Я набираю тесноту в нагое, 
Я, обнаженный тенью до лица,
Я, посягающий на сторону лица, 
На оборотную, где тишина итожит
Взорвавшихся осенней первой нотой, 
Прорвавших тишину её кольца.

О, подреберие моё, я нёс тебе Весну, 
Я обучался говорить евангелье Любви, 
Листая время 
Дрожащих пальцев над разрывом песнопений,
Вновь тень снимая с временно'й руки.

Дойти до эха в небе и к тебе,
В полутона согласных гласным сложен,
Блуждающим тут, в алом псалтыре,
Я был тебе рассказан и одолжен
Врывающимся в откровенья кожи,
Стекающим в те паузе в строке,
В экстаз горячий, где вскрываться словом
В тех декорациях, к которым нет ключа,
И рассыпаться на миноре в ля,
Виолончельным ню порезав кожу...
Сложить из ветра звук в отверстиях свирельных,
Что будет плакать вдохновеньем,
которое я после оплачу'...
За всех за нас, что ночевали в кельях...
не веривших Христову палачу.

Чтоб перышком опять ютиться в птице
тем тонким шрамом голубым,
Где покаянным ве'твям будет сниться, 
всё то, о чём я всуе умолчу.
Мне нужно выболеть печальное кино,
И в тех изломах, что оставлены не нами, 
я так давно тянусь к тебе стихами
Сквозь лист осенний
бездонным звоном точек,
За бездну, вверивший себя её Ключу.

Я так давно тянусь к тебе огнём, 
в нём плачут дети, что когда-то станут нами,
И плач кармина расцветет цветами
Прежде, чем станет горным  хрусталём.
И в хрусте сумерек мой вечер далеко:
В флаконе лун, в руках сквозных разъятий,
Какая нежная в соленом бархате объятий
сегодня ворожила на ничью?
Какая местность нас любила как себя,
Какая складывала в звуки?
Мы плыли азбукой, прочтенья жгли нам руки...
Да будет нам по Слову Твоему!

Да будет нам, собой растянутым меж словом!
Нам приглашать вновь в дом к себе гостей,
И прикрывая скорбь, смотреть устало
В их омертвение в звучании речей,
Закрученных серебряным узлом,
Где противокачанье душ им только снится,
Где, размотав петлю параличей,
Они оденут белые страницы
Всех тех Высоких, что приходят в слог,
В провалах линий узнавая свои лица.

Я набираю в тесноту нагое...