Новые
МенюВсе во имя любви. Глава 32 из романа "Улыбка Амура"
12 июня 2015 — Ирина Касаткина
Нужные книги нашлись только в читальном зале Центральной городской библиотеки. На дом их не выдавали, поэтому Настя теперь после занятий, наскоро перекусив в студенческой столовой, бежала туда и являлась домой только под вечер. Она похудела, осунулась, и под глазами легли глубокие тени, из-за чего глаза стали еще больше.
− Ты что, заболеть хочешь? − приставала к ней сестра. − Ты посмотри на себя: на блокадницу похожа, кожа да кости. Почему ничего не ешь? Утром кофе − и все. Разве это дело?
− Да я в столовой обедаю, а после восьми вечера мне ничего в рот не лезет. Привычка такая. А завтракать вообще не люблю.
− Ах, так! Тогда я сама буду тебе еду заворачивать. И попробуй не съесть! Мне только туберкулезных в доме не хватало!
Так, благодаря Натальиной заботе, у Насти появилась возможность перекусывать в библиотеке. Читая книгу, она потихоньку отщипывала бутерброд и отправляла в рот, стараясь не сорить. Зато желудок перестал болеть, и самочувствие улучшилось. С Надеждой Васильевной Настя быстро подружилась. Уже через месяц они стали подолгу задерживаться в лаборатории, обсуждая вначале научные проблемы, а потом и личные. Настя не заметила, как поделилась с милой женщиной историей своей семьи, − только о Вадиме умолчала. Надежда Васильевна, в свою очередь, рассказала о себе. Она родилась и всю жизнь прожила в Петербурге. Родители ее погибли в автокатастрофе, когда дочка училась на втором курсе, поэтому она, подобно Насте, доучивалась сама: перешла на вечернее отделение, окончила заочную аспирантуру и успешно защитилась, − и все, по ее словам, благодаря Борису Матвеевичу. Понизив голос, Надежда Васильевна призналась Насте, что давно и безумно влюблена в своего научного руководителя − как, впрочем, и все остальные его ученицы. Даже замуж из-за него не вышла, ведь никто из молодых людей не мог сравниться с Вороновым.
− Нет, ты скажи, скажи, − горячим шепотом спрашивала она Настю, − ну почему все девки сходят по нему с ума? Старый, пузатый, носатый. Женатый! Но пообщаешься с ним несколько раз − и все, пропала. Сколько студенток ему в любви признавались − не перечесть. Они рыдают у него на плече, а он только по головке гладит и утешает: «Ничего, деточка, это пройдет, ты еще встретишь своего суженого». У кого проходило, а у кого, как и у меня, на всю жизнь осталось. Я уже и к знакомой психологше обращалась, думала, снимет с меня это помешательство. Она только взглянула на него и пожала плечами: − «Старый», − говорит, − «пузатый, носатый. Женатый?» − «А как же!» − отвечаю. − А она: − «От жены налево гуляет?» − «Да ты что!» − говорю. − «Никогда. Всю жизнь у него одна Сашенька − свет в окошке. Всему виной его несчастная совесть. Верность долгу превыше всего». «Тогда еще и с простатитом», − огорошила меня психологша. «Почему?» − удивилась я, − «У него ведь жена есть для этих дел». «Гарантия», − утверждает, − «Сто процентов. Ладно, приходи, поработаю с тобой пару часиков − все, как рукой, снимет».
− И ты знаешь, Настя. − Надежда Васильевна ностальгически вздохнула. − Мне так вдруг жалко стало этой любви. Никогда, думаю, так уже не смогу влюбиться. И не пошла я к ней. Так и осталась одна. Но зато, какая радость его видеть, разговаривать с ним! Может, помнишь, был такой фильм «Все остается людям» − там Быстрицкая играла безнадежно влюбленную в своего больного шефа. Все точно, как у меня: он там тоже старый, женатый да еще и умирающий. Я раз десять смотрела этот фильм. Ты, гляди, сама не влюбись, предупреждаю: бесполезно.
− Мне это не грозит, − невесело усмехнулась Настя. − У меня на это дело иммунитет.
− Что ж так?
− Так получилось.
− Может, расскажешь? Я же с тобой поделилась.
− Не могу. Правда, не могу, не обижайтесь, Надежда Васильевна.
− Ладно, замнем для ясности. Ну, давай прощаться, уже десятый час, − а нам еще на автобус да на метро.
С первого дня приезда в Питер Настя решительно отгоняла мысли о Вадиме. Но они упрямо возвращались и возвращались. Дошло до того, что она стала ругаться сама с собой. – Бесстыжая, упрекала она себя, – как ты смеешь о нем думать! Да ему до тебя нет дела. Как улетел – ни слуху, ни духу. Если бы хотел, давно бы объявился, ведь знает, что ты здесь. И адрес сестры знает, и телефон. Выбрось его из головы. Забудь!
Но выбросить почему-то не получалось. Она почти зримо ощущала присутствие Вадима, где бы ни находилась – и когда спешила в институт, и когда бродила по Невскому, и когда направлялась домой. Наконец, не выдержав, Настя попросила Надежду Васильевну выяснить, не учится ли у них на третьем курсе студент Туманов. Та быстро выяснила, что нет, не учится.
Наверно, он в какой-нибудь другой университет поступил, гадала Настя, может, в Пушкинский? Но там готовят только педагогов, и нет подходящего факультета. Скорее в какой-нибудь технический. Ну и ладно, хоть можно не озираться и не замирать, увидев похожего парня.
В популярных книгах по нанотехнологиям она разобралась довольно быстро и стала настойчиво приставать к Надежде Васильевне, чтобы та дала ей что-нибудь посложнее. − Тогда тебе сначала надо вникнуть в методы математической физики, − пояснила та, − без них ты все равно ничего не поймешь. Но вам их будут читать только на третьем курсе. Я-то могу дать, мне не жалко, но ты же там ничего не поймешь.
− Дайте, Надежда Васильевна, − взмолилась Настя, − я разберусь. А что будет непонятно, у вас спрошу.
− Ладно, бери. Книги в шкафу на третьей полке.
Надежда Васильевна, оказалась права, − разобраться во математических премудростях Насте стоило больших трудов и времени. Но терпение и труд, как известно, перетрут и не такие преграды, − в конце концов, она начала кое-что понимать и даже стала обдумывать, как все эти уравнения соотнести с миром наночастиц. А ведь их можно применить, размышляла Настя, и не только к наночастицам. Можно и к частицам, из которых состоят поля. И вдруг ей на ум пришла мысль об инфо, придуманных Вадимом. Правда, то были частицы информационного поля. Эх, знать бы хоть немножко об этих частицах, можно было бы такой прорыв сделать в создании теории инфо. Вадим, Вадим, ну почему у нас с тобой все сложилось так плохо?
Интересно, вспоминает ли он о ней? Конечно, вспоминает, − еще бы не вспоминал. Думает ли по-прежнему о ней плохо? А почему, собственно, он должен плохо обо мне думать? − вдруг пришла на ум мысль, от которой она даже остановилась. Ведь все произошло по его инициативе. Он же знал, что и как будет, − ведь у него уже такое было и, наверно, не раз. Хотя бы с той же Анечкой. Но ведь не стал он ее презирать после этого. Не любил, но ведь и не презирал. Почему же она, Настя, решила, что он будет к ней так ужасно относиться?
И перед ней всплыла картина, которую она всеми силами старалась изгнать из памяти: она летит со двора, а ей вслед из окна несется вопль, полный отчаяния и боли «Настя-а-а!» Она словно снова услышала снова этот крик. И вдруг поняла: так кричат, когда теряют самое дорогое. Человек, презирающий кого-то, никогда не будет так кричать. Значит, он любил ее, Настю, и в те мгновения, − конечно, любил, как это до нее раньше не доходило? Наверно, надо было не убегать так стремительно, подождать, что он скажет, объясниться. Но могла ли она тогда остаться? Нет, не могла, − она не смогла бы даже взглянуть ему в глаза от стыда, а не то, что заговорить. Вот она, Настя, идиотка! Сама все испортила.
Но, что же теперь делать? Найти его? Или просто позвонить? Но что она скажет? И что он скажет ей?
Нет, нельзя. Ведь он не стал ее разыскивать. Даже не позвонил. Хотя мог. Значит, решил, что им лучше расстаться. Зачем же навязываться?
Разве что − сказать ему о мыслях по поводу инфо? А что − это реальная причина. Что тут такого? Правда, заговорить первой будет очень трудно. А посмотреть ему в глаза − ой, даже страшно представить. Но ведь придется. В конце концов, они с Вадимом взрослые люди, сколько можно строить из себя недотрогу?
Так она убеждала себя, спотыкаясь на ходу, пока не обнаружила, что забрела в чужой двор. Прямо перед ней, грозно рыча, стоял огромный бульдог и явно собирался вцепиться ей в лодыжку.
− Ой, мамочки! − только и успела выкрикнуть Настя. − Ратмир, ко мне! − услышала она повелительный оклик. Пес повернулся и, рыкнув напоследок в ее сторону, нехотя затрусил к хозяину − невысокому крепкому парню, немедленно пристегнувшему собаку к поводку.
− Извините, девушка, − виновато обратился к ней парень, − только что никого здесь не было, а он так просился побегать, вот я его и спустил. Сильно испугались?
− Немного есть, − призналась Настя. − Песик у вас грозный-серьезный.
− Сторожевой! А вы кого-то ищете?
− Нет, я, похоже, заблудилась. Шла, шла и задумалась. Я иногородняя студентка, город еще плохо знаю.
− А куда надо?
− На Невский.
− Тогда вы действительно далеко зашли. Пойдемте, я вас провожу. Славка! − окликнул он мальчика, игравшего в песочнице. − Никуда не уходи, я девушку провожу и вернусь.
Малыш проворно выбрался из песочницы и подбежал к ним, отряхивая на ходу ладошки. − Славик! − воскликнула Настя, протянув к нему руки. − Я Настя. Помнишь, как ты на море потерялся, а я тебя нашла?
Малыш помолчал, наморщив бровки, и вдруг радостно просиял. − Помню, помню! − запрыгал он на месте, − ты Настя! Вадь, помнишь, я тебе про нее рассказывал? А где Алиса?
− Наверно, у себя дома. Мы с тех пор не встречались.
− А как ты меня нашла?
− Случайно. Я заблудилась и попала в ваш двор. Я теперь здесь учусь, в вашем городе.
− Пойдем к нам. Мама с папой обрадуются.
− В другой раз, Славик, − отказалась Настя. − Мне домой надо. Назавтра много задано. Не обижайся, я к вам обязательно как-нибудь загляну, когда буду посвободнее, хорошо?
По дороге домой она искоса поглядывала на провожатого. Вадим, думала Настя, его тоже зовут Вадим. Но как не похож на того, другого Вадима. Вот с младшим братом они одно лицо: оба лобастые, круглолицые и сероглазые. Славик за два года подрос, но внешне совсем не изменился. Она вспомнила страшные минуты, когда думала, что мальчик утонул. Какое счастье, что все кончилось благополучно. Славный парень, думала Настя о его старшем брате, шедшем рядом. Но не тот Вадим, − увы, не тот.
Она ласково попрощалась с молодым человеком и охотно продиктовала номер своего сотового. И даже погладила по спине бульдога, дрожавшего от возмущения, но терпевшего под строгим взглядом хозяина.
Дома мысли о Вадиме снова вернулись к ней и больше уже не покидали, чем бы она ни занималась. Из-за этого она полила салат жидкостью для мытья посуды и только, положив в рот, почувствовала что-то не то. Пришлось долго отплевываться и полоскать рот водой, а салат выбросить. Из-за этого она так разозлилась, что решила взять себя в руки и наметить план действий.
Вечером позвоню ему, подумала Настя и тут же малодушно поправилась, − нет, позвоню завтра после занятий. Нет, лучше вечером. Спокойно, очень спокойно скажу, что у меня есть новые мысли по поводу его теории. И предложу встретиться. Нет, просто скажу, а встречу пусть назначит сам. Если заинтересуется. Надо сегодня хорошенько обдумать, с чего начать разговор. Может, сразу с уравнений Лагранжа? Дать ему понять, что я только поэтому и позвонила. Интересно, − как он отреагирует?
Она представила себе это разговор, − и внутри у нее все задрожало, даже зубы застучали. Ничего себе, − испугалась Настя, − что это со мной? Если такое повторится при нем, я и слова вымолвить не смогу. Вот опозорюсь!
А правда, что со мной происходит? Почему я все время думаю о нем? Выходит, люблю? Опять люблю изо всех сил − да сколько же можно! Нет, я точно чокнутая.
Звоню, − вдруг решила она. Прямо сейчас и немедленно. И решительно набрала на мобильнике номер его сотового, давно врезавшийся ей в память.
Но, как и когда-то, далекий женский голос равнодушно сообщил ей, что «абонент недоступен, позвоните попозже, абонент недоступен, позвоните попозже». И повторные попытки через каждый час ничего не дали, − абонент упорно не отзывался. Не отозвался он ни на следующий день, ни через день, ни через неделю. Настя поняла, что, скорее всего, он сменил номер сотового, − как и она когда-то, когда ей не хотелось никого видеть и слышать. Она попыталась через 09 узнать номер его домашнего телефона, но ей ответили, что такой абонент не зарегистрирован.
Она печально брела по улице, раздумывая, что бы еще предпринять Вдруг в кармане завибрировал мобильник. Вздрогнув, она выхватила из кармана трубку и поднесла к уху.
− Настя! − услышала она далекий знакомый голос. − Настя, это Павел. Мне срочно нужен твой жених или кто там он тебе. Срочно! Я не могу ему дозвониться по телефону, который он мне тогда дал в планетарии, помнишь? Понимаешь, я нашел в Интернете статью из Израиля − там все его идеи, но еще и с математическими выкладками. Я с ними уже связался, − они страшно хотят переговорить с твоим Вадимом. Настя, скажи ему, чтобы он мне позвонил или связался по Интернету, ладно?
− Павлик, я тоже не имею с ним связи. − От неожиданного совпадения слов Павлика с ее планами, она просто остолбенела. Вот это да! Значит, не только ей, Насте, понадобился Туманов, − кому-то он нужен не меньше. Вот теперь у нее есть настоящая причина сходить к нему домой.
− Ну, так найди его! Тебе же проще, чем мне. И узнай его электронный адрес. У него дома есть Интернет?
− Откуда мне знать? Я его давно не видела.
− Поссорились, да? Настя, ну ради такого дела, разыщи его, хорошо? Очень тебя прошу! Я тебе перезвоню через пару дней, ладно?
− Ладно, я постараюсь. Как твои дела?
− Отлично! Перевожусь в Москву, в физтех. Родители, наконец, сдались. Сказали, если сдам на пятерки зимнюю сессию, могу ехать. А там меня уже ждут, я же их заочные курсы оканчивал.
Настя решила сходить к Вадиму домой в ближайшее воскресенье. Накануне она не спала всю ночь, − все обдумывала, как будет с ним разговаривать: каким тоном, какими словами. Утром, взглянув в зеркало, она ужаснулась своему виду: губы потрескались, под глазами синяки и взгляд затравленный, как у психопатки.
− Наплевать! − вдруг разозлилась она на себя. − Как выгляжу, так выгляжу. Не на свидание же иду. Передам ему слова Павлика, и уйду.
Когда она нажимала на кнопку дверного звонка, у нее от волнения подкашивались коленки. Дверь отворилась, и Настя увидела двух женщин, вопросительно посмотревших на нее. В одной она узнала мать Вадима, − ее фотографию она видела у него дома. Сейчас эта худая измученная женщина никак не походила на красавицу с портрета над камином. Рядом с ней стояла, по-видимому, ее сестра.
− Вы Настя? − хором спросили женщины. Настя изумленно кивнула. − Подождите! − И его мать поспешно ушла. Ее сестра так и осталась стоять в дверях, явно не собираясь приглашать Настю в квартиру.
− Мне нужен Вадим. − Настя не знала, куда деваться от смущения. − Я должна ему кое-что передать.
− Конечно, он вам нужен, еще бы! − Вернувшаяся мать протянула ей распечатанный конверт и захлопнула дверь. На конверте рукой Вадима было написано «Насте Снегиревой лично. Не вскрывать».
Вскрыли, подумала Настя, доставая сложенный пополам лист и фотографию. Она с Вадимом на фоне Медного всадника, веселые и счастливые. Его лицо! – оно ударило ее по сердцу. Она не видела его четыре месяца – целую вечность. Как она прожила эти месяцы? И разве это была жизнь? Нет, унылое существование, − в нем не было души.
«Прощай, любимая моя!» − холодея, прочла она. «Прощай навсегда. Больше я никогда не стану тебе докучать. Как же сильно ты меня возненавидела, что так отчаянно убежала. Прости меня, если можешь, за то, что я натворил. А я себе этого до смерти не прощу. Не знаю, зачем пишу это письмо, – ведь ты его никогда не получишь. Просто, захотелось облегчить душу».
Оцепенев, она долго стояла, всем существом ощущая тяжесть надвигающейся беды. Надо немедленно найти его, надо объясниться − билась в голове только одна мысль. Он все неправильно понял − как, впрочем, и она сама. Повела себя, как кисейная барышня. А вдруг он с собой что-нибудь сотворил? Его мать так на нее посмотрела – как на личного врага. Нет, надо срочно узнать, где он, что с ним.
И она снова нажала на кнопку звонка.
− Что вам еще надо? − Голос тети Вадима был полон глухой ненависти. − Я так и знала, что эти ваши отношения добром не кончатся. Чего звоните, если он вам не нужен?
− Простите, пожалуйста, − торопливо заговорила Настя, боясь, что она снова захлопнет дверь. − Я только хочу узнать, где он. Нам крайне необходимо поговорить. Скажите, пожалуйста, как мне его найти. Поверьте, это очень важно для него.
− Нет его. И оставьте его в покое, раз он вам не пара. Сами его отвергли, так чего теперь голову морочить. Мальчик чуть руки на себя не наложил.
− Пожалуйста, умоляю вас, скажите, как мне его увидеть. Я только поговорю с ним и уйду. Очень прошу вас!
− Повторяю: его нет в городе. Как приехал, пометался две недели и исчез. Даже в университете не появился. Наверно, к отцу умчался. С тех пор ни от него, ни от отца – ни слуху, ни духу. Нам жить не на что – и все из-за вас. Так хоть стипендия его была бы, да подрабатывать обещал, − а теперь даже за квартиру заплатить нечем.
Широко раскрыв глаза, Настя слушала эти страшные слова. Значит, Вадим и его отец пропали. Конечно, там же война. Вот ужас!
− А Вадим знал об отце?
− Так после этого известия и исчез. Определенно, понесся его разыскивать. Столько сразу на него навалилось − смерть брата, больная мать, теперь отец пропал. А тут еще вы. Теперь и деньги от Павла перестали поступать, мы вообще сидим без копейки.
− Вот, возьмите, − Настя лихорадочно открыла сумочку и достала две тысячерублевых купюры. − Берите, пожалуйста, у меня еще есть, видите? − Она показала женщине раскрытый кошелек и быстро сунула деньги в кармашек ее фартука.
− Не надо, мы не нищие. − Та посмотрела куда-то в сторону, но деньги возвращать не стала. − Вы не приходите сюда больше, а то у сестры опять приступ начнется.
− Не буду, не буду! − замотала головой Настя. − Только огромная просьба: если Вадим объявится, дайте ему номер моего сотового, пожалуйста. − И, вырвав из записной книжки листок, быстро записала свой номер.
− Хорошо. − Она взяла записку и захлопнула дверь.
На ватных ногах Настя вышла во двор, села на скамейку, − двигаться дальше не было никаких сил. Ее внимание привлекли дети, катавшиеся на качелях посреди крохотной детской площадки. С визгом они высоко разлетались, потом слетались, хватали друг друга за ладошки и снова разлетались в разные стороны.
Качели, подумала девушка, − совсем, как у нас с Вадимом. Приблизились, потом нас разнесло, потом снова сблизились, потом опять разлетелись. А после того, как стали ближе некуда, нас снова разнесло, и неизвестно, соединимся ли когда-нибудь.
Она долго сидела, пытаясь унять терзавшую душу боль. Дети слезли с качелей, подошли к странной тете, постояли, глядя на нее с любопытством, потом ушли. Тогда она встала и вышла на улицу. По широкому проспекту летели машины, подъемный кран нес по воздуху большую белую плиту, на третьем этаже новостройки суетились рабочие в касках и оранжевых жилетах.
Любовь, думала девушка, все это делается ради любви, все во имя любви. Этот грузовик едет куда-то ради любви, и строится высотка для тех, кто любит, и эта женщина тащит тяжелую кошелку тому, кого любит. Все в мире происходит ради любви, – как я раньше этого не понимала?
Что ж, мне остается? Только ждать. Ждать и молиться, чтобы он когда-нибудь вернулся. Буду в наши августовские дни каждый год ходить к Амуру. Хоть всю жизнь. Что бы ни случилось, буду там ждать его, как он когда-то ждал меня. И, может быть, дождусь.
И еще – буду учиться изо всех сил, чтобы добиться успеха. Для него. Чтобы помогать его семье и ему – когда вернется. Если вернется. А если нет? Все равно буду ждать − хоть сто лет. Но он вернется, обязательно вернется, я верю. Как Ольга Дмитриевна говорила: «Надо, чтобы в душе горел огонек, чтобы не погас». Этот огонек – моя любовь к нему, он никогда не погаснет.
© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0204171 от 12 июня 2015 в 19:47
Рег.№ 0204171 от 12 июня 2015 в 19:47
Другие произведения автора:
Любовь в детском саду. Отрывок из романа "Одинокая звезда"
Рейтинг: 0Голосов: 0485 просмотров
Нет комментариев. Ваш будет первым!
