Потоки стылого дождя
стучат мелодию по крыше,
и сумрак наполняет ниши,
где тени, что-то говорят.
За пеленою серых дней
мелькают карнавально маски
унылых лиц, им остров Пасхи
теперь становится родней.
А старый зонт лежит на полке,
мурлычет кот, его по холке
ласкает бледная рука,
аристократа старика.

Трещит камин, огнём играя,
даря тепло, как солнце мая.
Вошёл высокий господин
и запах осени за ним:
- Есть новости, милорд. - "Читайте".
- Ваш сын был обручён на Мальте.
Там записи в церковной книге,
но девушка - не высшей лиги,
а дочь простого рыбака.
Тут нервно дёрнулась рука: -
" Лишить всех привилегий, званий,
и от финансовых влияний
блокировать его счета,
чтоб ощутилась нищета."

Суров закон, а в том резон,
чтоб приумножить состояние -
невеста выбрана заранее,
но не любил её виконт.
И бросив Англию и зонт,
ушёл под фрахт на бригантине,
затем, в суровых вод пучине,
попал на ней под сильный шторм;
корабль - в щепы, рыбам корм.
Волною выброшен на берег
и у судьбы тут новый пеленг,
ну, думал - станет Робинзон:
скалистый остров, горизонт
рисует вдаль просторы моря.
Остался жив - уже не горе,
опять смеётся Посейдон...

Открыл глаза и видит - диво.
Над ним склонилась, так красива,
в сияньи солнечных лучей,
что не сумел отвесть очей.
На теле - мокрая туника
и божество, как Эвридика.
Роскошны косы, златовласы.
На галифе его лампасы
стянуло в стороны - комок,
а там где зиппер - альпеншток,
что у натянутой палатки,
а дева, сняв с него манатки,
задумала такое дело:
согреть объект объятьем тела
и скинув мокрое бельё,
поверх ложится... Ё-моё!
Тут начались такие ласки,
что даже в северной Аляске
настала жуткая жара
от этой ночи до утра.
Тела сплетались повеликой
и сутью той любви великой
Венера сделала замес,
верней - зачатие небес.

А восемь месяцев спустя,
девица стала на сносях.
"Отец" рыбачит в синем море
и местной фауне и флоре,
что бог пошлёт - за всё поклон,
где коз, молочный гарнизон,
в округе обстрижёт газоны,
и шерсти мягкие попоны,
вседенно добывают корм,
а вечером приходят в дом...
Вернее, так себе - лачуга,
но есть камин. Им, друг для друга,
тепла хватает с головой.
На пасеке пчелиный рой
посажен в новую колоду,
и подсладить довольно мёду,
а виноградная лоза
украсит вечер, где гроза
прольётся наземь с небосвода,
бывает так, на то - погода,
но в кружках пенится вино
и домочадцам всё равно.
К столу наделаны припасы:
сыры, окорока, колбасы,
проблемы только лишь в муке.
За ней на лодке, налегке,
отправился к ближайшей точке,
к обмену взяв икорки в бочке,
медка, сыров, да прочей снеди.
Нужна материя для леди -
ждут прибавления в семье,
а денег, ясно - на нуле.

 Попутный ветер дал им фору,
рыбак и лодка очень скоро
приткнулись лагом на причал.
А тут базар уже кричал.
Повсюду жарят рыбу, мясо
и бочки, явно не для кваса,
в толпе торгующих купцов,
среди палаточных дворцов.
Не счесть наличия товара,
народ толпится вдоль бульвара -
разнообразное сырьё,
ну и конечно же - ворьё.

Обмен произвели успешно
и наш герой домой поспешно,
под парус и - прощай земля,
опять приветствуя моря.
За ним в кильватер телеграммой:
- "Невеста скоро станет мамой."
Летит в Туманный альбион
послание двоих персон,
что появились не случайно
и слежку проводили тайно,
по указанию магната: -
"вернуть на место ренегата."
Так не добрался Одиссей
к любимой пассии своей...

А тёмной ночью - носом в берег,
но без него, лишь с пачкой денег,
товары, лодку и весло
к островитянке принесло...
Слов не хватает вылить горе,
и обвинив в потерях море
за свой недолгий бабий рай,
сказала милому: - "Прощай."
Не выдержав такого стресса
и завершением процесса,
"вдова" рожает малыша,
лишь ветер волнами шурша,
да солнце видело картину,
как мать, обрезав пуповину,
уносит на руках комок...
Так появился их сынок.

Летели годы, мчалось время,
росло пророщенное семя.
Для обученья - монастыь:
аз, буки, веди и псалтырь.
Имелась к знаниям охота,
ещё таланты полиглота.
За дерзкий ум и буйный нрав
не допустили на анклав.
Про постриг не могло быть речи,
и часто в канделябрах свечи
стекали восковой слезой,
короче: инок - ой, ой, ой,

Кто на каникулах не раз,
портовый выгрузив баркас,
участвовал в кулачной драке,
где даже местные собаки
поджавши уши, да хвосты
стремглав летели полверсты
и может плакала бы плаха,
не повстречайся он монаху,
но не церковной попобратии,
совсем иные там понятия.
Узнал тогда про Шаолинь,
где Поднебесной брызжет синь
и философию Востока,
внимая, осознал глубоко.

Одеждой - чёрная сутана,
котомка, посох, в нём - катана.
На шее крестик с вензелями,
за память - благодарен маме.
Не ради миссии "ловца" -
всё, что досталось от отца.
Ушёл один, сей Моисей,
в дорогу - странствовать по свету.
А где пропавший "Одиссей"?
Молва сбиралась по куплету.
Попался якобы "пиратам",
не смог послать всех сразу - матом,
имелся явный перевес,
а может поглумился бес,

где по наводке частных лиц
произведён успешный "блиц"
и пленника продали в "рабство",
чтоб обрести себе богатства.
Окончен поиск, а за ним,
домой вернётся блудный сын.
Аристократ заплатит выкуп,
в контракт добавив веский прикуп.
Объект за чистую монету поверил,
что: - "его "Джульетту"
и нерождённое дитя
забрали Смерти якоря.
Бедняжка умерла при родах,
а схоронили в местных водах,
такой на острове закон",
и может в этом свой резон...

Слеза скатилась по лицу,
в груди сдавило - не вдохнуть...
Так и доставили отцу,
лишь проводить в последний путь,..
Не выдержать удар судьбы,
ведь сам ворота для беды
открыл и смерти злобный лик
в проёме сразу же возник.
Теперь окончен древний род,
кому оставить личный счёт
и всю империю достатка.
Кто дальше дело поведёт,
чтоб наблюдая за порядком,
где: день за днём, из года - в год,
приумножать семьи доход.

Потоки стылого дождя
стучат мелодию по крыше,
и сумрак наполняет ниши,
где тени, что-то говорят.
За пеленою серых дней
мелькают карнавально маски
унылых лиц, им остров Пасхи
теперь становится родней.
А старый зонт лежит на полке,
мурлычет кот, его по холке
ласкает бледная рука,
аристократа старика.

-------------------------

Где стаи розовых фламинго
на водной глади океана,
и португальское "амиго"
в устах седого капитана,
листает книгу "капеллан",
о том, как славный Магеллан
ушёл в поход на край Земли.
Ну, а теперь все корабли,
по картам и его проливу,
вполне имеют перспективу
для повторения маршрута,
и может подождёт Калькутта,
в бескрайней матрице индиго,
судьбой указанного мига.

Манит Тибет в свои объятья,
Голгофа - призраком распятья.
Латиносы и капуэро,
ещё Французская Ривьера
не знали поступи монаха...
В руке испанская наваха
срезает кожицу на киви,
а чайки, в Керченском проливе,
галдят над спинами дельфинов,
что прытко проплывают мимо.
Боспора, грозный Митридат,
когда-то принимал здесь яд.
Турецкий форт Ени-кале
встречает их на корабле.

Плавсредства разного калибра,
торговый герб - конечно либра,
из мачт торчащие леса
и всех форматов паруса,
снуют по глади величаво,
чтоб загрузиться у причалов,
кому-то - всё наоборот -
работает приморский порт.
Амбары, бочки, горы соли,
мешки, телеги и консоли.
Товары, муравьиной цепью,
глотают трюмы и под плетью:
мычат коровы, блеют овцы
и счёт деньгам ведут торговцы.

А звёзды над верхушкой Храма,
что в честь Предтечи Иоана,
мигая, снова манят вдаль,
туда, где властвует мистраль.
Побыв у Царского кургана,
вкусив сушённого лобана,
набив трюма, икрою - бочки -
прощайте кабаки, да ночки,
что проводили мореманы,
обняв налитые стаканы.
Девиц упругие объёмы,
когда давно не видел дома,
бывают очень хороши,
но быстро таят барыши.

Солёных волн опасный норов.
Извечным атрибутом споров:
лишь ветер, разбудивший шторм,
корабль и человек на нём.
Внезапно обнимает сумрак,
куда-то исчезают птицы,
рисует беспокойство лица,
звучит привычное: - "Полундра!"
Порвётся небо лоскутами,
где стрелы молний яркой вспышкой
и холод, проникает в кишки,
предвидя спарринг на татами.
В раскатах грома грянет бой:
стихия смерти - шлюп и Ной.

Стена воды идёт в атаку,
и злобно обнажая зубы,
завоет ветер вурдалаком,
поют иерихона трубы.
Разверзлась бездна под ногами,
а ты летишь в её пучину.
Дошёл до дна - теперь цунами
готовит новую кончину.
В таком режиме - суток трое,
ты разговариваешь с богом.
И в той беседе только двое,
да чёрт смеётся за порогом.
А суть раскрою парой строчек,
но вряд ли разберёте почерк:

- Ну, что, любитель некромантов,
какие ныне перспективы?
С цивилизацией атлантов
отведать водной толщи нивы?
Утопших не берёшь до рая,
чтоб дружно собирать цветочки,
так значит к бесам нам кривая,
и дьяволу платить рассрочки.
Ведь мы ещё не ихтиандры,
нас жабрами не наградили.
Кончай бузить, а эти мантры
оставь дельцам на Пикадилли.
Тут начал утомляться шторм.
Потише гром, накаты волн...

Уже меняют амплитуду,
вновь наступает просветление,
и кукла атрибута Вуду,
утратила предназначение.
Раскрылись сумрачные тучи,
блеснуло солнце нежно в очи,
та красота - получше Гуччи,
Картье, Версаче и всех прочих.
Парящий в небе альбатрос,
прошёлся боевым заходом,
надежду встретиться принёс,
домой вернувшись из похода.
Теперь, не долго до земли,
куда причалят корабли.

Родной причал в знакомых лицах,
конец на кнехт и закрепиться,
дорогой с неба спущен трап,
а на фуражке пляшет краб.
И гавань узкого пролива
уже совсем не сиротлива,
зашёл трёх мачтовый фрегат
и чайки радостно галдят.
Сегодня местные путаны
почистят нежностью карманы.
Всю ночь в портовых кабаках:
разгул страстей, морали крах.
Теперь в отрыв идут ребята -
догнать, что не могли когда-то...

Ночных огней, продрогший город,
укрылся белым покрывалом.
Он для меня безмерно дорог,
воспоминанья о бывалом
проносятся в сюжетах мимо,
там всё, что есть - неповторимо
и вновь предстанет карнавалом:
весной любви, где телом молод...
И фестивалил соловей,
когда кипело страстью лето,
меж расцветающих аллей.
Знакомый образ силуэта...

В глазах застывшая загадка
вернула время прошлой встречи:
свеча, мерцающей лампадкой,
снежинки, февралём на плечи.
Колечки суши под текилу,
зелёнка острого васаби.
Лимона вкус аперитиву,
добавит цитрусов ансамбли.
Турецкий кофе, ароматом,
приятно пощекочет ноздри,
а сладость Крымского муската,
из винограда спелой грозди,
оставит привкус поцелуя...
Я снова дома, Аллилуйя!

Как чувственно сияют очи...
В них невозможно наглядеться,
и громко барабанит сердце
в преддверии безумной ночи,
когда напьётся лаской тело
в объятьях нежности Мадоны,
изголодавшись до предела,
и под альковом Купидоны
от радости плеснут в ладоши,
ведь стрелами достигли цели,
чтоб наслаждения качели,
и попугай кричит: - "Хоррроший!"
Вновь у зари - кровать амвон,
где я по прежнему влюблён...

- "Опять про море эта скатерть..."
Ну, не сердчай... Любви не слышно?
Есть "остров" Крым, где мне, уж, вышло
ступить на этой жизни паперть.
Где побережье Казантипа -
до заповедника Опука -
степей курганные полипы,
рапа Чокрака, стен разруха,
останки греческих лекифов,
Нимфей, Мермекий, Тиритака,
и золото в могилах скифов,
и слава стали акинаков.
А виноградная лоза,
в бокале - ангела слеза.

Истоптаны тропинки пляжей,
исхожены все уголочки,
а руки вымазаны сажей
и у костра, под звёздной ночкой,
наевшись мидий до отвала -
на лист железа, как бывало...
Пил пиво в двух колёсных бочках,
и по бычку на всех крючочках.
Тот запах чабреца, полыни
мне снится ночью и по ныне.
Степных цикад многоголосье,
под шёпот нежного прибоя,
где я теперь встречаю осень,
а это всё - в моём конвое.

У каждого свои дороги,
тропинки - неисповедимы,
где радость жизни очень многим
и отношения с родными
закрыла: жадность эгоизма,
мещанство, ханжество и глупость.
Кому-то - слабая харизма
и нескрываемая скупость.
Живите, радуясь восходу,
встречая нежные закаты -
Своим умом, чужую моду -
не обращайте в постулаты.
За сим - поклон, прости, читатель,
что на меня ты время тратил.