Антипсихиатрический памфлет

Мне не являться к люциферу

После таких похвал ему...

(П. Р. Петухов-Ваулин)

 

Эти замечательнейшие стихи, принадлежащие перу Ларисы Вахрушевой, опубликованы под заголовком «В дурке - места для тысяч...» на литературном сайте «Проза ру»:

 

Пыльные стёкла окон, клетки решёток ржавых -
эти квадраты кем-то созданы из крестов.
Крест да на крест - квадратик... в "клетку" закат кровавый...
Капли его ложатся на белизну листов.

Старый халат и шлёпки... запахи стен казённых...
всё пропиталось хлоркой и желтизной мочи.
В "дурке" - места для тысяч душ, без вины казнённых...
Кто их услышит? Только - тот, кто не спит в ночи.

Солнце свалилось с неба. Ветер полощет тучи.
Сумерки, опускаясь, тянут на землю мглу.
Хаос обрывков мыслей, разум сжигая, мучит,
и проступают тени чьи-то в пустом углу...

Ночи длинны, как вечность и равнодушны к людям.
Холодно и тревожно в небе плывёт луна.
Там, за решёткой ржавой, женщина бредит: "Любишь...",
гладит плечо мужчины, а под рукой - стена.

Доза феназепама ввергнет в пучину зыби,
чтобы на дне каверны медленно утопить.
Яма... На дне колодца, рот распахнув в улыбке,
кто-то её качает и напевает: "Спи..."

Памяти лабиринты... Мечутся мысли стаей...
Может быть, так и надо, чтобы ей осознать
тщетность пустых усилий... Пусть наважденье тает
и проникает солнце через завесу сна...

 

         На том же самом сайте опубликован текст книги Игваса (Игоря) Савельева «Кармаэнергетические вампиры», отрывок из которой привожу ниже: «Если почитать неоднократно цитируемую мною Большую советскую энциклопедию, то можно узнать, как наши психиатрические светила определяли распространенные заболевания «волков» и «ведьм».

 

Шизофрения (от греческого «шизо» — расщепляю, «френ» — ум, разум, мысль), по определению Снежневского в БСЭ, — наиболее распространенное психическое заболевание, которое характеризуется разнообразными проявлениями и имеет тенденцию к хроническому течению. Причины и механизмы развития шизофрении продолжают оставаться неясными. Большинство исследователей рассматривают ее как эндогенное (то есть внутреннего происхождения) заболевание, при котором имеет значение наследственное предрасположение. А для тех «шизофреников», у которых наследственного предрасположения не выявлено, в статье есть оговорка, гласящая, что шизофрения не относится к собственно наследственным заболеваниям, так как ее распространенность среди населения (около 0,8%) во много раз превышает распространенность наследственных болезней. Далее Снежневский излагает вполне логично симптомы и методы лечения большого количества разновидностей шизофрении. Мне все это кажется довольно бессмысленным, так как, согласно исходному тезису самого Снежневского, «причины и механизмы развития шизофрении продолжают оставаться неясными». Кто согласится отдать себя в руки неграмотного хирурга или психиатра? Думаю, ответ однозначен. Не могу не вспомнить слова психиатра Анатолия Григорьевича Гериша о том, что шизофрения — это помойная яма, куда сливают больных с непонятным диагнозом. Гериш также считает, что одним из важнейших признаков психического здоровья человека является логика его мышления. Другой взгляд у кандидата медицинских наук психиатра Марии Викторовны Дувакиной, утверждающей, что «железная» логика — это логика выше среднего уровня, то есть отклонение от нормы. Еще один психиатр, Владимир Петрович Модин, говорил своему знакомому: «Олег, сбрей бороду. Ну почему ты ее носишь? Когда я был молодым, то тоже носил бороду, пока один пьяный на улице не обозвал меня шизиком. Я после этого сразу ее сбрил». На вопрос Олега: «А почему главный психиатр Москвы тоже носит бороду?» Владимир Петрович ответил вопросом: «А ты думаешь, что все психиатры нормальные?» Да, действительно, «пьяный трезвого не разумеет, дурак умного не поймет».

 

Другой наиболее часто применяемый к «ведьмам» диагноз — это паранойя.

 

Вернемся опять к БСЭ, к статье Б. И. Франкштейна.
Паранойя (от греческого так же звучащего слова — умопомешательство) трактуется как стойкое психическое расстройство, проявляющееся в систематизированном бреде (без галлюцинаций), который отличается сложностью содержания, последовательностью доказательств и внешним правдоподобием (идея преследования, ревности, высокого происхождения, изобретательства, научных открытий, особой "миссии социалистического преобразования и т. д.). Все факты, противоречащие бреду, отметаются. Каждый, кто не разделяет убеждения больного, квалифицируется им как враждебная личность. Эмоциональный фон соответствует содержанию бреда. Борьба за утверждение, реализацию бредовых идей непреклонна и активна. Явных признаков интеллектуального снижения нет, профессиональные навыки обычно сохраняются долго. В современной психиатрии преобладает мнение, что паранойя — симптомокомплекс, возникающий при шизофрении и других психических болезнях. Крайне редко паранойя описывается как самостоятельное заболевание. В отличие от паранойи параноид сопровождается галлюцинациями и психическими автоматизмами (ощущение внешнего насильственного воздействия), а также страхом и растерянностью. В соответствии с пожеланиями свыше и с одобрения «специалистов» систематизированный бред, отличающийся «сложностью содержания, последовательностью доказательств и внешним правдоподобием», может быть «предписан» практически любому человеку. Весь вопрос в том — «а судьи кто?». И такой диагноз предписывали многим, чаще — «малым», реже — «великим».
1 февраля 1995 года в «Литературной газете» была опубликована статья кандидата политических наук Егора Кузнецова «Идиотизм как переходная стадия от социализма к капитализму» с подзаголовком «Психиатры отмечают шизоидацию общества». Фактическим автором статьи является постоянно цитируемый Кузнецовым эксперт Независимой психиатрической ассоциации Владимир Батаев. Этот эксперт, ранее занимающий пост главного психиатра Бауманского района Москвы, сетует на то, что был принят закон о психиатрической помощи гражданам и их гарантиях при ее оказании, что теперь все действия психиатров контролируются законом, что для психиатрического освидетельствования и помещения в больницу требуется санкция суда, а гражданин или его законные представители могут обжаловать решение. В статье говорится, что «паранойя общественного сознания охватывает, однако, не только группы населения, выбитые переменами из колеи. Подвержена ей и политическая элита». Заключительная часть статьи с головой выдает цели дуэта «Егор Кузнецов — Владимир Батаев». И хотя Кузнецов называет уважаемого им Батаева «независимым и непредвзятым экспертом», совершенно очевидно их резюме, в котором открыто делается вывод, кто не должен учиться управлять государством, а кто должен стоять во главе государства, пусть даже в роли «серого кардинала», пусть даже всего-навсего «для анализа действии парламента и президента». Кто? Пусть читатель сам убедится, как эта проблема решается в статье и насколько «железна» логика ее авторов. Вот четыре последних абзаца, приводимые здесь целиком.
«...Мы считаем, что в профессиональном кругу можем обсудить их (из текста статьи — факты, свидетельствующие о психическом здоровье президента и его окружения. — И.С.) и квалифицировать, — говорит эксперт ассоциации. — Например, нас беспокоит состояние нынешнего президента. Скандалы в Берлине и Шенноне, замедлившаяся речь и движения... Но оставить ли такого человека у власти — решать не психиатрам. Кроме того, людей с таким диагнозом и среди избирателей полным-полно.

 

Грустно все это слушать, тем более об этом писать. Но, как это не покажется парадоксальным, невеселый анализ независимого, непредвзятого психиатра — хороший аргумент против требования немедленного обновления нынешних властных структур. Народ, как известно, выбирает не лучших, а себе подобных. Это с блеском подтвердили прошлогодние выборы. В 1993 году президентская партия власти хотела закрепить военную победу блестящим политическим эндшпилем, а в результате чуть полностью не отдала парламент националистам, коммунистам и в некоторых случаях, похоже... психопатам. Теперь, кривясь, вынуждена вести с ними парламентские дебаты и делать вид, что ничего страшного не произошло.

 

Состав Думы, как зеркало, отразил неприятные перемены в обществе, произошедшие с тех пор, как избирался Верховный Совет РСФСР. Позже деградация общественной психики отнюдь не замедлилась. Если процессы будут нарастать, то для анализа действий новых парламента и президента не понадобятся политологи. Достаточно будет психиатров».

 

Прекрасно! Психиатры тоже рвутся к власти.
Вновь вернемся к описанию паранойи. На мой взгляд, и психиатр Батаев, и «шестерящий» перед ним кандидат каких-то странных политических наук Кузнецов вполне подходят под описание болезни: особая миссия социальных преобразований, внешнее правдоподобие, последовательность доказательств, квалификация огромного количества людей (похоже, всех, кроме психиатров и упомянутого кандидата политических наук) как враждебных личностей, активность в борьбе за реализацию бредовых идей. Не нахожу только подходящих под диагноз «явных признаков интеллектуального снижения». Мне представляется, что людям, стремящимся к захвату власти, не мешало бы подумать о более разумной аргументации своих притязаний. Но я — не психиатр, и, слава Всевышнему, не советский психиатр.

 

Начиная со второй половины 80-х годов «самые центральные» газеты состязались между собой в документальном описании зверств советской психиатрии. И как ни парадоксально, но к числу жертв психиатрии (то есть к числу лиц с психиатрическим диагнозом) относят и тех «самых-самых», правда, после их смерти. Почитайте хотя бы книгу Михаила Буянова «Ленин, Сталин и психиатрия». Владимир Батаев и Егор Кузнецов, набросившись на стоящего у власти президента, не составляют в своей смелости исключения. Сейчас это модно, начиная со времен Михаила Сергеевича Горбачева. А раньше, во времена, по которым тоскует Батаев, психиатры могли без всякой ответственности решить судьбу человека. Тогда не то что за критику главы государства, а за критику всего лишь какого-нибудь шпунтика типа директора организации или секретаря парткома можно было «попасть» под шизофрению или паранойю. И психиатры уверенно ставили диагноз хотя бы только за то, что человек не имеет инстинкта самосохранения, качая права с власть предержащими любого уровня (от начальника цеха или отдела, партгруппорга или профорга и выше). И господин Батаев в психиатрических репрессиях участвовал. А иначе откуда у него такая прыть в призывах к возврату тех времен? Он даже не подумал о том, как бы с ним тогда поступили коллеги за его критический зуд. Зная его психически вяло текущий характер, с ним могли бы расправиться и без его выступления в прессе в роли провокатора. А если он забыл, как раньше поступали с людьми, приведу несколько историй, не все из которых, к счастью, закончилась худшим образом. При нетипичной концовке все остальное было «мягко» типичным — в соответствии с интеллектом не «дуболомов», а «интеллигентных» граждан «первого в мире государства рабочих и крестьян». Но об этом потом».

 

Да, к власти они рвутся. Что правда, то правда. Приведём полностью текст статьи Нины Глазковой «"НОРМАЛЬНЫЕ" ЛЮДИ ДЕЛАЮТ "НОРМАЛЬНЫЕ" ДЕНЬГИ» из альманаха «Досье», являющегося приложением к альманаху «НЕВОЛЯ», № 12 за 2007й год:

 

«Требуются пациенты

 

Рома Тупин попал в детдом N 4 г. Санкт-Петербурга, когда ему было семь лет. Первое время ребенок очень скучал по бабушке. Однажды малыш выбрался из детдома, сел на трамвай и поехал ее навестить. А когда вернулся, его наказали "за побег", приговорив... к двухгодичному заключению в психиатрической больнице.

 

Вся детская психиатрия в Санкт-Петербурге объединена в одно учреждение, которое называется Центр восстановительного лечения (ЦВЛ) "Детская психиатрия". СМИ рекламируют его как "уникальное, не имеющее аналогов в России государственное учреждение, оказывающее лечебно-консультативную и реабилитационную помощь детям, страдающим психическими заболеваниями".

 

У семилетнего Ромки было страшное заболевание: он любил свою бабушку и, несомненно, нуждался как в лечебной, так и в реабилитационной помощи. Об этих двух годах своего и так-то не слишком счастливого детства он не забудет никогда:

 

- За любую провинность нас привязывали к батарее или к ножке кровати, часто раздевали догола. В палате по пять-шесть голых детишек часами сидели привязанные на холодном линолеуме. Однажды, когда ко мне не пускали бабушку (общение с родственниками в сиротских учреждениях считается крайне нежелательным - лучше, когда ребенка некому защитить), я разбил окно. Медбрат Алексей сделал мне укол серы, от которого потемнело в глазах, поднялась температура и очень болели ноги. Ходить я не мог, сразу падал... (Серой не лечат. Это яд, от которого человек испытывает ужасные муки. Именно поэтому сера используется как "мера стеснения" - для острастки, чтобы больной хорошо себя вел.) Я стал очень бояться этого укола. Алексей и медсестры всегда грозили вколоть серу, если мы пытались отказаться делать, что они велели. Однажды, когда я отказался мыть полы, Алексей отвел меня в процедурную и избил. Медперсонал часто сам провоцировал детей: оскорбляли, пока не психанешь. А потом - кололи, били или "купали". Завяжут туго ограничителем (простыней), засунут в ледяную ванну и окунают с головой, пока не задохнешься, потом опять... В мокром ограничителе тащили в палату и клали в кровать... Одна воспитательница учила нас петь. Она говорила: "Кто не будет петь, получит укол". И водила ребят в процедурную к Алексею, а он колол аминазин.

 

Я пытался жаловаться врачу. Он скажет: "Да-да, разберемся", и тут же уколы мне назначает. Алексей набирал аминазин и галоперидол в один шприц. И еще - не разводил препарат физраствором. Однажды Алексей делал мне укол в присутствии медсестры. Она говорит: "Ой, надо развести!" А он: "И так сойдет". От этих уколов у меня сгорела вена - превратилась в тоненькую ниточку.

 

Так я пролежал год. Потом мне пообещали выписку - я минутки считал, ждал, когда смогу выйти отсюда! А меня оставили еще на год... Оказалось, директор нашего детдома позвонила, чтобы меня еще подержали. (Это выгодно: в детском доме на ребенка получают пособие и присваивают и в больнице тоже получают.) Ну, а мне каково там лежать? Однажды я подумал: ведь я имею право написать заявление о выписке! И написал. Потом кололи два месяца...

 

Множество беззащитных детей, заключенных в огромные корпуса ЦВЛ "Детская психиатрия", являются приманкой не только для садистов типа медбрата Алексея, который, кстати, давно закончил институт и теперь работает в ЦВЛ врачом. Сюда стремятся устроиться наркоманы (психотропные препараты - те же наркотики) и педофилы. По словам сотрудников, один из них проработал здесь много лет. И хотя несмышленые девочки наивно рассказывали, что делал с ними дяденька доктор, а врачи записывали эти рассказы в их истории болезни и докладывали руководству, ответной реакции они ни разу не видели. Кончилось все тем, что заслуженного педофила с почетом проводили на пенсию.

 

Сейчас в 5-м отделении ЦВЛ работает воспитатель, который на глазах у всего коллектива развращает и морально калечит мальчиков. Два года назад Агентство журналистских расследований заинтересовалось этим фактом, и в результате появилась статья "Изнасилованное детство", напечатанная в газете "Тайный советник" и растиражированная в Интернете. Полная жутких подробностей, рассказанных пострадавшими от жестокого извращенца детьми, эта статья вызывает шок даже у закаленного журналиста (ее можно найти в Интернете по названию). Да-да, она висит там уже два года! Возмущенные читатели обсуждают ее на форумах, но правоохранительные органы, к которым взывают журналисты, обещая предоставить многочисленных свидетелей, фактически уже два года позволяют преступнику калечить детей. А администрация детской больницы? После такого скандала она продолжает делать вид, что "все хорошо, все хорошо"... Педофил дружит с администрацией и стращает сослуживцев милицией, в которой у него большие связи. В этом, по всей видимости, и состоит секрет его неприкосновенности. Заведующий отделением разрешает ему оставаться в больнице на ночь (хотя у него дневная работа), по своему усмотрению набирать группу мальчиков, ходить с ними в бассейн и т. д.

 

Многие просто не верят, что все это вместе взятое происходит в действительности. Они считают, что это плод больного воображения психически нездоровых людей - пациентов или правозащитников, которые наслушались их рассказов.

 

 

- Кому это надо - мучить детей? - недоумевают они. - Зачем? Мы видели тех, кто работает в этой системе: вполне приличные, нормальные люди.

 

Нормальные? Наверно. В том смысле, что стараются извлечь доход из всего, что оказалось под рукой. Кто пивные банки собирает, кто заводы продает, а эти - так уж случилось - удовлетворяют свои потребности за счет детей. Я в общем-то и не собиралась рассказывать неправдоподобные сказки про маньяков, где их набраться на всю непомерно раздутую систему сиротских учреждений? Просто "нормальные" люди делают "нормальные" деньги. До детей им нет дела, а их страдания - всего лишь побочный продукт бизнеса.

 

Вот что рассказывает об этом Ольга Никифорова, бывшая главная медсестра ЦВЛ "Детская психиатрия", проработавшая в этом учреждении 16 лет, и в том числе 7 лет на этой высокой должности:

 

- Я ругала медсестер за то, что дети спят на голых матрацах, а они жаловались, что простыни после стирки превращаются в ветошь. Оказалось, что главный бухгалтер Матвеева покупает негодное белье по очень высокой цене. Пошла разбираться. Ответа не получила, но сразу же была вызвана к заместителю главврача по амбулаторной части Зиновьевой, которая стала грозить мне репрессиями, если буду распространяться о закупках белья.

 

В палатах нашей больницы ужасная скученность: от большого количества детей и испарений назначаемых им в огромных дозах лекарств буквально нечем дышать. Но не потому, что не хватает помещений, а потому что здания, которые выделяет город, администрация больницы сдает в аренду. Так, в реабилитационном центре на Свердловской набережной был размещен мебельный цех, ювелирная мастерская, на деньги ЦВЛ оборудован стоматологический кабинет, в котором принимали на платной основе "левых" пациентов, хотя по отчетности в нем получили лечение несколько сотен детей из ЦВЛ (были заведены соответствующие медицинские карты).

 

Когда мы получили большой комплекс зданий на улице Чапыгина, 13, то отделения ЦВЛ разместили только в одном здании. Остальные сдали в аренду вместе с прилегающей территорией. Я слышала, как главврач ЦВЛ Л.П. Рубина и ее заместитель Зиновьева обсуждали, как сделать, чтобы деньги за аренду шли им, а не в горздрав. Потом возили взятки "нужным людям", и была создана некая структура, через которую "законным" путем присваивалась арендная плата. Я слышала, как Рубина сообщила другим членам администрации, что дело с арендой "выгорело" и теперь им обеспечена "безбедная старость".

 

Как-то была у нас комиссия горздрава. Увидев отделения стационара, проверяющие выразились так: "Какие казармы, какое убожество!" Это потому, что в стационаре дырку в стене замажут, а в отчете напишут: отремонтировали все отделение. Зато как отделывали свои квартиры Рубина и ее заместитель Зиновьева! Меня часто посылали караулить вещи, когда рабочие строительной организации "Эра" и других, с которыми у ЦВЛ был заключен договор на обслуживание, делали там ремонты. И я слышала, как они возмущались тем, что делают ремонт в частной квартире, а наряды им закрывают по ЦВЛ. Сколько бы ни выделялось денег, а убожество в больничных палатах будет всегда. Рубина демонстрирует его иностранцам и нашим спонсорам и выпрашивает деньги "для бедных больных деток".

 

Еще один источник доходов - вознаграждения фармацевтических фирм, которые стремятся расширить рынок сбыта своих препаратов. Детям дают таблетки целыми горстями, это в порядке вещей. Я видела, как от нейролептиков у них парализовало мышцы, а ведь это говорит о передозировке. Но таблетки продолжали давать в том же количестве, а чтобы детей не скрючивало, им назначали циклодол. Это, по сути, наркотик. Дети на него "подсаживаются" и становятся наркоманами, вот что ужасно.

 

Я много раз слышала, как наши врачи, в их числе была и начмед Румянцева, возмущались тем, что детям назначают депакин. Они говорили, что "он им не показан" (депакин - лекарство от эпилепсии, а, по свидетельству воспитателей ЦВЛ, подавляющее большинство "больных" - просто педагогически запущенные дети из неблагополучных семей и сироты). Но, по настоянию Рубиной, депакин продолжали закупать в больших количествах и прописывать детям. Некие фармацевтические фирмы "заинтересовали Рубину и ее заместителя по реабилитационной работе Макарова в том, чтобы продвигать депакин. Рубина оставляла все дела, когда к ней приходили представители этих фирм, и выглядела после их визитов очень довольной. В 2004 году именно фармацевтические фирмы организовали и оплатили празднование 70-летия Рубиной в шикарном ресторане, выделив на это несколько тысяч долларов.

 

Психиатры заинтересованы в том, чтобы к ним попадало как можно больше детей. Поэтому Рубина постоянно требует от заведующих амбулаторными отделениями: "Ищите мне детей! Стационары должны быть заполнены. Иначе не будет выполнения плана, надбавок, процентов". Заведующие говорят: "На улицах, что ли, нам их отлавливать?" "Меня это не интересует. Идите в школы, с консультаций в поликлиниках побольше направляйте в стационар. Иначе все мы останемся без работы".

 

 

Синдром детства

 

Если раньше план по заполнению койкомест и утилизации психотропных препаратов выполнялся в основном за счет сирот и детей из неблагополучных семей [Сотрудники ЦВЛ "Детская психиатрия" говорят, что из сотен детей, лежащих в стационарном отделении, только у нескольких - по пальцам можно пересчитать - есть какие-нибудь признаки психического заболевания, остальные - обыкновенные хулиганы или страдальцы из детдомов], то за последний год угроза психиатрического заключения нависла над всеми российскими детьми. Начальная цифра уже определена - 17 процентов, то есть несколько миллионов детей из вполне благополучных, нормальных семей.

 

Жизнь не стоит на месте: растет производство лекарств, а бизнесмены от психиатрии намерены и впредь увеличивать свои капиталы. Детей из группы риска уже не хватает для обеспечения их потребностей. Именно поэтому и была придумана крупномасштабная афера, ужасающая своим размахом и цинизмом. В 1987 году члены Американской психиатрической ассоциации в буквальном смысле проголосовали за то, чтобы узаконить новый детский диагноз: "синдром дефицита внимания с гиперактивностью" (СДВГ). Это не первое их изобретение. В списке "страшных" психических заболеваний, угрожающих детям, значится "расстройство математических способностей", "расстройство арифметических способностей", "языковое расстройство" - и все это надо лечить таблетками. Интересно, что в 1952 году практически не было психиатрических диагнозов для младенцев и детей, за исключением трех "адаптационных реакций". А к 1980 году их количество возросло почти в десять раз.

 

Что же представляет собой новая болезнь? Психиатры говорят: "Ребенок болен, когда делает ошибки из-за своей беспечности, редко внимательно и полностью следует инструкциям (а взрослые всегда это делают?), забывает и теряет игрушки, ерзает на стуле, бегает, когда нужно спокойно себя вести, с трудом стоит в очереди и т. д.

 

"Ребенок практически гарантированно получит ярлык психиатрического диагноза, даже если он совершенно здоров, - говорит автор книги "Трюк с гиперактивностью" Сидни Уокер, - так как у всех детей есть достаточно таких проявлений".

 

Несмотря на то, что за 20 лет продвижения этого диагноза так и не было доказано, что он имеет физиологическую природу, выраженную в дисфункции мозга, аферу с СДВГ удалось раскрутить. Америку, а затем и Европу внезапно охватила эпидемия детской гиперактивности. Сейчас в мире насчитывается более 17 миллионов "больных" детей, а мировое производство риталина (основного препарата для "лечения" СДВГ) за десять лет выросло в десять раз! Кстати, риталин в России запрещен. Его оборот попадает под ряд статей УК РФ, объединенных в главе 25 "Преступления против здоровья населения и общественной нравственности". (Но это ни о чем не говорит: в США он тоже был запрещен в начале "эпидемии"). Риталин и другие препараты, применяемые для "лечения" СДВГ, - это опасные и вызывающие привыкание наркотики, имеющие ряд серьезных побочных эффектов. После их приема семи-, десятилетние дети умирали от инфарктов, и таких детей были сотни. Информация об опасности этих препаратов замалчивалась психиатрами. Родителям не говорили, что нельзя резко прекращать их прием, поэтому, когда они видели, что ребенку от таблеток становится плохо и прекращали их давать, у детей возникали суицидные попытки или вспышки неконтролируемой агрессии. Многие дети покончили с собой, а другие расстреливали одноклассников, о чем мы не раз читали сообщения в прессе. Но, если происходили такие ужасные вещи, может быть, эти дети все-таки были больны?

 

Детский невролог Фред Боман-младший, действительный член американской академии неврологии, неоднократно проводивший экспертизу по смертям детей с диагнозом "гиперактивность" свидетельствует: "В течение 10 лет я наблюдал вспышку "эпидемии" СДВГ и не обнаружил никакой аномалии, никакого признака заболевания у детей, которым психиатры поставили этот диагноз".

 

Более десяти лет "цивилизованные" страны травили своих детей, но, видимо, смерти, самоубийства, вспышки агрессии, приводящие к убийствам, в конце концов превысили некий критический рубеж, и западная общественность осознала страшные последствия навязанной ей аферы. В 2000 году члены Совета Европы подписали резолюцию: "Прекратить ставить неправильные диагнозы детям", в перечне которых фигурировал диагноз СДВГ как "подкрепление волны злоупотреблений наркотиками".

 

Европейский комитет по медицинским продуктам и Управление по пищевым продуктам и лекарствам США запретили ряд препаратов, а на упаковках других обязали производителей писать в черной рамке: "В результате приема возможно самоубийство". Школам было рекомендовано решать проблемы с детьми педагогическими методами, не привлекая к этому психиатров. Эти меры привели к тому, что объем потребления психиатрических наркотиков снизился на 20 процентов.

 

Набравшая обороты фармацевтическая промышленность стала искать новые рынки сбыта. И как раз в это время наши психиатры стали очень переживать за бедных детей, которые в это нелегкое время все сплошь больны СДВГ. В апреле 2006 года в Москве состоялся съезд психиатров с чудным названием: "Охрана здоровья детей России", посвященный массированному продвижению в нашей стране ложного диагноза СДВГ и методов его "лечения" наркотиками. Организовавшие этот форум фармацевтические компании рекомендовали в качестве "специалиста" по данной проблеме шведского психиатра Кристофера Гиллберга. Шведский суд лишил его лицензии после того, как он уничтожил результаты своих исследований по СДВГ, рассчитывая таким образом уйти от ответственности.

 

Накануне съезда по стране прокатилась волна возмущения. Родители, понимающие суть проблемы, и правозащитники писали письма общественным деятелям, которые - для придания авторитета - были заявлены почетными гостями форума. В результате многие из них отказались принимать в нем участие. И, конечно, писали во все властные структуры. В связи с этим комиссия по здравоохранению Законодательного собрания Санкт-Петербурга провела расширенное заседание, пригласив врачей, депутатов и правозащитников. В качестве эксперта по СДВГ был приглашен психиатр Макаров из ЦВЛ "Детская психиатрия", его попросили доложить собравшимся, в чем суть проблемы, поскольку он "специалист, а все остальные мало что в этом смыслят".

 

- Согласитесь, - вкрадчиво начал он, - что бывают больные дети...

 

Все согласились: действительно, есть дети с психическими отклонениями, может быть, даже один на сотню... Как с этим не согласиться? Ведь психиатр не сказал нам, что предполагается объявить психически больным каждого второго ребенка (такова практика "цивилизованных" стран, которую мы перенимаем).

 

Пожалев несчастных детей, получающих двойки по поведению из-за того, что не могут справиться со своей импульсивностью, доктор стал убеждать комиссию в том, что Петербургу необходим большой специализированный центр по лечению СДВГ.

 

- Чем же вы собираетесь лечить, - спросила я, - наркотиками?

 

Он посмотрел с укоризной и сказал:

 

- Очень благодарен вам за вопрос. Дело в том, что психиатры петербургской школы, в отличие от московской, не используют психотропные препараты для лечения детей!

 

- Совсем таблеток не даете?

 

- Только витамины, улучшающие работу мозга. Как правило, мы используем психотерапевтические методы.

 

Мне вспомнились насквозь пропитанные запахом лекарств палаты детской психиатрии, заторможенные дети, мальчик, у которого из-за постоянных передозировок развилась необратимая дистрофия... И только много позже, когда уже закончился в Москве психиатрический форум и когда я познакомилась с главной медсестрой ЦВЛ "Детская психиатрия" Ольгой Никифоровой, я вдруг вспомнила фамилию того доктора, и спросила ее:

 

- А не тот ли это Макаров, который вместе с главврачом ЦВЛ Рубиной заставлял врачей прописывать лекарство от эпилепсии - депакин - практически здоровым детям?

 

- Тот, - ответила она. - Он теперь в ЦВЛ не работает. После поездки на съезд психиатров он открыл свой центр по лечению СДВГ при Институте Бехтерева. Наверное, в Москве получил грант.

 

 

"С ними можно делать все, что угодно"

 

Улица, на которой я живу, упирается в пустырь, за которым кончается город и начинается лес. Ближе к этому тупику сходят на нет казино, фитнес-клубы, дорогие универсамы и сама городская жизнь. А дальше тянутся гаражи, свалка и высокий забор из бетонных блоков, за которым стоит здание внушительных размеров - психоневрологический интернат (ПНИ). Иногда мы, местные жители, видим в своих магазинах стайку плохо одетых ребят. Некоторые из них с трудом ковыляют на искалеченных детским церебральным параличом ногах. Они неестественно оживлены и пугливы, словно вырвались на свободу в мир, где они чужие...

 

- А, - думаем мы, - эти из Пней.

 

Это все, что мы о них знаем. И нам этого достаточно.

 

А ведь, в сущности, мы живем по соседству с концлагерем, где процветают рабский бесплатный труд, издевательства и безнаказанные убийства. Допустим, большинство об этом не знает. А те, кто знает? Что думают по этому поводу они?

 

- Живут там на всем готовом на наши деньги и еще имеют наглость жаловаться! - так сказала судья, с виду умная и интеллигентная дама, на процессе, где парень из ПНИ пытался отстоять свои права.

 

- Они там все недееспособные. У них вообще нет никаких прав, - объяснила заместитель главврача больницы, расположенной рядом с ПНИ.

 

- Позвольте, - возразил ей юрист Гражданской комиссии по правам человека, - жителей ПНИ никто дееспособности не лишал, и по закону у них такие же права, как у нас с вами.

 

- Ну, то по закону, - ответила эта замечательная женщина, - а для нас, врачей, они недееспособные в силу наличия у них психического заболевания и прав ни на что не имеют. С ними можно делать все что угодно. И чиновники также к ним относятся. Вы даже не пытайтесь их защищать, все равно все решится в пользу администрации ПНИ.

 

Большинство жителей ПНИ тоже думают, что с ними можно делать все что угодно. Их приучили к этому в детских домах, где в наказание за невинные детские шалости били палками, окунали головой в унитаз, назначали убивающие мозг таблетки и уколы, от которых скрючивало руки и ноги, на годы ссылали в психушку.

 

Кто живет в психоневрологических интернатах? Больные люди, судом лишенные дееспособности, одинокие старики, с которых уже нечего взять, но подавляющее большинство жителей ПНИ - это молодые, трудоспособные люди, которые могли бы приносить пользу обществу, а не быть ему обузой. В детстве они были преданы родителями, бросившими их. Потом - педагогами и врачами, приговорившими их к пожизненной участи психически больных ради получения надбавки к зарплате за работу с дефективными, ради заполнения койкомест и доступа к сиротскому жилью. Приписывать детям дебильность или олигофрению выгодно по многим причинам. Ими легко управлять, их можно не учить и практически никак за них не отвечать, даже если они погибают.

 

К 18 годам, когда заканчивается срок пребывания в детдоме, все сироты по закону должны получить от государства комнату и плавно влиться в ряды трудового населения. Пусть с психиатрическим диагнозом, неграмотные, ничего не знающие о жизни вне стен детдома, но все же они могут начать нормальную жизнь. Но многим чиновникам не хочется раздавать комнаты "за просто так", хватает и воспитателей, которые с ними заодно. Сиротские комнаты заранее реализуются к взаимной выгоде, а ребят начинают готовить к переводу в ПНИ, постепенно увеличивая им группу инвалидности. Никто даже не говорит об их праве на жилье, а когда они узнают об этом и пытаются получить комнату, это оказывается очень тяжело и удается единицам. Причем доказывать свое законное право "счастливцам" приходится в судебном порядке. Поэтому большинство остается в ПНИ без всякой надежды когда-нибудь вырваться оттуда.

 

Они живут в палатах по 10-20 человек. Кровать и тумбочка - это вся их мебель. Одежду получают на сезон, потом сдают на склад, все время пользуясь, таким образом, чужими "бэушными" вещами. Пища скудная и плохого качества, зато сотрудники, не таясь, ежедневно уносят домой сумки с продуктами. Все проживающие имеют группу инвалидности (в связи с психическим заболеванием), а покупать себе еду и одежду они не могут, потому что 75 процентов пенсии у них забирает администрация ПНИ. Их постоянно используют в качестве рабочей силы на разных хозяйственных работах, но называют это "трудотерапией" и денег, естественно, не платят.

 

Недавно в Санкт-Петербурге закончился уникальный судебный процесс. Администрация одного из ПНИ просила суд принудить тридцать своих постояльцев - заметьте, взрослых дееспособных людей - заключить с ней договор на социальное обслуживание, чтобы иметь возможность на законных основаниях забирать у них 75 процентов пенсии. Все судебные решения были вынесены в пользу администрации ПНИ. Хотя с юридической точки зрения это нонсенс, потому что социальное обслуживание дееспособных граждан носит исключительно добровольный характер.

 

Интересно, что судья, вынесший такое решение, после одного из заседаний сказал:

 

- Не понимаю, почему они там живут, если им не нравится? Ушли бы и жили самостоятельно...

 

Почему же они не уходят? Потому что некуда. Потому что у них отнимают паспорта. Если они все-таки уходят, не получив разрешения на "отпуск", их объявляют в розыск.

 

Так и проходит их жизнь - в комнате, похожей на больничную палату, временами в карцере, куда помещают за "провинности" (например, за пререкания с уборщицей по поводу плохо вымытых полов, за самовольную отлучку). Карцер здесь называется "закрытым отделением", что сути не меняет, потому что лишать человека свободы может только суд, а ПНИ - не тюрьма. В "закрытках" хуже, чем в тюремном карцере, потому что здесь смутьянов травят психотропными препаратами, делают уколы, причиняющие жестокую боль, раздевают догола и заставляют "спать" целый месяц. За более тяжкие преступления, такие как жалобы на антисанитарию в пищеблоке или защита собственных прав, связывают и как особо буйных госпитализируют в психиатрическую больницу (сейчас в Петербурге идет судебный процесс о неправомерности одной такой недобровольной госпитализации).

 

Живущие в ПНИ люди не могут завести семью: им не разрешают жениться (хотя дееспособным взрослым людям никто не может этого запретить), забеременевшим женщинам насильно делают аборты, а каким-то чудом родившихся детей отнимают. Одна из жительниц ПНИ, Наташа, уже семь лет пытается найти своего ребенка, но на все ее вопросы слышит один хамский ответ: "Мы не обязаны тебе говорить, где он..."

 

Пока люди не хотят обо всем этом знать, мы так и будем жить по соседству с концлагерем. Только таких лагерей будет становиться вокруг нас все больше и больше, пока мы и сами туда не попадем. По-моему, это очевидно.

 

За границей многие ученые, врачи, артисты, используя свой авторитет и известность, высказываются против психиатрического террора. Том Круз, например. В детстве психиатры поставили ему неправомерный диагноз и убедили в том, что он неполноценный. Это могло окончательно испортить ему жизнь, если бы Том не понял, что он совершенно нормален и, более того, талантлив. Сейчас Том Круз жестко выступает против диктата психиатрии в обществе. А как у нас? Я просила высказаться на эту тему двух очень известных актеров (ведь наш народ приучили к тому, что самые авторитетные мнения по всем вопросам можно получить исключительно у артистов). Оба они, как мне сказали, имели несчастье столкнуться с психиатрией.

 

- Да, это очень важная проблема, - сказал как один, так и другой, - полностью вас поддерживаю! Но я сейчас так занят...

 

Боятся. Их можно понять: у нас выступать против психиатрии страшнее, чем на Западе, ведь наше общество инертно, а карательная психиатрия по-прежнему не дремлет и каждого кому-то неугодного готова объявить сумасшедшим. Вот, например, в Сибири не так давно одного депутата перед выборами конкуренты упрятали в психушку. У нас в Петербурге человек сунул листовку в избирательную урну, хотел высказать свое мнение - был госпитализирован туда же. И так далее... Я не раз слышала, как чиновники, врачи и, что печально, юристы говорили о правозащитниках, которые пытаются помочь пострадавшим от психиатрии: "Они тоже сумасшедшие". Скорее всего, это мнение как информационный вирус намеренно распространяется в обществе.

 

 

Когда в газетах отказывались печатать мои статьи, с помощью которых я надеялась защитить сирот от издевательств их "лечащих" психиатров, я читала в глазах журналистов страх. И боялись они не столько мафии психиатров и чиновников (пишут же они о других мафиях?), сколько другого - они боялись, что их назовут сумасшедшими. Логика-то ведь убийственная: если ты защищаешь психов, значит, сам псих.

 

И все же что-то меняется. Все чаще появляются разоблачительные передачи о злоупотреблениях в психиатрии на телевидении, на радио, статьи в газетах. Может быть, вслед за аферами психиатров, превративших свою профессию в бизнес, с Запада перекочует к нам и мощное движение в защиту прав пациентов психиатрических клиник, давно существующее во многих странах...

 

Сейчас не редкость, когда психиатры уходят из профессии, столкнувшись с реальностью. И среди них немало тех, кто пытается противостоять превращению психиатрии в криминальный бизнес. Например, Софья Доринская, московский психиатр, стала уполномоченной Российской Гражданской комиссии по правам человека в области психиатрии; Сергей Запускалов из Томска, потомственный психиатр с 17-летним стажем, много пишет о недостатках сложившейся системы оказания психиатрической помощи, петербургский психиатр Людмила Сосновец, уйдя из психиатрии, получила образование юриста и теперь как адвокат блестяще защищает пострадавших пациентов в суде. И среди тех, кто не оставляет своей профессии, есть психиатры, работающие не ради корысти. Многие из них сотрудничают с правозащитниками и адвокатами и защищают права пациентов в суде в качестве независимых специалистов.

 

Все мы должны что-то делать. Все, у кого еще не умерла душа. Потому что нельзя спокойно жить, зная, что через дорогу от тебя уничтожают беспомощных людей. Просто нельзя».

 

Далее следует текст упомянутой в материале Нины Глазковой статьи «ИЗНАСИЛОВАННОЕ ДЕТСТВО»  из газеты «Тайный Советник» (Дата и время публикации 12.09.2005 10:36.):

 

«Маленькие беспризорники рассказывают о том, как этот человек их насилует, бьёт и заставляет лжесвидетельствовать в уголовном процессе. Его официальный статус - воспитатель детской психиатрической клиники. Ему всё сходит с рук. Его услугами пользуются сотрудники уголовного розыска при сборе доказательной базы в отношении педофилов и насильников. А узнали мы обо всём этом совершенно случайно - когда заинтересовались историей задержания американского туриста Грегори Капорделиса.

 

            Обычная история...

 

            Из собственноручных показаний Тимофея К., 1993 года рождения, от 20 мая 2004 года:

 

            "...Во второй мой приход к Грегори, когда мы с Васей М. были в квартире, Грег начал с меня и с Васи снимать одежду... Когда мы уже были полностью голые, Грег завалил нас на кровать и сам тоже лёг, но он был в шортах. Сначала он нас начал гладить по половым органам, обнимать. Потом он спустил шорты, достал свой половой член и насильно притянул мою голову к его члену и заставил взять его член в рот. Я отворачивал голову, но он держал крепко и насильно членом разжимал губы. Я устал сопротивляться и раскрыл рот. Он начал качать мою голову на своём члене. ...в это время куда-то вышел, но он видел, как это всё начиналось. Это продолжалось минут 10..."

 

            Прошлой весной история про американского врача Грегори Капорделиса облетела практически все средства массовой информации, причём с патриотическим пафосом: благодаря работе питерских сыщиков в Нью-Йорке задержан педофил-насильник, жертвы которого - дети из разных стран и континентов. Конечно же, когда к нам в редакцию обратился российский помощник адвоката Капорделиса, председатель общественной благотворительной организации "Приди и помоги" Александр Родин, мы внимательно его выслушали. Родин утверждает: вся информация, собранная в Петербурге в отношении Капорделиса, сфальсифицирована.

 

            Наш долг - проверить такое заявление. Но сначала напомним, как началась эта история.

 

            Прошлой весной в Петербург прибыл очередной американский турист - врач-анестезиолог Грегори Капорделис. Он поселился в гранд-отеле "Европа", где обратил на себя внимание охранников тем, что постоянно водил в свой номер бездомных мальчишек. Информация попала в 1-й отдел нашего Управления уголовного розыска, сотрудники которого довольно быстро констатировали причастность Капорделиса к девяти эпизодам сексуального насилия над несовершеннолетними мальчиками. Из публикаций и милицейских сводок вырисовывается такая малоприглядная картина.

 

            Капорделис якобы прогуливался по центру города (Невский проспект, Гостиный двор, станция метро "Канал Грибоедова") и высматривал беспризорников. Когда ему нравился какой-нибудь мальчик, он якобы знакомился с ним, приглашал к себе в номер, кормил, подсыпая в еду снотворное и транквилизаторы, после чего насиловал подростка, который уже не мог оказать никакого сопротивления. Предпочитал наш турист якобы анальный и оральный секс. Когда мальчик просыпался и чувствовал, например, боль в заднем проходе, доктор Капорделис якобы давал ему анальгетики и до тысячи рублей "гонорара".

 

            Как следует из милицейских сводок и газетных публикаций, ни сами мальчики, ни их законные представители не захотели официально обращаться в правоохранительные органы, в связи с чем питерские сыщики не смогли привлечь доктора к уголовной ответственности. Между тем Капорделисом к тому времени активно заинтересовались американские правоохранительные органы, которым сотрудники нашей милиции и просигнализировали: так и так, мол, ваш гражданин подозревается в совершении таких-то преступлений. Капорделису предложили покинуть территорию России, что он и сделал. В американском аэропорту его сразу же задержали тамошние блюстители порядка. Суд Бруклина обвинил Капорделиса в совращении несовершеннолетних в США, России, Чехии и странах Африки.

 

            Между тем помощник адвоката Капорделиса Александр Родин твердо стоит на своём.

 

            - Я считаю, что Капорделиса оклеветали, - сказал он нам. - Могу предположить, что одна из целей провокации - заставить Капорделиса заплатить крупную сумму денег. Неспроста ведь он написал гневное письмо руководству отеля "Европа", где указывал на попытку шантажа...

 

            Мы смотрим видеозапись интервью с Тимофеем К., которую принёс нам Александр Родин. Разговор происходит в одном из помещений воспитательной группы первичной социальной адаптации приюта Центра "Дом милосердия", в Новгородской области. Мальчик с трудом сдерживает слёзы, ему стыдно и страшно, у него затравленный исподлобья взгляд светлых глаз. Он подолгу молчит, шмыгает носом, прячет глаза, но в конце концов сознаётся: "собственноручные показания" он написал действительно собственноручно. Воспитатель 5-го отделения Центра восстановительного лечения "Детская психиатрия" по имени Андрей, где Тимофей находился в то время, запугал его, потом напечатал на компьютере текст, дал Тимофею печатный вариант и заставил переписать его от руки.

 

            Увы, мы никогда не сможем понять наверняка, в какой степени правда или, наоборот, ложь то, что называется "собственноручными показаниями" Тимофея Б. Понятно другое: Тимофей способен написать такое разве что по образцу или под диктовку.

 

            Мы просим рассказать нам про Капорделиса начальника отделения по борьбе с преступлениями сексуального характера 1-го отдела УУР Владимира Соболева, подчинённые которого прошлой весной собирали доказательства в отношении странного американца, но взаимопонимания не получается. Сначала Владимир Валерьевич отказался от разговора, мотивируя это тем, что "уж очень много на этом деле завязано" и он бы "не хотел, чтобы вышел человек, которого... так упорно ловили", а потом и вовсе отослал к своему руководству.

 

            Но мы всё равно хотим разобраться в неофициальной части этой истории, и, как позже выяснится, не зря. На официальную она совсем не похожа, причём контраст шокирует.

 

            "Приеду - яйца оторву..."

 

            Педагог-психолог 5-го отделения ЦВЛ "Детская психиатрия" Андрей Викторович Лапов очень испугался, когда ему позвонила наша сотрудница Инна Полетаева. Первая реакция: "Кто вам дал этот телефон? Назовите фамилию! Я разговаривать буду только после того, как услышу эту фамилию". Инна не скажет правду - не на Тимофея же ссылаться, который рассказал, как воспитатель Андрей заставил его "собственноручные показания" с образца переписывать!

 

            - Мне сказал про вас знакомый сотрудник уголовного розыска, который просил не называть себя.

 

            Лапов подозревает, что мы работаем на Капорделиса, он отказывается встречаться и отправляет нас к начальнику "сексуального" отделения 1-го отдела УУР Владимиру Соболеву. Но у Инны Лапов не первый. Она чувствует за напряжением и отказом затаённое тщеславие.

 

            Они встречаются на следующий день у решётки Катькиного садика. Лапов весь в белом, высокий, плотный. Не без затаённой гордости он рассказывает о своём участии в деле Капорделиса:

 

            - По закону при допросе несовершеннолетнего обязательно присутствие педагога. А я многих сотрудников отделения по борьбе с преступлениями сексуального характера 1-го отдела УУР знаю на протяжении десятка лет. Часто звонят, например, в 11 часов вечера, говорят: "Где мы сейчас найдём педагога? Подъедешь?" Я готов. Как-то от начальника этого отделения Владимира Соболева раздался звонок, он сказал, что в гостинице "Европейская" стали задерживать детей от 11 до 17 лет. Были названы фамилии - знаю ли я этих мальчишек? Я знал всех, это уличные дети, бомжата. Один из мальчиков - Кирилл. Знаю его очень давно. Кирилл в тот момент хотел есть, попрошайничал у метро. Иностранец знаками предложил пройти в гостиницу. Это был Капорделис. Он привёл Кирилла в номер, напоил лимонадом, показал ему две капсулы, сказал, что это витамины. Кирилл выпил и, с его слов, отключился буквально через секунды. Очнулся он на следующее утро абсолютно голый. С его слов, зад болел со страшной силой. Кирилл начал орать, а тот ему дал две тысячи рублей и сказал: "Всё, иди. Забудь про это дело, ничего не было, всё нормально". Кирилла на выходе задержала служба охраны...

 

            Контакт с Андреем Викторовичем налажен. Он готов рассказывать о своих подвигах, невзирая даже на то, что друзья из милиции не рекомендовали ему это делать. Но наш долг - проверять любую информацию. Может, Андрей Викторович преувеличил свою роль в этой истории? Оказывается, нет. Вот что рассказал другой участник "дела Капорделиса" Алёша М.:

 

            - В гостинице, когда я засунул ключ в дверь номера (Капорделиса. - Ред.), увидел, что за нами бежит мужик. Я его узнал, это был Андрей Лапов... Лапов подбежал, ударил меня по лицу, друга схватил за шиворот. Потом ударил меня ещё раз и сказал: "Ну что, помнишь меня? Мы тебя долго искали!"... Нас повезли в отделение милиции... В милиции нас не били, а угрожали... Лапов давал телефон и говорил: "Слушайте!" А там голос говорил: "Я... приеду - яйца оторву, если не скажете то, что говорит Лапов..."

 

            Про дружбу с сотрудниками милиции Лапов, похоже, также сказал чистую правду. Это подтвердил нам другой мальчик - Коля Т.:

 

 

            - Лапов часто "сливал" в милицию информацию о мужчинах, которые интересуются детьми. Он сам приводил нас к таким мужчинам, заставлял нас заниматься извращениями, потом сам же вызывал милицию и сдавал их...

 

            Разговоры с другими беспризорниками только усиливают впечатление, будто доказательства петербургских сексуальных похождений Грегори Капорделиса (как бы деликатнее выразиться?) несколько натянуты. Вот что рассказал, например, Артём Б.:

 

            - Он (Лапов. - Ред.) говорил: "Говори то-то, то-то, наври немножко"... что он (Капорделис. - Ред.) там что-то делал со мной, чтоб его посадили... что он приставал ко мне, что я с ним в кровати спал, ну все такое, ненормальное. Он (Лапов. - Ред.) сказал: "Если не скажешь, хуже будет... в милицию, в спецприемник поедешь".

 

            Именно Артем Б. был сочинителем истории с порошками, которые якобы Капорделис давал детям. Мальчик придумал это сам: "...потому что Лапов мне сказал: "Наври что-нибудь, придумай". Я и придумал".

 

            Но не будем спешить с выводами. Всё-таки приключения доктора Капорделиса и стиль работы нашей милиции - две совсем разные истории. Пусть Капорделисом занимается американская Фемида. Хочется верить, что там, за океаном, доказательная база строится не только на показаниях несчастных питерских беспризорников. О милиционерах, признаться, мы бы тоже не судили слишком строго: иллюзии о том, будто наши сыщики не "липуют" доказательства, давно отсутствуют. Опять же обстановка располагает: просьба американских спецслужб, тема на контроле в центральном аппарате МВД, в курсе дипломаты обеих стран... Такое задание нельзя провалить! Показания должны быть в кратчайшие сроки и по многим эпизодам - это приказ, который не обсуждается. Счастье для нашей милиции, если Капорделис действительно педофил...

 

            Но мы не об этом. Нас интересует человек, услугами которого, судя по всему, сотрудники нашего уголовного розыска частенько пользуются при раскрытии сексуальных преступлений в отношении несовершеннолетних. Либо мы чего-то не понимаем, либо этот человек сам достоин внимания правоохранительных органов.

 

            В среде питерских беспризорников и бродяжек, для которых станции метро уже давно стали родным домом, о Лапове ходят легенды. Кто-то называет его милиционером, кто-то - адвокатом. Но почти все дети, с кем нам удалось поговорить, единодушны в одном: Лапов - жестокий человек и большой любитель мальчикового тела.

 

            Нас не интересует сексуальная ориентация Капорделиса. Он в США - пусть там и разбираются. Нас интересуют те наши правоохранительные органы, которые обязаны защищать детей от сексуального насилия. В данном случае детей, которых больше защитить некому, - беспризорников. Мы понимаем, что без "своих людей" в криминальном мире многие преступления так и остались бы нераскрытыми. Но в данном случае, как нам кажется, средства не достойны цели.

 

            Имена детей изменены. При необходимости они и их законные представители готовы подтвердить всю изложенную в расследовании информацию.

 

            Отдел расследований

 

 

            "Тайный советник"

 

            Полностью материал - в сегодняшнем выпуске газеты.

 

            Это – ужасы, касающиеся детей. Теперь же поговорим об ужасах, касающихся стариков. Ниже следуют материалы, позаимствованные с сайта svobodanews.ru:

 

            «Минувшим летом СМИ писали о нашумевшем случае активистки Объединенного гражданского фронта Ларисы Арап, помещенной в мурманскую психиатрическую больницу после того, как в печати появилась ее статья «Дурдом» о методах, которыми психиатры лечат детей. В прошлом году правозащитники насчитали еще несколько случаев помещения в психиатрические больницы авторов «неправильных» публикаций. Но есть и другие факты - например, в психбольницу была увезена Надежда Шишкова, лидер инициативной группы жильцов одного московского дома, весьма привлекательного для инвесторов. Она несколько месяцев пыталась выяснить, почему жилую площадь в квартирах вдруг приравняли к техническим помещениям. И вот Шишкову из больницы не выпускают, а активистов в этом доме больше нет.

 

            Жилплощадь становится причиной трагедий и в случаях, так сказать, меньшего масштаба, но нарушения прав человека от этого не выглядят менее вопиющими. Об одном из таких случаев говорит адвокат Санкт-Петербургской коллегии адвокатов, юрист организации «За конституционные права граждан» Людмила Сосновец:

 

            - Моя клиентка Бельчикова Анна Михайловна, ей сейчас уже 75 лет, с 2000 года мыкается, ищет справедливости в судах России, но, к сожалению, тщетно. У нее была родная сестра, которая ей оставила квартиру по завещанию. Однако это завещание было признано недействительным, Анна Михайловна была выселена прямо на улицу, в никуда. Выселение происходило в ее отсутствие, когда Анна Михайловна находилась в кардиологическом отделении в больнице. Она как в одной сорочке оказалась в 30-градусную жару в больнице, так и бедствовала, целую зиму она зимовала в том, что ей собрали друзья.

 

            - Почему это завещание было признано недействительным?

 

            - Завещание было признано [недействительным] Пушкинским районным судом в составе профессионального судьи и народных заседателей. Как выяснилось впоследствии, полномочия народных заседателей исполняли лица, которые таковыми полномочиями наделены не были. Вот этот незаконный состав суда принял незаконное решение о признании завещания недействительным, исходя из предположительного заключения судебных экспертов о том, что сестра Анны Михайловны, наследодатель, в момент подписания завещания якобы не могла понимать значения своих действий. Подчеркиваю: врач-психиатр консультировал эту бабушку на дому исключительно для того, чтобы она получила направление в больницу для ветеранов войны. Это был общий порядок для лиц престарелого возраста, чтобы попасть на общее отделение больницы. Психиатр констатировал, что сестра Бельчиковой здорова. Тем не менее, за этим последовало посмертное предположительное заключение экспертов. Квартиру получил сын умершей, не общавшийся и не помогавший ей даже перед ее смертью, когда она почти ослепла.

 

            К сожалению, когда врачи, эксперты, психиатры поверхностно изучают материалы дела, не принимая во внимание факты нормального социального функционирования лиц, которые умирают и оставляют свое имущество, они почему-то руководствуются несколькими записями врачей, которые наблюдали умерших в последние минуты так называемых терминальных состояний. Но [эти записи не передают той] клинической картины, которая была на момент подписания завещания. Однако случаи такого бездумного написания, к сожалению, в моей практике нередки.

 

 

            Жалоба Анны Михайловны Бельчиковой принята к рассмотрению Европейским судом по правам человека. Однако многочисленные подобные случаи складываются в некую порочную систему, говорит исполнительный директор гражданской комиссии по правам человека в Петербурге Роман Чёрный: «Я должен провести некоторую аналогию и сравнить то отношение к пожилым людям, которое мы видим в этой истории, с тем отношением к пожилым людям, которое было во времена Третьего рейха в нацистской Германии. И тогда психиатры так же, как и чиновники министерства здравоохранения в нацистской Германии, они действовали, исходя из того, что нужно избавляться от пожилых людей, которые являются, по их мнению, балластом на шее здорового немецкого общества. По сути дела именно это отношение мы видим в истории с Анной Михайловной Бельчиковой, как и в историях некоторых других людей.

 

ПСИХИАТРЫ ПЕТЕРБУРГА ПОМОГАЮТ ЧЁРНЫМ РИЭЛТЕРАМ

 

Преступная группа, которая занимается мошенничеством с недвижимостью путем насильственной госпитализации людей в психиатрические учреждения города, действует в Санкт-Петербурге. В настоящий момент эту информацию проверяют органы городской прокуратуры. Об этом заявили участники общественных слушаний «Нарушения прав человека в психиатрии, связанные с недвижимостью пациентов».

 

            «Имеются данные, что в городе действует группировка, в которую вовлечены сотрудники психиатрической службы, сотрудники СОБЕСа и риэлторы. Мои клиенты обратились с заявлениями в прокуратуру города, и пока они еще не получили информацию, опровергающую их суждения», — сказала адвокат Санкт-Петербургской коллегии адвокатов «Юристы за права граждан» Людмила Сосновец.

 

            По данным одного из организаторов слушаний — Гражданской комиссии по правам человека — число обращений граждан, потерявших жилье из-за беспричинного насильственного помещения их в психиатрическую клинику, заметно выросло. Количество таких обращений, иногда 2–3 в неделю, подтверждает мысль об организованной преступной группе, пояснили в комиссии. В основном жертвами такого рода преступлений становятся одинокие люди в возрасте за 50 лет, большинство из которых проживает в центральных районах Петербурга. По существующему законодательству, не только родственники, даже соседи могут инициировать принудительную временную госпитализацию в психиатрический диспансер.

 

            «Если уголовный процесс предполагает право допросить, проверить слова обвинителя, то в таких ситуациях душевнобольной или предполагаемый больной они даже не могут получить информацию – кто о них это сказал. Вполне возможно, что против каждого из нас будет сделано судебное решение, что мы «лаем на трамваи» или «воем на луну», якобы подтверждающее душевную болезнь, и мы даже об этом не узнаем», — пояснила Сосновец.

 

            По рассказам родственников психически больных людей, в приемном покое психиатрической больницы буквально сразу выясняется, какое имущество имеется у лица, помещаемого в стационар. По словам юриста правозащитной организации «Мемориал» Леонида Лемберика, до сих пор в психиатрической системе страны действует негласная система распределения неприватизированного жилья пациентов.

 

            «Еще в советское время жилье одиноких пациентов психиатрических лечебниц и больниц доставалось персоналу клиник, в больницах были заинтересованы в увеличении таких случаев. Я думаю, что до сих пор существует такая политика распределения неприватизированного жилья в случае, если человек попадает в психоневрологический интернат, либо умирает там при временном размещении, это жилье достается работникам соответствующего учреждения. Проверить, выяснить это невозможно», — сказал он.

При этом адвокат Сосновец подтвердила, что количество обращений по такого рода делам постоянно растет. Но не всегда такого рода махинациями занимаются посторонние люди. Зачастую таким образом пытаются решить жилищный вопрос родственники. Например, дети организовывают психиатрическую экспертизу для своих родителей с целью помещения в стационар и признания их психически больными.

 

            Участники слушаний подготовили резолюцию, в которой обозначили необходимость проверки деятельности нескольких психиатрических клиник Петербурга, а также сформулировали необходимость внесения поправок в действующее законодательство РФ.

 

            Резолюция будет направлена президенту РФ, губернатору Санкт-Петербурга, уполномоченному по правам человека, а также адвокатские конторы и коллегии.

 

ПОСМЕРТНАЯ СУДЕБНО-ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА

 

Случай Бельчиковой Анны Михайловны, жительницы Санкт-Петербурга.

 

            Бельчикова А.М. сообщила Гражданской комиссии по правам человека СПб, что девятого февраля 2000 г. ее старшая сестра Родионова Елена Михайловна составила завещание в пользу Бельчиковой А.М. Сестра завещала госпоже Бельчиковой квартиру и имущество.

 

            Сын Родионовой Е.М. Родионов Н.Н. оспорил это завещание, мотивировав тем, что на момент составления завещания по своему психическому состоянию мать была не способна понимать значение своих действий и руководить ими.

 

            Пушкинским районным судом иск Родионова был удовлетворен, городской суд СПб решение оставил в силе. Основанием для вынесения этого решения послужил акт судебно-психиатрической экспертизы и показания свидетелей Родионова Н.Н., допрошенных в судебном процессе.

            Экспертная комиссия врачей-психиатров городской психиатрической больницы (ГПБ) № 6 ЗАОЧНО признала, что Родионова Е.М. не могла понимать значение своих действий и руководить ими.

 

            Мы ссылаемся на А.М. Бельчикову, т.к. она участвовала в процессе, знакома с материалами дела. По ее мнению, выводы экспертов-психиатров не соответствуют действительности. Эксперты необъективно и односторонне отразили фактические обстоятельства дела.

 

            Родионова Е.М. – блокадница, участница Великой Отечественной войны. В семье она была старшей, после войны заменила Бельчиковой А.М. мать.

 

            Они были дружны и близки, постоянно поддерживали отношения. Бельчикова жила в г. Кола, рядом с Мурманском.

 

            В последние годы госпожа Бельчикова часто приезжала к сестре. Из-за возраста у госпожи Родионовой ухудшалось физическое здоровье. Но в умственном отношении сестра Бельчиковой была совершенно здравым человеком. Она постоянно поддерживала отношения с друзьями, бывшими сослуживцами, участвовала в культурных мероприятиях, которые проводились для блокадников и ветеранов войны, интересовалась текущими событиями в стране – постоянно читала "АиФ”.

 

 

            В 1998 г. Бельчикова А.М. приезжала в Пушкин и жила у сестры два месяца. В 1999 г. она приехала к сестре по ее просьбе, Родионовой Е.М. нужна была операция по зрению. Бельчикова А.М. жила у сестры с января по май, за это время поставила Родионову Е.М. на очередь на операцию. Провела радио, установила телефон.

 

            16 января 2000 г. Бельчикова А.М. приехала по телеграмме. Сестра была в больнице им. Семашко. Бельчикова стала за ней ухаживать - каждый день посещала и кормила. Все это время Родионова была под наблюдением врачей, которые не отмечали у нее никаких отклонений в психике. Сын также приехал из Москвы по телеграмме, но был у матери только один раз. Он не обращался к врачам с просьбой об осмотре матери врачом-психиатром. Если бы он сомневался в ее дееспособности, то мог бы в то время законным путем установить над ней опекунство. Однако им не было предпринято никаких действий. В судебном процессе Родионов также показал, что обращался к матери с просьбой, чтобы она написала завещание на него. Эти факты подтверждают отсутствие у Родионова Н.Н. сомнений в психическом здоровье матери.

 

            В больнице госпожа Родионова была с 09.01.00 г. по 22.01.00 г. Была выписана в удовлетворительном состоянии. 27 марта 2000 г. сестра Бельчиковой была госпитализирована в госпиталь участников ВОВ. В течение нескольких дней ее состояние резко ухудшилось, у нее развилась двусторонняя пневмония, интоксикация и отек головного мозга. В акте психиатрического освидетельствования приведены данные этого периода времени в качестве одного из доказательств наличия слабоумия.

 

            В акте психиатрической экспертизы не отражены сведения, представленные в других медицинских документах. Объективные данные медицинской документации до помещения в госпиталь доказывают, что госпожа Родионова была в здравом уме и все понимала.

 

            Завещание было написано ей осознанно. Ее волей было оставить квартиру тому, кто стал бы за ней ухаживать в последние годы жизни. В этом вопросе она проявила твердость.

 

            Заочное признание Родионовой Е.М. слабоумным человеком при отсутствии оснований Бельчикова А.М. считает посягательством на честь и достоинство Родионовой Е.М. Это также причинило моральный и материальный вред г-же Бельчиковой, так как результатом решений суда стало то, что Родионов Н.Н. выгнал ее из квартиры. Бельчикова является косвенной жертвой необъективности психиатров-экспертов, не в полном объеме исследовавших материалы дела, и не оценивших представленные доказательства в их взаимосвязи друг с другом. Кроме того, во время судебного разбирательства не были приняты во внимание аргументированные доводы адвоката Бельчиковой Людмилы Сосновец, показания ее свидетелей, а также свидетелей (нотариуса, заведующей Пушкинским психоневрологическим диспансером (ПНД) Марины Копалиной, заведующей терапевтическим отделением поликлиники №66), которые не имели какой-либо заинтересованности в исходе дела. Не были учтены сведения медицинских и иных документов. Свидетели по делу, знавшие Родионову длительное время не отмечали каких-либо странностей в поведении Родионовой Е.М. Друзья и сослуживцы также не заметили каких-либо изменений в психике сестры Бельчиковой. Бельчикова А.М. считает, что Родионова Елена Михайловна – блокадница, участница Великой Отечественной войны, участница прорыва блокады Ленинграда, - посмертно признана слабоумной с единственной целью, чтобы аннулировать ее завещание.

 

            В настоящее время Бельчикова А.М., пенсионерка, инвалид второй группы по общему заболеванию, осталась без крова, проживает у различных людей, временно предоставляющих ей кров. Бельчикова имеет высшее образование, закончила институт им. Герцена, преподаватель. Её общий трудовой стаж составляет 35 лет, из которых 20 лет она отработала на Севере.

 

            ИСПОЛЬЗУЕМАЯ ИНФОРМАЦИЯ: ДОКЛАД О НАРУШЕНИЯХ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ

 

            САЙТ СУТЯЖНИК.РУ»

 

Далее следует несколько историй, позаимствованных с одного из сайтов, не скрывающих своего крайне отрицательного отношения к психиатрии, публикуя большинство материалов со ссылкой на интернет-ресурс «ЛЕНТА РУ»:

 

«История №1.

 

Серая многоэтажка, Северное Бутово. В типовой двухкомнатной квартире, пропахшей рыбным супом, живет бывший слесарь-котельщик местной ТЭЦ Михаил Колесов. Щуплый, с детским лицом, 60-летний Михаил одет в тренировочные брюки и штопаную водолазку; обстановка в его квартире аскетичная: ни телевизора, ни компьютера, из мебели — простой кухонный гарнитур, три кровати, стол, шкаф. Обои в коридоре выцвели, по коридору ходит безымянная черно-белая кошка.

 

Когда-то в этой же квартире жили его жена Надежда и дочери Аня и Маша. Свою прошлую жизнь Колесов вспоминает со смешанными чувствами: «Жена была слишком заумная, работала в бюро патентной литературы, меня ни во что не ставила, возвышалась надо мной, хотя при знакомстве первом совсем не высокомерная была».

 

Проблемы с их общими дочерьми, Аней и Машей, начались после школы: «Дочери кое-как учились, кое-как окончили ПТУ. Потом устроились на работу: Аня садовником в теплице на ВДНХ, Маша поваром в кафе, — вспоминает Колесов. — Как-то Маша отошла, извините меня, по нужде, а ей говорят: "А что ж ты посуду не помыла, нам надо было стаканчики вымыть". Раз, и уволили. Потом и Аня с работы ушла, не понравилось ей. Стали они дома без всякого дела жить, нахлебницами. Службу вообще не искали, только музыку целыми днями слушали да с мальчиками гуляли. Жена моя решила, что надо им устроить пенсию по инвалидности».

 

На учет в психоневрологический диспансер девочек поставили достаточно легко и даже выписали препараты — какие именно, Колесов не знает. Присвоили вторую (рабочую) группу инвалидности, пенсию положили стандартную — шесть тысяч рублей в месяц. По описанию Колесова, семья жила более-менее нормально, вот только Надежда, знавшая несколько иностранных языков, жалела, что не нашлось для нее лучшего мужа, чем миловидный слесарь-котельщик. А Михаил сильно выпивал и несколько раз вшивал под кожу «торпеду».

 

В последний раз он ушел в запой в 2008 году, когда его жена умерла от рака поджелудочной железы, и пил два месяца подряд — говорит, поминал. Потом «жестко завязал», и вот по какой причине: после смерти Надежды, тайком от Колесова, Аню и Машу устроила в интернат его старшая сестра, Ирина. Пришла домой, когда брата не было, взяла из шкафа документы племянниц, небольшое количество носильных вещей, и на маршрутке отвезла девушек в интернат №5, что в поселке Филимонки. Колесов пришел в ярость. Даже бросил пить, чтобы доказать всем, что может самостоятельно воспитывать своих дочерей.

 

Сестра Колесова Ирина живет в Северном Бутово, ее квартира расположена рядом с квартирой брата, она заходит к нему несколько раз на дню. Дородная, в халате с цветочным орнаментом, Ирина говорит на повышенных тонах: «Девки у него грязные ходили, голодные, обляпанные, в цыпках до локтей. Жрать им нечего было, ко мне за едой бегали. Кто ими заниматься должен был? Я? Почему это? И что с того, что я их родственница? Хотите, сами себе их берите, а у меня своих забот полно. В интернате их и поят, и кормят!» «*****, да я бухать сто лет назад бросил, я их сам воспитывать хочу, а тебе моя жилплощадь нужна, ты и меня выселить рада!» — возражает Михаил. В ответ Ирина кричит: «Ты че, ты че, ты в своем уме-то?! Как только девки сюда вернутся, я их обратно в интернат сдам!»

 

В единственном шкафу Колесова стоят фотографии дочерей, сделанные пять лет назад, незадолго до отправки в интернат: у 25-летней Ани длинные темные волосы и тонкие черты лица, 23-летняя Маша — полная, с короткой стрижкой. В руках у Маши плюшевый медведь. «Теперь смотрите, какие они сейчас», — Ирина тычет мне в лицо мобильный телефон. На экране — две женщины, лет 50 с виду. Беззубые, острижены неровно, с проплешинами. На обеих жуткие ситцевые халаты.

«Что же они такие… Как в концлагере», — не выдерживаю я. «Это не концлагерь, это интернат. Им там очень хорошо», — чеканит Ирина.

 

Источник: http://lenta.ru/articles/2013/10/29/psycho/

История №2.

 

28-летний Дмитрий Кувшинов никогда в жизни не видел своих родителей и даже не знает, как их зовут. С виду он производит впечатление обычного молодого человека, каких сотни в метро и на улицах. Он помнит себя с пяти лет — в этом возрасте он находился в коррекционном детском доме №7, рядом с метро «Новые Черемушки». Видимо, уже тогда у него была «инвалидность по умственному заболеванию», вот только по какому именно, Дима не знает и никто ему не говорил.

 

О том периоде он рассказывает связно и слегка старомодно: «Из детства мне запомнилось многое: и плохое, и хорошее. Вот вздумаешь побаловаться, так тебя нянечки отругают очень здорово: и скакалками побьют со всей силы, и голышом на крапиву кладут. Топили несколько раз: помню, мне лет девять, так они вот что удумали — набрали полную ванную холодной воды до верха. Руки, естественно, заломали, ноги держали, и — головой вниз, таким макаром наказывали. А если до ванны лень тащить, санитарки наливали большой керамический таз, туда хлорку сыпали, и опять же — головой до дна. Сами сидят, чай пьют».

 

 

Когда Кувшинову исполнилось 17 лет, из детского дома его перевели в ПНИ в Филимонках: Дима живет в комнате с двумя соседями, у них есть один телевизор и шкаф, а в тазу на полу — улитки и черепаха. Правда, Диме приходится убирать весь этаж, но это ерунда. Главное, радуется Дима, в последние два года жить стало попроще: «Аминазин людям реже дают, а от него ведь целые сутки спать хочется, так и не заметишь, как жизнь прошла. И галоперидол теперь не всем колют, а только некоторым, но их так скрючивает, что смотреть больно». Еще радостно, что охрана бить перестала, а то один раз такое было: Дима без спросу с девушкой за воротами встретился, так его охранники избили и закрыли на несколько дней в комнате социальной адаптации, где голые стены, мебели вообще никакой нет, только пара стеллажей, на которых нужно спать. Потом его долго шатало.

 

О том, что Кувшинову как выпускнику детдома по достижении 18 лет положена отдельная квартира, он узнал лишь через десять лет — жилье он не получил, и получит ли когда-нибудь — неизвестно. «Наверное, государству удобно было меня сплавить, а квартиру мою перепродать», — размышляет Кувшинов (за последний год российское государство предоставило выпускникам коррекционных детских домов всего 24 квартиры).

 

Жить в интернате Дима категорически не хочет: «На воле и в интернате — это две большие разницы. На свободе ты живешь вольно, ты кому-то себя посвящаешь. А в интернате все под присмотром. Зачем там жить?» Год назад администрация ПНИ разрешила Диме подрабатывать грузчиком в гостинице «Турист», но после работы он обязан возвращаться в интернат. Его место жительства — там.

 

История №3.

 

С Таней Багдасарян мы встречаемся в библиотеке для слабовидящих неподалеку от метро «Проспект Мира». 36-летняя Таня, дипломированный тифлопедагог, сидит за столом и читает «Алису в стране чудес» на английском «брайле».

 

У Багдасарян тот тип внешности, который принято называть уютным: круглое лицо, очки с сильными диоптриями, волосы собраны в «корзинку». Рядом с креслом — костыли.

 

Когда-то она училась в обычной школе, где ей очень нравилось, вот только учителя сердились, что она их с первого раза не понимает. Учительница велела Таниной бабушке идти с внучкой в поликлинику: Тане поставили диагноз «органические поражения центральной нервной системы», и девочку повезли в коррекционную школу, на пятидневку. Ей казалось, что там будет весело, много детей и игрушек, а летом — разные игры. И детей действительно было очень много, вот только никто с ними особенно не играл. Я спрашиваю Таню, обижал ли ее кто-нибудь, в ответ она молчит.

 

Позже Багдасарян перевели в психоневрологический интернат: она говорит, что хотела бы жить отдельно, но собственности у нее нет — квартиру, в которой Таня прописана, недавно приватизировала ее мама. «Я маму спрашивала, как же так, почему я собственницей не стала, — рассказывает Таня. — Мама мне ответила: "Ничего страшного"».

 

Сейчас Багдасарян живет в столичном ПНИ №25 (правда, иногда остается у мамы), где отделения всегда закрыты на ключ, в комнатах — по четыре человека, палаты — как в больнице. «Хорошо бы у нас была своя комната и мы бы сами покупали себе мебель, — жалуется Таня. — А то у нас только кровати, тумбочка, маленький шкаф — все это на четверых».

 

Багдасарян показывает мне фотографии своих соседок. Наташа Шмаева, ей 70 лет, она плохо слышит и мало что видит; в ПНИ ее перевели из дома для слепоглухих в Сергиевом Посаде. Катя Клименко, ей 19, она прекрасно соображает, но никто в детском доме не научил ее читать и писать. Маша — ей было 20 лет, недавно она «умерла от тоски», поскольку ей было запрещено выходить в город.

 

Сама Багдасарян дистанционно окончила Московскую открытую социальную академию по специальности «коррекционный педагог», активно пользуется интернетом и постоянно смотрит сайты западных социальных учреждений. «Вот в Европе и США совсем другие дома. Там один человек живет в комнате, где так красиво все расставлено, — мечтает Багдасарян. — А у нас все перемешаны: тяжелые больные в одной комнате с молодежью, никакой самостоятельности нет, даже чай сделать нельзя, потому что чайники — под запретом».

 

История №4.

 

«Наша система как будто говорит: поедешь в интернат и оттуда не вырвешься», — разъясняет Андрей Горшков, основатель сайта tvoritdobro.ru (занимается поиском и систематизацией информации для людей с ограниченными возможностями).

 

Горшкову 36 лет, при рождении у него диагностировали детский церебральный паралич. Мама по совету врачей от Андрея отказалась, и его поместили в детский дом. Про тот период своей жизни Горшков помнит одно: «В одной палате 20 человек, условия тюремные. К нормальной жизни тебя никто не подготавливает. Хочешь читать и писать — учись сам. Мне, допустим, повезло, я много времени провел в городских больницах, там лежали дети "с воли", из обычных семей, они мне здорово помогли. И все равно до 21 года меня держали в детском интернате, потом перевели во взрослый».

 

Когда Андрей попал в московский ПНИ №30, то сразу сказал: «Я у вас ненадолго задержусь». В итоге он провел в интернате больше года и чудом добился перевода в пансионат ветеранов войны и труда. Таких пансионатов, объясняет мне Горшков, на всю Россию — всего 12, в них люди живут в больших комнатах по двое и на прогулку выходят, когда захочется. Но никто в детском доме не рассказывает воспитанникам о том, что они могут там жить.

 

Я спрашиваю, каким образом ему удалось перевестись в пансионат, и Горшков отвечает предельно скупо: «Помог один знакомый». Много позже Андрею даже удалось получить квартиру.

 

Он пытался самому себе доказать, что можно найти выход из интернатской системы: «Ты все время боишься, что с тобой завтра могут что-то страшное сделать. Ударят, на уколы посадят, превратят в овоща, направят за любое нарушение режима в психушку».

 

Когда я спрашиваю его про самый страшный случай, который случился с ним в интернате, Горшков долго смотрит на меня широко расставленными темными глазами: «Вы знаете, я такое видел... Я не буду про это говорить… Но мои знакомые в одном из интернатов спрыгнули из окошка, насмерть. Вам это странным кажется, да? А я вам скажу: такое вполне может быть, если тебе говорят: "Ты никогда не получишь квартиру, ты вообще никому не нужен, ты всегда будешь жить здесь". Вы не понимаете, вы ведь не живете там, и не жили, и жить не будете никогда». Теперь он пытается мне объяснить все так, чтобы я поняла: «Они многим сломали судьбу, и мне — тоже».

 

История № 5.

 

В 2005 году они работали вместе в детском реабилитационном центре «Наш солнечный мир» (в то время он находился в московском районе Текстильщики): Пелепец — волонтером-психологом, Дружинин — коневодом на иппотерапии. «Мы два года общались с Андреем на уровне "привет-пока", я знала, что есть такой чувак, сохранный аутист, пришел из института коррекционной педагогики, — вспоминает начало их романа Надежда. — Я знала его в лицо, знала, как его зовут, и все. Было видно, что он стеснителен, что ему трудно разговаривать, но не более того».

 

В 2007 году у Андрея случился нервный срыв, и он отпустил из конюшни всех лошадей. Лошадей поймали где-то рядом со станцией метро. Андрею, по словам Нади, до сих пор ужасно стыдно за то, что он сделал: «Я его потом спрашивала: "Ты ведь не думал, что лошади будут жить долго, счастливо и уйдут из Текстильщиков в пампасы?" А он мне: "Нет, конечно. Что ж я, дурак?" — "А зачем выпустил-то?" — "В знак протеста". Там такая была история: Андрей хотел пасти лошадей, другие не хотели, и он таким дурацким способом самовыразился».

 

После акта самовыражения двоюродная тетя Андрея (заместитель главного врача Московской областной психоневрологической больницы для детей с поражением ЦНС с нарушением психики) Надежда Черлина уговорила его «подлечиться стационарно» в психиатрической больнице №13 в Люблино.

 

Затем Андрей оказался в ПНИ №25. «У него был лишний вес от лекарств и короткая стрижка, — описывает Надежда внешность Андрея. — Когда я его увидела и спросила, как у него дела, он ответил, что невесело каждый день просыпаться и думать, что в этом месте проведешь остаток жизни. В этот момент меня накрыло, я стала к нему ходить. Кроме тети, родных у Андрея не было: мама умерла в 2004 году, бабушка, с которой он вместе жил, годом позже. И вот, представляете себе, в какой-то момент тетя попросила Андрея оформить на нее генеральную доверенность, тут же подала заявление о лишении его дееспособности, и в принадлежащую ему трехкомнатную квартиру на площади Ильича радостно вселился ее сын Антон Черлин».

 

Про историю с квартирой Надежда узнала в начале лета 2011 года — и сразу же начала действовать: «Пошла, взяла выписку из ЕГРП (единый государственный реестр прав на недвижимое имущество и сделок с ними — прим. «Ленты.ру») и тут же выяснила, что собственником квартиры является Андрюхин двоюродный брат. Надежда Черлина квартиру путем купли-продажи отдала своему сыну, так что права проживания Андрюха лишился».

 

С подачи Нади сделка была оспорена в суде: Дружинин выиграл, но Черлина подала апелляцию. Надежда поняла, что «нужно из этой ситуации как-то выковыриваться и срочно выбираться из интерната».

 

Для того чтобы Андрея признали годным к самостоятельному проживанию, была назначена амбулаторная экспертиза в институте имени Сербского. Я видела запись интервью Дружинина сразу после того, как он попал в интернат: чуть полноватый спокойный брюнет со связной речью, доходчиво объясняющий, что в интернате свободы нет, а значит, нормальной жизни — тоже.

 

Я видела его лично после экспертизы в институте имени Сербского и пяти лет жизни в интернате. Теперь это грузный молодой человек с встревоженным выражением лица и с неаккуратной стрижкой; он не в состоянии дать ответ на любой, даже самый простой, вопрос. «Андрюху просто залечили, — злится Надежда. — Ему назначали азалептин, галоперидол, аминазин в неслабой дозировке. От этого он был на человека не похож». Надежда считает, что его как будто специально залечивали до такой степени, чтобы он больше никогда не пытался жить самостоятельно».

 

Всё эти истории были опубликованы в 2013м году.

 

Большинство людей, более, или менее следящих за политической жизнью современной России, знают о судьбе правозащитницы из Мурманска Ларисы Арап. Напомним здесь основные вехи её трагической истории:

 

«КАСПАРОВ RU:

 

Илона Новикова

 

ДУРДОМ ДЛЯ НЕСОГЛАСНЫХ

 

Передо мной сидит худенькая женщина Лариса Арап. Ее рассказ лаконичен и страшен по сути. О той правде, которую десятилетиями отрабатывало на людях наше государство… О преступлениях в так называемых закрытых учреждениях…

 

 

– В 2003 году в нашем жилищно-строительном кооперативе были вскрыты серьезные финансовые махинации. Мы провели собрание жильцов, и те избрали меня новым председателем. У меня есть все документы, я готова доказать… Но этого очень не хотели бывшие руководители ЖСК. Я и не могла предположить, что за такое своеволие жильцов наше руководство начнет травлю меня и моей семьи. Однажды меня пригласила соседка. Выпив у нее чаю, я потеряла сознание… Была "скорая", областная больница… У меня пиелонефрит. Но это было начало. Цепь дальнейших событий не поддается описанию. То нападение в подъезде, то звонки по телефону с угрозами убийства, то обнаруживала взломанной дверь в квартиру. Я писала в милицию и прокуратуру, но отовсюду получила отписки. Тогда я обратилась в ФСБ. Показательно, что именно в тот момент я проходила комиссию для замены водительских прав… Трижды сотрудники ФСБ вызывали меня к себе, предлагали молчать о финансовых нарушениях шефа нашего кооператива, а на третий раз просто вызвали 26-ю бригаду и пригрозили, чтобы молчала обо всём.

 

С накопившимся стрессом женщина обратилась за помощью в военную поликлинику Северного флота по месту работы, а там уже ждала разнарядка врачам: в психушку! Было это в середине мая 2004 года.

 

– Мой муж нанял адвоката, пытаясь освободить меня оттуда. Два судебных слушания по рассмотрению моего дела состоялись спустя лишь два месяца после моего "ареста". Через три дня после суда меня выпустили из больницы. Но и сейчас продолжаются угрозы… Что делать, не знаю».

 

         Лариса Арап продолжает: «– Там в больнице я увидела разных людей, и была удивлена, что среди них много нормальных, но… как с ними обращались: кричали, избивали, ставили капельницы, привязывая к кроватям, после которых люди становились, как зомби; насиловали, уводя по ночам в неизвестность, а утром возвращали в палаты истерзанными.

 

– Встретилась в больнице с девушкой Аней. Она побывала в Апатитах. В больницу попала после того, как у нее на глазах был убит родной брат. Следствие не желало раскрыть преступление. Свидетельницу направили в психбольницу. Аня рассказывала: "Детей там ставили в круг, заставляли подолгу ходить хороводом, затем, измотанных заставляли целовать и массировать ноги медперсоналу. Если кто не выдерживал и не желал этого делать, применяли электрошок. Дети боялись, ползали в ногах старших".

 

– Женщина из Полярного, владелица большой недвижимости, попала в психбольницу по требованию неизвестных людей, которым теперь позволено управлять ее собственностью… Однажды, когда она попыталась дозвониться до адвоката, ее скрутили, куда-то увели. Вернули в палату неузнаваемой. Сколько бы мы ни просили ее рассказать, что с ней делали, она сказала только одну фразу: "Пригрозили, если расскажу, то ее разберут на органы, как некоторых других". Во сне несколько ночей подряд она стонала, кого-то молила о пощаде…

 

– Мурманчанка, ее маленькую дочку изнасиловали какие-то подонки в школе во время занятий. Мать прибежала в школу к директору. Но элитной школе не нужны такие скандалы. Была вызвана "скорая" и мама пострадавшей была закрыта в психушке.

 

Истории некоторых несчастных столь циничны, что поражают своей жестокостью.

 

– Больные там превращены в рабов. Повышено давление у человека или нет, заставляли выполнять тяжелую работу: таскать баки, мыть стены и полы. Я не могла есть больничную пищу: ощущение такое, что нам просто намешивали помоев. Первая группа садится за стол, остальные обязаны стоять сзади. Если больной не мог доесть пищу, на его место сажали стоящего сзади и заставляли доедать. Я пыталась попросить позвонить домой, но для этого надо написать письменное заявление, и не факт, что после этого разрешат набрать заветный номер. Я не знаю, что делалось в мужском отделении, но до нас периодически доходили слухи, что некоторые больные вскрывали себе вены после диких "процедур".

 

Да, в клинике много реально больных. Но и много тех, кого упрятали, как говорится по злому умыслу. Ведь легче закрыть в психбольнице человека, пережившего стресс, чем отпускать средства на развитие реабилитационной помощи.

 

Слушая эту женщину, я вспоминала истории наших рыбаков, подолгу находившихся в плавании, ветеранов различных войн, которые по ночам вместо снов видят кошмары с разрывающимися на "лягушках" телами друзей, молодых мам, у которых по небрежности врачей погибали дети. Других людей. Многим нужна реальная реабилитация, многим необходима защита от разного рода подонков. Но вместо этого проще объявить человека сумасшедшим и закрыть в психушке. Нет человека – нет проблемы. И на что только не идут преступники, чтобы завладеть чужой собственностью, скрыть преступление. Да, отлаженная система работает достойно.

 

Из постановления суда: "замкнута, на контакт не идет". Это о моей собеседнице Ларисе – женщине с прямым мягким взглядом, с надеждой о помощи в глазах…

 

Да, в России слишком много учреждений, где есть смысл не раскрывать рта без адвокатов, свидетелей, прессы. Впрочем, на прессу мало теперь надежды.

 

И встает вопрос: а не пора ли менять эту систему? От избиений населения на улицах и пыток в закрытых учреждениях всего один шаг до ГУЛАГов по всей стране.

 

Нужно ли это нам всем?

 

 

Там же:

 

Правда не лечится

 

ОГФ обратился за помощью к правозащитникам с просьбой вмешаться в ситуацию с активисткой мурманского отделения Ларисой Арап

 

update: 31-07-2007 (14:09)

 

Общероссийское общественное движение в защиту демократических свобод "Объединенный гражданский фронт" 30 июля обратилось к уполномоченному по правам человека Владимиру Лукину и к председателю Совета при президенте России по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека Элле Памфиловой с просьбой вмешаться в ситуацию с активисткой мурманского отделения Ларисой Арап.

 

В обращении, поступившем в распоряжение ИА Собкор®ru, ОГФ просит правозащитников содействовать правовому разрешению ситуации, проведению независимой психиатрической экспертизы Арап и прекращению до этого времени ее принудительного лечения.

 

"ОГФ обеспокоено данной ситуацией. По нашему мнению, развитие событий свидетельствует о необоснованности решений о принудительном лечении Арап, а также о желании наказать ее за общественно-политическую деятельность", - говорится в обращении. Также ОГФ просит провести экспертный анализ использования в России методов "карательной психиатрии" и опубликовать его результаты в СМИ.

 

29 июля Арап после обращения правозащитников прекратила голодовку, объявленную 26 июля из-за перевода ее из мурманской больницы в психоневрологический диспансер для хронических больных в Апатиты. Также ей предоставили возможность пообщаться по телефону с дочерью.

 

Лариса Арап была принудительно госпитализирована 5 июля прямо из поликлиники Североморска, куда она зашла, чтобы получить копию заключения медицинской комиссии для получения водительских прав. За месяц до этого Арап прошла полностью медицинскую комиссию, переоформляя водительские права, и была признана здоровой. Врач Ольга Решет, получив утвердительный ответ на вопрос, является ли Лариса автором статьи "Дурдом", попросила ее подождать в коридоре, а сама вызвала милицию и санитаров. Арап отвезли в Мурманскую психиатрическую больницу.

 

В знак протеста против принудительного лечения автор статьи объявила голодовку, которая продолжалась несколько дней. Голодовка стала основанием для того, чтобы 18 июля районный суд принял решение о необходимости принудительного лечения Арап. Ей сразу было объявлено о том, что она будет переведена в диспансер для хроников. Это произошло, несмотря на то, что в суд 19 июля подана кассационная жалоба на решение районного суда о необходимости принудительного лечения Ларисы Арап. Дата заседания кассационного суда пока не назначена.

 

В больнице родственникам категорически отказались сообщить причину госпитализации матери. При этом врачи не скрывают, что обижены на Арап за статью "Дурдом", размещенную в специальном мурманском выпуске газеты "Марш несогласных". В интервью мурманской журналистке Арап рассказала о методах лечения, применяемых в мурманской психиатричекой больнице, при лечении детей и подростков. Среди этих методов назывался электрошок.

 

30.07.2007.

 

 

·  25-07-2007 (16:59)

 

Психиатрия опять в ходу

 

Не опровергнув факты из статьи "Дурдом", в Мурманской психиатрической больнице принудительно начали лечить ее автора

update: 01-08-2007 (11:15)

 

В Мурманскую психиатрическую больницу принудительно госпитализирована член регионального отделения ОГФ Лариса Арап. По информации руководителя мурманского ОГФ Елены Васильевой, предоставленной Собкор®ru, таким образом чиновники от здравоохранения отомстили Ларисе Арап за статью "Дурдом", размещенную в специальном мурманском выпуске газеты "Марш несогласных".

 

Газета вышла в Мурманске 8 июня. Большая статья "Дурдом" привлекла внимание многих муромчан. В ней рассказывалось о том, как в областной психиатрической больнице лечат детей, применяя к ним электрошок. Автор много общалась с пациентами больницы и на основании рассказов подростков и их родителей разместила данные о том, что в отношении детей со стороны персоналы часты проявления насилия, которые граничат с пытками. Статья привлекла внимание общественности, независимые журналисты провели собственное расследование и заявили, что факты нашли подтверждение.

 

Лариса Арап 5 июля обратилась в больницу Североморска для получения копии заключения медицинской комиссии, которую она прошла в начале июня 2007 года, оформляя водительские права. Врачи, в том числе и врач-психиатр Ольга Рекиш, признали ее тогда здоровой. Когда же уже в июле автор статьи вошла в кабинет Ольги Рекиш, та спросила, не она ли является автором статьи "Дурдом". Получив утвердительный ответ, врач попросила немного подождать и, как оказалось, вызвала в это время милицию.

 

Сотрудники милиции силой заставили Ларису Арап сесть в машину и отвезли ее в Мурманскую областную психиатрическую больницу. Там ее спеленали и начали вводить медицинские препараты. Требуя не проводить принудительное лечение, автор статьи объявила голодовку, что стало основанием для врача-эксперта Радченко А.В. дать заключение для суда о необходимости проведения принудительного лечения.

 

18 июля состоялся суд под председательством судьи Пасечной Л.Г. при участии прокурора Улановой Л.Н. Суд определил, что с целью защиты здоровья Ларисы Арап ей необходимо провести принудительное лечение. После этого активистке ОГФ без ее согласия начали вводить психотропные препараты, и медики намерены перевести ее на лечение в психоневрологический диспансер для хроников в Апатиты.

 

Муж Ларисы Арап и лидер мурманского ОГФ обратились к руководителю мурманского управления здравоохранения Игорю Ковалеву с просьбой задержать перевод Ларисы в диспансер для хроников, однако он заявил о том, что не намерен вмешиваться в ситуацию. Адвокат Ларисы Лукичева С.Н. направила кассационную жалобу на решение суда. Сама Лариса Арап объявила голодовку.

 

 

Бессрочная голодовка

 

В Мурманске член местного отделения ОГФ Лариса Арап объявила бессрочную голодовку

 

update: 30-07-2007 (11:40)

 

В Мурманске 26 июля объявила вторую бессрочную голодовку член местного отделения Объединенного гражданского фронта Лариса Арап, которую принудительно поместили в психиатрическую больницу. Арап начала голодовку после перевода в больницу в Аппатиты.

 

По словам дочери Ларисы Арап - Таисии, в больнице ей категорически отказались сообщить причину госпитализации матери.

 

Как сообщалось ранее, член регионального отделения ОГФ Лариса Арап была принудительно госпитализирована в Мурманскую психиатрическую больницу в начале июля. После госпитализации она начала первую голодовку, которую через некоторое время закончила.

 

По информации руководителя мурманского ОГФ Елены Васильевой, таким образом чиновники от здравоохранения отомстили Ларисе Арап за статью "Дурдом", размещенную в специальном мурманском выпуске газеты "Марш несогласных". Газета вышла в Мурманске 8 июня. Большая статья "Дурдом" привлекла внимание многих мурманчан. В ней рассказывалось о том, как в областной психиатрической больнице лечат детей, применяя к ним электрошок. Автор много общалась с пациентами больницы и на основании рассказов подростков и их родителей разместила данные о том, что в отношении детей со стороны персонала часты проявления насилия, которые граничат с пытками. Статья привлекла внимание общественности, независимые журналисты провели собственное расследование и заявили, что факты нашли подтверждение.

 

Лариса Арап 5 июля обратилась в больницу Североморска для получения копии заключения медицинской комиссии, которую она прошла в начале июня 2007 года, оформляя водительские права. Врачи, в том числе и врач-психиатр Ольга Рекишь, признали ее тогда здоровой. Когда же уже в июле автор статьи вошла в кабинет Ольги Рекишь, та спросила, не она ли является автором статьи "Дурдом". Получив утвердительный ответ, врач попросила немного подождать и, как оказалось, вызвала в это время милицию.

 

Сотрудники милиции силой заставили Ларису Арап сесть в машину и отвезли ее в Мурманскую областную психиатрическую больницу. Там ее спеленали и начали вводить медицинские препараты. Требуя не проводить принудительное лечение, автор статьи объявила голодовку, что стало основанием для врача-эксперта Радченко А.В. дать заключение для суда о необходимости проведения принудительного лечения.

 

 

18 июля состоялся суд под председательством судьи Пасечной Л.Г. при участии прокурора Улановой Л.Н. Суд определил, что с целью защиты здоровья Ларисы Арап ей необходимо провести принудительное лечение. После этого активистке ОГФ без ее согласия начали вводить психотропные препараты, а затем перевели ее на лечение в психоневрологический диспансер для хроников в Апатиты.

 

Муж Ларисы Арап и лидер мурманского ОГФ обратились к руководителю мурманского управления здравоохранения Игорю Ковалеву с просьбой задержать перевод Ларисы в диспансер для хроников, однако тот заявил о том, что не намерен вмешиваться в ситуацию. Адвокат Ларисы Арап С.Н. Лукичева направила кассационную жалобу на решение суда.

 

30.07.2007  «ГРАНИ RU»:

 

Дело Ларисы Арап

 

5 июля активистка мурманского отделения Объединенного гражданского фронта Лариса Арап была принудительно помещена в психбольницу. Там она дважды объявляла голодовку. Суд признал ее госпитализацию законной. Скандал разразился в конце июля, когда о деле Арап рассказали "Эхо Москвы", радио "Свобода", "Коммерсант" и сетевые СМИ.

 

Арап занималась защитой прав душевнобольных. В ОГФ считают, что ей отомстили за статью "Дурдом", опубликованную в июне в мурманском выпуске газеты "Марш несогласных". В этой публикации Арап приводила факты применения пыток к детям в местной больнице.

 

10 августа Ларису Арап освидетельствовала группа независимых психиатров. Эксперты пришли к выводу, что женщина нуждается в лечении, однако его следует проводить в домашних условиях. Суд в тот же день подтвердил решение о законности принудительной госпитализации.

 

Лишь 20 августа Арап выписали из больницы.

 

Дочь Ларисы Арап уволена с работы

 

10.08.2007

 

Дочь принудительно госпитализированной активистки мурманского ОГФ Ларисы Арап Таисию уволили с работы. Как передает "Эхо Москвы", об этом сообщила руководитель мурманского отделения ОГФ Елена Васильева.

 

По ее словам, после того, как Таисия дала интервью, "ее вызвали в службу безопасности банка, в котором она работала, и предупредили, чтобы она не смела давать интервью, в противном случае у нее будут неприятности".

 

Таисия перестала общаться с журналистами, "но, тем не менее было принято решение о том, чтобы ее уволить; официальная версия - Таисия не прошла испытательный срок", рассказала Васильева.

 

Ранее в четверг сообщалось, что отложена независимая экспертиза состояния Ларисы Арап. Она должна состояться в пятницу.

 

В начале прошлого месяца Арап напечатала в специальном выпуске газеты "Марш несогласных" статью под названием "Дурдом", где рассказала о том, как в областной психиатрической больнице лечат детей. Статья была основана на рассказах самих пациентов и их родителей, и в ней говорилось о том, что в отношении подростков персонал больницы часто проявляет насилие, которое граничит с пытками.

 

Месяц спустя после выхода статьи Арап обратилась в больницу Североморска за копией медицинского заключения. Врач-психиатр больницы, узнав в ней автора статьи "Дурдом", вызвала милицию. Члена ОГФ силой доставили в Мурманскую областную психиатрическую больницу. Суд назначил ей принудительное лечение. Ларисе Арап стали вводить психотропные препараты.

 

 

САЙТ ГАЗЕТЫ «КОММЕРСАНТ»:

 

Элина Ъ-Билевская, Мурманск; Павел Ъ-Коробов»

 

 

Сегодня руководство "Объединенного гражданского фронта" (ОГФ) обратится к уполномоченному по правам человека в РФ Владимиру Лукину и главе Совета по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека при президенте РФ Элле Памфиловой с просьбой вмешаться в скандал, связанный с помещением активистки мурманского отделения ОГФ Ларисы Арап в психбольницу. "Несогласные" считают, что госпитализация госпожи Арап — "возврат в советские времена, когда психушки использовались как репрессивный аппарат".

 

Как рассказали родственники Ларисы Арап, 6 июля она отправилась на прием к психиатру в поликлинику Североморска, где проходила медосмотр для продления водительских прав. Оттуда милиционеры увезли правозащитницу в психдиспансер на основании заключения врача, посчитавшего, что госпожа Арап представляет угрозу для себя и окружающих. Таисия Арап, дочь правозащитницы, потребовала представить основания для принудительного лечения. "Дежурная врач заявила мне: 'Ваша мама будет лечиться здесь очень долго и, возможно, никогда отсюда не выйдет'",— рассказала Ъ Таисия Арап.

 

В диспансере Лариса Арап объявила голодовку, протестуя против принудительной диспансеризации. Ее супруг Дмитрий Терешин заявил, что медики расценили поведение пациентки как акт агрессии и "накололи психотропными препаратами". "Мы посещали Ларису на следующий день после госпитализации, к нам ее вынесли, она не могла ни ходить, ни говорить",— уверяет господин Терешин. Он добавил, что областной комитет по здравоохранению подтвердил: со стороны врачей не было нарушения законных прав и свобод пациентки. 18 июля Ленинский суд Мурманска также решил, что принудительная госпитализация Ларисы Арап была проведена без нарушения закона. В областном психоневрологическом диспансере Мурманска, куда Ъ обратился за разъяснениями, от комментариев отказались.

 

Родственники правозащитницы и члены ОГФ не сомневаются, что принудительная диспансеризация стала актом мести со стороны работников учреждений для душевнобольных. В своей недавней статье в газете "Марш несогласных" Лариса Арап рассказала о своем опыте четырехдневного пребывания в психоневрологическом диспансере в 2004 году. Госпожа Арап, говорят ее родственники, попала в психбольницу "после того, как разоблачила финансовые махинации директора жилищного кооператива" (суд признал госпитализацию незаконной). Полгода назад Лариса Арап вступила в ОГФ и занялась правозащитнической деятельностью в области соблюдения прав душевнобольных. В публикации госпожа Арап рассказала, что душевнобольные подвергаются истязаниям и насилию со стороны медиков.

 

 

Близкие Ларисы Арап подали кассационную жалобу в прокуратуру. "Мы будем обращаться в независимые ассоциации помощи душевнобольным, чтобы добиться независимого медицинского освидетельствования",— заявила руководитель регионального отделения ОГФ Елена Васильева. "Мы оцениваем произошедшее как возвращение к практике советских времен, когда не согласных с режимом отправляли на принудительное лечение в психбольницы. Завтра мы обратимся к Владимиру Лукину и Элле Памфиловой, чтобы они вмешались в этот конфликт",— прокомментировала инцидент член федерального совета ОГФ Марина Литвинович."Вполне возможно, что скоро и нас объявят сумасшедшими,— предположила госпожа Литвинович и добавила:

 

— Во всяком случае, мы готовы ко всему».

 

С её судьбой как бы перекликается судьба другой правозащитницы – Веры Лаврешиной. Вот, что удалось узнать про неё:

 

 

«ГРАНИ РУ:

 

 

Психиатрические репрессии возвращаются?

 

Павел Шехтман 29.02.2012

 

Активистка Вера Лаврешина прислала мне текст, в котором подробно описала свои и отчасти Надежды Низовкиной приключения «по психиатрической части». Вере Лаврешиной, напомню, уже побывавшей в больнице им. Ганнушкина после прошлого вторника и консилиумом признанной здоровой, вновь была вызвана скорая психиатрическая помощь в этот вторник, когда она отказалась представляться в ОВД «Арбат» (к счастью, на этот раз все обошлось). Самое интересное – выяснилось, все эти вызовы психушек, которые уже входят в систему, были не случайны, потому что у скорой психиатрической помощи есть ВНУТРЕННЯЯ ИНСТРУКЦИЯ отправлять в дурдом тех, кто отказывается называть себя.
Полностью воспроизвожу здесь текст Веры:

 

«А кто вам сказал, что моя цель – поскорее уйти домой?» - спросила я врачей из психиатрической перевозки. Вопрос был закономерен, так как первый час нашего общения состоял из хорошей такой психической атаки со стороны психиатрической помощи в лице двоих рослых, крепких, без атавизмов в виде совести и жалости представителей власти. Таковыми они себя не осознавали. Эти два голубя сизокрылых в синей форме, медиков по образованию, соответственно вели себя. Я заявила было, что мне надо в туалет (чтобы получше спрятать некую именную карточку), но меня не пустили грубо и категорично. - Будешь гадить здесь, причем прямо в штаны – сказал один. - Мы не милиция, чикаться не будем – сказал другой; - ну-ка быстро, фамилия, имя, где живете – отвечайте, либо грузим вас силой, везем в больницу, а оттуда вы уже не выйдете – вылечим на раз. Да, полицейские Арбатского ОВД, куда привезли часть задержанных на акции «Остановим диктатуру» в этот вторник, просто пионерская дружина по сравнению с такими гренадерами! Однако опыт показывает, что запас прочности у силовой нашей системы тоже не бесконечен. Битый час они добивались от меня указания имени – и не добились. На второй час (а дело уже близилось к полуночи), они вдруг стали жаловаться, что устали, что у них дети, что им, взрослым, образованным людям, платят 30 тысяч на этой собачьей работе… Что у них есть «внутренняя инструкция»: если человек не называет себя, не идет добровольно куда велят – его везут в психушку.

 

- Так вы бы поувольнялись с этой работы – посоветовала я.

 

- Некуда! – был ответ.

 

Получается, что такие серьезные структуры, на которые опирается власть, недовольны своим положением в обществе, зарплатой и возможностями. У них оказывается тоже понемногу лопается терпение от навязанного им стиля жизни.

 

- Я хотел бы сидеть в теплом кабинете, в белом халате, помогать людям.

 

Вместо этого я занимаюсь тяжелой, унизительной, грязной работой, - сказал старший из моих оппонентов. – шансов купить в Москве квартиру у меня нет, а эмигрировать куда-то я не хочу.

 

- Правильно, - сказала я, - не позволяйте им давить на вас инструкциями. Они незаконны. Нужно бойкотировать эту систему, вместе разрушать ее, наступать на нее. Тут героизма особого и не нужно. Просто массово начать неповиноваться преступным приказам, инструкциям и требованиям.

 

Я рассказала ему, что именно меня и Надю Низовкину (имени ее я конечно не назвала), у которой был плакат «Позор карательной психиатрии», и забрали нынче у Избиркома на Лубянке. И прежде, чем нас уволокли по автозакам, мы успели рассказать журналистам, о нашем недавнем опыте пребывания в больнице им. Ганнушкина. Меня выпустили неделю назад, а Надю в этот вторник. Мы обе прошли через медкомиссию, а Надя еще и претерпела суд. Возле больницы им. Ганнушкина есть забавный такой карманный суд, где без свидетелей и последующих резолюций принимаются решения, выносятся кулуарно приговоры о недееспособности, о передаче пациента «на поруки» родственникам и т.д. К Наде например вызвали ее маму из другого города, напугав что ее дочка сошла мол с ума и надо ее забрать из больницы и везти домой в Бурятию. Любопытно, что нам с Олегом Прудниковым, дежурившим в день суда у входа в 13-е отделение больницы им. Ганнушкина, где содержалась Надя, сказали, что суд состоялся, но «резолюция» поступит через 10 дней. Значит, человека держат в закрытой лечебнице без постановления суда и без решения врачебной комиссии. Нам никаких бумаг предъявлять и не собирались, зато приставили охрану и нас вежливо проводили на выход. P> Ну, а на следующий день, когда Надю отпустили якобы на поруки маме (сомнительную бумажку на эту тему ей рискнули показать, и Надя немедленно ее порвала) – на следующий день вечером мы вышли к Избиркому с плакатами на тему психиатрического террора.

 

Возвращаясь к диалогу с моими сизокрылыми архангелами из перевозки, скажу, что расстались мы с ними почти дружески. Себя я так и не назвала. К полуночи это их сломило окончательно.

 

- Назовитесь, и вы сразу же поедете домой, - сказали они мне устало.

- А кто вам сказал, что моя цель – ехать домой, а не в ваше осиное гнездо?

 

Они помрачнели, вздохнули и ушли.

 

Друзья, уже выпущенные и ожидавшие меня на улице, по счастью меня не выдали. В отличие от Виолетты Волковой, адвоката, которая, возможно из лучших побуждений, но сказал предыдущей перевозке мое имя, чтобы меня отпустили. Мы в тот день, 26 февраля, вышли с плакатами на Красную площадь – Надя Низовкина и я. У меня вообще был мирный плакат за Учредительное собрание. Но нет, стали нас забирать. Пришлось лечь прямо на брусчатку. Свинчивать нас сразу стало сложнее, вызвали подкрепление. Дальше привезли в Китайгородское ОВД. Мы как обычно отказались представиться и отвечать на вопросы. Нас по очереди заковали в наручники, по очереди вызвали нам психперевозку. В ОВД был адвокат, Виолетта Волкова, я ее попросила меня не выдавать, так как у меня есть свои задачи в этой ситуации. Но она меня не послушалась, пожалела видимо, выдала и меня отпустили. Конечно, благодаря ей я не уехала в больницу, но я хотела по возможности полюбоваться на лица врачей, комиссия которых совсем недавно признала меня вменяемой, поскольку с этой порочной практикой – возить людей в психушку, если они не желают представиться, надо бы покончить.

 

Там же, по ссылке«Вера Лаврешина»:

 

16 августа задержана в Твери вместе с еще четырьмя активистами за шествие в поддержку политзаключенного Сергея Череповского. В ОП "Московский" отказалась представляться и была оставлена на 48 часов "для выяснения личности", хотя полицейские идентифицировали ее почти сразу.

 

18 августа, по истечении 48 часов, оперативники ЦПЭ отвезли Лаврешину в городской отдел СКР. Там следователь Валерий Горбунов объявил ее подозреваемой в нападении на полицейского, которое она якобы совершила при разгоне шествия. Согласно рапорту "потерпевшего", Лаврешина с силой ударила его рукой по правому плечу. При этом в травмпункт он не обращался и внешних телесных повреждений у него нет.

 

Активистку вновь задержали и доставили в ИВС до суда по мере пресечения. По части 1 статьи 318 УК (применение насилия к представителю власти) Лаврешиной грозит до пяти лет колонии.

 

20 августа в Московском райсуде Твери прошло заседание по выбору активистке меры пресечения. Горбунов ходатайствовал о заключении Лаврешиной в СИЗО; представительница прокуратуры его поддержала.

 

Между тем адвокат активистки Елена Романова, ранее защищавшая учителя Илью Фарбера, представила суду медицинские документы о наличии у Лаврешиной ряда серьезных заболеваний. По свидетельству присутствовавших, судья Игорь Булыгин был в шоке.

 

Тем не менее однозначного отказа в ходатайстве следствия Булыгин не вынес. Вместо этого он продлил Лаврешиной срок задержания еще на 72 часа, постановив за это время провести ее медицинское освидетельствование.

 

 

 

Новое заседание по выбору активистке меры пресечения состоится в пятницу, 23 августа. Романова намерена ходатайствовать об освобождении своей подзащитной под залог 300 тысяч рублей.

22.08.2013»

 

Далее следуют материалы с сайта правозащитника Дмитрия Беломестного, закрытого с недавнего времени, надо полагать, благодаря рассвету «демократии», «гласности», «свободы слова» и всего такого прочего:

 

 

«Хроника голодовки 26 декабря

25.12.10.

 

Сегодня обнаружил, что лежу в палате №6. В гордом одиночестве. На вторую ночь санитара при мне не оставили.

 

Поскольку день субботний, то это в чистом виде лишение свободы, никаких врачей по выходным не бывает.

 

Очевидно, что врачей не будет и в период новогодних каникул. Т.е., я просто буду отбывать срок, назначенный мне чекистами. Экспертиза как эвфемизм лишения свободы.

 

К тому же сегодня день рождения у матушки. Нельзя исключить, с учетом ее возраста и состояния, что один из последних. Но ни в какой форме проявить свое внимание к ней я не могу.

 

Чекисты старательно выбирали время заключения меня в сумасшедший дом. Эти 30 суток (если ими ограничатся) захватывают и матушкин день рождения, и Новый год, и моё 55-летие. Вряд ли Никита Сергеевич снимет еще один фильм с таким названием.

 

Живая реакция блогосферы на мой адрес радует. Но не обнадеживает. С общественным  мнением чекисты давно не считаются.

 

 

Отличие голодовки в медицинском учреждении от голодовки в зоне. Там меня помещали в штрафной изолятор, в самую холодную камеру. Здесь измеряют давление и температуру, настоятельно предлагают очищающие клизмы. Прогресс, однако. Даже принудительным кормлением почти не стращали.

 

 

Угнетает отсутствие прогулок. 30 дней в закрытом помещении без свежего воздуха тоже не радуют.

 

Просмотрел распечатки сообщений информагенств и интернет-изданий о моем помещении в психушку. Ни в одном не упомянута фамилия  якобы оскорбленной мною судьи. Берегут тонкую карательную душу судьи в третьем поколении Марии Шишкиной? Мне кажется, что таким куклам со стеклянными глазами хоть плюй в глаза. А чекистские заказы они исполняют со всем их садистским удовольствием.

 

Можно посмотреть и с другой стороны. Оскорбление неизвестного судьи.  Т.е.  всего судейского сообщества, назначенного указами Национального Лидера и его медвежонка.  Т.е. всего путинского режима. По существу - та же антисоветская агитация и пропаганда.

 

 

Хроника голодовки. День четвертый

 

 

27.12.10

РЕПОРТАЖ ИЗ ПАЛАТЫ № 6

 

Только что, полчаса назад,

 

Алексей сообщил о  возможности выхода на СУХУЮ ГОЛОДОВКУ в случае не прекращения репрессий в его отношении со стороны медицинского персонала.

 

Вчера, 26.12.10 дежурный врач психиатрической больницы №3, фамилию которого узнать не удалось, отказал в свидании двум посетителям Алексея, ничем не мотивировав свой отказ. "Право имею".

 

Сегодня утром, завотделением №12, в котором находится на обследовании Алексей, Икрянова Вера Валентиновна, пыталась отнять у него телефон.

 

Алексей сообщил мне об этом рано утром.

 

 

 

Чуть позже я отправилась к нему с одеждой и распечатками двух статей Волчека и Подрабинека.

 

Дверь мне открыли после трех очень продолжительных звонков. Знакомая медсестра (мы с ней в пятницу познакомились), она даже и спрашивать не стала к кому. Сразу сказала, что все свидания для Мананникова только после посещения завотделением, т.к. она их запретила. Оповестила Веру Валентиновну о моем приходе, которая и попросила меня подождать окончания приема пациента.

 

За время нашего короткого общения я сумела проскочить в отделение и уселась на стульчик прямо напротив больничного коридора, всем своим видом показывая, что готова подождать встречи прямо в отделении.

 

Медсестра наседала.

 

Я уже готовилась к отступлению. Вдруг увидела Алексея, идущего по коридору мне навстречу. В руках у него были листы, готовые для передачи мне. В том числе доверенность для  защитника и заметки в рубрику "Хроника голодовки". Пока я соображала, медсестра выхватила их из рук, я даже не сообразила из чьих, моих или Алексея. Она тут же передала их завотделением. Документы мне не вернули.

 

Я успела передать ему пакет с одеждой, предварительно показав содержимое медсестре.

 

Меня выставили в коридор. Алексей остался ждать на стульчике.

И вот я на приеме у завотделением. Начав с вопроса "Кем я ему прихожусь?"

 

 - Единственный человек в городе, которого воспринимает его мать.

 

- Так значит, знакомая, хорошая знакомая?

 

- Нет, не просто знакомая. Больше чем жена, больше чем друг и прочее.

 

Она тут же открывает закон "Об оказании психиатрической помощи" ст.37 пункт 3. И ссылаясь на этот пункт объясняет мне, что она ограничивает все его права: переписку без цензуры, пользование телефоном, приемом посетителей, т.к. своим отказом общаться с психотерапевтами и экспертом Алексей осложняет  выполнение поставленных перед ними задач.

 

При этом пункт 3 ст.37 предусматривается ограничение прав пациентов только в  "интересах здоровья или безопасности пациентов, а также в интересах здоровья или безопасности других лиц", о сотрудниках психбольницы речи не идет.

 

- Я могу передать Алексею чистые вещи?
Реплика врача-эксперта "А зачем? Он же в нашей пижаме".

 

Моё недоумение: " Но ведь под пижамой есть футболка, носки и даже трусы. Это Вам известно?"

 

- Хорошо, вещи можно передать.

 

- А забрать для стирки?

 

- Хорошо.

 

- Могу ли я получить рекомендации у Алексея по поводу ухода за матушкой?

 

Ответ - потряс своим цинизмом. Врач-эксперт Гончаренко Ирина Васильевна (фамилию я прочла на табличке на двери кабинета) ответила: "А зачем ее водить в туалет, надели подгузники и пусть лежит хоть весь день".

 

Наконец-то, Алексею разрешают получить передачу. Я просачиваюсь в щель между дверью и заведующей отделением.

 

Передачу второй раз досматривают. И вытягивают из пакета две распечатки. Алексей очень быстро соображает, что это и очень быстро завладевает этими письмами. Завотделением пытается вытянуть эти письма уже из его рук. Но реакция Алексея молниеносна. Он моментально прячет листки под пижаму. "МОЕ!"

 

- Вот видите? Он даже здесь мешает.

 

А теперь Алексей обращается ко мне: "Передай в интернет, что я готов выйти на сухую голодовку" На этом свидание закончено. Вера».

 

Теперь предоставим слово вице-президенту Российского отделения Гражданской комиссии по правам человека, потомственному врачу-психиатру с 17тилетним стажем (впрочем, теперь уже – бывшему) кандидату медицинских наук Сергею Запускалову, который в своей работе «Что такое психиатрия», в частности пишет:

 

«Получилось так, что с психиатрией я был связан всю свою жизнь. Дело в том, что мои родители, и отец, и мать, были врачами-психиатрами. И квартира наша была расположена на территории огромной психиатрической больницы. Так что когда я окончил медицинский институт, для меня было совершенно естественным пойти работать в психиатрическую больницу тоже психиатром. Там я проработал три года, а затем пятнадцать лет научным сотрудником в институте психического здоровья. В 1986 году защитил кандидатскую диссертацию. Это я сообщаю для того, чтобы было понятно, что то, что происходит в психиатрии, я знаю не понаслышке, а изнутри и очень хорошо. А происходит там очень и очень много такого, что, если бы это происходило в любом другом месте, считалось бы уголовным преступлением.

 

Беда в том, что область психиатрии, в нашем обществе, является совершенно особой. Ни один депутат Государственной Думы не обладает такой непробиваемой неприкосновенностью, ни один судья не обладает такой полной абсолютной властью как психиатр. И это происходит только лишь по той причине, что считается, что психиатру дано право решать является человек в здравом рассудке, или нет. Вы можете быть абсолютно уверены в том, что Вы что-то знаете, и сотни, тысячи других людей могут быть согласны с Вами, но психиатр скажет, что это психическая болезнь и Вы, и тысячи других людей, уверенных в своей правоте, будут считаться невменяемыми, а, следовательно, они должны быть помещены в психиатрическую больницу, с ними можно будет делать всё что придет в голову психиатру, не смотря ни на какие Ваши протесты.

 

Нигде, ни в одной самой беспредельной тюрьме не существует такого наглого, беспардонного принуждения, как в психиатрической больнице. Даже раб имел больше прав, чем психически больной. Именно поэтому с психиатрией надо кончать и чем быстрее это произойдет, тем лучше от этого будет для всех, в том числе и для самих психиатров. Почему? Откуда такая уверенность в преступности психиатрии? Наверно у многих есть знакомые, которые работают психиатрами. И я знаю, что это могут быть хорошие, милые люди, к которым частенько обращаются за помощью. Я не говорю о том, что в психиатрию идут работать одни негодяи. Чаще всего в нее приходят очень хорошие, порядочные люди. Вопрос в том, почему эти люди начинают совершать преступления. А совершают преступления все психиатры. Без исключения. Чтобы понять это я позволю себе привести несколько слов из истории психиатрии.

 

Нужно сказать, что психиатрия, как медицинская специальность, появилась сравнительно недавно. Психически больных было немного и, вплоть до 19 века, они содержались в обычных тюрьмах в ужасающих условиях. Их безумие объяснялось в основном мистическими причинами, такими, как одержимость дьяволом и т.п. Отсюда и методы "лечения" сумасшедших скорее напоминали средневековые пытки, направленные на изгнание "бесов". Один из таких методов, например, состоял в том, что человека направляли идти по коридору. Затем, неожиданно, под ним открывался потайной люк и человек падал в ледяную воду.

 

Однако, многие врачи-гуманисты того времени пытались хоть как - то облегчить судьбу сумасшедших людей, настаивая на том, что для безумных должны строиться самостоятельные учреждения, где к ним было бы более человеческое отношение. Большую роль в том, что безумие стали считать болезнью, сыграло открытие микробов и понимание того, что многие болезни вызываются микроорганизмами. Когда же было открыто, что прогрессивный паралич (очень распространенное психическое расстройство в прошлом столетии) вызывается бактериями сифилиса, медики еще больше утвердились в мысли, что психические болезни, также как и многие телесные заболевания, вызываются материальными причинами, которые можно обнаружить, если очень постараться. Соблазн в этом смысле был очень велик, так как в случае нахождения материальной причины психических заболеваний, например такой, как микробы, у врачей появлялась реальная возможность с помощью различных уже привычных средств: хирургия, химические препараты, электричество, изменения температуры и тому подобное воздействовать на материальную причину болезни и излечивать её.

 

Интенсивные поиски в этом направлении до настоящего времени, к сожалению, ничего существенного не принесли. Если бы можно было собрать в одно место всю литературу, посвященную поиску материальных причин психических заболеваний, думаю, что этими книгами можно было бы заполнить очень и очень приличное помещение от пола и до потолка. Где только не велись эти поиски. Изучались типы строения человеческого тела, особенности ушных раковин, формы черепа, состав крови человека и отдельных ее клеток, наследственность и даже рисунок линий на коже ладоней, тот, что используется в криминалистике. С изобретением все более мощных инструментов исследования, таких как электронный микроскоп, современные компьютеры, ученые-психиатры стали пытаться найти причину психического заболевания в самых мельчайших структурах самых различных клеток. Или пытаться с помощью невероятно сложных математических сопоставлений найти причину психических нарушений у человека в сочетании самых несопоставимых особенностей его жизни, например характера отношений с начальством, женой, строением ушных раковин, характером поведения клеток крови и состоянием психического здоровья его ближайших и самых отдаленных родственников. В связи с этим невольно вспоминается анекдот про пьяного, который искал потерянные ключи от квартиры под фонарным столбом. Когда его спросили, он что, здесь их потерял? Он ответил, что здесь просто светлее и легче искать.

 

До сих пор, когда двадцатое столетие уже заканчивается, материальные причины психических заболеваний все еще не найдены. Психиатров это, однако, никогда не смущало. И в конце 19 века немецкий психиатр Емиль Крепелин решил, что раз невозможно различать психические заболевания по причине их возникновения, то можно их различать по тому, как они чисто внешне себя проявляют. И он на основании схожести внешних проявлений психических расстройств у больных выделил 5 групп психических заболеваний. Т.е. к концу 19 столетия было только пять психиатрических диагнозов. Сегодня их насчитывается около четырехсот, но больным от этого лучше не становится.

 

Представьте себе, что у вас сломался телевизор, появились какие-то помехи, а вы совершенно не разбираетесь в телевизорах и не знаете, как они устроены. Возможно, вы слышали от кого-то, что, иногда, если телевизор похлопать, он может исправиться. И вот, вы начинаете хлопать по своему телевизору, сначала осторожно, а потом все сильнее. Пытаетесь крутить разные ручки, и, может, вам повезет и телевизор, вдруг, неожиданно начнет работать. Вы обрадованы, горды собой, потому что отремонтировали такую сложную технику. Но проходит немного времени и телевизор снова ломается. И уже никакие похлопывания не помогают а, возможно, даже приводят к каким-то новым поломкам. Что ж, ваши старания его отремонтировать будут тщетны до тех пор, пока вы не изучите его устройство. Но даже если вы его разберете полностью по деталям, вы все равно не поймете, как он устроен, если не будете знать о существовании электричества и по каким законам оно работает. Что-то похожее с этой историей с телевизором произошло в психиатрии, когда психиатры стали пытаться "лечить" те пять психических заболеваний, которые выделил Крепелин. Поскольку причины заболеваний оставались неизвестными, то методы лечения психически больных очень сильно напоминали с одной стороны процедуры изгнания бесов, а с другой - попытки исправить телевизор с помощью покручивания, похлопывания с использованием так называемого метода тыка, когда тыкают отверткой или чем-нибудь еще в разные места с надеждой, что что-то да поможет.

 

Естественно, ничто не помогает. Более того, психике человека, его здоровью наносится непоправимый вред, последствия которого тем более тяжелы и разрушительны, чем более интенсивным было это "лечение". И сейчас, на пороге третьего тысячелетия, последствия такого "лечения " гораздо более фатальны, чем сто лет назад. Потому что такие изощренные методы "терапии" как электросудорожная терапия, психохирургия, психофармакотерапия были изобретены в двадцатом столетии.

 

Каждый более или менее опытный психиатр, если дело касается близкого человека, друга или родственника, сделает все для того, чтобы этот человек как можно позже с момента начала своего заболевания попал в психиатрическую больницу, а лучше всего, если он туда совсем не попадет. Потому что каждый психиатр знает: чем раньше человек попадает в психиатрическую больницу и чем раньше он начинает принимать психиатрическое лечение, тем быстрее наступает его деградация. Больной опускается как человеческое существо все ниже и ниже и, в конце-концов, начинает вести так называемый вегетативный, то есть растительный, образ жизни, когда все его желания сводятся только к тому чтобы есть, спать и отправлять другие естественные потребности. Что же это за методы?

 

Влажные обертывания - это метод, который используется до настоящего времени, при котором человека заворачивают, как куклу, в простыни и намачивают их холодной водой. При этом человек испытывает сильное переохлаждение и панический страх, поскольку в этом состоянии он совершенно беззащитен.

 

Психохирургия, то есть хирургическое разрушение мозга. Один из наиболее распространенных и часто применяемых вариантов психохирургии сводится к тому, что стальной спицей протыкают сбоку от глаза рядом с носом глазницу (это очень тонкая косточка), спица проходит в лобные части головного мозга и потом ее поворачивают кругом, просто разрушая мозг человека. После такой операции человек полностью теряет человеческий облик навсегда. Он, становится уже, ни на что не способен.

 

Электросудорожная терапия, или ЭСТ. При этом методе лечения, на голову человека накладываются электроды, и пропускается разряд электрического тока напряжением от 90 до двухсот вольт. Вследствие этого у человека развивается самый настоящий эпилептический припадок со всеми вытекающими отсюда последствиями и осложнениями. Мало того, что ЭСТ сопровождается нередко смертельным исходом, самими психиатрами в результате анализа большого количества случаев применения ЭСТ статистически доказано, что в результате ее применения у людей происходит разрушение головного мозга с образованием в ткани мозга пустот, заполненных жидкостью. Вследствие этого человек теряет память, происходит расстройство работы желез внутренней секреции с развитием эндокринных заболеваний и в конечном итоге также происходит полное разрушение личности пациента.

 

Еще один современный метод лечения психически больных - это инсулино-коматозная терапия. Суть метода состоит в том, что человеку вводится чрезвычайно большая доза гормона поджелудочной железы инсулина и у него наступает кома, состояние, от которого нередко умирают больные сахарным диабетом.

 

До настоящего времени используется такой метод лечения, как сульфазинотерапия. При этом методе лечения человеку вводят шприцем масляный раствор серы. В результате в месте укола появляется страшная боль, припухлость, краснота, до сорока градусов повышается температура тела, ощущается жуткая ломота во всем теле. Не случайно этот метод применяется в качестве наказания "непослушных" больных. После нескольких таких процедур человек становится согласным на все. Он готов перенести любое насилие, лишь бы только не повторять эту лечебную пытку.

 

Наконец психофармакотерапия, то есть лечение психических болезней с помощью различных химических соединений. Необходимо отметить, что психиатрических лекарств становится все больше и больше. Новые названия этих препаратов обрушиваются на нас каждый год лавиной. Многие из них становятся для людей такими же привычными как аспирин, продаются без рецепта и даже начинают раздаваться в школах учителями или школьными психологами для того, чтобы ученики стали более спокойными. Нас уверяют в том, что это совершенно безвредно и не дает никаких отрицательных последствий. Но это не так. Не существует безвредных психиатрических средств, просто потому, что эти химические соединения, проникая в клетки мозга, приводят к необратимому нарушению химических процессов, протекающих в человеческом мозге. Эти вещества, как бы они не назывались, дают только два эффекта: они вызывают жуткую подавленность, невероятно болезненный и неконтролируемый спазм мышц, изматывающую неусидчивость, в результате которой больные не могут найти себе места и вынуждены целыми днями беспрерывно ходить из угла в угол. Состояние, вызываемое этими веществами, крайне тягостное и лица, содержащиеся в психиатрических больницах, любыми правдами и неправдами стараются избежать приема этих медикаментов. Вторая группа веществ вызывает чувство успокоенности, улучшает настроение, вызывает расслабление мышц (в том числе и мышц сердца, что иногда приводит к его остановке и смерти человека), привыкание к этим лекарствам, появление зависимости от них, психической и физической, и, как следствие этого, ухудшение самочувствия, возникающее в результате их отмены. Но то, что здесь описано один к одному наблюдается у человека, когда он принимает наркотики и становится наркоманом. Фактически, эти лекарства и являются ничем иным, как наркотиками. Они, кстати говоря, весьма часто с этой целью и используются наркоманами и имеют свое специфическое название "колёса". Это наркотики, и как бы их не называли, они продолжают оставаться наркотиками. И если человек принимает их, он становится самым настоящим наркоманом. И это все. Других методов лечения в современной психиатрии не существует. Все что применяется психиатрами так или иначе наносит непоправимый вред человеку.

 

Теперь представьте себе, что в психиатрическую больницу приходит молодой человек, только что окончивший медицинский университет. Он хороший человек, добрый, испытывающий искреннее сострадание к душевнобольным людям и, возможно, именно поэтому решивший посвятить себя избавлению их от страданий. И когда он приходит в психиатрическую больницу он начинает использовать то, что находится в его врачебном арсенале, то, что описано мной выше, то, что однозначно приносит человеку вред. Первое, что испытывает в этом случае молодой психиатр - это искреннее недоумение и ощущение того, что он делает что-то не так. Он испытывает вполне понятную растерянность и спешит за советом к более опытным, маститым психиатрам. Но в их лице он встречает невероятный цинизм, полное равнодушие к здоровью пациентов, неприкрытую озабоченность только собственным благополучием и стремление избавиться от него как можно быстрее.

 

Я вспоминаю случай, когда один молодой психиатр, мой одногруппник по институту, во время сдачи врачебного дежурства в психиатрической больнице, докладывал о том, что ночью одному из пациентов стало плохо и он умирал. Далее он рассказал о том, как он проводил оживляющие действия: делал больному искусственное дыхание, массаж сердца, вводил внутривенно сердечные лекарства и, не без гордости, сообщил о том, что больной остался жив и что он нуждается в дополнительном наблюдении и соответствующем лечении. Я присутствовал во время его рассказа, потому что должен был дежурить следующие сутки после него. Также вместе с нами находились наиболее опытные психиатры больницы, врачи высшей категории - заместители главного врача по лечебной работе. И когда мой однокашник закончил свой рассказ они стали смеяться (их было двое), обвиняя его в том, что он делал. Зачем, говорили они, Вы затратили столько сил на какого-то душевнобольного, не спали всю ночь, делали ему искусственное дыхание (как вообще Вы это делали, это же так противно), а самое главное, угробили столько лекарств совершенно напрасно. Потому что кому он нужен. Будет он жить или нет - это не имеет никакого значения. У него нет родственников, он пролежал на психе уже несколько десятков лет и никого его смерть не будет волновать... Одним психом больше, одним меньше - какая разница.

 

Когда мы вышли из кабинета, мой товарищ никак не мог понять, что он сделал неправильно. Он мне говорил о том, что он принимал клятву Гиппократа и сделал все в соответствии с этой клятвой: он использовал все свои знания и силы для того, чтобы спасти человека, неважно кто он и где находится. Он не мог одного понять, что клятва Гиппократа к психиатрам не имеет никакого отношения. Этот человек очень скоро спился, уволился из психиатрической больницы и мне неизвестна его дальнейшая судьба. Но не все психиатры кончают так как он. Многие плодотворно усваивают уроки своих старших наставников и в короткое время становятся такими же как они, полностью оправдывая свою преступность тем, что психические заболевания неизлечимы. Изо дня в день, приходя на работу и осуществляя лечение, которое по сути своей уже является преступлением, психиатры сами становятся все в большей и большей степени преступниками. И, к сожалению, это закономерность, не знающая исключений. Не имея истинных, объективных признаков психического здоровья или нездоровья, вся диагностика врачом психиатром осуществляется на основе сравнения с самим собой. И если человек думает как-то иначе, чем этот врач психиатр, то, естественно, ему и выносится вердикт психически больного. Такая "диагностика" приводит к тому, что все большее и большее число окружающих психиатра людей попадают в категорию "психически больных", поскольку все люди разные и каждый чем-то отличается от него самого. Именно поэтому современная психиатрическая классификация насчитывает около четырехсот психиатрических диагнозов, в отличие от пяти в прошлом веке.

 

 

Весьма примечательна, в этом смысле, манера психиатров общаться друг с другом. Когда они разговаривают, то невольно ставят психиатрические диагнозы своим коллегам, друзьям, родственникам. Поэтому когда их слушаешь, можешь услышать что-нибудь типа: "Ты знаешь, моя жена такой эпилептоид" и т.п. Весь мир, каждый человек им кажется не таким, как они, а, следовательно, ненормальным и опасным. Любое упоминание о духовности человека, религии вызывает у них кривую ухмылку и презрительное хмыкание. Беда психиатров в том, что они продолжают "лечить" людей даже тогда, когда выходят из стен психиатрической больницы. Это их несчастье и в этом кроется их жестокость и опасность для общества.

 

Когда мы боремся с психиатрией, мы боремся с преступной идеей, которая делает людей, исповедующих ее, преступниками. Когда мы разоблачаем их преступления, делаем их достоянием гласности, а преступным психиатрам предоставляем возможность справедливо искупить свои злодеяния против прав и свобод человека, мы помогаем, прежде всего, самим психиатрам стать более этичными, а потом уже и всему человечеству избавиться от бредовой идеи о том, что его душевное состояние можно исправить, разрушив его тело. Именно поэтому необходимо разоблачать преступления психиатров. Сами они это сделать не в силах».

 

Далее следует текст весьма интересного сообщения, найденного в интернете:

«НАМ НУЖНА ПРАВДА

 

 

Дата: 25-12-2006 21:44

 

«Я не хочу, чтобы мои будущие дети когда-нибудь попали в психушку, где с ними будут безнаказанно делать все, что угодно»

 

Так сказала Жанна Журкабаева после пресс-конференции на тему «Необходимость соблюдения прав человека в области душевного здоровья». Жанна учится в Санкт-Петербурге, а в свободное время по доброй воле помогает работе Гражданской комиссии по правам человека. Наш разговор она закончила словами: «И вообще я хочу, чтобы наше общество стало открытым».

 

Это желание истины прозвучало и в словах Романа Чёрного (исполнительного директора Гражданской комиссии по правам человека  в СПб.), открывавшего пресс-конференцию: «Может быть не все присутствующие согласны с нами, но мы надеемся, что вы по крайней мере правдиво осветите в СМИ то, о чем мы здесь говорили».

А все выступавшие говорили о том, что сегодня ситуация такова, что по решению врача-психиатра любой из нас может быть лишен своих человеческих и гражданских прав. Любого из нас могут насильно поместить в психбольницу, бить, колоть психотропными препаратами, и никто за это не ответит даже в случае гибели.

 

Роман Чёрный рассказал о некоторых конкретных случаях, когда психиатрию использовали для того, чтобы забрать у людей недвижимость. Защитить этих людей очень трудно, а таких случаев много. Он вспомнил советские времена, когда государство использовало психиатрию, чтобы карать людей, думающих по-своему и не согласных с идеологией правящей тогда коммунистической партии. Кажется, что сегодня этого у нас уже нет. Но есть в соседнем Китае, где карательную психиатрию широкомасштабно используют в борьбе с инакомыслящими. Известен случай, когда наши специалисты обсуждали проблему борьбы с тоталитарными сектами.

 

Присутствовавший при этом представитель Китая поделился эффективными, по его мнению, методами промывания мозгов, которые в его стране применяют к последователям неполитического духовного оздоровительного движения Фалуньгун. Цель промывания мозгов-повлияв на сознание заставить этих людей отказаться от своих убеждений. Например: в трудовом лагере после 15-ти часового рабочего дня человека приводят в специальное помещение и долго внушают ему, что то, чем он занимается - это плохо. И так каждый день. Или человеку причиняют очень сильную боль (иногда  вколов сильнодействующее лекарство) и в момент болевого шока внушают, что он не должен так думать, не должен этим заниматься, потому что это плохо. Не попытка ли это экспортировать данные методы в нашу страну?

 

Олег Николаевич Безуглов - юрист, привел случай, когда к нему за помощью обратилась женщина, которая длительное время вела асоциальный образ жизни, затем стала верующей. Это дало основание психиатру поставить диагноз-шизофрения. Даже вера человека может стать причиной для того, чтобы поставить клеймо-«ненормальный».

 

До сих пор в Российской психиатрии сильно влияние тотальной советской психиатрии - осталась готовность пролечить любого, кто попадает в психиатрическую больницу. При этом пациент полностью бесправен.

 

Галина Строева - кандидат педагогических наук, член корреспондент академии естественных наук, член гражданской комиссии по правам человека, обратила внимание на программу, которая лоббируется институтом им. Сербского. Согласно этой программе предполагается выпустить из психиатрических больниц порядка 750 тыс. пациентов. Учитывая привыкание этих людей к психиатрическим наркотикам, следует ожидать от  них неуправляемой агрессии, направленной либо на себя (что приведет к самоубийствам), либо на окружающих. Предполагается организовать сеть клиник, куда эти больные могут обращаться. На эту безумную программу планируется выделение 7,5 миллиардов рублей бюджетных денег. Однако подобные программы в Японии и США имели печальные последствия. Всплеск необъяснимых  убийств в школах этих стран, о которых мы наслышаны - следствия этих экспериментов. Надо ли это нам?

 

Второй темой, на которую обратила внимание присутствующих Галина Строева, был псевдонаучный диагноз синдром дефицита внимания и гиперактивности, который уже поставлен 17 миллионам детей в мире. Этим детям назначаются психотропные препараты,  которые сходны по своему действию с кокаином. Хотим ли мы посадить своих детей на наркотики?

 

Необходимость широко информировать представителей власти и общественность о ситуации в области душевного здоровья и вернуть психиатрию под власть закона - эта мысль прошла красной нитью во всех выступлениях.

 

22 декабря 2006 г. Санкт-Петербург»

 

         Можно сказать, в продолжение темы – отрывок из книги историка Михаила Витальевича Шкаровского «Церковное сопротивление в СССР. Катакомбная церковь», являющий собою Свидетельство одного из диссидентов, побывавших в Сычёвской спецпсихбольнице:

 

«Позже, когда я был в Сычёвской спецпсихбольнице МВД, видел я и там подвижников православных. Особенно я запомнил о. Владимира (Карманова) из Еревана. Более 10 лет продержали его в Сычёвке, но от веры он не отказался, хотя и сам Рыбкин – главный психиатр МВД приходил к нему в камеру и клялся словом коммуниста: «Откажитесь – тут же выпущу на волю без комиссии, я тебя сам вывезу». Но не отказался Карманов и поехал в Армению уже стариком, отсидев более 20 лет по лагерям и сумасшедшим домам. Другой священник из Гжатска в Смоленской области о. Владимир (Соловьёв) молился горячо и неустанно круглые сутки и непременно выстаивал на коленях часами, не обращая внимания на насмешки, подзатыльники санитаров, удары больных фанатиков-атеистов. И сколько раз избивали его и надзиратели, и сам главный «врач» майор Лямец. Освободили его через 12 лет пребывания в Сычёвском аду и ещё продержали больше года в Гедеоновской областной психбольнице. Там была большая скученность больных и у многих не было даже своей койки. Главврач сразу сказал Соловьёву: «Ты же святой, можешь и без постели». И так пролежал о. Владимир на полу, даже без матраца, более года. Отправили его после выписки не в родную деревню возле Гжатска, а в сибирскую психоколонию для стариков, где и суждено ему умереть».

 

Так, что любые упоминания о духовности, на самом деле, вызывают у психиатров далеко не только «кривую ухмылку», но и кое-что похуже. Это ещё, впрочем, очень даже мягко сказано.

 

Нижеследующий материал был опубликован под заголовком «СУМАСШЕДШИЕ ДЕНЬГИ», имея также подзаголовок: «Психиатрические лечебницы России захлестывает волна коррупции», на страницах газеты «Новые известия» от 28 апреля 2004го года. Его авторы АНАСТАСИЯ АНДРЕЕВА, МИХАИЛ ПОЗДНЯЕВ и ЮЛИЙ СТОЦКИЙв частности пишут:

 

            «В понедельник вечером из спецпалаты психоневродиспансера поселка Богданово Псковской области, где содержатся обвиняемые в серьезных преступлениях, прикрываясь заложником, убежали шесть пациентов. В прошлую среду аналогичный случай произошел в Челябинске. Россияне вдруг осознали: дурдом – не зона отчуждения. В одной Москве эти заведения хоть однажды посещали 3,5 млн. человек.

 

«Мы выставили посты единой дислокации, – рассказал «Новым Известиям» начальник уголовного розыска Псковского РОВД Анатолий Павлов, – подключили ППС, ГИБДД, городские органы внутренних дел. Наши ребята приблизительно набросали схему движения беглецов».

 

В три часа ночи, когда милиционеры, дежуря на мосту Александра Невского, шутили про тех, кто с мечом к нам придет и от меча и погибнет, в поле их зрения показалась ватага разодетых парней. Тут их и задержали. «Днем всех шестерых доставили назад в больницу, – доложил нам г-н Павлов. – Невменяемых, на наш взгляд, среди сбежавших двое, остальные «косят» под психов. Знаете, если человек не умеет писать, его уже считают дурачком... О каком наказании для виновников ЧП вы говорите? По нашим законам не наказывается побег из больницы, там упомянут лишь побег из-под стражи и тюрьмы».

 

Инцидент исчерпан. Эту фразу, как мы выяснили у начальника пресс-службы Псковского УВД Ирины Тимофеевой, врачи повторяют раз в полгода – с такой периодичностью отсюда сбегают опасные пациенты....

 

При словах «психиатрическая больница» возникают какие угодно ассоциации, только не криминал, не деньги, не попрание прав человека. Для нас психушки – зазеркалье, антимир. За лечение в них не платят, наоборот, зачастую помещают туда принудительно. Меж тем «желтые дома» лишь внешне огорожены высокими заборами. На самом деле они являются важным социально-психологическим фактором нашей общей жизни.

 

«НИ» два года назад рассказывали о судьбе Елены Гершаник. Родной брат за взятки упрятал ее в психушку, подал иск о признании недееспособной, присвоил и продал квартиру, доставшуюся Лене в наследство от отца.

 

Когда Лена в очередной раз была выписана из дурдома, брат фиктивно выдал ее замуж: мол, умрет жених, и тебе достанется квартира. Молодожен протянул после свадьбы недолго. Лена благодаря стараниям брата стала наследницей жилья... и его же трудами вновь попала в больницу.

 

Усилиями правозащитников судебные решения были аннулированы, Лена вышла на свободу. Но теперь уже по-настоящему больным человеком. Сыграло свою роль близкое знакомство с печально известным галоперидолом (этот сильнодействующий препарат применялся при «лечении» в 70-х годах многих диссидентов). Сергей Запускалов, психиатр с более чем двадцатилетним стажем, утверждает: любой врач, зная о побочных действиях психотропных препаратов, которые в той или иной степени проявляются в 100% случаев, будет оберегать своих близких от стационарного лечения. «За считанные дни при помощи психотропных веществ из здорового человека можно сделать полного инвалида».

 

Но одно дело твои близкие – и совсем другое «клиенты», за которых прилично заплачено...

 

Казалось бы, мы свыклись с мыслью о том, что медицина в России платная. Ищем тому оправдание в зарплатах и условиях работы врачей и «младшего медперсонала». Но в отношении психушек приходится говорить о самой настоящей коррупции.

 

Вот, что называется, навскидку, несколько цифр. Разовый свободный выход за пределы территории – 150 рублей, неограниченный свободный выход на две недели – 3000 рублей, право пользоваться в интернате мобильником или ноутбуком – 1500 рублей.

 

В «желтых домах» субъект коррупции не только деньги – дармовой труд пациентов также вовлечен в незаконный оборот. Мыть полы в палатах пациенты принуждаются под угрозой уколов нейролептиков. Законное право пациента позвонить домой дают лишь тем, кто моет полы в коридорах и подсобных помещениях. Зарплату за мытье полов медперсонал исправно получает. Другой вопрос – что мизерную.

 

Обратная сторона коррупции в «желтых домах»: зачастую преступнику, проходящему экспертизу, светит приличный срок, и, если комплексов по поводу статуса «психа в законе» он не испытывает, легко получает спасительную справку. А в «желтом доме» крутой постоялец не бедствует.

 

Во время всего срока госпитализации стодолларовые купюры постоянно перекочевывают в карманы медперсонала среднего звена: за отдельную палату, за право ходить в домашнем, а не в больничной пижаме, за право иметь с собой игральные карты, за право курить в палате… Но главный пункт расходов – момент выписки! До 2 тыс. долларов обходится «клиенту» гарантия того, что его история болезни отправится в архив медстола больницы, а не будет, как положено, отправлена в психоневрологический диспансер для постановки на учет. Проще сразу откупиться, чем потом несколько лет покупать себе право на вождение автомобиля и ношение оружия.

 

Криминальный авторитет Сакура (Эдуард Эскузян) занимался в 1990-х в Адлере торговлей живым товаром. Доверчивые женщины массами переправлялись им на «престижную работу в Европу», пополняя на деле публичные дома. Когда в 1999 г. дело близилось к аресту Сакуры, он стал стучаться во все двери психиатрических учреждений Краснодарского края. Там ему посоветовали ехать в Москву, где взятки берут охотнее. Так и оказалось: через два месяца он вернулся в Сочи со справкой о полной невменяемости. И вернулся к своему любимому бизнесу.

 

 

Судьба иного рода, но тоже весьма характерная. 33-летний москвич Андрей Ц. в декабре 2003 г., поссорившись со своей девушкой, вышел из ее дома возле станции метро «Тимирязевская» в расстроенных чувствах. Со зла пнул подвернувшийся ему облепленный снегом столб. От неслабого удара плохо закрепленная стойка ворот упала и поцарапала припаркованную рядом иномарку. Суд, может, и ограничился бы административным штрафом, но на беду Андрей в свое время откосил от армии через психиатрию. В результате незадачливого любовника решили отправить на принудительное лечение в специализированную психотюрьму в село Добрыниха на юге Подмосковья. Пока дожидался в обычной горпсихбольнице вынесения приговора, местный завотделения предложил ему за две недели собрать 1000 долл., и тогда он оставил бы Андрея легально отбывать срок у себя под крылышком. Друзьям в оговоренный срок удалось наскрести только полсуммы – и Андрей отправился «топтать психзону»...

 

Справедливости ради скажем: обитатели «желтых домов» давно стали бы для россиян психическим Чернобылем, если бы не честные, самоотверженные врачи, исполняющие свой долг вопреки существующей системе.

 

Андрей Л., работающий в одной из столичных больниц, говорит с горечью: «Главная проблема, вторая после нехватки лекарств, – то, что начальство нас загружает писаниной. Все новые и новые формы отчетности, абсурдной и никому в действительности не нужной. Частые беседы с пациентами – ключ к лечению, а на них остается все меньше времени. В результате мы вынуждены выписывать не до конца пролеченных людей…»

 

Значительной части пациентов нужен не психиатр, а психокорректор – их просто-напросто «достала» жизнь с нарастающим потоком стрессов. А должностей таких в штате большинства больниц нет – есть лишь в элитных. Опять все упирается в деньги: редкие психиатры выступают в этой ипостаси, не получая прибавки к зарплате.

 

В общем, с какой стороны к «желтому дому» ни подходи – видишь одно: срочно требуется разработка и принятие федерального закона «О нормах и правилах отношений и поведения врачей, медперсонала и пациентов в психиатрических стационарах». Существующего закона «О психиатрической помощи» недостаточно! По-прежнему все, творящееся в стенах «желтого дома», определяется крайне субъективным мнением психиатров: можно ли пациенту пить чай и кофе, разрешено ли пользоваться бритвой (для мужчин), какой длины носить юбку (для женщин), слушать плеер или нет. «Наши психиатрические лечебницы хуже, чем тюрьма, – говорит консультант Гражданской комиссии по правам человека Любовь Белокобыльская. – Из тюрьмы можно выйти по истечении срока наказания, из психушки выхода практически нет – или, как любят шутить сами психиатры, только один выход, на кладбище. Диагноз становится несмываемым клеймом на всю жизнь. А заключения психиатров обжалованию не подлежат. Здесь врач – бог, царь и герой. Как скажет, так и будет. Без его разрешения не только на улицу, в туалет не сходишь...».

 

Действующий закон «О психиатрической помощи» был принят в 1992 г. не без давления Всемирной психиатрической ассоциации (ВПА). Российской психиатрии было поставлено ВПА несколько условий, а именно: публично признать имевшие место в СССР злоупотребления психиатрией в политических целях, реабилитировать пострадавших от этого, принять закон о психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании, не чинить препятствий процедурам инспекционной деятельности ВПА, обновить руководство официальной психиатрии. Недобровольная госпитализация предусмотрена по закону лишь в исключительных случаях, когда больной представляет угрозу для себя или окружающих.

 

Разумеется, столь громоздкая процедура не могла понравиться психиатрам. В прошлом году на рассмотрение Госдумы был внесен проект поправок к закону, разработанный в институте им. Сербского, где в свое время был изобретен термин «вялотекущая шизофрения», позволявший признавать больными лиц без видимых признаков болезни, что широко использовалось в СССР в политических целях. Поправками предусматривались принудительное задержание пациента в больнице решением врача без санкции суда в течение 10 дней, насильственное лечение людей, «не способных понимать смысл происходящего, но не являющихся недееспособными», что позволяет считать таковым кого угодно. Правозащитники и пострадавшие от принудительного лечения выставили пикеты, забили тревогу в СМИ. В последний момент рассмотрение поправок было отменено. «В Думу давно не поступал закон, который нарушал бы столько статей Конституции», – заявили тогда представители Гражданской комиссии по правам человека. Группа адвокатов, специализирующихся по делам, связанным с психиатрией, разработала альтернативные поправки, пока не принятые к рассмотрению.

Но факт, при всем уважении к медикам, остается фактом. В отсутствие новой законодательной базы ситуация на 100% такова: психиатры – феодалы, «психи» – вассалы. А вассалы, по определению, сами скатываются к системе феодализма, что в российских условиях обозначает «дедовщину», пусть и в облегченной форме…

 

В КАЧЕСТВЕ РЕДАКЦИОННОГО ПРИЛОЖЕНИЯ К СТАТЬЕ:

 

Начальник отдела психоневрологической помощи Министерства социального развития и здравоохранения РФ Александр КАРПОВ:

 

«Глупо отрицать, что в наших лечебных заведениях происходят случаи, по сравнению с которыми меркнут гоголевские «Записки сумасшедшего». Но психиатрия – скол всего общества, и скрытые в гуще общества болячки в «желтых домах» прорываются, подобно гнойникам. Если говорить о побегах – они совершаются часто, но преимущественно не из-за конфликтов с медперсоналом, а либо когда пациент не считает себя больным, либо если он принудительно помещен в клинику вследствие совершения преступления (принудительная, насильственная изоляция таких людей законом у нас пока не запрещена) и желает вернуться к своему криминальному прошлому. В прессе был поднят шум из-за случаев сексуальных домогательств, но у нас эта тема просто тонет в болоте других проблем. Если говорить о злоупотреблениях наших медиков, на первое место я бы поставил вымогательство денег с больных, а на второе – равнодушное отношение к пациентам. Мы постоянно усиливаем контроль, есть в УК статьи, предусматривающие ответственность за недобросовестное исполнение медиками своих обязанностей. Наше законодательство, кстати признанное мировым сообществом, безусловно, нуждается в совершенствовании, но одними законами не обойтись. Основная проблема – не дефицит лекарств, не условия жизни психически больных и работы врачей. Проблема в, скажем так, не всегда честном, добросовестном отношении к делу, которому служишь. Нам предстоит воспитать таких педагогов, которые потом воспитают учеников, осознающих уникальность профессии врача-психиатра: прикосновение к самым больным и потаенным точкам личности человека. Сами понимаете, что это дело не одного месяца или года. И усилиями одного министерства его не поднять».

 

В интернете опубликован интереснейший материал, носящий до крайности показательный заголовок: «Психиатр Александр Данилин - о том, почему из психбольницы нельзя выйти здоровым», текст которого воспроизвожу здесь также полностью:

 

«Рассказ сотрудницы одной из московских клиник: «Ей 11 лет, внучке моей. И она почти всю жизнь жаловалась на то, что у нее головка болит. Потом у нее появились голоса, она слышала. Но нам долго про это не говорила и только потом стала жаловаться. Рассказывала, что слышит мои и мамины голоса, будто мы на нее ругаемся. Месяца два лечились. Вот, а сейчас все слава Богу».

 

При лечении этой девочки я пользовался не психиатрическими препаратами, а абсолютно безвредными композициями, как бы кусочками молекулы белка, которые не имеют никакого отношения к психотропным препаратам. Как видите, этого оказалось достаточно, чтобы она вернулась к нормальной жизни. А теперь давайте попробуем пофантазировать, что стало бы с этим ребенком, если бы ее родители пошли обычным путем и отвели дочь к детскому психиатру.

 

Итак, ранняя детская шизофрения. Таков диагноз, который сразу же возникнет в голове у врачей. Это — госпитализация в психбольницу. Это — нейролептики. Нейролептики у ребенка десяти лет будут вызывать угнетение основных жизненных функций. Ей будет трудно думать, трудно говорить. Нарушится координация движений. Но при этом голоса, которые она слышала, тоже исчезнут. Придет бабушка, сама медработник, к врачу и скажет: «Да что ж это такое? Внучка-то у меня стала какая-то другая». Ей скажут: «А что вы хотели? Такое тяжелое заболевание». Девочку выпишут из психбольницы, оставив на тех же нейролептиках. Где-нибудь через полгода она не сможет учиться в школе, потому что у нее наступит беда с концентрацией сознания. Бабушка забьет тревогу, снова пойдет к психиатрам, они скажут: «Ах, какое тяжелое заболевание!» и поменяют нейролептик. В лучшем случае. В худшем — просто увеличат дозу. Ребенок немножко адаптируется, но станет странным. Очень возможно, что начнет заговариваться, ходить под себя. Через несколько месяцев бабушка опять придет к психиатру, тот снова покачает головой — тяжелая болезнь, бедная девочка! — и еще раз поменяет нейролептик. Или не поменяет, а увеличит дозу. Потом девочка подрастет, у нее начнется пубертатный криз. И не найдется ни одного врача, который решится отменить ей нейролептики во время пубертатного криза, поскольку считается, что психические заболевания в это время должны мучительно ухудшаться. Из-за постоянного приема нейролептиков девочка будет находиться в «зомбированном» состоянии. У нее будут притуплены эмоции, она будет туго соображать. Иногда она будет устраивать что-то вроде забастовок, пытаясь прервать лечение. Чтобы справиться с этим, ее снова на какое-то время положат в психбольницу и так далее. И так будет продолжаться всю жизнь. В этот замкнутый круг попадают 90 % людей, определенных на лечение в психиатрическую лечебницу. А все потому, что средний российский психиатр не умеет и не хочет делать ничего, кроме назначения нейролептиков. Они так и говорят обычно: «Я не психотерапевт, я психофармаколог».

 

Вообще, что такое российская психиатрия? На мой взгляд, ее историю следует отсчитывать с 1836 года. Это был год, когда в журнале «Телескоп» Петр Чаадаев опубликовал свое первое «Философическое письмо». Результатом этой публикации стало следующее: царь Николай I объявил русскому народу, что Чаадаев сумасшедший. И этот факт моментально и благополучно признали психиатры. Вот, собственно, самое главное, что можно сказать о российской психиатрии. Дальше все развивалось по тому же сценарию. Если в 1920-х годах рабочей силы было мало, государству было нужно мало психических больных, и тогда диагнозов ставили мало. В семидесятых, при декларированной всеобщей занятости населения, напротив, было выгодно прятать людей в больницы, чтобы они не портили статистику, и диагнозы ставились в чудовищно огромных количествах.

 

Казалось бы, как можно манипулировать диагностикой? Ведь болезнь либо есть, либо ее нет. Давайте в этом разберемся. В основе современной психиатрии лежит так называемая «немецкая школа», классиками которой считаются Эмиль Крепелин и Карл Ясперс.

 

Систематический труд Ясперса по общей психопатологии, в котором он описал все известные психопатологические состояния, считается базовым. Но все забывают о том, что Ясперс имел в виду не только описание, но и некий метод. Он считал, что у человека есть один-единственный способ понять другого человека — надо найти аналогию в себе самом. Вот передо мной, допустим, сидит девушка и теребит бахрому своего платка. Я не знаю, что она при этом чувствует. Но могу накинуть себе на плечи платок и попробовать осознать, что чувствует человек — что Я чувствую! — когда делаю это.

 

Чтобы работать по этому методу, врачу нужно непрерывно расширять мир своих собственных ощущений и состояний. Это вполне возможно, но это, конечно, большой духовный труд. Чем-то похожим занимаются актеры. Но актеру не надо выносить суждений о степени патологичности того состояния, которое он играет, поэтому ему немного легче. А для психиатра тут начинается сложнейшая вещь, которая называется «психодинамический подход». Это такая модель вчувствования в пациента.

 

Какого-то похожего отношения ждут пациенты, идя к психиатру, и по сей день. Но ничего подобного не происходит. В российской психиатрии в основном используется более простой нозологический подход. И до сих пор в нашей стране для того, чтобы поставить психиатрический диагноз, не нужны никакие данные обследований, не нужно пытаться влезть в шкуру пациента. Я просто должен из картинок психопатологии подобрать какую-то подходящую. Для этого мне приходится выступить в роли журналиста. Я в истории болезни должен описать психический статус человека, который сидит напротив меня. Его эмоциональное состояние, мимику — в общем, все то, что я могу сказать про его сиюминутное состояние. Из этого описания, и только из него, вытекает диагноз. Так было в семидесятые, и до сих пор так. Под диагнозом должны стоять три подписи, то есть еще два врача должны со мной согласиться. При этом, скорее всего, эти врачи сами пациента смотреть не будут, они только прочтут мое описание. После этого диагноз будет окончательным, и оспорить его даже в судебном порядке будет невозможно. Я еще раз подчеркну: никаких электроэнцефалограмм, никаких психологических тестов, никаких анализов — ничего этого не нужно для выставления диагноза. Нужен только мой взгляд на вас. Очень грубо говоря, я должен увидеть в вас одно из двух психиатрических заболеваний. В одном случае это шизофрения, в другом случае — маниакально-депрессивный психоз. Ну, есть еще эпилепсия, но в московской психиатрической школе она практически не рассматривается. Увидеть признаки этих заболеваний очень легко.

 

Я не утверждаю, что на самом деле психически больных людей не существует. Здесь, на мой взгляд, действует правило трех процентов. Где-то 3 % людей, которые попадают на лечение с диагнозом «алкоголизм», на самом деле страдают алкоголизмом. Где-то 3 % людей, которые попадают на лечение с диагнозом «шизофрения», действительно страдают шизофренией. Все остальное — это состояния, которые обусловлены какими-то понятными органическими процессами в нервной системе или же теми или иными психологическими переживаниями. В том числе, между прочим, условной выгодой болезни. Ведь болезнь — это некоторое состояние, которое лишает человека ответственности. Можно жить годами в психбольнице — это не очень приятно, но гораздо проще, чем жить в реальной жизни. Что остается делать врачу в такой ситуации? Пытаться перевоспитать человека или выполнить то, чего он хочет, оставить ему его койку в больнице?

 

Я с годами стал специалистом по отмене нейролептиков. Это безумно неблагодарное занятие. Потому что люди мало того, что получают некие прямые изменения в нервной системе из-за многолетнего приема этих препаратов, они еще и выпадают из жизни на время лечения. Вот перед нами человек, у которого не было опыта подростковых переживаний, не было первой любви, не было ничего того, что мы называем «психологическим ростом». И если мы вдруг решили снять его с нейролептиков, происходят страшные вещи, потому что на протяжении нескольких лет этому человеку надо прожить все то, что мы проживаем десятилетиями. Психиатр ему в этом помогает, и это адский труд для обоих. И не каждый психиатр на него решится, и не каждый пациент.

 

Изменить что-либо в сегодняшней психиатрии очень трудно. Для ЮНЕСКО состояние психиатрии — один из критериев культуры. По уровню отношения к психически больным судят об уровне культуры страны. У нас здесь ничего качественно не изменилось и вряд ли изменится в ближайшие десятилетия. Для того, чтобы что-то изменилось, никакие приказы и указы не помогут. Нам надо вырастить новую генерацию психиатров. Должны быть созданы новые школы. Должно радикально измениться отношение к преподаванию этой дисциплины. Должны, наконец, откуда-то взяться новые преподаватели, ведь человек, который 25 лет читал одну и ту же лекцию о шизофрении, не сможет прочитать лекцию по психодинамике. Конечно, появились какие-то прогрессивные вещи. Закон о психиатрической помощи, несомненно, — прогрессивная вещь. Но в действительности ничего не меняется. Потому что реальная перемена — это изменение отношения специалистов. А этого мы будем еще долго ждать. Вот мы приняли некую международную классификацию заболеваний, которая называется МКБ-9. В ней уже почти нет шизофрении, ее там те самые 3 %, и выставить ее по этой классификации представляется крайне затруднительным. Однако большинство советских психиатрических школ сообщило, что «мы придерживаемся других взглядов». И вот реально существующая классификация, которая резко ограничила постановку диагнозов, ничего не изменила.

 

Я вот точно не помню, в 1995 году, кажется, был принят закон. Замечательный закон о социальной защите инвалидов. И там был раздел о возможности составления для инвалида индивидуальной программы реабилитации. Ведь в больнице человек выздороветь не может. То состояние, в котором нас выписывают из больницы — это еще не выздоровление. Надо восстановить и свою социальную среду: выйти на работу, припасть к груди любимого, и так далее. А восстановление в реальности для инвалидов по психическому заболеванию — сложнейший комплекс. Эти люди должны где-то работать, у них должна быть возможность где-то общаться, где-то танцевать… И это все должно происходить вне стен больницы. Разумеется, ни в одной социальной службе денег на эти индивидуальные программы социальной реабилитации, предусмотренные законом, вы не найдете. Точно так же, как нигде в Москве вы не найдете места, где выставляют диагноз по принятой министерством действующей классификации. Он будет выставлен так, как угодно школе, в рамках которой действует больница. Психиатрия — это не наука, а такая система мнений. И люди тысячами падают жертвами этих мнений. Когда-то однажды введенное Андреем Владимировичем Снежневским, нашим академиком, которого я считаю политическим преступником, понятие «вялотекущая шизофрения» искалечило миллионы жизней.

 

Я приведу простую аналогию. Согласно государственной программе «Образование», в Москве активно реконструируют школы. Для них строят новые здания — светлые, комфортные, оснащенные по последнему слову техники. Каждому ученику выдают собственный компьютер. Во всех кабинетах есть прекрасные пособия. Но учителя при этом в школе остаются старые. Они на уроке бубнят текст по учебнику и задают колоссальные задания на дом, чтобы родители нанимали репетиторов (в первую очередь их самих). Какая разница, насколько современными будут кабинеты учителей, если дети, занимающиеся в них, так и не получат знаний? Никакая государственная программа не имеет смысла без учета личности работающего в ней человека. А человек слаб — он с большей вероятностью будет пользоваться недостатками привычной ему системы в своих шкурных интересах, чем попытается изменить самого себя — это очень тяжелая работа.

 

Все всегда упирается даже не в специалиста, а в того, кто его учит, и в ту систему требований, которые к этому специалисту предъявляются. И пока такая система не изменится, мы можем делать все, что угодно. Можем построить шикарные психбольницы с душем и туалетом в каждой палате. Но в них по-прежнему будут лежать люди с бессмысленными лицами, душой и психикой которых никто заниматься не будет.

 

Могут существовать только две цели госпитализации пациента в психиатрическую больницу: лечение больного и его изоляция от общества. Лечение в психиатрии — это попытка понять и помочь душе страдающего человека, именно это имел в виду Ясперс.

 

Но лечением отечественная психиатрия не занимается — врачи занимаются только изоляцией больного. У психиатрических стационаров есть одна задача: больной должен спокойно лежать в палате и «не мешать врачу работать» — т. е. писать истории болезни. Для того, чтобы «не мешать», он должен перестать говорить, и, желательно, думать, чего очень несложно добиться «тщательным» подбором нейролептиков. И это не стоит особого труда — представители фирм-производителей соответствующих препаратов стаями вьются вокруг больниц.

 

При такой задаче терапии врачу собственную душу развивать незачем — все просто, а отпуск большой, да и проценты за вредность платят. Так называемый «нозологический» подход в московской психиатрической школе, созданной А. В. Снежневским, сводится к умению ставить один диагноз — шизофрению, что, согласитесь, тоже особого ума и напряжения души не требует. Диагноз в психиатрии из реальной медицинской задачи давным-давно превратился в мифологему, позволяющую врачу не задумываться о внутреннем содержании души больного. Зато мифологема эта позволяет врачу, после получения весьма поверхностного образования, испытывать чувство власти и превосходства над больным.

 

Я расскажу историю про одного моего друга. У него заболела жена. Когда он пришел с этой проблемой к психиатру, заведующей отделением одной очень известной клиники, та сказала, что его жену можно, конечно, положить полечиться. Но это не будет иметь никакого смысла, потому что на самом деле его жена одержима бесами. И тысячи за три, кажется, долларов можно этих бесов изгнать. Это слова заведующей отделением одной из самых известных клиник Москвы. Тогда мой приятель обратился к другому психиатру, тоже вполне именитому. Тот сказал, что нужно заплатить пару тысяч долларов, и он вместе с этой пациенткой двое суток проведет на дежурствах «Скорой помощи». Тогда она увидит реальные страдания, и «вся блажь» у нее пройдет. Со стороны это выглядит сумасшествием психиатров, но в действительности — это тупик. Просто люди начинают понимать, что за привычное назначение таблеток, текущие слюни и бессмысленный взгляд никто платить уже не хочет. Но найти какое-то другое базовое мировоззрение, пользоваться психодинамическими подходами к лечению они не могут. Их краткое образование изначально не приучило тратить душевные силы. Вот они и пытаются продавать то, что поближе лежит — экзорцизм или стрессовые нагрузки. Всему остальному надо учиться, что сложно, а врачи не привыкли думать. Это и есть главная беда нашей психиатрии.

 

Записала Мария Бахарева

 

Источники:

 

http://psihiatrii.net/go.php?http://www.rulife.ru/mode/article/613/"

 

 

А в The Freeman 56: 24-25 (May), 2006 опубликован нижеследующий доклад, автором которого  является Томас Сас. Перевела его на русский язык Ольга Ларина. Этим докладом мы и закончим.

 

Психическое заболевание как болезнь мозга: краткий урок истории

В 1999 году состоявшаяся в Белом Доме Конференция по душевному здоровью сделала следующее заключение: «Исследования последнего десятилетия доказали, что психические заболевания являются диагностируемыми расстройствами мозга». Президент США Уильям Клинтон уточнил: «Умственная болезнь может быть точно диагностирована и успешно излечена точно также, как физическое заболевание». Людей, отвергающих идею, будто душевные болезни являются физическими заболеваниями, сегодняшние законодатели мод отметают как интеллектуальных троглодитов, вроде тех, кто считает Землю плоской.

 

Заявление, будто «психические заболевания являются диагностируемыми расстройствами мозга», представляет собой ложь, и это должно быть очевидно для каждого, кто привык думать самостоятельно. Здесь я хочу показать, что утверждение, будто «исследования последнего десятилетия доказали [это]» также является ложью – еще одной из очень длинного списка в истории психиатрии. Отстаиваемая [психиатрами] точка зрения, согласно которой психическое заболевание является заболеванием мозга, так же стара, как сама психиатрия, и это неотъемлемая часть грандиозной лжи о том, будто психиатрия – это отрасль медицины и лечения. В действительности, это отрасль правового и социального контроля. Ханна Аренд была права, когда отметила: «Нет каких-либо пределов возможностям абсурда и вычурных идей, которые можно представить в качестве последнего слова науки».

 

Идея о том, что душевная болезнь – это телесная болезнь, восходит к медицинскому пониманию болезни как «гуморального [Примечание переводчика: "Гуморальный (от лат. humor - жидкость) – связанный с жидкостями организма. Гуморальная патология – восходящая к Гиппократу (ок. 460-ок.370 до н.э.) теория, согласно в основе каждого заболевания лежит ненормальное сочетание жидких сред организма: крови, лимфы, черной желчи и желтой желчи.] дисбаланса» прежних времен, которое забавным образом послужило прототипом современного, предположительно научного понимания ее как «химического дисбаланса». В Соединенных Штатах представление душевной болезни в качестве гуморального дисбаланса было развито Бенджаменом Рашем (1746-1813), отцом-основателем американской психиатрии. Раш не делал открытия, будто конкретные поведенческие поступки являются болезнями; он сам объявлял, чем они являются: «Ложь», – утверждал он, – «это телесное заболевание». В письме к своему другу Джону Адамсу он написал: «Эти предметы [душевные болезни] до сих пор были окутаны тайной. Я постарался низвести их до уровня всех других болезней человеческого тела и показать, что разум и тело движимы одинаковыми причинами и подчиняются одним и тем же законам».

 

В девятнадцатом веке, научное понимание болезни как поражения органа или ткани вытеснило галеновское [Примечание переводчика: "Гален (Galenus) (ок.130-ок.200) – греческий врач, автор трудов по медицине, философ".] понимание болезни как гуморального дисбаланса. Тогда же врачи постулировали, что психические болезни являются заболеваниями мозга. Примерно с 1850 года и до окончания Первой мировой войны в этой области господствовала германская (точнее говоря, германоязычная) психиатрия. Сам термин «психиатрия» («psychiatrie») представляет собой немецкое изобретение, созданное Йоганом Кристианом Рейлем (1759-1813) в 1808 году. Рейль, не психиатр, был одним из выдающихся медицинских ученых и врачей своего времени. Он был другом и врачом Иоганна Вольфганга фон Гёте. В добавление к изобретению термина «психиатрия», он также создал термин «невредоносная пытка» для описания методов запугивания душевно больных пациентов, которые он считал эффективным и приемлемым «лечением».

 

Важно помнить, что немецкая система психиатрических учреждений была создана в 1805 году авторитарным прусским государством, а именно Карлом Аугустом фон Гарденбергом (1759-1822), прусским государственным деятелем. Гарденберг заявлял: «Государство должно озаботиться всеми учреждениями для тех, чьи умы повреждены, как ради блага несчастных, так и ради достижений науки. В этой важной и трудной области медицины только неустанные усилия наделят нас способностью добиваться достижений на благо страдающего человечества. Совершенства можно достигнуть лишь в таких учреждениях».

 

Сочиняя труды в 1917 году – в разгар Первой мировой войны – Эмиль Крепелин (1856-1926), создатель первой системы психиатрической классификации, общепризнанный отец современной «научной» психиатрии – сделал показательные замечания о гарденберговском достижении: «Великая война, в которую мы сейчас вовлечены, заставила нас осознать, что наука смогла придумать для нас массу эффективного оружия для использования против враждебного мира. Может ли быть иначе, если мы боремся с внутренним врагом, стремящимся разрушить саму основу нашего существования?»

 

Замечания Крепелина недвусмысленно свидетельствуют о том, что он рассматривал психиатрию как оружие государства, подобное военным силам, чьей функцией является защита отечества от «внутреннего врага», стремящегося, подобно вражеской армии, разрушить его. Злой гений психиатрии лгал, и продолжает лгать в своей способности убеждать себя, правовую систему и общественность – в том, что в делах, относящихся к психиатрии, нет конфликта между правовыми интересами личности и правовыми интересами политического класса, управляющего государством. Конечно, пионерам немецкой психиатрии приходилось отвечать на вопрос: «Что такое душевная болезнь?» Они сделали ответ на него. Вильгельм Гризингер (1817-1868), считающийся одним из основателей немецкой психиатрии, а также известного приюта для умалишенных Бюргхёлцли в Цюрихе, заявил: «Психические болезни являются болезнями мозга. … Безумие – это всего лишь набор симптомов различных ненормальных состояний мозга».

 

Теодор Мейнерт (1833-1892) – венский нейропсихиатр, уроженец Германии и один из учителей Фрейда, начал свой учебник «Психиатрия» (1884) следующим словами: «Читатель не найдет никакого другого определения слова "психиатрия” в этой книге, кроме данного на титульной странице: "Медицинский трактат по болезням переднего мозга”. Историческое понятие психиатрии, т.е. "лечение души”, подразумевает больше, чем мы можем достичь, и выходит за рамки точного научного исследования».

 

В обзоре шведской психиатрии девятнадцатого века историк Роджер Кварселл говорит: «В 1860-х гг. спор между психиатрами о действительной природе душевной болезни окончился… Почти все медицинские ученые и медицинское руководство были в то время убеждены, что душевные болезни имели ту же природу, что и телесные расстройства». Plus ;a change, plus c'est la m;me chose (фр. - чем больше вещи изменяются, тем больше они остаются прежними).

Нарушение свободы

 

 

 

Какие выводы делали и делают врачи из этого понимания душевной болезни как болезни мозга? В первую очередь, как отметил Карл Верник (1848-1905), видный немецкий нейропсихиатр девятнадцатого века: «Медицинское лечение [душевнобольных] пациентов началось с нарушения их личной свободы». Кроме того, оно началось с «милосердных пыток», таких как запугивание пациентов, что их бросят в змеиную яму – отсюда происхождение названия «змеиная яма» для сумасшедшего дома. Примечательно, что теория гуморального дисбаланса привела Раша к применению «истощающей, прочищающей, скудной диеты и транквилизирующего [Примечание переводчика: "транквилизирующий: успокоительный".] кресла». Транквилизирующее кресло было хитроумным приспособлением, похожим на кресло, в которое сажали пациента, пристегивали его и вращали до тех пор, пока ему не становилось дурно, или пока он не терял сознание. Предполагалось, что это восстановит баланс циркуляции жидкости в мозге. Потребовался лишь маленький шаг от транквилизирующего кресла девятнадцатого века до транквилизирующего препарата двадцатого века, который, как предполагается, восстановит химическое равновесие в мозге пациента.

 

Психиатрическая практика сегодня требует, чтобы врачи и пациенты не замечали очевидного, и чтобы они не знали истории. Не было никаких доказательств тому, что гуморальный дисбаланс вызывает болезнь, за исключением доктрины, господствовавшей на протяжении двух тысяч лет. Нет никаких свидетельств тому, что химический дисбаланс вызывает психическое заболевание, кроме тех, которые подрывают научную репутацию и популярность этой доктрины. Ни Американская психиатрическая ассоциация, ни американские президенты не напоминают людям о предупреждении великого английского невролога девятнадцатого века Джона Хаглингса Джексона (1835-1911): «Мы, как врачи, заботимся о теле. Если появляется такая вещь, как душевное расстройство, то мы ничего не можем сделать с ним».