Серафим

 

                                                           Серафим

 

                                                                          Часть 1

 

Раскаленное добела июльское солнце стояло в самом зените нового дня. Мыльный прозрачный воздух звенел чистотой; наполняясь озоном, тонко вибрировал в ясной синеве бесконечного пространства. Горизонт терялся в дрожащем мареве, далекий окоем леса неуловимо сливался с ускользающим сводом небес. Легчайшие перистые облака неровным строем плыли на недосягаемой высоте, подвластные лишь холодным воздушным течениям и капризной прихоти игривого ветра, легкой тенью скользящего по верхушкам невысоких волн широкой сибирской реки. В этом месте она делала крутой поворот и могучая, вольная, стремительная в своем течении, несла полные светлые воды далеко на север.

Берега стояли дикие, обрывистые, сплошь поросшие сосновым бором. Волны мягкими лапами били в глинистые отвалы, и не выдерживая, огромные глыбы земли вместе с вековыми соснами обрушивались вниз, поднимая мириады сверкающих брызг. Иные деревья уносило течением, но основную часть искалеченных стихией стволов выбрасывало на прибрежные отмели, лежащие в пенном ореоле ускользающей глубины.

Природа казалась первозданной, нетронутой, буйной в своей неподвластности, очень и очень живой, суровой и открытой, манящей…

Впрочем, всего лишь в нескольких километрах выше по течению лежал миллионный город со своей промышленностью и инфраструктурой, фабриками, заводами, плавящимся от жары асфальтом и смрадом выхлопных газов. В тяжелый летний зной горожан невыносимо тянуло на дачи и огороды, санатории и дома отдыха, или просто к воде, к свежему лесному воздуху, на пляж.

 

Горячий песок, полуденное пекло, шумящий гомон отдыхающих и веселый визг резвящейся ребятни убаюкивали, расслабляли, заставляли слипаться уставшие от нестерпимого света глаза. Солнцезащитные очки не спасали.

Игорь поднял тяжелые веки. Долго смотрел в переливающуюся сияющую высь, неожиданно остро ощущая всю близость единения Вселенной. Чувства казались странными, необычными, мистическими…

Наконец очнувшись окончательно, рывком поднялся на ноги. Все вокруг было заполнено обнаженными телами. Люди сидели, стояли, лежали, купались, загорали и играли в карты, гонялись друг за другом, веселились… Где-то играла музыка.

 -Юрчик, сгоришь… Поднимайся. – Игорь смотрел на распластавшегося на измятой подстилке  друга.

– Ох, и здоровый же кабан, – пронеслось в голове, глядя на широченную, как у морской манты спину, бугры мышц ног, шары плеч…

- Ну, я-то потяжелее буду, – добродушно ухмыльнулся про себя.

Несмотря на молодость, а им лишь недавно стукнуло двадцать, оба уже были мастерами спорта по тяжелой атлетике. Набрав большую силу и мышечную массу, привыкшие побеждать, друзья стали очень самоуверенными и даже наглыми временами. Юрка заводился с полоборота, был вспыльчивым и драчливым. Игорь спокойнее, трезвее смотрел на ситуацию и часто останавливал приятеля. Но все же подраться, показать свою силу – это нравилось, заводило, самоутверждало… Казалось – все по плечу, подвластны любые высоты, реальны любые желания… Но… молодость бедна, а хотелось так много…

Только что окончили техникум, спорткомитет платил неплохую стипендию за звание мастера, соревнования, поездки, командировочные, проездные…

Но… не хватало. Спасибо соседу – дяде Толе. Тот работал на Заельцовском кладбище, руководил там рабочими–могильщиками, был бригадиром. Второй год брал парней на подработку. Друзья долбили ломами стылую землю, рыли могилы, красили оградки, помогали устанавливать памятники, убирали территорию. Сосед платил хорошо, хотя понимали, что основную долю он забирает себе. Но не обижались и очень уважали этого доброго человека.

- Юра, вставай! – друг промычал что-то, сел потирая глаза, осмотрелся.

- Ух ты, вот это дама! Игорь, смотри…

На мокром песке возле самой воды, стояла, запрокинув руки молодая, соблазнительная в своем бикини, изумительной красоты девушка. Казалось, весь мир создан и подчиняется ей, лишь она одна является венцом и совершенством природы, недосягаемым чудом сотворения.

И вот к этой богине вдруг, откуда-то сбоку, подвалило нечто, смутно напоминающее особь мужского пола, с тонкими руками и ногами и непропорционально огромным волосатым брюхом. На голову индивидуума была надета голубая панама с надписью «Playboy». Плавок почти не было видно из-за свисающей жировой складки. Это чудо-юдо, похожее на гигантского кальмара, обвило щупальцем хрупкие, нежные в своей беззащитности плечи Венеры, и стало что-то горячо шептать, наполняя трепетное ухо девушки гнилостным зловонием. Так казалось друзьям. Богиня заливисто смеялась, глядя в рачьи глаза головоногого, а один раз в порыве безудержного хохота, даже коснулась губами шершавой кожи лица земноводного существа.

- Тьфу, ты! – Юра разочарованно зевнул. – Все понятно. Красавица и чудовище…

- Зря ты так. – Игорь смеялся. – Глянь, какой пресс…

- В кошельке-то у него точно пресс, и неслабый, не то, что у нас с тобой.

- Сейчас мы его сделаем, – Игорь расправил плечи, потянулся всем телом. И неторопливо, спокойно пошел прямо на эту счастливую парочку. Солнце играло на перевитом узлами тугих мышц, поджаром, наполненном силой и здоровьем теле. Массив плеч, неукротимая мощь рук, вселяли первобытный трепет в находящихся рядом мужчин, и вызывали восторженные взгляды женщин…

- Культурист, наверное, – слышались одобрительные реплики.

Он шел медленно, с каменным выражением лица, глядя пронзительно на этих двоих, сжимавших друг друга в объятиях. Девушка смотрела, открыв рот, не в силах отвести опьяненного взгляда, позабыв о партнере… Ее избранник замер, сжав в тонкую полоску сладострастные губы, глаза суетливо бегали за пленкой век. Он отчаянно пытался втянуть безвольно повисший живот, к горлу подкатил горький ком, чудовище громко икнуло, сжалось в предчувствии страшного…

Игорь поравнялся с ними, остановился на мгновение, глянул грозно. И, с силой толкнувшись ногами, бросился в теплую глубину. Поплыл мощно, красиво, зная, что полпляжа наблюдает за ним…

- Ну, ты друг даешь! – Юрчик одобрительно похлопал ладонью по мокрой спине Игоря. – Сделал!

- Не такая уж она и красавица вблизи. Да и лет за тридцать, не меньше.

Постояли немного, посмотрели на загорающих…

- Поехали домой, и так сгорели… - Парни неторопливо обулись и не спеша побрели к остановке.

В душном салоне автобуса их совсем разморило. Старый разбитый «Лиаз» еле тащился по лесной дороге, натужно завывая перегретым мотором. Наконец на небольшом подъеме выдохся, встал, чихнув последний раз. Двигатель окутался белым паром – кипела охлаждающая жидкость.

- Ну вот… - Пассажиры, проклиная жару, водителя, советскую власть, и все на свете, гуськом потянулись в горку до следующей остановки. До города еще было слишком далеко, а очередной автобус будет неизвестно когда.

- Давай Юрка напрямик срежем, по лесу тут до Мочищенской трассы километра полтора будет. Там и транспорта полно ходит.

- А, пошли, прогуляемся…

Лес встретил ласковой прохладой. Листья деревьев задерживали свет и солнечные лучи, пробиваясь сквозь зеленые кроны, яркими прямыми стрелами падали в мягкий ковер трав. Щебетанье птиц, стрекотание кузнечиков, другие звуки живого леса охватили, обняли, понесли… Причудливая гамма ароматов цветущих растений, кружила голову, наполняя душу необъяснимой радостью.

- Как здорово здесь! – Игорь шагал, срывая на ходу красные бусинки костяники.

Временами стали попадаться низкие холмики, развалившиеся истлевшие деревянные раскольничьи кресты, ржавые зубья могильных оградок… Незаметно оказались на старом, заброшенном лесном погосте. Судя по надписям и посмертным эпитафиям, хоронить здесь перестали еще в 60-х годах. Все вокруг заросло бурьяном и чертополохом, всюду пробивались стебли дикой конопли; павилика и мышиный горошек густой сетью обвивали разрушенные временем надгробные памятники.

Удивительно, но встретилось несколько заботливо ухоженных опрятных могил, оградки сверкали свежей краской. Видимо не такое уж и забытое это было место.

- Ого, смотри!.. – они остановились перед свежей могилой, сплошь заваленной увядшими цветами и полностью скрытой роскошными дорогими венками с черными траурными лентами, с начертанными золотом прощальными фразами - от родных, близких, от друзей…

На краю в скорбной зелени белел крупный портрет усопшего – бородатого человека с пронзительным взглядом иссиня-черных глаз. Фотография была настолько реалистичной, полной жизни и здоровья, что не верилось, будто такого человечища уже нет в живых. Внизу стояла дата рождения и смерти.

- Ух ты, две недели назад схоронили, – друзья не отрываясь рассматривали портрет, не в силах отвести взгляд.

- Судя по всему, крутой мужик был. Интересно, кто он?

- Цыганский барон!.. – ребята вздрогнули от неожиданности, обернулись резко…

- Грешник великий был, потому и похоронен здесь неотпетым, – голос незнакомца негромко и уверенно продолжал, – все Мочище в руках держал. Жестокий был человече. Сердечный приступ.

Говоривший – невысокий полноватый, лысеющий мужчина лет пятидесяти, с приятным интеллигентным лицом, в руках лопата…

- Через неделю все тут забетонируют, поставят мраморный памятник в рост. И, тогда все…

- Что все? - Парни переглянулись.

- Послушайте, – перевел разговор незнакомец. – Меня зовут Вадим Сергеевич. Я антиквар, коллекционер… Хотите хорошо заработать?

Это было настолько неожиданно, что друзья долго стояли с отвисшей челюстью, не зная, что ответить.

- Ну, так как? Есть желание? – мужчина смотрел на них с иронией. – Я деньгами не обижу…

- А сколько? Вы, наверное, смеетесь? – Юрка сжал кулаки. – Что нужно сделать?

- Спокойно парни, я серьезно. Пять тысяч рублей на двоих…

- Сколько? Пять тыс… - Игорь, ты слышал?

- Слышал. - Игорь сразу понял, что человек говорит серьезно. – А что Вы хотите?

- При погребении в гроб, согласно завещанию барона, вложили исторический раритет – саблю, боевое наградное оружие одного украинского гетмана, жившего во второй половине восемнадцатого века. Клинок – булатная сталь, рукоять и ножны – чистое золото, инкрустированное большим количеством бриллиантов. Вес 5 килограмм 700 грамм. Кроме всего прочего имеет огромную историческую ценность…

- Ничего себе! – парни переглянулись.

- Ваша задача – достать оружие, и по возможности оставить все как было.

– А откуда Вы это все знаете, и почему бы Вам самим не раскопать могилу? – Юрка подозрительно косился на незнакомца.

- Откуда я знаю – не ваше дело. А самому – я коллекционер, мог бы конечно, но нужно обязательно купить, у нас свои суеверия и приметы. Я человек известный, и обратиться с такой просьбой мне не к кому. Ну, так как?

- А если обманете? – Юра смотрел недоверчиво.

- Значит, я отойду на пять минут, схожу к машине, а вы тут посоветуйтесь.

 Вадим Сергеевич скрылся среди кустарников.

 

 Ну что, Игорь? Не нравиться мне этот гусь… Сабля какая-то…

- А пять штук? Нравиться? Тут работы часа на четыре не больше, дело знакомое – Игорь почему-то верил незнакомцу. – Давай попробуем, чего терять-то? Никого нет, кто нам что сделает?

Вернулся Вадим Сергеевич. Принес еще одну штыковую лопату, небольшой ломик и электрический автомобильный фонарь.

- Вот парни. Инструменты и фонарь оставляю здесь, под этим кустом. До утра нужно управиться – я завтра вечером улетаю. Справитесь – пять тысяч ваши. Расчет сразу.

- А Вы не боитесь, что мы обманем, возьмем саблю и пропадем?

Мужчина искренне рассмеялся.

– Ну, судя по вашему виду вы совсем не простофили… Стоит хоть одному человеку показать саблю и все, статья вам обеспечена. Вычислят очень быстро. Да и цыганская месть за осквернение могилы барона – зачем все это?

- Поехали, подброшу до города…

 

Вышли на площади.

 – Только не берите ничего больше из гроба, – предостерег Вадим Сергеевич. - Буду ждать здесь завтра в 12.00. Удачи.

И черная «Волга» скрылась, влившись в нескончаемый поток автомобилей.

Поспав пару часов и подкрепившись, посвежевшие и полные молодых сил, встретились на улице. Достали из подвала свои спортивные велосипеды, и не спеша тронулись, рассчитывая часам к восьми вечера быть на месте. Добрались даже раньше. Бросили велики в лесу, и двинулись к погосту.

Уставшее солнце клонилось к закату. Тени деревьев стали длиннее, щебет птиц и стрекот насекомых стих, листья тревожно шелестели над головой. Слышались лишь отдаленные гудки автомобилей, да тарахтенье моторных лодок на реке далеко раздавалось окрест. Унылые покосившиеся кресты стояли мрачной тенью, растопырив перекладины, запах тлена остро ощущался в наполненном лесными испарениями воздухе.

- Страшно?

- Да ну, живых надо бояться… - подошли к могиле барона. Взяли спрятанные в кустах лопаты, фонарь…

- Ну, поехали! – освободили от венков могилу и, вгрызаясь в сухой грунт, дружно заработали, не обращая внимания ни на что вокруг. Работали споро и быстро. Земля была будто пух, не успела еще слежаться. Углубившись метра на полтора, лопаты ударили о крышку гроба.

- Неглубоко его, однако опустили, - Игорь умело окапывал по периметру.

Еще десять минут, и гроб стоял свободный от земли.

- Быстро мы управились. Чуть больше часа ушло… - Юра, неси ломик и фонарь…

Уже заметно темнело. Всего лишь половина солнечного диска алела на горизонте, заливая небеса огненной вечерней зарей.

С противным, оглушительным в тишине засыпающего леса, скрипом, поддалась крышка гроба. Прикрепив фонарь на краю могилы, ребята поднажали, и сдернули крышку…

Ничего страшного. За время работы с дядей Толей видели десятки покойников. Этот ничуть не лучше и не хуже. Вздутое, почерневшее лицо и кисти рук. Богатый, расшитый золотом халат. Просунули лопату, приподняли беднягу, и под спиной узрели раритет – золотую саблю. Юрка вытащил, стал разглядывать.

- Некогда Юрок, темнеет, – Игорь торопил.

- Смотри! – Юра нагнулся и снял с потемневшего запястья массивные золотые часы.

– Ничего себе! – покрутил колесико и часы затикали. – Идут!

Игорь увидел на левой руке, на раздувшемся черном пальце перстень с ярко-красным, сияющим в свете фонаря камнем. Пробовал сдернуть, но кольцо не поддавалось. Было противно, хотелось все бросить, уйти. Дернул сильнее – никак. Тогда, что есть силы, ткнул в руку лопатой. Палец отлетел в сторону. Он легко стянул перстень, сунул в карман. Отрубленный палец бросил обратно.

Приладили крышку и быстро, быстро, стали забрасывать землей. Стемнело окончательно. Фонарь подняли на дерево повыше, чтобы осветить большую площадь. Все вокруг утонуло в зловещем мраке…

Уже заваливали вновь сделанный холмик венками, как вдруг почудилось, будто спросил кто:

- Вы чего здесь?

Парни оглянулись и увидели в кромешной тьме нечеткие, размытые очертания человеческой фигуры.

- Чего тебе, мужик? – голос у Юрки срывался, хрипел. – Пошел отсюда! – от страха голос сел окончательно.

У Игоря по спине пробежала предательская судорога, колени подогнулись… Видение скорбно стояло, молча оглядывая гробокопателей.

- Пошел отсюда! – Юрка не выдержал и с короткого разбега страшным ударом ноги в грудь поверг пришельца на землю. Тот упал легко, мягко, беззвучно…

- Тьфу, ты! – Юра чертыхнулся.

- Что там?

- Да это мы крест на соседней могиле за мужика приняли…

- Все Юрчик, рвем отсюда, – Игорь приладил портрет.

Посмотрел последний раз, убедившись, что все более-менее в порядке. Взгляд задержался на фото. Лицо барона в слабом электрическом свете зловеще сияло, отливая матовым. Глаза сверкали ненавистью, прожигали сердце насквозь. Магнетизм был такой силы, что невозможно было шевельнуться.

Вдруг совсем рядом громко ухнул филин, что-то зашелестело, поползло, засверкало в темноте фосфоресцирующим блеском. Душа ушла в пятки, тело сковал панический ужас, ноги будто вросли в землю. Взошла полная луна. Залила все вокруг мертвым светом, превратив стоящие кусты и деревья в светящиеся призраки, готовые тотчас же растерзать предерзких.

Невероятным усилием сдвинулись с места и, подхватив лопаты и фонарь, чудом не забыв золотое оружие-раритет, что есть силы, бросились бежать к дороге…

- Ничего себе приключение, – Юрка никак не мог перевести дух. – Что будем с этим делать?

- Давай все под кустом оставим, и быстро домой, – сердце заходилось в бешеном ритме, Игорь никак не мог отдышаться.

- И саблю?

- А что ее, с собой везти что ли? Завтра приедем сюда с Вадимом Сергеевичем…

Сунули инструменты, фонарь и саблю под куст боярышника, закидали папоротником, запомнили хорошенько место и, вскочив на велосипеды, бешено вращая педалями, понеслись домой.

 

 

                                  Часть 2

 

- Вот она, красавица! Какое чудо, какая работа… - Вадим Сергеевич бережно, словно держа на руках грудного младенца, с нескрываемым восторгом разглядывал золотое оружие. – А здесь, обратите внимание – гравировка…

Он взглянул на осунувшихся парней.

- Да, понимаю… - положил саблю в багажник автомобиля, закинул туда же лопаты и фонарь. – Ну что же, идемте к барону, посмотрим как поработали.

Как ни странно, выглядела могила вполне пристойно. В стороне валялся старый деревянный крест, принятый друзьями за человека. Антиквар подошел, переставил венки, поправил фотографию.

Парни старались на нее не смотреть, отводили взгляд.

- Ничего больше не брали?

- Нет, нет, не брали, зачем?

Вадим Сергеевич внимательно посмотрел на них.

- Страшно было?

- Немного. Так, почудилось что-то…

- Молодцы парни! Хорошая работа. Ну, идемте, рассчитаюсь с вами, да до остановки подброшу. Времени в обрез, уж не обессудьте.

Сели в «Волгу», поехали. Вадим Сергеевич достал из бардачка банковскую упаковку пятидесятирублевых ассигнаций.

- Вот ваша пятерка, как договаривались. И еще раз спасибо за работу. Мой вам совет напоследок: – деньги у вас теперь есть, исчезнете из города на месяц-другой. На всякий случай… Развейтесь, погуляйте, повеселитесь. Вряд ли мы еще встретимся. Хорошие вы ребята. Ну что ж, прощайте…

 

- Ничего себе! Вот это да! Пять тысяч! Можно пять мотоциклов «Ява» купить, или пять «Иж Планета-Спорт»… - друзья ликовали, сидя у Игоря в комнате. Деньги поделили поровну, и решили, что действительно лучше пропасть ненадолго из города. Отдохнуть.

Юрка собрался к старшему брату в Омск. Игорь решил рвануть к бабке в деревню, а то родители давно уже запилили, что надо с сенокосом помочь...

Достали свои вчерашние трофеи, стали внимательно разглядывать. У Юры золотые часы и золотой браслет, осыпанный мелкими-мелкими драгоценными камнями. Стрелки двигались, будто никогда и не останавливались.

Игорь вчера ночью долго оттирал спиртом цыганский перстень, отмывая трупные пятна. Зачем он его взял, не мог себе объяснить, слишком уж привлек огненный блеск рубинового камня. Внутри кольца по ободку, шли вязью какие-то незнакомые символы; на самом камне еле заметно, тонкими штрихами вырезана пентаграмма в виде перевернутой звезды, а по расходящимся лучам бежали таинственной волной кубические пентакли…

Перстень притягивал, завораживая взгляд, рубин искрился и горел чистотой глубины.

Игорь одел его на левый безымянный палец, и камень осветился, засверкал инфракрасными лучами, заливая кровавым светом лица друзей.

Стало как-то не по себе. Он хотел снять кольцо, но ничего не получилось. Оделся легко, а вот назад никак. Ну да ладно, пусть будет…

Ехать решили, не откладывая, сегодня же вечером. Крепко, по-мужски обнялись, пожали друг другу руки. Простились, договорившись созвониться, и Юра ушел.

Игорь разделил свою долю – две тысячи спрятал подальше, а пятьсот решил взять с собой на расходы. Деньги были немалые. Зарплата у отца с матерью в сумме и пятисот рублей не выходила. Он чувствовал себя героем, перед которым открыты все пути.

Вечером, попрощавшись с родителями, отправился на железнодорожный вокзал. Четыре часа на электричке, потом три на автобусе, и вот она - родная Утянка. Почти каждое лето в детстве, отец отвозил его туда на каникулы. Всех он там знал и все знали его. Было много деревенских друзей-приятелей, была даже любовь…

 

Бабка сильно обрадовалась приезду внука. Обняла, всхлипнула, вытерла ладонью слезящиеся глаза. Игорь смотрел в родное лицо, осязал знакомый с детства деревенский запах. Он очень любил бабулю…

- Ну и здоровый стал! Что же два года не появлялся? Загулял, закружился с девчонками, совсем старуху забыл?

- Да нет ба, учеба, тренировки, соревнования. Давно хотел приехать…

Бабушка захлопотала по хозяйству, кинулась греть самовар, кормить внука. Напившись свежего молока, Игорь вышел во двор. Все было до мелочей знакомо. Казалось, ничто здесь не изменилось, время остановилось, обходя бабулю стороной.

- Хорошо здесь!.. – он с удовольствием потянулся до хруста в костях.

- Пойдем, я тебе свое сокровище покажу. Она повела его в коровник. В полутемном загоне лежала большая добрая корова Зорька и лениво пережевывала свежее сено. Рядом примостилась совсем юная телочка, с длинными ногами и маленькой ушастой головой.

- Вот она, моя Диана, Дианочка, красота ненаглядная, – бабка ласково гладила беззащитное существо. – Два месяца ей только пока.

Зорька требовательно и громко замычала.

– Пойду, воды принесу, пить хочет.

Они вышли на свет.

 – Ты иди Игорек поспи, отдохни с дороги. А завтра с утра с дядей Ваней по сено поедете.

Игорь упал в мягчайшую перину и проспал до самого позднего вечера. Проснулся, поужинал, и сон снова свалил его.

Рано утром за ним заехал дядька на старом ревущем мотоцикле и, захватив узелок с провизией, помчались в степь.

Утренняя прохлада освежала лицо. Взору открывалась бесконечная зеленеющая даль. Среди бескрайних просторов попадались островки лиственного леса, таинственно-притягательного, мистического, волшебного. Это были ощущения детства, чудесной сказки услышанной впечатлительным ребенком…

Травы скосили сенокосилкой еще несколько дней назад. Под жарким солнцем они высохли и сегодня этой же сенокосилкой сгребали сухое сено в валки, а вилами формировали из них небольшие копны, из которых в свою очередь потом уже сооружали огромные стога. Люди уже работали, косилка монотонно  тарахтела, напоминая назойливое жужжание крупного шмеля. Игорь с дядькой бодро влились в процесс, и знакомая работа споро закипела в руках…

Через несколько часов сделали небольшой перекур. Мужики подходили, узнавали, здоровались. Спрашивали о житье-бытье. Шутили. Все помнили его и поражались – как из щуплого мальчонки вымахал такой здоровенный бугай?

После обеда поработали еще немного. Подобрали всю траву, наделав множество копен. Через три–четыре дня сено в копне слежится, ее обвяжут веревкой и трактором подтащат к другой. Соберут вместе пять–шесть, и начнут метать стога. Всю эту технологию он знал с детства, каждое лето приезжали с отцом помогать бабуле.

Объятая зноем степь ликовала и радовалась жизни. Все ее обитатели, грызуны и насекомые, птицы и степные лисы, рыси, прячущиеся в лесных колках, вездесущие прыгучие зайцы-русаки и осторожные волки, и даже отчаянные хорьки-хори, частенько хулиганящие по ночам в курятниках, все это разнообразие жило и обитало, плодилось и размножалось в этих бескрайних полях. Одеяло степных трав и неброская красота луговых цветов укрывали полевую живность.

Ближе к лесным островкам сверкали россыпью гранатовых ожерелий земляничные поляны, а на живописных опушках, теснились густыми зарослями кусты дикой малины. В больших котлованах, вырытых для водопоя пасущихся на разнотравье стад домашних животных, плескались в мутной воде пескари и гальяны. Все было родное и знакомое до слез.

 Игорь шел к неширокой речке искупаться и остудиться. Вокруг все дышало свободой, жизнью, невидимым глазу движением. Хотелось кричать от восторга перед побеждающей силой природы, перед гармонией мироздания, перед духом расцветающей земли. Бежать, мчаться, лететь над полями и перелесками, прыгать в прохладную речную воду. Душа восторженно пела, и переполненное силой жизни тело не выдержало…

Торопливо понесся к видневшемуся берегу, сбрасывая на ходу одежду, не думая ни о чем в порыве буйного торжества…

Река приняла его в свои объятия, ласково встречая упругостью волн, искрящимися блестками сверкающих на солнце брызг окатила кипящую голову, и легко поддерживая снизу, плавно понесла вдаль…

Он плыл вразмашку, нырял, выскакивал на поверхность и уходил стрелой на глубину, стараясь достать речное дно, отталкивался, выпрыгивал, отфыркиваясь как резвящийся молодой дельфин. Наконец утомился, лег на спину, и отдался воле легкого течения…

Как спокойно, хорошо… Игорь открыл глаза и долго смотрел в звенящее бездонной синевой вечное небо. Высоко-высоко, в ярком ультрамарине пространства, грациозно парила, плавно описывая сужающиеся круги, какая-то птица. То поднимаясь, то опускаясь, послушная воле воздушных приливов она, тем не менее, не улетала далеко. Видимо это была ее территория, и птица зорко следила за всем происходящим на земле. Опустившись еще ниже, резко, камнем ушла вниз. Несколько мгновений, и она опять в воздухе. Игорь узнал птицу. Это был большой черный коршун. Было что-то зловещее в облике этого безжалостного хищника. Он не поднимался высоко, а все продолжал кружить над рекой, хрипло крича на своем птичьем языке.

Будто что-то мягкое задело правую ногу, погладило легонько и отпустило… И тут же вцепилось мертвой хваткой и потащило, поволокло на глубину. Не успев еще испугаться, Игорь стремительно летел в речную бездну, ничего не понимая от охватившего исступленно колотящееся сердце, безотчетного ужаса. Неведомая потусторонняя сила увлекала его в загадочный мир поросших тиной водяных и русалок с рыбьими хвостами, бесчисленных множеств утопленников и отвратительных болотных кикимор. Душу сковал животный страх смерти, сознание отказывалось верить в происходящее. Каждая клетка, каждая частица его тела, каждый атом его существа, кричали - «нет»!..

Ощутив под ногами песчаное дно, из последних сил, мощно, будто на последних соревнованиях, где ставкой была его жизнь, отчаянно толкнулся ногами. Пробкой выскочив на поверхность, рванулся к близкому берегу. Выполз буквально на четвереньках, и в изнеможении рухнул на землю. Долго лежал, все не мог отдышаться, успокоить чуть было не разорвавшееся сердце… Сколько прошло времени, не помнил.

Наконец, успокоившись, поднялся и медленно побрел, подбирая свою одежду.

А вокруг природа радовалась солнечному дню. Ничто не изменилось, все было по-прежнему - легко и спокойно. Лишь черного коршуна нигде не было видно…

- Что это было? - Игорь всерьез задумался. – Наверное, пригрезилось все это, зацепился ногой за корягу и всего делов-то.

Вздохнув с облегчением, заметно повеселел.

– Ну конечно, ерунда какая. Скажи кому – смеяться будут. Это все после той ночи мысли всякие в голову лезут. Глупости какие-то…

 

Отдохнув после жаркой баньки, плотно поужинав, стал собираться.

- Пойду я бабуля в клуб схожу, развеюсь, – Игорь обнял старушку.

- Сходи, сходи. Дело молодое… - она гордилась внуком. – Придешь, покушай, я на столе оставлю…

В сельский клуб привезли новую постановку «Пираты ХХ века». После сеанса будут танцы. День был субботний, и вся деревенская молодежь, да и люди постарше, семейные, потихоньку подтягивались на небольшую площадь перед клубом.

Будто маленькие ручейки весной сбегают в большой водоем, так наполнялась народом свободное пространство перед клубом. Здоровались, шутили, смеялись и рассказывали друг другу всякие небылицы. Игоря узнавали, подходили, приветствовали, останавливались, разглядывая молодого городского красавца, модно одетого и независимого. Скоро вокруг него собралась приличная кучка молодежи, знакомые, приятели, друзья детства. Он весело шутил, крепко обнимался, приветствуя простодушных сельчан. Все выросли, сильно изменились, стали настоящими мужиками, многие по последней деревенской моде отпустили длинные волосы и густые усы.

Все это было так наивно, так мило доброму сердцу Игоря, он любил их всех, часто вспоминал. Они – определенный этап его жизни, и это было очень дорого ему.

- А что мы стоим? Пошли в чайную…

- Да ты что, Игорь? Угощаешь? – парни загомонили и толпой двинулись к дверям кафе.

- Ящик красного!

- Ого! – заревел народ.

- Давайте ребята, давно не виделись. - Он был искренен и щедр.

Сидел, слушая веселый гомон, рассказы о сельской жизни, армии, совхозе. Вино лишь чуть пригубил. На душе было беспокойно. Волновался чего-то. Знал, что сегодня увидит ее. Свою первую юношескую любовь. Надю, Наденьку…

 Два года не видел ее. Переписывались, но все как-то закрутился он в городе, замотался, загулял… Девчонки были, и не одна… А ведь любил-то оказывается он только ее… Первые касания, первый поцелуй… Жаркие объятия, чудесные летние ночи, признания…

 То лето прошло, будто в угаре. Ничего у них серьезного-то и не было, но те чувства, слова, ощущения – нет, не забыть этого никогда, как хорошую добрую сказку, рассказанную в далеком детстве…

Игорь вышел из душного, накуренного помещения на свежий воздух. Площадка поредела, начали уже запускать в клуб, и зрители потихоньку занимали места. Он скользил взглядом по стоящим нарядным женщинам, вглядывался в разрумяненные лица. Искал. Ее нигде не было видно. Он заволновался, немного сник…

Вдруг, среди тесной стайкой стоящих девушек, мелькнул знакомый образ. Пересохло в горле, в ногах обнаружилась дрожь, щеки побледнели.

- Надя!.. – молнией проскочило озарение…

Она его не видела. Стояла, улыбаясь, внимательно слушая веселый щебет подружек. Два года Игорь не видел ее, в памяти осталась хорошенькая девушка, почти девочка, невысокого роста, очень обаятельная и нежная…

Теперь же он наблюдал высокую стройную, уверенную в себе молодую женщину, бесконечно пленительную, загадочную, таинственную, необычную, зрелую но в то же время девственно-чистую, непорочную, недосягаемую, желанную…

Легкое белое платье, высокий каблук – лишь усиливали четкую границу талии, изящество стройных загорелых ног, красоту обнаженных рук… Высокая грудь оттеняла посадку головы, а тонкая шея, переходя плавным изгибом в линию спины, придавала всей фигуре особую статность, граничащую с надменностью и недоступностью. Водопад вьющихся черных волос ниспадал тяжелой волной на магнит плеч, серые глаза сияли в игривых лучах заходящего вечернего солнца…

Он не верил своим глазам. Как-то сжался, потускнел на фоне столь неожиданно распустившегося, восхитительного в своей непосредственности, удивительно-яркого, ослепительного соцветия, воплотившего в себе все мечты и чаяния поэтов Серебряного века…

 Надя повернула голову и их взгляды встретились. Губы шепнули его имя, она вздрогнула, покачнулась от неожиданности, но тут же, взяла себя в руки. Они двинулись навстречу друг другу, и казалось все вокруг замерло, остановилось, притихло… Чудилось, будто все вокруг смотрят только на них. Ждут…

- Здравствуй, Игорь!.. 

        - Здравствуй… - слов не было, хриплый от волнения голос предательски дрожал. Он не знал, что сказать ей. Смотрел, глупо улыбаясь. Полными восторга глазами обнимал дорогое лицо, ощущал сладость прекрасных губ, горячий жар поцелуев. Он помнил все. И от волнения нахлынувших воспоминаний стоял, совершенно не понимая, что ему делать дальше.

К счастью в клубе громко зазвенел последний звонок, приглашая всех в кинозал. Она взяла его руку, и они вместе со всеми направились занимать места.

 

Начался фильм. Игорь смотрел его уже раз десять, наверное. А здесь это была новинка, и деревенский люд с замиранием следил за происходящими на экране событиями. Зал охал и ахал, некоторые, не выдерживая, громко бросали встревоженные реплики, что говорило о сильнейших переживаниях за судьбы героев фильма.

Наде очень хотелось посмотреть кино, о нем так много говорили… Но рядом Игорь…

Она положила свою руку на его ладонь, и чутко следила за сюжетом. Он сидел вполоборота, смотря только на нее. В полутьме профиль ее лица казался чарующим наваждением, сном. Поражался изменениям, произошедшим с ней. Верил и не верил, что это она, его Надя. Ощущения были настолько необычными, живыми, реальными, что хотелось уйти, чтобы разобраться в своих чувствах. И в то же время он ни за что на свете не ушел бы сейчас от нее, не выпустил из своей руки ее теплую ладонь.

Да как же, так? В дальних глухих степных селах, оказывается, живут такие создания. Без городского шика и блеска, без пустых женских наворотов, искренние, чистые, неискушенные, и в то же время прельщающие, сводящие с ума, возбуждающие самые сильные сердечные чувства, открытые в своей первозданности, неиспорченные огнями больших городов, но манящие  и желанные. Настоящие…

Так думал Игорь, глядя на нее и ощущая близость ее жаркого тела, легкого аромата недорогих духов…

Он, по недомыслию, считал себя опытным бонвиваном, искушенным в женской привлекательности. А оказалось, эта девушка покорила его совершенно. Ему сильно-сильно захотелось никогда не расставаться с ней.

– Может быть нам пожениться? – мелькнула мысль. – Точно! И плевать на все остальное!

Наконец фильм закончился счастливым финалом. Публика бурными аплодисментами и оглушительным свистом выражала свою восторженность. Постановка понравилась всем. Небольшая часть тех, кто постарше, женатых, отправилась по домам, красноречиво обсуждая на ходу события, произошедшие в далеких тропических морях, и искренне поражаясь коварству бандитов-пиратов, пытавшихся перехитрить неустрашимых советских моряков торгового флота.

Оставшаяся молодежь по-быстрому убрала скамейки и стулья, освободив танцплощадку. Приглушили свет, включили громкую музыку и сразу пустились в пляс. На удивление оказалось немало умельцев танцевать брейк-данс. Получалось больно уж коряво, но с огромным старанием.

 Один ухарь поражал всех умением изображать «лунную походку». Он по-другому и не двигался совсем, пугая волнообразным движением назад мирно стоящих подростков, изо всех сил пытающихся выглядеть взрослее.

Несколько юнцов, сбившись тесной кучкой и надев черные очки, пытались изображать танцующих роботов.

Немолодой уже дядя, разгоряченный портвейном, лихо отплясывал чечетку, с периодичностью метронома выкрикивая магическое слово «асса» и грозно вращая безумными глазами…

Остальной народ вел себя гораздо скромнее, двигаясь вполне осмысленно. Девушки стояли рядами вдоль стен и внимательно наблюдали за кавалерами, оценивая достоинства бодрящихся в неистовой пляске парней.

 Кавалеры же, закатав рукава цветастых рубашек, смотрели гоголем, стараясь выделиться и привлечь внимание необычностью телодвижений.

Некоторые танцоры ухитрялись виртуозным вихлянием затмить чернокожих исполнителей популярного  танца–ламбады, виденного однажды по телевизору, и оказавшего неизгладимое впечатление на доверчивых селян.

Молодцы усатые хватали девчонок за руки и тащили в извивающийся в безумном ритме круг. Те отбивались, визжали пронзительно, но все же, шли и, распалившись, раскрасневшись, отбивали каблуками такую неукротимую дробь, что наверху сотрясалась крыша.

Было очень весело и непринужденно. Надя с Игорем стояли вместе, смотрели и искренне смеялись, глядя на зажигающих. Но танцевать не хотелось. К тому же из соседней деревни подъехали на мопедах какие-то сильно нетрезвые люди и пытались, сняв рубахи, кружиться на голове и ходить на руках, часто падая и ударяясь о деревянный пол. Было понятно, что добром это не кончиться. Впрочем, как всегда на танцах. Несмотря на присутствие участкового в форме, щуплого и недальновидного мужичка, не брезговавшего чаркой-другой крепчайшей сивухи. Обычно к концу дискотеки милиционер не выдерживал, засыпал, бессильно уронив лохматую голову. На него никто никогда не обижался.

Внезапно среди танцующих появилась худосочная, почти трехметрового роста, фигура, с чудовищной длины ногами, и гигантскими шагами направилась в сторону столика ди-джея, с крутящимися бобинами магнитофона. Народ в недоумении расступался, давая дорогу странному существу. Не дойдя нескольких метров до оцепеневшего распорядителя дискоклуба, верзила был повержен наземь возвращающимся задним ходом любителем «лунной походки», совершенно не заметившего жердяя. Тот плюхнулся навзничь, запрокинув вверх деревянные ходули, обутые в кирзовые сапоги, и предназначенные поразить всех необычностью затеи. Клуб задрожал от дикого хохота, совершенно заглушившего ритмы зарубежной эстрады…

Надя с Игорем смеялись, вытирая выступавшие от веселья слезы. Затем взялись за руки, и вышли из духоты.

На улице тоже все жило и развлекалось. Какие-то личности на самодельных мотоциклах с форсированным двигателем, наперегонки мчались, взбираясь на огромную гору песка, и спускаясь вниз на страшной скорости, проверяли надежность тормозов, резко останавливаясь перед калиткой с забором и ослепляя случайных прохожих ярчайшим светом фар.

Один, невезучий, начисто снес ворота и повалил деревянный штакетник. Из спящего дома выскочил разъяренный полуголый человек с двустволкой; яростно матерясь и осыпая головы мотоциклистов страшными проклятьями, остервенело начал палить дробью в воздух. Рокеры, развернувшись «все вдруг», дружно ринулись мимо взбешенного мужика и, обдавая его ревущим на полных оборотах дымом выхлопа, на невероятной скорости исчезли за поворотом.

Справа на скамейке, бренча гитарой песни, кучка любознательных десятиклассников пыталась запустить в небо собранную из подручных материалов космическую ракету. Ломающийся козлиный голосок старательно кричал: « я пью до дна за тех, кто в море». Парни тут же наливали в большую кружку вина, и степенно пускали по кругу.

Экспериментаторы сообщили, что ракета к старту готова. Отошли подальше, и смело запалили бикфордов шнур, видимо украденный у взрослых. Хором начали отсчет – раз, два, три...

На цифре семнадцать, округу потряс чудовищной силы взрыв. Ослепительная вспышка пламени разорвала ночь. Смрадный дух сгоревшего пороха окутал ребят. Ракета красной точкой быстро уходила в звездную высь и, совершив гигантскую параболу, стремительно двинулась вниз, упав за несколько километров в чей-то огород, прямо в остатки прошлогодней ботвы, кучей сваленной возле забора из колючей проволоки. Сухие стебли мгновенно вспыхнули, пламя поднялось на несколько метров и сразу опало, вызвав бурные, торжествующие крики учащихся. Деревня жила ночной жизнью…

 

Они медленно шли, взявшись за руки, возле уснувших домов, мимо цветущих палисадников и гремящих цепями дворовых псов. Говорили, говорили, рассказывая о себе, о своих планах.

Надежда только окончила школу и осенью собиралась ехать в Бердск, поступать в медицинское училище. Об институте даже и не помышляла, так как никого из родственников в Новосибирске не было, а в Бердске жила старшая сестра с мужем. Игорь слушал и умилялся ее волнующему голосу, мечтам, чистой наивности размышлений. Он чувствовал, что никуда больше не отпустит ее, увезет с собой, украдет, похитит…

Часто присаживаясь на чьи-то завалинки, долго целовались, вспоминая позапрошлое лето.

Ночь стояла душная, плотная темнота окутывала паутиной таинственности и покоя. В воздухе носился легкий запах трав, цветущих растений, и еще чего-то неуловимого, деревенского…

Высоко в небе загадочными бликами мерцал Млечный путь, где-то у далекого горизонта сверкала россыпь огней. Вербы и клены, росшие почти у каждого дома, тихо шептались друг с другом мягким шелестом листьев.

Незаметно подошли к ее дому. Все уже давно спали, окна прикрыты ставнями, вокруг полная тишина.

- Пойдем в летнюю кухню, я тебя чаем напою, – Надя открыла калитку.

– Помнишь? – вокруг них игриво крутился крупный кобель, отчаянно вертя хвостом. Он узнал Игоря, кинулся обниматься, лизнул в нос, обрадовался. Игорь ласково потрепал собаку, посмотрел в умные глаза, прижался щекой…

Вошли в темную кухню.

– А давай просто посидим, ну его этот чай.

- Сейчас, только свет… - горячий поцелуй обжег ее губы.

Она задохнулась от неожиданности, чуть отстранилась.

- А ведь я люблю тебя! – он взял ее за плечи и долго, серьезно смотрел прямо в близкие глаза. – И всегда любить буду…

- Игорь!..

- Молчи, не говори ничего. Я хочу быть с тобой всегда, понимаешь? Мне не нужен никто другой, только ты… Любимая… Не могу без тебя… Увезу… Уедем… Вместе… Поженимся навсегда.

Она смотрела на него ошарашенным взглядом, мало что понимая от нахлынувшего сильного волнения. Верила и не верила. Никогда не слышала такого страстного признания…

А он все говорил, говорил, шепотом горячих фраз зажигал ее распускающуюся женскую сущность. Целовал быстрыми жаркими поцелуями руки, губы, лоб… И все гладил ласково касаясь, сводя с ума легкими прикосновениями. У нее кружилась голова, и заходилось в неистовом желании сердце, ноги легкомысленно дрожали, а в низ живота шли и шли нескончаемой вереницей горячие обжигающие волны.

- Игорь, Игорь, что ты делаешь? У меня ведь никого никогда не было… - Зачем ты?.. Мать убьет… Не надо. Прошу…

Она все меньше контролировала себя, теплая нега разливалась по всему телу, глаза уже не открывались, она вздрагивала от накатывающей страстности. Уже летела дивными мыслями, упоенно парила, бесконечно умирала и воскресала, невесомо качаясь на мягких волнах нежности. Погружалась в страну нереальных фантазий и встречалась с героями своих снов, открывала неведомый мир возбуждения, ускользала несущейся кометой и тут же опускалась на дно вожделения. Все внутри нее кипело и разрывалось, сладкие грезы причудливыми видениями плыли в пьянящем сумраке.

Он сходил с ума. Целовал, лобзал ее всю, руки, ноги, живот, пахнущую свежим парным молоком упругую грудь, щеки, зовущие, шепчущие что-то губы… Опустил руку и ладонь наполнилась девственным нектаром сладострастия… В голове взорвались тысячи метеоритов, громкий стон он не в силах был удержать. Его трясло и колотило, он совершенно обезумел…

Случайно, боковым зрением заметил как сбоку, над полкой с посудой зажглись две яркие точки. Игорь повернул голову и оторопел. На него из угла, из полнейшей темноты, прожигая ненавистью насквозь, смотрело фосфоресцирующее зеленым, внушающее безотчетный леденящий ужас, мертвое лицо цыганского барона. Перстень на руке осветился внезапно, наполнившись глубоким красным светом. Всю кухню залило расплывчатой кровавой пеленой.

- Что это? – Надя открыла глаза, показывая на камень. – Почему он так горит?

- Потому что, смотри… - Игорь указал рукой в направлении светящегося демоническим светом лица барона.

- Но я там ничего не вижу, там ничего нет. Что с тобой Игорь?

- Ну как же нет, смотри… - Он ничего не понимал. – Неужели ничего не видишь?

- Нет.

Стало очень, очень страшно. Он старался не смотреть туда.

 - Наденька, милая, я все тебе расскажу. Прости меня…

 - Да что случилось-то?

Игорь опустился на пол у ее ног, взял руку и, сильно волнуясь, сбивчиво начал рассказывать о своих злоключениях…

 

Незаметно рассвело. Вышло яркое умытое солнце, утренний воздух сверкал прозрачностью. Игорь шел, и с ужасом вспоминал то зловещее лицо цыгана. Подходя к дому, он сразу почуял неладное. По двору ходили соседи, бабуля сидела на пеньке для рубки дров и горько плакала, вытирая платком красные глаза.

- Что случилось? Что? – он кинулся к ней, в нехорошем предчувствии…

Ему рассказали. Глухой сегодняшней ночью завыли пронзительно все соседские собаки, всполошилась птица в курятниках, закричала скотина…

 Бабушка проснулась, вышла во двор и услышала, как истошно мычит Зорька, а внутри коровника, будто стадо буйволов скачет. Доски изнутри гнулись и скрипели, стены ходили ходуном… Корова кричала страшно, потом захрипела, смолкла… Внутри еще какое-то время бушевало, потом все стихло.

Бабка в панике кинулась к соседям, позвала мужиков. На рассвете отперли замок, вошли. Изумлению и ужасу не было предела. Зорька лежала на земле, хрипела, но еще дышала, смотря на людей полными слез глазами. Все стены до самого потолка были иссечены, исцарапаны будто когтями, дерево лохмотьями свисало со свежих борозд.

А наверху, на пятиметровой высоте, висела привязанная  хвостом к потолочной балке мертвая двухмесячная телочка Дианочка…

Мужики не знали, как ее снять оттуда, а уж кто все это натворил, они и представить не могли.

- Я знаю, – Игорь посмотрел на перстень. – Знаю… Он это… никто больше…

- Да кто, он-то? – мужики заволновались.

- Он… - Игорь, молча, вышел на двор и бегом помчался на почту.

Набрал межгород. Мать взяла трубку:

- Игорь? Ты?

- Я мама! Как вы там?

- Как мы там? Вот так! Друг твой Юрка погиб, убило электричеством!

- Как? Не может быть! Мама! Что случилось-то?

       - Полез вчера лампочку в люстре менять, его и ударило насмерть…

 Игорь не верил.

       – Юрка, он же… Как же так? – он бросил трубку, выскочил на улицу. Воздуха не хватало, что-то давило, душило.

- Юрка!!? Е-мое… - он брел, опустив плечи по асфальтовой дороге, не зная куда идет и зачем. Не уследил, как оказался далеко за деревней, на скоростной трассе. Шел, совершенно оглушенный, подавленный страшной новостью и все думал, думал…

 – Юра, Юра, Юра, – билось в мозгу. – Как так? За что?

Страшный оглушающий лязг, грохот, пронзительный скрип визжащих тормозов, напугали его, горячий воздух ударил волной, обжег лицо, резко толкнул в грудь… Буквально в полуметре от него, чудом остановился груженный щебнем огромный самосвал. Остро пахло жженой резиной. Водитель выскочил с испуганными белыми глазами и, поняв, что ничего не случилось, дико закричал истошным срывающимся голосом:

- Бога моли, щенок, что жив остался!

Дальше следовал поток отборной брани ошалевшего от страха и радости шофера.

Игорь стоял, ничего не понимая…

- Бога моли! Жив остался! Бога моли! Бога моли! Жив! – фразы автоматной очередью бились в голове. – Бога? Юра!?? Живой! Я живой!

К нему стало возвращаться мышление. Мужик поорал еще немного и уехал.

Очнувшись окончательно, Игорь стал ловить попутку, чтобы добраться до города.

 

 

                                  Часть 3

 

Он стоял перед кафедральным собором, устремившим сияющие на луковицах куполов золоченые кресты, прямо в пышущее жаром душное небо. Под палящими острыми солнечными лучами, безжалостно расплавляющими гудящую голову, Игорь смотрел, как в открытые настежь двери церкви входят и выходят крестящиеся и кланяющиеся низко люди.

 Высоко над дверями смотрел на всех лик Спаса Нерукотворного и куда бы, ты не отошел, под каким бы углом зрения не оказался, Он всегда смотрел тебе прямо в глаза, проникая взглядом в самую душу и вызывая невольный трепет неизъяснимой радости духовного общения.

 Смутные чувства тревожно блуждали, вызывая неясное смятение сознания. Игорь хотел, но не мог войти в храм. Что-то не пускало, ноги, дойдя до невысоких ступеней входа, отказывались повиноваться. Он несколько раз отходил назад и снова пытался подняться по ступеням. Ничего не получалось. В открытый дверной проем, он четко видел молящихся, горящие свечи, образа святых. Шла служба, и ангельские голоса кристальной чистотой исполняли канон.

Пытался осенить себя крестным знамением и не мог, руки безвольно висели. То есть они могли делать все, что угодно, но креститься отказывались совершенно. Это было так странно, тем более что он не один раз бывал здесь. В детстве с родителями, потом с друзьями. Ставили свечи, поминали умерших родственников, слушали молитвы. Было очень торжественно, душа слегка робела от великолепия убранства и серьезной сосредоточенности прихожан, трубного гласа певчих… Незримо, каким-то наитием ощущалось, будто происходит нечто такое, что невозможно выразить никакими словами, можно только понимать, осязая это неведомым чувством, возникающим только здесь, в храме.

Он понял, что не сможет войти. Глядя на Спаса, пытался прочесть короткую молитву и не вспомнил ни одного слова. Церковь не принимала его, не пускала за Порог. Игорь стоял, и слезы текли по соленым щекам.

 Он не вытирал их, вспоминая друга, раздавленную горем бабку, Надю… Вдруг всплыло страшное лицо барона. Смотрел на Спаса, а видел бородатого цыгана. Игорь завыл, заскулил жалобно, затоптался на месте, заскрежетал зубами от бессилия…

- Молодой человек, что с Вами? – пожилая женщина смотрела с испугом. – Чем помочь?

- Мне нужен кто-нибудь… Батюшка… Позовите, – еле слышно прохрипел сквозь плотно сжатые не открывающиеся губы. Его колотил озноб, в глазах все плыло и раскачивалось.

Женщина отошла и вскоре появилась в сопровождении священника в длинной черной рясе и высоком клобуке. На груди висел большой серебряный крест, ярко искрясь в солнечных лучах.

- Вот… - подвела его к Игорю.

- Что случилось? – батюшка был уже немолодой, но крепкий телом. Густая с проседью борода оттеняла ясные, совершенно не замутненные ничем земным, глубокие светлые глаза, смотревшие ласково и все понимающе.

- Я отец Петр, игумен мужского монастыря, профессор духовной семинарии. – Что случилось? – он положил руку на кипящую голову Игоря.

- Помогите мне… Помогите… - Игорь цедил слова не открывая рта, они шли откуда-то из нутра, с трудом пробивая себе дорогу.

- Пойдемте со мной, – батюшка взял его под руку, но Игорь не мог сдвинуться с места. Игумен взглянул на женщину. Та взяла вторую руку, и вместе, с большим трудом, они отвели его в придел, опустили на лавку.

 В помещении никого не было. Петр дал знак, и женщина вышла, прикрыв за собой дверь. Игорь долго сидел, уставившись в одну точку. Чуть перевел взгляд, увидел священника, смутно осознавая происходящее. Наконец понял что-то, и бурно, горестно разрыдался, ничуть не стесняясь стоящего напротив.

- Как зовут тебя?

- Игорь… - он вытирал глаза мокрыми от своих же слез руками.

- Расскажи мне, что с тобой произошло, – отец Петр смотрел на него внимательно.

Игорь закашлялся, поперхнувшись. Стало легче.

- Откуда это у тебя? – игумен взял его руку и стал рассматривать перстень. Изучал долго, вертя палец во все стороны, словно убеждая себя в чем-то.

- Да парень, вижу, плохо дело… Рассказывай обо всем.

Игорь стал неуверенно говорить. Сбивчиво, задыхаясь, часто останавливаясь, ничего не скрывая и не жалея красок. Выложил все, все подробности, ничего не забыл. Батюшка слушал не перебивая, с большим интересом относясь к рассказанному. Наконец взволнованный Игорь затих. Он чувствовал себя совершенно вымотанным. У священника же, напротив, глаза засверкали, выпрямилась спина, в лице проступила решительность.

- Знал я этого барона, – отец Петр задумчиво смотрел на сидевшего с понурой головой Игоря. – Страшный был человек. Будто зверь лютый… Именно из-за него я здесь… - игумен прикрыл глаза, вспоминая далекую молодость. – Да, натворили вы с другом… Мир праху его…

У Игоря от горьких мыслей о Юрке опять полились крупные слезы, губы задрожали. Он закрыл лицо ладонями, ссутулился…

Долго молчали.

- Что же делать теперь? – он смотрел на ненавистный перстень. Камень потускнел, кольцо тугим обручем сжимало палец. Казалось, оно стало на размер меньше, вгрызаясь в кожу, сдавливало фалангу. Снять его не представлялось возможным совершенно… - Как быть?

Монах прикрыл веки.

- Мертвые не прощают вторжения в их мир. Усопшие чутко охраняют свой покой, пребывая во мраке безмолвия. Ничто и никто не вправе тревожить покойных. Их трепетные души определяются Промыслом Господним, а дальнейшая судьба предначертана милосердным Судией.

Души великих грешников при жизни не принявших милость Божию, и после земной смерти не имеющие сил оторваться от всего бренного, незримой паутиной удерживаемого их в тисках отвратительных пороков, долгое время скитаются в поисках возможностей утолить свои мерзкие желания. А так как человеческая оболочка уже мертва и не в силах ощущать и исполнять причудливые требования падшего существа, эти испорченные помутненным разумом, разбитые отчаянием безысходности, извращенные сознанием души, не находят себе покоя ни на земле, ни на небе, ни тем более в раю, ни даже в аду, ибо вся преисподняя содрогается видя чудовищность падения. Необходимо некоторое время, чтобы подготовить место для них, определить им достойный глубины их грехов жестокий удел. Страшная участь на веки вечные ожидает несчастных, не сумевших при жизни воспользоваться Словом Божиим, покаяться искренне, окропить сердце свое горячей молитвой.

Да просто задуматься, остановиться, оглянуться на пройденный путь, переосмыслить сделанное, заглянуть в себя, разобраться… Увы, неосознанный собственным умом грех порождает другой, еще более тяжелый, а тот в свою очередь следующий. Так, ступенька за ступенькой выстраивается путь ведущий прямиком в пекло, и чем ниже мы опускаемся, тем труднее, а порой уже и невозможно не только остановить движение вниз, но и просто остановиться. И это ускорение очень быстро увлекает неразумных, в гордыне своей не видящих близкого уже дна.

Такое происходит с самого сотворения Мира, тысячи и тысячи лет, а все остается по прежнему, не меняясь, потому что люди не могут познать свою Божественную сущность, уподобляясь демонам тьмы, творят неправедное, называя себя и только себя венцом Творения. Однако им, по милости, дается Знание, Закон, Заповеди, путеводной нитью обязанные вести через тернии и невзгоды, через печали и через радости, через богатство и  бедность, через отчаяние и уныние, через славу и позор.

Время жизни отмеряно каждому. Каждый достоин Божественного Единения, каждый может быть свят. И разрушают все сами, своим перевернутым умом, неверием и неправедной жизнью во грехе. И не хотят ничего менять, ибо считают, что Суд Божий это нечто далекое, эфемерное, а может даже придуманное. А ведь многие и не знают своих грехов, считают себя чистыми, непорочными. И упертые в своей бестолковости, только перед самой кончиной пытаются что-то исправить.

Проклятые вечной тьмой, нераскаявшиеся грешники, долго еще скитаются по гиблым местам, встречают себе подобных, и в страшнейшем смятении и ненависти, по попущению Божию, устраивают живым всяческие испытания человеческого духа. Блажен, кто может выстоять в этой схватке. Господь всегда с ними.

Только вера спасает человека, только вера. Вера и святая молитва. Идущие от души. Искренно, истово, страстно. Именно поэтому с живыми людьми происходят разные события, в том числе и тяжелые несчастья. Этим человеку указывается, подсказывается его дальнейший путь, его духовная судьба. Если нет у Господа другого пути именно для конкретного человека, то тогда да, испытания, горечи, потери… Значит не сможет он понять по другому, не получиться.

Жизненный путь каждого записан в Книге Судеб, и нет ни у кого другой планиды. Смирение перед Божиим Промышлением – вот что необходимо понять. И невозможно этого добиться, если ты не смотришь вглубь своей души, своего сердца, полагаешься на выводы холодного разума, или поддаешься злой воле греха и порока, пытаясь оправдать свою совесть выгодами благ и мнимого уютного покоя. Покрытые ржавчиной души вопиют и трепещут в предчувствии неотвратимого.

Но сознательно заглушая тревожный набат, мы уподобляемся тяжелобольным, смертельно больным, не обращающим внимания на свою болезнь и даже не попытавшиеся придти к Исцелителю. Оттого в мире так много неправды и несправедливости. Придуманные людьми законы, без соотношения с Законами Божиими, мертвы, а очень часто ведут к духовной гибели.

Мучительны страдания грешников, но все исправимо при жизни, в смерти же, скрыт смысл человеческой кончины. Смерть подводит некий итог, грань, указывающую душе ориентиры. После смерти уже нет возможности очищения, только через мучения и мытарства, адский огонь и ужас, ужас не только забытья и безысходности, но и ужас отдаления от своего Создателя, черный плен собственных похотей и тяжелый мрак подземелья.

 Души мертвые при жизни, страшны и после смерти, пытаясь осквернить здравствующих, ищущих, они свирепствуют, и в неистовстве перевоплощения смущают чувствительные натуры, пытаясь запугать, сломать, растоптать волю человека. И возликовать содеянному. А после, опять в беспросветной тоске биться и сокрушаться, понимая всю пагубность своей участи.

По-другому они не могут, это их последнее провидение. Но страшен удел того, кто сам, своими руками открывает тот неведомый запечатанный сосуд, до времени хранящий неопределенные грешные души. Страшная месть, а часто и смерть ждет неосторожных, дерзнувших потревожить эти исчадия.

Только путь исправления, осознания, веры, молитвы и покаяния в силах противостоять темным силам сатанинского прельщения. Иначе гибель, в одиночку, без Божией Благодати и заступничества Святых Отцов и Апостольской церкви. Даже самые подготовленные, чистые душой, не в силах устоять, ибо велика власть демонов над человеческой природой.

Ангел-хранитель вопиет к Господу, призывая всю светлую рать в помощь предстоящему бесовской силе. Матерь Божия печется о чадах своих, Заступница жаждущих и алчущих Просветления. Всегда покровительствующая ищущим, сокрушенных сердцем, ослабевших в грозных поединках с собственными страстями, и униженных собственным бессилием, но не сдающихся на бесовскую погибель, в вере неотступных.

Каждого возможно искусить, каждый прельщается, каждый в ответе за свой выбор, каждый идет только своей тропой. Несомненно, что опыт и духовное знание подскажут правильное решение, определят дальнейшие действия. Но все это человек должен сделать сам. Только собственное решение ценно для Господа, только оно благодатно. Окружающие вправе лишь давать советы, не навязывая своего видения, и не нарушая самоопределения, давая возможность к размышлению, не торопя испытуемого.

Хорошо бы знать и видеть Божественные знаки, в изобилии посылаемые нам Отцом нашим, для правильности, не искаженности духовного зрения.

И тогда выбор не будет иным. И возликует сердце, возрадуется душа, омытая чистой слезой Благости, и торжествует Небесное Воинство зря великую победу Лучезарного Света…

 

Во время этого пламенного монолога Игорь смотрел на игумена, поражаясь тому, как неуловимо менялся облик священника. Казалось, от всей его фигуры исходило сияние, окружая говорившего легкой аурой тонких лучей. Слова словно впечатывались в сознание. Странно, но он понимал каждое слово, каждую фразу. Глубокий смысл речей навсегда оставался в душе, открывая разуму окно знания, утоляя духовную жажду и открывая духовное зрение. Все казалось простым и понятным, он чувствовал это сердцем.

- Идем со мной, – отец Петр заметил перемену.

Коридором прошли в дальний конец и вошли в молельную монастыря. Большая комната была заполнена монахами. Шла служба, и высокий голос дьячка тонко выводил рулады. Ему вторил низкий бас могучего дьякона, поражающий плотностью музыкального тона. Затем подхватывали все молящиеся, наполняя высокий свод торжеством духа. Игорь стоял и крестился, клал поклоны вместе со всеми. Радость заполняла измученную душу, сердце ликовало, впитывая слова святой молитвы.

Вдруг помутнело в глазах, в ушах что-то лопнуло, все вокруг мгновенно затянуло густой кровавой пеленой. Хор, громогласно грянул «Достойно есть…». Все кругом мелко затряслось, задрожало, не было воздуха, рот бессильно открывался в надежде хлебнуть кислорода, лицо быстро посинело, кто-то безжалостно вцепился мертвой хваткой, железными тисками сжимая беззащитную шею. В голове громко хрустнуло и Игорь, в смертельной агонии рухнул на пол…

 

Неясный туманный свет пробивался в еле прикрытые веками воспаленные глаза. Смутная тень шевелилась напротив лежащего в монашеской келье. Отец Петр легонько похлопал Игоря по щекам, и тот, шевельнув ресницами, наконец, очнулся окончательно.

- Я живой?

- Живой. Пока. – Священник смотрел твердым взглядом. – У тебя остановилось сердце. Откачали, дело знакомое.

- Что же мне делать? – Игорь с трудом сел. – Не понимаю я…

- Торопиться тебе нужно дружок, иначе никто тебя не спасет. Идем со мной.

Чувствуя сильную слабость и совершенную разбитость, он все же шел за монахом заплетающимися ногами, пошатываясь и держась временами за стены. Спустились куда-то в подвальное помещение, вошли в небольшую мастерскую. Игорь осмотрелся. У стен стояли какие-то станки, верстаки, наковальня…

- Здесь монахи работают, делают для храма всякие металлические детали…

- Зачем мы здесь? – Игорь ничего не понимал.

- Вот смотри, – Петр подошел к одному из станков. – Это называется гильотина. Привод электрический.

Он подобрал с пола железный пруток.

– Смотри, как работает. Кладешь его сюда. Здесь внизу педаль – он вставил ногу. – Нажимаешь. – Пруток мгновенно разрубило пополам, половинки отлетели с противным звуком, бряцая по бетонному полу.

- Все. – Игумен смотрел на него.

- Я не понимаю… - начал Игорь и тут же осекся. Страшная в своей простоте догадка обожгла мозг.

- Ты все должен сделать сам! Нужно вернуть похищенное… - монах смотрел жестко. – Решайся, времени у тебя нет!  Я буду ждать за дверью. Только не тяни… - он вышел.

Игорь стоял растерянный, оглушенный. Опять становилось дурно, тошнота подбиралась к горлу, он начал задыхаться. Из-за ящика с инструментом на него в упор смотрело лицо цыгана, парализуя ненавистью.

Он чувствовал, что быстро слабеет. В глазах расплывались яркие полукружья, звон в ушах неумолимо нарастал, доходя до невозможной громкости. Положил безымянный палец, словно на плаху. Вставил носок в педаль, чувствуя, что теряет сознание. Лицо барона стремительно приближалось, расширяясь, вырастая до невероятных размеров, надвигалось медленно, неукротимо…

Не помня себя, не медля, нажал педаль… и ничего не почувствовал. Лишь зрение зафиксировало сверкнувший огнем камень, одетый на то, что только что было его плотью…

Ворвался Петр, кинулся бинтами останавливать фонтанирующую кровь. Ловко перевязал руку, подняв повыше. Игорь находился, будто в забытьи, совершенно не реагируя на случившееся. Монах сделал для руки перевязь, повесил ему на шею, Подобрал отрубленный палец с надетым перстнем, аккуратно завернул в чистый платок, и сунул это в карман Игорю.

- Надо идти. Торопись, скоро вечер…

Вывел парня на улицу и, осенив знамением, произнес кратко:

- Помоги, Христос! Аминь…

 

Вечерняя заря заливала прокаленное небо косыми солнечными лучами. Сторона горизонта, куда опускалось на ночь утомленное светило, полыхала красным пожаром. Отблески зарниц алели яркими закатами, высь отсвечивала малиновым переливом.

И на все это вольно раскинувшееся великолепие, со стороны востока, крадучись наползала, заволакивая противоположный горизонт, черно-лиловая, медленно клубящаяся, страшная в своей сдерживаемой пока неукротимой ярости, переполненная природным электричеством и влагой, туча. Зрелище подобного контраста было настолько невероятным, что не верилось, будто это все происходит в реальности.

Было очень тихо, и перегретый душный воздух, остановившись в своем движении, тяжелым наваждением висел над головой. Там, в чернеющей дали, быстрыми змеями проскакивали ослепительные летние молнии. Грома не было слышно, гроза находилась еще далеко и не набрала силу, сдерживая свой гнев. Никаких посторонних звуков не долетало, напряженная атмосфера тонко, еле слышно звенела, наполняя все вокруг необъяснимым чувством опасности. Все замерло в тревожном предчувствии…

Он стоял перед могилой цыганского барона и смотрел прямо в беспощадные глаза, глядевшие из-за стекла фотографии в деревянной рамке. Ничего не изменилось с тех пор, когда они с Юркой были здесь в последний раз. А казалось, будто прошла целая вечность. И вот, нет уже друга, лишь память о нем укором плавит воспаленный мозг.

- Зачем ты забрал его? – Игорь не отводил требовательного взгляда. – Зачем?

Тишина была ответом ему. Деревья скорбно стояли вокруг, поникнув листвой. Они помнили ту ночь, видели все… И еще много-много чего… Но молчали.

Слева что-то затрепыхалось. Большая черная птица села на столбик оградки. Игорь узнал ее. Это был тот самый степной коршун, круживший над рекой во время купания. Перья слегка отливали сине-зеленым, крепкий клюв хищно изогнут. Повернув в его сторону пернатую голову, птица внимательно следила за ним, временами зловеще скрежеща и царапая металл длинными заостренными когтями, будто изготавливаясь к прыжку. Вдруг вытянула шею, злобно прокаркав что-то ему, забила расправленными крылами, и тут же успокоилась.

Игорь оцепенел от неожиданности…

Будто петлей опоясало и начало сжимать еле заметно, но неотвратимо, жестко…

Барон тянул его к себе в могилу, в вечный мрак, в холодную безысходность, в страшные глубины. Туда, откуда не было возвращения, где не помышляют о спасении, где кипит смола и вариться ртуть, где падшие существа страшными мучениями тщатся искупить свои грехи, где содрогается геенна от дел, творящихся на земле. Где бессмысленны слова и мольбы, где нет времени, где мытарства бесконечны…

Сам не понимая, каким образом, он приближался и приближался к могиле. Ужас, всепоглощающий ужас полностью овладел им, а портрет цыгана все надвигался…

Опять забил, заколотил крыльями черный коршун. Закаркал пронзительно, громко.

Солнце уже село, и страшная туча почти полностью затопила небо, лишь тонкая полоска еще рдела у самой линии горизонта, оставляя слабую надежду. Перед глазами мелькнуло лицо мамы, озарился синей вспышкой образ Нади, привиделась широкая Юркина спина…

Из груди вырвался надрывный стон, и небо ответило ему перекатами грома. Стало быстро темнеть, но яркие вспышки молний освещали фиолетовым светом все вокруг, отбрасывая быстро меняющиеся тени. Он стоял уже у края могильного холма и что- то гнуло, тянуло вниз, ноги вдавливало в рыхлую почву. Последним отчаянным усилием Игорь вытащил из кармана окровавленный платок с отрубленным пальцем и перстнем…

- Забери!.. 

Глаза барона осветились изнутри, опалились сатанинским пламенем.

- Забери! Свое! Обратно!.. – с диким утробным рычанием Игорь выкрикивал слова – Вот тебе! Забирай! – вытряхнул жуткое содержимое платка, и что есть силы стал втаптывать ногой, продавливая могильный холм.

Лицо цыгана зажглось кроваво-красным, черты его исказились переполняющей ненавистью и стали быстро увеличиваться в размерах. Игорь почувствовал, как подломились ноги, он пал на колени и огромная невыносимая тяжесть клонила голову ниже и ниже, и холодный могильный плен мощным магнитом уже втягивал его в бездну небытия. Он еще слышал, как шумно била крыльями и безостановочно кричала черная птица, сверкая каплями глаз.

Понял, что погибает, что это конец его жизни, что пришла неизбежность и ничего уже не изменить. Страшный треск близкого громового удара потряс все вокруг. В бессильной тоске устремил он глаза в бушующее небо. Увидел в сверкании разъярившихся молний, четкий, будто в трехмерном изображении, близкий лик Спаса Живого…

- Боже… - шепнули мертвеющие губы. – Помоги, Господи…

Черный коршун сорвался и подлетев вцепился когтями в волосы, наотмашь хлеща крылами по лицу, грозно крича непереводимые птичьи проклятья…

Снизу вдруг ударило что-то в грудь, подняло и бросило навзничь. Небо ярилось и грохотало, вдребезги разлетелось стекло на портрете цыганского барона.

А вверх, улетая, поднимался степной хищник, раздосадовано горланя что-то.

Проливной ливень обрушился на землю. Потоки холодной воды смывали накопившийся сор и грязь, унося все это в туманную неизвестность, орошали прохладой истомленную почву, освежали застоявшийся воздух, умывали мир чистотой возрождения.

Игорь лежал, глядя в разрываемые сполохами небеса, близкий гром гремел для него бесподобной музыкой избавления. Лицо заливали струи дождя, он совершенно не чувствовал промокшую одежду. Перед глазами стоял чудный образ Спасителя…

Постепенно непогода успокаивалась. Гроза ушла далеко на запад. Потянул легкий ночной ветерок, зашумели деревья утолившие свою жажду, теряя невесомые капли с тонких листьев. Зажглись дальние звезды, выкатилась бледная луна.

А он все лежал и лежал, не имея желания подняться и ощущая входящую в него силу совершенного преображения…

 

 

Легко кружась в морозном воздухе, ослепительно белый снег засыпал призрачный город. Одев высокие тополя в белые шубы, заметал тротуары и широкие улицы. Поземкой кружил в переулках, и вспыхивая в ярком свете зимнего солнца, осыпался мелкими снежинками на лица прохожих, спешащих по своим важным мирским делам. Некоторые из них, являясь прихожанами Вознесенского собора, торопливо шагали на праздничную утреннюю службу. Золоченые луковицы куполов храма зажигались отблеском солнечных лучей, устремленные в небо кресты сияли и искрились, торжествуя в честь Рождества Христова. Церковь была заполнена людьми, но народ все прибывал, приезжали из далеких мест и райцентров, затерявшихся в просторах пригорода деревень, поселков городского типа…

Внутреннее убранство просторного храма сверкало в свете электрических свечей. Лики икон излучали живую энергию, образа утопали в свежих еловых ветках разливающих аромат хвойного леса. В лицах многочисленных священников лежала неподдельная радость рождественского дня.

Шла служба, и весь церковный причт в золотых и серебряных ризах, во всем блеске великолепия стоял двумя торжественными рядами. Сам митрополит читал слова праздничной молитвы.

 По левую руку владыки ровным строем, одетые во все черное, стояла монастырская братия во главе с игуменом Петром. Монахи сильными голосами величаво воспевали святочный канон. Висевшее на самом верху огромное паникадило, звенело от вибраций хрустальными каплями играющего бликами стекла.

Молодой монах старательно пел, истово осеняя себя крестным знамением, и кладя бесчисленные поклоны, устремляя просветленный взгляд ввысь, туда, где на высоком потолке купола росписью переливающихся красок был исполнен неведомым художником иконописный лик Нерукотворного Спаса.

В, без сомнения сильном теле, читалось искреннее смирение. Длинные темные волосы обрамляли тронутое тяжелыми испытаниями мужественное лицо. На левой руке не хватало безымянного пальца…

Принимая монашеский постриг и обязуясь всю оставшуюся жизнь посвятить служению, уйдя от всего мирского и выбрав свою единственную судьбу, он принял новое имя – Серафим…

 

                                                           Май 2011г.

 

                                                                                                              

 

 

 

 

 

 

 

 

Другие произведения автора:

Красная Грива

Цветы ненастья

Осенью...