Птица у твоего окна Главы 5-6
22 февраля 2016 — Александр Гребенкин
Птица у твоего окна
Художник Светлана Письменная
Глава 5. Антон. «Живое волшебство»
Зеркальная гладь лесного озера напоминала собой вогнутую чашу. От блеска багряно-лимонного солнца озеро переливалось, вспыхивало различными цветами - золотым, изумрудным, розовым, аквамариновым. В прибрежной воде, как в зеркале, отражались порыжелые, поросшие тростником берега.
Время от времени озеро менялось, вновь становилось темным, таинственным и глубоким, то вдруг опять отсвечивало медью и бронзой, рождая желание наблюдать бесконечно за сменой чарующих цветов, околдовывающих душу. В сонной холодной воде неподвижно стояли на плаву черные сломанные ветви деревьев и куски коры. Листья на берегах пронзительно пахли, смешиваясь с легким запахом костра и прибрежной ряски.
Тане нравилось подолгу сидеть на берегу, смотреть на черную, живущую интенсивной жизнью воду, вслушиваться в дыхание осеннего леса, чувствуя его аромат и, одновременно, наблюдать за работой Володи, бородатого художника с добрыми глазами, на полотне которого отражалось само озеро со всеми красками осени. Тане хотелось очень о многом спросить Володю, но она не решалась отрывать его. Володя настолько погружался в свою работу, что для него ничего не существовало и лишь, иногда, он вдруг тихо ругался, смешивая краски на палитре, вероятно оттого, что не мог достичь нужного ему цвета; отходил назад, подолгу всматривался в работу, подходил к холсту, яростно сдирал ненужные краски, нанося новые.
Сегодня рано утром они плавали по этой спокойной холодной воде на лодке, почерневшей и прохудившейся от старости, взятой у местного рыбака. Было настолько холодно, что Таня наворачивала на ладони рукава свитера, а Антон набросил на ее плечи клетчатый теплый плед.
Пахло легкой утренней серебристой изморозью, прелой листвой, черной рыбной водой и подгнившим деревом. В предутреннем сумраке Антон ломал и крошил моченый хлеб, нанизывал червяков на крючок и долго удил, подмигивая Тане.
Они меняли место ловли. Володя греб широко, сильно, направляя лодку через гущу камышей на середину озера. Оно еще спало - спокойное, величавое, огромное, богатое многообразиям микроскопической жизни.
Лишь розовело небо на востоке, за темнеющим лесом, превращаясь в коралловый пожар. И вот запрыгало, выбираясь из ветвей деревьев, перебегая по заросшим холмам, косматое, строгое и холодное солнце. Подуло ветром, засеребрилась, а затем заалела вода, и эти природные метаморфозы очаровывали Таню.
Антон ловил, серебристо блестела чешуёй рыба, Володя короткими точными штрихами делал карандашные наброски, и Таня не успевала следить за всеми проявлениями интересного, которое совершалось вокруг неё. Она любовалась всем, душа ее ликовала, сердце трепетало – что может быть лучше?
После той памятной встречи с Антоном, Таня не решалась вновь прийти к нему. Она стеснялась того, что он старше, живет один. Но желание вновь увидеть волшебную комнату искусства, жажда общения, чувство благодарности повлекли её на знакомую улицу, заставили нажать кнопку звонка, с волнением ждать и, приветливо улыбаясь, переступить заветный порог.
В тот день они были так увлечены разговором, что не замечали ничего вокруг. Антон поведал ей об искусстве. Своим интересом к миру Прекрасного он заражал Таню. Девушка узнала много нового. Её глубоко заинтересовали различные направления в живописи, а особенно - жизнь творцов, чьи репродукции демонстрировал Антон. Она же, в свою очередь, немного смущаясь и заплетаясь, но все так же увлеченно, рассказала ему о своей любви к литературе, особенно к поэзии. Антон был одним из немногих людей в ее жизни, который умел слушать не снисходительно - равнодушно, посмеиваясь, или подавляя зевок. Наоборот, он отнесся ко всему настолько серьезно, что она, воспламененная его вниманием, притащила книги любимых поэтов и долго читала свои любимые стихи, радуясь тому, как он слушает.
Время от времени Антон осторожно высказывал свои мысли и взгляды, и даже просил повторить понравившиеся ему места. Он пытался вникнуть в те чувства, которые испытывала она, пытался сопереживать. От этого постепенно рождался их союз, союз людей, общих по духу.
Тане нравилось, что Антон никогда ничего огульно не отрицал, не навязывал своих взглядов. Он ценил точку зрения собеседника, и чувствовал лишь легкую досаду, если сам видел прекрасное, а его собеседница пока увидеть этого не смогла. Но все же, были в жизни вещи, которые он не любил, не терпел. Тогда в его речи сквозила легкая ирония, переходящая в гнев, но никогда не в ненависть. «Чистое зло крайне редко», - любил повторять он, - зачастую это не зло, а несовершенство, идущее от невежества, глупости, тщеславия и эгоизма».
Вскоре Таня познакомилась и с некоторыми друзьями Антона, которых у него было немного. Это были разные по характеру люди: горячие, порывистые, трезво-холодные, рассудительные. Но, в общем, все они были славными, чуткими, добрыми и интеллигентными. Они не были лишены некоторых слабостей, временами казались чудаковатыми, слишком эмоциональными, слегка обидчивыми, иногда - отрешенными от земной суеты, немного смешными в своей преданности делу. Несмотря на разницу в возрасте они сразу приняли её как свою, мягко опекали, говорили с ней, как с обычным взрослым человеком, а если и шутили, то не обидно. Антон наблюдал за этим и был доволен тем, что не ошибся в девушке, приблизив её к своему маленькому союзу. Таня была едина с ними по духу, и если пока не могла назвать всех этих людей друзьями, то, по крайней мере, хорошими знакомыми могла назвать точно.
Но все же встречались они не так часто. У каждого из них была своя жизнь, у некоторых были уже семьи. К Антону они приходили в основном по субботам, на общие вечерние чаепития, где делились творческими замыслами, успехами и неудачами, говорили обо всем, что происходит вокруг, просто смеялись, шутили, отдыхали.
Художниками они были разными: одни писали прекрасно и даже выставлялись, другие были откровенными любителями, но никто никого не смел унизить, оскорбить. Друг к другу относились с уважением, творчество как таковое, почиталось как священнодействие.
Таня не раз замечала, что, делая кому - либо замечание, они начинали издалека, по возможности мягко, со вступлением, например, «ты знаешь, старик, а мне вот кажется так», или «ты знаешь, брат, вот у тебя…»
Да и работали они в разных направлениях. Если Володя тяготел к реалистической тенденции в своих картинах, то Антон вполне допускал сказочный, фантастический элемент, Борис вообще писал сюрреализм, а Валя-Валентин увлекался абстракционизмом. Но все с уважением относились друг к другу, даже если стилистическая манера товарища ему была не близка.
Таня быстро подружилась с частым гостем квартиры - бородатым Володей и его подругой Ириной, вдохновительницей и помощницей во всем. Это была Володина идея выехать на природу в это воскресенье, ибо осень уже клонилась к закату, и Володя хотел закончить картину лесного озера, пока не зарядили дожди. Антон горячо поддержал эту идею. Таня радовалась поездке, но маме не хотела говорить о своей дружбе с художниками, людьми старше её. Тане нравилась эта дружба, окутанная дымкой тайны, и она придумывала различные экскурсии и внезапно появившуюся школьную общественную нагрузку.
Удивительно, но общение с Антоном и его друзьями помогло не только затянуть душевную рану, немного забыть ее вдребезги разбившуюся молодую порывистую любовь, а, также, несколько воспрянуть духом, реализовать свои мечты о дружбе и интересном общении.
Конечно, о Сергее Таня Антону ничего не рассказывала, повествуя о своих сердечных драмах в общих чертах. Антон ей нравился, он понравился ей еще тогда на улице, во время их необычной встречи, но чтобы влюбиться - ей это как-то в голову не приходило. Антон был совсем другим, это был хороший друг, с ним можно было поделиться всем, при нем Таня ничего не боялась, ибо безгранично верила ему, ценя его такт, ум, благородство, одновременно, простоту в общении. Антон мог подолгу молчать вечерам, рисуя какой-нибудь натюрморт или перенося с макета парусника его штрихи на полотно, а Таня просто сидела и смотрела, как он уверенно кладет мазки, мешает краски на палитре, достигая необходимого сочетания цветов, оттенков, как он долго думает, выбирает варианты изображения. Внезапно стирает написанное, начинает вновь…
Стучат тихо в комнате ходики, множество лиц смотрят на Таню со стен, и так в тишине она могла сидеть не один вечер, уютно устроившись на диване, листая огромные сборники репродукций.
Изредка Антон что-нибудь просил принести ему, а затем, устав, в изнеможении падал в кресло, смотрел на Таню, и, подмигнув, говорил:
- Ну что, Танюша, пойдем чай пить.
И они шли на кухню, ставили чай и завязывали разговор полушутливый - полусерьезный. Временами Таня чувствовала своей обязанностью что-то приготовить, несмотря на все протесты Антона, за что он сам же долго ее благодарил.
Сначала Таня удивлялась, почему у Антона нет телевизора, как он может так жить?
-Так он же отвлекает, Таня. Да и когда мне смотреть, если я работаю, моя работа мне в тысячу раз интереснее. А новости я могу и по радиоприемнику узнать. Люди - рабы телевизора, потому что у них самих зачастую ничего нет за душой. А в работе мне больше музыка помогает. Вот, например, записи Вагнера, Баха, Бетховена, Вивальди, Моцарта... Иногда я их долго слушаю, а потом пишу, мне это помогает...
- Антон, а как же современная музыка? - спрашивает Таня.
- Таня, как ты думаешь мне одному жить весело? - сощурив глаз, хитро спрашивает Антон.
- Нет, ни в коем случае, - отвечает Таня, улыбаясь.
- Так вот, чтобы не было скучно, я встаю рано, включаю магнитофон и ставлю что-нибудь современное, ритмичное. Поднимается настроение, весело становится на душе. Люблю всякую музыку, но из современных стилей предпочитаю рок, он дает мне больший заряд энергии!
- Антон, на что ты живешь? - спрашивает Таня.
- Картины пишу, продаю. Только вот покупают мало.
- Людей не интересует искусство?
- Людей интересует искусство, но ведь картина стоит дорого. Давали бы нам, художникам, бесплатно краски, кисти, холсты, рамы - я бы, честное слово, дарил бы картины, Танюша. Кстати, я так иногда и делаю. А самому мне никаких богатств не нужно, лишь бы только не голодать, поддерживать в себе силы и творить, творить... А тут ещё разные преграды. Того не достать, то слишком дорого, того не купишь, этого нельзя, то запрещено. … Вот я, иногда выполняю заказы разных издательств. Бывает, слышу - эта картина не пойдет, она непонятна или слишком смела. Часто так говорят люди, настолько далекие от искусства и совершенно не мыслящие в нем, что, право, очень обидно! Обидно, когда отвергают! Больше всего творчество убивает бюрократизм, черствость, холодность, толстокожие людей, равнодушие и элементарная необразованность. Читается ли у нас хоть где-нибудь в школах предмет искусства и серьезно с диапозитивами, репродукциями, учебниками, характеристиками школ, направлений, биографиями великих художников? Да и в вузах, если и читается, то весьма поверхностно, спустя рукава, фрагментарно, серо и скучно. Все беды от лени и невежества!
- А многие твои друзья разбираются неплохо!
- Они ведь сами до этого дошли. Книги по крупицам собирали, читали по ночам, занимались самообразованием.
- А живут все в основном бедновато, средне.
- Да, но они на это мало обращают внимание. Весь заработок тратят на краски, холсты и тому подобное.
Смотря на огромного ньюфаундленда, стучащего когтистыми лапами по полу, бросающегося приветливо на хозяина, отчего Антон пошатывался, Таня думала о верном друге, делящим с хозяином его одиночество, все горести и беды.
- Для того, чтобы этого теленка прокормить, мне знаешь, сколько надо трудиться, - жаловался Антон. - У него ведь один хвост толщиной с мою руку, а лапы, как бревна... Это мне яичницы хватит, а ему - вагон мяса подавай. Но друга в беде бросать нельзя, да, Царюшка?
Антон ласково поглаживал густую шерсть огромного пса.
Царь сразу привязался к Тане. Вечером, когда она уходила, Антон всегда выгуливал Царя, одновременно провожая и Таню. Они шли втроем: Царь бежал чуть впереди, важно и гордо, за ним шли Антон с Таней, и девушку переполняло радостью это их единство, эта их дружба. На прощение Царь грустно смотрел ей в глаза и лизал шершавым влажным языкомруку.
***
Когда солнце заиграло на сухих листьях червонным золотом, Володя стремительными взмахами направил лодку к берегу. Вода мягко, печальной мелодией, струилась за бортом, и легкие холодные серебряные брызги от весел летели в смуглое Танино лицо.
Ирина разожгла на берегу костер, а потом особым способом стала жарить рыбу.
По лесу, среди шутливых и грустных опадающих лесных великанов струился вкусный сизый дымок.
Володя закончил этюд и позвал всех посмотреть.
А потом Таня мыла кисти в воде. Эмалевые, зеленые, оранжевые и синие полосы, переплетаясь, тяжело заворачиваясь, медленно и лениво струились в темную глубину. В синем зеркале воды отражалось горящее золото осеннего леса, голову кружил запах листвы, тины, сонной холодной воды.
Затем Таня и Ирина расставили на клеенке металлические миски, пахнущие осенней водой, разложили оловянные и деревянные ложки, поставили пластмассовые стаканчики и позвали на трапезу.
Свежий воздух рождал особый аппетит. Блюд хватало: жареная особым способом рыба, душистая уха. Очереди ждало вымоченное в уксусе и вине шашлычное мясо. Володя, хрустя зажаренной рыбой, весело спросил Таню:
- Ну как, нравятся наши места?
- Это чудесно, - ответила Таня. – Места эти удивительные и настолько красивые, что я хотела бы поселиться здесь навсегда. Представляю, какие закаты солнца здесь, какие оттенки принимает вода…
- А когда пасмурно, ветер шумит в деревьях, а на озере появляется зыбь - ощущение какой-то вечности происходящего, - задумчиво добавила Ирина, глядя в золотую высь. Антон, разливая кофе из термоса, развернув пакет с бутербродами, с интересом вслушиваясь в разговор, добавил:
- Да, отдалились мы от природы. К сожалению, это так. А ведь здесь, в самом обычном нашем лесу, столько волшебства! Стоит ли искать красоты где-то в океане!
Володя внимательно слушал Антона.
- Часто люди доказывают, что человек, это «царь природы» и всегдашний ее покоритель. Смешно слушать! Потому, что не покорителем он обязан быть, а сотрудником, преобразователем! И природа мстит своим неразумным сыновьям, за их наглость, самоуверенность, - взволнованно говорил Володя - Ибо человек сам существо, вышедшее из природы, ею созданное и живет только благодаря ей, используя наполненные веками богатства, имеет природные инстинкты и дышит благодаря ей.
-То есть, ты хочешь сказать - нельзя разрывать эту цепочку, связь человека с природой. Человек должен сливаться с ней! - сказала Ирина.
- Конечно, природа для человека тот же Бог, который позволяет своему сыну лишь разумно преобразовывать её, разумно трудиться, используя её всходы, - говорил Володя. - К сожалению, это мало кто понимает, а если кто и понимает - ничего не может сделать, не может ничего остановить. Нужно выезжать на природу, вдохновляться её красотою, черпать из неё мудрость, творческое вдохновение, для вознесения духа своего - вот цель человека! Природа в нас, а мы в ней! Хорошо бы это всем понимать и помнить.
Они расположились поудобнее, задумались, сидя в тишине. Лишь ветер медленно шевелил золотую листву. Багряные и желтые дожди, плавно шурша, грациозно оседали на землю. Воздух был прозрачен как стекло. Видно было далеко и также далеко слышно. Тихий шорох упавшего листа, скрип ствола, плеск воды в озере и треск сучьев в костре слагались в неповторимую мелодию.
- Для меня природа, все леса, горы и поля - удивительная загадка, - нарушила общее молчание Таня. - Можно сидеть долго, говорить и думать о Вечном. И мне кажется, что тогда больше познаешь, лучше осмыслишь все вокруг, а главное - излечишься от скуки души, вдохновишься для чего-то нового.
- И ты совершенно права, - сказал Антон. - Вспомните, Бунин готов был часами смотреть на закат солнца, чувствуя какую-то особенную благость и тайну. Многие мудрецы древности уходили в леса, жили там уединенно, питаясь божественной силой леса, приходили в поля, наблюдая за бесконечными просторами, движением солнца, волшебством восхода или заката, слушая шепот трав, часами наблюдая за облаками, разгадывая таинственные знаки неба, слагающиеся в необыкновенные картины. Кое-кто уходил в горы, в вечное царство синего воздуха, голубых снегов, в таинство скал, занимались там философией, искусством. Ибо там ближе всего человек к вечному, божественному царству Неба. Другие любили необозримое море, когда оно величавое, мудрое, грозное катит свои могучие волны к черным береговым утесам, с пеной разбиваясь о прибрежные скалы.
- Ты говоришь красиво, но то, что ты говоришь, я испытал на себе, - сказал Володя. - Как удивительно писал облака Рерих, когда жил в Карелии! Они у него настоящие небесные вестники, шепчущие свои тайны человеку. А как он писал спрятанные в озерах и камнях клады! Я так не пишу, не умею! А его чудесная серия гималайских пейзажей – таких могучих, осмысленных, и даже философских гор, таких красот в живописи не создавал никто! Во всяком случае, мне видеть ничего подобного не приходилось!
Таня слушала внимательно, с восторгом, удивляясь этим людям. Чувства её были обострены и, казалось, не будет более в жизни такого чудесного дня.
- Да, всего не отобразишь, всего не воссоздашь, - вздохнул Антон. – Красота природы неисчерпаема. Как-то еду в поезде. Вечереет, заходит солнце, и вижу такие краски, какие никогда не видел и не увижу, такое удивительное сочетание и именно здесь, в этом месте! Хочется соскочить с поезда, схватить кисти... Загорелся, приезжаю домой и пишу по памяти, но, чувствую, всех оттенков не передашь! На следующий день еду туда, ищу ту станцию, с трудом добираюсь до того места, смотрю - вроде уже не тот колорит. Достигаю по памяти невозможного, а, уходя, вновь вижу чудеса, уже в другом месте. Да, природа, безусловно, очищает человека, вдохновляет его.
Антон вздохнул.
- Друзья, я так рад, что мы все здесь собрались, и очарованы всем этим, и дружим, и любим, и это - счастье! Да простится мне излишний пафос!
Антон обвел всех взглядом счастливого человека.
***
Таня вгляделась в матовую поверхность зеркала.
На фоне зеленых ящичков с узорчатыми яркими цветами и чередой голубых пластмассовых вешалок, с ворохом свисаемой одежды застыл силуэт девушки. Еще год назад она стеснялась своего собственного вида, но, в последнее время, стала чувствовать себя достаточно взрослой, уверенной и даже любовалась собой.
Темные волосы тщательно собраны и скрыты под розовой купальной шапочкой. Полукруг лица с чуть заметными впадинами на щеках был изящен, красивый прямой нос был чуть вздернут на конце, что временами расстраивало Таню, но сейчас, казалось, придавало ей симпатичный и в чем-то оригинальный вид. Густые брови черными изогнутыми стрелками окаймляли впадины темно-карих, с едва заметной грустинкой, чарующих глаз. Купальный костюм тесно охватывал цветущее рельефное тело.
Сегодня удовлетворение собой особенно охватило Таню, появилась даже гордость за собственную красоту. Она мечтала о том, как будет кружить мужчинам головы. Немного смутившись появлением других девушек, Таня вышла из раздевалки.
...Бассейн успокоил Таню. Прозрачная зеленоватая вода давала приглушенные всплески звуков и отраженно плясала светящимися полосами на кафельных стенах. Таня нырнула, чтобы не слышать окриков и свистка тренера Бориса Ильича и, не открывая глаз, сильными взмахами рук пошла на глубину. Привычно сдавило в висках, неприятно закололо в носу. Вспомнился лес, плавание по холодному, усыпанному черными листьями озеру, шум промозглого ветра, удочка, подрагивающая в руках Антона и пейзаж Володи, лукошки душистых, только что собранных грибов. Грудь начало давить камнем и Таня, заработав сильнее ногами, устремила тело вверх. Громада звуков резонансом отражающихся в огромном зале сразу охватила её, в висках били молоточки и звенели колокольчики... Она перевернулась на спину и отдохнув, поплыла брассом. Уступая настойчивости тренера, Таня поплыла к лесенке и вышла из воды, поправляя облепивший тело купальник. Вода струйками сбегала по телу, образовывая теплые лужицы. Она плюхнулась на деревянную лавку, разминая ноги, когда подошел Борис Ильич.
- Иди, тебя ожидают. Вообще – то, детка, если тренер дает сигнал, значит нужно подчиняться.
- Я знаю, Борис Ильич, но ведь я так давно в бассейне не была. Радовалась. А кто ждет?
- Какой - то гражданин неизвестный...
«Может, быть это Антон? Нет, вряд ли, он же не знает о бассейне», - подумала Таня.
-А с техникой у тебя, уже, между прочим, хуже. Забрасываешь учебу и забываешь.
Таня опустила глаза, и хмурая вышла в раздевалку. Накинув халат, прошла в узкий коридорчик. Здесь было обилие светло-оранжевых стульев. На одном из них застыл седоголовый мужчина в темном пальто, из-под которого выбилось кашне.
«Уже к зиме подготовился?» - механически подумала Таня и села напротив.
- Здравствуйте, - сказала она ровно и тускло. - Вы меня искали?
- Здравствуйте, - живо, но, не повышая тона, ответил гражданин. - Ты Таня Ласточкина? Я – капитан Никаноров.
Он небрежно качнул потускневшей красной книжечкой в огромном седовласом кулаке и тут же спрятал ее в карман.
У Тани вздрогнуло сердце, в груди появилось что-то тревожное.
- Что случилось?
- Ничего особенного. Я надолго тебя не задержу. .
Никаноров смотрел на эту хмурую девочку и почему - то подумал: «Да, школьницей ее никак не назовешь. Уже хоть замуж выдавай! Быстро сейчас растут дети, акселерация. Это мы выглядели после школы худыми сосунками, а вынуждены были в войну командовать взводами».
Но, в то же время, несмотря на кажущуюся взрослость, он заметил в ее чуть испуганном лице наивную детскость и сразу успокоился.
- Таня, у меня всего один вопрос. И если ты ответишь на него честно, без всяких фокусов, мы с тобой быстро поладим. Так вот. В вашем классе учится известная тебе Валя Карамзина. Кто был у нее на даче в тот самый день? Ну, ты знаешь, о котором чуть ли не вся школа говорила...
У Тани широко открылись глаза.
- Я ничего об этом не знаю. Почему вы меня об этом спрашиваете?
Никаноров чуть улыбнулся и уверенным жестом вынул из кармана пальто листик бумаги, сложенной вчетверо и развернул. Таня проглотила комок - это была её записка. Никаноров сразу заметил ее реакцию.
- Это ведь писала ты!
Таня быстро и ошеломленно закачала головой, ответив механически:
- Нет.
- Значит, утверждаешь, что в первый раз в жизни видишь.
Уголки губ хорошо бритого лица капитана привычно иронично поджались.
-Таня, давай не будем играть в кошки-мышки, давай будем по-честному. У меня в дипломате лежит твое сочинение по русской литературе. Такое отличное сочинение, кажется, по ранним рассказам Горького. Так? «Макар Чудра»?
Таня кивнула, проглотив слюну.
- Ну вот, видишь, я же с пустыми руками не приду. Но ведь и записка, и сочинение написаны одним почерком! Это же элементарная проверка на идентичность. Или теперь скажешь, что и сочинение писала не ты?
Таня понемногу овладевала собой. Больно ловок был этот капитан, его не проведешь, сразу в капкан ловит...
- Сочинение писала я, но...
- Записка не моя, - закончил за нее Никаноров и улыбнулся, вздохнув.
Его улыбка придала Тане смелости.
-Но я ведь всего лишь хотела предупредить то, что может случиться, - тихо и взволнованно сказала она.
Никаноров положил ей руку на плечо.
- И правильно сделала. Успокойся. Ничего ведь страшного не произошло. И преступление не состоялось, но попытка совершить его была...
- Я хотела предотвратить его.
- Молодец, я тебя не виню... Но понимаешь, мне нужно знать, кто хотя бы потенциально способен на это.
Таня молчала. Никаноров про себя ругался, что неправильно повел себя.
Где-то в глубине души Таня чувствовала что-то нехорошее и слова "доносчица", "предательница" мелькали в ее голове. Ей так хотелось поделиться с кем-то всем этим, выяснить права ли была она, отвести душу, успокоиться...
Никаноров видя ее колебания, догадывался об их причине.
- Я тебе даю слово, что никому ничего не расскажу... В интересах следствия,в твоих интересах, твое имя не будет раскрыто. Ну? Что?
Таня посмотрела в его бледно-голубые, старые, с красноватым оттенком от бессонницы глаза и почувствовала, как этот человек устал, как много видел он и пережил...
«Он не может лгать», - сказала она себе и, тут же, без остановки, захлебываясь, рассказала ему все и даже чуть не расплакалась. Никаноров гладил ее по голове.
-Успокойся. У тебя не было другого выхода... Конечно, в органы ты не решилась прийти, да и выглядело бы для тебя предательством, фискальством каким-то. А по-другому остановить его ты не могла...
- Не могла! Ведь его посадили бы, так, товарищ капитан?
- Ну, это смотря, что взяли бы они.
- Я знаю, что к вам страшно попадать. У вас там разговор короткий. Товарищ капитан, а что ему будет?
- Ничего не будет, успокойся. Скорее всего, ни Тимченко, ни Князев даже ничего не узнают об этом. Но комиссия по делам несовершеннолетних наверняка заинтересуется личностью Князева.
- Я считала, что Тимченко действовал во многом под его влиянием. Сергей, в общем-то, честный, я видела, как он потом волновался, переживал.
Капитан кивнул и поднялся.
- Пойду я, поздновато уже что-то. А ты значит плаваешь? Нужное дело.
Он поправил кашне, застегнул пальто и попрощался.
На улице ветер развевал его седые волосы, нес навстречу жухлую листву. Никаноров шел и думал о том, какая это хорошая девочка, как она заботится о других, как она может любить, и, вообще, есть еще хорошие, честные люди на этом свете. Потом он вспомнил, что нужно купить кефира и батон, свернул к освещенной желто - серебряной витрине.
Таня отпрянула от окна и пошла з душевую.Раздевшись, она вдруг почувствовала необыкновенную душевную легкость. Рядом купались две девочки, по очереди намыливая друг другу спины, хохотали. Бросив взгляд на них, розово мелькающих в клубах белоснежного пара, Таня подумала о том, как они беззаботны и счастливы. Наконец, она замерла под струей, вспоминая события дня.
Вытираясь полотенцем, она видела перед собой глаза этого капитана. Она поняла - именно он облегчил ей душу, придал ей уверенность и энергию...
Одевшись, она вышла на улицу. Уже зажглись фонари, их свет отливал золотом на листве. Идти было легко, приятно и радостно. Она, любя, спасла любимого. Она доказала, пусть для себя, свою любовь, она способна любить!
А теперь она встретила Антона и углубилась в искусство, такое загадочное и прекрасное. Вокруг нее были хорошие, честные люди: Антон, Володя, Ирина, Борис, Роза, и этот капитан Никаноров, Она помогала и сочувствовала им, и они помогали и сочувствовали ей. Она была уже не одна, было о ком заботиться, за кого переживать. А любовь…. Да разве у всех бывает любовь счастливой? И Таня представила себе, что через время встретит Сергея, будет цветущей и красивой, и он совсем по - другому отнесется к ней. Тане было радостно, все казалось ей милым и интересным: и эти старые деревья и домики, и чудесный свет окон и фонарей. Слезы готовы были брызнуть из глаз, как это обычно бывает, когда она переволнуется, но это были приятные, легкие слезы.
______________________________________________________________________
Глава 6. Мальвина. «Яблоко Евы»
Они шли веселые, раскованные, переполненные жаждой нового и неизвестного, ловко прыгая через искрящиеся светом зеркальные лужи, углубляясь в коричневые тени деревьев и выныривая у блестящих витрин. Шли нарядно одетые, в модных джинсах и куртках, весело переговариваясь между собой.
По пути завернули в подвальчик - магазинчик, где в красновато-желтом свете ламп полутемные мятые лица застыли немыми статуями у обилия грязных стаканов, немытых, жирных тарелок, крошек и окурков столов. Грубая полная продавщица за гроши налила дешевого, терпкого, липкого как сироп, обжигающего нутро, вина, то и дело, вытирая полотенцем липнущий прилавок, тщательно отдирая приставшие копейки и бросая их в ящичек с гремящей мелочью. Как по команде они встали все вместе у стойки, почти залпом выпили рубиновое вино, ощущая горячее тепло внутри тела и начинающуюся неуверенность в движениях, звонко хлопнув стаканами о прилавок, выбрались из душного, спертого, сладковатого воздуха наружу. Довольные, закурили, направляясь к трамвайной остановке. Каждый из них был горд тем, что выпил, держался нарочито прямо и мужественно, но уже с чуть заметной развязностью. Увидев ослепительную золотую оконную полосу трамвая - пошли быстрее и вскочили на подножку уже перед самым его отходом, гордо улыбаясь.
Через три остановки они вышли и пошли по улице, усаженной каштанами. Чем ближе подходили к цели, тем больше волновались и радовались, морально готовясь шире и лучше показать себя на предстоящем вечере. Механически протопав через усыпанную листьями песочницу, мимо визжащих в полутемноте детских качелей, пройдя дворик, вошли в ярко освещенный, пахнущий чем-то домашним, кухонным, подъезд.
На третьем этаже Лешка первым надавил кнопку звонка, подмигнув после его мелодичного пения. Дверь как в сказке быстро отворилась, и они вошли в царство Мальвины. Довольный девичий шумок "Мальчики пришли" означал, что их тут давно ждут. Сама виновница предстоящего торжества именинница Мальвина, в голубом платье и с бантом в волосах, приняла роскошный букет цветов, а также скрытый картоном и лазурными лентами подарок, и позволила по очереди поцеловать себя.
Когда Сергей коснулся губами ее пухленькой щечки, у него вновь сильно затрепетало сердце. Он сразу отвлекся, медленно осматривая квартиру, небольшую, но хорошо, со вкусом обставленную, где тигровые занавески образовывали очаровательную интимную темноту, а персидский ковер ласкал ноги. Он вновь пытался найти глазами Мальвину, но та умчалась на кухню. Мальчики, представленные обществу, несколько зажато стали знакомиться. Один из присутствующих был длинный Альфред, студент института, на студента в общем – то похож был мало, ибо в представлении Сергея студент — несколько замученный, ученый человек, старательно выговаривающий правильные фразы, слывущий «умником». Альфред же явно таковым не был, был прост и небрежен в общении, сально шутил, громко рассказывал непристойные анекдоты, от которых дамское общество покатывалась со смеху, зажимая в смущении рты. С неудовлетворением заметил Сергей среди присутствующих и Яниса, с его короткой стрижкой, в дорогом светлом пиджаке. Он был представлен как работник торговли, а сам напоминал скорее сынка богатых родителей - холеный, спортивный, немногословный, с претензиями городского модника.
Сергей все ждал с нетерпением появления Мальвины, но она только мелькала голубым в прозрачных дверях, о чем-то непрерывно хлопоча, не обращая на Сергея никакого внимания, что приводило его в некоторое уныние. Князев же был здесь явно своим человеком, освоился быстро и завоевал всеобщее внимание...
Наконец их пригласили в соседнюю комнату, где сиял накрытый стол. Вдруг исчез свет, в комнату, вполз, разрезая темноту призрачным сиянием свечей, огромный бело - розовый торт. Под аплодисменты Мальвина задула свечу. Стало жарко и темно, а затем, когда свет вновь воссиял, Янис вскрыл шампанское, и искристая жидкость зашумела, брызгая по сверкающим бокалам. Янис звякнул ложечкой по бокалу, дождавшись пока стихнет шум и мелодичный звон стекла, сказал:
- Ровно двадцать лет назад одна сказочная фея оставила бедной женщине резную шкатулочку, приказав вскрыть ее ровно в полночь. Когда наступил долгожданный час, женщина открыла крышечку и увидала золотистую фольгу, в которую был, завернут орех. Недоумевала она, держа орех в руках, когда он вдруг "крак" и раскололся, и, под звуки чудесной музыки, появилась на свет маленькая девочкаМальвина. Мама кормила ее клубникой и цветочным нектаром, поселила ее в маленьком домике, где Мальвина спала на мягкой подушечке, укрываясь лепестками роз. Вскоре Мальвина выросла и стала очаровательной принцессой! Так давайте же поднимем наши бокалы за то, чтобы наша Мальвина превратилась в королеву, и жила долго, и счастливо!
Все радостно захлопали в ладоши, радуясь такому чудесному сказочному вступлению, сделанному в духе Андерсена или Гофмана. Мальвина поцеловала Яниса, и Сергей, к стыду своему почувствовал маленькие нотки ревности в душе, и весь вечер старался не смотреть на Яниса, наблюдать только за Мальвиной. Мальвина также почти не обращала внимания на Сергея, словно здесь его и не было.
После торжественного ужина начались танцы. Напрасно Сергей надеялся пригласить Мальвину. Станцевав один медленный танец с Янисом, она весь вечер вообще нетанцевала, разговаривая с подругами и друзьями, весело и громко смеясь. Девушек было много, все они были симпатичными и веселыми, но Сергея они мало интересовали и скоро ему наскучили.
Вечер тянулся медленно. Протанцевав несколько зажигательных танцев, Сергей ушел с Алешкой и Альфредом на балкон покурить.
Город уже спал, в окнах еще мелькали редкие сонные огоньки. Ветер нес запах листвы, костров и лужной воды. Звезды танцевали в такт ритмичному танцу, звучащему из открытой двери. Альфред весело и пьяно рассказывал что-то, Алешка вторил ему, но Сергей слушал их поверхностно, думая о другом. Он почему-то жалел, что пришел сюда. Он ощущал себя жалким мальчишкой, юнцом, не достойным внимания красивой дамы. В голове мелькнула мысль о том, что этот стриженный Янис для Мальвины важнее, а тогдашнее их знакомство в "Алмазе" была просто случайностью...
Очнувшись от вороха мыслей, испытывая болезненное одиночество, он даже не заметил, как куда-то исчезли Альфред и Лешка. Ветер колебал ветки. По улице, шлепая по лужам, шли какие-то люди. Сергей всмотрелся в окно. Танцы были в самом разгаре. Девчонки весело прыгали, а потом, смеясь, упали на диван, среди них прыгал Алешка. Мальвина в глубине комнаты гадала на картах, окруженная несколькими лицами.
Сергей отвернулся, глядя в темно-серую даль, чувствуя, как кто-то подошел к окну и застыл силуэтом у балконной двери. Сергей вздрогнул, обернулся - мгновение на него смотрели желтые глаза Яниса. Их разделяли стекла, еще миг - силуэт пропал, только колыхнулась штора. Чувствуя себя лишним, Сергей, приняв беспечный вид, прошел комнату, шепнув Алешке, что ему плохо, тошнит, оделся в прихожей, под удивленный шепот Князева, и тихо ушел.
***
Но мысли о Мальвине не оставляли его ни на час. Он видел ее во сне, любовался ее малахитовыми глазами, дарил ей цветы. Он ежеминутно ожидал ее появления, когда шел в городской суете, выискивая ее следы на городском асфальте, ловил ее лицо в мелькании прочих лиц, механически рисовал ее лицо на листе бумаги, игнорируя уроки - он просто заболел ею. На какое-то время она заслонила ему Зою, которая улетела неизвестно куда, хотя и была рядом. Они почти не говорили, Сергей стал задумчивым и отстраненным, Зоя платила ему тем же.
Дом изменился, он стал обыденным и скучным, друзья растаяли как воск, а улица превратилась ловчие сети для поимки Ее.Он крайне плохо и неохотно ел, почти не говорил с матерью, а в школе несколько раз отказался отвечать. Учителя удивлялись, назначали ему пересдачи, но он не приходил. Мир этот уже не интересовал его, ибо в нем поселилась она. Мир сузился, и он думал только о ней. Любовь сжигала его, он хотел видеть ее каждую минуту, слышать ее голос, дотрагиваться до ее руки. В то, что она не обращает на него никакого внимания, он верить не хотел. Он не мог не мечтать о ней.
В надежде увидеть ее он выучил все дорожки возле музучилища. Он имел успех видеть ее несколько раз. Она выходила чаще в компании подруг, и он сконфуженно прятался, с бьющимся сердцем наблюдая за нею из-за потрескавшегося угла соседнего дома.
Стояли удивительно теплые для поздней осени дни. Прозрачность и хрупкость воздуха была необыкновенной, деревья издавали нежный стеклянный звон, который давился колесами машин...
Сегодня она заметила его, выглядывающего из-за дерева. Это было близко к входной двери, поэтому он не успел спрятаться.
- Привет! Ты что там притаился? Ждешь кого-нибудь?
Сергей сконфуженно, теряя почву из-под ног, сказал:
- Да нет, просто гуляю. Приятеля жду...
- Ох, догадываюсь, что приятель этот - я сама. Не так ли? Я тебя здесь уже не первый раз вижу.Ты то за киоском стоишь, то за домом…
Сергей набрался смелости и сказал:
- Я очень хотел видеть…тебя.
Мальвина лукаво улыбнулась, блеснув зеленым задорным огоньком глаз, подошла ближе, помахивая сумочкой:
— Ты хочешь назначить мне свидание? Ну, так что же ты стесняешься? Приглашай прямо сейчас, я свободна как ветер!
Её прямота и простота спасли Сергея, он понемногу осмелел. Они пошли гулять в город. В парке ели мороженое, и Мальвина много говорила. Она рассказывала ему о своих занятиях и добавила:
- Если ты хотел со мной встретиться, нужно было смело подойти, а то я такая одинокая.
- А как же твой друг, ну, с которым ты была в "Алмазе"?
- А, это Янис... Ну, он вряд ли друг, просто хороший знакомый. У него, кажется, уже есть кто-то. А у тебя есть девушка?
Сергей хотел с гордостью сказать «есть», но внутренний голос заставил его ответить отрицательно.
- Ну, значит, мы будем дружить...
Сергей покраснел, радуясь, что в полумраке кафе — это не заметно.
На следующий день он пригласил ее в кино. Шла роскошная мексиканская мелодрама о любви белой девушки из богатой семьи и нищего мулата. За время сеанса, окутанного пеленой тайных свиданий и жарких объятий с поцелуями на белом полотне экрана, Сергей то и дело посматривал на Мальвину, но она была увлечена фильмом. Профиль ее лица в призрачной темноте казался сказочным. Сергей осторожно обнял ее и замер, чувствуя, как трепет ее свежего упругого тела потоком энергии передается ему, он почувствовал полет, воспарение над миром и уже не помнил сюжета фильма. Мальвина отнеслась к этой вольности свободно и даже к концу сеанса, к гордости Сергея, склонила голову на его плечо, и тут же его лицо утонуло в волне каштановых роскошных прядей, а белый свет вырывал темную бронзовость её рук, которые искали его руки.
Вышли они гордо в обнимку. Мальвина улыбалась:
- Спасибо, Сереженька. Ты сегодня особо галантен и внимателен.
Сергей был на небесах. Он давно уже осмелел, много и взахлеб говорил, а шутил так, что Мальвина почти плакала от хохота.
- Ой, Сережа! Ну, умора! Вот рассмешил - так рассмешил. Это же надо так уметь отображать, такое найти, отметить…Молодец!
Густая тьма царила, когда они дошли до ее дома.
- Хочешь, я приглашу тебя выпить чашечку кофе? - спросила Мальвина. — Мама сегодня работает допоздна, а вечерам так одиноко...
Сергей почувствовал волнение. И хотя он обычно предупреждал своих по телефону, что придет поздно, сегодня ему было не до этого. Глаза Мальвины излучали нежность, а губы притягивали, как магнит.
Теперь Сергей более подробно осмотрел уже немного знакомую ему квартиру.
Тигровые шторы плотно закрывали окна. Свет торшера выхватывал ковры и отличные импортные плакаты на стенах: иностранцы-блондины, захлебываясь, пили пепси-колу, дамы в купальниках возлежали на полированных длинных капотах роскошных автомобилей, красавец Дин Рид улыбался у микрофона с гитарой в руках, а четверка "Битлз" шагала через дорогу. Мальвина ушла на кухню готовить кофе, временами появляясь перед Сергеем в клетчатом передничке, стараясь чем - то его занять.
Сергей был уверен в себе. Он постоял у большого зеркала, принял героический вид, надув грудь и расправив плечи. Быстро выхватил расческу и привел свои отросшие волосы в порядок, косясь, на улыбающегося длинноволосого Дина Рида. Затем начал рассматривать данный Мальвиной альбом фотографий. Вот совсем маленькая девочка, полненькая, с ямочками на щечках, в коротком платьице с большим бантом, в сандалиях на босу ногу и с лопаточкой в руке. В ней трудно было узнать сегодняшнюю Мальвину. Вот она уже в школьной форме - большеглазая, худенькая, с пионерским галстуком. Она же - с мамой, похожей на Мальвину, красивой импозантной женщиной. Шла череда лет, мелькали лица родственников, одноклассников, подруг. Сергей еще раз убедился, как время преображает человека: девочка, худенький нелепый подросток, почти девушка... Некоторые фото носили купально-пляжный характер: Мальвина в купальнике, открывающем ее совершенные формы, лежит на стволе огромного дерева, поваленном на песок, Мальвина выходит из воды, поправляя волосы, а сзади, в воде, виднеется ежик Яниса...
Сергей поспешил захлопнуть альбом и бегло перелистал груду журналов мод и рекламных проспектов, лежавших на столике. Он был приятно нервен, возбужден, руки и ноги таили волнующую скрытую, приятную энергию. Он походил пружинистыми шагами по комнате, покачался с носка на пятку у роскошного трюмо и тихо вышел на кухню. Здесь пахло свежемолотым жареным кофе. Мальвина, успевшая переодеться в короткое нарядное платье, колдовала у печки, подогревая бутерброды. Сквозь пряди роскошных волос видна была ее нежная шейка с апельсиновым пушком, а сквозь платье виднелся узкий желоб ее спины. Не отдавая отчета в своих действиях, Сергей шагнул к ней и обнял ее сзади. Она замерла и медленно повернулась. В следующую секунду их губы слились, они не могли оторваться друг от друга, и Сергей долго ощущал мягкость и сладость ее полных губ. Наконец, Мальвина легонько оттолкнула его и шепнула улыбнувшись:
-Тише, Сереженька... У нас впереди еще много приятных минут... Приглашаю к столу!
Сергей пружинисто и легко отошел, глядя невидящими глазами в окно. Все у него бурлило и ликовало внутри.
Мальвина быстро накрыла на стол и сняла маленький фартучек. Разлила по фужерам золотистое вино. Вино вскружило голову, кухня поплыла, а улыбка Мальвины, казалось, проникла внутрь его души. Они хрустели бутербродами и молчали, улыбаясь, не сводя глаз друг с друга. Он не выдержал и положил свою руку на ее теплую кисть.
- Нравится тебе у меня? - спросила она
-У тебя чудесно, - ответил он, чувствуя себя уже совсем взрослым.
- Я тебе нравлюсь? – смело и вкрадчиво спросила Мальвина. И он совсем не удивлялся этой смелости.
- Очень. Еще тогда, вечером, в "Алмазе", когда ты меня пригласила на танец. - Звучал Джо Дассен. Видишь, я помню. Я тебя сразу заметила, думаю, какой стройный, красивый юноша. А теперь пригласи ты меня. Хорошо?
Сергей кивнул и, привстав, поклонился. Мальвина провела его в комнату. Включила мягкий розовый свет, поставила пластинку с тихим и протяжным танцем. Мелодия захватила их, закружила им головы. Они ничего не видели, и, казалось, в мире существовали лишь они одни. Руки его охватили нежные хрупкие плечи. Прикосновение ее грудей, натягивающих платье, приятным жаром опаляло его грудь, раздувая в сердце неистовый костер. Ее бедра медленно и плавно гнулись в такт мелодии, которой, казалось, не будет конца, ибо это была вечная мелодия любви. Они нашли губы друг друга, и он ощутил ее ловкий, нежный язычок у себя во рту…. Но вот она освободилась от ласки его рук, встала, тихо и таинственно сказав "я сейчас", растаяла в призрачной темноте.
Сергей остался один, находясь в сказке, в таинственном полумраке, уже не замечая вечной мелодии - она стала самой живым, неотъемлемым атрибутом существования.
Сердце бешено стучало, как вдруг появилась Мальвина, вынырнув из полумрака, как по мановению волшебной палочки - в коротеньком синем халатике. Мягкой походкой она подошла к центру комнаты и, застыв, одним царственным жестом сбросила одежду. Он был полностью уже в ее власти...
Он входил в сад, краше которого не видел. Он срывал с гибких веток прохладные нежно-медовые янтарные плоды, он пил их сок, и нектар проникал в его вены, звенящие от радости и напряжения. Он слушал, как с медленным звоном падают с веток капли душистой влаги, он вдыхал густой, наполненный пьянящим ароматом цветов воздух и видел ее всюду, воплощенную в плодах, в пружинистых ветвях, разлитую по нежной лазури неба….
Она вела его за собой по саду, вела уверенно и легко, и небо играло голубыми, алыми, малахитовыми отблесками. Райские птицы пели нежные небесные песни, и звери ласкались у ног, и теплый дождь давал влагу - цветам и деревьям...
…Потом она встала и, не стесняясь, пошла к окну. Замерла, опираясь на подоконник, среди темного куста цветов. Звездный свет вырывал у мрака ее белеющую обнаженную фигуру.
-Уже поздно, Сереженька, милый мой, к сожалению, уже поздно...
Сергей бросился к ней, но она, не поворачивая головы, смотрела на засыпающий город... Он навсегда запомнит ее стоящую у окна, в ту первую их близость...
Когда он вышел на улицу, она все так же стояла у окна, набросив на плечи халат, и была едва видима в темноте. Он шагал домой радостный и гордый, ощущая себя настоящим мужчиной, и с таким же настроением, забылся крепкими и приятными сновидениями.
На следующий день он летел к ней, как на крыльях. И вновь они замерли у порога, слившись в продолжительном поцелуе.
Когда они лежали в полутьме, она приникла к нему своим большим телом и сказала:
- Сереженька, наша любовь с тобой отвлекает меня от дел насущных.
Он улыбнулся, глядя в ее усталые, но еще чуть горящие глаза и спросил:
- Что за дела?
- Да, разные...
- Может, я могу тебе чем-нибудь помочь? Ты же знаешь, для тебя я все сделаю...
Он поцеловал ее пухлую, влажную щеку.
- Может быть... Ты знаешь, Сереженька, так много надо дел переделать, что не успеваю. Нужно отвезти тут один чемоданчик...
Она неопределенно махнула рукой куда-то в темень, но Сергей ответил, глядя в ее глаза:
- Для тебя все могу, хоть сейчас!
- Ты мне окажешь очень важную услугу, молодец, спасибо. В общем, пустяк, ничего важного нет, но у меня просто дефицит со временем. Я сейчас напишу тебе адрес.
Ее фигура растаяла в другой комнате.
«Не верю, - думал лежа Сергей. — Мне все кажется сном. Самая чудесная девушка на свете здесь, со мной, она любит меня, и я держу ее счастье в своих руках. Теперь я знаю, что такое это счастье, загадка для многих! Как сейчас мне легко, свободно, лучшего я в жизни не испытывал!».
Вошла Мальвина в синем халатике, держа в руке обычный портфель «дипломат».
Говорила она как-то так вкрадчиво, и нежно, что Сергей наслаждался каждым произнесенным ею словом.
- Миленький, Серенький, вот этот чемоданчик и отвезешь. А внутри там ерунда, бумажки всякие... Закрыто на ключик. А вот и адресочек я тебе написала. Хорошо, Серенький?
Она села рядом и улыбаясь полными губами, протянула ему листочек бумаги. Лицо ее было умилительно-нежным, Сергей потянулся к ней и, обняв, поцеловал, ощутив вишневую мякоть ее губ и запах легкого аромата духов.
-Я люблю тебя, Сережка, - шептала она серьезно. - Я надеюсь на тебя.
- Какие пустяки,- отвечал он, вновь впиваясь в ее губы.
***
Ехать пришлось далековато. Было еще не поздно и желтеющий закат, постепенно превращаясь в багровый, скользил, обливая огнем серые многоэтажки. Поднимая вверх груду листьев, подкатил троллейбус, и Сергей влез внутрь, едва пропихиваясь сквозь сплющенный разгоряченный люд.
Мысли его были далеко, возле нее, возле ее волос, губ, нежных тонов вкрадчивого голоса.
Через полчаса троллейбус, наконец, выкатился на окраину города. Здесь стояли новенькие белые девятиэтажки. Тоненькие молодые деревца печально роняли последнюю, и без того редкую листву, с ветвей. Солнце, затапливая горизонт, расплывалось на пустырях, среди брошенных труб, строительных плит, становясь красно-кровавым. Лучи скользили по холмам разрытой земли, канавам, новеньким каруселям и некрашеным песочницам, недавно привезенным сюда для установки на детских площадках. Мальчишки, бегая ватагами, швырялись каштанами, которыми у них были набиты карманы.
Троллейбус был уже полупуст и дребезжал листами плохо скрепленного, исцарапанного железа. На предпоследней остановке Сергей сошел, чувствуя какой-то прилив сил, ощущая, что сейчас он уже не один, что есть человек, который надеется и ждет его, и он рад услужить этому человеку, сидящему где-то у окна. «Дипломат» оттягивал руку.
Вот она, улица Садовая. Довольно странное название улицы, где садов нет и в помине, разве что в перспективе предвидятся. Далеко за домами, на пустыре, мальчишки гоняли в футбол. Слышны были их веселые, задиристые крики, тонущие в красноватом небе.
Сергей вспомнил летний лагерь, даже почувствовал под ногой мяч, вспомнил глаза Зои. Он попытался выбросить все это из головы, но Зоины глаза упорно смотрели на него. Где-то внутри сидела растревоженная совесть.
Спросив номер дома у всезнающих бабушек, Сергей зашагал увереннее. Возле нужного ему подъезда стояла машина, показавшаяся знакомой. «Недавно подобную "Волгу" я где-то видел», - машинально подумал Сергей. Свернув в подъезд, он поднялся по гулкой запыленной лестнице.
Пахло цементом, побелкой, краской, изоляционной лентой - как обычно пахнут новые, еще не обжитые дома.
На четвертом этаже он позвонил в крайнюю у лестницы квартиру. Ответа не было. Казалось, что кто-то долго изучает его в глазок. Как только Сергей позвонил вторично - за дверью завозились и в проеме двери, открывшейся как темный провал пасти дракона, показался человек.
- Здравствуйте, я к вам от...- начал Сергей, но человек, не дождавшись конца речи, махнул рукой – заходи!
Сергей, не собиравшийся никуда заходить, спешивший быстрее исполнить порученное – «и с плеч долой» - потоптался и зашел неохотно. Человек, оказавшийся мужчиной в сером в клетку, пиджаке, черной водолазке, был уже не молод. Его густые волосы, скрывавшие уши, а также усы были совсем седыми. Он аккуратно прикрыл дверь и внимательно посмотрел на Сергея:
- Здесь все?
- Это все, что она передала. Она сказала, что очень занята и не может, - с готовностью ответил Сергей.
-Это понятно, - одними уголками губ улыбнулся мужчина и скрылся с «дипломатом» в комнате, закрыв за собой дверь.
Сергей заскучал, не решаясь без приглашения идти за хозяином квартиры, да и не было в этом необходимости. Он осмотрел прихожую, определив достаток живущих здесь людей. Прихожая напоминала собой комнату. Великолепное, в рост человека зеркало, удобное кожаное кресло, блестящий полировкой шкаф для одежды, металлический раздвижной столик, чучело совы над входом в комнату. Мужчина резко вошел, став в снопе света, вынув из кармана брюк руку, что-то и вложил в руку Сергея.
- Благодарю. Заработал. Bceгoдоброго.
И открыл дверь.
- До свидания.
Очутившись на свободе, Сергей облегченно вздохнул. Задание было выполнено и теперь можно вновь было думать о Мальвине. Он выбежал из подъезда. Солнце, давно разбившись о дома, исчезло, на город опустились сумерки, озаренные множеством оконных огней.
Сергей вытащил из брюк то, что дал ему седой мужчина и ахнул. Это была пятидесятирублевая бумажка. У него мелькнула мысль, что возможно это передали Мальвине, но об этом ничего не было сказано, скорее всего, это ему за услуги. За какие услуги? Он что их заработал? Впрочем, в любом случае, деньги ему не помешают. Неплохо было бы так зарабатывать деньги, почаще бы попадались такие волшебные чемоданчики и добрые седые дяди,
С еще большим подъемом настроения он ехал домой.
Но дома его ждали неприятности. Взбешенный отец не находил себе места.
-Ты где шляешься так поздно?! Мать волнуется, ты не обедаешь, не ужинаешь. - Я обедал у друга, - сказал Сергей.
-У какого друга?! - кричал отец. - Тебе ли сейчас заниматься друзьями?! А уроками ты думаешь заняться?! Я сегодня был в школе! Там очень, очень недовольны тобой. Ты перестал учиться, получаешь двойки и пропускаешь уроки! Что, гуляния уже на уме?
- Я готовлюсь, - зло сказал Сергей. - И не могу выносить, когда со мной разговаривают таким тоном.
- А каким тоном с тобой разговаривать с тобой, Сережа? - подключилась мать. - Я в последнее время не видела, что бы ты сидел за столом и учил уроки.
- А ты вообще когда-нибудь мной интересовалась?! - в волнении спросил Сергей.
- Как ты разговариваешь с матерью! - загремел отец. - Ты думаешь, что десятый класс - это уже все, победный финал!Можно и погулять, аттестат уже в кармане! А о качестве аттестата ты подумал?! А о том, что тебе поступать нужно?!
Но Сергей уже не слушал их – ушел в спальню, хлопнув дверью.
Отец кричал вслед, приоткрыв дверь:
- Вот и подумай хорошенько об этом!
- Да уж и без вас справлюсь! - в сердцах ответил Сергей.
Хорошее настроение его улетучилось, он был взбешен. Позже, лежа в кровати, вспоминая происшедшие события, успокаиваясь, он все же решил, что в чем-то отец, безусловно, прав. Заснул он с мыслями о Мальвине, словно чувствуя ее присутствие где-то здесь, рядом.
_____________________________________________________________________
Продолжение следует.
Художник Светлана Письменная
Глава 5. Антон. «Живое волшебство»
Зеркальная гладь лесного озера напоминала собой вогнутую чашу. От блеска багряно-лимонного солнца озеро переливалось, вспыхивало различными цветами - золотым, изумрудным, розовым, аквамариновым. В прибрежной воде, как в зеркале, отражались порыжелые, поросшие тростником берега.
Время от времени озеро менялось, вновь становилось темным, таинственным и глубоким, то вдруг опять отсвечивало медью и бронзой, рождая желание наблюдать бесконечно за сменой чарующих цветов, околдовывающих душу. В сонной холодной воде неподвижно стояли на плаву черные сломанные ветви деревьев и куски коры. Листья на берегах пронзительно пахли, смешиваясь с легким запахом костра и прибрежной ряски.
Тане нравилось подолгу сидеть на берегу, смотреть на черную, живущую интенсивной жизнью воду, вслушиваться в дыхание осеннего леса, чувствуя его аромат и, одновременно, наблюдать за работой Володи, бородатого художника с добрыми глазами, на полотне которого отражалось само озеро со всеми красками осени. Тане хотелось очень о многом спросить Володю, но она не решалась отрывать его. Володя настолько погружался в свою работу, что для него ничего не существовало и лишь, иногда, он вдруг тихо ругался, смешивая краски на палитре, вероятно оттого, что не мог достичь нужного ему цвета; отходил назад, подолгу всматривался в работу, подходил к холсту, яростно сдирал ненужные краски, нанося новые.
Сегодня рано утром они плавали по этой спокойной холодной воде на лодке, почерневшей и прохудившейся от старости, взятой у местного рыбака. Было настолько холодно, что Таня наворачивала на ладони рукава свитера, а Антон набросил на ее плечи клетчатый теплый плед.
Пахло легкой утренней серебристой изморозью, прелой листвой, черной рыбной водой и подгнившим деревом. В предутреннем сумраке Антон ломал и крошил моченый хлеб, нанизывал червяков на крючок и долго удил, подмигивая Тане.
Они меняли место ловли. Володя греб широко, сильно, направляя лодку через гущу камышей на середину озера. Оно еще спало - спокойное, величавое, огромное, богатое многообразиям микроскопической жизни.
Лишь розовело небо на востоке, за темнеющим лесом, превращаясь в коралловый пожар. И вот запрыгало, выбираясь из ветвей деревьев, перебегая по заросшим холмам, косматое, строгое и холодное солнце. Подуло ветром, засеребрилась, а затем заалела вода, и эти природные метаморфозы очаровывали Таню.
Антон ловил, серебристо блестела чешуёй рыба, Володя короткими точными штрихами делал карандашные наброски, и Таня не успевала следить за всеми проявлениями интересного, которое совершалось вокруг неё. Она любовалась всем, душа ее ликовала, сердце трепетало – что может быть лучше?
После той памятной встречи с Антоном, Таня не решалась вновь прийти к нему. Она стеснялась того, что он старше, живет один. Но желание вновь увидеть волшебную комнату искусства, жажда общения, чувство благодарности повлекли её на знакомую улицу, заставили нажать кнопку звонка, с волнением ждать и, приветливо улыбаясь, переступить заветный порог.
В тот день они были так увлечены разговором, что не замечали ничего вокруг. Антон поведал ей об искусстве. Своим интересом к миру Прекрасного он заражал Таню. Девушка узнала много нового. Её глубоко заинтересовали различные направления в живописи, а особенно - жизнь творцов, чьи репродукции демонстрировал Антон. Она же, в свою очередь, немного смущаясь и заплетаясь, но все так же увлеченно, рассказала ему о своей любви к литературе, особенно к поэзии. Антон был одним из немногих людей в ее жизни, который умел слушать не снисходительно - равнодушно, посмеиваясь, или подавляя зевок. Наоборот, он отнесся ко всему настолько серьезно, что она, воспламененная его вниманием, притащила книги любимых поэтов и долго читала свои любимые стихи, радуясь тому, как он слушает.
Время от времени Антон осторожно высказывал свои мысли и взгляды, и даже просил повторить понравившиеся ему места. Он пытался вникнуть в те чувства, которые испытывала она, пытался сопереживать. От этого постепенно рождался их союз, союз людей, общих по духу.
Тане нравилось, что Антон никогда ничего огульно не отрицал, не навязывал своих взглядов. Он ценил точку зрения собеседника, и чувствовал лишь легкую досаду, если сам видел прекрасное, а его собеседница пока увидеть этого не смогла. Но все же, были в жизни вещи, которые он не любил, не терпел. Тогда в его речи сквозила легкая ирония, переходящая в гнев, но никогда не в ненависть. «Чистое зло крайне редко», - любил повторять он, - зачастую это не зло, а несовершенство, идущее от невежества, глупости, тщеславия и эгоизма».
Вскоре Таня познакомилась и с некоторыми друзьями Антона, которых у него было немного. Это были разные по характеру люди: горячие, порывистые, трезво-холодные, рассудительные. Но, в общем, все они были славными, чуткими, добрыми и интеллигентными. Они не были лишены некоторых слабостей, временами казались чудаковатыми, слишком эмоциональными, слегка обидчивыми, иногда - отрешенными от земной суеты, немного смешными в своей преданности делу. Несмотря на разницу в возрасте они сразу приняли её как свою, мягко опекали, говорили с ней, как с обычным взрослым человеком, а если и шутили, то не обидно. Антон наблюдал за этим и был доволен тем, что не ошибся в девушке, приблизив её к своему маленькому союзу. Таня была едина с ними по духу, и если пока не могла назвать всех этих людей друзьями, то, по крайней мере, хорошими знакомыми могла назвать точно.
Но все же встречались они не так часто. У каждого из них была своя жизнь, у некоторых были уже семьи. К Антону они приходили в основном по субботам, на общие вечерние чаепития, где делились творческими замыслами, успехами и неудачами, говорили обо всем, что происходит вокруг, просто смеялись, шутили, отдыхали.
Художниками они были разными: одни писали прекрасно и даже выставлялись, другие были откровенными любителями, но никто никого не смел унизить, оскорбить. Друг к другу относились с уважением, творчество как таковое, почиталось как священнодействие.
Таня не раз замечала, что, делая кому - либо замечание, они начинали издалека, по возможности мягко, со вступлением, например, «ты знаешь, старик, а мне вот кажется так», или «ты знаешь, брат, вот у тебя…»
Да и работали они в разных направлениях. Если Володя тяготел к реалистической тенденции в своих картинах, то Антон вполне допускал сказочный, фантастический элемент, Борис вообще писал сюрреализм, а Валя-Валентин увлекался абстракционизмом. Но все с уважением относились друг к другу, даже если стилистическая манера товарища ему была не близка.
Таня быстро подружилась с частым гостем квартиры - бородатым Володей и его подругой Ириной, вдохновительницей и помощницей во всем. Это была Володина идея выехать на природу в это воскресенье, ибо осень уже клонилась к закату, и Володя хотел закончить картину лесного озера, пока не зарядили дожди. Антон горячо поддержал эту идею. Таня радовалась поездке, но маме не хотела говорить о своей дружбе с художниками, людьми старше её. Тане нравилась эта дружба, окутанная дымкой тайны, и она придумывала различные экскурсии и внезапно появившуюся школьную общественную нагрузку.
Удивительно, но общение с Антоном и его друзьями помогло не только затянуть душевную рану, немного забыть ее вдребезги разбившуюся молодую порывистую любовь, а, также, несколько воспрянуть духом, реализовать свои мечты о дружбе и интересном общении.
Конечно, о Сергее Таня Антону ничего не рассказывала, повествуя о своих сердечных драмах в общих чертах. Антон ей нравился, он понравился ей еще тогда на улице, во время их необычной встречи, но чтобы влюбиться - ей это как-то в голову не приходило. Антон был совсем другим, это был хороший друг, с ним можно было поделиться всем, при нем Таня ничего не боялась, ибо безгранично верила ему, ценя его такт, ум, благородство, одновременно, простоту в общении. Антон мог подолгу молчать вечерам, рисуя какой-нибудь натюрморт или перенося с макета парусника его штрихи на полотно, а Таня просто сидела и смотрела, как он уверенно кладет мазки, мешает краски на палитре, достигая необходимого сочетания цветов, оттенков, как он долго думает, выбирает варианты изображения. Внезапно стирает написанное, начинает вновь…
Стучат тихо в комнате ходики, множество лиц смотрят на Таню со стен, и так в тишине она могла сидеть не один вечер, уютно устроившись на диване, листая огромные сборники репродукций.
Изредка Антон что-нибудь просил принести ему, а затем, устав, в изнеможении падал в кресло, смотрел на Таню, и, подмигнув, говорил:
- Ну что, Танюша, пойдем чай пить.
И они шли на кухню, ставили чай и завязывали разговор полушутливый - полусерьезный. Временами Таня чувствовала своей обязанностью что-то приготовить, несмотря на все протесты Антона, за что он сам же долго ее благодарил.
Сначала Таня удивлялась, почему у Антона нет телевизора, как он может так жить?
-Так он же отвлекает, Таня. Да и когда мне смотреть, если я работаю, моя работа мне в тысячу раз интереснее. А новости я могу и по радиоприемнику узнать. Люди - рабы телевизора, потому что у них самих зачастую ничего нет за душой. А в работе мне больше музыка помогает. Вот, например, записи Вагнера, Баха, Бетховена, Вивальди, Моцарта... Иногда я их долго слушаю, а потом пишу, мне это помогает...
- Антон, а как же современная музыка? - спрашивает Таня.
- Таня, как ты думаешь мне одному жить весело? - сощурив глаз, хитро спрашивает Антон.
- Нет, ни в коем случае, - отвечает Таня, улыбаясь.
- Так вот, чтобы не было скучно, я встаю рано, включаю магнитофон и ставлю что-нибудь современное, ритмичное. Поднимается настроение, весело становится на душе. Люблю всякую музыку, но из современных стилей предпочитаю рок, он дает мне больший заряд энергии!
- Антон, на что ты живешь? - спрашивает Таня.
- Картины пишу, продаю. Только вот покупают мало.
- Людей не интересует искусство?
- Людей интересует искусство, но ведь картина стоит дорого. Давали бы нам, художникам, бесплатно краски, кисти, холсты, рамы - я бы, честное слово, дарил бы картины, Танюша. Кстати, я так иногда и делаю. А самому мне никаких богатств не нужно, лишь бы только не голодать, поддерживать в себе силы и творить, творить... А тут ещё разные преграды. Того не достать, то слишком дорого, того не купишь, этого нельзя, то запрещено. … Вот я, иногда выполняю заказы разных издательств. Бывает, слышу - эта картина не пойдет, она непонятна или слишком смела. Часто так говорят люди, настолько далекие от искусства и совершенно не мыслящие в нем, что, право, очень обидно! Обидно, когда отвергают! Больше всего творчество убивает бюрократизм, черствость, холодность, толстокожие людей, равнодушие и элементарная необразованность. Читается ли у нас хоть где-нибудь в школах предмет искусства и серьезно с диапозитивами, репродукциями, учебниками, характеристиками школ, направлений, биографиями великих художников? Да и в вузах, если и читается, то весьма поверхностно, спустя рукава, фрагментарно, серо и скучно. Все беды от лени и невежества!
- А многие твои друзья разбираются неплохо!
- Они ведь сами до этого дошли. Книги по крупицам собирали, читали по ночам, занимались самообразованием.
- А живут все в основном бедновато, средне.
- Да, но они на это мало обращают внимание. Весь заработок тратят на краски, холсты и тому подобное.
Смотря на огромного ньюфаундленда, стучащего когтистыми лапами по полу, бросающегося приветливо на хозяина, отчего Антон пошатывался, Таня думала о верном друге, делящим с хозяином его одиночество, все горести и беды.
- Для того, чтобы этого теленка прокормить, мне знаешь, сколько надо трудиться, - жаловался Антон. - У него ведь один хвост толщиной с мою руку, а лапы, как бревна... Это мне яичницы хватит, а ему - вагон мяса подавай. Но друга в беде бросать нельзя, да, Царюшка?
Антон ласково поглаживал густую шерсть огромного пса.
Царь сразу привязался к Тане. Вечером, когда она уходила, Антон всегда выгуливал Царя, одновременно провожая и Таню. Они шли втроем: Царь бежал чуть впереди, важно и гордо, за ним шли Антон с Таней, и девушку переполняло радостью это их единство, эта их дружба. На прощение Царь грустно смотрел ей в глаза и лизал шершавым влажным языкомруку.
***
Когда солнце заиграло на сухих листьях червонным золотом, Володя стремительными взмахами направил лодку к берегу. Вода мягко, печальной мелодией, струилась за бортом, и легкие холодные серебряные брызги от весел летели в смуглое Танино лицо.
Ирина разожгла на берегу костер, а потом особым способом стала жарить рыбу.
По лесу, среди шутливых и грустных опадающих лесных великанов струился вкусный сизый дымок.
Володя закончил этюд и позвал всех посмотреть.
А потом Таня мыла кисти в воде. Эмалевые, зеленые, оранжевые и синие полосы, переплетаясь, тяжело заворачиваясь, медленно и лениво струились в темную глубину. В синем зеркале воды отражалось горящее золото осеннего леса, голову кружил запах листвы, тины, сонной холодной воды.
Затем Таня и Ирина расставили на клеенке металлические миски, пахнущие осенней водой, разложили оловянные и деревянные ложки, поставили пластмассовые стаканчики и позвали на трапезу.
Свежий воздух рождал особый аппетит. Блюд хватало: жареная особым способом рыба, душистая уха. Очереди ждало вымоченное в уксусе и вине шашлычное мясо. Володя, хрустя зажаренной рыбой, весело спросил Таню:
- Ну как, нравятся наши места?
- Это чудесно, - ответила Таня. – Места эти удивительные и настолько красивые, что я хотела бы поселиться здесь навсегда. Представляю, какие закаты солнца здесь, какие оттенки принимает вода…
- А когда пасмурно, ветер шумит в деревьях, а на озере появляется зыбь - ощущение какой-то вечности происходящего, - задумчиво добавила Ирина, глядя в золотую высь. Антон, разливая кофе из термоса, развернув пакет с бутербродами, с интересом вслушиваясь в разговор, добавил:
- Да, отдалились мы от природы. К сожалению, это так. А ведь здесь, в самом обычном нашем лесу, столько волшебства! Стоит ли искать красоты где-то в океане!
Володя внимательно слушал Антона.
- Часто люди доказывают, что человек, это «царь природы» и всегдашний ее покоритель. Смешно слушать! Потому, что не покорителем он обязан быть, а сотрудником, преобразователем! И природа мстит своим неразумным сыновьям, за их наглость, самоуверенность, - взволнованно говорил Володя - Ибо человек сам существо, вышедшее из природы, ею созданное и живет только благодаря ей, используя наполненные веками богатства, имеет природные инстинкты и дышит благодаря ей.
-То есть, ты хочешь сказать - нельзя разрывать эту цепочку, связь человека с природой. Человек должен сливаться с ней! - сказала Ирина.
- Конечно, природа для человека тот же Бог, который позволяет своему сыну лишь разумно преобразовывать её, разумно трудиться, используя её всходы, - говорил Володя. - К сожалению, это мало кто понимает, а если кто и понимает - ничего не может сделать, не может ничего остановить. Нужно выезжать на природу, вдохновляться её красотою, черпать из неё мудрость, творческое вдохновение, для вознесения духа своего - вот цель человека! Природа в нас, а мы в ней! Хорошо бы это всем понимать и помнить.
Они расположились поудобнее, задумались, сидя в тишине. Лишь ветер медленно шевелил золотую листву. Багряные и желтые дожди, плавно шурша, грациозно оседали на землю. Воздух был прозрачен как стекло. Видно было далеко и также далеко слышно. Тихий шорох упавшего листа, скрип ствола, плеск воды в озере и треск сучьев в костре слагались в неповторимую мелодию.
- Для меня природа, все леса, горы и поля - удивительная загадка, - нарушила общее молчание Таня. - Можно сидеть долго, говорить и думать о Вечном. И мне кажется, что тогда больше познаешь, лучше осмыслишь все вокруг, а главное - излечишься от скуки души, вдохновишься для чего-то нового.
- И ты совершенно права, - сказал Антон. - Вспомните, Бунин готов был часами смотреть на закат солнца, чувствуя какую-то особенную благость и тайну. Многие мудрецы древности уходили в леса, жили там уединенно, питаясь божественной силой леса, приходили в поля, наблюдая за бесконечными просторами, движением солнца, волшебством восхода или заката, слушая шепот трав, часами наблюдая за облаками, разгадывая таинственные знаки неба, слагающиеся в необыкновенные картины. Кое-кто уходил в горы, в вечное царство синего воздуха, голубых снегов, в таинство скал, занимались там философией, искусством. Ибо там ближе всего человек к вечному, божественному царству Неба. Другие любили необозримое море, когда оно величавое, мудрое, грозное катит свои могучие волны к черным береговым утесам, с пеной разбиваясь о прибрежные скалы.
- Ты говоришь красиво, но то, что ты говоришь, я испытал на себе, - сказал Володя. - Как удивительно писал облака Рерих, когда жил в Карелии! Они у него настоящие небесные вестники, шепчущие свои тайны человеку. А как он писал спрятанные в озерах и камнях клады! Я так не пишу, не умею! А его чудесная серия гималайских пейзажей – таких могучих, осмысленных, и даже философских гор, таких красот в живописи не создавал никто! Во всяком случае, мне видеть ничего подобного не приходилось!
Таня слушала внимательно, с восторгом, удивляясь этим людям. Чувства её были обострены и, казалось, не будет более в жизни такого чудесного дня.
- Да, всего не отобразишь, всего не воссоздашь, - вздохнул Антон. – Красота природы неисчерпаема. Как-то еду в поезде. Вечереет, заходит солнце, и вижу такие краски, какие никогда не видел и не увижу, такое удивительное сочетание и именно здесь, в этом месте! Хочется соскочить с поезда, схватить кисти... Загорелся, приезжаю домой и пишу по памяти, но, чувствую, всех оттенков не передашь! На следующий день еду туда, ищу ту станцию, с трудом добираюсь до того места, смотрю - вроде уже не тот колорит. Достигаю по памяти невозможного, а, уходя, вновь вижу чудеса, уже в другом месте. Да, природа, безусловно, очищает человека, вдохновляет его.
Антон вздохнул.
- Друзья, я так рад, что мы все здесь собрались, и очарованы всем этим, и дружим, и любим, и это - счастье! Да простится мне излишний пафос!
Антон обвел всех взглядом счастливого человека.
***
Таня вгляделась в матовую поверхность зеркала.
На фоне зеленых ящичков с узорчатыми яркими цветами и чередой голубых пластмассовых вешалок, с ворохом свисаемой одежды застыл силуэт девушки. Еще год назад она стеснялась своего собственного вида, но, в последнее время, стала чувствовать себя достаточно взрослой, уверенной и даже любовалась собой.
Темные волосы тщательно собраны и скрыты под розовой купальной шапочкой. Полукруг лица с чуть заметными впадинами на щеках был изящен, красивый прямой нос был чуть вздернут на конце, что временами расстраивало Таню, но сейчас, казалось, придавало ей симпатичный и в чем-то оригинальный вид. Густые брови черными изогнутыми стрелками окаймляли впадины темно-карих, с едва заметной грустинкой, чарующих глаз. Купальный костюм тесно охватывал цветущее рельефное тело.
Сегодня удовлетворение собой особенно охватило Таню, появилась даже гордость за собственную красоту. Она мечтала о том, как будет кружить мужчинам головы. Немного смутившись появлением других девушек, Таня вышла из раздевалки.
...Бассейн успокоил Таню. Прозрачная зеленоватая вода давала приглушенные всплески звуков и отраженно плясала светящимися полосами на кафельных стенах. Таня нырнула, чтобы не слышать окриков и свистка тренера Бориса Ильича и, не открывая глаз, сильными взмахами рук пошла на глубину. Привычно сдавило в висках, неприятно закололо в носу. Вспомнился лес, плавание по холодному, усыпанному черными листьями озеру, шум промозглого ветра, удочка, подрагивающая в руках Антона и пейзаж Володи, лукошки душистых, только что собранных грибов. Грудь начало давить камнем и Таня, заработав сильнее ногами, устремила тело вверх. Громада звуков резонансом отражающихся в огромном зале сразу охватила её, в висках били молоточки и звенели колокольчики... Она перевернулась на спину и отдохнув, поплыла брассом. Уступая настойчивости тренера, Таня поплыла к лесенке и вышла из воды, поправляя облепивший тело купальник. Вода струйками сбегала по телу, образовывая теплые лужицы. Она плюхнулась на деревянную лавку, разминая ноги, когда подошел Борис Ильич.
- Иди, тебя ожидают. Вообще – то, детка, если тренер дает сигнал, значит нужно подчиняться.
- Я знаю, Борис Ильич, но ведь я так давно в бассейне не была. Радовалась. А кто ждет?
- Какой - то гражданин неизвестный...
«Может, быть это Антон? Нет, вряд ли, он же не знает о бассейне», - подумала Таня.
-А с техникой у тебя, уже, между прочим, хуже. Забрасываешь учебу и забываешь.
Таня опустила глаза, и хмурая вышла в раздевалку. Накинув халат, прошла в узкий коридорчик. Здесь было обилие светло-оранжевых стульев. На одном из них застыл седоголовый мужчина в темном пальто, из-под которого выбилось кашне.
«Уже к зиме подготовился?» - механически подумала Таня и села напротив.
- Здравствуйте, - сказала она ровно и тускло. - Вы меня искали?
- Здравствуйте, - живо, но, не повышая тона, ответил гражданин. - Ты Таня Ласточкина? Я – капитан Никаноров.
Он небрежно качнул потускневшей красной книжечкой в огромном седовласом кулаке и тут же спрятал ее в карман.
У Тани вздрогнуло сердце, в груди появилось что-то тревожное.
- Что случилось?
- Ничего особенного. Я надолго тебя не задержу. .
Никаноров смотрел на эту хмурую девочку и почему - то подумал: «Да, школьницей ее никак не назовешь. Уже хоть замуж выдавай! Быстро сейчас растут дети, акселерация. Это мы выглядели после школы худыми сосунками, а вынуждены были в войну командовать взводами».
Но, в то же время, несмотря на кажущуюся взрослость, он заметил в ее чуть испуганном лице наивную детскость и сразу успокоился.
- Таня, у меня всего один вопрос. И если ты ответишь на него честно, без всяких фокусов, мы с тобой быстро поладим. Так вот. В вашем классе учится известная тебе Валя Карамзина. Кто был у нее на даче в тот самый день? Ну, ты знаешь, о котором чуть ли не вся школа говорила...
У Тани широко открылись глаза.
- Я ничего об этом не знаю. Почему вы меня об этом спрашиваете?
Никаноров чуть улыбнулся и уверенным жестом вынул из кармана пальто листик бумаги, сложенной вчетверо и развернул. Таня проглотила комок - это была её записка. Никаноров сразу заметил ее реакцию.
- Это ведь писала ты!
Таня быстро и ошеломленно закачала головой, ответив механически:
- Нет.
- Значит, утверждаешь, что в первый раз в жизни видишь.
Уголки губ хорошо бритого лица капитана привычно иронично поджались.
-Таня, давай не будем играть в кошки-мышки, давай будем по-честному. У меня в дипломате лежит твое сочинение по русской литературе. Такое отличное сочинение, кажется, по ранним рассказам Горького. Так? «Макар Чудра»?
Таня кивнула, проглотив слюну.
- Ну вот, видишь, я же с пустыми руками не приду. Но ведь и записка, и сочинение написаны одним почерком! Это же элементарная проверка на идентичность. Или теперь скажешь, что и сочинение писала не ты?
Таня понемногу овладевала собой. Больно ловок был этот капитан, его не проведешь, сразу в капкан ловит...
- Сочинение писала я, но...
- Записка не моя, - закончил за нее Никаноров и улыбнулся, вздохнув.
Его улыбка придала Тане смелости.
-Но я ведь всего лишь хотела предупредить то, что может случиться, - тихо и взволнованно сказала она.
Никаноров положил ей руку на плечо.
- И правильно сделала. Успокойся. Ничего ведь страшного не произошло. И преступление не состоялось, но попытка совершить его была...
- Я хотела предотвратить его.
- Молодец, я тебя не виню... Но понимаешь, мне нужно знать, кто хотя бы потенциально способен на это.
Таня молчала. Никаноров про себя ругался, что неправильно повел себя.
Где-то в глубине души Таня чувствовала что-то нехорошее и слова "доносчица", "предательница" мелькали в ее голове. Ей так хотелось поделиться с кем-то всем этим, выяснить права ли была она, отвести душу, успокоиться...
Никаноров видя ее колебания, догадывался об их причине.
- Я тебе даю слово, что никому ничего не расскажу... В интересах следствия,в твоих интересах, твое имя не будет раскрыто. Ну? Что?
Таня посмотрела в его бледно-голубые, старые, с красноватым оттенком от бессонницы глаза и почувствовала, как этот человек устал, как много видел он и пережил...
«Он не может лгать», - сказала она себе и, тут же, без остановки, захлебываясь, рассказала ему все и даже чуть не расплакалась. Никаноров гладил ее по голове.
-Успокойся. У тебя не было другого выхода... Конечно, в органы ты не решилась прийти, да и выглядело бы для тебя предательством, фискальством каким-то. А по-другому остановить его ты не могла...
- Не могла! Ведь его посадили бы, так, товарищ капитан?
- Ну, это смотря, что взяли бы они.
- Я знаю, что к вам страшно попадать. У вас там разговор короткий. Товарищ капитан, а что ему будет?
- Ничего не будет, успокойся. Скорее всего, ни Тимченко, ни Князев даже ничего не узнают об этом. Но комиссия по делам несовершеннолетних наверняка заинтересуется личностью Князева.
- Я считала, что Тимченко действовал во многом под его влиянием. Сергей, в общем-то, честный, я видела, как он потом волновался, переживал.
Капитан кивнул и поднялся.
- Пойду я, поздновато уже что-то. А ты значит плаваешь? Нужное дело.
Он поправил кашне, застегнул пальто и попрощался.
На улице ветер развевал его седые волосы, нес навстречу жухлую листву. Никаноров шел и думал о том, какая это хорошая девочка, как она заботится о других, как она может любить, и, вообще, есть еще хорошие, честные люди на этом свете. Потом он вспомнил, что нужно купить кефира и батон, свернул к освещенной желто - серебряной витрине.
Таня отпрянула от окна и пошла з душевую.Раздевшись, она вдруг почувствовала необыкновенную душевную легкость. Рядом купались две девочки, по очереди намыливая друг другу спины, хохотали. Бросив взгляд на них, розово мелькающих в клубах белоснежного пара, Таня подумала о том, как они беззаботны и счастливы. Наконец, она замерла под струей, вспоминая события дня.
Вытираясь полотенцем, она видела перед собой глаза этого капитана. Она поняла - именно он облегчил ей душу, придал ей уверенность и энергию...
Одевшись, она вышла на улицу. Уже зажглись фонари, их свет отливал золотом на листве. Идти было легко, приятно и радостно. Она, любя, спасла любимого. Она доказала, пусть для себя, свою любовь, она способна любить!
А теперь она встретила Антона и углубилась в искусство, такое загадочное и прекрасное. Вокруг нее были хорошие, честные люди: Антон, Володя, Ирина, Борис, Роза, и этот капитан Никаноров, Она помогала и сочувствовала им, и они помогали и сочувствовали ей. Она была уже не одна, было о ком заботиться, за кого переживать. А любовь…. Да разве у всех бывает любовь счастливой? И Таня представила себе, что через время встретит Сергея, будет цветущей и красивой, и он совсем по - другому отнесется к ней. Тане было радостно, все казалось ей милым и интересным: и эти старые деревья и домики, и чудесный свет окон и фонарей. Слезы готовы были брызнуть из глаз, как это обычно бывает, когда она переволнуется, но это были приятные, легкие слезы.
______________________________________________________________________
Глава 6. Мальвина. «Яблоко Евы»
Они шли веселые, раскованные, переполненные жаждой нового и неизвестного, ловко прыгая через искрящиеся светом зеркальные лужи, углубляясь в коричневые тени деревьев и выныривая у блестящих витрин. Шли нарядно одетые, в модных джинсах и куртках, весело переговариваясь между собой.
По пути завернули в подвальчик - магазинчик, где в красновато-желтом свете ламп полутемные мятые лица застыли немыми статуями у обилия грязных стаканов, немытых, жирных тарелок, крошек и окурков столов. Грубая полная продавщица за гроши налила дешевого, терпкого, липкого как сироп, обжигающего нутро, вина, то и дело, вытирая полотенцем липнущий прилавок, тщательно отдирая приставшие копейки и бросая их в ящичек с гремящей мелочью. Как по команде они встали все вместе у стойки, почти залпом выпили рубиновое вино, ощущая горячее тепло внутри тела и начинающуюся неуверенность в движениях, звонко хлопнув стаканами о прилавок, выбрались из душного, спертого, сладковатого воздуха наружу. Довольные, закурили, направляясь к трамвайной остановке. Каждый из них был горд тем, что выпил, держался нарочито прямо и мужественно, но уже с чуть заметной развязностью. Увидев ослепительную золотую оконную полосу трамвая - пошли быстрее и вскочили на подножку уже перед самым его отходом, гордо улыбаясь.
Через три остановки они вышли и пошли по улице, усаженной каштанами. Чем ближе подходили к цели, тем больше волновались и радовались, морально готовясь шире и лучше показать себя на предстоящем вечере. Механически протопав через усыпанную листьями песочницу, мимо визжащих в полутемноте детских качелей, пройдя дворик, вошли в ярко освещенный, пахнущий чем-то домашним, кухонным, подъезд.
На третьем этаже Лешка первым надавил кнопку звонка, подмигнув после его мелодичного пения. Дверь как в сказке быстро отворилась, и они вошли в царство Мальвины. Довольный девичий шумок "Мальчики пришли" означал, что их тут давно ждут. Сама виновница предстоящего торжества именинница Мальвина, в голубом платье и с бантом в волосах, приняла роскошный букет цветов, а также скрытый картоном и лазурными лентами подарок, и позволила по очереди поцеловать себя.
Когда Сергей коснулся губами ее пухленькой щечки, у него вновь сильно затрепетало сердце. Он сразу отвлекся, медленно осматривая квартиру, небольшую, но хорошо, со вкусом обставленную, где тигровые занавески образовывали очаровательную интимную темноту, а персидский ковер ласкал ноги. Он вновь пытался найти глазами Мальвину, но та умчалась на кухню. Мальчики, представленные обществу, несколько зажато стали знакомиться. Один из присутствующих был длинный Альфред, студент института, на студента в общем – то похож был мало, ибо в представлении Сергея студент — несколько замученный, ученый человек, старательно выговаривающий правильные фразы, слывущий «умником». Альфред же явно таковым не был, был прост и небрежен в общении, сально шутил, громко рассказывал непристойные анекдоты, от которых дамское общество покатывалась со смеху, зажимая в смущении рты. С неудовлетворением заметил Сергей среди присутствующих и Яниса, с его короткой стрижкой, в дорогом светлом пиджаке. Он был представлен как работник торговли, а сам напоминал скорее сынка богатых родителей - холеный, спортивный, немногословный, с претензиями городского модника.
Сергей все ждал с нетерпением появления Мальвины, но она только мелькала голубым в прозрачных дверях, о чем-то непрерывно хлопоча, не обращая на Сергея никакого внимания, что приводило его в некоторое уныние. Князев же был здесь явно своим человеком, освоился быстро и завоевал всеобщее внимание...
Наконец их пригласили в соседнюю комнату, где сиял накрытый стол. Вдруг исчез свет, в комнату, вполз, разрезая темноту призрачным сиянием свечей, огромный бело - розовый торт. Под аплодисменты Мальвина задула свечу. Стало жарко и темно, а затем, когда свет вновь воссиял, Янис вскрыл шампанское, и искристая жидкость зашумела, брызгая по сверкающим бокалам. Янис звякнул ложечкой по бокалу, дождавшись пока стихнет шум и мелодичный звон стекла, сказал:
- Ровно двадцать лет назад одна сказочная фея оставила бедной женщине резную шкатулочку, приказав вскрыть ее ровно в полночь. Когда наступил долгожданный час, женщина открыла крышечку и увидала золотистую фольгу, в которую был, завернут орех. Недоумевала она, держа орех в руках, когда он вдруг "крак" и раскололся, и, под звуки чудесной музыки, появилась на свет маленькая девочкаМальвина. Мама кормила ее клубникой и цветочным нектаром, поселила ее в маленьком домике, где Мальвина спала на мягкой подушечке, укрываясь лепестками роз. Вскоре Мальвина выросла и стала очаровательной принцессой! Так давайте же поднимем наши бокалы за то, чтобы наша Мальвина превратилась в королеву, и жила долго, и счастливо!
Все радостно захлопали в ладоши, радуясь такому чудесному сказочному вступлению, сделанному в духе Андерсена или Гофмана. Мальвина поцеловала Яниса, и Сергей, к стыду своему почувствовал маленькие нотки ревности в душе, и весь вечер старался не смотреть на Яниса, наблюдать только за Мальвиной. Мальвина также почти не обращала внимания на Сергея, словно здесь его и не было.
После торжественного ужина начались танцы. Напрасно Сергей надеялся пригласить Мальвину. Станцевав один медленный танец с Янисом, она весь вечер вообще нетанцевала, разговаривая с подругами и друзьями, весело и громко смеясь. Девушек было много, все они были симпатичными и веселыми, но Сергея они мало интересовали и скоро ему наскучили.
Вечер тянулся медленно. Протанцевав несколько зажигательных танцев, Сергей ушел с Алешкой и Альфредом на балкон покурить.
Город уже спал, в окнах еще мелькали редкие сонные огоньки. Ветер нес запах листвы, костров и лужной воды. Звезды танцевали в такт ритмичному танцу, звучащему из открытой двери. Альфред весело и пьяно рассказывал что-то, Алешка вторил ему, но Сергей слушал их поверхностно, думая о другом. Он почему-то жалел, что пришел сюда. Он ощущал себя жалким мальчишкой, юнцом, не достойным внимания красивой дамы. В голове мелькнула мысль о том, что этот стриженный Янис для Мальвины важнее, а тогдашнее их знакомство в "Алмазе" была просто случайностью...
Очнувшись от вороха мыслей, испытывая болезненное одиночество, он даже не заметил, как куда-то исчезли Альфред и Лешка. Ветер колебал ветки. По улице, шлепая по лужам, шли какие-то люди. Сергей всмотрелся в окно. Танцы были в самом разгаре. Девчонки весело прыгали, а потом, смеясь, упали на диван, среди них прыгал Алешка. Мальвина в глубине комнаты гадала на картах, окруженная несколькими лицами.
Сергей отвернулся, глядя в темно-серую даль, чувствуя, как кто-то подошел к окну и застыл силуэтом у балконной двери. Сергей вздрогнул, обернулся - мгновение на него смотрели желтые глаза Яниса. Их разделяли стекла, еще миг - силуэт пропал, только колыхнулась штора. Чувствуя себя лишним, Сергей, приняв беспечный вид, прошел комнату, шепнув Алешке, что ему плохо, тошнит, оделся в прихожей, под удивленный шепот Князева, и тихо ушел.
***
Но мысли о Мальвине не оставляли его ни на час. Он видел ее во сне, любовался ее малахитовыми глазами, дарил ей цветы. Он ежеминутно ожидал ее появления, когда шел в городской суете, выискивая ее следы на городском асфальте, ловил ее лицо в мелькании прочих лиц, механически рисовал ее лицо на листе бумаги, игнорируя уроки - он просто заболел ею. На какое-то время она заслонила ему Зою, которая улетела неизвестно куда, хотя и была рядом. Они почти не говорили, Сергей стал задумчивым и отстраненным, Зоя платила ему тем же.
Дом изменился, он стал обыденным и скучным, друзья растаяли как воск, а улица превратилась ловчие сети для поимки Ее.Он крайне плохо и неохотно ел, почти не говорил с матерью, а в школе несколько раз отказался отвечать. Учителя удивлялись, назначали ему пересдачи, но он не приходил. Мир этот уже не интересовал его, ибо в нем поселилась она. Мир сузился, и он думал только о ней. Любовь сжигала его, он хотел видеть ее каждую минуту, слышать ее голос, дотрагиваться до ее руки. В то, что она не обращает на него никакого внимания, он верить не хотел. Он не мог не мечтать о ней.
В надежде увидеть ее он выучил все дорожки возле музучилища. Он имел успех видеть ее несколько раз. Она выходила чаще в компании подруг, и он сконфуженно прятался, с бьющимся сердцем наблюдая за нею из-за потрескавшегося угла соседнего дома.
Стояли удивительно теплые для поздней осени дни. Прозрачность и хрупкость воздуха была необыкновенной, деревья издавали нежный стеклянный звон, который давился колесами машин...
Сегодня она заметила его, выглядывающего из-за дерева. Это было близко к входной двери, поэтому он не успел спрятаться.
- Привет! Ты что там притаился? Ждешь кого-нибудь?
Сергей сконфуженно, теряя почву из-под ног, сказал:
- Да нет, просто гуляю. Приятеля жду...
- Ох, догадываюсь, что приятель этот - я сама. Не так ли? Я тебя здесь уже не первый раз вижу.Ты то за киоском стоишь, то за домом…
Сергей набрался смелости и сказал:
- Я очень хотел видеть…тебя.
Мальвина лукаво улыбнулась, блеснув зеленым задорным огоньком глаз, подошла ближе, помахивая сумочкой:
— Ты хочешь назначить мне свидание? Ну, так что же ты стесняешься? Приглашай прямо сейчас, я свободна как ветер!
Её прямота и простота спасли Сергея, он понемногу осмелел. Они пошли гулять в город. В парке ели мороженое, и Мальвина много говорила. Она рассказывала ему о своих занятиях и добавила:
- Если ты хотел со мной встретиться, нужно было смело подойти, а то я такая одинокая.
- А как же твой друг, ну, с которым ты была в "Алмазе"?
- А, это Янис... Ну, он вряд ли друг, просто хороший знакомый. У него, кажется, уже есть кто-то. А у тебя есть девушка?
Сергей хотел с гордостью сказать «есть», но внутренний голос заставил его ответить отрицательно.
- Ну, значит, мы будем дружить...
Сергей покраснел, радуясь, что в полумраке кафе — это не заметно.
На следующий день он пригласил ее в кино. Шла роскошная мексиканская мелодрама о любви белой девушки из богатой семьи и нищего мулата. За время сеанса, окутанного пеленой тайных свиданий и жарких объятий с поцелуями на белом полотне экрана, Сергей то и дело посматривал на Мальвину, но она была увлечена фильмом. Профиль ее лица в призрачной темноте казался сказочным. Сергей осторожно обнял ее и замер, чувствуя, как трепет ее свежего упругого тела потоком энергии передается ему, он почувствовал полет, воспарение над миром и уже не помнил сюжета фильма. Мальвина отнеслась к этой вольности свободно и даже к концу сеанса, к гордости Сергея, склонила голову на его плечо, и тут же его лицо утонуло в волне каштановых роскошных прядей, а белый свет вырывал темную бронзовость её рук, которые искали его руки.
Вышли они гордо в обнимку. Мальвина улыбалась:
- Спасибо, Сереженька. Ты сегодня особо галантен и внимателен.
Сергей был на небесах. Он давно уже осмелел, много и взахлеб говорил, а шутил так, что Мальвина почти плакала от хохота.
- Ой, Сережа! Ну, умора! Вот рассмешил - так рассмешил. Это же надо так уметь отображать, такое найти, отметить…Молодец!
Густая тьма царила, когда они дошли до ее дома.
- Хочешь, я приглашу тебя выпить чашечку кофе? - спросила Мальвина. — Мама сегодня работает допоздна, а вечерам так одиноко...
Сергей почувствовал волнение. И хотя он обычно предупреждал своих по телефону, что придет поздно, сегодня ему было не до этого. Глаза Мальвины излучали нежность, а губы притягивали, как магнит.
Теперь Сергей более подробно осмотрел уже немного знакомую ему квартиру.
Тигровые шторы плотно закрывали окна. Свет торшера выхватывал ковры и отличные импортные плакаты на стенах: иностранцы-блондины, захлебываясь, пили пепси-колу, дамы в купальниках возлежали на полированных длинных капотах роскошных автомобилей, красавец Дин Рид улыбался у микрофона с гитарой в руках, а четверка "Битлз" шагала через дорогу. Мальвина ушла на кухню готовить кофе, временами появляясь перед Сергеем в клетчатом передничке, стараясь чем - то его занять.
Сергей был уверен в себе. Он постоял у большого зеркала, принял героический вид, надув грудь и расправив плечи. Быстро выхватил расческу и привел свои отросшие волосы в порядок, косясь, на улыбающегося длинноволосого Дина Рида. Затем начал рассматривать данный Мальвиной альбом фотографий. Вот совсем маленькая девочка, полненькая, с ямочками на щечках, в коротком платьице с большим бантом, в сандалиях на босу ногу и с лопаточкой в руке. В ней трудно было узнать сегодняшнюю Мальвину. Вот она уже в школьной форме - большеглазая, худенькая, с пионерским галстуком. Она же - с мамой, похожей на Мальвину, красивой импозантной женщиной. Шла череда лет, мелькали лица родственников, одноклассников, подруг. Сергей еще раз убедился, как время преображает человека: девочка, худенький нелепый подросток, почти девушка... Некоторые фото носили купально-пляжный характер: Мальвина в купальнике, открывающем ее совершенные формы, лежит на стволе огромного дерева, поваленном на песок, Мальвина выходит из воды, поправляя волосы, а сзади, в воде, виднеется ежик Яниса...
Сергей поспешил захлопнуть альбом и бегло перелистал груду журналов мод и рекламных проспектов, лежавших на столике. Он был приятно нервен, возбужден, руки и ноги таили волнующую скрытую, приятную энергию. Он походил пружинистыми шагами по комнате, покачался с носка на пятку у роскошного трюмо и тихо вышел на кухню. Здесь пахло свежемолотым жареным кофе. Мальвина, успевшая переодеться в короткое нарядное платье, колдовала у печки, подогревая бутерброды. Сквозь пряди роскошных волос видна была ее нежная шейка с апельсиновым пушком, а сквозь платье виднелся узкий желоб ее спины. Не отдавая отчета в своих действиях, Сергей шагнул к ней и обнял ее сзади. Она замерла и медленно повернулась. В следующую секунду их губы слились, они не могли оторваться друг от друга, и Сергей долго ощущал мягкость и сладость ее полных губ. Наконец, Мальвина легонько оттолкнула его и шепнула улыбнувшись:
-Тише, Сереженька... У нас впереди еще много приятных минут... Приглашаю к столу!
Сергей пружинисто и легко отошел, глядя невидящими глазами в окно. Все у него бурлило и ликовало внутри.
Мальвина быстро накрыла на стол и сняла маленький фартучек. Разлила по фужерам золотистое вино. Вино вскружило голову, кухня поплыла, а улыбка Мальвины, казалось, проникла внутрь его души. Они хрустели бутербродами и молчали, улыбаясь, не сводя глаз друг с друга. Он не выдержал и положил свою руку на ее теплую кисть.
- Нравится тебе у меня? - спросила она
-У тебя чудесно, - ответил он, чувствуя себя уже совсем взрослым.
- Я тебе нравлюсь? – смело и вкрадчиво спросила Мальвина. И он совсем не удивлялся этой смелости.
- Очень. Еще тогда, вечером, в "Алмазе", когда ты меня пригласила на танец. - Звучал Джо Дассен. Видишь, я помню. Я тебя сразу заметила, думаю, какой стройный, красивый юноша. А теперь пригласи ты меня. Хорошо?
Сергей кивнул и, привстав, поклонился. Мальвина провела его в комнату. Включила мягкий розовый свет, поставила пластинку с тихим и протяжным танцем. Мелодия захватила их, закружила им головы. Они ничего не видели, и, казалось, в мире существовали лишь они одни. Руки его охватили нежные хрупкие плечи. Прикосновение ее грудей, натягивающих платье, приятным жаром опаляло его грудь, раздувая в сердце неистовый костер. Ее бедра медленно и плавно гнулись в такт мелодии, которой, казалось, не будет конца, ибо это была вечная мелодия любви. Они нашли губы друг друга, и он ощутил ее ловкий, нежный язычок у себя во рту…. Но вот она освободилась от ласки его рук, встала, тихо и таинственно сказав "я сейчас", растаяла в призрачной темноте.
Сергей остался один, находясь в сказке, в таинственном полумраке, уже не замечая вечной мелодии - она стала самой живым, неотъемлемым атрибутом существования.
Сердце бешено стучало, как вдруг появилась Мальвина, вынырнув из полумрака, как по мановению волшебной палочки - в коротеньком синем халатике. Мягкой походкой она подошла к центру комнаты и, застыв, одним царственным жестом сбросила одежду. Он был полностью уже в ее власти...
Он входил в сад, краше которого не видел. Он срывал с гибких веток прохладные нежно-медовые янтарные плоды, он пил их сок, и нектар проникал в его вены, звенящие от радости и напряжения. Он слушал, как с медленным звоном падают с веток капли душистой влаги, он вдыхал густой, наполненный пьянящим ароматом цветов воздух и видел ее всюду, воплощенную в плодах, в пружинистых ветвях, разлитую по нежной лазури неба….
Она вела его за собой по саду, вела уверенно и легко, и небо играло голубыми, алыми, малахитовыми отблесками. Райские птицы пели нежные небесные песни, и звери ласкались у ног, и теплый дождь давал влагу - цветам и деревьям...
…Потом она встала и, не стесняясь, пошла к окну. Замерла, опираясь на подоконник, среди темного куста цветов. Звездный свет вырывал у мрака ее белеющую обнаженную фигуру.
-Уже поздно, Сереженька, милый мой, к сожалению, уже поздно...
Сергей бросился к ней, но она, не поворачивая головы, смотрела на засыпающий город... Он навсегда запомнит ее стоящую у окна, в ту первую их близость...
Когда он вышел на улицу, она все так же стояла у окна, набросив на плечи халат, и была едва видима в темноте. Он шагал домой радостный и гордый, ощущая себя настоящим мужчиной, и с таким же настроением, забылся крепкими и приятными сновидениями.
На следующий день он летел к ней, как на крыльях. И вновь они замерли у порога, слившись в продолжительном поцелуе.
Когда они лежали в полутьме, она приникла к нему своим большим телом и сказала:
- Сереженька, наша любовь с тобой отвлекает меня от дел насущных.
Он улыбнулся, глядя в ее усталые, но еще чуть горящие глаза и спросил:
- Что за дела?
- Да, разные...
- Может, я могу тебе чем-нибудь помочь? Ты же знаешь, для тебя я все сделаю...
Он поцеловал ее пухлую, влажную щеку.
- Может быть... Ты знаешь, Сереженька, так много надо дел переделать, что не успеваю. Нужно отвезти тут один чемоданчик...
Она неопределенно махнула рукой куда-то в темень, но Сергей ответил, глядя в ее глаза:
- Для тебя все могу, хоть сейчас!
- Ты мне окажешь очень важную услугу, молодец, спасибо. В общем, пустяк, ничего важного нет, но у меня просто дефицит со временем. Я сейчас напишу тебе адрес.
Ее фигура растаяла в другой комнате.
«Не верю, - думал лежа Сергей. — Мне все кажется сном. Самая чудесная девушка на свете здесь, со мной, она любит меня, и я держу ее счастье в своих руках. Теперь я знаю, что такое это счастье, загадка для многих! Как сейчас мне легко, свободно, лучшего я в жизни не испытывал!».
Вошла Мальвина в синем халатике, держа в руке обычный портфель «дипломат».
Говорила она как-то так вкрадчиво, и нежно, что Сергей наслаждался каждым произнесенным ею словом.
- Миленький, Серенький, вот этот чемоданчик и отвезешь. А внутри там ерунда, бумажки всякие... Закрыто на ключик. А вот и адресочек я тебе написала. Хорошо, Серенький?
Она села рядом и улыбаясь полными губами, протянула ему листочек бумаги. Лицо ее было умилительно-нежным, Сергей потянулся к ней и, обняв, поцеловал, ощутив вишневую мякоть ее губ и запах легкого аромата духов.
-Я люблю тебя, Сережка, - шептала она серьезно. - Я надеюсь на тебя.
- Какие пустяки,- отвечал он, вновь впиваясь в ее губы.
***
Ехать пришлось далековато. Было еще не поздно и желтеющий закат, постепенно превращаясь в багровый, скользил, обливая огнем серые многоэтажки. Поднимая вверх груду листьев, подкатил троллейбус, и Сергей влез внутрь, едва пропихиваясь сквозь сплющенный разгоряченный люд.
Мысли его были далеко, возле нее, возле ее волос, губ, нежных тонов вкрадчивого голоса.
Через полчаса троллейбус, наконец, выкатился на окраину города. Здесь стояли новенькие белые девятиэтажки. Тоненькие молодые деревца печально роняли последнюю, и без того редкую листву, с ветвей. Солнце, затапливая горизонт, расплывалось на пустырях, среди брошенных труб, строительных плит, становясь красно-кровавым. Лучи скользили по холмам разрытой земли, канавам, новеньким каруселям и некрашеным песочницам, недавно привезенным сюда для установки на детских площадках. Мальчишки, бегая ватагами, швырялись каштанами, которыми у них были набиты карманы.
Троллейбус был уже полупуст и дребезжал листами плохо скрепленного, исцарапанного железа. На предпоследней остановке Сергей сошел, чувствуя какой-то прилив сил, ощущая, что сейчас он уже не один, что есть человек, который надеется и ждет его, и он рад услужить этому человеку, сидящему где-то у окна. «Дипломат» оттягивал руку.
Вот она, улица Садовая. Довольно странное название улицы, где садов нет и в помине, разве что в перспективе предвидятся. Далеко за домами, на пустыре, мальчишки гоняли в футбол. Слышны были их веселые, задиристые крики, тонущие в красноватом небе.
Сергей вспомнил летний лагерь, даже почувствовал под ногой мяч, вспомнил глаза Зои. Он попытался выбросить все это из головы, но Зоины глаза упорно смотрели на него. Где-то внутри сидела растревоженная совесть.
Спросив номер дома у всезнающих бабушек, Сергей зашагал увереннее. Возле нужного ему подъезда стояла машина, показавшаяся знакомой. «Недавно подобную "Волгу" я где-то видел», - машинально подумал Сергей. Свернув в подъезд, он поднялся по гулкой запыленной лестнице.
Пахло цементом, побелкой, краской, изоляционной лентой - как обычно пахнут новые, еще не обжитые дома.
На четвертом этаже он позвонил в крайнюю у лестницы квартиру. Ответа не было. Казалось, что кто-то долго изучает его в глазок. Как только Сергей позвонил вторично - за дверью завозились и в проеме двери, открывшейся как темный провал пасти дракона, показался человек.
- Здравствуйте, я к вам от...- начал Сергей, но человек, не дождавшись конца речи, махнул рукой – заходи!
Сергей, не собиравшийся никуда заходить, спешивший быстрее исполнить порученное – «и с плеч долой» - потоптался и зашел неохотно. Человек, оказавшийся мужчиной в сером в клетку, пиджаке, черной водолазке, был уже не молод. Его густые волосы, скрывавшие уши, а также усы были совсем седыми. Он аккуратно прикрыл дверь и внимательно посмотрел на Сергея:
- Здесь все?
- Это все, что она передала. Она сказала, что очень занята и не может, - с готовностью ответил Сергей.
-Это понятно, - одними уголками губ улыбнулся мужчина и скрылся с «дипломатом» в комнате, закрыв за собой дверь.
Сергей заскучал, не решаясь без приглашения идти за хозяином квартиры, да и не было в этом необходимости. Он осмотрел прихожую, определив достаток живущих здесь людей. Прихожая напоминала собой комнату. Великолепное, в рост человека зеркало, удобное кожаное кресло, блестящий полировкой шкаф для одежды, металлический раздвижной столик, чучело совы над входом в комнату. Мужчина резко вошел, став в снопе света, вынув из кармана брюк руку, что-то и вложил в руку Сергея.
- Благодарю. Заработал. Bceгoдоброго.
И открыл дверь.
- До свидания.
Очутившись на свободе, Сергей облегченно вздохнул. Задание было выполнено и теперь можно вновь было думать о Мальвине. Он выбежал из подъезда. Солнце, давно разбившись о дома, исчезло, на город опустились сумерки, озаренные множеством оконных огней.
Сергей вытащил из брюк то, что дал ему седой мужчина и ахнул. Это была пятидесятирублевая бумажка. У него мелькнула мысль, что возможно это передали Мальвине, но об этом ничего не было сказано, скорее всего, это ему за услуги. За какие услуги? Он что их заработал? Впрочем, в любом случае, деньги ему не помешают. Неплохо было бы так зарабатывать деньги, почаще бы попадались такие волшебные чемоданчики и добрые седые дяди,
С еще большим подъемом настроения он ехал домой.
Но дома его ждали неприятности. Взбешенный отец не находил себе места.
-Ты где шляешься так поздно?! Мать волнуется, ты не обедаешь, не ужинаешь. - Я обедал у друга, - сказал Сергей.
-У какого друга?! - кричал отец. - Тебе ли сейчас заниматься друзьями?! А уроками ты думаешь заняться?! Я сегодня был в школе! Там очень, очень недовольны тобой. Ты перестал учиться, получаешь двойки и пропускаешь уроки! Что, гуляния уже на уме?
- Я готовлюсь, - зло сказал Сергей. - И не могу выносить, когда со мной разговаривают таким тоном.
- А каким тоном с тобой разговаривать с тобой, Сережа? - подключилась мать. - Я в последнее время не видела, что бы ты сидел за столом и учил уроки.
- А ты вообще когда-нибудь мной интересовалась?! - в волнении спросил Сергей.
- Как ты разговариваешь с матерью! - загремел отец. - Ты думаешь, что десятый класс - это уже все, победный финал!Можно и погулять, аттестат уже в кармане! А о качестве аттестата ты подумал?! А о том, что тебе поступать нужно?!
Но Сергей уже не слушал их – ушел в спальню, хлопнув дверью.
Отец кричал вслед, приоткрыв дверь:
- Вот и подумай хорошенько об этом!
- Да уж и без вас справлюсь! - в сердцах ответил Сергей.
Хорошее настроение его улетучилось, он был взбешен. Позже, лежа в кровати, вспоминая происшедшие события, успокаиваясь, он все же решил, что в чем-то отец, безусловно, прав. Заснул он с мыслями о Мальвине, словно чувствуя ее присутствие где-то здесь, рядом.
_____________________________________________________________________
Продолжение следует.
© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0227764 от 22 февраля 2016 в 20:40
Рег.№ 0227764 от 22 февраля 2016 в 20:40
Другие произведения автора:
Рейтинг: +2Голосов: 2452 просмотра
Аграфена Незнакомая # 23 февраля 2016 в 02:42 0 | ||
|
Александр Гребенкин # 23 февраля 2016 в 06:15 +1 | ||
|
Алла Войнаровская # 25 февраля 2016 в 11:38 0 | ||
|
Александр Гребенкин # 25 февраля 2016 в 13:03 0 | ||
|
Александр Гребенкин # 25 февраля 2016 в 20:15 0 | ||
|