Скажи мне, кто учил тебя сводить с ума 
Восторженностью чистого вопроса 
О том, что лук и что такое тетива, 
Мне в грудь стрелой влетевшая весна... 
В архитектонике, где стебли - шелест рук, 
Скользящий глубже, выше, смертно дальше, 
Где долго длинный полыхает звук, 
Распахнутый на эшафоте клавиш. 
Мы разберемся в титрах, в прописях зари, 
Летя в стихи и долгое признанье, 
В то равновесие, где мы легки, 
Где слух направлен в ток исповедальный. 
Ущербной вещью суеты модель... 
Аорта жажды выгибает орхидеи, 
Им зреет лезвие в точильне площадей, 
Но и ему завещано цветенье. 
О, проще, Боже! О, Шумливый мой, 
В их флюгеры сонетами Шекспира... 
И в стыд листвы, распущенной весной, 
За всю любовь, которой ты любима. 
Мольбертов уличных, где зодчий на ветру 
Размазывает пальцами соблазны, 
Я имя твоё вслух произнесу 
На самой тонкой линии экстаза. 
На ярмарке закостенелых нимбов 
Мне рифмою кружить у твоих ног.... 
Канатоходцем по невидимым чернилам, 
Поклон минору и мажору и... Христов! 
Ночь распалив дотла, до искр звёзд, 
С вешней звезды упавший на беду, 
Искавший в этом мире растворенье, 
Я в красное вино ронял прошенье 
И запивал его вином из твоих губ. 
И в первой ночи нет уже меня, 
И нет в последней, я сегодня с нами. 
И в губы наши я отважусь всей весной 
Войти вновь благодарностью голодной, 
Ручной звездой, распущенной на ноты, 
Так нежно-тленно говоря в них шёлк. 
В клубке давно запутанном в садах, 
Где никогда мы ничего не говорили, 
Где в скулах серебристой лунной пыли 
Изгибы шрифта нас крестили на стихи 
Из полусумасшедших глаз, 
Из боли, крепче, чем объятья, 
За сердце в верстах, за скупую скатерть 
Роняли нам в тетради лепестки. 
Дробя венки на мертвых пьедесталах, 
Смятение оттенков временя, 
О, ты ничья, пришедшая по ветру, 
О, ты моя, качай-качай меня.