Новые
МенюМузыкальный Кулибин.
29 сентября 2011 — Вячеслав Сергеечев
автошарж "Простачёк".
Музыкальный Кулибин.
Я целыми днями сочиняю и распеваю свои песни. Человек я простой, консервардроний не кончал, однако послухать мене собираетси порой всё наше село. Правда, некоторые ехидны говорять, шо ента бред сивой кобылы. Проявились мои способности в раннем детстве, кады мене бешеная собака укусила, и я свалилси в глыбокую яму головой вниз. Начал петь я, аж с самой колыбели. Мой батяня бывало не выдюжить, скажет:
– Мать, да уйми ты, ради бога, ентого недозагрызённого горлапана.
Но моя матушка, женщина рассудительна, в таких случаях гаваривала:
– Да пущай горлапанить. Иш, шельмец, как заливаетси. Вот вырастить, да станить пявцом, аль карпазитором.
Кады подрос я маненька, то, бывало, усядусь с нашими курями на шесток, да давай гарлапанить свою песню задористо, с кукарекиванями, про проказника-шалунишку нашего домовёнка, коий завязал узлом нашему коту хвост, надел яму на голову бидон – бегаить по избе кот кричить из бидона так, быдто падашол уже март. Усе куры попадали в обморок, а петух заерепенилси, попыталси переорать мене, но токо сорвал глотку. И таперичи по утрам нас будить петушиное хрипение.
И гаварить тады мене матушка ласково:
– Петушок ты мой галасистай. Ступай-ка ты лучше петь на двор к нашему старому гусаку. Намедни мы яво падругу с капустой съели, и он чавой-та загрустнул. Скора мы яво самаво подадим к столу с яблоками.
Ну, я чаво? Пошёл к старому гусаку. Запел жалостиво, с прихлипываними. Про нашу сиротинку, как он калинку, на кою ветер дуванул с обрыва медведя. И тот задрал нашу калинку. Но наша калинка усё ж зацвяла. Тута старый гусак вдруг всполошилси, забегал по двору. С тягостным, безысходным гоготом поднялси на крыло и полетел топитьси на наше озеро.
Остались мы без гуся с яблоками. И говорить тады мене матушка ласково:
– Гусёнок ты мой галасистай. Ступай-ка ты лучше петь в хлев к нашей корове.
Ну я чаво? Пошёл к корове. Запел неутешно, с завыванями, про мой собственный будущий прах, коий был блудлив. Полюбил какова-то там вертопраха, видать был он сам голубым, потом измянил яму. Корова так ентому удивилась, шо у ей откинулась челюсть, отпал язык до самой земли, а сзади у ей шлёпнулась агромадная куча навоза. Тока с той поры наша корова перестала доитьси.
– Гусёнок ты мой галасистай. Ступай-ка ты лучше петь в хлев к нашей корове.
Ну я чаво? Пошёл к корове. Запел неутешно, с завыванями, про мой собственный будущий прах, коий был блудлив. Полюбил какова-то там вертопраха, видать был он сам голубым, потом измянил яму. Корова так ентому удивилась, шо у ей откинулась челюсть, отпал язык до самой земли, а сзади у ей шлёпнулась агромадная куча навоза. Тока с той поры наша корова перестала доитьси.
И гаварить тады мене матушка ласково:
– Бычок ты мой галасистай. Ступай-ка ты лучше петь в канюшню к нашей лошади.
Ну я чаво? Пошёл к лошади. Надел сабе на шею хомут, нахлобучил на спину седло, подтянул подпругу, показывая ентим, что я готов разделить с ей яё тяжёлую лошадиную участь. И во всю глотку запел зычно, с ржаними про нашего деда–алкоголика, коий с похмелюги как-то раз набил морду сперва самому Наполеону, а потом его адютанту Пукмалиону. И, оседлав кентавру, поскакал в Египет бить морду Тутан-Ахламону.
Как токо закончилси мордобой в моей песне, лошадь с копыт, как подкошенная, и рухнула – стукнул яё паралич.
– Бычок ты мой галасистай. Ступай-ка ты лучше петь в канюшню к нашей лошади.
Ну я чаво? Пошёл к лошади. Надел сабе на шею хомут, нахлобучил на спину седло, подтянул подпругу, показывая ентим, что я готов разделить с ей яё тяжёлую лошадиную участь. И во всю глотку запел зычно, с ржаними про нашего деда–алкоголика, коий с похмелюги как-то раз набил морду сперва самому Наполеону, а потом его адютанту Пукмалиону. И, оседлав кентавру, поскакал в Египет бить морду Тутан-Ахламону.
Как токо закончилси мордобой в моей песне, лошадь с копыт, как подкошенная, и рухнула – стукнул яё паралич.
И гаварить тады мене матушка ласково:
– Жерябёночек ты мой галасистай. Ступай-ка ты лучше петь в сарай к нашей козе.
Ну я чаво? Пошёл к козе. Запел с присвистаним, на блатняке, про то, как я ишо до сваво рожденья – ха-ха-ха – хулиганил: сучил ногами – боже упаси. А появившись на свет, пил на троих всё с тем же дедом-алкоголиком и с Хеопсром.
Услыхав такое, у козы рога сперва пряманулись, апасля начали расти. Засветились, с искрами и со звоном, как сосульки вясной с крыши паатвалились.
– Жерябёночек ты мой галасистай. Ступай-ка ты лучше петь в сарай к нашей козе.
Ну я чаво? Пошёл к козе. Запел с присвистаним, на блатняке, про то, как я ишо до сваво рожденья – ха-ха-ха – хулиганил: сучил ногами – боже упаси. А появившись на свет, пил на троих всё с тем же дедом-алкоголиком и с Хеопсром.
Услыхав такое, у козы рога сперва пряманулись, апасля начали расти. Засветились, с искрами и со звоном, как сосульки вясной с крыши паатвалились.
Заблеяла коза к таму ж так, шо пыльные стёкла в сарае враз просветлели, словно помыли их «Тайдом». И яё блеянье, ядрёна вошь, получилось в аккурат с моим пением. Это уже дуэт.
Но тута прибежала матушка, абалдела, увидав нашу козу без рогов, всплеснула руками вверх, как при пажаре. И гаварить тады мене матушка ласково:
– Козлёночек ты мой галасистай. Ступай-ка ты лучше петь в загон к нашим баранам: у их рога покрепче.
Ну я чаво? Пошёл к баранам. Представил сабе былинным пявцом Баяном, и запел взахлёб, с улюлюканими, с хлыбокой хфилосовкой мудрёностью про то , как очень-очень давно сорвалась наша вселенная с цепи, и как бешеная собака мчится неизвестно куды, а на ходу ишо и, как сука, плодитси. Ну, просто нету сил!
Бараны, с непривычки от узреня такова высокого искусства, сперва слегка подмочились, а вожак перекосоглазилси.
– Козлёночек ты мой галасистай. Ступай-ка ты лучше петь в загон к нашим баранам: у их рога покрепче.
Ну я чаво? Пошёл к баранам. Представил сабе былинным пявцом Баяном, и запел взахлёб, с улюлюканими, с хлыбокой хфилосовкой мудрёностью про то , как очень-очень давно сорвалась наша вселенная с цепи, и как бешеная собака мчится неизвестно куды, а на ходу ишо и, как сука, плодитси. Ну, просто нету сил!
Бараны, с непривычки от узреня такова высокого искусства, сперва слегка подмочились, а вожак перекосоглазилси.
Но усё ж выдюжали мой первый мощный удар певческой интерпердации.
Затем ачухались, переставились в ровные строевые порядки свиньёй, как нямецкие псы-рыцари. Чуилось, в их ачумелых глазах, шо так просто, за дарма, они сваи жизни не отдадуть. Апасля стали на мене удивлённо глазеть, быдто я новые варота. На четвёртой интерпердации вожак вдруг встал на дыбы, давая пример всем остальным, и вся ента рать с разбегу долбанула мене лбами в грудь, а вожак пониже пупка! На мои вопли прибежала матушка, заохала, заахала, запричитала. И гаварить тады мене матушка ласково:
– Ягнёночек ты мой галасистай, ступай-ка ты лучшэ петь к нашему борову. С первыми заморозками будем солить сало. Так спой яму для аппетиту.
Затем ачухались, переставились в ровные строевые порядки свиньёй, как нямецкие псы-рыцари. Чуилось, в их ачумелых глазах, шо так просто, за дарма, они сваи жизни не отдадуть. Апасля стали на мене удивлённо глазеть, быдто я новые варота. На четвёртой интерпердации вожак вдруг встал на дыбы, давая пример всем остальным, и вся ента рать с разбегу долбанула мене лбами в грудь, а вожак пониже пупка! На мои вопли прибежала матушка, заохала, заахала, запричитала. И гаварить тады мене матушка ласково:
– Ягнёночек ты мой галасистай, ступай-ка ты лучшэ петь к нашему борову. С первыми заморозками будем солить сало. Так спой яму для аппетиту.
Ну я чаво, пошёл к борову. Налил яму в карыто побольше пойла, с отбросами нашева стола. Стал боров хлебать пойло: ав, ав, ав. А с другой стороны корыта, встав на четвереньки, стал хлебать я: ав, ав, ав, показывая яму, шо мы с ним кореша до гроба, то бишь до первых заморозков.
Апасля мы с боровом разляглиси в канаве с грязью. Многие дураки едуть за тридевять земель на грязевые курорты. Ха, ха, ха – чаво у нас своей грязи шо ли мало? Вон наш боров по уши в грязи, да и мене по грудь грязи хватило.
И запел я весело, шаловливо, про то, как я был на хгастролях с моим лучшим дружаном Шариком, и как из нашева Шарика хотели сделать ушанку. Боров слухал, зажмурив глазки, и добрительно похрюкивал: хрю, хрю, хрю.
Апасля мы с боровом разляглиси в канаве с грязью. Многие дураки едуть за тридевять земель на грязевые курорты. Ха, ха, ха – чаво у нас своей грязи шо ли мало? Вон наш боров по уши в грязи, да и мене по грудь грязи хватило.
И запел я весело, шаловливо, про то, как я был на хгастролях с моим лучшим дружаном Шариком, и как из нашева Шарика хотели сделать ушанку. Боров слухал, зажмурив глазки, и добрительно похрюкивал: хрю, хрю, хрю.
А воротясь к нашим баранам, хачу сказать: ну чаво с них вазьмёшь? – бараны, они и есть бараны. Однако права была матушка: рога у наших баранов всамделе покрепче.
Усё ж надо бы усвершенсватца и учить музычну грамоту. По хсольфедбреджиям: до, рэ, ми, фасоль – я с лету освоил, а с ля у мене чавой-та не заладилось. Ну да ладно, и без ля, по вечерам, кады я верхом на нашем борове едю по селу, из изб выскакивають однасельчане, слухають маи песни, тычуть в мене пальцем, с ухмылкой говоря:
– Енто наш самородок, сельский гений, музыкальный Кулибин – однозначно!
© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0015407 от 29 сентября 2011 в 22:02
Рег.№ 0015407 от 29 сентября 2011 в 22:02
Другие произведения автора:
Рейтинг: 0Голосов: 0832 просмотра
Нет комментариев. Ваш будет первым!
