«447»
Когда Любовь уже снесли к погосту,
под сень крестов гранитных постаментов.
Зажжённая свеча оплывшим воском
и водка, непременным компонентом,
омоет боль утрат и сердца рану...
Луна по волчьи в небе скалит зубы,
упав на дно гранёного стакана...
Иерихона завывают трубы...
Воспоминаний сонм наполнит чашу,
души, сгоревшей кубиком кальяна,
совсем не благовоньем фемиама,
не выдержав такого ералаша,
где твой фрегат несёт волной на скалы,
оставив для бумаги мадригалы.

        "448"   
Оставив для бумаги мадригалы,
как крест тащил тяжёлый на Голгофу.
Но разобрав из памяти завалы,
распятие прошел и катастрофу.
Мы сами создаём себе Иуду -
для нас заведено так Небесами
Не всем дано воспрянуть снова, чудом,
продолжив поединок на татами.
И став теперь химерой этой жизни,
другим даря большой Любви мгновенья,
проклятие своё обрёл до тризны - 
где нет для сердца мук и сожаленья...
Оборванные струны Паганини
в счёт не берёт - сыграет он другими...

        "449"
В счёт не берёт - сыграет он другими,
постиг секрет Аммати, Страдивари
и все желанья показав нагими,
продолжит роль трагедий пасторали.
И чьи теперь влечёт в пучину Души,
игрой любовной с радугою красок -
мне безразлично, я уже не струшу.
В мельканьи новых карнавальных масок
взирает улыбаясь Мефистофель,
что тот распятый - стал теперь охотник
на ведьм, и да простит мне Аристотель,
а с ним из Назарета папа-плотник...
Не я виной, мужей их обесплодил
тот  Дух Святой, а я его угодник.