Ворон. Часть 2

4 февраля 2016 — Александр Гребенкин

ВОРОН

Повесть – легенда

Время действия: начало ХХ века.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ. ПОЛЕТ

Синий зимний вечер распахнул свои двери, охватил тело морозной свежестью.

Ноги Карла ловко шагали по узенькой тщательно протоптанной тропинке, мимо коронованных белоснежными венцами кустов. Холод безжалостно вонзался в длинные пальцы, сжимавшие тяжелые, словно железом окованные, книги.

Наконец-то сегодня Карлу удалось раздобыть те издания, которые горячо советовал прочесть его гимназический учитель истории Альберт Вильгельмович. Временами, не веря своему везению, мальчик останавливался на пути, растирал руки, пытаясь согреть, сжимал под мышкой две другие книги, раскрывал третью. И в тусклом свете фонаря оживали старинные гравюры с железноголовыми рыцарями и крылатыми кораблями. Длинные волосы привязанных к столбам женщин развевались над пламенем охватывающего хворост костра. Молчаливые короли на тронах сжимали в руках регалии власти, а изможденные крестьяне тяжело тянули на пашне деревянную соху.

Как ни был увлечен мальчик, но все же он почувствовал за собою слежку внимательных и жадных глаз. Четырехглазое существо, разделенное на две половины и на самом деле представлявшее собою двух страшных человек, было тем не менее единым в своем преступном и жадном порыве.

Существо таилось за черными деревьями, попадало в струи лунного серпа и тогда разделялось надвое. Тяжелое дыхание чувствовалось за спиной.

Пройдя тропинку, мальчик заспешил по гладкой, камнем вымощенной дороге, на которой был расчищен снег.

Тени на серебристо-синем снегу следовали за ним по пятам, а иногда, казалось, летели над землей. Они уже не таились, а срезав путь, просто перекрывали ему дорогу в город.

Оставалось свернуть к черно - башенной крепости, чья громада, накрытая островками снежно-пенных сугробов, виднелась неподалеку.

Мальчик обернулся. Двое темных, бородатых и страшных фигур уже были близко. Скрипел лиловый снег, на лунном свете блеснул зябким льдистым лучом металл страшного оружия!

Крик «Постой – ка на минутку» стал только сигналом к паническому бегству. Поначалу оно не было слишком эффективным, потому, что ноги сковал колючий страх.

Мрачные личности в больших шапках и дохах были уже совсем близко.

А за старым дубом мелькнула еще одна, неизвестная фигурка, явно лишняя в этом раскладе и, как чувствовал Карл, абсолютно к происходящему не имевшая никакого отношения. Лунное сияние на мгновение осветило красную щеку и варежку, прижатую ко рту.

Страшное дыхание табака и водки уже было совсем рядом.

Двое мужиков, улыбаясь шли на него, уговаривая его остановиться и просто ответить на их вопросы. В голове у Карла пронеслись жуткие рассказы о страшных людях, из-за которых в последнее время в городе пропадали дети. Эти люди якобы торговали человеческими органами!

Он, изо всех сил, разминая колючий снег, бросился к крепостным воротам.

Снег расходился как волны, ломилось из груди сердце, участилось дыхание, казалось, что сейчас разорвется грудь.

Главное – успеть, вбежать в крепостной двор, а там, в лабиринте комнат входов и выходов его уже никто не найдет. У него там были свои лазейки и тайны.

Разметав в клочья сугроб, выронив тяжелые книги, Карл влетел в заснеженный двор, перепрыгивая через лежащие балки и камни. Он расстегнул пальто, чтобы легче было бежать, и полы его свисали тяжелыми крыльями.

Он подбежал уже к спасительным синим дверям, и наткнулся на фигуру, возникшую рядом.

Перед ним стоял мальчик с непокрытой головой, его белые волосы казались слипшимися.

Он протягивал к нему руку голую руку со словами: «Рупь дай!».

На устах мальчика играла улыбка. А на губе бусинкой застыла капелька крови.

Карл неистово закричал и бросился прочь от двери.

Он миновал широко расставленные руки человека в дохе, что-то лязгнуло, в грудях у Карла сперло, и он мчался к крепостной стене, изо всех сил взбираясь по ступенькам. Вслед за ним бежали те двое, почти дотрагиваясь до него, и вот уже ноги сковало, и он не мог бежать дальше, так как лапы страшных людей уцепились в пальто.

Карл еще раз закричал и вывернулся из пальто.

Бежавшие на минутку замешкались, бросили его пальто на снег, и протянули костлявые хищные руки к нему.

Карл влетел на башню, и тут же существа были здесь, под льдистыми звездами холодного воздуха. Подбежав к краю, Карл шагнул вниз….

Девочка с румяными щеками, с неистово стучащим сердцем, поправив варежки, видела, как падавшая с башни черная фигурка мальчика вдруг прекратила вертикальное падение, а чуть поднявшись, медленно полетела к зимнему парку холодного города с красными, прикрытыми снежным убором крышами.

***

Карл лежал в глубоком снегу, но, казалось, совсем не чувствовал сковывающих лап холода. Над ним нависли хладные звезды и круглая, дынная луна. Трещали от снега деревья, и белоснежная ночь окутывала черный мир.

Постепенно возвращалось сознание. Где он? Что с ним произошло? Он медленно пошевелил руками, и они слушались, разрезали снег, который сыпался, как порошок, а онемевшие ноги уже чувствовали медленно наползавший холод. Страшные тени, гнавшие за ним были далеко, заняли отдаленные полочки в его сознании, все остальное место заняло ощущение некоей большой силы, которой он обладал… Как он оказался здесь? Он упал? Да, но с такой высоты? Почему он жив? Ответ очень прост. Он повелевал пространством и воздухом, он летел, расправив руки, словно крылья! Невероятно! Но это так!

Кто я? Откуда я? Господи, почему я одинок и несчастен в этом враждебном мире? Почему не такой, как все? Почему меня так травят и ненавидят в гимназии? Откуда я взялся? Где моя мама? Почему отец запретил даже упоминать о ней! Почему друг нашей семьи, уважаемый всеми доктор Якушев стыдливо отводит глаза и сочиняет что-то о жестоко брошенном ребенке? Какова тайна моего появления в мире?

Карл задавал эти вопросы, но серебристая россыпь звезд молчала, холодно смотря с высоты…

А может мне уйти из этого мира, уйти добровольно, в мир иной, покончить со всем этим? Разве можно это все выдержать? Но, тогда почему ты бежал, а не остался в лапах этих прожорливых хищников? Разве можно уйти из этого чудесного мира, где столько интересного, замечательного, красивого? Уйти, и видеть лишь ночь, мглу…. Нет, нет, нет…

Одна из звездочек мигнула и вдруг упала с неба!

Божий знак! Мои мысли правильны! Коль уж я попал в этот мир - нужно пройти его до конца! Нужно узнать, что будет там, за поворотом? Что ждет в жизни? А, быть может, необычная судьба?

Всего пару минут прошло, а ему казалось, что пролетела вечность. Он медленно встал, шатаясь, отряхиваясь от снега…

А где книги? Ох как кружится голова!

Он шел по величественному, в зимних уборах, парку. Медленно брел в темноте, слабо разбирая дорогу, как вдруг испуганно отшатнулся…

Сбив снег с ветки к нему вышла фигура, слегка припорошенная снегом! Карл, отступив, собирался броситься наутек, когда услышал слабый старческий голос:

- Я вижу молодого юношу… Молодой господин, помогите старику…

Карл зачмокал замерзшими губами:

- Кто… Кто вы? Что вам нужно? ...

- Выведите меня. Уже ночь, а я заблудился среди этих деревьев… Я прошу, не оставьте старика в беде, помогите добраться до площади и взять извозчика. Я заплачу…

Карл рассеянно кивнул.

- Пойдемте. Здесь уже недалеко.

Старик с бельмастыми глазами приблизился, обдавая Карла запахом старого тела, мыла и нафталина.

- Я обопрусь на вашу руку, юноша! Дайте вашу руку.

С дрожью Карл протянул руку, и почувствовал прикосновение морщинистых пальцев.

Они зашагали медленно вдоль темной аллеи, а потом ехали в крытой повозке, и стало так тихо и уютно и телу, и душе… И прямыми линиями начал падать легкий медленный снег.

***

У дерева возле дома Карл увидел отца. На скамейке, среди белого воротника снега, темнело расчищенное место – видимо, отец вставал, садился, нервно шагал вокруг, оставляя узкие твердые следы, медленно припорашиваемые легкими снежинками. Пушистые снежные мухи оседали на взволнованное, бледное в свете фонаря его лицо, и он нервно отмахивался от их прикосновений.

- Где ты был? Я себе места не нахожу…Уже у крепости дважды побывал…

Карл молча прижался к тяжелому пальто отца.

- Папа, я в беде был… Но меня старик спас…

- Какой старик? – встревоженно спросил отец.

Но Карл, вдыхая мокрую сырость суконного пальто отца, промолвил:

- Я ценные книги потерял…

Одинцов внимательно посмотрел в глаза мальчика.

- Книги принесла Лариса.

- Лариса? Почему она?

- Она видела тебя…

Карл внимательно посмотрел в глаза отца.

- Папа, кто я? …Я летел, папа!

- Если ты летел… значит небу было так нужно. Пойдем в дом.

Они побрели по светло - сиреневому снегу, ко входу под горящим фонарем.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. АВАНТЮРА

В ослепительно синем воздухе парил монгольфьер. Его наполненная горючим воздухом оболочка сверкала всеми цветами радуги.

Восторг Карла перед медленно уходящими вдаль цепочками холмов, острыми пирамидами деревьев, волнами передался Ларисе. Ее рыжие волосы колебались в синем воздухе, словно крылья птицы.

Сотни восторженных глаз и ликующих глоток, пестрота одежд, плывущих в воздухе рук бриллиантами рассыпались на малахитового цвета траве. Фигурки людей постепенно стали казаться куклами, разбросанными по земле.

Мир медленно поворачивался вместе с корзиной шара и опрокидывался!

Возгласы и крики растекались и тонули в сине –зеленом мире полном разбросанных букетов цветов. Гудело пламя, и шар медленно парил в нарядной ткани солнечных лучей над землей, на такой высоте, что кололо в пятки.

Карл с восторгом следил за полетом, вбирая внутрь своей души симфонию окружающего мира.

Но вот пальцы Ларисы вцепились в его локоть, ибо корзину тряхнуло… Тонкий, словно звук флейты на одной ноте, свист, смешался с музыкой в душе, внеся тревожные ноты.

Шар стал стремительно терять высоту, и крики пассажиров стали криками сирен в далеком море.

Голубые глаза девушки сковал страх. Кажущаяся победа над воздухом оборачивалась поражением и катастрофой.

С неумолимой быстротой выплывали из глубины острые камни горного кряжа.

И тогда он взял ее под руки и шагнул за борт.

Он парил над пахнущим медом и мятой лугом. Мимо протекала трава, звенел ручей, и жужжали толстые шмели.

Он медленно опустил Ларису на ковер ароматных цветов и трав.

***

Они не спеша поднимались на высокую серую башню крепостной стены по стертым ступенькам.

Музыка ветра и птиц кружилась в разлитом молоке воздуха. Первые желтые блестки начинающегося сентября, и свежий прелый воздух разливались в пространстве.

Улыбка девушки в матроске озаряла мрачные старинные стены. Придерживая полы разлетающейся юбки, опираясь об острый зубец башни, она осторожно стала на цыпочки, чтобы посмотреть сверху на начинающий пестреть осенний мир.

- Ой, как высоко. И как же ты не боишься, птенчик? - сказала она.

Карл вынул припрятанную старую циновку из расщелины и предложил Ларисе сесть.

- Это мое любимое место, - сказал он.

Карл осторожно наклонился, взял в руки лицо девушки, ощущая нежность щек, а затем вобрал в себя землянику ее губ.

Лариса осторожно оторвалась от его рта, вдыхая воздух, вытирая рукавом губы.

Они сидели на самом краешке выщербленной стены Он играл ее волосами, любовался россыпью медовых веснушек на ее лице.

- Смотри, отсюда ты взлетел когда-то, - сказала Лариса. – Все было так неожиданно.

- А ты поддержала меня, - сказал Карл. – Не будь твоей духовной поддержки и твоих крепких рук, спасших мои книги, я бы окончательно потерял веру!

Карл целовал ее рот, нежную грациозную шею. И самое начало груди, там, где смуглость начинает переходить в белое, незагорелое пространство.

Лариса со смехом отстранилась.

- Ах ты, мой птенчик! Ты превращаешься в разбойника!

- Но, Лариса, дорогая, ведь мне кажется, что мы любим друг друга.

Лариса держала его голову вытянутой рукой на расстоянии, лукаво наслаждаясь его попыткам проникнуть сквозь все запреты.

- Вот принесешь, то, что я тебя прошу – стану твоей, мой милый птенчик!

- Все богатства этих «тузов» к твоим ногам! Но, дорогая, разве это возможно сделать.

Лариса, закусив губу, стрельнула голубыми огоньками глаз на Карла.

- Еще и как возможно. Теперь уже возможно! Я же ведь как сыщик! Я ведь все выследила.

- Что выследила? - спросил Карл, делая новую попытку поцеловать ее.

- Кто связан с ними. И мы можем проследить, где их логово…

Карл удивленно откинул голову назад.

- Откуда ты знаешь?

Лариса, усмехнулась, двинув плечиком, освободившись от его объятий, начала свой рассказ:

- Все произошло совершенно случайно. Как-то поздно вечером, когда я уже собиралась ложиться, кто-то остановился у нашего дома. Слышен был стук копыт, отец открыл дверь, послышался тихий разговор и какое-то движение. Ну, ты же знаешь, меня, я сразу ушки на макушку, вся внимательно слушаю.

Я поняла, что в дом внесли какого-то раненого. Я потом подсмотрела… Пришедший с ним был низкого роста, в плаще с капюшоном. Но, что я заметила тогда, под плащом четко вырисовывался горб. Отец ругался с ним, говорил, что он всего лишь ветеринар, но, этот горбун, почти угрожая ему, требовал, чтобы отец достал пулю и обработал рану. Потом я видела эту пулю в ящике для мусора…Горбатый расплатился каким-то очень дорогим портсигаром, принадлежавшим мастеру, фамилия какая-то сложная, на букву Ф….

- Может, Фаберже? – предположил Карл, внимательно слушавший рассказ девушки. – Это придворный ювелир и оценщик кабинета его императорского величества. Я читал о нем в газетах. Мастер он действительно великий! Его заказчиками, покупателями и поклонниками являются королевские особы нескольких стран Европы!

- Точно, Фаберже! – уверенно сказала Лариса. - Его же ценят аристократия и промышленники во многих странах мира!

- А что представляет собою этот портсигар?

- О, настоящее чудо искусства! Украшен с двух сторон накладными вензелями – Преображенского полка под императорской короной и монограммой какого-то офицера этого же полка под дворянской короной. Внутри резные подписи: "Е.И.В. Великий Князь Константин Константинович", далее следуют какие-то фамилии.

- Наверное, фамилии однополчан, - сказал Карл, призадумавшись.

- Так вот. Я потом прочитала в газетах о дерзком ограблении ювелирной мастерской купца 2-й гильдии Чичелева! При преследовании грабителей полицией, один из нападавших на мастерскую был ранен. Газета у меня сохранилась, я покажу!

- Да, я слышал об этом налете! Отец говорил об этом, - сказал Карл. – Чичилев объявил за поимку злоумышленников награду… Так может быть сразу обратиться в полицию?

- Карл, и все отдать в их руки? Когда все может достаться нам! Дело в том, что горбуна –то я знаю… Я когда-то была в городском ломбарде. Закладывала одну вещь. Так вот, это оценщик ломбарда Модест Скороход! Он еще шутить любит над девушками - так неприятно. При общении, все норовит до тебя дотронуться, или обнять… Неприятный господин…

- Ну, и что нам это даст? Вряд ли у себя в ломбарде он будет прятать украшения, да еще и с клеймом купца Чичелева!

Лариса, ухмыльнулась, глядя лукаво на Карла.

- А не надо нам шарить в ломбарде… Там точно ничего нет. Надо просто за Скороходом проследить!

Карл удивленно поднял брови:

- Ты что-то разведала?

- Конечно, мой птенчик! Я просто была у Скорохода вчера. Решила еще раз воочию убедиться, что это он. Зашла, якобы узнать условия выкупа своего колье… А от него мальчишка выходил. Шустрый такой, Бориской зовут, я его хорошо знаю… Что делать мальчишке в ломбарде? Я потом нашла его. Говорю, я заплачу, если записки Скорохода он мне будет приносить. А он мне: «Гони четвертак!» И из фуражки достает бумажку. Эту записку, говорит, велено вечером передать мастеру слесарных работ, какому-то Прохорову, кажется. Тот якобы должен лодку оставить завтра вечером в условленном месте. Я знаю где! Ну, как?

Карл поцеловал ее в веснушчатый нос.

- Ты настоящий молодец, Лара! Великий сыщик! Только зачем это нам? Даже если мы найдем сокровища. Там медальоны, браслеты, драгоценные камни… Все это реализовать потом будет очень трудно!

Лариса усмехнулась.

- Ты, главное, добудь их. И положи к моим ногам. А дальше – я твоя… А уж потом я найду способ как их реализовать…

Карл тяжело вздохнул.

- А ты что, хочешь, чтобы золото досталось этим гнилым буржуям? Или банде «тузов»? – спросила Лариса.

- Ну, что же ты хочешь от меня?

- Я рассчитываю на твои необыкновенные способности, мой птенчик!

Карл сделал большие глаза.

- Но, ты же знаешь, рыженькая, они проявляются только в крайних ситуациях.

- Надеюсь, что если таковая будет – ты не подведешь!

- Не знаю. Не уверен, - ответил Карл, опустив голову, закусив губу. – Но, нам ведь тоже нужна лодка?

Лариса откинулась спиной назад, опираясь руками о холодные каменные плиты.

- Я уже подумала об этом. Нам придется посвятить в это дело третьего. Ты не против? Но он может достать лодку с веслами.

- А кто это такой? – спросил Карл, любуясь девушкой в матроске.

- Мой гимназический приятель Варсофоний Кондратьев.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. В МЕРТВОМ ГОРОДЕ

Осень стучалась в закрытые двери городка уверенной гостьей. Одним взмахом своей волшебной кисти она окрасила нежным пурпуром листья, мазнула желтым по кустарнику, заставила заплакать оловянным мелким дождем небо.

В тот бушующий под ветром осенний вечер двое людей в темном прятались под высокими деревьями парка. Волны ветра покачивали бледный немочный фонарь.

Вскоре к Карлу и Ларисе присоединился сухощавый и стройный Варсофоний Кондратьев. Он шел, гулко стуча каблуками, из дальнего острого угла улицы, которая блестела металлом луж. Кондратьев, юноша с легким пушком над губами и на подбородке, был в гимназической куртке с блестящим рядом пуговиц, в фуражке с гербом и неуставным лакированным ремешком.

- Госпожа Лариса, рад приветствовать… Господин Одинцов, если не ошибаюсь, - слишком сухо и картинно сказал Кондратьев.

Карл пожал новому знакомому руку. Сам себе он вдруг показался длинным и нескладным, рядом с этим стройным юношей. Есть люди, которые заставляют нас чувствовать себя гадким утенком.

Лариса с удовольствием встретила Варсофония. При его приближении она едва заметным жестом поправила рыжеватые волосы.

Они двигались быстрым шагом, сквозь ветреное небо, вместе с рваными рукавами облаков, опустившееся близко к земле. Лариса шла посредине, гордая, как бы охраняемая двумя рыцарями.

Дом Модеста Скорохода утопал в изобилии осенних цветов. Астры, золотарник, анемоны и фиалки светились даже во мраке вечера, подрагивая от прикосновений ветра. Запах цветов смешивался с едва уловимым пряным духом реки. Окна дома были пусты и темны, и у ожидавших родилось чувство страха потерянного вечера. Они стояли у ивы, и едва успели укрыться, когда скрипнула калитка.

Огонь фонаря двигался во тьме и замер.

Модест Скороход стоял в темно-синем плаще с башлыком и смотрел на небо, выставив руку, то ли пробуя ветер, то ли ловя слезинку дождя.

Не заметив наблюдающих, он пошел вперед, и желтое пятно двинулось вместе с ним, колебля жидкую тьму.

- За мной, милый птенчик, - произнесла Лариса Карлу, но вместе с ними двинулся и Варсофоний.

Они заскользили во мраке.

Скороход, как бы оправдывая собственную фамилию, двигался действительно очень быстро, несмотря на свой горб и плохую дорогу.

Извилистая, словно змея, тоненькая и узкая улочка была переполнена острыми камнями и лужами, что заставляло юношей поддерживать Ларису под руки.

Холодные заборы и спящие дома просыпались, взрываясь собачьим лаем и скрипом деревьев.

Желтый глаз фонаря впереди летел над землей, подобно крылатому дракону из китайской сказки.

И вот, наконец, заблестела смолой и серебристыми зигзагами река, тут же, благодаря Скороходу, родившая звяканье цепи.

Желтый фонарь поплыл над водой, отражаясь в ней, освещая мрачную фигуру в лодке.

- Бегом, к старому мостику, - воскликнул Варсофоний. – Моя лодка там!

Они бросились бежать что есть мочи, спотыкаясь, путаясь в высокой жухлой траве. Влетели в продолговатое тело лодки, и пока Варсофоний щелкал замком, Карл сел на весла, и встревожил гладкое стекло реки.

Лодка пошла криво, а потом и вовсе завертелась на месте - у Карла не было опыта работы с веслами. Варсофоний вежливо попросил сесть на весла ему, и лодка пошла живее, весла задевали водное полотно почти не слышно, стряхивая мелкие капли.

Они неспешно догоняли плывущий по реке медовый огонь фонаря. Оценщик ломбарда не был таким ловким лодочником, как пешеходом, поэтому Варсофоний догнал его без труда и пошел медленнее, в пределах видимости.

Вскоре они попали в зону вихревого тумана, мягко томившегося над водою.

Не было видно ни одного берега, ни другого – только белесый дым и едва видимый фонарь впереди.

Казалось исчезли и звезды, то и дело гирляндами мелькавшие в воде. Угольно-серая зыбкая темнота окружала лодку.

- И куда его несет? Уж не в затопленный ли город? – сказал Карл, вглядываясь во тьму, улавливая отдельные очертания.

- Мы миновали рукав реки, - сказал Варсофоний. – Значит, похоже, туда.

- Как страшно, - сложила руки на груди Лариса. – Я много слышала жуткого об этом городе…Говорят, что в лунные ночи мертвецы в нем выбираются на крыши стоящих в воде домов, и стонут, и этот стон - как вой далеких сирен…

- А в самих домах, как будто бы, до сих пор живут люди. Это оборванцы, бродяги, нищие - подхватил Карл. – Только с ними встретиться и поговорить нельзя. Ты останешься с ними в затопленном городе и никогда не вернешься к своим. Часто потом вылавливали из воды мертвым такого человека…

Варсофоний достал папироску и улыбнулся:

- Все это сказочки для маленьких детей.

Он чиркнул спичкой и на мгновение осветил свое лицо – уверенное, аккуратное, с реденькой бородкой. Вообще он сам был идеалом изящества – чистый, ловкий, не замочивший нигде брюк, не имевший, казалось, ни пылинки на своей куртке.

От реки тянуло прохладой.

Карл снял с себя пиджак, набросил его на плечи Ларисы, окутав ее сверху плащом. А потом и сам закутался в черный шелестящий брезентовый плащ…

Постепенно из нефритовой тьмы проступали какие-то серые глыбы. Туман стал реже, он заворачивался седыми струями, образовывал отдельные смутные островки. Слышна была отчетливая музыка плеска воды.

Река струилась между скелетами стоявших деревьев, протянувших свои лапы к небу. Лодку несло на что-то темное, стоявшее впереди, и только находчивость Карла позволила им не натолкнуться на полузатонувшее судно.

Мертвый город нарастал постепенно, в музыке плеска и журчания воды, в бурлении струй, и тихом скрипе, как будто что-то поворачивалось в углистой тьме.

Фонарь впереди был далеко, и они налегли на весла.

Широкая центральная дорога мертвого города была заполнена мелкими водоворотами. Разошедшиеся под воздействием ветра тучи отпустили на свободу звезды. И они осветили высокие, застывшие по сторонам неживые дома, с покатыми крышами и мелькающими кое-где огоньками.

Стояла торжественная тишина, казалось, сейчас грянет месса.

Они летели на что-то гигантское, зацепились бортом и остановились. То был памятник носатому, высокому человеку в треуголке, кафтане и ботфортах.

Лариса уцепилась за руку Карла, оглядывая страшное мертвое пространство. Ей почудилось, что человек сейчас сойдет с постамента, который омывала плещущая вода, и сделает им что-то ужасное…

В отдаленных окнах мелькали огни. Слышался какой-то то ли стон, то ли плач.

-Тсс, слушайте, -Лариса приложила палец ко рту. - Я же говорила!

- Да это вой ветра в пустых окнах, - сказал Варсофоний, осушив весла.

Карл молчал, вслушиваясь в темноту. В затопленном городе он был впервые. Местные жители не решались плавать сюда.

Между тем лодка Модеста Скорохода, темной фигурой стоявшего во мраке, стала поворачивать влево.

Они поспешили догнать его и зашли в узенькую улочку с черной водой, которая плескалась о поросшие зеленью склизкие стены. Желтый луч прихваченного ими фонаря осветил двери дома, внутри которого в воде плескались какие-то животные.

- Водяные крысы, - промолвил Карл.

Лариса молчала, пораженная увиденным зрелищем. Даже невозмутимый Варсофоний похоже волновался.

Фонарь в лодке оценщика скользнул вправо, и они выплыли на широкое пространство, где клубились остатки тумана.

Высокое здание в лунном свете казалось громадным великаном. Желтый глаз фонаря Скорохода, мигнув, застыл возле здания.

- Он остановился, - сказала Лариса.

- А что это? – удивленно спросил Варсофоний.

Карл подождав, осмотревшись, и ответил:

- Похоже на часовню. Во всяком случае, такой ее рисуют в книгах.

- Давайте поспешим, а то он уйдет, и мы ничего не узнаем.

Карл и Варсофоний взялись за весла. Несколько взмахов, и они достигли подножия высокого здания, причалив недалеко от того места, где покачивалась пустая лодка оценщика.

Тяжелая набухшая покосившаяся дверь была полуоткрыта. Лунный свет призрачно освещал вход, поблескивала под досками плескавшаяся вода.

Фонарь показал хаос и разрушение здания. Тяжелый дух разложения и гнили ощущался явственно. Карл вообразил кости подвижников веры, похороненных здесь, и ему стало жутко.

Лестница в виде спирали змеей возносилась кверху, на хоры.

Они поднимались, выглядывая в провалы окон. В разбитых витражах играл бледный свет луны. Лестница поскрипывала. Кое – где ступенек не хватало и приходилось держаться за шаткие перила. Они освещали закоулки и углы часовни. Но бесполезно – никого не было. Оценщик исчез!

- Может затаился где-нибудь, - сказал Варсофоний и в его руке блеснул маленький карманный «бульдог».

На удивленный взгляд Карла, ответил:

- Так, прихватил, на всякий случай.

Первый шаг на хоры произвел движение, скрип и лязг. Несколько крылатых существ взметнулись, подобно вихрю пролетели мимо и пропали.

- Наверное, летучие мыши. Странно, что их не спугнул Скороход, - сказал Карл.

Поднявшись на хоры, они пошли, вслед за желтым лучом, к массивной двери.

Она казалось плотно закрытой, но в замке торчал ключ.

Они остановились в недоумении и волнении.

- Ну, что, заходим? - спросила шепотом Лариса, вдыхая сырой затхлый воздух.

Ответом ей была тишина, нарушаемая лишь плеском воды и отдаленным приглушенным воем.

Карл молча повернул ключ в замке.

В черной комнате стоял продолговатый гроб. Сквозь разбитое окно мигали бледные звезды, и заглядывала луна.

Луч фонаря нырял в уголки помещения, но оно было пустым.

Лариса осенила себя крестным знамением и сказала:

- Ну что, вскрываем?

- Во всяком случае, господа, другого нам ничего не остается, - отозвался Варсофоний.

Никаких особых усилий не потребовалось. Когда без труда слетевшая крышка освободила пространство, то искомые бриллианты явились миру, поблескивая хищными глазами. Лариса тут же взяла дорогую шкатулку, вырезанную из дерева.

- Какое чудо!

Звук поворачиваемого ключа, заставил их броситься к двери. Но тщетно, она оказалась надежно заперта.

Далекие шаги замерли на поскрипывающей лестнице.

- Ах, зачем мы не забрали ключ! – сказал Варсофоний.

Они принялись колотить в запертую дверь, но все напрасно. Они оказались в ловушке. Чьи-то тяжелые, медвежьи шаги на лестнице заставили их волноваться. Существо приближалось к двери.

***

Ветер, окутавший старую часовню, попавшуюся ему на пути и сотрясавший звезды, был удивлен, как из разбитого окна мертвого здания выплыли две фигуры. Худой длинноносый юноша, более всего похожий на большую птицу, бережно держал в руках девушку, закутанную в плащ.

Через несколько минут юноша – птица вернулся, и теперь, с большими трудами, поддерживал молодого человека, весьма изумленного таким поворотом событий. Напуганный до последнего предела, надо полагать, скорее для храбрости, юноша в гимназической фуражке, во время полета, произнес фразу:

- Ну, вы меня удивляете, Карл! Да вам, с вашими способностями, в цирке нужно работать!

- Иногда так со мной бывает, - выдавил из себя Карл в ответ.

В темном провале окна появилось страшное, заросшее, приземистое существо, напоминавшее медведя. Страшный рык издало оно и вниз, в воду, полыхающей птицей полетел фонарь….

Далее, начали падать балки и полуразбитые кирпичи, качая лодку.

Лариса завизжала, пригибая голову.

Карл и Варсофоний усиленно загребли веслами, отдаляясь от часовни, каждый раз рискуя попасть под острый град камней.

Окрестные здания начали оживать… Кое-где замелькали огни…. Большая лодка двинулась по глади утренней реки, догоняя лодку Варсофония.

- Карл, они догонят нас! Сделай же что-нибудь, - в отчаянии заговорила девушка, видя, как стадо человекообразных существ, кислый и острый запах которых был слышен на расстоянии, догоняют лодку.

- Бегите, - крикнул Варсофоний. – А то они догонят нас, и все наши усилия будут потрачены даром.

- И бросить вас одного? Это нечестно! – сказал Карл.

Оказалось, что и невозмутимый Варсофоний может выйти из себя.

- Да бегите же! Спасайте Ларису и шкатулку с сокровищами! С вашими то способностями. Я у памятника их задержу. У меня револьвер! – громко сказал он.

Бродяга ветер, сонно зевая, увидел, как двое, забравшись на постамент памятника человеку в треуголке, тяжело поднялись вверх и полетели.

Подъем в воздух произвел фурор у обитателей Мертвого города.

Крик ужаса исторгли десятки глоток. Лодка затанцевала на месте. А затем стала уходить в даль…

Стоявший на постаменте, рядом с человеком в треуголке, молодой человек в гимназической куртке опустил револьвер…

Карл, держа в руках драгоценную ношу, летел над затонувшим городом, вдыхая свежий воздух, и встречая рассвет, а также утренних птиц. Лариса, чьи рыжие волосы плавно веялись по ветру, чуть улыбалась. Страх ее прошел, а шкатулка грела руки.

А ветер, подивившись таким чудесам, быстро взвился волнистой струей в небо и поспешил на закат, на отдых.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. УДАР МОЛНИИ

Большой светлый дом с двускатной черепичной крышей и окнами с полукруглой аркой приветствовал гостей.

Запах сирени из расцветающего с весенней порою сада проникал в открытые окна, колебал, словно лепестки, гардины, окутывал призрачным дымом собравшихся. Кто-то из прибывших, чтобы не дать колдовству одурманивающего запаха возобладать над собой, уже пыхтел легкой папироской, окружая себя дымной завесой. Другие уходили вглубь сада и читали стихи, будто добавляя магические строчки поэтов в весеннее кипящее царство, размывая розовые облака в аквамариновом небе.

Тонкий эстет, поэт Пушилин, взяв Ларису под руку, читал ей свои стихи.

В вечернем сумраке однажды пришла ко мне моя любовь!

И забурлила, заиграла в моих горячих венах кровь!

С твоей красою не сравнятся ни звёзды в небе, ни луна!

Из сотен тысяч тут живущих, ты мне нужна всего одна!

При этом старался поцеловать ее, уверяя, что она будит в нем затаенную страсть. Лариса смеялась и пеняла поэту за его нагловатую смелость, изволила дать для поцелуя руку, и уже направилась по дорожке навстречу Варсофонию Кондратьеву, пришедшему с небольшим подарком в изящном пакетике.

- Я давно тебя ждала, но ты все не идешь, – жеманно сказала она Варсофонию, подставляя ему напудренную щечку для поцелуя.

Из окна уже слышались нежные переливчатые звуки фортепиано. Это местный учитель музыки Курский услаждал слух собравшихся дам сонатой Бетховена.

Карл пришел одним из последних.

- Ой, птенчик мой прилетел! – воскликнула Лариса и пошла навстречу. Карл подарил ей чеканку в виде птицы, сделанную им собственными руками.

- Какая прелесть, птенчик, спасибо! – поблагодарила Лариса, любуясь искусной работой, подставляя для поцелуя щечку.

Карл робко присоединился к гостям. Ему кивали, но старались тут же отойти, и поэтому рядом с ним всегда образовывалась пустота.

В доме у Ларисы собрался бомонд города. Напыщенный надменный адвокат, велеречивый театральный критик, застегнутый по всем пуговицам полицейский, а, также, много жестикулирующий актер, томный поэт, молчаливый врач со сдвинутыми бровями, гимназический учитель, спокойно смотрящий сквозь стекла очков, и прочие именитые граждане. Мужчины были строги и торжественны, дамы – нарядны и красивы.

Все они пришли поздравить очаровательную Ларису Свирипу с новосельем. Покупка нового дома с роскошным садом, наем служанки, вызвали к Ларисе небывалый интерес. И сама она радовалась вниманию общества – в новом, достаточно смелом и открытом платье, из которого виднелось спелое, как персик тело, с мерно дышащей и пахнущей духами грудью, веселая, ироничная…

- Все, фортепиано прочь! Закрывается! – скомандовала Лариса, вошедшая в сияющую розовым цветом комнату и закрывая черную крышку. - А теперь новинка!

- Ну - ка, ну - ка, чем нас удивит новая хозяйка дома? – восклицал актер Кавелин, самый старший из присутствующих, блестя сединой висков и подкручивая усы.

- Варсофоний – неси! – скомандовала Лариса.

Под общие аплодисменты Кондратьев явил гостям черный чемодан, из которого на белый свет выглянуло необычайное устройство.

- Патефон, - гордо заявила Лариса, и тут же, к общему восторгу, заведя пружину, поставила черную пластинку.

Зазвучал романс.

Белой акации грозди душистые

Вновь аромата полны,

Вновь разливается песнь соловьиная

В тихом сияньи, сияньи луны!

Критик Востоков вздыхал и прогнозировал конец искусству. Но подавляющему большинству новинка понравилась.

После того, как гости отведали праздничных блюд и выпили ликеру, наступил час поэзии.

Твой стан божественно прекрасен!

Твой облик будоражит кровь!

И как кинжал, твой взгляд опасен,

Ведь он родит во мне любовь!

Это читал главный поэт вечера Пушилин. Со своей тетрадкой он немного надоел всем пряными и нескладными стихами собственного сочинения и, поэтому, все вздохнули, когда он в самом конце прочитал никому не известного, но, очевидно талантливого, Багрицкого:

Там, где выступ холодный и серый

Водопадом свергается вниз,

Я кричу у безмолвной пещеры:

"Дионис! Дионис! Дионис!"

Утомясь после долгой охоты,

Запылив свой пурпурный наряд,

Он ушел в бирюзовые гроты

Выжимать золотой виноград...

Варсофоний Кондратьев откровенно скучал, время от времени прикрывая зевок ладошкой, и говорил Карлу, о том, что он не любит такого общества и готов уйти сию же минуту, и только Лариса Михайловна удерживает его от этого поступка.

Затем играли в фанты и здорово развеселились. Особенно радовались женщины, чьи самые причудливые желания покорно исполняли мужчины.

Карл, тоже скучавший в подобном обществе, страдал от того, что Лариса мало обращала на него внимания. Но все оправдывало то обстоятельство, что гостей было много, и Лариса была обязана уделять внимание всем.

Перед глазами Карла стояла волшебная, очаровательная ночь любви, после того, как они успешно добыли шкатулку с драгоценностями. Он помнил, как пена белых одежд постепенно спадала с Ларисы, обнажая ее крутобокое тело. Лариса превратилась в арфу, на которой играл молодой, еще неопытный, но влюбленный в музыку артист. И этим артистом на эту ночь стал Карл.

Он стоял и видел необычайную и заманчивую страну – тело своей любимой, острые розовые скалы грудей, круглое озеро живота с плавающей черной лодкой, страну, по которой он путешествовал в ту ночь…

Но, сейчас, в общей суете и гаме, в смехе, и в шутках, он терял нить связи с ней.

Но вот она встретилась с ним глазами, и улыбнулась ему, и его будто окатило теплой розовой водой, стало легко и весело. Карл даже заулыбался и шутил, чем несказанно удивил полноватую черноволосую даму, стоявшую рядом.

- Господа! А теперь попросим хозяйку этого дома спеть нам! Попросим? Лариса Михайловна, будьте добры, - сказал артист Кавелин.

Об общую лавину рукоплесканий, Лариса улыбнулась и согласилась спеть, но только одну песню.

- Две, две, - послышались голоса. – Лариса, спой! Лариса, спой!

Лариса открыла фортепиано, взяла ноты, и клавиши вздрогнули под ее рукой, и звуки стали наполнять воздух, смешиваясь с запахами цветов в вазах.

Она кивком подозвала к себе Карла. Не переставая играть, она шепнула ему на ухо:

- Птенчик, найди ноты «Весеннего вальса»Шопена. Ты знаешь, в шкафчике…

Карл вошел в соседнюю комнату, заполненную новенькой пахнущей мебелью и открыл шкаф. Стал перебирать ноты - нужное сразу не находилось. Он сдвинул пачку, и к его ногам полетел, словно мотылек, листок, выпавший из конверта.

Карл уже хотел вложить его обратно, но слава начертанные на бумаге остановили его. Это были слова «Милый мой птенчик».

Карл быстро развернул листок, и стал читать. Его руки дрожали, внутри все сжалось в комок, а лоб покрыла испарина.

Письмо было адресовано Варсофонию, но, почему-то, не отправлено. По письму было видно, что между Ларисой и Варсофонием давно существует любовная связь.

«Так это же я - милый птенчик… Ведь это же меня она так называет… Но, что же она тогда пишет? При чем здесь Варсофоний?»

Недоумевая, но как-то спокойно, даже автоматически, Карл сложил письмо и положил на место. Взяв Шопена, он вернулся в комнату, где играла и пела Лариса. Он слушал ее звонкий голос и у него было темно в глазах.

С трудом дождавшись вечера, сославшись на недомогание, Карл покинул общество. На прощание Лариса помахала ему рукой, велев служанке проводить гостя.

***

Был уже вечер и пахло подходящей к городу грозой, но Карл не свернул по привычной дорожке домой.

Он пошел на свое приметное место к задумчивой, обвеваемой всеми ветрами крепости, взошел на серую башню и бросил свое тело вниз, а потом, пролетев зигзагом над травами и деревьями, стал стремительно набирать высоту.

Он нечаянно влетел в стаю птиц, и какое-то время парил в воздухе с ними вместе. Но подходившая гроза расколола небо, испугала пернатых, а он бросился в черноту, в грозные черные клубы туч, а потом вынырнув из них, тут же был омыт неистовым ливнем.

Летая среди ломаных линий синих молний, он испытывал судьбу, он хотел в этом полете излить все свое отчаяние, отдать всю горечь непогоде. Но где, ему, грешному, хотя и необычному человеку, тягаться с небесными стихиями!

Его швырнуло в сторону, и он стал падать вниз. И лишь над самой землей, он пришел в себя, осознав, что земная твердь уже закончилась, и он летит над самой рекой, едва ее касаясь.

Вновь сверкнуло, и водопад лессирующих кристальных струй прибил его к водной глади. И он, преодолевая бушующую стихию, прыгнув пару раз по волнам, вновь стал подниматься, и, затем, стремительно уходить вдаль. Время от времени непогода бросала его к рассерженным бушующим волнам, но, каждый раз, он вырывался из западни. И протирая глаза от синих струй, убирая с лица прилипшие мокрые волосы, он взметал свое тело вверх…

Когда дождь немного поутих, и лишь ветер качал холодные хмурые валы, он приблизился к затопленному городу, и сел на крыше самого высокого здания.

Он укрылся за шпилем, и улыбался, вспоминая, как они добывали в этом городе сокровища. Так что же важнее для человека, материальные сокровища, или богатства души? Он смеялся над ничтожностью человека! Он, человек-птица, хохотал над людскими страстями, жаждавшими более богатства, а не красоты окружающего мира!

Стал вновь накрапывать мелкий дождь, ветер успокоился и как-то потемнело, и Карл спустился вниз, и вошел в заброшенное строение, ходил по комнатам, где когда-то жили неизвестные ему, но также любившие и страдавшие люди. Он шел, переступая через обвалившиеся куски потолка, деревянные балки, рассматривал удивительные, чудом сохранившиеся мозаичные рисунки, во многих местах, уже осыпавшиеся. Они были на тему природных явлений, и он наблюдал безглазое солнце, полустертый месяц, опавшие лучики звезд.

Он спустился к воде, и что - то привлекло его внимание. Он поднял плавающую книгу, наверное, упавшую сюда недавно вследствие обвала во время непогоды.

Книга была раскрыта, и он пригладив намокшие страницы, прочел:

Услышь, Боже, моление моё, внемли молитве моей.

От концов земли к Тебе я воззвал в унынии сердца моего; Ты возвысил меня на скалу.

Указал мне путь, ибо стал надеждой моей, башней крепкой пред лицом врага.

Поселюсь я в обители Твоей навеки, укроюсь под кровом крыльев Твоих.

Ибо Ты, Боже, услышал молитвы мои, дал наследие боящимся имени Твоего.

Карл задумался на молением Давида, а потом аккуратно положил книгу на груду кирпичей. В окно веял свежий терпкий ветер с берега, принесший запах цветов и трав.

Гроза подходила к концу.

На душе как-то стало легче и свободнее, будто он избавился от непосильного груза.

Карл взобрался на пустое окно и полетел к городу.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. КАРИНКА

Она любит сидеть на деревьях. Ее руки обнимают ультрамариновое небо, сердце летит вслед за сиреневым ветром, а глаза отдают свою любовь веселящимся в лазоревой высоте птицам.

Малышня, пробегая мимо, кричит:

- Каринка, подари нам птенчика!

А Каринка дерзко отвечает:

- Тогда давай сюда, ко мне! А ну, проверю, достойны ли вы крылатого племени? Вот, берите своего птенчика!

И протягивает вниз смуглую тонкую руку.

Ребята смеются, но никто не рискнет лезть по почти нагому стволу на самый верх! Как удается забраться туда Каринке - не знает никто!

Отец приходит и зовет Каринку.

- Слезай, негодница, слезай шалунья, обедать пора!

А Каринка в ответ звенит серебристым смехом, как колокольчик. Вытирает свой длинный острый нос от пыли, моргает глазками.

- А ты достань меня, mon cher papa !

О, французским она овладела быстро, и теперь щебечет, как птичка, так, что горничная Марфуша не всегда понимает, что она говорит!

- По бусурмански говоришь! – гневается она, а Каринка смеется. Радуется, миру, людям, птицам, небу, хорошим стихам, которые повторяет по памяти.

Погрозится отец, да и уйдет. Он сердится для вида, но всем своим сердцем любит Каринку, единственную свою дочь, посланную в подарок небесами. Не имели они с женою детей, но, в одну грозовую ночь, когда хмурился и гневался ветер, блистали огненные стрелы, услышали они с женою плач на дворе. Открыли дверь, а на крыльце сверточек лежит да попискивает! Подкидыш! И приняли они дар свыше, и теперь со своей доченьки пылинки сдувают!

Сидят они за столиком, чаи гоняют, а тут в окно Каринка влезает, черным глазом смотрит, да букетик цветочков полевых прямо на стол бросает.

И взлетает на свой любимый стул…

А вот она загорелая, с исцарапанными коленками, бежит вместе с детьми к реке. Теперь она, словно чайка, взлетает над волнами…

Но более всего любит она ходить на скалу, расположенную у Волчьего оврага.

Сидит бывало там, листает сборник стихов и мечтательно повторяет строчки Цветаевой:

Мимо окон моих -- бесстрастный --

Ты пройдешь в снеговой тиши,

Божий праведник мой прекрасный,

Свете тихий моей души.

Я на душу твою -- не зарюсь!

Нерушима твоя стезя.

В руку, бледную от лобзаний,

Не вобью своего гвоздя.

И по имени не окликну,

И руками не потянусь.

Восковому святому лику

Только издали поклонюсь.

И, под медленным снегом стоя,

Опущусь на колени в снег,

И во имя твое святое,

Поцелую вечерний снег. --

Там, где поступью величавой

Ты прошел в гробовой тиши,

Свете тихий-святыя славы-

Вседержитель моей души.

Сидит, грустит девушка, и в небо смотрит. Как будто суженого ждет.

Бежит Аленка, дочка Марфуши.

- Барышня, Юрий Константиныч пришли. Вас к занятиям кличут!

Ахнет Каринка, и побежит со всех ног домой. Музыку она обожает, ведь музыка с нею чудеса делает!

Она садится за фортепиано, и не обращая особого внимания на строгое сетование Константиныча по поводу ее игры, бегает по клавишам легкими и длинными пальчиками, исполняя этюды и сонаты. И в это время будто и нет здесь Каринки. Где-то она в другом мире, в горнем, высшем, пребывает в иных сферах.

Как-то она даже отца напугала!

Счастливцев открывает дверь, окунается в прекрасное бирюзовое море музыки. Тихо летят в пространстве очаровательные звуки «Тишины» Бетховена.

И останавливается отец пораженный, никого не видящий за фортепиано: клавиши сами прыгают под невидимыми пальцами; его взгляд обшаривает комнату, пытаясь найти проказницу за кремовой шторой или под диваном, а потом скользит вверх, и видит - у самого потолка, с которого свисает венецианская люстра, парит невесомое тело дочери.

- Как…, как это понять? Как ты это делаешь? – спрашивает изумленный отец и падает на стул, а Каринка, медленно опустившись к нему, говорит:

- Ах, mon cher papa, это музыка, я же просто танцую…

Да, умеет Каринка удивлять и поражать родных!

***

Но в гимназии госпожи Тодд, которую уже несколько лет посещает Каринка, ее недолюбливают и посмеиваются над ней. Нет у нее подруг, одинока она, и после занятий, грустная, отправляется домой.

Идет, и чтобы поднять настроение, напевает про себя. А потом останавливается недалеко от здания библиотеки, вслушиваясь. Там кто-то играет на рояле «Лунную сонату», играет проникновенно и трогательно, и мелодия несется среди каштанов ввысь.

И стоит Каринка, слушая. Кажется, что сейчас воспарит над земной твердью, как эта прекрасная музыка!

Грубый окрик сбивает Каринку:

- Эй ты, ворона длинноклювая, сюда иди!

Это глава местной шпаны, ненавистный ей Козуб, который, как завидит ее, проходу не дает!

И вся кодла его увязывается за Каринкой.

Каринка пытается шутить, но сама отходит в сторону. Не любит она эту компанию, ненавистны ей их ухмылочки и колкости. Но Козуб не отстает! Вот уже несколькими шагами они настигают ее, и кажется, схватят своими гнусными руками Каринку, но … их руки обнимают воздух! Смотрят изумленно, а выскользнувшая из грязных их рук Каринка уже у самой верхушки серебристого тополя!

Изумление и страх охватывает компанию. В ужасе присела пацанва, мерзкий страх проник в их жилы, острым кинжалом вонзился им ноги! И вот они уже пятятся назад, а потом бегут в рассыпную, как будто что-то огромное, страшное взошло над ними, как будто сам ангел с огненным мечом занес руку!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. НЕБЕСНАЯ САНИТАРКА И ЛЕТЧИК

На длинном пространстве аэродрома застыли железные бабочки. Иные уже оживали, неуклюже покачиваясь, брали разбег и с рокотом распарывали синее небо.

Карл готовился к вылету. Руки охватили рукоятки, а ноги едва заметно трогали педали. Он как будто пробовал новое тело!

Вот чудовище внутри аппарата начало свой рев, сотрясая все тело железной бабочки. Вот проносится мимо аэродромная земля. Вот отрыв - и Карл взмыл в воздух, глубоко вонзился в его сферы, глотая свежий холод.

Погода сегодня была солнечной, и Карл с удовольствием сделал несколько пируэтов, оглядывая праздничную, разноцветную землю.

В лицо бил запашистый ветер. Карл испытывал чувство восторга, совершая полет над землей, чувствуя себя в своей стихии. Он обгонял птиц и весело кричал им, подставлял руку острому ветру и громко пел песни.

Гуляя по небесам, словно птица, он врывался в небесные сферы и медленно притуплялась боль утраты… Лариса постепенно уходила в прошлое, ускользала, как последний луч солнца на закате. Но во снах, в его грезах наяву, появлялся образ какой-то незнакомой темноволосой девушки, и глаза ее, словно угольки, смотрели на него внимательно и пристально.

Авиационную школу он закончил отлично еще год назад. И сразу высказал намерение попасть в военную авиацию. Ему все нравилось: и красивая форма, с погонами, с кокардой в виде двуглавого орла на летном шлеме, и хорошее жалованье, а главное - веселая, но и героическая служба.

Ему повезло – по здоровью его комиссия признала годным. Его немалая физическая сила, очень острое зрение, здоровое сердце помогали справляться с различными трудностями полета.

И стал Карл разгуливать по небесам на своем хрупком аппарате. Он пронзал облака, встречал жар и холод, летел, обгоняя молнии и самых быстрых птиц!

А временами, когда он чувствовал растущее в себе желание самостоятельного полета, когда, казалось, тело его само отрывается от земли, он оставлял аэроплан на ромашковой поляне и летал сам, кувыркаясь в небесах, радуясь земному и небесному миру.

***

Известие и мировой войне в одно мгновение скомкало жизни тысяч и тысяч людей. О войне говорили люди, ходя по улицам, скупая товары, готовясь к бедствиям и голоду. О ней кричали продавцы газет, о ней говорили на скамейках, в извозчичьих пролетках, о ней говорили в домах и в штабах… Газеты оповещали об убийстве эрцгерцога и о мобилизации. Плакали жены и дети, стряхивали скупую слезу отцы, провожая сыновей на призывные пункты, а те храбрящимися голосами обещали свое возвращение.

А вечерами по городу с черепичными красными крышами мерным шагом шли полки.

Стоял тревожный август. Дул прохладный ветер. Пахло мокрым железом, яблоками, солдатским сукном и сапогами.

В один из дней Карина шокировала отца. Владимир Миронович Счастливцев в бессилии опустился в кресло.

Карина поступила на тыловой санитарный эшелон.

***

Как птица носилась теперь Карина по своему вагону. Под ее наблюдением было сорок перебинтованных, раненых, искалеченных тел. Каждый раненый требовал внимания, и Карина старалась все сделать, чтобы облегчить муки. Она все старалась выдержать: насмешки, стоны, истерику раненых, их иногда странные, удивительные просьбы. Она помогала делать перевязки, писала письма под диктовку солдат.

Маленькие худенькие ее руки таскали тяжелые ведра с провизией, орудовали тряпкой, вымывая до блеска вагон, чтобы старший врач господин Телятников, человек строгий и придирчивый, не имел никаких претензий. Но Телятников проходя по идеально чистому вагону, умудрялся провести пальцем и где-то обнаружить пыль. И тогда его лохматые брови хмурились, усы поднимались кверху, а очки сверкали от негодования! Но, Карина была упрямой, целеустремленной, и довела свой вагон до образцового состояния! Она ходила по вагону, напевая арии из опер, и модные песенки, а раненые солдаты называли ее дочкой и любили ее.

Благодаря санитарному поезду Карина хорошо изучила страну.

Поезд мчался мимо багряных осенних лесов, холодных болот, нежных облаков, и в ломком воздухе можно было различить курлыканье журавлей, как будто зовущих с собой. Ехали мимо бесконечных серых полей, останавливаясь на железнодорожных станциях в разных городах, и суета погрузок и выгрузок вовлекала Карину в свой водоворот.

Но вот сплошные глухие снега овладели землей. Они ярко освещали вагон. Пахло ветками и зимней свежестью, морозом и хвоей. Все это смешивалось с привычным запахом спирта, йода и мяты.

Весной Карину и ее подругу Люду перевели на полевой санитарный поезд.

Теперь грохот орудий и рев снарядов будил девушку во время недолгих периодов сменного отдыха.

Став санитаркой при операционном вагоне, Карина, напевая для храбрости веселые и бодрые песни, стерилизовала бинты и марлю, и драила вагон до идеальной чистоты.

Как-то неожиданно на горизонте появились высокие горы. Их заливали весенние дожди. Мир становился хмурым, утратившим блеск ярких цветов.

Карина любила весну, но здесь все казалось чужим, неродным.

Вокруг то и дело гремело. Вдоль дорог, опустив головы, брели в мокрых шинелях солдаты. Они курили махорку, подносили на носилках раненых к поезду.

***

Обстрел начался внезапно! Стреляли с вражеской стороны из тяжелых орудий! Вздыбилась земля, полетели ошметки солдатских тел, вагон, накренившись, стал медленно сползать из оборванных рельсов.

Слышен был крик главврача, приказавшего поднять над поездом флаги Красного Креста. Бешенная выгрузка раненых происходила под хлопки канонады… Летели камни и земля…. Дождь, перешедший в мокрый снег, залепливал лицо Карины.

Она подбежала к Люде, чтобы помочь, как вдруг грохнул новый взрыв. И она, взлетев на воздух, сильно ударилась о землю, и покатилась с откоса.

Очнулась она в яме, полной листвы и воды. Стояла звенящая тишина. Голова кружилась, и мир вертелся, словно бешеный.

Постепенно придя в себя, Карина, придерживаясь за сосны, продралась сквозь заснеженные мокрые кусты и вышла на железнодорожное полотно.

Перед нею была совсем незнакомая местность!

Поезда нигде не было. Вообще было не видно следов человека!

Посидев уныло на рельсах, и убедившись в напрасности своих окриков, передохнув, она медленно пошла по шпалам, шатаясь на камнях, вдыхая сырой воздух леса.

Постепенно она оправилась от дурноты. Час от часу спускалась с дороги к лесу, чтобы попить с паутины и веток блестящих холодных капель.

Временами из-за туч брызгали соломенные лучи. Солнце оживлялось, становилось наряднее, немного грело и иссушило одежды Карины, но затем, совершив круг, пряталось в алый закат.

Ночевала она под кустом, вся дрожа от холода, укрывшись найденным солдатским бушлатом.

Спустя день изможденная, с расцарапанным лицом, на котором застыла засохшая кровь, она вошла в маленький городок, казавшийся безлюдным.

Утреннее молоко тумана постепенно рассеивалось, оседая отдельными влажными клочками на черепичных крышах.

У дверей в сыром воздухе застыли бронзовые, с фигурными решетками, фонари. Угрюмый бородач тщательно тушил каждый светильник, но еще с десяток их зеленовато светились в сером тумане.

Шаги Карины гулко отдавались по булыжной мостовой. Облезлый старый пес выглянул из-за угла и спрятался.

Миновав здание ратуши, Карина вышла на широкую площадь, где возвышался величественный собор.

Обессиленная, она подошла к храму, вслушиваясь в мелодию, выдаваемую невидимым органистом и будто воспрянула духом. В тело вливались силы, и энергия бросала ее вверх, в небеса.

У входа в собор стоял кудрявый юноша и удивленно смотрел на нее, не спуская глаз. В руках у него был букет неизвестных Карине цветов, которые светились, словно светлячки, в туманном воздухе.

Юноша подошел и отдал ей эти цветы.

Карина кивнула ему, чуть улыбнувшись.

-Что с вами? – прозвучал недоуменный вопрос юноши, но он остался без ответа.

Карина повернулась и медленно пошла к центру площади. Там она увидела блестящие в канареечных лучах солнца ступеньки наверх, ведущие к ослепительно белым дворцам облаков.

Она почувствовала в себе новый прилив сил, ибо музыка уже звучала в ней, и стала подниматься по светящейся лестнице в небеса. Ступеньки возносились все выше и выше, и небесный хор сопровождал это восхождение.

***

Карл летел после задания, когда заметил вспышки выстрелов… Услышал, как стал захлебываться и чихать мотор самолета.

Какое-то время он еще летел. Нырнув в туманное облачко, осознав, что окончательно подбит, он решил срочно искать место для посадки.

Внизу промелькнули отроги гор, покрытые зеленой щеткой лесов, и из-под обрывков седого тумана возник незнакомый маленький городок.

Медленно проносились его островерхие крыши. Приближалась квадратная, выложенная аккуратным камнем площадь, с высоким готическим собором.

Карл пытался совершить посадку, поэтому сделал круг, бросив машину в высоту….

И вдруг необычная картина открылась ему.

Под музыку органа, по голубой небесной тверди, навстречу ему шла девушка.

Он сразу узнал ее! Это была именно та, которую он искал всю жизнь, которую видел в своих грезах - остроносенькая, худенькая, как галчонок – девушка из его снов. Ее одежда была измята, грязна, но при этом светилась необычным ярким пурпурным сиянием, в крови была измазана ее щека. В руке у нее горел, переливаясь разноцветной светящейся чудесной гирляндой, букет невиданных цветов.

Она поднималась по невидимым ступенькам прямо к самолету.

- Постой! Я иду к тебе! Я тебя так давно искал! – закричал Карл, и его рука начала рвать ремни, освобождая тело в комбинезоне.

Он вывалился к ней из кабины, и став, на небесную твердь, в два шага достиг ее. Она смотрела в его глаза и произнесла:

- Вот наконец-то, и ты! Как же долго я тебя искала!

Под ними была пропасть из воздуха и легкого облачного тумана, раскрашиваемого золотистыми лучами солнца.

Она протянула ему букет, и он принял его, как самую бережную хрустальную награду.

А потом она припала к его груди, и он принял ее в свои объятия…А дальше они начали говорить, и смысл сказанного ими стал понятен всем смотрящим на них….

Аэроплан плавно летел куда-то вниз, и штопором врезался в площадь, к изумлению, немногих горожан. На какое время он застыл неподвижно, а потом вспыхнул багрово-темным пламенем.

Собралась толпа народу. А на пороге храма стоял седовласый господин и внимательно смотрел на происходящее.

А летчик и девушка продолжали стоять в небесах и говорить, и не могли наговориться!

Смотрящие на них с площади воспринимали это, как чудо, и стали молиться.

МАЛЕНЬКИЙ ЭПИЛОГ

Получив известие о гибели сына, Одинцов вышел из дома.

Он медленно шел по весеннему городу, громко пели птицы, но он не слышал мелодий их песен.

Почувствовав, что силы оставляют его, Одинцов опустился в парке на ближайшую скамейку, напротив трактира, бессмысленно глядя на выходивших веселых людей.

Навстречу ему двигался не спеша, опираясь на трость, опечаленный Счастливцев. Он будто постарел сразу на несколько лет. В последнее время он только жил ожиданием известий о своей дочери. Но о ее судьбе никаких вестей не было! Его Карина пропала без вести!

Счастливцев тяжело опустился на скамейку неподалеку от Одинцова.

Рядом с ними опустились с неба два ворона – самец и самка.

Они были настроены явно дружелюбно к сидящим и вели себя немного необычно! Они подошли очень близко, наклоняли головки, а потом и вовсе, под звуки музыки из трактира, стали переступать с лапки на лапку, будто танцуя.

Оба отца в изумлении привстали. Они узнали…

В трактире у окна сидел старый седовласый господин и пил чай, наблюдая в окно вышеописанную сцену. Улыбнувшись, он бросил монетку на стол, взяв старомодный цилиндр, вышел навстречу ослепительной весне.

КОНЕЦ

Март-апрель 2015 года.