Новые
МенюСоседи. Сборник невероятных миниатюр
12 октября 2014 — Сергей Дубовик
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Андрей Дмитрич Блюхер-Дунаевский – писатель и сочинитель всевозможных историй. Личность с ранимой творческой конституцией. Обладает очень скромным ростом.
Ананьев – архитектор. Молчаливый интеллигент. Женат второй раз в силу убеждений. Жена его женщина со стержнем, отчего Ананьев выпивает.
Прокопенко из 14-й квартиры – бригадир на сталелитейном заводе. За словом в карман не лезет. Имеет непоколебимые пролетарские убеждения и является приверженцем прозрачности в человеческих отношениях. Здоровый мужик, бьёт больно.
Бомж Бруевич - сосед без квартиры. Живёт под лестницей на первом этаже и ассоциирует себя с Диогеном. Философ, еврей и носит большие роговые очки. Всегда спорит с Прокопенко.
Старуха Звонкова – пенсионерка. Периодически умирает и воскрешает. Хитрая личность с подозрительным внуком на Жигулях. Часто устраивает бытовые техногенные коллапсы. В ЖЭКе её знают и не любят. Врунишка.
Литовченко – директор главка. Карьерист и недовольный жизнью тип. Ранее был членом коммунистической партии.
Пуговкин – беспринципный бюрократ со стажем.
Ньютонович – физик неудачник. Автор многочисленных теорий в области материального мира. В целом, неплохой человек, но пьёт и с последних пор ослеплён ненавистью к Менделевичу.
Протопопов – учитель труда в районной школе. Крайне не востребован женщинами вопреки своему разбушевавшемуся libido. Сдерживает себя как может. Для женщин опасен.
Менделевич - зарубил докторскую Ньютоновичу. Подлец, возглавляющий институт Ньютоновича.
Изольда Брамс - пышногрудая доярка. Идеал женщины среднерусской полосы. Бьёт не легче Прокопенко, коня на ходу сшибает. Чертовски красива и румяна. Тайная мечта всех мужчин дома. Готова покориться Тофику Манояну.
Сергий Радонежский - монах Русской церкви, необычайно много сделал для Русской церкви и для государства, а его идеология сформировала новую великорусскую нацию
Тофик Маноян - беглый оленевод. Коренной житель России.
КОГО ХОРОНЯТ?
Карлик Андрей Дмитрич возвращался как-то домой с птичьего рынка и увидел, что во дворе похороны.
- Кого хоронят? – спросил он у физика Ньютоновича с шестого этажа.
- Как "кого”, вы что, разве не знаете? – удивился Ньютонович.
- Нет.
- Я тоже, но думаю, что это Менделевич с пятого этажа.
- Менделевич, почему? – удивился Андрей Дмитрич.
- Не знаю, мне так кажется.
- Что вы говорите ерунду, Менделевич очень приятный человек, - в разговор вдруг влез Прокопенко из 14-ой квартиры, - он не мог вот так умереть, он у меня на машину занимал. Это наверняка умер Протопопов, а не Менделевич.
- Почему Протопопов? – спросил Ньютонович.
- Протопопов много пил.
- Глупость, - раздался бас Литовченко, - у Протопопова столько здоровья, что он ещё и нам взаймы дать может. Это умерла старушка Звонкова. Она в нашем доме самая старая была.
- Странно? – сказал Андрей Дмитрич.
- Чего странного-то? – спросил Литовченко.
- Странно, что столько народу пришло к старушке.
- Да. Это логично, - заметил физик Ньютонович. – Может, это наш новый депутат с девятого этажа.
- Жди, - сказал Литовченко, - от этих депутатов так легко не отделаешься.
- Это точно, - сказал Прокопенко из 14-ой квартиры. – Раньше хоть стеснялись, а теперь гляди, какие хоромы себе покупают.
- Какие хоромы? – удивился Андрей Дмитрич.
- Он же две квартиры купил. Одну у Кузнецовых, вторую у Петрушенко, - сказал Прокопенко.
- Вот дают, избраннички, - возмутился Литовченко.
- Они и ремонт сразу начали делать. Вы что не знали? – удивился Прокопенко из 14-ой квартиры.
- Нет.
- Что вы, там сейчас и рабочих полно.
- Вот ворьё, а! - выругался Литовченко.
- Не шумите, неудобно перед людьми, - сказал Андрей Дмитрич.
- Чего "неудобно”, чего теперь молчать, что ли? – возмутился Литовченко. – И вообще, чего мы здесь стоим. Я уже домой хочу. Холодно.
- А я думаю, это всё-таки Менделевич. Он мне докторскую зарубил, сволочь, - выругался Ньютонович.
- Да, с чего вы взяли, что Менделевич, - возмущался Прокопенко из 14-ой квартиры, - тогда уж лучше, Звонкова.
- Звонковой давно пора. Она меня три раза заливала, а в прошлом году, помните, пожар устроила? Я уже устал ремонты делать, - сказал Литовченко.
- Звонковой действительно в самую пору, - согласился Ньютонович, – но у меня предчувствие, что это кто угодно, только не она.
- А кто там, рядом со Звонковой, в 22-ой квартире живёт, - спросил Прокопенко из 14-ойквартиры.
- В 22-ой живёт Бухмостов, а что? – спросил Литовченко.
- Может он.
- Да вы что, смеётесь?
- Почему?
- Такие как он не умирают и не тонут, - засмеялся Литовченко. – У него и сын такой же козёл растёт.
- Да, сын у него прямо бандит, - согласился Прокопенко.
- Жалко, если это Игорь Кондратьевич Я его уже давно не видел. Говорят, он много болел последнее время. Замечательный человек. Всегда выручал, - сказал Ньютонович.
- Игорь Кондратьевич ко мне вчера приходил, не волнуйтесь с ним всё в порядке. Он, вроде, гриппует, - успокоил Ньютоновича Андрей Дмитрич.
- Слава Богу. А то выходит, всякие Менделевичи живут, а хорошие люди ни за что пропадают, - не унимался Ньютонович.
- Да, такое в жизни сплошь и рядом, - согласился Литовченко. – Сколько же можно стоять, зима на улице!
- Тише вы, - зашипела женщина, - побойтесь Бога.
Мимо споривших соседей пронесли гроб. Литовченко вытянулся, пытаясь разглядеть покойника.
- Ну, кто это был? - спросил Андрей Дмитрич.
- Кто? – присоединился Прокопенко.
- Менделевич? – с надеждой в голосе спросил Ньютонович.
- Я чего-то не разглядел, - ответил Литовченко. – По-моему, не из нашего дома.
Гроб загрузили в автобус и траурная делегация удалилась. Через пять минут двор опустел. Андрей Дмитрич направился к себе, придерживая под курткой попугая. Ньютонович и Литовченко пошли к Ньтоновичу, а Прокопенко напрямую направился к Менделевичу, требовать долг.
КАК АНДРЕЙ ДМИТРИЧ ПРО ВЫБОРЫ СПРОСИЛ
Случилось как-то на 23-февраля Андрей Дмитричу с Прокопенко из 14-ой квартиры пиво пить. Прокопенко был крепкий мужик и пил пиво, обгоняя Андрей Дмитрича на две бутылки. Спустя час к ним присоединился бомж Бруевич из второго подъезда и Ньютонович. Компания собралась отменная.
В разумных пределах поговорили о женщинах, затем о значительных материях, но уже быстрее - креветки сварились. А после креветок все обниматься стали и дом свой дружный хвалить. Ньютонович, формулу любви рассказал и тогда Прокопенко в неистовых чувствах поднял за грудки бомжа Бруевича и поцеловал. Ньютонович закричал, что теперь это не просто формула или там теорема Менделевича, который ему докторскую зарубил, теперь это аксиома народная. Друзья ликовали и такое в них единение русских душ открылось, что сердца их переполнили чувства вселенские, совладать с которыми они более не могли и поклялись дружить до конца жизни.
И вот вроде совсем расходиться стали, как вдруг Андрей Дмитрич всю воблу доел и, смахнув остатки с газеты, шутливо спросил:
- За кого голосовать то будем?
- Известно за кого, за Владимира нашего Пукина! – громко сказал Прокопенко.
- Увольте, батенька, но я за Геннадия Баянова буду, - резко ответил Ньютонович. – Никаких компромиссов с совестью больше не будет. Ваш Пукин к нам в институт Менделевича поставил… тьфу бездарность!
- Пукин мужик, я и сам самбо занимаюсь, - ревел Прокопенко.
- Дзю-до, - тихо произнёс бомж Бруевич. – Пукин, дзю-до занимается.
- Какая хрен разница,- кипятился Прокопенко.
- Я из-за Пукина с начала века напечататься не могу, - вдруг заголосил Андрей Дмитрич, - меня раньше в «Науку и жизнь» приглашали, а теперь и на порог не пускают ни в науку, ни в жизнь.
- Точно, точно говоришь. Я из-за Менделевича десять лет водку пью, вот с вами сегодня только пива попробовал, а до сего дня только водку одну и так всякий раз.
- У нас на заводе 22-го аванс, а 7-го получка и так каждый месяц. За десять лет ни одной задержки. Стабильность! – отстаивал Пукина Прокопенко.
- Соглашусь с вами, коллега, - бомж Бруевич поддержал Прокопенко, - я хоть и без квартиры остался, зато в ночлежке супу горячего дадут и ногами теперь в полиции не бьют как в старые времена, а квартира… ах, да что теперь говорить…
- Знаете Прокопенко, вы дальше своего завода ничего не видите. Да у Пукина, скоро брови как у Брежнева стабильно срастутся, а вы так два раза в месяц свои гроши и будете получать.
- Ты давай-ка физик, полегче там, а то я не посмотрю на твоё происхождение в очках и враз по башке утихомирю.
- Друзья, да нельзя же так! – нервничал Андрей Дмитрич. – Мы же вместе пили, а теперь… разве русские так ведут себя?
- Кто тут ещё русский разобраться надо, - гремел Прокопенко, - а то соберутся вечно ньютовонвичи всякие на халявное пиво судьбинушку Руси-матушки решать… хороводы водят!
- Это вы, уважаемый, что там про мои очки говорили? – возмутился Ньютонович. – Я эти очки бессонными ночами заработал.
- Да, Прокопенко, это вы зря, - встрял бомж Бруевич, - я вот тоже в очках, хотя и за Пукина.
- Вот я с вами пятого марта про демократию потолкую! – заревел Прокопенко и схватил Ньютонович и Андрей Дмитрича за грудки.
- Прокопенко, только без рук, демократия это без рук! – кричал Ньтонович.
- А я и без рук, я вам сейчас такого пинка отвешу…
Вдруг, в самый разгар дебатов в домофон позвонили. Прокопенко отпустил Андрей Дмитрича и Ньютоновича и пошел в коридор.
- Откройте, пожалуйтсу, это Тофик Маноян, - жалобный голос прозвучал в трубке, - я к Изольде Брамс, а у неё домофон не работает.
Через несколько мгновений беглый оленевод Тофик Маноян оказался в квартире Прокопенко, который схватил его за шиворот и протащил в комнату, где напряжённо сидела вся оппозиция.
- Вот ты за кого голосовать будешь, морда? – грозно спросил Прокопенко, оглядывая всех злобным взглядом. – А то мы тут консенсус не найдём.
- Я Тофик Маноян, коренной житель средней полосы России, - представился гость, - я к Изольде Брамс на свидание иду. Я не за кого голосовать не хочу, у меня сексу девять лет не было и ещё у нас автобусы не ходят.
- Какие автобусы? - опешил Прокопенко.
- У нас при всякой власти автобусы не ходят, сексу нету и зимой холодно… - искренне ответил Маноян, - так что мне голосуй не голосуй… всё стабильно.
Прокопенко посмотрел на озадаченные лица собравшихся и не нашёлся что сказать. Ньютонович и Андрей Дмитрич промолчали.
- Да пусти ты его, Прокопенко,он нормальный человек, его ведь баба ждёт, - вступился за Манояна бомж Бруевич, - ему не до демократии теперь, он, вон, о свободе совсем не думает со своими автобусами.
Тофик ушёл. Гости молча собрались и разошлись в ожидании выборов. «Мужской праздник» закончился, а Прокопенко ещё вышел на лестницу покурить и поругался со старушкой Звонковой.
ПРОНЕСЛО
В дверь к Андрей Дмитричу раздался звонок, пронзивший насквозь тишину его небольшой квартиры. Андрей Дмитрич лениво подошёл к двери и посмотрел в глазок. На лестничной клетке никого не было. Андрей Дмитрич удивился и, тем не менее, решил открыть дверь и нашуметь на хулиганов. Несколько мгновений возни с замками и…
- Привет милок, - мило улыбаясь, поздоровалась старушка, Бог весть откуда оказавшаяся на пороге.
- Здравствуйте… - замялся Андрей Дмитрич, - вы ко мне?
- К тебе, милок, к тебе. – Старушка заглянула за дверь и внимательно посмотрела на номер квартиры. – Улица Пржевальского дом семь квартира двенадцать. Твой адрес?
- Мой, - тихо произнёс Андрей Дмитрич.
- Ты, милок, меня на пороге не держи, дайка я на стульчике посижу, шибко я сегодня устала, - не дожидаясь утвердительного ответа старушка прошла в комнату и села к столу.
- Вам может чайку организовать? – замялся Андрей Дмитрич
- А что, можно, - обрадовалась старушка.
- У меня и варенье есть, клубничное, - Андрей Дмитрич начал суетиться с чаем.
Старушка тем временем с любопытством осматривала квартирку Андрей Дмитрича и, достав из кармана песочные часы поставила их на стол, - ну давай-ка с чаем не тяни у нас с тобой всего полчасика есть.
- А вы бабушка ко мне, простите, по какому вопросу?
- А я, милок, к тебе по вопросу твоего земного пребывания. Пора тебе милок и отдохнуть от мирских дел, - старушка всё также мило улыбалась как и тогда на пороге.
- Как это? – Андрей Дмитрич недоумённо смотрел на старушку. - Я думал вы из редакции или из ЖЭКа?
- Да нет милок, не из редакции я, - только старушка произнесла эту фразу за дверью раздался оглушительный грохот. Андрей Дмитрич вздрогнул и направился в коридор.
- Милок, ты куда девался? – крикнула старушка.
- Да тут бабуся, какой-то дурак косу оставил, - крикнул в ответ Андрей Дмитрич, - я сейчас.
- Не мучься, милок, эта моя. Тащи её сюда.
У Андрей Дмитрича сердце застучало громче обычного. Уши словно заложило, а в горле застрял ком. Он вдруг почувствовал каждый волосок на своей голове и уже не мог справиться с давлением.
Войдя в квартиру с косой, он бережно поставил её возле вешалки. Сделав несколько робких шагов, он заглянул в комнату, думая, что страшный сон закончился. В комнате никого не было. Андрей Дмитрич, нервно сглотнул и хотел было вздохнуть с облегчением полной грудью, как вдруг сзади кто-то положил ему на плечо руку. Не меняя позы подсматривающего человека, он повернул голову и увидел, что на плече его находится сухая и бесцветная рука старушки.
- Не хулигань, проходи, а то чай остынет, - после этих слов Андрей Дмитрич покорно прошёл в комнату и сел за стол.
- А вы что, смерть? – заикаясь, спросил Андрей Дмитрич.
- Угу, - ответила старушка, пытаясь разжевать пряник.
- Вы что, за мной?
- За тобой, милок, за тобой, - старушка нервно пыталась вновь и вновь разгрызть тульский пряник, купленный Андрей Дмитричем две недели назад.
- Так разве мне время. Я и не болел ни чем, - возмущался Андрей Дмитрич. – Нельзя же вот так средь бела дня устраивать такое.
- Ты что думал, тебе Пукин звонить будет или правительственная телеграмма придёт? Ты вот что, ты на меня зло не косись, я, милок, власть исполнительная. Там, - старушка многозначительно подняла вверх указательный палец, - разберутся чем болел, а чем нет.
- Кто разберётся? – нижняя губа Анрей Дмитрича невольно дрожала.
- Подожди, сейчас поналетят отовсюду, спаса не будет.
- Да ведь я так многого ещё не сделал. Главную книгу не написал, дерево не посадил…
- Ну, что ты там пишешь, мне Сергий Радонежский рассказывал (миниатюра "Как Андрей Дмитрич анонимку написал"). Можешь не углубляться, а деревьев Собянин и без тебя насажает, был бы бюджет.
- Да вы это про анонимку говорите это … это … стыдно, вышло так глупо.
- Глупо не глупо, а пасквиль – твоих рук дело.
- Я вот, знаете, совсем в других жанрах пишу, - Андрей Дмитрич не знал как ублажить смерть, отчего заметно и бестолково суетился. - У меня и про вас есть.
- Да ты что, сынок, серьёзно?
- Серьёзно, серьёзно, вот слушайте, - Андрей Дмитрич ринулся в другой конец комнаты и достал старую тетрадь. - Люди не могут жить вечно, иначе нарушится очень многое. Сколько, например, лет надо будет учиться в школе или в каком возрасте лучше жениться. Разобраться во всём будет очень трудно. Потом представьте, что в вашей квартире живёт не только мама и папа, но и бабушка с дедушкой со своими родителями. Решительно невозможно будет, скажем, слушать музыку или танцевать. Нет, люди не могут жить вечно…
Смерть неожиданно изменилась в лице. Глаза её почернели и она схватилась за горло. Андрей Дмитрич уловил, что взглядом она показывает на пряник. Поняв ситуацию, он подскочил к старушке сзади и что есть мочи треснул по спине.
- Спасибо, милок, чуть не померла с твоим пряником. – Старушка поправила прическу и сделала большой глоток чая. – Что-то не очень ты сочинил. Непутёво.
- Ну, это так отрывок, у меня и в ироническом стиле есть. Вот, например. Смерть это единственный данный Богом подарок, за который не надо платить, - Андрей Дмитрич нервно засмеялся. - Или вот ещё. Свою смерть лучше не отдавать в чужие руки.
Старушка натянуто улыбнулась и посмотрела на песочные часы, которые стремительно теряли столь важные для Андрей Дмитрича песчинки. В какой-то момент, ему даже почудилось, что он слышит падение каждой из них, что означало исчезновение ещё одного микроскопического мгновения жизни.
- Милок, три минуты осталось.
- Что-то брать с собой? – сев на стул и опустив голову, спросил Андрей Дмитрич.
- Да бери что хочешь. Хочешь носки, хочешь утюг или зубную пасту, - выражение её лица изменилось до неузнаваемости. – Тебе там всё сгодится.
- Можно помолиться?
- Помолись. Разве же ты, милок, хоть одну молитву знаешь? - усмехнулась старуха.
- А у вас Библии нет? – с надеждой спросил Андрей Дмитрич.
- Есть, только я прямиком с Европы и у меня остался томик на французском. Дать?
- Нет, не надо, - Андрей Дмитрич устало и обречённо вздохнул, после чего рухнул на колени, заплакал и заорал во весь голос: «Прости меня, Господи…» В пылу истерики он услышал, как последняя песчинка просочилась сквозь перешеек песочных часов, растворившись в небольшой горстке остального песка. Всё вокруг померкло и показался белый туннель. В конце туннеля появился яркий божественный свет, прячась от которого Андрей Дмитрич услышал вызов мобильного телефона. Он прислушался, разговаривала старушка.
- Как не тот? Андрей Дмитрич Блюхер-Дунаевский, улица Пржевальского дом семь квартира двенадцать, так? Как нет! Вы что там, совсем что ли уже… Как... Звонкова? Тьфу, чёрт! Ладно, скоро буду…
Андрей Дмитрич открыл глаза. В комнате была абсолютная тишина. Он огляделся и не заметил ничего необычного, лишь взглянув под стол обратил внимание на отгрызанный смертью кусок пряника, которым она поперхнулась. Он протянул руку, чтобы поднять с пола этот кусок, как вдруг зазвонил телефон.
- Алло, Андрей Дмитрич, это Прокопенко! Андрей Дмитрич, представляешь, старуха Звонкова только что умерла. Прямо во дворе на лавочке за сердце схватилась и померла. Обалдеть, такая крепкая бабка была, вроде и не болела ничем. Ну, пока, созвонимся, а то мне ещё Ананьеву надо позвонить, - Прокопенко бросил трубку.
Андрей Дмитрич некоторое время ошеломлённо смотрел в зеркало в прихожей. Чудовищный страх охватил его. Обернувшись, он посмотрел под стол и обратил внимание, что остатки пряника исчезли.
«Пронесло, а могло быть и хуже! Завтра же посажу дерево и выучу Отче наш, а то смерть так близко ходит, а я не готов», - подумал Андрей Дмитрич и крепко напился.
ГРИБЫ
Ехал как-то Пукин в большом кортеже. Ехал быстро, словно ветер перемен. И вдруг решил остановиться, да с простым грибником поговорить. Где грибника теперь на рублевке взять… как откуда ни возьмись Прокопенко с корзиной на шоссе выходит и голосует.
- Садись, подвезу, - сказал Пукин изумлённому Прокопенко.
- А можно? - Прокопенко залез в автомобиль. - Мне только до метро, а там я сам доберусь.
- С чем едешь Прокопенко? – улыбаясь спросил Пукин.
- С грибами. Вот, разных набрал, а вы? - Прокопенко удивился, что Пукин знает его фамилию.
- Я с думою о Россеюшке-матушке еду. С тяжёлой думой Прокопенко и рвёт она мне всю душу. Понимаешь ты или нет? – Пукин в сердцах развязал галстук и выбросил его в окно.
- Понимаю, - Прокопенко принял самый серьезный вид и скрестил руки на корзинке с грибами.
- Веришь, еду и думаю о всех вас. Что делать мне с вами, как быть с такой миллионной Родиной?
- Заботиться о стране неусыпно, вот, наверное, что надо делать?
- Заботиться… да я люблю вас всех, дурья ты башка! Только больно ноша моя тяжела. – Пукин расстегнул несколько пуговиц на рубашке и совершил глубокий и трагический вздох, словно пытался утолить свои страдания глотком чистого воздуха. – Ох, только в дороге и могу отдохнуть, да подумать…
- О! Знаки не покрашены! Глядите, товарищ Пукин, - Прокопенко заметил старый, неокрашенный дорожный знак и ткнул пальцем в окно автомобиля.
- Что, что ты сказал? - не совсем понимая, спросил Пукин.
- Я говорю знаки на рублёвке и не покрашены. Безобразие! Форменное же безобразие, правда?
- Какие знаки? - Пукин тяжёло посмотрел на Прокопенко.
- Да вон те, знаки дорожного движения. Вон глядите, - Прокопенко вновь ткнул пальцем в окно автомобиля.
Пукин подвинулся к окну поближе. Некоторое время он внимательно смотрел на пролетающую в окне Россеюшку, которая была красива, молода и опрятна. Глаз его отдыхал от такого зрелища, как вдруг… как вдруг, промелькнул старый ободранный дорожный знак. Пукин заметно погрустнел и отстранился от окна.
- Ну что же ты натворил, дорогой мой народ! – Пукин взялся за голову. – Что мне теперь прикажешь делать? Как же мне теперь быть Прокопенко? Ехал я и не замечал, а что теперь? Что теперь Прокопенко? Я тебя спрашиваю? Министра полицейского уволить, так ведь только назначил, нельзя. Кого-нибудь из строителей наказать, так кто ж Россеюшку нашу подымать из руин будет, а Прокопенко! Кто? Ты что ли?
- Никак нет, товарищ Пукин, я на заводе работаю.
- Вот видишь, на заводе, а завод то твой кто построил?
- Строители.
- Вот, сам и отвечаешь, - Пукин задумался, - а может мне власть местную отчебучить? Невозможно! Половина дороги в Москве, половина в области. Я такой политикой весь авторитет на местах подорву. Где мне тогда новую опору искать? Ну, дело ли это? И надо было тебе заметить эту гадость. Всё только дрянь и замечаешь Прокопенко, не стыдно? Ведь не поэт, ни художник, а всё туда же… всё с протестами лезешь.
- Да я же не со зла, я же за вас голосовал. Мы ведь из-за вас чуть с Андрей Дмитричем не подрались.
- Это ты молодец... молодец, - Пукин закрыл глаза, - только говорят много фальсификаций было и за кого ты голосовал, Прокопенко, теперь только Бог ведает. А жаль, что так получилось, ведь ты шёл сам по себе с грибами и думать не думал, что так неловко получится.
- Как получится? – Прокопенко нервно сглотнул.
- Ну, вот так, что ты без охотничьего билета в природоохранной зоне грибы собираешь. Ты, может рыболов-спортсмен?
- Нет, – оправдывался Прокопенко. – Так разве на грибы разрешение нужно?
- Нужно, дружок, нужно. Ещё Указ мой не вышел, а ты уже моё доверие подрываешь, - Пукин достал блокнот и что-то пометил. – Вот такие как ты и дискредитируют нашу экономику изнутри.
- Я ничего не дискр… дескредит… - запнулся Прокопенко, - тьфу чёрт!
- Плюёшь в колодец, Прокопенко, нехорошо, - Пукин покачал головой. – Вот ты ругаешься, а кто грибами на рынке торгует? Налоги то ведь не платишь.
- Да ведь я для себя.
- Вот так и живёшь Прокопенко – всё для себя, а что для страны…
Кортеж остановился и Прокопенко вылетел из машин как ошпаренный. Он мучился всю ночь. Страшные мысли и образы переполняли его. Только к семи утра он проснулся как в лихорадке и направился на работу.
До обеда на заводе было тихо, а после влепили ему выговор да премии лишили за квартал. Прокопенко взбунтовался и направился в Профком правды искать, а там его председатель профкома на хер послал и посоветовал бадминтоном в парке заниматься, а не важных людей грибами донимать.
КАНДИНСКИЙ И ПРОКОПЕНКО
Встретил как-то Прокопенко бомжа Бруевича в подъезде и пожаловался на душевные муки неизвестного происхождения. Бомж Бруевич хоть нигде и не жил и слыл грязнулей, был человеком в высшей степени нравственно чистоплотным и интеллигентным. Послушав жалобы Прокопенко и узрев в них самую сложную и непримиримую борьбу бессознательного с собственным «Я», бомж Бруевич посоветовал сходить Прокопенко к психиатру и поступать так впоследствии регулярно, поскольку душевное здоровье требует такой же терапии как и вросший ноготь, которым теперь страдал бомж Бруевич.
- Только прошу вас, Прокопенко, сохраняйте самообладание, ибо это первый шаг на пути к выздоровлению, - с таким напутствием бомж Бруевич удалился в сторону пивного ларька.
Прокопенко много лет проработал на заводе и подобный поход был ему классово чужд. Однако на душе так ныло, что хотелось порвать на себе любую рубаху и поход к психиатру теперь оставался лишь вопросом времени.
Потеряв всякую надежду на душевное выздоровление при самолечении, Прокопенко взял на заводе отгул и направился в районную психиатрическую клинику, которая находилась на улице Возрождения, на самой окраине города.
- Как же они тут душу то лечат?! - воскликнул Прокопенко, увидев старое оштукатуренное в жёлтый цвет двухэтажное здание больницы. В больнице оказалось много перекосившихся окон в каждое из которых на Прокопенко смотрели бледные лица в серых махровых халатах.
Прокопенко сделал над собой усилие и открыл дверь в клинику. За дверью сидел на табурете охранник с дубинкой. Лицо охранника не вызвало у Прокопенко каких-либо положительных эмоций.
- Куда прёшь?- спросил охранник.
- Я к психиатру, - сдерживая себя, ответил Прокопенко. – Мне куда пройти?
- Второй этаж направо, третья дверь, - рыкнул охранник и снова уставился на дверь.
- А я молодец, - думал Прокопенко, поднимаясь по ступеням в поисках врача, - сдержался и в такую рожу не сунул кулаком. Кажется, уже выздоравливаю. Да и за что его было бить, он ведь клятву Гиппократу не давал и хамит не ведая. Самообладание сильная вещь, прав был, подлец, Бруевич. Не справься я с собой, так в будний день уши бы ему оборвал, а в получку так и страшно подумать…
Прокопенко нашёл искомую дверь. Только он протянул к ней руку, как перед ним туда проскочил молодой мужчина лет тридцати в очках и с газетой. Прокопенко последовал за ним и хотел было потребовать объяснений, но молодой мужчина уверенно сел на место врача и направил свой жёсткий пронизывающий взгляд на Прокопенко, мозолистые руки которого вдруг стали непривычно влажными.
- Кандинский. Чур, не путать с художником! - врач коротко представился и усмехнулся. – На что жалуетесь?
- Прокопенко Анатолий. Муки у меня, спать не могу, аппетит ни к чёрту, чахну, одним словом.
- Да, знакомая ситуация. - Кандинский поправил очки. Прокопенко пригляделся и увидел, что на очках доктора вместо дужек была резинка от трусов, натянутая вокруг головы. – Знаете Толя, в своё время, со мной случилась аналогичная ситуация. Я вот гляжу на периметр вашей головы, особенно на форму лобных долей и чувствую некоторое физическое сходство с вами. Толя, вы так не думаете?
- Не знаю, - ответил ошарашенный Прокопенко.
- Возможно, даёт о себе знать нереализованная сексуальная энергия или отвергнутая любовь.
- Да нет вроде, я женат и дети у меня. Похоже, не любовь.
- Вы зря так пассивно оцениваете, такое многоступенчатое и разноцветное чувство как любовь. У вас налицо сублимационные симптомы невроза. Мне, кажется, вам в таком состоянии синего от круглого не отличить. Это плохо, возможно придётся прибегнуть к непопулярному нынче средству – лоботомии. – Кандинский приподнялся в кресле и пронзительно посмотрел на Прокопенко. – Толя, угости-ка сигареткой врача, а то я всякий раз нервничаю перед операцией.
Кандинский закурил и некоторое время искал пепельницу, не найдя ничего подходящего он взял стакан где стояли шариковые ручки и карандаш, высыпал из него всё содержимое на стол и увидев ластик, попытался откусить от него кусок.
- Я вообще по убеждению проктолог, в смысле сторонник анального детерминизма в борьбе с неврозами. Иными словами, я вижу, как вас мучает латентный гомосексуализм, это понятно?
- Не очень, - Прокопенко чувствовал, как теряет самообладание, которым напутствовал его бомж Бруевич.
- Вот у вас мужчины на работе есть? – Кандинский, наконец, выплюнул ластик. – Вы к ним что испытываете?
- Уважение, - Прокопенко вспомнил начальника цеха и свою бригаду.
- Известная симптоматика, с этого всё начинается. Например, у вас Толя в каком углу голова чаще болит?
- В правом, а что?
- Это ваша Толя натура страдает, вы её сами в правом полушарии угнетаете и раскрыться не даёте. Раздевайтесь, Толенька будем смотреть…
В это мгновение в кабинет ворвался взволнованный охранник, недавно встретивший Прокопенко у дверей больницы.
- Ах ты, еп… твою м… , доктор нашёлся! – Прямо на глазах ошарашенного Прокопенко охранник хватил дубинкой Кандинского по голове.
Дальше было много мата и шума. Кандинский оказался давним пациентом больницы, который всякий раз, сбежав с обеда, разыгрывал доктора. Прокопенко еле вырвался из этого ада и помчался домой.
По дороге он встретил Андрей Дмитрича
- Что это вы Прокопенко такой нервный? - спросил Андрей Дмитрич.
- Да я б... к психиатру ходил, - отрезал Прокопенко. - Ты, Андрей Дмитрич, бомжа Бруевича видел?
- Да он вроде в подъезде сидит, читает, - ответил Андрей Дмитрич. - Ну как, психиатр помог?
- Не помог, сам психом оказался, - Прокопенко сжал кулаки.
- А Бруевич тебе зачем?
- Да поговорить нам нужно и про душу мою и про его вросший ноготь. Ну, бывай Андрей Дмитрич.
С тех пор, говорят, Прокопенко регулярно в рамках терапии поколачивал бомжа Бруевича и никакими расстройствами, даже желудочными, не страдал.
КОНЕЦ СВЕТА
Собрались как-то у Прокопенко карлик Андрей Дмитрич, бомж Бруевич и физик Ньютонович в пятницу пива попить. Ньютонович сразу от пива отказался и принёс водку. Пили, пили, уж и воблу всю съели, а настроения никак не улучшается.
- День какой-то странный, - вдруг сказал Андрей Дмитрич.
- Соглашусь, уважаемый, - подтвердил Ньютонович. – Вот я уже половину бутылки выпил, а вектор настроения остался в той же плоскости, как и был. Это очевидно, но не вероятно. Угол настроения после 250 грамм у меня всегда меняется, а сегодня … что-то не то.
- Послушай, Капица, - в разговор вмешался Прокопенко, - через десять дней Новый год, а ты всё недоволен. Праздники будут, веселье. Нам на заводе тринадцатую через три дня дадут, чего грустить-то.
- Вам Прокопенко этого не понять, - грустно ответил Ньютонович, разглядывая дно стакана.
- Ньютонович, ты, знаешь, кончай лучше водку палёную покупать, тогда и настроение и угол восстановится, - сказал Прокопенко.
- А я вот думаю, - в разговор вновь вступил Андрей Дмитрич, – это всё потому, что сегодня конец света передавали. Правда, я сам слышал.
- Что значит передавали? – засмеялся Прокопенко. – В прогнозе погоды, что ли?
- Точно! Андрей Дмитрич и как вы вспомнили то! – воскликнул бомж Бруевич. – Сегодня же последняя дата в календаре майя.
- Послушайте, Бруевич, вы так говорите, словно это календарь у вас под лестницей висит. Чушь это всё! – категорически высказался Ньютонович. – И когда он начнётся, ваш конец света? Во сколько?
- Ну, я точно не знаю, - спасовал бомж Бруевич. – По идее, должен был с утра начаться.
- Если с утра, тогда во Владивостоке он уже наступил, - с усмешкой ответил Ньютонович.
- Я во Владивосток могу Мишке Андрееву, дружку армейскому позвонить, - радостно сказал Прокопенко и бросился к телефону.
Вся компании затаив дыхание наблюдала за Прокопенко, который судорожно листал записную книжку в поисках телефона сослуживца.
– Мишка, привет! Это Прокопенко, - Прокопенко манерно держал трубку и подмигнул своим гостям. – Мишаня, говорят, конец света сегодня. У вас там как дела? Я тут знаешь, что подумал, вы же раньше нас жить начинаете, поэтому и конец вам должен раньше настать.
Прокопенко внимательно слушал несколько минут слова Мишани и, ничего не ответив, положил трубку.
- Ну? – спросил Андрей Дмитрич. – Что он сказал?
- Говорит у них конец света с 85-го года. С перестройки, говорит, и потом матерился много.
- Да-а, - грустно протянул бомж Бруевич и поправил очки, - а мой конец света в 2000 году случился, когда Катенька умерла и квартиру я потерял.
- Да что за сопли то, ей Богу! – воскликнул Прокопенко.
- У меня лично в науке всё закончилось, как только Менделевич, мерзавец, докторскую зарубил. Ведь я и не живу с тех пор. Пью вот только день и ночь. Это, наверное, уже мой конец света, - Ньютонович махнул стакан водки и закрыл руками лицо.
- Я вам тоже признаться должен, - чуть слышно говорил Андрей Дмитрич сквозь мрачную тишину. – Я пять лет назад роман в издательство отнёс, получается в 2007. Роман был о любви и я его полжизни писал. Всю душу в него вложил, а мне редактор сказал, что у меня в тексте совсем секса нет и герои несовременные. Сейчас, говорит, так никто не пишет, это никому не продать. Вот как получается…
Вся компания посмотрела на Прокопенко в ожидании его признания.
- Что вы на меня так смотрите? Придумали херню с этими майями и смотрят на меня. Разве ж можно верить этому телевизору? Мало чего там брешут!
Компания начала расходиться в самом плохом настроении уже не надеясь на конец света. Через десять минут Прокопенко остался один. Он подошёл к окну и закурил.
- Конец света, конец света, - вслух размышлял он, - услышали чушь и маются. Хотя…
Сердце Прокопенко кольнуло. Он вспомнил сегодняшнее предложение старого друга купить ВАЗ 2112. Купить недорого.
- Да, а машинку то жаль. Хорошая машинка, ухоженная. Ну, ничего, в следующем году на конец света накоплю и 2113 куплю.
ПРОКОПЕНКО И НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ
Проникся как-то Прокопенко мыслью о настоящей любви. Ходил на завод неделю сам не свой, а вечерами напролёт только и делал, что размышлял, да молча спать ложился. Мысли его были хмуры и тучны, отчего он совсем не находил себе места. Семья вроде, жена славная – готовит сказочно, как в ресторане, машина, а была ли в его жизни настоящая любовь?
- Андрей Дмитрич, вот ты у нас философ, - Прокопенко нервно крутил шнур телефонной трубки, дозвонившись до соседа глубокой ночью
- Я писатель, - Андрей Дмитрич нервно поправил Прокопенко, - неужели трудно запомнить? Пи-са-те-ль!
- Ну, хорошо, хорошо… писатель. Какая разница? – сетовал Прокопенко, - Ты мне лучше вот что скажи: что такое настоящая любовь?
- Послушайте, Прокопенко, четыре часа утра! Я думал у вас пожар или ещё чего-нибудь, а вы… взрослый человек и по таким глупостям людей будите.
- Ладно, извини Андрей Дмитрич, просто поделиться с тобой хотелось, - расстроился Прокопенко.
- Ладно, Прокопенко, не обижайтесь. Я думаю, что настоящая любовь это дар Божий, - после некоторой паузы, смягчившись, продолжил разговор Андрей Дмитрич. – Это, может даже лишение и отречение от всего ради другого человека… понимаете, Прокопенко?
- Не очень, - Прокопенко мучительно почесал затылок. – Ты прости меня Андрей Дмитрич, спокойной ночи!
Прокопенко положил трубку и вышел на балкон, где мысли о настоящей любви завладели им с новой силой.
- А что, если есть она настоящая любовь? – размышлял Прокопенко, размерено покуривая сигарету. – Такая вот, что скулы сводит и всё нутро наизнанку выворачивае. Что, если обошла такая любовь меня стороной и никогда уже не появится, не случится… и что профукал я её за щами, а ведь как всё могло быть…
Прокопенко испугался обречённости своих мыслей и затушил сигарету в банке из-под шпрот, которая уже была наполнена «бычками». Он ещё несколько мгновений смотрел на луну, отчего захотелось ему завыть на всю улицу Пржевальского.
Едва совладав с собой, он вернулся в комнату и включил телевизор. Уныло переключая каналы он услышал странное шебуршание на кухне: будто кто-то возился в холодильнике. Прокопенко сделал громкость телевизора потише и, убедившись в своих подозрениях, отправился на кухню.
- А вы кто? – оцепенев, Прокопенко смотрел на седого старика, который пил молоко и ел белый хлеб, откусывая его прямо от буханки.
- Садись, Прокопенко, почто стоишь как на Голгофе, - спокойно сказал старик. – Я Сергий Радонежский.
- Чево! – удивился Прокопенко. – Какой Сергий?
- Радонежский, - старик был невозмутим. – Тебе про меня Андрей Дмитрич не рассказывал? А то я уже у него бывал (миниатюра «Как Андрей Дмитрич анонимку написал»).
- Н-ет, - протянул Прокопенко.
- Ладно, садись, будем об твоей настоящей любви говорить.
- О какой любви? – нервно сглотнув, спросил Прокопенко.
- Об той, Прокопенко, что тепереча тебя тиранит и которой ты был лишён по недоразумению, - старик достал из котомки свиток и начал читать. – Тебе Прокопенко следовало полюбить Пелагею Шнурову из деревни Ж., что в Нижегородской области. Случилось так, что тебе в нужное время командировку «зарубили» и ты любовь свою не встретил на автобусной остановке. Вот видишь как оно вышло, - старик улыбнулся, - но теперь, сын мой, все упущения улажены и согласованы, собирайся.
- Куда это?
- К Пелагее Шнуровой в новую жисть.
- Какую такую жисть! Мне подумать надо, - насупился Прокопенко.
- Подумать! - разгневался Сергий. - Я тут неделю с вашими судьбами возился, а ты теперь ещё размышлять будешь?
- Ну, я так сразу не могу, - засомневался Прокопенко, - а у вас случаем фотографии её нет?
- Есть, нака вот погляди, - Сергий Радонежский протянул Прокопенко фотографию Пелагеи.
- Это что же такое получается? - Прокопенко изменился в лице. – Да сколько же в ней весу будет?
- Я думаю килограмм сто десять, а что? – хитро ухмыльнулся старик. – Но ты не переживай, это она сейчас такая, а в те времена первой красавицей в деревне была.
- А готовить она умеет? – спросил Прокопенко, вспоминая вкусную стряпню своей жены.
- Не очень, а по правде сказать, так и готовит одну только дрянь. Но ты в голову не бери, ведь теперь ты готовить будешь.
- А что ж это у неё… простите, зуб золотой, - Прокопенко разглядывал улыбку Пелагеи.
- Ишь ты следопыт. Ну, золотой, а что? Зато новый. Она его неделю назад вставила, а последние десять лет без него жила, потому что у вас денег совсем нету.
- А где мы жить будем?
- У вас изба расписная в деревне Ж. с удобствами во дворе. Иногда, правда, крыша течёт и электричество отключается. Да что ты такой привередливый – это ведь счастье твоё, настоящая любовь. С любимой ведь и в шалаше рай, - Сергий подмигнул растерянному Прокопенко.
- Я боюсь спросить, но у неё левый глаз косит или ракурс неудачный.
- Есть немного, это ты прав, - Сергий допил молоко и поставил пустую бутылку на стол. – Это у неё после аварии. Она теперь хрома на одну ногу, но от костылей скоро избавится.
- Да, что же это за любовь такая. Зачем мне это всё надо? – Прокопенко вспомнил свою родную Любу, щи и всегда наглаженные рубашки. – Не хочу!
- Как так не хочу? – возмутился Сергий, - Ты же ведь сам на луну кажный вечер воешь. Тебе же Андрей Дмитрич сказал про лишения, отречения… дар Божий на щи променять хочешь?
- Ошибался я дедушка, поверьте. Любушку я свою люблю.
- Собирайся, тебя настоящая любовь ждёт!
- Не губи дедуля, дурак был, не понимал… не брошу я Любку. Люблю я только её, слышал!
Прокопенко в сердцах размахался руками и грохнул Любе прямо по затылку.
- Да ты, что! – взвизгнула жена. – Опять завод приснился?
- Что? – открыв глаза от ужасного сна, спросил Прокопенко. – Что?
- Ничего, ручищами своими чего машешь-то? Цех, что ли приснился?
- Нет… Любушка ничего, - Прокопенко отёр пот со лба одеялом и, поняв, что это был сон обнял жену и зашептал. – Люблю я тебя Любушка, да щи твои люблю. Наваришь завтра?
- Ты перепил что ли? – возмущалась Люба.
- Нет, дурёха, я теперь любовь свою настоящую нашёл, от этого и радостный такой. Спи…
Прокопенко закрыл глаза, обнимая тёплую Любу и отгоняя от себя всякие мысли о настоящей любви…
60 РУБЛЕЙ
Стоял как-то карлик Андрей Дмитрич на переходе в жуткий снегопад. Вдруг, слева от него остановилась бабушка с огромной корзиной гороха.
- Сынок, переведи меня, а я твоё любое желание исполню, - жалостно обратилась старушка.
Андрей Дмитрич спешил в редакцию и совершенно не мог задерживаться по пустякам, но старушка была до того немощная, а корзина настолько огромная, что он, несмотря на свой незначительный рост и сумасшедшую занятость решил ей всё-таки помочь.
- Что же вы бабуся с горохом зимой по Москве ходите? Сидели бы дома, чай пили, а так вы можете поскользнуться и сломать шейку бедра. Давайте вашу корзину сюда, - Андрей Дмитрич лихо схватился за ручку корзины, которая оказалась неподъёмной. – Фантасмагория какая-то. Как горох таким тяжёлым может быть?
- Не надорвёшься, сынок?
- Не знаю, - ответил Андрей Дмитрич, и попытался половчее ухватиться за ручку корзины. - Вот бабуся, подержите рукописи.
Зажёгся зелёный свет. Андрей Дмитрич еле успел перебежать дорогу и, вконец измотавшись, уставился на старушку.
- Да что же это у вас за горох такой бабуся? Как же вы его до дома дотащите?
- Не беспокойся, меня внук на жигулях ждёт. Ты чего загадать то хотел, милок?
- А вот вы изъян физический исправить можете, ну увеличить, например, кое-что?
- Сынок, а я ведь пластиковой хирургией не занимаюсь, проси ешшо что-нибудь. Размер то, поди не самое главное в жизни. Да и постыдился бы, а то целиком маленький, а хочешь… дисгармония, сынок, появится.
-Да я в плане роста, бабуся, вы что-же такое говорите. Я интеллигентный человек, мне излишества ни к чему! – возмутился Андрей Дмитрич.
- Ну, не кипятись. Ну, ошиблась, ну што теперь. Бывает. Думай, а то времени нету.
- А можно мне книгу написать вселенского масштаба.
- Пиши, я-то тебе зачем?
- Да, это вы правы, - Андрей Дмитрич задумался, - а денег бесконечное количество?
- Всех денег, сынок, не заработаешь, а потом какая в них стабильность – один порок.
- Ну, тогда автомобиль?
- Нет, это уже тебе проще по кредиту будет.
- Ну, тогда жить вечно.
- Ничто сынок не вечно, а потом ты с таким ростом вечно мучиться будешь.
- Ну, просто любви можно.
- А вот это сынок можно. Бог есть любовь, так што веруй и будет тебе любовь. Ступай с Богом, - рядом с бабулей остановился автомобиль и из него вылез огромный детина. Он ловко подхватил корзину и усадил бабулю в автомобиль. Потом, не сказав ни слова достал кошелёк и дал Андрей Дмитричу 60 рублей одной купюрой. Пока Андрей Дмитрич с изумлением рассматривал деньги, автомобиль резко тронулся и умчался в заснеженную даль.
Андрей Дмирич почувствовал себя обманутым и потерял всякое настроение идти в редакцию. Покрепче зажав подмышкой рукописи, он побрёл домой. Во дворе он встретил архитектора Ананьева и Прокопенко. Ананьев что-то рассказывал с возмущённым лицом, а Прокопенко смеялся изо всех сил. Андрей Дмитрич присоединился к компании в тот момент, когда Ананьев держал в руках купюру достоинством в 90 рублей, а Прокопенко держался за живот.
- Ну и дурак же ты Ананьев, это же старушка Звонкова ремонт делает, а под горохом у неё цемент ворованный со стройки. Она мне сама рассказывала, - Прокопенко засмеялся так, что слёзы прыснули у него из глаз. – Слышь, Андрей Дмитрич, Ананьев Звонковой цемент полдня через дорогу носил, а она ему 90 рублей дала.
Андрей Дмитрич нервно усмехнулся и пошёл прочь, крепко сжимая в кармане купюру в 60 рублей.
ФОКУС-ГРУППА
Андрей Дмитрич нервно спускался по лестнице во двор, где компания завсегдатаев играла в домино. Держа рукопись подмышкой, он молниеносно пересёк двор и оказался возле компании, где «рыба» уже подходила к концу. Проиграл Прокопенко и бомж Бруевич.
- Рыба! – громко крикнул физик Ньютонович. – Посчитаемся!?
Игроки разложили «костяшки» на грубо сколоченном столе и принялись считать очки.
- Ах, ёперный театр! – взвизгнул Прокопенко, глядя на фишку «6:6» у бомжа Бруевича.
- Молодец Бруевич! «Гитлера» на «рыбу» припас! - засмеялся Ньтонович, подмигнув Ананьеву с которым весь вечер играл в паре.
- Ты чего не дуплился, Бруевич! Я же тебе говорил, дуплись! Ты чего с такой фишкой на руках сидишь?
- Ну, я как-то позабыл, - робко оправдывался бомж Бруевич. – И потом, не было возможности!
- И что я теперь с тобой капусту под столом должен есть! – шумел Прокопенко. – Да у нас любой практикант на заводе лучше тебя играет!
- Тихо, тихо Прокопенко. Играли ведь на пиво, а вы сразу под стол… хотя можете и под стол, - засмеялся Ньютонович и обратил внимание на взволнованного Андрей Дмитрича, стоявшего рядом со столом. – Вы, Андрей Дмитрич, чего такой взъерошенный?
- Друзья мне нужна ваша помощь. Я сейчас кое-что написал. Кое-что очень важное и почти грандиозное, но мне нужен ваш совет. Правильно ли я иду… Сейчас модно спрашивать мнение читателя о книге или покупателя о товаре до его появления на свет. Это фокус-группа называется, - нервничая выпалил Андрей Дмитрич.
- Совет? – переспросил Прокопенко. – Совет дадим, спрашивай.
- Спасибо вам Прокопенко, спасибо! – голос Андрей Дмитрича задрожал. – Только вы должны понять, что это совершенно тонкая материя и с ней надо быть осторожным.
- Давай уже, спрашивай, Андрей Дмитрич! Не тяни, - сказал Прокопенко и налил себе пива, которое стало тёплым за время игры.
- Не волнуйтесь, Андрей Дмитрич, мы тут интеллигентные люди и постараемся вас понять. Не волнуйтесь, - поддержал Андрей Дмитрича бомж Бруевич.
- Тоже мне интеллигент, в домино играть не умеет, - выдавил себе под нос Прокопенко и замолчал. – Заставить бы тебя капусту есть!
- Я начинаю, - торжественно произнёс Андрей Дмитрич. – Я, знаете ли, подумал, что человек совершенно не может существовать без любви, то есть совершенно. Всё в нём создано Творцом именно ради этого прекрасного и просветляющего нас чувства. Кто-то придумал, что судить нас будут за дела неправедные, а мне кажется, спрос с нас будет по той любви, которую мы давали людям, потому что грех в нас заложен изначально, а вот любовь нам приходится взращивать в себе самостоятельно. Именно самостоятельно и на протяжении всей жизни. Вот, например…
- Подожди, ты это сейчас о чём? – Прокопенко прервал Андрей Дмитрича и глотнул тёплого пива, поморщившись.
- Как о чём? - недоуменно спросил Андрей Дмитрич.
- Ты о любви к бабам, что ли?
- К каким, простите, бабам? – переспросил Андрей Дмитрич.
- Как к каким? К простым бабам с сиськами! – засмеялся Прокопенко, но его никто не поддержал.
- Андрей Дмитрич, а по-моему великолепно. Прямо таки симфония слов, эдакий душевный прибой, - вступился за Андрей Дмитрича бомж Бруевич.
- Прокопенко в чём-то прав, - заговорил молчаливо сидевший за столом Ньютонович. – Если речь идёт о любви к женщинам, то это одна материя. Если же мы рассуждаем о любви к людям, многих из которых я лично недолюбливаю, то это совершенно другой аспект любви. Вот, например ни один Бог не заставит меня любить Менделевича - он мне докторскую зарубил.
- Во, во и я об этом, - сказал Прокопенко. – Бабам только поначалу признания подавай, а потом сразу получку. Вот моя…
- Послушайте, Андрей Дмитрича, друзья. Ведь речь идёт о божественной любви. Представьте как Творец страдает от того, что в нас её нет.
- Творец-то тут причём. Разве речь не о любви к людям? – спросил Ньютонович и внимательно посмотрел на Андрей Дмитрича.
- Об этом, - кивнул Андрей Дмитрич.
- Ну-у, - Ньютонович обвёл всю компанию взглядом.
- А-а-а, – протянул Прокопенко, - а я-то подумал, что про баб. Чувствую, что не складно получается.
- Нет, нет Прокопенко, здесь и про женщин речь, - присаживаясь на край лавки сказал Андрей Дмитрич.
- Андрей Дмитрич, а мне показалось, что вы в религиозном, так сказать, христианском смысле трудились, - бомж Бруевич поправил очки.
- Да.
- Что да? – хором спросили соседи.
- Я в целом о любви пытался сказать.
- В общем сырой у тебя товар, Андрей Дмитрич! – Прокопенко допил пиво и собрался уходить. – Если бы я такой брак на заводе выпускал, то меня бы с бригадиров сразу сняли. Вот так, покеда!
- Вы Андрей Дмитрич, всё же определитесь, потому что любовь к людям все-таки отдельная история. И потом, как мы помним, вот эти самые люди вроде Менделевича, которых вы призываете любить, сына Творца и того… распяли так сказать, о потом к Отцу и отправили. Разберитесь с гипотезами, а то нелогично получается. Понимаете?
- Понимаю, - потеряв настроение, ответил Андрей Дмитрич и попрощался с Ньютоновичем.
- Андрей Дмитрич, в общем, замечательная вещь вырисовывается, только небольшая какофония в вашем душевном порыве имеется. Причешите стилистически, новые нотки добавьте и поменьше религии. Это не всегда хорошо. Вот я, например, не совсем православный, понимаете? А мне ведь тоже про свою любовь почитать хочется. Только прошу без обид, - бомж Бруевич потряс правую руку Андрей Дмитрича и направился сдавать бутылки.
Андрей Дмитрич остался с Ананьевым, который весь вечер молчал и внимательно прислушивался к дискуссии.
- Андрей Дмитрич, не расстраивайтесь. Просто не нужна им ваша книга и в любви они не соображают.
- Понимаю, понимаю, - удручённо произнёс Андрей Дмитрич.
- Говорить про любовь, многие вообще не любят, а вы вот так под тёплое пиво тут надрываетесь, - попытался утешить автора Ананьев.
- Так ведь я хотел как лучше.
- А как лучше, так написали бы лучше детектив про бездомного спивающегося физика, подрабатывающего ночами на заводе и падкого до женского пола. Вот тогда бы и книга и товар был бы, - Ананьев встал и кивнул головой как заправский поручик. - Пойду я хлеба куплю, а то жена с тёщей мне устроит такую любовь, что ни одна фокус-группа не спасёт.
КАК АНДРЕЙ ДМИТРИЧ АНОНИМКУ НАПИСАЛ
Ньютонович закусил губу, плюнул на приличия и приступил к реализации решительной и бесчеловечной кампании по борьбе с Менделевичем, который зарубил ему «докторскую». Сделка с совестью должна была состояться непременно сегодня. Ньютонович чувствовал небывалый для вторника прилив сил.
Ньютонович мучительно искал самые честные способы замарать подлеца Менделевича, но не найдя ни одного действенного, придумал написать в министерство гнусную и разоблачающую Менделевича анонимку.
- Вот вы Ананьев, как думаете, на что упор сделать? – добивался совета Ньютонович. – Про что в первую очередь написать?
- Я что-то подобное писал, - Ананьев почесал карандашом за ухом, - но теперь, кажется, я не помню.
- Как это «кажется, не помню». Это совершенно нелогичный ответ, самый бессмысленный набор слов в периметре галактики, который я когда-либо слышал. Вы, наверное, трусите и дружите семьями с Менделевичами!?
- Ни с кем я семьями не дружу, - возмутился Ананьев. - Вам лучше обратиться к Прокопенко, он всегда в ЖЭК пишет, а недавно повышения зарплаты на заводе добился. Он вам точно поможет.
Ньютонович выскочил от Ананьева и помчался к Прокопенко.
- Прокопенко, как мне на Менделевича анонимку написать? – нервно сглотнув, спросил Ньютонович.
- Анонимка дело хорошее и даже полезное, особенно когда в ней всю правду режешь, - Прокопенко довольно улыбнулся. - Ты не думай, что я там крутил чего-нибудь, только истина и ничего кроме истины - словечка не приврал. Меня этому в своё время Кондрат Иванович, начальник профкома научил. Вот он большим знатоком в этих делах был. Да-а, теперь таких людей нет, - Прокопенко на мгновение забылся и вдруг словно очнулся, - Ньютонович, я бы тебе помог, да времени нет. Я сейчас В.В.Пукину петицию пишу, а ты ступай к Литовченко, он, вон, заместитель директора главка, думаешь, просто так на такие места назначают.
Через несколько минут Ньютонович звонил в дверь Литовченко.
- Послушай Литовченко, помоги анонимку составить.
- Анонимку? - Литовченко задумался и понеслись в его голове образы как осенние листья одни за другим. Вспомнил он свой первый день в главке и первую жалобу в партийный комитет на начальника отдела, прекрасного семьянина Антона Матвеевича Рохмана, и вторую на снабженца и искромётного грузина Ираклия Кирилловича Георгадзе, и третью на бухгалтера З.А.Мотылёву, что состояла в тесной связи с главным экономистом Тихоном Альтеркопом. Ох, да и сколько их таких было…
- Литовченко, ну… поможешь!? – одёрнул замечтавшегося собеседника Ньютонович.
- Ты что Ньютонович, не стыдно тебе? Я за всю жизнь ни одного слова плохого о людях не писал, тем более анонимно. Подло это, Ньютонович! Ты же в великой науке вращаешься, неужели не стыдно. Эх, уже и заповедей никто не помнит, - Литовченко важно поправил министерскую шляпу и закрыл дверь.
Ньтонович отчаялся, как вдруг вспомнил о писательских талантах Андрей Дмитрича. Мысль об Андрей Дмитриче прояснила Ньютоновичу сознание молниеносно и он немедля направился к нему.
- Андрей Дмитрич, ты сего сейчас делаешь? – нервно спросил Ньютонович.
- Я пишу в журнал. Статья называется «Ложь, как первая ступень грехопадения в урбанистическом социуме современности». Красивое название?
- Слушай, Андрей Дмитрич, не до названий мне сейчас, спасай! - Ньютонович уже стоя на коленях умолял Андрей Дмитрича.
Андрей Дмитрич из того, что написал под диктовку Ньютоновича многого не понял. Фамилии людей, которых нервно перечислял Ньютонович также остались для него загадкой (не считая Менделевича), собственно как и само содержание написанного, которым так восхищался Ньютонович.
После визита Ньютоновича у Андрей Дмитрича остался странный осадок избавиться от которого он не мог до поздней ночи. Даже неслыханная горечь во рту появилась. Что-то внутри него подсказывало, что он совершил очень нехороший поступок или даже наоборот, что его талантом манипулировали в корыстных целях, как тогда Звонкова со своими деньгами (миниатюра "60 рублей").
Он некоторое время мучился в кровати и даже не смог заснуть. Лишь мысли о светлой статье для журнала несколько развеяли его беспокойство. А ночью ему приснился Сергий Радонежский.
- Что же ты бес коротконогий такое написал!? - сурово сказал Сергий Радонежский. – Как же ты мог таку гадость на бумаге так талантливо наскрести? Тебе, огурец ты луковый, Господь зачем дар такой светлый дал, да слово красивое в уста вложил – чтобы ты чёрт чернильный на людей напраслину наводил! – после этих слов Сергий как замахнулся посохом, да как треснул Андрей Дмитрича по лбу, что от таких событий он сразу проснулся в страшном поту.
Не найдя себе места рванул Андрей Дмитрич к Ньютоновичу, а тот уже с работы идёт пьяный.
- Ну что, инженер человеческих душ, пока мы тут с тобой красоту рисовали, да сюжеты подбирали на меня анонимка в министерство пришла. Сидеть теперь Менделевичу директором института до конца дней. Не видать мне своей лаборатории, не видать! Ох, и куда только Бог смотрит, как же такой гадкий человек как Менделевич… а я…и как же они так все устраиваются? – Ньютонович опустил голову и побрёл домой, неспешно прикладываясь к бутылке с пивом и не глядя на Андрей Дмитрича.
ПОГОДА
Наступила долгожданная пятница. Андрей Дмитрич и Прокопенко собрались пить пиво, а Ньютонович водку. Пиво принёс Андрей Дмитрич по поводу выхода в печать его небольшого, но важного эссе. Компания устроилась у Прокопенко.
- Замечательное пиво, отменное, - не мог нарадоваться Прокопенко, губы которого были в белой пивной пене, – видать, ты Андрей Дмитрич, действительно серьёзный труд написал, что таким пивом угощаешь.
- Да, небольшое, но очень веское и аргументированное эссе. Я хотел…
- Тихо, тихо, - Прокопенко сделал телевизор погромче, - погоду передают.
Вся компания мгновенно утихла. Ещё пятью минутами ранее никто не обращал внимание на телевизор, не слушал новости и не углублялся во внутреннюю политику, но прогноз погоды…
Неземной красоты девушка появилась на экране и, рассказав про какой-то крем от комаров, обратилась, наконец, к карте с циклонами и антициклонами. Начав с Дальнего востока, она грациозными кошачьими движениями добралась до Урала и продвигалась дальше на запад в сторону столицы. Потоки различного воздуха окутывали страну. Осадки тут и там проявлялись в виде дождя и туманов. Наша троица застыла, когда за спиной девушки синоптика появилась Москва.
- В столичном регионе порывистый ветер, температура +16+19, кратковременные дожди, - девушка расплылась в белоснежной улыбке и исчезла с экрана телевизора, не забыв ещё раз упомянуть о креме против комаров.
Андрей Дмитрич и Прокопенко молча глядели на окончание выпуска новостей.
- Бл…ь, ну как такое может быть, ну как! – Сокрушался Прокопенко. – Я всю неделю на заводе света белого в цеху не вижу, а как выходные, так дождь.
- Дружище, что вы сокрушаетесь. Вот примите за правило мои постулаты, - в разговор вступил Ньютонович. - Плохая погода имеет теснейшую связь с количеством выпитого. Вот, скажем, в районе 0,5л меня уже осадки не интересуют, я уже сам как облако в штанах. Меня на этой отметке только атмосферное давление тревожит, которое всякий раз конфликтует с артериальным.
- Еп… твою мать ну ведь сегодня, сейчас, в пятницу вечером +25 и солнце! Почему завтра +16 и дождь!? Ну, ответьте мне, почему?
- Я этой темы немного в эссе касался, - вдруг оживился Андрей Дмитрич, - по-моему мнению, это вопрос философский, т.к. именно в пятницу в нашей стране замечательная погода, а в субботу нет. Интересно, что в воскресенье с обеда погода вновь улучшается. В понедельник и во вторник она просто великолепная, т.е. абсолютно чудесная, подающая самые лучшие надежды на выходные. Это специально, что бы мы ждали субботы и планировали дачные дела. В среду, погода немного портится. Если она в среду к вечеру совсем портится и дожди, то продлятся они до пятницы. Это, чтобы развить в нас отчаяние. Но это ещё не конец, - Андрей Дмитрич напихал чипсов в рот и создал мучительную для Прокопенко паузу. – В пятницу погода вновь прекрасная, лучше, чем была в понедельник и вторник. Такая ситуация окрыляет нас перед субботой и мы всем сердцем мечтаем выехать за город, поехать купаться или просто бездельничать в парке. Те, кто едут за город томятся в многочасовых «пробках» и терпят всевозможные мучения, только ради субботнего дня и вечера с шашлыками, а потом…
- Что потом? – напрягся Прокопенко.
- А потом в субботу +16+19 дожди. Только вот почему это происходит, ответа я не нашёл. Видимо страна у нас такая. – Андрей Дмитрич совершил жадный глоток пива.
- Я как физик к вам скажу, что это полная ненаучная чушь. То, что вы сейчас рассказали, это опровержение основ мироздания. Погода не взаимосвязана с понедельниками и средами. Глупость! Просто пришёл циклон.
- Это точно американцы, - резюмировал Прокопенко, - суки, опять что-нибудь на нас испытывают. Пушку какую-нибудь. Как ни суббота, так дождь, охренеть можно!
- Прокопенко, да не слушайте вы эту галиматью. Есть метеорология, есть природные процессы. Вокруг нас целый космос.
- Да понимаю я Ньтонович, понимаю. Ты мне вот только объясни, почему я тогда как машину помою, так сразу дождь, а?
- Ну, знаешь Прокопенко, я не могу такие невежественные гипотезы обсуждать, - Ньютонович снова опустошил рюмку. – Я физик, а не философ. Не будет никакого дождя, ерунда это.
Время перевалило за полночь, а соседи всё рассуждали о погодных явлениях. Ньтонович вышел на балкон покурить. Стоило ему зажечь спичку, как первые капельки дождя начали капать, характерно стуча по крышам домов. Наступила суббота...
ЧАК НОРРИС
Однажды, учитель труда Макар Кириллович Протопопов из 66-й квартиры (миниатюра «Кого хоронят»), стеснённый до физических мук, отсутствием к себе интереса со стороны женского пола решил выяснить, какие же мужчины нравятся женщинам и, собственно, чего им в ём недостаёт? Всю ночь мучился Протопопов и поутру решился расспросить женщин об их симпатиях.
- А вот вам, например, Ирина Пехтовна, какой актёр больше всего нравится?
- Джигарханян, - отвечала Ирина Пехтовна.
- Джигарханян? - удивлённо спросил Протопопов. - Причём тут Джигарханян. Я вас про молодых спрашиваю, а вы... всегда вы так. Я про Фому, а вы про Ерёму.
- А вам, Элеонора Дмитриевна, кто по душе? - Протопопов обратился к учительнице музыки.
- Мне... мне Жан Клод Ванн-Дамм нравится, - закатив глаза и откинувшись на стуле, ответила Элеонора Дмитриевна. - Он такой мужественный и сильный.
- А вот мне нравится Спиваков и Алик Болдуин в молодости, - в разговор вступилась Анна Карловна, очень крупная учительница химии, - и ещё…
- Анна Карловна, ваше мнение очень частное. - Протопопова не интересовали крупные женщины. – Да и кто такой ваш БолдуИн никто знать не знает. И вообще, что Чак Норрис, вам, никому не нравится?
- А кто это? - спросила Элеонора Дмитриевна. – Он в каком фильме снимался?
- Неужели вы не знаете? Такого актёра и не знаете! Да он за любую женщину постоять сможет и всякого хулигана враз отвадит.
- А ко мне хулиганы и не пристают, - засмеялась Элеонора Дмитриевна.
- Да что вы такое несёте. Ван-Дамм ваш только по ветру ногами махать может, а настоящего мужчину вы уже и не видите. Тьфу! - плюнул в сердцах Протопопов и удалился на урок.- Бабы... они и есть бабы. Никакой души в тебе не видят. Ван-Дамм, надо же такую херню придумать!
Придя вечером домой, Протопопов в очередной раз убедил себя в несправедливости мира и, посмотрев на плакат стареющего героя, заснул в надежде найти ту самую тёплую и домашнюю, но уже завтра.
ПРОТОПОПОВ И ЭЛЕН
Часть I (комичная)
Бесцеремонно ворвавшаяся в естество Протопопова весна, породила в его душе солнечную надежду и телесное беспокойство, свойственное всякому одинокому мужчине в это время года (миниатюра «Чак Норрис»). Освобождаясь от зимней холостяцкой спячки, он подобно весенней почке, распустился и расцвёл в ожидании той единственной и любимой женщины, что будоражила его сознание и плоть одинокими зимними ночами.
Вот в таком щепетильном состоянии возвращался как-то Протопопов из школы и остановился возле соседнего подъезда, где компания, состоявшая из Андрей Дмитрича, Прокопенко и бомжа Бруевича уже что-то живо и энергично обсуждала.
- Вот я вам точно говорю, что несносная какая-нибудь баба. Точно, увидите, - размахивая руками, говорил Прокопенко. – Ей Богу, стерва, я таких знаю. Улыбается, а сама змея змеёй… того и гляди тяпнет.
- Разве можно о такой бальзаковской музе, такую, простите, гадость говорить? - поправляя очки, возмущался бомж Бруевич, - Вы же её даже не знаете, Прокопенко.
- А что тут такого? - удивился Прокопенко.
- Может она нежная как цветок и такая же хрупкая и ранимая, - продолжал бомж Бруевич. – Прокопенко, вы не думали об этом?
- Цветок!? Ну, ты Бруевич скажешь тоже, - усмехнулся Прокопенко.
- Соглашусь с Бруевичем, - вступился за незнакомку Андрей Дмитрич. - Вспомните, какая она была очаровательная. Прямо таки богиня и видимо одинокая раз одна в квартиру заселяется.
- Вот ты Андрей Дмитрич философ, а … - начал Прокопенко.
- Я не философ, я пи-са-те-ль, - болезненно твёрдо ответил Андрей Дмитрич, прервав Прокопенко на полуслове.
- Да хоть композитор! Какая разница, ежели вы оба в бабах не разбираетесь, - кипятился Прокопенко. – Вот завтра у неё мужик появится и вы все рты свои позакрываете. А то, ишь, разумничались… богиня, блин, бальзаковская. Вы её вон тогда Протопопову посватайте, а то уж скоро как кот мартовский под окном орать будет… гляди ему уже и лицо перекосило.
Протопопов подошёл к компании как раз сразу после слов Прокопенко.
- Здорово соседи. О чём шумим? – бодро спросил Протопопов.
- Ты Протопопов женщину искал? – спросил Прокопенко.
- Ну…
- Так тебе Андрей Дмитрич кандидатуру нашёл из нашего дома.
- Из нашего дома, - удивился Макар Кириллович. – Это кто же такая? Разве у нас есть «свободные» женщины?
- Соседка твоя новая по подъезду, вон грузовик с её мебелью приехал. Хочешь с ней познакомиться, так иди, разгружай скорее, а то она совсем без мужика не справится.
- Красивая?
- Красивая! Спрашиваешь! - Прокопенко засмеялся. – Бруевич вот с Андрей Дмитричем еле штаны держат.
Тем временем из подъезда вышла «новая» соседка. Когда она прошла мимо компании у Протопопова задрожали колени, бомж Бруевич почувствовал волнительный бриз её духов, а Андрей Дмитрич в сердцах сочинил даже «смелое» четверостишье, но вслух произнести постеснялся.
- Ну, Макар, что скажешь? – спросил Прокопенко, но Протопопов уже помчался к грузовику и в одиночку перетаскал всю мебель.
- Вот это женщина! – изумлённый Протопопов, вернулся к друзьям. – Зовут Элен… очень красивая. Эх, мне бы… а что если мне…
- Какое красивое имя, - заключи бомж Бруевич.
- Да, а вон там, посмотрите, машина её, - Протопопов показал пальцем на белый немецкий внедорожник.
- Хорошая машина, - Прокопенко почесал затылок. – Миллиона два стоит, а может и больше.
- Ничего себе, - удивился Андрей Дмитрич, внезапная «смелость» которого тут же рассеялась.
- Ага, и в трёшку она въезжает… Да-а, Протопопов, не повезло тебе. Шансов у тебя совсем нет. Твоей зарплаты ей как раз на шиномонтаж и хватит.
- Макар, действительно с такими деньжищами ты ей вряд ли понравишься. У неё, видимо, таких как ты, пруд пруди, - Андрей Дмитричу вдруг стало обидно за Протопопова.
- Тут ты ошибаешься, Андрей Дмитрич, - сказал Прокопенко, - у неё таких как он ни одного нет и никогда не было. Ты машину да квартиру сложи и подумай: на кой ляд ей такой голодранец из средней школы нужен?
- Макар, не расстраивайтесь, - сочувственно произнёс бомж Бруевич. – Вы себе ещё женщину обязательно найдёте, а с этой дамой вам лучше не связываться. Извините.
Соседи разошлись, оставив расстроенного Протопопова одного. Он глубоко вздохнул и, достав из кармана клочок бумаги с телефоном Элен, разорвал его и выбросил в сверкающий весенний ручей, прорывающийся сквозь талый снег.
Часть II (трагичная)
- Вы чего там час торчали? – спросила жена Прокопенко.
- Там Протопопов, дуралей, втюрился в новую соседку и размечтался о кренделях небесных, - засмеялся Прокопенко, усевшись за борщ.
- Это какая соседка? Не Ленка ли Евтушенко?
- Не знаю. Протопопов, сказал, что её Элен зовут. Будет жить на пятом этаже.
- Точно она.
- Ты её знаешь что ли?
- Это Женьки Андреева племянница. Переехала в его квартиру на время, пока он в экспедицию уехал. Он тебе разве не говорил?
- Нет, - удивлённо ответил Прокопенко.
- А она красивая девка, ничего не скажешь... только вот одинокая. Женька, говорил, что она уж лет семь одна с черепахой живёт.
- Это почему?
- Не везёт ей на мужиков, - Люба добавила Прокопенко борща. – Знаешь, а Протопопов ей точно подошёл бы, интересная бы пара получилась...
ВСТРЕЧА
Ананьев уже с самого утра толкался в метро, где народу, казалось, было больше обычного. Он с трудом втиснулся в вагон и, прижав покрепче тубус с чертежами, пробрался к противоположным дверям и прислонился к ним спиной.
Заняв такое удачное для утренней поездки в метро положение, он принялся разглядывать взмыленных и озадаченных горожан, торопившихся на работу. Лица у многих были скучные и опухшие. Вдруг ему на глаза попалась довольно милая женщина с удивительно знакомым лицом. Женщина устало и бегло рассматривала рекламу на стенах вагона, не обращая внимания на пристальный взгляд Ананьева, который теперь терзал себя воспоминаниями.
«Неужели это Катя, - размышлял Ананьев. – Точно, Катька Авдеева. Вот это да! Сколько же лет прошло? Лет двадцать, не меньше. Интересно… Она поправилась, точно поправилась, вот я и не узнал её сразу. Какая же она была красивая и как я её любил, тогда в институте… теперь уже двадцать лет назад… да, время летит незаметно.
Может подойти? А зачем? Что я ей скажу. Привет, мол Катька, как дела! Видно, что у неё дела неплохо, зачем спрашивать. Дублёнка дорогая, золотой браслет. Кольца, правда, невидно. Наверное, за Витьку Корнеева вышла, как же иначе. Екатерина Корнеева, ёмко.
В принципе, можно и подойти. Всё-таки удача, что двадцать лет не виделись, а тут вдруг такая встреча. Узнаю адрес, спрошу как дела, как жизнь. Про себя расскажу, про работу, про… да мне и рассказывать-то нечего, банальность какая-то и, потом, вдруг она меня не узнает, глупость получится. Весь вагон смеяться будет.
Собственно, я ничего не теряю, еду себе и еду, никого не трогаю…
Интересно, у неё дети есть? Есть, наверное, как не быть. Она всегда хотела много детей, а я… надеюсь, Витька ей подошёл.
А как я ей стихи писал и рисовал… м-да, было время.
Посмотрела и не узнала. Ну и хорошо. Чего я навязываться, что ли буду! У неё своя жизнь у меня своя, кому интересно про чужую жизнь слушать с утра во вторник.
Вдруг у неё с Витькой не получилось и она одна? Кольца точно нет. Размечтался, разведена. Что если она двоих детей одна «тянет», а Витька пьёт и тут я «Здрасьте!» Он ещё в институте любил выпить. Зря я ему тогда не треснул за Катьку, хотя… крупновата она стала, раньше, вроде и не была такой. Сейчас вот поздороваюсь, а потом от них не отвяжешься, будут по выходным на дачу проситься. Давайте встретимся, посидим, повспоминаем, делать больше нечего…»
Женский металлический голос объявил очередную станцию. Ананьеву следовало выходить и он уже засуетился, пытаясь просочиться сквозь пассажиров, стоящих бетонной стеной. Тем временем, Катя направилась на выход к соседней двери. Наконец, выбравшись из вагона, Ананьев проследовал за Катей, пытаясь не привлекать её внимание.
Глядя сзади на тяжёлые бёдра и поступь Кати, она показалась ему ещё более крупной, чем в вагоне. Несмотря на толчею, он всё же не упустил её из виду и поднялся на эскалаторе всего в нескольких ступеньках от неё.
На площади возле метро, он встал на автобусную остановку, на мгновение потеряв Катю из вида. Он уже корил себя за то, что не подошёл, что теперь вряд ли они когда-нибудь встретятся, вряд ли вспомнят ту чувственную молодость, которая заставляла пылать их сердца, вряд ли …
Вдруг пронзительный свист тормозов и глухой удар заставил Ананьева отвлечься от размышлений. Справа, охнула женщина и стоявший неподалёку милиционер побежал в сторону пешеходного перехода. Ананьев, почувствовал, как сердце в его груди застучало чаще обычного. Дыхание спёрло, но справившись с собой, он пошёл к переходу, где уже собралась небольшая шумная толпа. Быстрыми шагами, Ананьев приближался к толпе.
- Женщину сбили, - крикнула старушка, схватившись за голову.
- Товарищи, не кричите, - строго сказал милиционер. – разберёмся.
- Я её знаю, это… - с трудом говорил Ананьев, смотря на сбитую автомобилем Катеньку.
- Отлично, будете свидетелем, – строго приказал милиционер.
- Это Катя Авдеева, я …
- По паспорту Людмила Поликарпова, - ответил милиционер, рассматривая документы сбитой гражданки. – Свидетель, вы ничего не путаете?
Ананьев, почувствовал себя неловко и выскользнул из толпы, крепко вцепившись в тубус. Уже через пять минут он уселся в автобусе и продолжал о чем-то размышлять, рассматривая город, сквозь грязное окно.
«И с чего это я решил, что это Катька была… хорошо, что не она, а то подошёл бы, как дурак поздоровался… да ещё чуть в свидетели не загремел, сейчас бы целый день потерял…»
ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ
Засиделся как-то архитектор Ананьев у Прокопенко. Выпили, поговорили и Ананьев, убаюканный телевизором, заснул. Ананьев зачем-то держал подмышкой тубус с чертежами и уже надел беретку. Сидел он на стуле удивительно ровно, словно внимательно слушал захмелевшего Прокопенко, расположившегося позади него за столом в другом конце комнаты. Прокопенко видя спину благодарного слушателя не удержался и …
Времени уже было за полночь, когда Прокопенко прорвало. Тусклая сорокавольтная лампа и бардак в квартире подтолкнули Прокопенко к самым сокровенным и несвойственным размышлениям.
- Нет, ты меня Ананьев правильно только пойми, я ведь не то, что бы там про философию: про причины там и формы, я просто так, как простой человек спрашиваю. Вот у меня или у тебя хорошая жизнь или нет? Если, конечно, по философии судить, то жизнь такая, что и сам чёрт не разберёт. Слышь, вот я, к примеру, философией там никакой сложной не занимался и физику только в школе учил. Я гляжу на это вопрос с высоты обыкновенного червяка, а не как Андрей Дмитрич. У него, кажется, от умных мыслей лоб больше затылка стал. – Прокопенко закурил. - Погляди, что выходит. Я вот родился в небольшом городе, окончил школу, техникум, пошёл в армию. После армии женился на Любке и родилось у меня двое дочерей, Катька и Надька. Это, по-твоему, хорошая жизнь или плохая? Я вот не знаю: мне гордиться собой или… как? Работаю на заводе бригадиром, вечером смотрю телевизор, а по выходным мы все ездим в деревню к моим родителям. Ананьев, слышь, каждый год всё лето мы ездим в деревню.
Я тебе как родному признаюсь: жене не изменил ни разу. Веришь? Не пил, так чтобы уж меня алкашом называли. Выпивал, случалось, но не больше и не меньше остальных. Старшая сейчас школу заканчивает. Слышь, Ананьев, за ней уже ухажёры бегают, представляешь? Да-а, красивая девка, в мать, вся в мать.
Жена тоже работает, слава Богу, хоть деньги платят. Деньги может и не Бог весть какие, ну ничего на жизнь вроде хватает, правда, девчонки всё чего-то просят, да ведь ты знаешь девчонки всегда чего-нибудь просят… растут, что же тут поделаешь. Ты только не думай, что я жалуюсь, нет. Мне просто интересно у меня хорошая жизнь или плохая? Вот говорят по телевизору: эти хорошо живут, эти плохо, а я на тех и на других смотрю и не пойму как у меня то, у меня то что? Странно мне, веришь, странно. Иногда задумываюсь, а ответа нет. Как решить, что плохим называть, а что хорошим? Руки, ноги на месте вроде хорошо. Деньги кончаются, глядишь, и не так весело, хотя 22-го аванс и настроение снова улучшается. С другой стороны здоровья могу взаймы дать. Вон, у Авдеева то руку отняли, так и что теперь… какой он теперь начальник цеха, кому он нужен то, инвалид? – Едкий дым попал в глаз к Прокопенко. Он потёр заслезившийся глаз и выпил очередную рюмку водки. - Жена моя говорит, что ей не скучно, что, мол, и скучать некогда. Отец с матерью, тоже чем-то в деревне постоянно занимаются: корова у них есть и огород. Девчонки гуляют …
Знаешь, я тут однажды в церковь пошёл. У нас тут недалеко церковь восстановили я и пошёл посмотреть. Захожу, все в золоте аж в глазах рябит. Тишина, благовония, свечки горят, жуть как представлю сколько это всё стоит. Голову поднял и гляжу, а под потолком чего только нету: и ангелы и старцы и ещё много всего библейского намалевано. Я купил свечку и то ли сам не туда встал, то ли свечку не туда поставил, в общем, привязалась ко мне бабка, как Звонкова сухая и костлявая, царство ей Небесное, - Прокопенко из последних сил перекрестился, - и полчаса лекцию читала, а потом и батюшка выговаривал. Стоит, тоже мне юнец, жизни учит. Слышь, Ананьев, стоит, говорю, юнец, бородёнка редкая, торчит еле держится и меня бригадира, отца двоих детей уму разуму учит. Умора! В церкви всё очень уж большое и высокое, чувствуешь себя клопом, я оттуда быстро ушёл, так и плюнул на их нравоучения, а свечу куда поставил, туда и поставил, Бог сам разберёт, поди не дурак. Вышел на улицу и обида взяла: вот так хотел постоять, подумать, а тут эта бабка привязалась и на улице рябых человек десять ползают, противно, как бомжи. Тьфу!
Пришёл домой, поужинал и сел опять телевизор смотреть, посмотрел да заснул. Да-а, - Прокопенко глубоко вздохнул, - а утром опять пошёл на работу, а спросить не у кого, какая у меня жизнь. Хотел поговорить с новым начальником цеха, но он в отпуске. Да потом и как спросить то: просто подойти и спросить, что у меня за жизнь? Так он пошлёт куда подальше, обязательно пошлёт, да я бы и сам послал, - Прокопенко развалился на стуле как растаявший студень. - Меня тут Андрей Дмитрич дрессировал, что я совсем не читаю. Ну, я пошёл и записался в заводскую библиотеку. Библиотекарша вся в очках, дала книгу Достоевского, сказала, что я там ответ найду. Ананьев, ты Достоевского читал? Нет? Эх, ты. Я вот начал читать. Только после работы тяжело, сам понимаешь, сразу в сон клонит, так и отнёс обратно. Да… вот так. А чего дальше будет, даже не знаю. Буду, наверное, жить и всё, раз никто ответа дать не может. – После небольшой паузы Прокопенко продолжил. - Зачем живём? Странный всё же вопрос, Слышь, Ананьев? Зачем-то ведь живём, только вот зачем, разве ж знает кто? Ну да ладно, живём и живём… да ты спишь, что ли? - Прокопенко не дождался ответа. - Какая нахрен разница, зачем живём. Жена рядом, дети растут, телевизор работает, друг есть. Ты же мне друг Ананьев? «А зачем жить?» так, это если каждый день таким вопросом задаваться, то и с ума сойти можно, а Ананьев? Согласись. Слышь, чего говорю? - Прокопенко скомкал пустую пачку сигарет и швырнул в Ананьева. Пачка попала Ананьеву по затылку и тот, едва пошатнувшись, упал на пол со страшным грохотом вместе со стулом.
Тяжело соображая, Ананьев очнулся и полез под телевизор за укатившимся тубусом. Падение стало причиной глубоко алкогольного ступора в плену которого неожиданно застрял, потерявший речь Ананьев.
- Да ты взаправду заснул что ли? – удивился Прокопенко. – Вот и говори с вами за жизнь, - Прокопенко принял обиженный вид, – что ты, что Литовченко. Только и знаете, что водки напиться да поспать перед телевизором, совсем о жизни не думаете!
АНДРЕЙ ДМИТРИЧ, СОФИ И ПРОДАЖНАЯ ЛЮБОВЬ
Купил как-то Андрей Дмитрич ноутбук для удобства написания различных литературных произведений и злободневных трактатов. Андрей Дмитрич позвал к себе архитектора Ананьева, для подключения компьютера. Ананьев со знанием дела всё настроил и подключил Андрей Дмитрича к сети Интернет.
- Вот Андрей Дмитрич, ты теперь пользователь. Можешь смотреть всё что хочешь, улыбнулся Ананьев.
- И библиотеку Ватикана можно?
- Можно.
- И в Лувр?
- И в Лувр и Третьяковку, всё что угодно.
Андрей Дмитрич не спал три ночи. Он облазил все музеи и библиотеки мира, пока не наткнулся на неожиданное приглашение познакомиться.
Очаровательная блондинка в фривольном наряде заманчиво смотрела на Андрей Дмитрича. Её ладный стан, пышный, рвущийся из купальника бюст взбудоражили в Андрей Дмитриче самые глубинные поэтические наклонности, к которым он с детства был предрасположен.
На экране появилось какое-то окошко в котором возникло приветствие от Софи. Андрей Дмитрич робко представился – в меру владения клавиатурой. Завязался нешуточный диалог, в ходе которого Андрей Дмитрич выложил всего себя или даже больше. Экспромтом он сочинил Софи стихи.
Глаза, ресницы, губы, руки…
Всё это вне любой науки
Испытывать с тобой готов любые муки
Клянусь, пока я жив, не видеть нам разлуки
Спасут нас наши ноутбуки
Тебя я выкраду у скуки
И в вечности собою одарю…
Воочию тебя сегодня жду!
Некоторое время Софи не отвечала, а потом в окошке возникли какие-то странные и неожиданные цифры, похожие на рубли и прейскуранты. Андрей Дмитрич остолбенел, что за деньги, что за услуги… Он несколько мгновений молча смотрел в экран ноутбука, где размеренно моргал курсор.
- Софи, что это, я не понимаю… - нервно написал Андрей Дмитрич, - я не этого хотел…
- Анал не предлагать.
Андрей Дмитрич, покраснел и выдернул шнур из ноутбука. Немного походив по комнате, он выругался и сел за печатную машинку дописывать свой трактат «Похоть, как средство манипуляции человеческим социумом».
ОСЕНЬ
Ананьев возвращался из булочной и встретил карлика Андрея Дмитрича. У Андрея Дмитрича не было зонтика и он промок до нитки. Он стоял и ждал трамвая.
- Андрей Дмитрич, здравствуйте, - обрадовался Ананьев.
- Ох, архитектор, здравствуйте. Как у вас дела?
- Дела хорошо, а как у вас?
- Прекрасно, - ответил отсыревший Андрей Дмитрич. – Вы я вижу с зонтиком.
- Да с зонтиком, - ответил Ананьев.
- А вы случайно не домой? – поинтересовался Андрей Дмитрич.
- Нет, я не домой, я тут…по делам. Мне сейчас нужно спешить, - соврал Ананьев.
- Жаль, а то могли бы до дома вместе пройтись, под одним, так сказать зонтиком, - печально произнёс Андрей Дмитрич, - на дворе то совсем осень и льёт как из ведра.
- Да, льёт ужасно. Я бы обязательно вас проводил, только дела, да и зонтик совсем худой. Вот глядите как сифонит.
- Отсюда не видно, - ответил Андрей Дмитрич, - ну да Бог с ним. Всего доброго, до свидания, я тогда трамвая дождусь.
- До свидания.
Через двадцать минут Ананьев встретился у лифта с Андрей Дмитричем. Блюхер-Дунаевский промок до самых нижних подробностей и кашлял. Далее случилась немая сцена, описать которую я не в силах. Знаю только, что они долго между собой не разговаривали.
ОСЕНЬ II
Ананьеву так стало плохо, так дурно, что он даже отказался от рыбных котлет своей новой жены и не стал смотреть телевизор. Он задумал подарить что-нибудь карлику Андрею Дмитричу, но ничего не нашёл. Потом он решил отдать ему банку малинового варенья и четыре пряника, но его новая жена ему не разрешила. Тогда он нашёл старую чернильницу и хотел пойти к Андрею Дмитричу и непременно подарить ему её, но вдруг заснул. И ему приснился сон.
Зазвенел телефон.
- Сдайте, пожалуйста, сорок рублей на венок Андрею Дмитричу, - раздалось в трубке.
- Как же так, на какой венок?
- Как на какой, Андрей Дмитрич ведь умер от кашля сегодня вечером, вы что же против? Ну, я про вас такого даже не знала, извините.
- Нет я не против, только… Алло!
- Похороны послезавтра в 10.00. Вы должны быть, - трубку повесили.
Ананьев пришёл на похороны и все поняли, что Андрей Дмитрич умер из-за Ананьева. Ананьев стал оправдываться и показывать всем тот самый зонтик и чернильницу. Все смеялись, а громче всех смеялся Андрей Дмитрич и председатель домоуправления.
Ананьев проснулся и понял, что совестливым быть очень хлопотно, особенно, когда у тебя много друзей.
P.S. Чернильницу Ананьев так Андрею Дмитричу и не подарил.;
КАК АНДРЕЙ ДМИТРИЧ КНИГУ НАПИСАЛ
Карлик Андрей Дмитрич Блюхер-Дунаевский написал множество фельетонов и эссе. Он всякий раз отправлял их в издательство и ждал выхода. Но материалы так и не печатались. Тогда Андрей Дмитрич закусил губу и написал книгу. Просидел он над ней две недели и ел только бульон из кубиков. Книга была трактатом о смерти и всяких тварях ей подверженных и от неё страдающих. Книга вышла мрачная, философская и Канту в пику.
Решил тогда Андрей Дмитрич снести её в издательство и напечатать. Вышел на улицу, а там дворник узбек Алёнушкин тротуар подметает.
- Добрый день, дорогой товарищ Алёнушкин! - радостно поздоровался Андрей Дмитрич.
- Добрый.
- Прекрасная погода сегодня и солнышко. Ах, какое солнышко! Поглядите! - крикнул Андрей Дмитрич и словно школьник, припрыгивая, побежал к автобусной остановке. Автобуса долго не было и Андрей Дмитрич решил поймать «машину».
- Куда? - донеслось из остановившегося автомобиля.
- На Издательскую улицу.
- О, а нам по пути, - улыбнулся водитель и тут же принял озабоченный вид. - Полтинник.
- Поехали, - улыбаясь, произнёс Андрей Дмитрич и заскочил в автомобиль.
Некоторое время водитель молчал. Он был толстоват и, кажется, начинал лысеть. По радио диктор объявил, что чтение пьесы молодого автора закончено.
- Эх, твою мать…пьеса, - злобно произнёс водитель, - слышали, пьеса. Такую написать ерунду, а уже пьеса. По радио передают. Артисты читают. Тьфу!
- Что вы так кипятитесь?
- Как тут ни кипятиться, как? Напишут всякого мусора и несут печатать. Пишут, пишут, а зачем? Кому эта писанина нужна? Кому, я вас спрашиваю?
- Людям, наверное…конечно, людям.
- Кому!? Людям! – удивился водитель. – Каким людям? Каким!?
- Ну, я точно не знаю…
- Вот и я не знаю. Вот, например, я «люди», так мне их писанина не нужна и ни для каких людей они не пишут. Они сами для себя пишут. Сидят себе по домам неделями как тараканы и пачкают бумагу.
Я вот в издательстве работаю. У меня тут такой один был фантазёр... Сто страниц ерунды написал. Ещё инженером человеческих душ себя называл. Одет в самую отборную рвань. Неделю или две не мылся. Всё, говорит, за трудами сидел, писал. Вошёл в комнату, а вонь от него как от борзой после охоты.
Протягивает мне папку, вид самоуверенный, а ручонки трясутся. Когда, спрашивает, можно ожидать? Я б ему так и ответил бы, да нельзя, чувствительный народ эти писаки, обидеть можно. Я выслушал его, наобещал ему славы, почестей и тираж в тысячу экземпляров. Он от радости скакать начал, еле успокоили. А ушёл так я его «труды» на самую дальнюю полку швырнул…
И не спорьте. Слишком теперь писак полно, особенно философов. Вот философов я больше всего не люблю. Читаешь их, читаешь, а понять невозможно. Один тут эссе, да фельетоны всё посылает. Блюхер блин Дунаевский! Это ж надо такой псевдоним придумать! Я его только из-за этого уже не люблю. Тоже мне оригинал. Какая связь между Блюхером и Дунаевским? – кипятился работник издательства. - А ковырнуть этого оригинала так одно на уме – денег да баб побольше.
- Остановите! – закричал Андрей Дмитрич. – Я выйду.
- Чего вы так раскричались то, уважаемый?
- Остановите, немедленно, - визжал Андрей Дмитрич.
- Ладно, ладно, пожалуйста…
Андрей Дмитрич выскочил из машины и побежал домой. Во дворе он встретил дворника узбека Алёнушкина и, не сказав ни слова, побежал к себе. Два дня Андрей Дмитрич ни с кем не разговаривал, а на третий даже напился пива с водкой и с Ананьевым.
ЗАПОВЕДИ АНАНЬЕВА
У архитектора Ананьева жена упала с моста и разбила себе всю голову. Ананьев похоронил жену и находился в трагическом расстройстве. Через полгода архитектор Ананьев снова женился. "Ах, что за счастье”, - подумал Ананьев и сделал вывод: блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Новая жена архитектора Ананьева так влюбилась в бюрократа Пуговкина, что изменила Ананьеву. Ананьев её простил и так влюбился в булочницу Цветкову, что изменил своей новой жене. Новая жена Ананьева простила его. "Пронесло”, - подумал Ананьев и сделал вывод: блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
У Ананьева была дача. Вторую половину дома занимал вагоновожатый Трубочкин. Трубочкин часто пил, ругался матом и водил к себе буфетчицу Куравлёву. Новая жена Ананьева не хотела соседствовать с Трубочкиным и заставляла Ананьева пойти в суд. Когда об этом узнал Трубочкин, то пообещал Ананьеву экзекуцию. Ананьев ругаться не стал и начал копить деньги, чтобы купить вторую половину. А, однажды, Трубочкин, пьяный упал в деревенский колодец и утонул. Кооператив отдал Ананьевым вторую половину дома. "Ну, надо же”, - подумал архитектор Ананьев и сделал вывод: блаженны кроткие, ибо они унаследуют землю.
Архитектор Ананьев читал только "Правду”. Однажды, его новая жена наказала ему собрать все газеты и отнести их в макулатуру. Архитектор Ананьев все отнёс и ему дали десять рублей. Он неплохо пообедал и купил жене докторской, молока и бусы. "Вкусно”, - подумал Ананьев и сделал вывод: блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
Бюрократа Пуговкина били хулиганы. Архитектор Ананьев увидел это и тоже попытался ударить Пуговкина. Все подумали, что он решил их разнять и побили Ананьева тубусом. В больнице с Ананьевым лежал батюшка, который упал с колокольни. Батюшка сказал Ананьеву, что и Христос, сын Божий из-за людей пострадал. "Не мне одному не повезло”, - подумал архитектор Ананьев и сделал вывод: блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими.
К архитектору Ананьеву в больницу ни разу не пришла новая жена, а доктор сказал, что дырки в голове от тубуса заживут нескоро. У Ананьева совсем не было настроения и он страдал. Спустя неделю Ананьев пошёл на поправку, начал читать газеты и общаться с Андрей Дмитричем. Ему приносили газеты про труд. Он не любил эти газеты и пошёл к главврачу просить «Правды». Главврач Волгодонов-Пражский как только увидел его дырки от тубуса, тут же отругал Ананьева, прогнал обратно в палату и назначил уколы. Батюшка тогда сказал Ананьеву, что и пророков гнали за правду, однако, они теперь в царствие небесном и не кто их не гонит. «Правды жалко», - подумал Ананьев и сделал вывод: блаженны изгнанные за правду, ибо их есть царствие небесное.
КАК АНДРЕЙ ДМИТРИЧ МЫСЛЯМИ ДЕЛИЛСЯ
Карлик Андрей Дмитрич пригласил как-то Ананьева в гости поделиться мыслями о стране великанов. Ананьев с радостью пришёл к Андрею Дмитричу, потому что тот казался ему настоящим философом не то, что его новая жена. Они выпили чаю и карлик Андрей Дмитрич зачитал свои мысли вслух.
Стремиться в страну великанов каждый день. Каждый день - это новый шаг вперёд, туда, где нет карликов. Всё великое начинается с малого.
Шагая вперёд в страну великанов нельзя останавливаться и смотреть на страдания своих сородичей. Нельзя протягивать руку другим карликам, плачущие и так утешатся, а в стране великанов солнца не хватит на всех.
Полное отречение от всех благ и удовольствий. Удовольствия уничтожают дни, стало быть, уничтожают и шаги, которые и без того малы. Шаги терять нельзя, до страны великанов очень далеко.
Нельзя любить равного себе, пустая трата времени. На боль тратится время, время - это шаги в страну великанов. Сильным карликам чужда любовь.
Никогда не просить помощи. Просящего все обманывают.
Не интересоваться дорогой других карликов, каждый идёт своим путём. Чужой дорогой попасть в страну великанов нельзя.
Не говорить другим карликам, кто ты и куда ты идёшь. Это твой путь. Не метай бисера перед свиньями.
Нельзя болеть, ни в коем случае нельзя болеть. Калек и так кругом полно. Больные не нужны в стране великанов.
Жить в одиночестве. Одиночество-суть самого карлика. Только в одиночестве открывается путь в страну великанов.
Иметь твёрдую жизненную позицию, иначе в состоянии одиночества можно потерять себя. Потерявший себя карлик не в состоянии отыскать себя заново.
Нельзя думать о том, что ты выбрал неправильный путь. Нельзя сожалеть об ошибках, допущенных в пути, так можно сойти с ума или стать философом. Великаны не любят философов.
Карлик Андрей Дмитрич поинтересовался: понравилось ли Ананьеву делиться мыслями? Ананьев соврал, что понравилось и убежал к новой жене за сексом. А сам про себя думал, что уж лучше с дурой жить, чем до таких мыслей додуматься.
АНАНЬЕВ И БУЛГАКОВ
Андрей Дмитрич дал Ананьеву книгу и сказал, что это сложная для понимания книга и, возможно, Ананьеву она покажется фантастической.
Архитектор Ананьев сел в сквере на лавочку и начал читать. Только он прочитал вступление, как на дороге появилась доярка Изольда Брамс. Довольная доярка несла на голове сорокалитровый бидон с подсолнечным маслом. На нос ей сел огромный шмель. Изольда Брамс была не из «барышень» и шарахнула по шмелю своим огромным кулачищем с такой силой, что сбила себя с ног. Бидон упал и разлился. Навстречу Изольде Брамс шёл Муравьёв Павел Кириллович. Муравьёв поскользнулся и упал на дорогу. Как только он упал, примчался обезумевший трамвай и отрезал ему голову. Ананьев не придал этому факту особого значения.
Через пятнадцать минут справа от Ананьева на дороге разлила кефир бабушка Аркадия Дронтовича Рохмана, безработного тунеядца, вруна, пьяницы и дебошира. Бабушка Аркадия Дронтовича и вскрикнуть не успела, как на кефире поскользнулся шахматист Юрлов, честнейший и полезнейший из людей. Юрлов упал. Через мгновение вновь примчался очумевший трамвай и отрезал ему голову. Архитектор Ананьев задумался.
Не прошло и получаса как левее от Ананьева инвалид Поликарпов обронил мороженное. Инвалид Поликарпов потянулся за мороженным, но на него наступил и поскользнулся малознакомый Ананьеву работник планетария. Работник планетария только слегка пискнул, когда разъярённый трамвай отрезал ему голову.
Вечером Ананьев пришёл к Андрею Дмитричу и под впечатлением от книги заявил, что Булгаков очень жизненный писатель, а история эта вовсе не фантастическая.
КОРОТКО О…
О причинах великих трактатов
Ананьев как-то пригласил Андрей Дмитрича на день рождения. Андрей Дмитрич свински напился и пригласил подругу новой жены Ананьева на медленный танец. Алкоголь до того разогрел в нём пыл, что он неприлично крепко обнял свою партнёршу. Дама Андрей Дмитрича к таким объятиям была не готова и к тому же давно положила глаз на бюрократа Пуговкина, который ей подмигивал весь вечер. Кончилось всё тем, что Андрей Дмитрич получил пощёчину, остановившую его от других, более необдуманных действий в отношении подруги новой жены Ананьева.
Оскорблённый такими физическими действиями Андрей Дмитрич выпил ещё и ещё, после чего в ярости отхлестал Пуговкина по щекам. Вечер закончился и Андрей Дмитрич ушёл к себе. Придя домой, он немедленно бросился к столу и горячо начал писать.
"Вы наступили мне на горло, когда я кричал вам об истине. Вы душили меня и не верили мне. Когда у меня выросли крылья, вы сломали мне их, не желая видеть, как я буду летать. Вы созданы для порока, вы недостойные людишки смотрите на меня и обвиняете меня. Вы такие маленькие, что вас и не видно. Вы сидите в своих квартирках и размышляете о всякой дряни, в то время как есть люди, которые ищёт истину везде и всегда. Они поглощены этими поисками всецело и готовы отдать жизнь за то, что бы вы прозрели. Вас целый легион, вас тьма, вы…вы…”
Андрей Дмитрич заснул, уткнувшись лицом в листок бумаги. Наутро у Андрей Дмитрича было очень сухо во рту и хлопотно в желудке. Он выпил воды, надеясь на спасение, но его сразу крепко стошнило. А когда позвонила новая жена Ананьева и всё рассказала, то Андрей Дмитричу стало так стыдно, что он целую неделю не поднимал трубку и ни с кем не разговаривал.
О страшных мыслях и невезении
Карлик Андрей Дмитрич поехал в библиотеку на городском трамвае. Андрея Дмитрича придавили к дверям самым бесцеремонным и унизительны образом. Лицо его прижали к небольшому, ледяному стеклу. Холод жёг его щёку. Андрей Дмитрич чувствовал неприятную сырость в своём ботинке и, кажется, нечто несоответствующее его философской натуре, просочилось из носа на верхнюю губу, где начало подмерзать. Андрей Дмитрич задумался.
"Как вы мне все надоели. Боже, как я устал от вас. Но сегодня, да, сегодня меня не станет. Ха! вот тогда и посмотрите. Вот тогда вы поймёте, тогда вы задумаетесь, кто такой Блюхер-Дунаевский. Я просто возьму и уйду. Нет, я исчезну, рассыплюсь, растворюсь и вы зарыдаете. Я не люблю вас. Вы будете сидеть и лить слёзы возле моего гроба. Я буду лежать и смеяться. Нет… Подождите, как это смеяться, постойте, тут что-то не так. Попробую сначала… Как вы…”
Двери открылись и Андрей Дмитрич выпал из вагона прямо в кашу из грязного снега, а потом на него наступила толстенная аптекарша.
- Слушайте, вы там! Невысокий такой, эй, я вам кричу. Вы меня простите, пожалуйста, я вас не заметила, – ревела Антонина Полуэктовна, глядя на копающегося в снегу карлика Андрея Дмитрича.
О чести
Полюбил Ананьев марочницу Нестеренку. Да так полюбил, что скулы сводит. И снится она ему и видится, а сцены то всё меж ними разыгрываются одна интимней другой. Совсем голову потерял Ананьев.
Марочница Нестеренко порывы Ананьева заметила и ответила ему любовью неистовой. Полюбили они друг друга насмерть. Ананьев ушёл от новой жены и стали они вместе жить. Она хороша, румяна, бока округлы, грудь высока, шея бела, в общем заглядение. Он интеллегентный и талантливый.
А однажды Ананьев вышел покурить и заговорил с каким-то мужиком про Нестеренку.
-Эх, Нестеренка, славная баба, - говорит мужик.
-Славная, - отвечает довольный Ананьев.
- Бюрократ Пуговкин так её драл, жуть, - грубо сказал мужик и заржал.
-Что???!!! Как???!!! - обалдел Ананьев и убежал домой.
Промучился Ананьев всю ночь, а с утра ушёл от Нестеренки, обратно домой к новой жене. Нестеренка оправдывалась, мол одинокая я до тебя была, Пуговкин тогда и подвернулся, а сексу промеж нас совсем чуть-чуть было и то противный. Ананьев ни в какую, не могу говорит тебя простить и смотреть на тебя не могу, дрянь ты, да и тошно мне теперь. Ушёл. Нестеренка пожила, пожила, да и сиганула в реку с камнем на шее. Вот так граждане, берегите честь с молоду.
О вкусах
Идут как-то Ананьев с Андрей Дмитричем по бульвару. Расстроенные оба до предела. Ходили на концерт известного оперного певца, да билетов купить не смогли. Дорогие билеты оказались. Вдруг им навстречу идёт бюрократ Пуговкин: довольный и пьяный.
- Чего носы повесили? - спрашивает Пуговкин.
- На концерт не попали, - отвечает Андрей Дмитрич, - так хотелось, но билеты дорогие. Эх, хоть бы глазком взглянуть.
- А я вот шапку невидимку нашёл и целый час в женской бане торчал.
- Зачем? - спросил Андрей Дмитрич.
- Вот дурак! Неужели непонятно?
- Нет.
- Мне хоть раз в жизни к прекрасному довелось притронуться, а на филармонию я и бесплатно бы не пошёл, - бюрократ Пуговкин сплюнул и пошёл дальше.
О планах на будущее
Пошёл однажды Андрей Дмитрич за хлебом. Идёт, песенку напевает. Погода замечательная на улице. Пребывает Андрей Дмитрич в самых весенних чувствах и размышляет только о дальнейшем и высоком.
- Вот какова она жизнь то, - оглядываясь вокруг с блаженной улыбкой, заговорил Андрей Дмитрич, - всякий цветочек распускается, всякая птичка чирикает, мир прямо проснулся...
Добрёл он в таком весеннем порыве до остановки, где к нему подошёл культурист Атлетов из четвёртого подъезда.
- Ты чего Андрей Дмитрич довольный такой?
- Весне радуюсь, солнцу радуюсь, вам вот Атлетов радуюсь, - довольно ответил Андрей Дмитрич и резво заскочил в автобус.
- Чего же ты Андрей Дмитрич так весне радуешься, что в ней такого? Весна как весна, как будто ты в первый раз весну встречаешь, - удивился Атлетов усаживаясь в автобус рядом с Андрей Дмитричем.
Андрей Дмитрич залился тут такой тирадой о весне, о жизни и о планах которые он строит на будущее, что Атлетов не мог возразить. Особенно Андрей Дмитрич остановился на книге, которую пишет и всякий раз ему зима мешает. Вспомнил про дачу, про наступающее лето и закончил тем, что упомянул о бесконечной красоте природы и тех прекрасных мгновениях, которые им предстоит прожить. Внимательный, мускулистый слушатель раззадорил оратора до самой последней точки. Андрей Дмитрич пустился в глубокую философию к которой только был способен в общественном транспорте. Атлетов невольно притронулся к самым смелым рассуждениям собеседника, после чего крайне разочаровался в своих воззрениях и принципах, которые никак не шли дальше спортивного зала. Через несколько минут они вышли и Атлетов, наконец, восхищённо заговорил.
- Да, Андрей Дмитрич, да ты прямо философ. Я теперь улыбку твою понимаю и весну, и как жить надо. Про жизнь ты очень интересно говоришь. Я от тебя теперь такими перспективами зарядился, что... ух! И не буду теперь я на мелочи внимания обращать и весь этот мусор замечать. К чему по сторонам глядеть, когда такая дорога впереди открыта. Ну, бывай Дмитрич! - Атлетов тяжело хлопнул Блюхера-Дунаевского по плечу и побежал в сторону стадиона.
Андрей Дмитрич попрощался с Атлетовым и направился в булочную, раздумывая о том, что теперь ещё один человек как и он, не будет думать о малом и увидит то большое, чем и он сам живёт. Неожиданно, размеренное журчанье весны, разрезал резкий свист тормозных колодок.
- Ой, товарищи, мужчину самосвалом сбило! Вызовите скорую помощь! Милиция! - орала женщина, похожая на пивной ларёк. - Куда же ты едешь? Ирод!
- На зелёный я ехал, на зелёный. А этот бугай откуда взялся не пойму! - оправдывался шофер, перед столпившейся публикой. Среди публики был и Андрей Дмитрич, держа в руке поникшую авоську. – Бегут, твою мать, по сторонам не смотрят. Я то, я, в чём виноват? Моя какая вина? Он о чём думал, когда дорогу перебегал?
Андрей Дмитрич узнал в сбитом человеке Атлетова и тут же удалился. До самой зимы его не посещали высокие мысли, он не строил планов и стал очень внимателен при переходе дороги.
Об убеждениях
Директор главка Литовченко сидел и смотрел на свой партбилет, уныло покуривая. Сидел он долго и никак не мог решить-порвать или не порвать. Уж полпачки искурил, а решить не мог, как ему выгоднее будет.
«Оно, конечно, порвать выгодней всего. Вон Грелкин порвал, теперь депутат от «Единой России». Машину купил, дочь в университет устроил, поди плохо? – размышлял Литовченко. – Да и думать нечего, порву. На кой чёрт он мне теперь?»
Литовченко что-то остановило и ещё с час он размышлял, а потом позвонил Грелкину.
- Привет Грелкин! – радостно воскликнул Миронов. – Ты мне партбилет «Единой России» выписать можешь?
- Ты, что! – закричал Грелкин. – Ты за кого меня принимаешь? Партбилет это не шутка, это может один раз на всю жизнь. У тебя убеждения должны быть.
- Они у меня есть.
- А есть, так приходи на собрание. Покажи себя, расскажи, сколько для партии сделать можешь.
- Хорошо, хорошо, - успокаивал Литовченко Грелкина.
«Хотя нет, - Литовченко положил партбилет на стол, – нет, торопиться нельзя. Я же не блох ловлю. Вон Антипов, тот ведь не порвал и схоронил до времени, а теперь в городском правительстве министром расхаживает. Машину купил, сына в консерваторию устроил и жена у него как пряник. Нет, пожалуй, торопиться не буду. Порвать его я всегда успею, а сынишка у меня ещё маленький, подрастёт там и посмотрим».
О философии
Шёл как-то беглый оленевод Тофик Маноян на свидание к доярке Изольде Брамс и по дороге наступил на коровью «лепёшку». Стоит Маноян, матерится. Настроения теперь у него совсем нет, а к Изольде Марковне хочется.
- Чего поник, сынок? – спросил Манояна пастух, стоявший неподалёку.
- Вот, в г…наступил.
- Это сынок не г…, это удобрение, полезное для всякой растительности, просто оно лежит не на месте, оттого оно тебе г… и кажется. Тут, сынок, надо понимать в каком смысле на вещь смотреть. Это, сынок, философия, - старик улыбнулся и пошёл прочь, а Маноян с таким усердием принялся вытирать ботинки, что испоганил себе удобрением ещё и руки. «Философия, философия, - злился Маноян, - а вот ботинки испортил с какой стороны ни посмотри. Хошь так, а хошь эдак, один чёрт г… воняют и для любой девушки неприятны».
Продолжение следует…
© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0178829 от 12 октября 2014 в 21:37
Рег.№ 0178829 от 12 октября 2014 в 21:37
Другие произведения автора:
Кредитор. Глава 3. Герман и Полина
Рейтинг: 0Голосов: 0539 просмотров
Нет комментариев. Ваш будет первым!
