Сволочи.
«Совершенных людей не
бывает. Совершенные сволочи есть». Афоризм
В тот раз я доводил до ума в общем-то не нужное, и как
следствие никем не востребованное томящееся в очереди стихотворение, пробуя
заветренными губами густой и дымоватый чай. Помнится, что под окном тихонько
отступал Славный день Обрезания Господня. Метлою спал таджик, крепким сном
прогоняя и обругивая набегающий снег. Привязанный к обнаженному дереву пес
истошно и невыносимо лаял вослед котам, ржавым авто в белых вязанных шапочках с
бубоном, астеничным желтолицым столбам, веревкам проводов без птиц, прочей
неведомо какой живности. Топился маслом лед.
I
Извлекая из-за пазухи запятую, мне представлялся дряхлеющий,
но сытый, лоснящийся, но облезлый, прелый, полоумный, воняющий кудрявый музыкант,
с деревянными мозгами в башке и деревянной гитарой в мокрых с маникюром лапах.
Прогибаясь под этот изменчивый мир, он справлял нужду песенками из под
плесневелой щетки усов, бубнил и гавкал, поносил, готовил жаркое, требовал
защиты от тяжелых тумаков «мракобеса», трусил, варил и парил, пряча 500
сребреников за щеку, привычно поправляя удавку на поварской шее. На кухне, хватаясь за половники и раковину,
внутри чада, гари, искр и пепла кастрюль; среди ложек, вилок, требухи и
копыт с хвостами, под желтой лампочкой
скрежеща почерневшими зубами, сбивая половики сатанела публика. В корыте с
помоем неистовствовал интержурналист, с масонским перстнем и британским, но
картавым акцентом. В кармане его европейских панталон глядела разноцветная,
радужных цветов баночка с кислыми и горькими, сосательными и жевательными,
стеклянными, пластмассовыми, газированными, низкокалорийными с ГМО нано
гражданствами. Венчало платье плюшевая с корочкой лысина. Там же, смакуя «баварским», облапанный и
пользованный, потасканный, поношенный, проданный режиссер со звенящей,
лязгающей, но не звучащей фамилией дожевывал куском триколор. Именитый без
имени позорник и клеветник, помешанный кликушник, бесный, оголтелый,
возбужденный, чокнутый порнограф, самостийно усевшийся с рыжего глобуса на резиновый
оскар. Срисованные им попы кутались в ватные бороды и дули в розовые пушистые
колокола. Сплевывая молитвой-считалочкой в экран, в приталенных напомаженных
рясах вершили дискотеку-обряд в
глянцево-стразовом облаке неба под статичным заливающим светом абсолютного
танцпола. А мужик, испитой, захиревший, дремучий и развращенный, обряженный в
ватник и подпоясанный проводом, плясал под дудку свинцовым водочным перегаром,
могильного камня безнадегой, дурманом бессилия и безысходности. Темнея от тоски
засыхал и отпускал дух в придорожной пыли. Ухватившись за руки и скрестив ноги,
слепившись щупальцем и врезаясь клешней, снаружи мха, шерсти, грибов, когтей,
клыков и слюны – парнокопытные и членистоногие водили хоровод. Делали круг, и
всплывали не тонущие, переваренные из отходов, фекального цвета и запаху
граждане поэты, с протухшей заспиртованной мордой или же с пучком
растительности на тучном, одетым в жилетку, кучерявую шевелюру и шорты желеобразном
теле. Крутили второй, и вываливались, отпадали, сбрызгивались, выходили
крашеные в белый цвет лошадиные головы женского пола, местечковые юмористы и
хохмачи, телеведущие с накладными носами, грудью и ягодицами, лицедеи с
адыгейскими и грузинскими фамилиями, вставной челюстью, париком,
неизменным образом изменника, секретарши,
бабника, проститутки, подлизы, продажной шкуры, христопродавца. Крутили вальсом
третий, нечаянно наступив в наложенную неким «пятую колонну», тем самым
выпачкав поверхность подошвы кирзового сапога ее адептами. Среди них – потомок
большевиков, русофоб и перебежчик, старый перечник, отщепенец, восставший в
костюме контрацептива революционер и тухлозадый критик, наследник Троцкого
Троицкий, по левую сторону которого стучал не жлоб, но простой очкарик Юра. Не
можно было не узнать и кавалера ордена почетного легиона, дезертира, доносчика,
брюзжащего рупора Содомы и Гоморры, мальчиша-плохиша с позолоченным крестом за
заслуги перед каиновой республикой. Смердяков, отрицающий Богово, но дающий
рейганам. Сума перемежная, врун, подлец, крыса, двуликий анус, с бочкой
дегтярного варенья и ворохом редких волос под потолок. За ним маячил в прошлом
пастух и конюх, а в настоящем «богоборец», отщепенец, безбожник, хам, шут, но
«учитель атеизму» с лекциями на тему «как можно помутиться рассудком всего за
пару десятков лет», а так же «я расскажу, как наверняка угодить в ад», или же «как
я возлежал со скотиной будто с женщиной».
II
Под канонаду снежных масс, вьюги, тишайших залпов, ударов и
метелей, топота и наступлений, лизал клетку листа кривой и горбатый
вопросительный знак. А чуть дальше, на другом берегу, казались, кривлялись,
каркали, пищали и мерещились двухголовые стандарты уродов. Зверело покосившееся,
выломанное, но окрашенное в розовый и голубые цвета отхожее место терпимости, в
дырявых дверях и широких щелях которого стыли в собачьих позах толерантные
мускусные быки и черная макака, благородный олень-гермафродит и муфлоны,
свободный рябчик и скользкие лягушки, хитрые барсуки и дисциплинированный кабан
с пунктуальным козлом-космополитом. Имя сему – марш оскотинившихся против
террора, рогатый вопль, кутеж и сабантуй, сделанное напоказ гульбище, шабаш. Стадом,
табуном, роем, стаей, косяком, вереницей, кучей, плохо замешанной, и посему
разнородной массой, ватагой тащились, плелись, выступали, гогоча соболезновали,
красовались, спаривались, катились, протестовали животные, так походившие на
граждан мира, а именно – без пола, отличительного знака, воли, кода,
идентичности. Противочеловеческие игрища, антитрадиционное действо, мрак,
богохульство, упадок, спектакль, бой на разрушение ценностей, испепеления
совести, уничтожение и выкорчевывание Света, напалм, гибель, разложение, сажа,
Ад. Они лягались и кусали за право свободно пастись и передвигаться по амвону.
Они агрессивно настроены на мировой порядок без крестов и икон, ладана, святых,
подвижников и пророков Церкви, но с карикатурами, непрекращающейся вселенской
комедией, извращенцами, вульгарными п*дрильными художниками, пацифистской
ересью, вседозволенностью, удушливым газом гуманизма, обществом театра, где не
животная, но человеческая кровь приравнивается к кетчупу и кока-коле. Они
бежали вон из хлева, курятников, загона, конуры, свинарников, отары, чтобы
пустить затем в наш дом тяжелый дух демократии, псины, кишащего паразитами и
гадами либерализма, нечисти, мертвечины, падали. Они выдумали, что одерживают
верх, но все явственнее, громче, горячее и ближе слышатся, ощущаются, берегут,
охраняют святые молитвы заступников, старцев, воинов, мучеников и исповедников
Христа ради. Время звонить в колокол, Господь Бог изобрел «греческий огонь»!
III
Сшибая водную гладь страниц, меж заката полей, горизонтальных
строк и узора чернил вырастал, буравил сверлом, креп и становился сигнальным
маяком знак восклицательный. И вмиг ошпаривало, выжигало, лепило, стачивало и
дробило, отбрасывало, но догоняло, разрывало ударной волной. Злая сила карала людей
в прах, накрывая с головой поднимала и бросала оземь, рубила, перемалывала,
кромсала, сжимала и выдавливала, выдалбливала. Шипованные, вострые, ежовые,
каленные, заточенные, перепончатые, ужасающие гусеницы стальных чудовищ ломали
и стирали, прессовали, выносили, забирали, удаляли и губили заваленные телеса
построек, обглоданные страхом конструкции жилищ, изуродованные скелеты детей и
взрослых. Из раззявленной черной пасти ледяного оружия летели залпы, порхали
вихри, шипели кобры, клевали демоны, пылали костры, кипели угли, остывала и
свистела Смерть. Плоды бомб открывали спелую костистую мякоть, расцветали
ядовитым плющом, зрели и наливались сахаром, соком, медом, но лопались,
становясь токсичными реками, черными росами, густыми слезами, мертвой водой. Никого
не щадит война. Не играют чистые, наивные и кроткие, не успевшие пожить, но
унаследовавшие Царствие Божие детки, обретшие сон и покой в холодных беззубых
траншеях воронок. Молчат и те, кого заживо жгли и мучали в доме профсоюзов. Невзирая
на плачь и крик, мольбы о пощаде и стон расстреливали в упор, кромсали,
разделывали, душили и вешали, терзали, наслаждались и удовлетворялись, гробили.
Они вам не расскажут об этом на сгоревших, разнесенных, резанных, рассыпавшихся,
но свежих могилах остановок. Или в том же опрокинутом, размытом, разобранном,
съеденном, обуглившемся и раскуроченном троллейбусе, что улегся памятником на
пожарище. Почили и третьи, кто так и не дождался своей очереди за батоном
хлеба, лекарством по рецепту, материнским пособием, пенсией. Одна сплошная и
вечная тишина, отишье, безмолвие, немота, глушь, туман, дым, забвение… да
мальчик Ваня, с оторванными ножками и ручкой, искавший глазами Жизнь и убитого
брата.
Рег.№ 0191004 от 9 февраля 2015 в 23:47
Другие произведения автора:
Нет комментариев. Ваш будет первым!