платить ему определенный процент с дохода, и все. Ну, и небольшой процент мне, разумеется. Ну что, годится такой расклад?
Этот поворот событий был для о. Виктора как ослепительный луч солнца среди непроглядной тьмы, как глоток родниковой воды в пустыне. Перед ним открывались такие перспективы, о которых наш батюшка даже и мечтать не смел.
-А почему-бы мне и не согласиться,-подумал батюшка,-ведь как я понял, надо ее просто трахнуть, и все. И дальше никакой ответственности. Она замужем за крутьком, и ей явно будет невыгодно открывать нашу связь: ведь тогда она потеряет все. И ребенок, который родится, тоже ко мне не будет иметь никакого отношения: все будут думать, что отец,-ее муж. То-есть, тут все будет чисто: шито-крыто. И от меня ничего особого не требуется: только трахнуть ее, и все тут. А там, глядишь, может чего с ней и сложится,-будет моей любовницей,... ведь я же мечтал об этом, о том, что-бы у меня была любовница. Только такая, которая бы не предъявляла никаких претензий ко мне. А этот вариант подойдет идеально! Похоже, что Алина тут была права: это мой шанс выбиться в люди. А там, смотришь, на ней еще и бабло можно будет наварить. Да, видимо нужно соглашаться,...впрочем, и отказаться, даже если-бы я захотел, нельзя: Лева меня в порошок сотрет, и я потеряю все,-все, ради чего так страдаю и унижаюсь.
Вот такие мысли пулей пронеслись в голове нашего благочестивого и праведного сребролюбца,-служителя организации, под названием Московская Патриархия, настоятеля Свято-Благовещенского храма города Глухов,-протоиерея Виктора Мизернюка.
Поэтому немного помолчав, батюшка ответил: "Я в принципе согласен, но не знаю, получится ли у меня что-нибудь?"
-А почему бы и нет,-мэр искренне удивился,-или ты что, Витяй, импотент?
-Да нет,...вроде нет.
-Ну так вот и давай, вперед,-мэр подошел поближе к батюшке, и толкнул его в плечо,-я, Витяй, в твои годы знаешь каким был? Всю ночь напролет мог трахаться; девки ко мне сами так и липли, а то еще бывало и жены некоторых партийцев просились,-мужья то их уже не удовлетворяли, вот они и шли ко мне. А я, Витяй, выбирал: кого трахнуть, а кого и нет. Я так это делал, что ко мне очередь была!
Да,...сейчас бы мне лет так хотя-бы двадцать скинуть,...но ничего не поделаешь, годы есть годы,-они берут свое. А ты еще молодой: тебе нужно, просто даже необходимо трахаться! А иначе зачем тогда жить, если от жизни не получать всего, что она дает?
-Да, я думаю, что и у меня все будет нормально,-сказал батюшка,-это я просто так, по глупости сказал. Но мне непонятно одно: как можно очиститься от серьезного греха путем совершения другого греха?
-А ты что, трахнуть женщину считаешь грехом?-удивленно спросил батюшку мэр. А для чего же тогда они нужны?
-Ну да. Если у меня есть жена, и я совокупляюсь с другой, то это считается грехом прелюбодеяния; так же и в случае ее: ведь она же замужем.
-Вот тут, Витяй, ты совсем не прав: тем более, в твоем случае! Ты же видишь, что гадалка сказала? Трахнуться ей надо не с кем-нибудь, а именно с попом. А те, кого поп трахает, очищаются от греха. И сам поп никакого греха тут не совершает, поскольку помогает избавиться от него другому,-то-есть совершает благое дело. Вот смотри, ты знаешь, кто такой Иван Семенович Барков?
-Нет, не слышал. А кто это такой?
-Эх, Витяй, темный ты человек! Сразу видно, что хохол, раз такого знаменитого русского поэта не знаешь! А он, между прочим, тоже семинарию заканчивал, как и ты. Я как-нибудь тебе про него расскажу, когда время будет; а сейчас слушай, что он писал.
Тут Лев Борисович состроил умильное выражение лица, и высоким голосом, подражая женщине, начал:
"Напрасно, муж, грустишь, что я с попом ебусь:
Безгрешна от того я, друг мой, становлюсь.
И ежели когда попу я подъебаю,
Тогда я и детей и мужа вспоминаю.
Всегда с ним благодать мой осеняет лоб,
Или не знаешь ты: чиста пизда, поп еб."
Вот видишь, тут говориться, что трах с попом очищает женщину от греха! Более того, когда он ее дрючит, тогда она вспоминает и мужа, и детей,-то-есть молится за них. А так, в обычное время, она, видимо, этого не делает, то-есть грешит этим. Наверное, эта женщина еще и блядь, раз говорит, что после траха с попом у нее теперь чистая манда. Более того, впридачу к очищению, она еще и получает благодать от попа! Вот видишь, какая тут огромная польза,-и попу, и ей.
Приведу тебе еще один пример из стихов этого же поэта:
"Покаялась попу поддьяческа жена,
Что в девушках она довольно выпила вина.
Да это малый грех, и только лишь безделка,
Примолвила она,-расселась щелка,
И вышла замуж я не целка.
О, глупая пизда!-вскричал наш поп.
На что-же ты так напивалась,
И еть без панциря давалась?
Пизда твоя теперь во ад уже попалась!
Я всем тебя, что есть на свете, прокляну,
И припущу к тебе во аде сатану,
Чтоб он тебя в клочки, ебену мать, разъеб,
И после мокрым бы ударил хуем в лоб, или в висок,
Чтоб из пизды твоей посыпался песок!
Я сам тут взял не целку попадью:
Однако же ее ладью я сам же прохватил,
И хуй в нее влупил,
И собственную плешь заколотил.
Так стало, то не грех, что поп уеб,
И на пизде расчистил мех.
Когда попы ебут, не грех в пизду кладут,
Не беззаконием на секель дуют,-
Поповичев они в пизду мудами суют.
А ты духовный чин пиздою не почтила,
И с светскими свою пизду проколупила!
Так будь же ты проклята, сатана!
При сих словах, подьяческа жена немного наклонилась,
Как будто жопою сесть на хуй норовилась.
Оскалила пизду и подняла подол,
Священник задрожал, колико был ни зол.
Пизда в смирении две губы ужимала
И секелем попа на милость привлекала.
И словом, так умильно тут мигала,
Что постная в попе тут кровь тотчас же заиграла
И хую голову яряся подымала.
Вострепетала плешь, хуй рясу прочь отклячил,
Поднявши лысой лоб, вскочил в восторге поп,
И в грешницу сию он хуй до муд впендрячил!
Поп рвался и потел,
Не только хуй один, муде он вбить хотел!
Однако же пизда еще узка,
А от муд мошна не кругла, не плоска.
Не влезли яйцы, хоть сколько не толкались,
А действующие,-оба запыхались,
И непосредственно ебясь, они мешались.
Попова сила пала,
И не поправилась, другая подъебала.
Оставил поп пизду, и хуй в ножны вложил,
Оборотяся к ней, смиренно говорил:
Кто в свете не таков?
Прощаю, разрешаю, от всех тебя грехов..." Тут надо отдать должное господину мэру, который был большой знаток Баркова,-знал все его произведения наизусть. Это было и не удивительно, так как редкий вечер Лев Борисович проводил дома, не прочитав хотя-бы одного стиха этого великого Русского поэта. Еще в молодости, будучи комсоргом, тогда еще молодой Лева отнял сборник стихов И.С. Баркова,-"Девичья игрушка"-у одного подопечного комсомольца. Лева не мог понять, что этот комсомолец с таким упоением, и взахлеб читает, вместо того, что-бы на семинаре конспектировать работы мирового вождя пролетариата,-В.И. Ленина. Секретарь райкома, за рвение и усердие, отметил тогда еще молодого комсомольца Льва тем, что поставил его комсоргом, и поручил вести семинары: то-есть попросту задиктовывать работы Ленина, с тем, что-бы остальные комсомольцы их конспектировали. Сам же Лева никаких конспектов, естественно, не вел, предпочитая пользоваться чужими. Так вот, увидев, что тот комсомолец что-то читает, Лева подошел тихонько сзади, и отобрал у него книгу, при этом укорив его в несознательности, и пообещав вынести это дело на комсомольское собрание. Однако, прочитав отрывок из первого стиха, он понял, что это именно та книга, которую он, комсомолец Лев, так давно хотел прочесть, и искал. Поэтому на перерыве, Лева подозвал нерадивого комсомольца к себе, и стал пугать его комсомольским собранием, и исключением из комсомола, с соответствующими последствиями, так как тот, мол, предпочел срамные стихи буржуазного поэта великому вождю. Так, запугав его, он намекнул, что может и промолчать, если тот согласится компенсировать его молчание пятьюдесятью советскими рублями. Бедный комсомолец был рад такому исходу дела, и с радостью принес своему комсоргу обещанные деньги. О возврате же книги речь вообще не шла. Вот так вот этот сборник и стал собственностью Льва Борисовича. Он очень любил его, перечитывал постоянно, и знал весь сборник наизусть. Все остроты, шутки, и крылатые фразы мэра, имели своим основанием именно стихи Ивана Семеновича. Надо сказать, что рассказывал эти стихи он мастерски: меняя диапазон голоса, подчеркивая и дополняя фразы мимикой лица и движениями всех частей тела,-Лев Борисович переносил слушателей в то время, и в ту обстановку, о которой повествовалось в том, или ином стихе. В это время он был великим артистом, и о его исполнении Баркова ходили легенды. Редкое застолье у начальства, или у друзей мэра обходилось без того, что-бы тот не прочитал что-либо из "Девичьей игрушки." Слушатели ржали до хрипоты, до икотки! Вот почему господин мэр был таким желанным гостем на всех торжествах и сабантуях. Чувствовалось, что Барков был его составной частью, или лучше сказать душой мэра, да и сам мэр был как-бы Барков. Вот так и в тот памятный для батюшки Виктора вечер: мэр то важно выпячивал вперед живот, очевидно изображая попа; то поднимал полы пиджака и приседал, видимо подражая жене поддьячего; то совершал характерные и до боли всем знакомые движения тазом; то просто жестикулировал руками, и важно говорил, изображая автора. Слушая и созерцая этого великого артиста, своего господа-бога Льва Борисовича, и сам батюшка Виктор стал сперва хихикать, а потом просто заржал, сотрясаясь от смеха всем своим тучным телом. Причем радость его была настолько велика, что о. Виктор даже пару раз умудрился пернуть, хотя сам этому значения не предал: батюшка просто был уверен, что этот конфуз будет поглощен его заливистым громким смехом. И надо сказать, что его расчет оказался верным: мэр действительно ничего ему не сказал; а раз не сказал, то очевидно и не услышал. Не то не миновать бы нашему праведному страдальцу великих неприятностей и скорбей. -Вот видишь,-продолжал мэр,-поэт тут ясно говорит: "Так стало, то не грех, что поп уеб, и на пизде расчистил мех. Когда попы ебут, не грех в пизду кладут. Не беззаконием на секель дуют,-поповичев они в пизду мудами суют. А ты духовный чин пиздою не почтила, и с светскими свою пизду проколупила..." Видишь, он ей ставит в вину не то, что ей сломали целку, а тот факт, что она дала это сделать не духовному лицу, а светскому, мирскому,-именно в этом-то и состоял ее грех. А вот если-бы ее трахал духовный, то и греха никакого бы не было! Вот так вот, Витяй. А ты мне все о каком-то грехе твердишь! Так вот и в нашем случае: никакого греха ты тут не совершишь, а наоборот, человеку поможешь сохранить семью, да и сам еще бабло за это получишь. А может быть даже еще и то случиться, что она родит мальчика, и этот мальчик впоследствии станет попом, как и ты. И тогда помимо удовольствия и бабла у тебя будет еще и продолжатель твоего дела; ведь кто знает, захочет ли твой сын в будущем пойти по твоим стопам, или изберет себе какой-нибудь иной вид деятельности? Тогда вот то, что ты сейчас по своему скудоумию называешь грехом прелюбодеяния, превратиться для тебя в великую радость: будет у тебя в роду священник,-продолжатель твоего дела. И это не важно, что он будет носить другую фамилию, или может даже и знать тебя не будет,-все равно, это будет твоя плоть и кровь. Достаточно будет и того, что знать это будешь ты, и его мамаша; даже может и так сложиться, что этот батюшка спустя годы, когда ты уже и служить то не сможешь, будет тебя досматривать,-заботиться о тебе: даст тебе то, чего и родные-то дети дать тебе не смогут, или может быть не захотят. Вот так вот, батя, а ты мне все о каких-то грехах тут мозги компосируешь. -Но ведь господь мой,-возразил батюшка мэру,-поэт Барков вовсе не является церковным авторитетом; он не причислен к лику святых, и более того, до сегодняшнего дня я о нем вообще ничего не слышал. Честно сказать, если бы эти стихи принадлежали какому-нибудь святому, то я бы ни в чем не сомневался, а так,...я даже и не знаю что сказать,...я конечно согласен ради человеколюбия и помощи ближнему пойти на этот шаг, но все равно, меня в этом деле что-то смущает. Вот если бы вы могли привести в пример какого-нибудь святого отца, тогда бы я... -Послушай,-перебил его мэр,-а ты вообще-то знаешь, кто такой был Иван Семенович Барков, а? -Нет, мой господь, я вам уже говорил, что не слышал о таком ничего до сегодняшнего дня. -Не слышал говоришь? Все понятно! Это еще раз, Витяй, подчеркивает твою тупость, бездарность, безмозглость, и безкультурность. Про таких как ты говорится так: от сапы, да в попы! Ну, раз ты не слышал, то тогда послушай; я, как твой господь, немного тебя сейчас просвещу. Так вот: Иван Семенович Барков жил в XVIII-ом веке, был дворянский сын, русский поэт и переводчик. Он закончил духовную семинарию, а затем работал при Российской академии наук сперва наборщиком, а потом переписчиком и переводчиком. Он переводил преимущественно античных авторов; перевел на русский язык сатиры Горация и басни Федора. Написал он также и "Житие князя Антиоха Дмитриевича Кантемира," как приложение к изданию его "Сатир". Владел Иван Семенович свободным, гладким и легким стихом, не уступая в этом отношении даже лучшим поэтам современникам: Ломоносову и Сумарокову. Однако громкую славу он приобрел своими непечатными произведениями. Эти стихотворения расходились по всей Матушке России в списках около двух столетий, и слава их была очень велика. Даже сам Пушкин, впоследствии, замечал, что Барков первый из русских поэтов отбросил архаический стиль и стал писать живым народным языком. Литераторы брезгливо обходят этот вид литературы, а ведь он заслуживает огромного внимания, как весьма влиятельный, ибо уж очень большим распространением он пользуется. Вот так вот, Витяй, грех не знать такого поэта! А еще и в семинарии учился! Видишь, он жил в то время, когда никто верующих не трогал, и церквей никто не рушил, и писал о том, как было принято в то время и в том обществе поступать. Ведь то, о чем он писал в своих стихах, было тогда нормой, и никто это ни за какой грех не считал. Вот тебе, Витяй, и задачка: в то время, когда Россия была под властью царя, когда было полно церквей и процветало благочестие в народе, трахнуть чужую жену для попа было не грех; а сейчас, после десятилетий безбожия, когда почти все церкви были закрыты, да и просто покрестить то ребенка боялись, не говоря уже о каком-то народном благочестии, то же самое стало смертным грехом. Где же тут логика, объясни мне? Батюшка молчал. Наконец он собрался, и сказал: "Вообще-то так в Евангелии написано, да и в других книгах тоже. Церковные же правила предписывают вообще за такой грех, если его совершил священник, сана лишать." -Евангелие,...церковные правила,...-задумчиво произнес мэр,-все это сейчас давным-давно неактуально. Я, Витяй, лично знаю отцов в нашей епархии, да и за пределами ее тоже, которые живут с другими женщинами: естественно не бросая своих семей, хотя, впрочем, некоторые из них их уже побросали. А некоторые из этих попов даже пользуются услугами проституток. И что, ты думаешь что они считают это грехом? Ни в коем случае! Живут себе, причем припеваючи, и радуются жизни,...и никакой черт их не берет. Написано, Витяй, всегда одно, а жизнь нам диктует совсем другое. Так было и в компартии. Ты что думаешь, то, что было прописано в уставе коммуниста, кто-нибудь выполнял? Ничего подобного! Согласны с этим были все, конечно же внешне согласны, но никто из нас по этим правилам не жил. А иначе и жить то было-бы совсем скучно, и неинтересно; и в компартию тогда не было бы никакого смысла вступать. Вот так вот и у вас, Витяй: бумага то она все стерпит; любую галиматью можно написать; а жизнь есть жизнь,-там все по-другому. Ведь тебя же никто не заставляет семью бросать; ну а бабу трахнуть, причем чужую жену,-это дело святое для любого мужика. Причем все будет сделано так, что об этом никто и ничего не узнает. -А Алина,-спросил батюшка,-она то знает. Вдруг еще кому нибудь проболтается? -Аленька не скажет никому. Она надежная в этом плане; я ее давно проверил, причем в разных ситуациях. Да, она может пошалить и приколоться, но разболтать то, что тут происходит,-никогда! Тут я за нее ручаюсь. Так что не бзди, батя, все будет чики-пики. Ну так что, уговорил я тебя, или нет? Достаточно ли для тебя моих доводов? -Хорошо, я согласен. Если моему господу это нужно, то я готов пойти на подобные жертвы. Только бы вы меня, мой господин, не обманули, и дали бы обещанное. -А что,-мэр повысил голос,-я тебя разве когда-нибудь кидал? По-моему ты получил все, что я тебе обещал, и что тебе причиталось. Хотя, впрочем, еще не все. Я с тобой еще не рассчитался за спиритический сеанс, и видимо поэтому у тебя, мой раб, и возникли кое-какие сомнения в отношении моей честности и порядочности. Тогда сейчас, Витяй, мы перейдем к самой благой части нашей сегодняшней встречи. Но ты сам знаешь правила: все блага от меня, своего господа-бога, ты принимаешь как пес, стоя на четырех костях, и гавкая. Поэтому давай, становись на четыре кости, и,...голос, голос! С этими словами мэр повернулся, и пошел к своему рабочему столу, а батюшка нехотя, но так, что-бы Лев Борисович этого не увидел, стал становиться на карачки. Мэр открыл верхний ящик стола, достал оттуда уже знакомое батюшке, и такое желанное, решение сессии депутатов горсовета, об учреждении ЧП "ХАРОНЪ", с которым ЖЭК-2 заключил договор о захоронении, небольшую пачку стодолларовых купюр, повернулся к стоящему на четвереньках о. Виктору, и сказал: "У нас с тобой, Витяй, был разговор о том, что ты за спиритический сеанс получишь штуку баксов, так?" -Да, так, мой господь. -Так вот, что-бы ты впредь не сомневался в истинности моих слов, и больше не имел ко мне недоверия, я эту сумму увеличу до полутора штук. Что ты на это скажешь? Батюшка Виктор вовсе не ожидал такого расклада: что-бы скупой мэр, у которого почти невозможно было ничего выпросить, вдруг просто так увеличил его мзду в полтора раза? Такого вообще в принципе не могло быть! И тем не менее эти слова прозвучали только что. И причем не от кого-то, а произнес их сам мэр,-господь и хозяин батюшки. Поэтому понятна была и реакция о. Виктора: он просто опешил, тупо молчал, и не знал, что и как ему сказать на это. -Ну что-же ты молчишь, говори что нибудь,-повысив голос сказал Лев Борисович,-озвучь свои чувства и переживания. И тут, вдруг, совершенно неожиданно для себя, батюшка начал лаять. Да, да, уважаемый читатель, именно лаять: гав, гав, у-у-у-у, гав, гав! Причем он при этом еще дергал головой, и всем телом, как это делают собаки. Воистину, если бы кто-нибудь зашел в это время в кабинет мэра, то он бы увидел такую умилительную картину: стоящего на карачках жирного священника в рясе и наперсном кресте, заливающегося собачьим лаем, и господина мэра, держащего в правой руке решение горсовета и полторушку зелени, корчащегося от смеха. Да, уважаемый читатель, я думаю мало кто из вас видел в жизни такую достойную кисти великого художника картину! Честно сказать, я и сам ничего подобного не видел; но те события, которые я тут описываю, действительно имели место, какими бы невероятными они вам не показались. Вы спросите: а откуда я, убогий Силуан, который большую часть своей жизни провел в странствиях, об этом узнал? С удовольствием отвечу вам на это: "Мне об этом рассказывал сам Лев Борисович; то-есть, конечно же не именно Лев Борисович,-это имя я придумал сам,-но мэр одного из провинциальных Российских городков, которых так много на просторах нашей необъятной Родины. Да, уважаемые, как это не покажется вам странным, но вот взял, и рассказал за чашкой чая у себя дома, куда он меня по старой памяти любезно пригласил. Так что то, что я пишу, не плод моего больного воображения, а реальные события, которые происходили, да и постоянно происходят в торговой корпорации под названием "Московская Патриархия." Так продолжалось минут пять: батюшка Виктор лаял, а мэр содрогался от смеха. Наконец, Лев Борисович стал затихать, и сказал: "Ну, Витяй, это были твои самые лучшие слова за сегодня! В них ты выразил все,-всю свою сущность, лучше даже сказать,-всю сущность вашего брата-попа, и больше ничего тебе говорить не надо. Не ожидал,... так меня рассмешил, так рассмешил, так настроение поднял! Ну, сегодня ты действительно заслужил! Давай, теперь проси! Ну,... вот так вот,... правильно: становись на задние лапы, открывай рот, и получай законно заслуженную кость." Батюшка поднял согнутые в локтях и кистях руки вверх, стал на колени, приподнялся, и аккуратно губами взял решение и деньги. -Браво!-Лев Борисович захлопал в ладоши и засмеялся. -Ты знаешь что,-продолжил мэр, прохаживаясь по кабинету,-если-бы все это, то что сейчас тут произошло, заснять на камеру, и показать по телевидению, то это была бы самая лучшая антирелигиозная агитация, какую я в своей жизни только встречал. При советской власти, например в те времена, когда я был в компартии, за такую пленку много бы отдали, что-бы ее иметь. Такой человек, который отснял бы этот материал, наверняка еще бы и государственную премию получил. Впрочем, сейчас времена уже не те; но все равно, я думаю что и в нынешнее время этим можно было-бы шокировать многих. Хотя вы, церковники, быстро бы нашли этому оправдание: сказали бы, что это подделка и подлог; что такого никакой батюшка в принципе не может совершить, а все это происки дьявола,-нападки на церковь,-а церковь, мол, чиста и безгрешна. Так ведь, Витяй? Ведь именно на него вы любите все сваливать,...а еще и на Бога. Мол, Господь попустил, а дьявол попутал, так ведь? Батюшка молчал. Ему сейчас было явно не до ответов: о. Виктор сосредоточенно, трясущимися от волнения руками, прятал в портфельчик решение горсовета и деньги. -Ты что, язык что-ли проглотил?-мэр повысил голос. -Простите, мой господь,-ответил батюшка, застегивая портфельчик,-тут я с вами не совсем согласен. Над всеми нами есть Бог, и вы это прекрасно знаете, и согласны с этим. Но Он действует не на прямую, а через людей. Вот, в данном случае, орудием своего промысла Он избрал вас, и назначил вас господом-богом для меня. Такое бывает; даже в Библии про это пишется: например, когда Моисей выводил евреев из Египта, и нужно было об этом договориться с фараоном, то-есть, доказать ему, что именно Господь требует отпустить евреев из Египта, а не сам Моисей от себя, то Бог сказал ему так: "Смотри, Я поставил тебя Богом фараону, а Аарон, брат твой, будет твоим пророком: ты будешь говорить Аарону все, что Я повелю тебе, а Аарон, брат твой, будет говорить фараону." То-есть, фараон должен был слушать Моисея, как Господа Бога своего, а Аарона,-как Его пророка. Вот так и в нашем случае: я оказываю вам почитание, как Богу, именно потому, что Он назначил вас господом-богом для меня. И это вытекает из тех промыслительных действий Бога по отношению ко мне, которые мне пришлось пережить в своей жизни. Так что обвинять меня в безбожии глупо и невежественно! Это могут делать только недалекие люди; а церковь на таких никакого внимания не обращает: ихнего мнения не слушает, и более того, накладывает на них церковные прещения,-например, отлучает на какое-то время от причастия. А о том, что властям нужно повиноваться, тоже в Священном Писании написано; например, апостол Павел говорит: "Каждый из вас должен быть послушен руководящим властям, поскольку нет власти, которая не была бы от Бога, а существующие власти были установлены Богом. Потому, всякий, кто противится властям, противится тому, что установил Бог; а противящиеся навлекут на себя осуждение. Ведь правители страшны не для тех, кто поступает правильно, но для тех, кто поступает дурно. Ты хотел бы не бояться человека, облеченного властью? Тогда просто делай добро, и ты завоюешь его одобрение, так как он Божий слуга, ради твоего блага. Но если делаешь зло, бойся! Потому что не напрасно в его руках власть меча; так как он Божий слуга, чтобы наказывать делающих зло. Повиноваться же следует не только из страха наказания, но и ради собственной совести." Вот почему, мой господь, поклоняясь вам, я никакого греха не совершаю, а лишь исполняю Божию заповедь: вас я почитаю как бога, поставленного надо мной Богом, а Его я тоже не забываю,-в церкви ему молюсь и служу. -Да-а-а-а,-протянул мэр,-слушая тебя, получается, что исходя из Библии можно оправдать все: любой поступок, или проступок человека. Правильно нам говорил один лектор, когда я учился в высшей партийной школе, что Ленин совершил большую ошибку, когда начал церковь гнобить, а попов истреблять. -Надо было ему,-говорил он,-приспособить ее для службы нам; и тогда, в скором времени, люди стали бы почитать за богов нас, служить, и поклоняться нам. А церковь бы постоянно промывала им мозги, и говорила, что наша власть от Бога, и так должно быть. -А неужели это было-бы возможно?-спрашивали мы у него. -Еще и как возможно,-отвечал нам лектор,-ведь для попов один бог,-деньги, и материальные блага, которые опять таки приобретаются за деньги. Поэтому они за них сделают все: и мать родную продадут, и Господа-Бога своего. Как вы думаете, кто Христа распял? Богатые попы, вот кто!!! Именно они народ научили. Видишь, Витяй, он все правильно говорил,-как в воду смотрел. Впрочем, а сколько сейчас время? -Уже пятнадцать минут шестого,-ответил батюшка. -О-о-о-о, Витяй, засиделись мы с тобой тут, пора и по домам расходиться. А то на эти темы можно до самого утра философствовать. Впрочем, ясно тут одно: за бабки твоя церковь может любой грех оправдать, так-то! Ты все, что я тебе отдал, взял? -Да, все. -Ну хорошо. Завтра давай, с утра вперед по инстанциям,-открывай свой "ХАРОНЪ", а послезавтра готовься к выезду: поедешь с тем, о чем мы тут говорили, в монастырь,-к своему другу Хандры-Мандры. Он, как я тебе уже и говорил, обо всем в курсе. А за вашего архиерея не безпокойся,-я ему позвоню и все улажу. Молодец, что вспомнил про него: он обязательно должен об этом знать и дать свое добро. Нехорошо через его голову прыгать, да и для людей это будет гораздо весомее: как-никак, а все-таки авторитет владыки. Пенделя я тебе сегодня давать не буду: во-первых, Аленька над тобой неплохо поработала, а во-вторых,-ты сегодня меня так рассмешил, как никогда! Поэтому живи спокойно, товарищ сарацин,-при этих словах мэр засмеялся,-ну все, давай, адью. Когда приедешь из монастыря мне позвонишь, понял? -Да, понял мой господь. -Ну и ладненько; давай, чухай, и попадье своей привет передавай! Скажи ей что ты особенный,-не такой как все,-пусть она бережет твой талант и лелеет; он еще нам очень пригодится! Батюшка поклонился в ноги мэру, взял свой портфельчик, в котором лежала великая святыня, и вышел в приемную. Секретарши к великой радости о. Виктора уже не было: очевидно она давным-давно уже ушла домой. Поэтому никто не мешал батюшке безпрепятственно выйти из мэрии и как на крыльях направиться прямиком к дому. глава_6 Придя домой, батюшка первым делом достал из портфельчика решение горсовета, деньги, и показал матушке. Стоит ли говорить о той радости, о том искреннем восторге, который испытала и пережила наша благочестивая священническая семья. Батюшка с матушкой обнимались, целовали друг-друга, смеялись как дети, подбрасывали вверх решение и долларовые купюры, легонько толкали друг-друга; в общем, этот вечер для них был как-бы почти Пасхой Господней! Когда первые эмоции немного улеглись, наше семейство сытно отобедало, в процессе неоднократно поднимая бокалы с вином, и провозглашая тосты. Пили в основном за то, что-бы в доме никогда не иссякало бабло, что-бы не было никаких скорбей и лишений, что-бы дети росли крепкими и здоровыми, и что-бы и у самих было здоровье. В общем за все то, за что обычно мы с вами и сами так часто поднимаем бокалы. После обеда, немного отдохнув, батюшка Виктор начал обстоятельно, со всеми подробностями, рассказывать матушке о том, что происходило у мэра. Умолчал он, естественно, только о эпизоде с секретаршей, и о том, что дал согласие трахнуть некую мадам. Зато подробно рассказал ей о том, как пришлось ему пострадать, и быть униженным, изображая пса, и о своей находчивости в оправдании своего поступка: что, мол, такое его поведение вовсе не является предательством Бога, а наоборот,-говорит о мудрости и гибкости его ума. -Да, Витя, ты действительно поступил очень мудро,-с серьезным лицом сказала матушка Ольга,-ведь действительно так. Лева поставлен Богом, как власть имущий, и именно он решает, какие блага, и сколько кому давать. За это он и должен быть почитаем, как орудие промысла Божия. Так и в Писании сказано, и, наверное, у святых отцов. Будешь в монастыре, обязательно поговори на эту тему с Хандры-Мандры. Я думаю, он тебе более подробно все расскажет. Беседа наших супругов текла не спеша, и затянулась до половины ночи. Переварив, наконец, все, и детально обсудив происшедшее, матушка Ольга сказала: "А ты знаешь, Витюша, ведь в том, что Лева придумал с иконой, есть несомненный промысел Божий! Представь себе,-у нас с тобой в храме будет чудотворная икона!!! А это значит что? А то, что будет постоянный приток людей к нам в храм, и, естественно, постоянный приток бабла. Ну и хрен с ним, что она на самом деле не будет чудотворной; тебя это не должно смущать; ведь молиться то будут все равно Пресвятой Богородице, а разве это грех? Причем, думая что икона чудотворная, и молиться то будут гораздо усерднее. Таким образом, тут получается троякая польза: во-первых, угодим властям, и будет у нас с тобой, Витя, еще и свечной цех,-свой, собственный; во-вторых, люди будут учиться благоговейной молитве; ну а в третьих,-самое главное,-все будут знать, что только у нас в хаме есть чудотворная икона, и, естественно, потянутся сюда. А это, Витя, деньги, деньги, и еще раз деньги. Где тогда будет тот Николай? В большой и глубокой заднице, вот где! Все будут говорить, что истинный священник в Глухове только один,-это о. Виктор. И доказательства тому самые яркие,-чудотворная икона Матери Божьей,-Сама Царица Небесная батюшку отметила! Так что мы с тобой, Витя, тут не прошибли: правильно поступили, на верную лошадку поставили. Видишь как: там где сила, там и Бог! А сила где? Там, где власть и деньги!" -Я с тобой, Оля, полностью согласен,-задумчиво сказал батюшка,-только вот изображать пса мне как-то вовсе не хочется; по-человечески то это противно, а тем более в моем положении: ведь я все-таки священник, а священника должны уважать, и почитать. Помнишь как у нас, на Западной Украине, к священнику относятся? -Конечно, Витя, помню. -Помнишь о. Василия, благочинного? Помнишь, когда он приезжал на машине на службу, и выходил из нее, так бабы вставали на колени, и целовали подол его рясы. И это у них считалось за Божью милость,-поцеловать его подол! Считалось, что они целуют как-бы ризу самого Христа. И председатель сельской рады слушал его во всем, и покорялся,...а о подобном отношении, как ко мне, я думаю, у него не возникало даже и мыслей. Вот это я понимаю... -Ну, во-первых тут не Западная, а долбанная кацапия,-криво усмехнувшись возразила ему матушка,-народ тут у них темный, невежественный, и к священнику вовсе не так относятся, как у нас; а во-вторых, ты сам ему повод дал: не попадись ты тогда, с теми пожертвованиями на роспись храма, то никто бы к тебе так не относился,-повода бы не было. А так придется тебе терпеть,...терпеть во имя блага семьи, и своего. Поэтому, Витя, набирайся терпения и смиряйся. Я думаю, что Лева тоже не такой уж козырный, как он себя представляет, над ним тоже начальство имеется; и не исключено, что он тоже в определенно время, и в определенном месте выступает в роли шута. -Вот уж хотелось бы посмотреть,-вставил батюшка. -Я думаю, Вить, мы с тобой это еще увидим. А потом, ты читал, что об этом Святое Письмо говорит? -А что оно говорит, скажи? Ведь там много всего написано. -Подожди, я сейчас сбегаю наверх, и принесу Библию. Я ее как-то на досуге просматривала, и нашла интересные места, которые, Витя, не только оправдывают твое поведение, но и делают его подвигом во имя Христа. Матушка поднялась из-за стола и направилась по лестнице на второй этаж за Библией. Долго ждать себя она не заставила, и вскорости спустилась с лестницы держа в руках уже знакомую нам подарочную Библию, со множеством бумажных закладок, которые свидетельствовали о том, что в последнее время она стала чаще обращаться к этой книге. -Вот, Вить смотри,...вот тут,...вот: "...Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу. Не с видимою только услужливостью, как человекоугодники, но как рабы Христовы, исполняя волю Божию от души, служа с усердием, как Господу, а не как человекам, зная, что каждый получит от Господа по мере добра, которое он сделал, раб ли, или свободный..." И еще вот тут: "Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым. Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно Богу. Ибо вы к тому призваны, потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его. Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его. Будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал, но предавал то Судии Праведному..." Вот видишь, тут сказано, что Богу угодно если кто переносит скорби несправедливо, то-есть, как ты. Получается, что Он, видя твою добродетели, посылает тебе несправедливые скорби, что-бы ты их терпел, и через это приобретал святость. Значит мы с тобой, Витя, на правильном пути, с нами Бог, и нам нечего бояться. Не спроста ведь так получилось, что Лева тебя вызвал, и сам предложил провернуть это дело с иконой. Ну и что, что в этом он преследует свои шкурные интересы. Так в жизни ведь часто бывает: замышляется зло, а Господь Бог его претворяет в добро. Смотри, в древности римские императоры-язычники мучили и убивали христиан. Казалось бы, что совершалось очевидное зло,-смерть ни в чем не повинных людей. Но Господь это зло превратил в очевидное добро: благодаря этому мы имеем великое множество святых мучеников и исповедников. А не будь этого, то-есть таких императоров, то не было бы и святых. -Тогда, Оля, исходя из твоих слов, получается что и императоры тут не причем: нет на них никакой вины, так как они творили волю Божию. А воля Его заключалась в том, что-бы было побольше святых мучеников: то-есть, соответственно, что-бы побольше христиан мучили, и убивали. Получается, что не будь императоров-убийц, то не было бы и святых; то-есть эти язычники волю Божию творили,-были орудием Его промысла. Я правильно тебя понял, так ведь? -Да, Витя, именно это я и хотела сказать. -Тогда получается, что и Иуда, который Христа предал, тоже не причем? Не будь ведь его, то и Христос бы не пострадал,-не совершил бы дела искупления нас от греха, проклятия и смерти. Но ведь в Евангелии ясно написано, что такому человеку лучше было-бы не рождаться. Как же это все понимать? Ну-ка растолкуй мне! -А так, Витя, и понимать, что в этом мире мы все как винтики, в одном огромном механизме. И каждый винтик имеет свое назначение и место. Вот часы, например: Выкрути оттуда одно колесико, и поставь на его место колесика из других часов, я имею в виду из часов другой марки. Ведь оно не подойдет, так? -Ну да, не подойдет. -Так вот и тут: одного человека другим не заменишь,...конечно, заменить-то можно, но это будет уже не то пальто. Вот и получается, что каждый из нас рождается для того, что-бы исполнить план Божий: отработал свое, и смысла в твоем существовании уже никакого нет. Так и с Иудой получилось: он родился в мир именно для того, что-бы в свое время Христа предать. И Христос об этом знал: именно для этого Он и избрал Иуду в число своих учеников,...именно для этого. -Подожди, подожди, что-то я тебя не пойму: тогда получается, что Иуда вовсе не виноват? Получается, что в ответе за все Один лишь Бог? Так? -Конечно же!-воскликнула матушка,-об этом даже кто-то из святых отцов писал, я сама в интернете читала. А проклят был Иуда за то, что повесился, то-есть совершил грех самоубийства. Если бы он этого не сделал, то Христос бы его простил, и он был-бы тоже апостолом, как и другие. Я думаю, что вообще с Иудой поступили не по-человечески: видимо, когда писали Евангелие, то его просто обгадили. Знаешь, как это у нас принято: если ты что-то не понял, если это явление выступает за рамки общепринятого, и не вписывается в нормы общества, то это обязательно надо осудить и обгадить. Видимо, евангелисты такое отношение к нему сами от себя в Евангелии и выразили. А может быть кто-то другой, уже после них дописал. Раньше ведь печатных станков не было, все от руки писалось. Но я верю, что не за горами то время, когда наши богословы отношение к Иуде пересмотрят, и восторжествует истина. Во всяком случае сейчас многие об этом говорят. -Да-а-а-а,-протянул батюшка,-в твоих словах есть доля правды. Я и сам много над всем этим размышлял: не будь Иуды, не было-бы и нашего спасения. Да, он сделал самую грязную работу в этом спектакле,...вряд-ли бы кто другой на это согласился. Так за что же его наказывать, и так ненавидеть? Лично я, например, к нему никакой ненависти не испытываю. Скорей бы наши богословы его уже, как это говориться, реабилитировали. Только ты, Оль, об этих своих мыслях никому, и ни гу-гу! А то ведь поймут неправильно, да еще и в безбожники запишут. Знаешь, как это у нас обычно делается? -Конечно же знаю! Я что, по-твоему, дура набитая, что-бы об этом кому-то вещать? Впрочем, давай с тобой не будем лезть в такие высокие материи: есть богословы,-они люди умные, пусть себе в этих вопросах и разбираются, им за это и деньги платят; а нам с тобой нужно решать дела поважнее,-свою жизнь устраивать,...так что ну его все в баню. -Тогда давай, Оля, отдыхать; а то я сегодня устал, как собака: день выдался очень напряженным... -Как барбос,-поправила его матушка,-гав-гав! Наши супруги при этих словах оба заржали, встали из-за стола, и отправились спать. Как и обещал батюшке Лев Борисович, последующие за их вчерашней встречей события не заставили себя долго ждать: видимо мэр действительно спешил. На следующий день, во второй его половине, о. Виктору позвонили из епархии, и сказали, что-бы он далеко не отходил от телефона, так-как с ним будет говорить сам архиерей. Батюшка был как на иголках; но вот раздался звонок, и в трубке прозвучал знакомый, властный голос владыки Онуфрия: "Отец Виктор?" -Да, владыка, это я. Благословите. -Бог благословит. Я, отец, звоню вам по такому вопросу: сегодня утром мне звонил ваш мэр,-Лев Борисович Вайсман. Он мне все рассказал про вашу вчерашнюю встречу, и попросил моего благословения на написание иконы Божией Матери,-"Властей и града Глухова покровительница." Это благословение он от меня получил, так что вы, батюшка, можете ничтоже сумняся приступать к написанию иконы. Эта работа будет поставлена мною на контроль, и вы, отец, по ходу дела, будете мне докладывать о состоянии выполнения этого заказа. После того, как икона будет написана, вы должны будете пригласить меня к себе в Глухов, где за Богослужением икона будет торжественно освящена. Вам так-же благословляется написать акафист этой иконе с рефреном: "Радуйся Благодатная Богородице Дево, властей и града Глухова покровительница," и начать сбор средств для осуществления этого богоугодного дела. Так-же я благословляю вас подключить сюда отца Николая, вашего соседа,...впрочем, мое распоряжение будет передано ему через отца благочинного. Вы все поняли, о. Виктор? -Да, владыка, я все понял, и с завтрашнего дня приступаю к работе. -Вот и хорошо. Вообще, о. Виктор, я должен вам сказать, что у вас очень хороший градоначальник (то-есть мэр). Мы беседовали с ним довольно долго, и по многим вопросам пришли к полному взаимопониманию. Вы совершенно правильно делаете, что сотрудничаете с ним; ваша позиция, и ваше отношение к властям конструктивны и оправданы. Поступайте так-же и дальше, и вообще, держитесь поближе к вашему мэру, он очень хороший человек! Вы все поняли? -Да, владыка, мне все ясно. Благословите. -Бог благословит, всего вам доброго. Во время этого разговора матушка Ольга не отходила от телефона, и прижавшись ухом к тыльной стороне трубки слушала. -Ну вот, Витюша, все чудненько и уладилось; а ты так боялся! Я же говорила тебе, что на все это есть воля Божия, правильно? -Да, мать, ты была права: действительно есть! Я, честно говоря, сомневался, что владыка даст согласие на эту аферу, а получилось вон как...Видимо Лева сумел его убедить в правильности такого решения. -Я думаю, что не только убедить, но и кое-что еще пообещать,-засмеялась матушка, потерев при этом большим и указательным пальцем правой руки друг о друга,-пообещать хорошего бабла! Это для нашего владыки самый весомый аргумент! Как что не волнуйся, мой благоверный, мы с тобой на правильном пути. Не плохо бы еще нам с тобой подумать, как на этом деле можно наварить; ты, надеюсь, не против? -Конечно же нет! Там, где дело касается бабла, я всегда "за",-засмеялся батюшка. глава_7 На следующий день, утром, к дому о. Виктора подкатила машина: за рулем сидел личный водитель мэра,-Михаил Степанович. Батюшка Виктор был уже готов к поездке, и стоял около ворот в теплой рясе и зимней скуфье. -Здорова, батяня,-поприветствовал его Михаил Степанович,-что, поди я отвлек тебя от одного важного дела? Небось в теплой постельке с попадьей тешился? От этих слов водителя батюшке стало как-то не по себе, и он затушевался. -Ну, брат, это дело такое, никуда от тебя не денется! Приедем, наверстаешь. А сейчас давай, прыгай в тачку; поедем важное дело делать. Батюшка открыл переднюю дверку и сел. Впрочем, вскорости он пожалел, что сел рядом с водителем, так как тот всю дорогу до Княженска отпускал сальные шутки по поводу духовенства, и этим ввел батюшку в такое смущение, что он уже не чаял, когда-же, наконец, они приедут в монастырь. Но вот, наконец, машина остановилась у ворот монастыря; и батюшка с водителем выйдя из машины вошли во двор. Водитель войдя в монастырь еще более развеселился, и запел песенку: Раз пошел я помолиться в Божий монастырь, помолился, очутился средь святых могил. Что я видел, не увижу больше никогда, поп монашку через ляжку, траля-ля-ля-ля... -Перестаньте, Михаил Степанович, здесь все-таки святое место, а вы богохульствуете! Вы не боитесь, что вас Бог накажет!? -Нет, не боюсь! Вашего этого, как его там,-Хандры-Мандры,-ведь не наказывает, а почему же меня должен наказать? -А за что же его наказывать,-возмутился батюшка,-ведь он настоятель монастыря, да еще и епархиальный духовник! Очень хороший священник, настоящий монах, и вообще,-прекрасный человек! -Монах говоришь? Ха-ха-ха! Знаю я этого монаха! Мой коряш, таксист, недавно мне рассказывал, как он этого монаха по блядям в местный бордель возил! А ты говоришь монах! Ебарь он отменный, а ты говоришь монах! Ха-ха-ха! -Михаил Степанович, тише, прошу вас! Вон, на встречу нам сам о. Афанасий идет! Действительно, на крыльце монашеского корпуса показалась фигура о. Афанасия; он заметил о. Виктора с водителем, и направился к ним на встречу. -Ладно, батяня,-прекращая смех сказал водитель,-об этом мы на обратном пути поговорим; я тебе кое-что расскажу о вашем духовнике. А сейчас примем серьезные лица, и займемся делом, ради которого мы сюда приехали. -Ну, здравствуйте, гости дорогие!-сказал архимандрит, подходя к батюшке и водителю,-добро пожаловать в нашу обитель. Как доехали? -Вашими молитвами, о. Афанасий,-ответил батюшка,-все в порядке. Благословите нас, грешников. -Бог благословит,-ответил архимандрит, и по-священнически поцеловался с о. Виктором. -Ну а ты что, раб Божий,-обратился он к водителю,-почему благословения не берешь? -Да я уже благословился,-ответил тот,-как только сюда вошел. -Ну раз благословился,-архимандрит с неприязнью посмотрел на водителя,-то пойдемте ко мне. Там все и обговорим. Отец Афанасий направился к монастырской гостинице, а за ним последовали батюшка Виктор и водитель. Зайдя в гостиницу архимандрит сказал, обращаясь к водителю: "Ну, раб Божий, тебе придется подождать нас тут, в приемной, а мы с о. Виктором поднимемся наверх, и там обо всем потолкуем." -Чего это, с какой еще стати,-возмутился Михаил Степанович,-что, с понтом разговор какой секретный? -Секретный, или нет,-властно сказал архимандрит,-а негоже будет мирянину слушать поповские разговоры: каждый должен свое место знать. Небось, когда с начальником на приемы ездишь, так его на улице, в машине ждешь? А тут для тебя специально условия подготовили,...смотри, и телевизор поставили, да еще и потрапезничать сейчас принесут. Чего же тебе еще надо? Чего не хватает? Так что, мил человек, посиди тут, и подожди нас, когда мы освободимся. А если ты вдруг нам понадобишься, так тебя позовут. С этими словами о. Афанасий направился к лестнице, и стал подниматься на второй этаж. Батюшка Виктор последовал за ним. Он был очень рад, что ему удалось наконец-то, хоть и на время, избавиться от надоедливого шофера, и теперь можно будет совершенно спокойно, никого не опасаясь, поговорить с духовником, и наконец-то задать так интересующие его вопросы. Зайдя в комнату, о. Афанасий закрыл за собой дверь, уселся в кресло, жестом пригласив батюшку Виктора сделать то же, и сказал: "Ну что, отец, давай рассказывай за чем приехал; я в общем-то в курсах, но теперь хочу слышать именно от тебя подробности." Тут наш батюшка рассказал духовнику все, во всех подробностях, не умолчав и о таких пикантных моментах, как происшествие в приемной мэра с Алиной, просьба-приказ мэра относительно некой мадам, и затею с чудотворной иконой. Отец Афанасий слушал внимательно, поглаживая бороду, частенько в нее усмехаясь. Наконец батюшка выговорился, и замолчал. Молчал и архимандрит, что-то обдумывая; в комнате воцарилась тишина. -Я так и думал,-наконец, нарушив молчание, сказал духовник,-они просто хотят нас, то-есть церковь, использовать для того, что-бы решить свои дела,-бабло заколотить. Ну что-ж, дело это, как говориться, обоюдовыгодное. За такую услугу не грех их по полной и отжать. Я ему назвал цену в две штуки баксов, а теперь будет пять. -Отец Афанасий,-возразил батюшка,-да он хрен раскошелится! Вы не знаете, какой это скупердяй! У него лишнего рубля то не выпросишь, а тут вы увеличиваете сумму в два с половиной раза. Да он всю епархию на ноги поднимет! Еще и до патриархии дело дойдет! -Не волнуйся, о. Александр,-Хандры-Мандры засмеялся,-я еще и не таких, как ваш мэр, ломал. Согласится, еще и как согласится! И владыка ничего не сможет сделать,...я знаю, как поступить,...только ты мне должен будешь кое в чем помочь,...разумеется не безплатно. Заработаешь, брат, на этом деле пол-штуки баксов. Ну что, согласен? -Конечно же согласен, о. Афанасий,-радостно ответил батюшка. -Вот и чудесно,-духовник потер руки и засмеялся,-а сейчас давай займемся эскизом. Хандры-Маандры достал мобильник и позвонил. -Отец Панкратий,-сказал он в трубку,-зайди ка ко мне, дело есть. Я сейчас в гостинице, на втором этаже. Да скажи о. Марку, пусть он трапезу приготовит на двоих,...да-да, конечно-же тот коньяк, который вчера спонсор привез, ну и колбаски там,...в общем, он знает чего. Только пусть не тянет, я жду. Минут через десять пришел монах-иконописец,-о. Панкратий,-и батюшка подробно рассказал, какую икону нужно написать, и что должно на ней быть изображено. -Хорошо,-ответил иконописец,-часа за два, думаю, эскиз будет готов. -Вот и прекрасно,-промолвил на это духовник,-ты давай, иди занимайся, а мы с о. Виктором тут пока о жизни потолкуем; есть чего обсудить, и над чем подумать. Когда закончишь, позвони мне и доложи, а потом поднимайся сюда. Отец Панкратий взял благословение у духовника и вышел из комнаты, о батюшка Виктор и архимандрит раскинулись в креслах и начали разговор. -Понимаете, о. Афанасий,-начал батюшка,-как-то, все-таки тревожно у меня на душе: чувствую я что дело это весьма греховное. Тут можно Самого Бога врагом нажить. -Это ты отец о чем? О иконе, или о той телке, которую дрюкнуть нужно? -Конечно же, в первую очередь о иконе: ведь все это будет враньем чистой воды...никакая, ведь она не чудотворная, а просто прихоть нашего мэра,-вот и все. Получается, что для реализации его планов, ему церковь должна быть как служанка: идти на подлог, обман, различные аферы,...а в лице церкви это должен делать Сам Бог,...так что-ли? -Да, брат, когда дело касается власти и бабла, то все пути хороши, в том числе и этот,-задумчиво произнес архимандрит,-вот только не такое уж это дело и греховное, как ты думаешь. -Как это? Поясните мне пожалуйста, о. Афанасий. -А вот так. Послушай-ка брат меня, сейчас я тебе все объясню. Во-первых: кто на иконе изображен? -Матерь Божия, естественно. -Правильно. Ей то будут и молиться, а не всяким там мэрам, херам, Фастовским, и прочей шалупони. Они, так сказать, только фон создают. А на этом фоне,-Сама Царица Небесная; Она тут главная, а все остальное,-просто фон. -Вот посмотри сюда,-архимандрит показал рукой на красный угол в комнате, где стояли иконы,-видишь икону святой великомученицы Варвары? -Да, вижу. -А кто это изображен рядом с ней на иконе? -Ее отец,-язычник Диоскор. -Правильно, отец. Так вот, разве его изображение на иконе умаляет ее святость? -Нет. Чествуют то ее, а Диоскор изображен для прояснения ситуации,...даже с мечом изображен: ведь Варвару казнил именно он. -Все правильно, брат, все именно так. Вот видишь, изображение этого язычника, врага Божьего, убийцы собственной дочери, вовсе не оскверняет святости иконы, да и иконостаса в целом, а просто подчеркивает и разъясняет некоторые эпизоды жизни святой великомученицы. Не будь на иконе ее, дело обстояло бы совершенно по-другому: это была бы икона именно язычника Диоскора, и его присутствие осквернило бы весь иконостас, да и что говорить,-весь монастырь в целом: ведь молились бы тогда ему. Так и в твоем случае,...то-же самое: Матерь Божия покрывает Своим Омофором прежде всего церковь Божию, Божье стадо, духовенство, ну и тех, кои сейчас во власти суть. Будут другие, будет и других покрывать. Ей то по большому счету все равно, кого покрывать, ведь вся власть, как ты знаешь, от Бога. Кого Он назначил, того Она и покрывает. Так что, брат, тут все нормально,...не забивай себе голову разной ерундой! -Ну, батюшка Афанасий, хорошо, с этим как-то прояснилось,-с облегчением вздохнул о. Виктор,-а вот как быть со свойством чудотворности? Ведь мне придется на икону капельки масла наносить, всякими благовониями ее натерать, да и что говорить,-придется с авмона сказать о так называемом "дивном видении": что, мол, я видел то-то и то-то. А ведь это самое настоящее лукавство и подлог! И все это я должен буду сделать в храме, посвященном Царице Небесной,...более того,-в святом алтаре! Получается, что там, где должна царствовать святая истина, поселилась самая низкая ложь! Вот как с этим быть? -Да, отец, тут ты по-своему прав,-задумчиво сказал духовник,-но давай немного тут разберемся,-пофилософствуем на эту тему,-...и я обещаю тебе доказать, что и в этой ситуации особого греха нет. -Как это?-спросил батюшка ошалело моргая глазами. -А вот так! Ты мне скажи, например, одну простую вещь: цены у тебя на требы высокие? -Ну, в общем-то да. Во всяком случае люди так говорят. -А чем ты им это объясняешь? -Говорю, что храм нужно содержать, и на это много бабла уходит. -А безплатно требы ты совершаешь? -Что я, придурок что-ли? Ведь если их безплатно совершать, то и ноги с голоду скоро протянешь. Ведь вы, батюшка архимандрит, сами знаете: помимо дома нужно еще и епархию содержать,-налог платить. А не заплатишь, так владыка голову снимет, еще и под запрет можно пойти,...так уже неоднократно было. Налог не привез,-так ты враг епархии! Владыка сперва срок выплаты установит, а потом еще может и счетчик включить. Не заплатишь,-в запрет! А что-бы он потом этот запрет снял, нужно будет все по счетчику оплатить. А иначе будет вечный запрет... -Ну а что, отец, ты все бабло в епархию вывозишь? -Конечно же нет! Большую часть оставляю себе. А на налог мы с прихожанами по Глухову собираем: я объявляю, что на поддержку храма деньги нужны, а я, мол, в епархию все вывез; назначаю людей,-они ходят по домам, и делают сбор. Какую-то часть сбора я отделяю на налог, а остальное беру себе,...а иначе, батюшка, нельзя никак! Народ-то ведь у нас несознательный, сами понимаете. -Правильно ты говоришь, несознательный! Расскажи ты все, как оно на самом деле есть, так хрен бы тебе кто что дал... -Получается, что так. -Так то оно так, но получается, отец, что ты людям врешь, правильно? -Хм,-о. Виктор почесал бороду,-получается, что вру,...ну а иначе как, посоветуйте? -Врешь, сам сознался! Ну, а где же тогда истина? Ведь ты сам ложь к себе туда поселил, а истину изгнал, так ведь, отец!?-Хандры-Мандры перегнулся через стол, и пристально посмотрел в лицо батюшке,-да и разве только в этом ты людей обманываешь? А властей? Ведь ты перед ними стелишься, готов языком говно с их жоп вылизывать! Говоришь им то, чего на самом деле никогда не было, и не будет; всякими, там, орденками, да медальками награждаешь,...это что, разве не ложь? Ложь, причем чистейшей воды!!! А ты все это делаешь, так ведь?! -Но, батюшка архимандрит, ведь так все духовенство поступает! Как же иначе! -А сосед твой, Колька, то-же так поступает, а? -Нет,-батюшка засмеялся,-у него все по-другому,-демократия,-как он это называет,-соборность. Все решается сообща с общиной. Вот только толку от этого никакого: босота-босотой! Уже пятнадцать лет в сане, а ничего еще не нажил. Честно говоря, не знаем, как от него избавиться: всю картину в благочинии портит...владыка, кстати, благословил вместе с ним крестные ходы с иконой совершать,...а я не знаю, как мне ему об этом сказать,...да и стоит ли? Все равно он этого делать не будет,-откажется. -Вот видишь, батя,-духовник ткнул указательным пальцем батюшку в грудь,-ты сам признался, что все-таки без обмана прожить можно, на примере твоего соседа. -Да, получается можно,... но я так прожить бы не смог,-сами понимаете,-семья все-таки. Дети есть хотят, да и учить их надо. -Вот то-то и оно,-духовник опять ткнул батюшку пальцем в грудь,-что без этого, брат, не проживешь! И причем врут все: начиная от патриарха, и кончая обычным сельским попом. Но, как показывает нам жизненный опыт, от этого вреда нам никакого нет,-только одна польза! Люди-то от этого не страдают, правильно? Как молились, себе, так и молятся, а в поповские дела нечего им лезть, от них один только вред! И если будет в церкви демократия, не будет авторитета батюшки, то и церкви не будет: все развалится! Поэтому, брат, приходится соглашаться и с тем, что-бы в храме жила ложь, так как без нее, родимой, никак нам пока не обойтись! И к этой самой лжи ты прибегаешь гораздо чаще, чем к истине,...и самая большая ложь заключается знаешь в чем? -В чем?-спросил батюшка, тупо вращая глазами, и не зная, что на все это отвечать духовнику. -В учении о Царстве Небесном! -Это как-это??? -А вот так! Ты покойников отпеваешь? -Ну, да. -Любых? -Любых. -Даже и тех, кто и лба не знал, как перекрестить? -Да всех, батюшка духовник, мне без разницы кого. Я что, судья им что-ли? Лишь-бы бабло платили. -А в чине отпевания что написано? Например кондак погребального канона: "Со святыми упокой, Христе, души раб твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная." А как можно безбожника, который даже и перекреститься толком не знал как, в Царство Божие, со святыми, а? Это все равно, что тебя, например, взяли за руку, и просто так посадили в Российскую Академию Наук, хотя ты даже никакого образования не имеешь. Скажи мне, смог ли бы ты там работать, а? -Конечно же нет! Ведь для этого надо, как минимум, профессором стать, научные труды иметь, изобретения, там, всякие... -Правильно отец ты сказал: простому человеку там делать нечего; для того, что-бы там работать, нужно науке, как минимум, пол-жизни отдать,-жить этим! Так и тут: помести обычного грешника в Царство Небесное,-поближе к Богу,-так он там не выживет,-просто сгорит! Да и есть ли это Царство на самом деле? Кто его видел? Кто оттуда возвращался? Кто знает, как оно устроено, и каковы там законы жизни? А ведь мы непрестанно про него на проповедях говорим, и убеждаем народ, что оно на самом деле существует, и что там, именно, все так, как в наших книгах написано! Да, мы убеждаем, заставляем людей в это верить!!! А так ли оно на самом деле?-никто этого не знает... -Так ведь в книгах же написано... -В книге, брат, все можно написать,...бумага все стерпит. Но лучше один раз увидеть своими глазами, чем тысячи раз об этом читать с чьих-то слов, или слушать об этом. Свой опыт,-он ни с чем не сравним! Ты то сам видел ли какие-нибудь загробные видения? -Да нет,...перехоронил кучу народа, и хоть бы один из них явился... -Вот и я, брат, тоже самое...впрочем, это фундамент,-основа основ церкви,-не будь этого учения о воскресении мертвых, о Царстве Небесном, не было бы и церкви. А так ты сам знаешь: хочешь заработать миллион,-создай свою веру...сумей убедить людей, что все именно так, как ты говоришь; и деньги потекут к тебе сами, рекой. В это время в дверь постучали, и раздался голос: "Молитвами святых отец наших, Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас." -Аминь,-ответил Хандры-Мандры. Дверь отворилась, и вошел трапезарь,-монах о. Марк с подносом, а следом за ним послушник Валерий, который так-же держал в руках поднос с пищей. -Ну, заходите дорогие отцы,-важно сказал о. Афанасий,-чего это вы так долго? Мы уже вас заждались. Я то ничего, а вот наш гость,-о. Виктор,-прилично проголодался. У батюшки с утра во рту и маковой росинки не было,...нехорошо так заставлять себя ждать. Давайте-ка расставляйте все на стол, и на поклоны: по двадцать поклонов каждый. -Простите о. Афанасий,-ответил о. Марк,-мы особо резину не тянули: только все приготовили, и сразу же сюда. Мы вовсе не хотели вам досадить. А поклоны мы конечно-же положим. Благословите. -Бог благословит. Давайте, выполняйте. о. Марк и послушник Валерий сняли еду с подносов, быстро сервировали стол, а после этого отбили каждый по двадцать поклонов под мерный счет архимандрита. Сделав все это, они забрали пустые подносы и удалились. -Ну, что-ж, отец,-архимандрит широким жестом руки обвел стол,-добро пожаловать на нашу скромную монастырскую трапезу. Скромная монастырская трапеза состояла из двух видов французского коньяка,-Chabasse и Remy Martin, большущей пиалы с черной паюсной икрой, нескольких видов салатов, тушенной телятины с овощами, красной рыбы, свеже-мороженной клубники, нескольких сортов дорогих колбас, и прочих монастырских яств,-которые можно попробовать далеко не в каждом ресторане. Хандры-Мандры наполнил рюмки коньяком, и провозгласил тост: "Ну, будем! За нашу, брат, церковь, которая щедро дает нам от благ земных, и обещает блага небесные!" Архимандрит и батюшка чекнулись и выпили. Минут пятнадцать за столом царило молчание: Хандры-Мандры и о. Виктор сосредоточенно поглощали монастырскую пищу. Особенно старался батюшка: дорожный голод и обилие дорогих яств заставляли его жадно набивать вместительный желудок, который, впрочем, в этом отношении был хорошо тренирован. Хотелось попробовать всего, и побольше. Но вот, наконец, наши преподобные отцы несколько насытились, и телесная пища вновь уступила место пище духовной. -Так вот, брат,-продолжил о. Афанасий,-возвращаясь к нашей с тобой теме,...я имею в виду чудотворные иконы. Вспоминается мне один случай: некто из друзей нашего владыки, тоже архиерей, рассказывал вот что: у них там, в епархии, тоже есть мужской монастырь. И решил наместник этого монастыря заказать на святой горе Афон храмовую икону. Сам понимаешь, дело это далеко не дешевое. Нашелся спонсор, которого убедили, что если он оплатит изготовление и пересылку иконы, то его дела резко пойдут вверх. Короче говоря, заплатил он и за икону, и за поездку на святую гору наместника и еще двух монахов,-ведь сам понимаешь, такое дело по письмам и по телефону не решается,-оплатил пересылку, в общем,-взял на себя все расходы. Привезли эту икону в монастырь, торжественно освятили, ну и поставили для поклонения. Все бы и ничего, да вот только по прошествию некоторого времени спонсор этот обанкротился и обнищал. Разозлился он, брат, не на шутку! Я,-говорит,-столько бабла на монастырь вывалил, а мне в благодарность вот что? Где же справедливость? Где же ваш Бог? Почему Он так по-скотски со мной поступил? Ведь я же сделал все так, как вы меня просили, так в чем же дело? Что не так!? Ну,-говорит,-раз такой расклад, отдавайте черти назад мне все бабло, и икону. Я хоть за эти деньги кредиты погашу. Сам понимаешь, отец, никто никакого бабла отдавать ему не собирался: сказали, что, мол, все уже потрачено. А вот к иконе он, пидор, прицепился: если не отдадите,- говорит,-то приведу пацанов и заберу силой. Что тут делать: и отдавать жалко, и оставлять опасно,-мало ли, действительно, что у него на уме. Пошел наместник с этим вопросом к владыке. А тот ему сказал вот что: "Ты,-говорит,-отец наместник,-объяви эту икону чудотворной. Нанесите на нее капельки мира, украсьте крестиками, колечками, и другими побрякушками, расскажите о иконе людям на проповедях, и скажите, что, мол, такой-то бывший спонсор хочет ее у монастыря отнять. Если им икона нужна, и дорога, то пусть они ее тоже вместе с монахами защищают." Так и поступили: нанесли на икону из шприца капельки мира, побрызгали благовониями из пулевелизатора, стали украшать цацками, и, естественно, говорить о иконе на каждой проповеди. И ты знаешь,-люди повелись, поверили! Стали перед иконой читать акафисты, заказывать молебны, украшать ее. А когда наместник сказал, что икону хотят у монастыря отнять, и сказал кто хочет отнять, то народ заявил вот что: "Мы,-сказали,-этого человека на куски порвем, как бумагу, пусть только сунется!" Донесли все это спонсору, и тот растерялся: не знает что ему делать; не ожидал такого заплета. А после и вовсе рукой на все это махнул. Так оно, брат, все и управилось. -А икона так и осталось чудотворной,-спросил батюшка. -Конечно же осталась! Попробуй-ка скажи теперь, что это было не так! Во-первых,-могут не поверить; а во-вторых,-кому это надо? Ведь обличить самого себя во лжи,...это, брат, надо быть полным идиотом! Кто же нам после этого поверит, а? А без веры,-сам понимаешь,-о какой духовности можно говорить? Вот так эта икона по сей день и считается мироточивой и чудотворной; более того, она даже в каталог занесена, так-то! -Отец Афанасий, а можно узнать, какая это икона, и какая епархия?-спросил батюшка Виктор. -А вот этого тебе, брат, знать совсем не нужно!-ответил архимандрит,-сам знаешь,-любопытство большой порок. Достаточно для тебя и того, что я тебе сейчас рассказал. Вот отец и получается, что не будь матушки лжи, монастырь иконы бы лишился, да и спонсор тот тоже тяжко бы согрешил: как-никак на монастырское имущество руку протянул. А так, матушка ложь все исправила, все разрулила, все в порядок привела; да и народ Божий утешила,-икона то в монастыре осталась, теперь каждый может к ней прибегнуть. Честь ей за это и хвала,...давай-ка, брат, выпьем за нее. Архимандрит и батюшка налили коньяк в рюмки и чокнулись. -За матушку ложь, за нее родимую!-провозгласил тост о. Афанасий,-пусть она живет на земле и здравствует. -Спаси вас Господи, отец архимандрит,-сказал батюшка закусывая коньяк маслиной,-вы просто камень с моей души сняли! С иконой мне все понятно, а вот как быть с той женщиной? Получается, что я матушке изменю, если ее трахну,...ну а выхода у меня другого просто нет: мэр со свету сживет. -Да-а-а-а,-протянул архимандрит,-действительно, получается что тут тебе придется согрешить. Но знаешь что, брат, порой бывает так, что без греха не может быть и добродетели. Вот смотри: апостол Петр, например, не отрекись он от Христа, не было бы у нас и образа великого покаяния. Понимаешь, надеюсь, о чем я говорю? -Поясните отец Афанасий пожалуйста, что-то мне не совсем это понятно. -Ну, смотри отец: Петр обещал Христу, что не отречется от Него ни при каких обстоятельствах, так? -Да, обещал. -А потом испугался и отрекся, правильно? -Да. -А теперь к тебе вопрос: что является основным моментом в жизни каждого православного христианина? Без чего наше христианское благочестие невозможно? -Без покаяния, наверное. -Правильно, покаяние,-это наиглавнейший момент в жизни каждого христианина. Недаром же церковь ввела обязательную исповедь перед причастием. А теперь смотри: покаяние Петра когда было-бы сильнее: когда он отрекся от Христа, или если-бы он этого не сделал. -Конечно, когда отрекся! Придание говорит, что он после, когда только ночью слышал пение петуха, сразу же вспоминал свое отречение, и горько плакал. -Вот то-то и оно! Не согреши он, и мы не имели бы образ великого покаяния и великого прощения! А так имеем. И это воодушевляет нас: если согрешил, то не отчаивайся, а кайся в своем грехе, и получишь прощение. Обязательно получишь! Вот так и ты, отец: не согрешишь,-женщину под нож подставишь: семья у нее развалится. Смотришь, еще и без бабла останется, по миру пойдет. Согрешишь,-заповедь Господню исполнишь: нет, говорится, большей любви, если кто положит душу свою за друзей своих. А тебе и душу то полагать не надо; поработай своей елдой, и все. Да еще и бабла за это дадут. А он то у тебя не обмылок, не измылится,...матушке то чего обижаться? Батюшка сидел, слушал архимандрита, и...странное дело: чем больше он его слушал, тем легче становилось на душе; как-будто какой-то тяжкий груз спадал с нее. Становилось радостнее и веселее. Теперь никакие грехи вовсе не безпокоили о. Виктора: все, что ему предстояло сделать, представлялось теперь как-бы ничего не значащим. -Вот так вот, брат,-продолжал духовник,-не парься, не грызи себя; а живи на полную. Живем то один раз, а мир,-он жирный кусок: режь его, и ешь! -Спаси вас Господи, я все понял о. Афанасий, благословите на труды. -Бог благословит, батя. Потом, когда все сделаешь, приедешь сюда, и я с тебя этот грех сниму, понял? -Да, конечно приеду, обязательно. В это время раздался стук в дверь, и голос за ней проговорил: "Молитвами святых отец наших, Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас." -Аминь,-ответил Хандры-Мандры; дверь открылась, и вошел иконописец,-о. Панкратий. -Эскиз иконы готов, отец Афанасий, вот, посмотрите,-сказал монах. Хандры-Мандры взял в руки лист бумаги и начал рассматривать. Батюшка Виктор встал из-за стола, подошел к архимандриту сзади, и тоже стал смотреть. -Ну, о. Панкратий,-сказал Хандры-Мандры глядя в эскиз иконы,-ты тут прямо целый шедевр нарисовал! Думаю, что тебе за такую работу должно полагаться особое вознаграждение от господина мэра. Мы его на это дело обязательно раскрутим; правда о. Виктор? -Естественно,-ответил повеселевший батюшка,-хочет победить на выборах,-пусть башляет. -Вот это мне нравится, это по-нашему,-архимандрит положил эскиз на соседний стул и засмеялся,-а теперь давай-ка отец,-он обратился к батюшке,-зови-ка сюда этого водителя-пердителя. Надо с него аванс получить. -Сидите, батюшка,-вмешался о. Панкратий,-я его сам позову. Он вышел, и через пять минут вернулся с водителем-Михаилом Степановичем. -Ну, раб Божий,-обратился к водителю архимандрит,-небось уже заждался? -Да,-ответил Михаил Степанович,-я, честно говоря думал, что вы обо мне уже забыли; уже засыпать начал. -Это как-же про тебя то забыть?-воскликнул с деланным удивлением архимандрит,-как-же забыть, когда у тебя авансик. А он нам сейчас как раз и нужен. Глянь ка сюда, какую икону о. Панкратий нарисовал; не икона, а целый шедевр! Нашему господину мэру уж точно понравится. Действительно, эскиз иконы был многообещающим: о. Панкратий уж постарался. На первом плане были изображены Лев Борисович, Иосиф Семенович, и кандидат на пост мэра,-воротила Фастовский. Они стояли рядом друг с другом, как-бы образуя живой щит. За ними, сзади, была изображена Глуховская церковь; в левом углу эскиза были изображены очертания какого-то города,-очевидно Глухова; а в правой части ,-крестный ход, с фонарем, крестом, и хоругвиями, который возглавлял священник в полном облачении,-батюшка Виктор. Над всем этим, на воздухе, стояла Матерь Божия, которая покрывала всех Своим омофором, который Она держала на вытянутых руках. -Ну, раб Божий, оцени!-сказал архимандрит обращаясь к водителю. -Да-а-а-а,-ответил тот,-сколько на свете живу, а подобного еще не видел! Такое еще и придумать надо! -Ну, вот твой начальник и придумал, а мы в жизнь воплотили. Скоро освятим, и будете молиться своим господам. Недаром же они на иконе изображены. -Так они же не святые, как же им молиться то? -А тут это значения не имеет; раз изображены на иконе, значит можно их и почитать. Почем ты знаешь, сейчас не святые, а может придет время, и станут святыми. А ты им уже молился, святость, так сказать, в них вдувал. Тебе это тогда зачтется, обязательно. Водитель смотрел на захмелевшего Хандры-Мандры широко открыв рот, и тупо поводя глазами: такого в своей жизни он еще не слышал. -Ну что, господин водитель,-сказал о. Афанасий подходя к Михаилу Степановичу,-авансик то давай сюда. Видишь, как наш брат старался? А вы там с начальством все обсудите, если надо, то поправите, и мы тогда уже начисто изобразим. А пока доску для иконы готовить будем. Это, брат, тоже дело весьма долгое и кропотливое. Михаил Степанович засунул руку в карман, достал кошелек, и вынул оттуда 500 долларов. Пересчитав их, он протянул деньги о. Афанасию. Хандры-Мандры посмотрел доллары на свет, пощупал их пальцами, немного помял, и убрал в карман подрясника. -Вот и хорошо,-сказал он,-главное начать. А остальные, как и договаривались по окончанию работы. -Ну что, братья,-продолжил он,-давайте собирайтесь в путь-дорогу. Ехать вам не близко, а темнеет рано,-зима. Пока доберетесь совсем темно будет. А по темноте ехать,-не оно,...мало ли чего. -Да, действительно,-сказал водитель, обращаясь к о. Виктору,-поедемте-ка, святой отец. Отец Афанасий прав: пока доедем,-совсем темно будет. А мне надо сегодня пораньше дома быть; да и вам, наверное, оно не помешает. -Да,-согласился батюшка,-будем ехать. Благословите, о. Афанасий в дорогу. -Бог благословит. Давайте, погоняйте. А насчет эскиза,-позвонишь, отец. Если что не так,-мы подправим. Только не тяни: у о. Панкратия дел невпроворот,-заказов много. Надо так, чтобы и нам не в напряг было. -Хорошо,-ответил батюшка,-конечно же мы тянуть не будем. Это никому не выгодно. Батюшка и Хандры-Мандры попрощались, поцеловались по-священнически, и расстались. На обратном пути батюшка сел на заднее сидение, чтобы поменьше общаться с водителем, и как оказалось не напрасно: ибо Михаил Степанович начал с того, что сперва весьма нелестно выразился о архимандрите, потом переключился на архиереев, монахов и попов; потом вообще на церковь. Но батюшка ничего этого не слышал: сытный обед и выпитый коньяк сделали свое дело,-тихонько посапывая, батюшка просто спал. конец третий части
Рег.№ 0120358 от 28 мая 2013 в 12:02
Другие произведения автора:
Нет комментариев. Ваш будет первым!
