Исихаст ч.5

 

Часть 5

Глава 1. Дивеево от слова «диво»

Это было как во сне — в прямом и переносном смысле. То, что я видел ночью, когда ходил по Канавке Пресвятой Богородицы — монахини, дети, плитки под ногами, травяные откосы, моё бормотание молитвы, птичий гомон в кроне деревьев, даже запахи травы и цветов — все это окружило меня и стало реальным. В конце Канавки обнаружил песочницу. Там среди паломников, набирающих земельку в пакеты, увидел Свету с Аней. Света, видимо почувствовав на себе мой взгляд, оглянулась, встала и бросилась ко мне.

— Ты прости меня… нас за поведение в поезде, — прошептала она, тронув меня за локоть. — Какое-то безумие случилось!

— Не волнуйся, это из области предсказанных искушений. Помнишь, про «лапоточки», которые нужно истоптать, прежде чем сюда приехать? Враг человеческий противится всему хорошему, святому, а это значит, что с нами случится что-то очень хорошее. Надо только немного постараться, помолиться как можем, и ничему не удивляться — мы в гостях у великого святого, он теперь нас поведет правильной дорогой.

— А я землицы святой набрала, — протянула она пакет с песком. — А еще в часовне сухариков прихватила. Будем хрустеть вечерами и вспоминать…

— Ты, Света, вот что: сходите с Аней по Канавке, прочитайте полтораста молитв «Богородице, Дево, радуйся…». — Я протянул свои афонские четки. Она достала из кармана свои такие же, купленные в лавке. — А мы с Игорем пока займем очередь к мощам Преподобного Серафима. — Показал рукой на очередь, а вы подходите к нам.

С дорожки по гребню Канавки, вымощенной плиткой, сошел Игорь. Он с видимым удовольствием тихонько напевал Богородичную молитву, подставив лицо солнцу. Подошел ко мне, последний раз пропел: «…яко Спаса родила еси душ наших. Аминь», хлопнул меня по плечу.

— Только ради этого прохода по Канавке стоило сюда приехать. Теперь мы с тобой до конца дней будем под защитой Пресвятой Богородицы и Её верного друга Серафима. — Он показал рукой на толпу паломников за оградой монастыря. — Видишь, сколько народу съехалось! Давай, займем очередь к мощам и заодно приготовимся к общению со Святым.

— Я уже отправил дам на Канавку, они позже присоединятся к нам.

— Правильно сделал. А теперь послушай очень важную информацию. Слова преподобного Серафима: «Умру, в могиле буду лежать, но вы приходите ко мне на могилку, здесь, как живому, расскажите мне все, что ваше сердце хочет сказать, и я, как живой, и из могилки услышу вас», – говорил Старец друзьям перед смертью. Так что, приготовь вопросы и жди ответов — они обязательно придут. Может не сразу, но придут.

— Да у меня, собственно, только один вопрос: правильно ли я живу?

— Ты это, не спеши, подумай еще, загляни в сердечную глубину, а потом вопросы сами оттуда всплывут.

— Ладно, спасибо за совет.

Мы подошли к окончанию очереди и заявили о себе, предупредив, что к нам чуть позже примкнут еще дамы. Откуда ни возьмись, к нам подошли Федор Иванович с Сергеем, потащили нас за руку вперед. Народ возмутился и чуть не набросился на нас с кулаками. Игорь вежливо извинился, вернул нас в конец очереди и, опустив очи долу, углубился «в сердечную глубину». Также поступили и мы втроем.

Как сказывают в сказках, «долго ли, коротко ли» — не поймешь, через какой период времени, — нас пятерых с подошедшими дамами, мимо стен Троицкого собора, вверх по лестнице, вдоль ограды внутри храма — вознесло к раке с мощами Преподобного. Здесь даже воздух был не таким как снаружи, а плотным и насыщенным. Ну конечно, дыхание сотен паломников, наполненное молитвой, голубоватый дымок ладана, аромат медовых свечей, взоры святых с икон, тихие слова монахинь у раки — всё это настраивало на живую беседу со Святым Серафимом. Сначала Игорь, за ним все остальные, сделали земной поклон, трижды приложились к мощам — в ноги, скрещенные руки и лоб. Вышли из загородки и столпились у подсвечника, под напором толпы зажгли свечи и стали обходить вещи Серафима: кованый крест, боты, посох, мотыгу, иконы, иконы…

Мы с Игорем зашли за угол колонны, встали перед большим образом батюшки Серафима. Здесь было просторно и сравнительно тихо, прижизненное изображение Старца было таким домашним, уютным. Я всмотрелся в лик Старца, мне показалось — да нет, на самом деле — он мне улыбнулся. С этого и начался наш разговор со Святым.

— Затолкали тебя, Александрушка, — прозвучал глуховатый голос в голове, (в груди, от иконы или мощей?). — Не обижайся на них, не только у тебя есть вопросы к убогому Серафиму. Вон их сколько ко мне приезжает, и у каждого своя беда, своя боль. А ты выйди наружу, присядь на скамейку, там никто нам не помешает.

— Благословите, Батюшка Серафим, — спохватился, устыдившись собственной невежливости, сделал поясной поклон, вышел наружу и сел на чудесным образом освободившуюся скамью.

— Я-то думал, что у меня только один вопрос — правильно ли я живу? — а тут вдруг столько всего узнать нужно.

— Самое главное, — последовал ответ, — если ты с Богом, если стремишься к смирению, то идешь по правильному пути. Вижу в твоем сердечке самодействующая молитва действует. Это монашеский дар не только ведет тебя по жизни, не только охраняет «от стрел лукавого», но и сообщает тебе большую ответственность. Тебя благословили молиться за тех людей, которых тебе дал Господь. Которых избрал ко спасению души. Не думай о себе, что твои молитвы за людей — это малость ничтожная. Не так! Умножь веру свою, и сам увидишь, как люди, томящиеся в аду, один за другим будут ангелами подниматься из огня в небеса. Это великая радость, и она с тобой всегда.

— Как это, умножить веру?

— Вера наша, что костер — не ленись подкладывать дровишек, огонь и разгорится. Для этого всё у тебя имеется — пост, молитва, причастие Святых Христовых тайн, святая вода, освященный елей, купание в святых источниках — вон сколько всего! — Батюшка Серафим вздохнул. — Ты только не пугайся, ваше боголюбие, когда придут болезни, немощь, рассеянность — куда же без них! — терпи и не забывай благодарить Бога за всё.

— Простите, отче, — промямлил я, — если не спрошу об этом, не прощу себе…

— Ты про Светлану? Если любишь, если она тебя любит, венчайся и живи до ста лет. Иногда она ершится, и тебе это не нравится. Но ты знай, что она смущением своим охраняет свою чистоту. Вот и сейчас стоит твоя Света у моего образа и молится о том, чтоб ты её не бросил. Она до сих пор переживает, что пошалила в поезде. Так ты успокой девочку.

— Да я уже объяснил ей про «лапоточки», про искушения и прочее. Но, хорошо, еще раз поговорю с ней. А теперь вопрос о работе…

— Насчет работы всё просто. У тебя есть генерал, который взял на себя основную ответственность за военные дела. Твой родитель заложил хорошую основу, и тебе остается только подчиняться. Так называемый проект «Ностальгия» — хорошее дело. У тебя есть Игорь и Сергей с Федором — они правильные ребята, и верным путем идут. Ну и как всегда и во всем — твоя молитва поможет тебе и всем твоим людям. Бог тебе в помощь.

 

Глава 2. Обитель Иоанна Богослова

 

Во время разговора со Старцем Серафимом ко мне на скамейку подсел Дима. Когда чудеса сыплются чудопадом, удивления тают в потоке небесного света. Вот и Старец указал на соседа по скамье и велел выслушать.

— Прости, я не мог скрывать это в таком святом месте, — произнес он через силу. — Хочу покаяться перед тобой.

— Но я не священник, Дима!

— Батюшке я уже исповедался в этом. Теперь вот тебе должен…

— Слушай, слушай, твое боголюбие, — расслышал голос Серафима, — пусть отрок облегчит душу.

— Ладно, отрок, давай, гаси! — кивнул я согласно.

— Завидую тебе, Александр! — выпалил Дима. — Верней, завидовал до исповеди. Сам посуди: парень ты малоумный, необразованный, вялый какой-то…

— Прости, ты это про меня? – удивился я таким характеристикам, от «покаявшегося батюшке».

— Прости, да. Верней так думал раньше. — Он почесал затылок. — Если честно, то и сейчас так думаю.

— Терпи, твоё боголюбие, так надо, — предупредил Старец Серафим мой выплеск агрессии.

— Ну понятно, родился ты «с серебряной ложкой во рту», папа твой расстелил под ноги красную дорожку. Ты никогда ни в чем не нуждался. Короче — баловень судьбы. Разве не так?

— Да ты говори, Дим, говори, — кивнул я снова, хоть желание треснуть не покидало сжатый кулак, но я терпел.

— Как я докладывал выше, — криво усмехнулся Дима, — так я думал раньше. Одного хотел — доказать тебе и всем нашим, что «не тварь дрожащая, но право имею». …Ну, что типа и я тоже способен создать нечто великое

— Доказал? — резко спросил я, повернувшись к Диме.

— Сейчас узнаем, — проскрипел Дима, протянув кипу мятых листов, покрытых неровными строчками, накарябанными мягким карандашом от «Сакко и Ванцетти». — Читай!

— Что застыл? Читай! — скомандовал голос Серафима. — Я тоже ознакомлюсь.

Развернул на коленке мятые листы, разгладил рукой и погрузился в чтение.

+ + +

 

Авель, испытывая боль в ногах, резь в глазах, дочитывал акафист Иоанну Богослову. Такие искушения у него в последнее время случались всё чаще. Старею, мелькнуло в голове. Видать к преставлению пора готовиться. Скорей бы уж… Весьма жажду увидеть «наперстнича Христа и Богослова».

За сгорбленной спиной инока открылась дверь, впустив морозный туман, из прозрачной пелены восстал мальчик в рубашке и безмолвно прислонился к центральной колонне. Авель неотрывно глядел на образ Иоанна. В такие минуты ничто не могло оторвать его от созерцания, заслуженного болезненным стоянием. Монах чувствовал себя осиянным велиим светом невечерним, исходящим от возлюбленного лика.

В голове прозвучали слова из святых отцов: «Апостол Иоанн Богослов дивным образом преставлен и живет доселе на земле и на небесах». Уж сейчас престарелый инок ни минуты не сомневался в том, что Иоанн живой, в том, что он и на небесах и здесь, на земле. Может даже прямо тут. Опять же Господь лично засвидетельствовал Петру: «если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе [до того]? ты иди за Мною» (Ин.21:22). Много споров и разнотолков вызвали сии глаголы в обители. Только Авель положил себе не участвовать в толковище, он настойчиво повторял слово апостола Павла: «пророчество же не для неверующих, а для верующих» (1Кор 14:22). А он, Авель, верил — Богу, апостолу Павлу, Иоанну Богослову, наконец своему сердцу.

Авель отнес акафистник в алтарь, трижды поклонился Престолу, вышел через северные ворота и увидел молчаливого юношу в легкой рубашке — это в трескучий декабрьский мороз!

— Благослови, отче, — прошептал юноша, сложив ладони крестообразно.

— Бог благословит, — ответил Авель. — Ты пошто ко мне, с делом или так, заночевать негде?

— Здесь я дома, — ответил мальчик. — Ты у меня гостях. Некогда нам с тобой почивать. Враг у ворот, лютый и безжалостный.

— Да кто таков-то, как имя твоё святое?

— Иоанн, — ответил мальчик и поднял на Авеля глаза. Пронзительно синие очи, прожигающие до самого сердца.

Авеля на миг охватил страх — и от этого недетского взора, и от слов о лютом враге, что у ворот.

— Та-а-ак, — произнес инок, — что будем делать?

— Послушай, — по-прежнему тихо сказал мальчик Ваня. Но так значительно, что престарелого инока поставил по стойке «смирно», как расшалившегося мальчишку-алтарника.

— Хан Батый, — бесстрастно продолжил Иоанн, — пожег Рязань, много народу православного поубивал. Не жалеет поганый хан ни стариков, ни жен, ни детей. Завтра к полудню прибудет к этой святой обители.

— Так нужно народ поднимать, в набат ударить! — воскликнул Авель.

— Поздно. Только одно у нас остается — молитва.

— Да что мы с тобой можем сделать — старик и мальчишка!

— Если больше некому, мы вдвоем с тобой встанем на защиту обители.

— Да кто ты таков! — вскричал Авель.

— Иоанн, я же сказал тебе. — Синий взгляд юноши как фонарем осветил икону Иоанна Богослова.

— А это не ты ли сам? — ошарашенно вопросил Авель. — То-то я гляжу и не пойму, где тебя видел. Как это — ты на иконе и тут в храме?

— Ты же только что вспоминал слова святых отцов про того, кто на небесах и на земле.

— Опять не пойму! А не ты ли тот сирота, который написал в пятом веке сей чудный образ? Опять же Хан Батый нападал на нашу обитель семьсот лет назад. И что — опять? Или мы что, в те времена перенеслись?

— Отче, не пытайся понять того, что превыше понимания человеческого. Врагов у Руси Святой во все времена было премного. Одолеем хана поганого сейчас, тогда и до Второго пришествия Господня наша обитель выстоит.

Стар и млад опустились на колени. Отрок звонким голосом запел длинную молитву на арамейском языке, но старец вдруг осознал, что понимает каждое слово — то были блаженные псалмы Давидовы, вперемежку со славословием. Усталое тело Авеля от первых же слов наполнилось силой и бесчувствием к боли в коленах. Иногда отрок Иоанн замолкал на время, переводя дух, тогда старец подхватывал молитву, и она поднимала его ввысь как на крыльях.

Оттуда, из чистого поднебесья увидел он как Хан Батый выстраивает в линию сотни тысяч воинов на низкорослых кривоногих лошадках, а сам молнией проносится перед строем. Краем раскосого ока замечал Хан выходящих из строгой линии морды коней, буквально на половину ноздри — тогда, не снижая скорости, взмахивал ятаганом, срезая нос всадника, чтобы не портил строя и мчался дальше, вспарывая густой морозный воздух звенящим криком «Ий-я-ху-у-у!». Верно, такие лютые воины за собой ничего не оставят, кроме кровавой полосы на белом снегу, припорошенной пудрой из раскрошенных костей человеческих. Старец представил себе это зрелище и добавил жару молитве.

Они и не заметили, как пролетела ночь. Лишь по нарастающему рокоту от ударов тысяч копыт по земле, по сотрясению пола под ногами — поняли они: пора выходить наружу, чтобы или победить или предать душу Господу. Отрок Иоанн поднял над головой икону Иоанна Богослова и вынес образ из храма, старец следовал за ним, на полшага отставая от юноши.

Хан Батый в золоченых одеждах вразвалку сидел на своем огромном коне, видимо ожидая послов с откупной данью. За его спиной до самого горизонта простирались стройные ряды конников. Но, что это!.. Из ворот обители выступили навстречу не сотни бородатых монахов, а всего-то тощий старик да мальчишка с портретом на руках. За спиной Хана Батыя раздался смех и улюлюканье их тысяч глоток.

Батый, покоритель вселенной, перед которым падали ниц миллионы людишек с князьями во главе — вдруг взмахнул рукой. В просторной долине, над которой возвышался храм с ненавистным Крестом, встала трескучая тишина. Даже возбужденные кони перестали всхрапывать и переступать копытами по звонкому насту. То, что увидел перед собой великий полководец, не знающий ни страха, ни пощады повергло его в шок — над белокурой головой мальчишки реял уже не портрет какого-то бородатого монаха, а сам монах ростом с великана из сказки, которую рассказывала в детстве Батыю бабка. Великан в развевающихся ярко-белых одеждах, весь в ореоле золотых лучей стоял перед низкорослым человечком на обычной лошадке, замершем от страха, не смея поднять глаз на ослепительно сияющего Воина Христова.

Тишину, повисшую над обширной долиной, взорвал рокочущий возглас:

— Не смей прикасаться к моим монахам и к святой обители! Я испепелю тебя с твоей поганой ордой! Поставь на мой святой образ свою охранную печать и немедленно убирайся отсюда, пока жив.

Хан Батый спрыгнул с коня, послушно подошел на негнущихся ногах к сияющему образу, снял с шеи золотую басму на серебряной цепи, поставил печать на икону и повесил золотой ярлык на верхний срез иконной доски. Поклонился образу до земли и вернулся к оторопевшему коню.

На этот раз любимая команда Хана Батыя «Ий-я-хуу» прозвучала едва ли не шепотом, но дисциплинированное воинство немедленно пришло в движение и мигом скрылось за горизонтом.

— А теперь, — сказал Иоанн, — как водится, вернемся в храм и возблагодарим Господа за наше чудесное избавление!

+ + +

 

— Ну как? — смущенно спросил Дима. — Стоило оно того, чтобы съездить в Пощупово и написать рассказ?

— Конечно стоило, — услышал я голос Серафима Саровского.

И с наслаждением повторил слова святого:

— Ох, как стоило, Дима! Разыщи Сергея и передай ему, пусть вставит в сценарий в виде отдельной серии. Это будет бомба!

— Спасибо, Александр, — все также смущенно произнес Дима, пряча глаза, что на него было вовсе не похоже.

— Только, у меня один вопрос, можно? — спросил я. Получив согласный кивок большой головы, задумчиво произнес: — Признавайся, не с тобой ли это приключилось? Не ты ли был тем отроком-иконописцем, живым Иоанном в образе отрока?

— Думаешь, зря написал вот это: «не пытайся понять того, что превыше понимания человеческого»? — Прочеркнул пальцем по листу с рассказом Дима. — Мы с тобой как-то уже преткнулись на словах из Евангелия: «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит» (Ин. 3:8). Может не стоит возвращаться к тайне, не нашего ума дело.

— А если по-нашему, по-простому, — настаивал я. — Как это было? У тебя.

— А если Дух не захочет и уйдет? — улыбнулся Дима.

— Уйдет, значит уйдет. Тогда и мы останемся ни с чем. Только я сейчас думал о том, что ты скажешь Сергею. Как объяснишь метафизические тонкости своего творчества. Это же не просто так — почесал репу, сел и написал? Тут, как ни крути, сведений на докторскую диссертацию. Как мне кажется… Давай, брат, колись!

— Ладно, попробую объяснить, как это случилось со мной. — Вздохнул Дима. — Поехал в Рязань навестить бабушку. Уж больно душевная старушка она у меня, к тому же молитвенница отменная.

— Вот-вот, — поерзал я, чувствуя начало «клёва».

— Билеты купил в купе, других не было, был я усталым и голодным. Как прилег на полку, так и провалился в сон. Только в тот раз спал я как-то необычно, то есть вроде спал, а вроде и бодрствовал.

— Это кажется называется тонким сном, — подсказал я.

— Осознавал, что еду в поезде, даже видел то, что пролетало за окном. Усталость и голод прошли, наступила какая-то невероятная легкость, прозрачность сознания. Я видел современную Россию, при чем будто сверху и очень подробно. Видел вас с Игорем и Сергеем, генерала, наш концерн и то, как ты отдаешь его в подчинение его превосходительству. Ну это как бы понятно, навеяло окружающей суетой. А параллельно с прочим, стал наблюдать те события, которые описал в рассказе. И тут не спрашивай меня, откуда сие. Пришло само собой.

— Словно все видел в кино?

— Вроде. Только в кино ты сидишь в кресле и наблюдаешь со стороны. А я в одной рубашке прошел по монастырскому двору, чувствуя мороз только кожей, внутрь холод не заходил. Потом своими глазами увидел Авеля, которого раньше не знал, кто он и откуда. Оказалось, был наместник с таким именем. Да и про монастырь все узнал только от бабушки, она рассказала. А когда я сам стал рассказывать, как все было, она удивилась — откуда взял такие подробности. Короче, прожил я ту ночь с монахом и отроком Иоанном, молился — как сквозь огонь проходил. Кстати, молился, как в рассказе, на арамейском, которого не знаю. Спроси сейчас — ни слова не вспомню. Потом вышел к Хану Батыю с иконой. Увидел его испуг и шок. Хана будто парализовало. Оглянулся — а за моей спиной стоит огромный великан весь в молниях и ярком свете. Присмотрелся — узнал Иоанна Богослова. Причем ни иконы той чудотворной, ни живого Иоанна, ни отрока-иконописца я до этого не видел — само пришло. Как тут не вспомнить о Духе, который действует в нас, христианах, независимо от желаний и ситуации. Так что, Александр, рассказал, как сумел, боле меня не терзай.

— Слушал тебя, Дима, а у самого идея родилась, — сказал я, хлопнув себя ладонями по коленям. — Возьми еще бумаги и всё, что мне рассказал, допиши в свой сценарий. Понимаешь, это приземлит твой мистический проект на нашу грешную землю и станет более живым. Если меня заинтересовало, то и других заденет за живое.

— Я тут подумал: бедный Сергей с его группой киношников! Как он эту метафизику снимать будет!

— Об этом не беспокойся. Дух, как тебе, так и ему поможет реализовать наш сумасшедший проект.

 

Я весь еще был с Димой в обители Иоанна, пылая огнем благодарственной молитвы…

…Как увидел нечто совершенно реальное: по ступеням Троицкого собора спустилась Светлана. Вся в лучах света, сияющая улыбкой и белой блузкой, она бросилась ко мне навстречу и за полметра до меня замерла, смущенная внезапным порывом. По просьбе батюшки Серафима, вспомнив про защиту чистоты, я притянул девушку к себе, и мы обнялись, как положено, скромно и благочестиво.

— Светлана, ты такая красивая в этой длинной юбке и платочке. Так чота мне нравишься…

— Ты только не бросай меня, ладно? — горячо выдохнула девушка на ухо.

— И не надейся, не брошу. Никогда.

Ну и разумеется, от смущения, в качестве защиты своей чистоты, а может от преизбытка радости, двинула меня в бок железным кулачком. И снова услышал в голове (в груди, в сердце, с небес?) Серафимовское «терпи, твоё боголюбие!»

 

Глава 3. Ошибка резидента

Он ожидал меня у могилы Мотовилова под березой с застрявшим сломанным зубом экскаватора, с иконками Императора Николая Александровича и Преподобного Серафима. Все еще пребывающий под впечатлением огненного касания к раке с мощами Марфы, я словно плыл над асфальтом, щедро залитым ярким солнцем, поэтому слова незнакомца сбросили меня на землю и были неприятны. Особенно ворчливые интонации глухого надтреснутого голоса.

— В этом самом месте моего деда призвал на службу сам Государь Николай Александрович. — Он поднял на меня подслеповатые глаза в дымчатых очках с диоптриями. — В 1903 году, сами понимаете. — Снял очки, с прищуром глянул мне в лицо. — Не верите?

— Верю, — ответил я, окончательно опустившийся с небес на землю. — Почему с этим ко мне?

— Вот это и хочу выяснить, — проворчал он, вернув очки на нос. — Сэндер — это моё имя. Почти как ваше.

— Кажется, сэндер (по-английски thunder) — это гром? А моё имя в переводе с греческого означает «защитник». В чем же сходство?

— В созвучии, — предположил он. — Хотя, тут есть о чем подумать. Кто знает, может быть защищать людей без грома не получится? У вас-то, гром был?

Я вспомнил удар взрывной волны во время диверсии в подвале Концерна и молча кивнул.

— А моё рождение на свет белый сопровождалось грозой. Наверное, в честь того события меня так и назвали. По паспорту я все-таки Александр. Выходит, Сэндер как бы второе имя, или прозвище… Иоанна Богослова Господь тоже называл Сыном Грома.

— И все-таки, почему обратились ко мне? В этом святом месте принято молиться и молчать.

— Вот поэтому, — сказал он. — Ты и молишься, и молчишь. Как это у вас называется — исихаст?

— Называется именно так, но откуда вы узнали? Это что, так заметно?

— Скорей почувствовал вот этим. — Он коснулся рукой груди, где предполагалось наличие сердца. — Меня владыка Антоний Сурожский учил исихазму, только никудышним учеником я оказался. Но, нечто подобное у других «слышу». Вот видел тебя и сразу понял — наш парень. Только я не об этом. Нужно поговорить. Есть время?

— Как учат опытные паломники, что-либо загадывать в святом месте бесполезно. Поэтому, начинайте, потом увидим.

— Как я сказал выше, — начал он, неспеша. — В этом месте Государь призвал моего деда служить у него в личной охране. Дед Иван, не мешкая согласился и уехал в Питер вместе с государевым семейством. С дедом всё ясно, так ведь! А вот папенька мой так невзлюбил советскую власть, что стал ярым врагом, как он говорил, «взбесившейся черни» — поэтому эмигрировал на запад — сначала в Турцию, потом в Париж, а уж там его заарканили спецслужбы ЦРУ с Ми-6 и… всё. Стал мой папенька профессиональным предателем Родины. Нашли ему теплое местечко на радиостанции Би-Би-Си — голос у него был красивый и читал он грамотно на трех языках. Потом его ваши парни из кэйджиби ликвидировали. Уж больно ядовито он высмеивал Советы, за что и поплатился. Маменька была у меня красавицей, вышла замуж за англичанина. А я… что я?.. Жил при них. Покойный отец при жизни брал иногда меня на радиостанцию, где и познакомился с владыкой Антонием. Ты знал, что в течение многих лет его проповеди были в десятке самых популярных передач Би-Би-Си?

— Скажу больше, я и сам под вой заглушки часто слушал проповеди владыки на моем ВЭФ-101. Очень проникновенно он говорил. До сих пор помню дружелюбные интонации его голоса.

— Вот-вот, — закивал он седой головой. — Владыка меня учил исихазму. Потом велел съездить в США к Иоанну Шанхайскому и Серафиму Роузу. Они как бы взяли надо мной шефство. Уверен, что именно по молитвам владыки и американских святых, меня так и не удалось затащить в разведку, а то бы… Нет, не пошел бы к ним, пришлось бы или бежать или пулю в лоб пустить. Уж лучше так, чем стать предателем. Представляешь, Александр, я для всевидящего ока Большого брата стал невидимым! А потом, я много лет еще выдирал из души ненависть ко всему русскому, которую на генетическом уровне передал мне отец. И вот я здесь, в России, в славном Дивееве! Купил квартиру в Москве, снимаю домик в Дивееве, и стал жить по-русски. Только никак своим не стану — меня не воспринимают как своего, сторонятся, будто я прокаженный. Как думаешь, это происки нынешнего кагэбэ, или что-то другое? Вот ты, Александр, верующий во Христа, исихаст, паломник — ты меня не боишься?

— Нет, конечно, — признался я. — Да и наш исихазм в тебе есть — это несомненно. Молитва Иисусова в сердце действует?

— Да! Правда, не всегда, а только когда волнуюсь или чего-то боюсь. Или…

— …Когда вспоминаешь благословение духовных наставников? А они тебе говорили: как вспомнишь, так и начинай призывать Иисуса?

— Именно так и говорили. То есть, никакого принуждения — только свободное волеизъявление.

— А что касается твоей чужеродности, — произнес я задумчиво. — Тут вижу два фактора. Первое — твой английский акцент. Наши не очень-то жалуют англосаксов, вечных врагов России. Второе — отчуждение современных людей. Это наша всеобщая беда. Ну, и это! — Я указал на его стильный плащ, ботинки и шляпу в руке.

— Да что же мне теперь, мой рэйн-коут сменить на телогрейку! —  возмутился он. — А шляпу — на ушанку?

— Как вариант, — улыбнулся я. — Ну это так, не главное. — Я показал рукой на выходящих из храма друзей. — Кстати, среди этих уважаемых господ есть моя невеста Светлана. Она может быть полезна для тебя, в смысле инфильтрации в толщу народа. Она тоже на чужбине живала, даже акцент до сих пор прослушивается.

— А это удобно? — робко спросил Александр-Сэндер. — Все-таки невеста. А если уведу?

— Вряд ли! Мы с ней с детства любим друг друга.

Подошла Света. Аня осталась у ворот, ожидая Игоря.

— Света, познакомься с моим тезкой. Он утверждает, что уведет тебя.

— И когда начнете? А то меня уже несколько лет не уводили. Даже интересно стало.

— Светлана, я пошутил, — смутился громовержец. — Для меня узы брака священны.

— Вы из Британии? — спросила Света, протянув руку для пожатия.

— Видишь! — потупился Сэндер, обращаясь ко мне. — Враз рассекретили! А ты говоришь…

— Да не волнуйтесь вы так, — усмехнулась невеста. — Будем вдвоем теперь подозрительными субъектами. Мне тоже достается от аборигенов. А вы здесь с какой целью?

— Как и вы, паломничаю. Мои духовные наставники благословили на поездку в Дивеево. Они только мечтать об этом могли.

— У нас пополнение! — хором воскликнули Игорь с Аней. — И сдается мне, из Британии туманной? — добавила Аня.

— Ну вот, что это? — снова возмутился Сэндер. — Не успел и двух слов сказать, как меня вычислили!

— Одеваетесь по привычке в московском «Бритиш руме»? — спросила Аня. Распахнула полы мужниного пальто. — Видите, на нашем Игорьке твидовый пиджак, оттуда же.

— Так что, телогрейка с ушанкой будет в самый раз, — напомнил иностранцу недавний разговор. — Ну вот, смутили доброго русского человека! — добавил я, глядя на измученное лицо Сэндера. — Прости, тезка, это у нас такая привычка — подкалывать слегка. — Повернулся к друзьям и громко сказал: — Кстати, наш британский гость приехал сюда в место, где в 1903-м году Государь лично призвал на службу его деда. Вот здесь это и случилось.

— Да, я, простите, убежденный монархист! Это у меня от деда Ивана.

— Мы тоже, — успокоил его Игорь. — Кстати, вечером здесь намечается сходка монархистов. — И повернувшись ко мне: — И один наш хороший знакомый тоже сюда приехал поприсутствовать.

 

Тихим светлым вечером мы подтягивались к гостинице, где имелся большой зал для собраний. В числе собравшихся были знаменитый режиссер, пара актеров, юрист, главные редактора православных изданий, ну и наш генерал с Михалычем. Мы примостились на последних рядах. Заметили трех операторов, с профессиональными видеокамерами. В президиуме заняли места самые именитые гости. Генерал, как я и думал, занял место в последнем ряду и одет был в потертые джинсы с ковбойкой и кожаную куртку — то есть, неприметно.

После двухчасовых довольно скучных дебатов вышли из душного зала и погрузились в «волгу» Михалыча. Ждали реакцию генерала. Минут через десять дождались:

— Увы, в президиуме не было ни одного монархиста. Слышали, какую идею они проталкивали? Собрать собор и выбрать царя тайным голосованием — это же мечта либералов и политического жулья. Видели актеров с режиссером? Они уже не раз примеривали на себя царский парадный китель, пока только в кино, но это похоже на репетицию. Да запретит им Господь! Удивительно! И это происходит в дивном Дивееве. Где преподобный Серафим, которому Пресвятая Богородица открыла все события, которые произойдут в России до Второго пришествия. Как бы этим клоунам не хотелось, но грядущий царь придет самым чудесным образом, на него укажет сам воскресший Серафим. Ну конечно, разве они согласятся с чудесными явлениями! Разве вспомнят о том, что грядущий царь всех супостатов или выгонит из страны, или, если на ком преступления, отловит и… как там в пророчестве: «ссылка в Сибирь будет для них самым мягким наказанием». Кстати, Михалыч, ты заснял этот цирк? Да? Молодец! Теперь наш черный список пополнится еще десятком имен. А уж мы позаботимся, чтобы отследить их действия и перемещения. От нас ни один враг монархии не скроется. — Он обернулся на задний ряд, рассмотрел Сэндера, подмигнул ему и сказал: — Так что не зря ты, Александр Громовержец, сюда приехал! Мы еще с тобой вместе царю послужим! А вы, Игорь с Александром, помогите ему ассимилироваться. Он свой, я его сердцем чувствую.

— Благодарю, ваше превосходительство! — воскликнул русский британец, сидя по стойке смирно. — Я очень ценю ваше доверие!

— Вот и чудненько, — кивнул генерал, улыбнувшись. — Ладно, господа братья, мы с Михалычем домой, а вы останьтесь и как следует помолитесь Пресвятой Богородице и преподобному Серафиму. Нам сейчас, ох, как нужна их помощь!

Игорь вернулся к нашим барышням, мы же с тезкой вышли на берег реки, устроились недалеко от мальчишек, весело дергающих рыбешек из воды.

— Благодарю за этот вечер, — начал беседу Александр. — Как ты правильно понял, мне нужно еще с тобой поговорить. Тебе наверняка не известно, что такое тоска по Родине. Это боль, которая терзает всю жизнь. Многие спиваются, кто-то умирает молодым от сердечной тоски, а бывают и те, кого она доводит и до самоубийства. Мой отец «держался», как он говорил, благодаря ненависти к коммунистам, но и он признавался мне, особенно когда выпивал, что ему снятся родные поля, леса, реки, дома… Перед смертью, которую ожидал, как освобождения, он вручил мне письмо к женщине. Представляешь, с юности до последнего вздоха он встречался с ней во сне, разговаривал, плакал. У него было немало женщин — все красавицы — а свою Таню он так и любил всю жизнь. Молча. Тайно. Только мне открылся, чувствуя неминуемую кончину.

— Нашел Татьяну? — спросил я.

— Представляешь — да! — Заёрзал он, вцепившись пальцами в траву. — Это было одно из чудес, которые со мной здесь случились. Она выходила замуж, хоронила мужей, переезжала из города в город, но в конце-концов вернулась в дом, где прошло ее детство. Накопила денег и выкупила квартиру на Полянке. Там я ее и встретил. Отец вручил мне фотопортрет, где она молода и красива. Так вот Татьяна по-прежнему такая же! Объяснила это тем, что дома и стены помогают. Она читала письмо отца и тихонько плакала. Жалела его, себя, сказала, что отец тоже все эти годы жил у нее в сердце. Долго всматривалась в моё лицо, пытаясь найти знакомые черты. Прощаясь, просила заглядывать на чай и «не забывать старуху». А когда зашел к ней в гости, открыла ее дочь Маша. Сказала, что мать умерла, но с улыбкой на лице. Так что, просила помолиться о упокоении, но не переживать за нее, мол, такую кончину она бы сама себе пожелала — с письмом любимого, прижатым к сердцу. Потом она позвала меня в храм, там на Полянке есть старинный храм, в котором цари молились, венчались — мы там с Машей подали записки о упокоении новопреставленной Татьяны. Сами помолились, как сумели. Когда вышли из храма, оба поняли, что расставаться нет ни желания, ни сил. Так пришла ко мне, старому больному человеку поздняя любовь. Маша просила дать ей время, чтобы опомниться, привести сердце в норму, да и траур по маме нужно соблюсти. И вот я здесь. Тоже себя «в норму привожу», испытываю чувства. Ведь не молоды уже, а в сердце такая сладкая боль, что боюсь не выдержит.

— Ну, Александр, это дело поправимое, — обнадежил его, показав рукой на луковку часовни на Святым источником преподобной Александры. — Сейчас окунемся в святую воду, выйдешь оттуда как новенький царский империал. Поднимайся, пойдем.

— А не холодно? — струсил было начинающий паломник. — Хуже не будет?

— Сам все увидишь, сам на себе испытаешь, что такое животворная благодать. — Я помог подняться «старому больному человеку», и мы пошли по направлению к кресту. — Кстати, рассказывают здешние подвижники, в этом святом источнике отец Владимир сотни наркоманов от героиновой зависимости излечил — такая вот сила там плещется!

В часовне Сэндер так горячо молился, с такой любовью прикладывался к иконам, что даже меня удивил. Видимо человеку очень нужно было успокоить больное сердце, укрепиться, исцелиться, ведь впереди у него было так много потерянного счастья. Простого человеческого счастья с любимой женщиной. Если в святую воду окунались робко, с традиционными мурашками по коже, то выходили из воды, одевались и выскакивали из купальни — полными сил, радостными, звонкими, молодыми…

— Что же я так боялся святых источников!  — вздыхал тезка. — Это какая сила, какая мощь в этой с виду обычной прозрачной водичке! Да я теперь все двадцать дивеевских источников обойду!

— «Не отрекаются, любя, ведь жизнь кончается не завтра», — напел я расхожую песенку. — Как у вас говорят: стэп-бай-стэп.

— Теперь уже не у нас, — напомнил бывший резидент. Он широким жестом охватил руками пространство. — Это всё отныне моё! — И добавил шепотом: — Надеюсь и Машеньки тоже.

— А ты позвони ей, позови сюда. Уверен, Маше всё это великолепие тоже понравится. Да и молиться в святой месте весьма благодатно. За упокой, тем более. А то ведь, знаешь про синдром приморского жителя — это когда кажется, что море никуда не денется, еще успею накупаться. А потом оглядываешься на прожитую у моря жизнь в суете, а ты так и прожил у моря и ни разу не искупался. То же и с многими православными — живут в своем городе, селе, а в дивное Дивеево так и не соберутся. Так что, зови свою Машу, а преподобный Серафим и Пресвятая Богородица вам помогут. Помнишь слова Старца: «Счастлив всяк, кто у убогого Серафима в Дивееве пробудет сутки, от утра и до утра, ибо Матерь Божия, Царица Небесная, каждые сутки посещает Дивеево!»

— Знаешь, дорогой брат, — сказал сияющий Громовержец, — в таком святом месте, да с таким провожатым, мне всё нипочём! Помнишь, каким я к тебе подошел? А теперь глянь на меня — молод, полон сил и надежд!

 

Глава 4. Нежданная милостыня

 

Здесь, на святой Дивеевской земле, на самом деле чудеса и ощущение праздника были нормой. Стояли на литургии в толпе приезжих, нас толкали плечи и локти, а настроение установилось таким, будто парил над землей в набегающих струях райских ароматов. Погружались в небесные воды святых источников, преображаясь снаружи и внутри. Снова и снова записывал всплывающие из памяти имена в записки на сорокоуст, годовое поминовение, Неусыпаемую псалтирь. Со всех сторон земли и из подземелья тянулись ко мне умоляющие взоры: меня! меня не забудь!

Мог часами стоять у святых мощей Старца Серафима, преподобных Марфы, Елены, Александры, проживая молитвы вместе со святыми и монахинями. Иногда оглядывался, все казалось, что моя внутренняя молитва, резонируя с воздыханиями святых, рвалась наружу в виде тысячеголосого вопля.

Весьма приятно было ощущать дружеское плечо Игоря, тихими советами направляющего нас. И молчаливую поддержку Светланы и Анны, где можно сопровождающих мужчин. Мы почти забыли о сне и еде, кое-как на ходу поедая кашу в монастырской трапезной под открытым небом, блуждая ночами по святым тропинкам, помнившим стопочки Пресвятой Богородицы.

Снова и снова проходил с четками по Богородичной Канавке, в высшей точке наблюдая как по горизонту в черных тучах сверкают молнии, поднимал глаза вверх — взлетая в пронзительную синеву небес. И этот свет, от земли до неба, переливчатый, радостный, теплый — понесу из дивного Дивеева по дальним далям.

И да — всю дорогу домой наше паломническое сообщество сопровождали ураганные потоки небесной воды, покрывающие колеса поезда и автомобиля до половины — это воспринимал как великое вселенское очищение, особенно в минуты выблеска многоцветной радуги, тут и там пронзающей набегающее пространство.

 

И все-таки праздник завершился, пришлось вернуться с небес на землю — и тут меня ожидали проблемы, вопросы, требования. Не успел разобраться с самым насущным, как в дверном портале кабинета вырос главный Ностальгирующий субъект концерна. Его раздирали восторженные импульсы, хотелось бы творческие…

Но это было про другое. Сергей предупредил появление гостя следующей беседой.

— Как тебе известно, наш проект Ностальгия разрастается. Мы с финансовым отделом прикинули, получается так, что денег нам не хватит даже на первую стадию.

— Но ведь генерал отбирает большую часть работы и отдает под юрисдикцию и финансирование оборонщиков. У нас высвобождаются серьезные средства.

— Да, только вот финансисты сказали, что это надолго. Ты же знаешь, как у них там все затягивается. Чиновники не торопятся, чуть что, требуют мзду. Твои собственные вложения тоже тают, и как бы тебе не остаться в нищете.

— Есть идеи? — спросил я.

— Есть спонсор! Он сам вышел на нас. Кажется, ему известны все наши планы, идеи и трудности. Подготовился он к встрече серьезно. Ну как, звать джигита? Он за дверью, кофе пьет.

Обратившись к сердечной глубине, усмотрел там полную тишину, что убедило принять гостя и выслушать его предложение. Монашеский дар действовал ритмично, что сообщало уверенность в правильном исходе. Вошел тот самый хозяин Сочинского отеля, где мы со Светой отдыхали, с которым встречался раньше. Да, то был Руслан, богатый, красивый, европейски образованный супермен. Двигался он бесшумно, плавно, подобно хищной кошке породы ягуар. Крепко пожал мою руку, присел на указанное кресло.

— Чем могу быть полезен? — спросил я

— Скорей, это я должен быть вам полезным, — произнес он медленно. — Именно так — должен.

— Не помню, чтобы у нас когда-нибудь были совместные проекты.

— Верно, Александр, не было. Но только пока. Надеюсь, вы с должным вниманием отнесетесь к моему предложению. — Он вперил взгляд прямиком в мой лоб, тем самым указывая на серьезность намерений. — Мне известно о вашем финансовом положении. Понравилась ваша идея с проектом Ностальгия. С уважением отношусь к вашему духовному наставнику, к отцу Феодору, гостившим у меня, и к вашей крепкой вере. Учитывая всё вышесказанное, предлагаю принять от меня безвозвратный кредит, милостыню, по-вашему.

— Простите, Руслан, никак не пойму, в чем ваша выгода? Насколько мне известно, предприниматель вашего склада ни одной копейки просто так не даст. Мы оба знаем пословицу от поэта Вергилия: «Бойся данайцев дары приносящих».

— Давайте оставим Вергилия путешествовать с Данте по аду, — улыбнулся он сквозь черные усы, — а мы займемся общим делом. Так вот, главное в вашем проекте, что больше всего привлекло внимание, — монархия! Мужчины моего рода много веков служили Русскому царю. Когда я нашим старцам рассказывал о вашей цели, они говорили: «Скорей бы!» и еще: «Ты помоги им, чем можешь!», «Благодаря Русскому Царю мы поднялись!» И вот я здесь. Насколько мне удалось понять, идея монархии красной нитью прошивает проект Ностальгия. Ведь вы начинаете свой рассказ из глубин истории, касаетесь революции семнадцатого, потом идет лучшее из советского периода, объясняете народу цели врагов по развалу Советского Союза и наконец подводите зрителя к необходимости восстановления царского трона. Так ведь?

— Так, дорогой Руслан. Только вопрос: откуда такие сведения?

— Хэй, уважаемый Александр, если бы я не знал, что делается в стране и в мире, я бы не сохранил свои ярды. У меня как у ЦРУ, масонов-фасонов — всюду свои верные люди, они и докладывают.

— Понятно. Всё так, только вы упустили основной акцент, — меня этому научили мудрые люди: правда, ничего кроме правды, но не всю правду, а только хорошее. Во-первых, чтобы не оскорбить национальное достоинство зрителей, во-вторых, веру, в-третьих, народ устал от ненависти, лжи, унижений. Поэтому оставляем в теме только светлое и доброе, а негатив — куда же без него — тезисно, пунктиром, многозначительным намёком.

— Абсолютно согласен!

— Ну и духовная составляющая — куда же без неё! — это тема завершения человеческой жизни: ад или рай. В этой заключительной главе — никаких фантазий, домыслов — только свидетельства тех, кто заглянул за границу смерти. Здесь-то и понадобятся большие усилия, осторожность и — да! — громадные средства.

— Понимаю! Макеты, декорации, программно-компьютерная имитация, эффекты, звук — это дорого. Но оно того стоит! Если хотя бы десятая часть зрителей, участников проекта поверит, изменит свою жизнь — это уже будет грандиозный успех! Вы молодцы! Всё, я в деле.

Гость задумался, видимо, сомневаясь, открыть все карты или что-то оставить на потом. Решительно кивнул и необычно громко сказал:

— Знаете, Александр, что в последнее время угнетает? В среде наших оппонентов, да и в нашей медиа-тусовке — появилась эпидемия тупости. И эта тенденция только нарастает.

— А вы не усматриваете в этом метафизический смысл? Как говорится, чем глупее враг, тем сильнее мы. Господь нам показывает, что мы на правильной стороне истории, а супостаты обречены.

— Одно напрягает — они же по безрассудству могут и красную кнопку нажать. И тогда, всё, чем занимаемся, ради чего живем — сгорит в огне.

— А это уже полностью в руках Божиих. Если бы не так, у нас были сотни случаев сгореть в пожаре ядерной войны. Согласны?

— Вы еще и еще раз меня убедили в своей правоте! Поэтому, — он поднял палец, убеждая в важности слов, — не волнуйтесь, не стану лезть в творческий процесс, диктовать что-то своё — только финансовая помощь. Ну, может, еще транспорт, декорации, отдых на моих курортах, самолет, вертолет… вылеты на съемки в любую точку земного шара. И еще, моя личная просьба — готовые сценарии. Сами понимаете, вы меня втянули в процесс, я в игре, мне страшно интересно. Может, моя помощь с технической точки зрения будет полезна. И никакой правки с моей стороны — я полностью доверяю вашей творческой группе. Ну всё, дорогой Александр, весьма доволен нашей встречей. Первый транш отправлю прямо сегодня.

— Благодарю!

Мы пожали руки. Вслед за Русланом вошел Сергей. Он всё слышал, лишь кивнул и показал большой палец — всё норм! Не успел выпроводить Сергея, позвонил генерал:

— Не сомневайся, Руслан у нас под контролем. Чуть что не так — мы его поправим. Так что работай спокойно. — Раздался хлопок ладонями. — Ты понимаешь, Александр Константинович, монархическая идея — как он сказал? — перешивает красной нитью наших вчерашних врагов — в наших единомышленников! И это лишь начало! Ты чувствуешь, как преподобный Серафим со святым Царем Николаем нам содействуют? Молчишь, исихаст…

— Да так воплю в Небеса, что кажется оглохну. Молитвенно.

 — Понимаю. Не буду мешать. Работаем!

Глава 5. Режиссер

Голос его узнал не сразу.

— Кто это? — спросил раздраженно, разгребая бумаги на столе.

— Прости, Алекс, я немного простыл, отчего и голос того… Сергей! Это Сергей.

— Ясно, — отчеканил я. — Так что у тебя?

— Ну, это… короче… Есть один человек. Можешь с ним переговорить?

— Он тебе нужен? Тогда давай.

В дверь кабинета резко постучали. Не дожидаясь разрешения, вошел растрепанный человек невнятного возраста. Я молча наблюдал за ним. Незнакомец развалился в гостевом кресле, налил воды из графина, жадно выпил.

— Режиссер, от латинского «рэйго» — управлять, командовать, — начало он хрипло. —Никому не доверяю, всюду лезу со своим сугубым мнением. Я диктатор! — воскликнул он с вызовом.

— Здесь диктатор один. И это не ты. Так что прошу на выход.

— Да что ты о себе возомнил, пацан!

— Выбирай: или я тебя сам выпроваживаю, но больно, или профессиональный вышибала, но без переломанных ребер и хромоты.

— Хорошо, я уйду. Но вы об этом пожалеете. — Вышел, хлопнув дверью.

Спустя два дня он пришел снова. На этот раз культурно сел на «стул для допросов».

— Сергей попросил прийти еще раз, — пояснил он, опустив глаза. — Вторая попытка, так сказать.

— Это вряд ли, Сергей в своем проекте настоящий диктатор, он второго не потерпит.

— Вы правы, не просил, а приказал. Можно начать? — Я кивнул. — Итак, я режиссер. А еще сценарист, художник, композитор. Сергей хочет, чтобы я снял серию о своей работе, в моем стиле. Как понимаете, эта серия может выпасть из общего контекста.

— По-моему, наш проект настолько ёмкий, что вряд ли вам удастся нас шокировать новизной. — Выдержав паузу, продолжил: — В чем же ваша изюминка?

— Если позволите, объясню. — Видимо по привычке выпрямил ноги, заложил руки за голову, приступил к рассказу. — Нет, я ни диссидент, ни домашний гений — скорей иноходец. Такое обо мне сложилось мнение в узких кругах широкой мировой общественности. Началось у меня всё это со школы. Мы с Сергеем участвовали в сценических постановках на разные темы, которые объединяла одна идея — никакой скуки, номенклатурой серости, но живой интерес! Публика от начала до конца должна быть в напряжении, сопереживать, эмоционально соучаствовать наше действие, как говорится — наш движ. После школы Сергей ушел в свободный полет, а я продолжил движ, и продолжал, пока водились деньги. Потом годы нищеты, голода, написание сценариев, много сценариев… А потом зашел старый друг, позвал в криминал, обещал много денег. Я отказался. Пришел ко мне бандит постарше, бросил на стол, заваленный рукописями, пачку долларов и вежливо так сказал: «Сейчас много фильмов про бандитов, и все они дебильные, сделай такой фильм, чтобы красивый, психологичный, интересный — ну, как ты умеешь. Плачу миллион тебе, плюс расходы. Действуй!» И я сделал это! Снял хорошее кино с хорошим концом, со всеми необходимыми атрибутами: философия, разговоры, погони, стрельба, бегство — и ни одного дебила, ни с той, ни с другой стороны. То есть, там действовали нормальные люди, попавшие в водоворот событий, в которых все оказались жертвами. …А потом и друга, и того криминального авторитета, как водится, убили. На оставшиеся деньги снял еще два фильма, но их «положили на полку» — слишком честными показались. А я по-другому не умею… И вот я здесь.

— Хорошо, попробуй. — Задумчиво помолчав, спросил: — А зачем я нужен вам с Сергеем?

— Ну, как, — Почесал он высокий лоб с обширными залысинами, — разве вас не пугает голая правда в изложении материала?

— Нет, — развел я руками. — Вот, например, вы мне не нравитесь, вы отвратительны — и это правда. Но моя правда о вас не мешает ради общего дела выслушать и дать шанс. Ладно, давайте поступим так: напишите синопсис, я гляну, одобрю, выделим средства, вы снимите минут сорок самого вкусного, из того, что пылилось на столе — и в путь!

Через неделю я читал синопсис, еще через месяц просмотрел отснятый материал. Велел оставить запись для повторного просмотра и трижды с превеликим удовольствием смотрел этот шедевр «пост-пост-супер-реализма».

 

Бухгалтер открыл сейф и молча сел за стол. Я расстегнул молнию на сумке, переложил половину пачек из стального шкафа в сумку, две пачки рассовал по карманам. Пересчитал для верности, написал расписку, поставил подпись и в сопровождении дюжего охранника покинул офис. Оглянулся на окно за спиной, разглядел хозяина, махнувшего вялой рукой на прощание, подошел к остановке автобуса и присел на жесткое сиденье под козырьком.

Всё, я целиком погрузился в тему. Растаяли декорации реальности. Заполнившее меня сияющее пространство, выплеснулось наружу, растеклось по земле, поднялось до небес, наполнилось людьми. Они смотрели на меня, ожидая лишь одного — правды, сладкой – горькой, белой – черной — не важно, только обязательно правды. Вы ее получите, сказал я, положив руку на сердце.

 

Ленин в свое время написал статью «Три источника и три составных части марксизма». Видимо, название крепко въелось в память, потому что у меня у самого появилась идея, состоящая из трех направлений.

Первое — газету «Правда» считал самой лживой. Решил внутри себя создать нечто в образе скалы, о которую разбиваются волны вранья – свою правду.

Второе — Соломон Давидович просил у Бога мудрости — и таки получил ее. К нему со всех краев тянулись люди, чтобы тот рассудил, кто прав, кто виноват. Думаю, эта рассудительность доставляла ему немалое удовольствие.

Третье — в Евангелии нашел место, когда Иисуса Христа в городе детства схватили за проповеди истины и добра, повели на гору, чтобы оттуда сбросить в пропасть. Но Господь, сделавшись невидимым, прошел сквозь толпу убийц, оставшись невредимым. Это после того случая появилась фраза: «Нет пророка в своем отечестве». К тому же Господь обещал, что мы, его дети во Христе, будем творить дела, такие же как Он, и даже больше.

Таким образом у меня родилась суперидея — говорить правду и оставаться притом живым-здоровым. Принялся горячо просить, молил моего Господа дать мне такую возможность. Видимо, мои мольбы оказались по-настоящему упорными, поэтому, используя на практике евангельский принцип «просите и обрящете», просил и обрел.

Конечно, такого рода стремление было дерзким и даже экстремальным. Куда же обратиться с этим, как ни к моему другу, решающему экстремальные задачи.

Несколько слов о нем. Когда-то Михаил служил летчиком-испытателем и довольно преуспел, но вскоре ему надоели истребители, потому что с ними было неинтересно — они тупо исполняли команды, а Михаила интересовали нестандартные, нетиповые — механизмы, люди, ситуации. В это время открылся для доступа монастырь Оптина Пустынь. Как-то Мишу именно туда, именно в такое время чудом занесло. Просто утром после бессонной ночи в гостях оказался на окраине Москвы, вошел в Икарус, занял пустое место, съел бутерброд соседа по автобусу, запил чаем из его же термоса и прикорнул на плече тихого старичка. Спустя четыре часа дороги проснулся на стоянке автобусов у монастыря, вышел, опираясь на стариковское плечо, огляделся и только тогда до него дошло:

— Да это же знаменитая Оптина! — воскликнул Миша. — Хорошо же это я прокатился! И позавтракал, и выспался, да еще и в святое место приехал.

— Да, молодой человек, — подтвердил старичок, — по всему видно, Оптинские старцы вас сюда позвали. Пойдемте, устроимся на ночлег, и я вас проведу к святому источнику.

Они с группой паломников оставили вещи в скиту, заняли спальные места на двухэтажных нарах, добрались до купальни на святом источнике, окунулись как положено с воплями страха и восторга — оделись и побрели по лесу в скит. На Михаила первое в жизни погружение в святой источник произвело поистине феерическое впечатление. Среди реликтовых сосен высотой до неба он встал, раскинул руки и закричал во всю мощь молодых здоровых легких:

— Здесь хочу жить! Это всё моё!

— А я приехал сюда умирать, — тихо добавил добрый старик.

Желание обоих паломников исполнилось. Михаил принял постриг, потом его рукоположили в иеромонахи, а старика именно он отпевал, когда тот с улыбкой на лице преставился и упокоился среди монахов древней обители. Так наш Михаил и стал иеромонахом, хоть братия, узнав о его летном прошлом, в шутку называли его Аэромонахом.

Вот к нему я и обратился с просьбой благословить говорить правду и только правду, при этом оставаться в живых хотя бы несколько месяцев. Вот что значит монашеское благословение! Однажды в душе ощутил невероятную храбрость — что также соответствовало словам Спасителя: «Дерзай, вера твоя спасла тебя!»

И я дерзнул!

 

В те времена тотального криминала, когда воровали и врали абсолютно все, мне приходилось вращаться в самых разных слоях общества: от депутатов и министров — до карманных воришек и бандитских шестерок, от иностранцев и аристократов — до наркоманов и пьяных дегенератов. И что характерно, всем говорил правду, прямо в лицо.

Интересна были реакция. У кого-то челюсть падала на пупок, кто-то немел и сбегал в туман, бросались на меня с кулаками, стреляли в упор и промахивались, а двое целились мне в сердце, а попали себе в грудь. Видимо слава обо мне, как о неуязвимом правдолюбце разлетелась по градам и весям — меня стали бояться. В какое-то время показалось, что я остался один на белом свете. Загрустил.

Когда я уже оказался на грани отчаяния, в моей жизни появился великий человек, обозначим его — Депутат. Привел меня к нему его помощник, тривиальный бандит в классе авторитет районного масштаба. Во время разговора он сидел напротив, наблюдая за моими руками.

— Не скрою, вы меня заинтересовали, — произнес Депутат задумчиво, разглядывая меня.

В кабинете стало жарко, то ли от напряжения, то ли от нахождения в замкнутом пространстве трех тел, двое из которых весили от ста кило и выше. Депутат расстегнул ворот рубашки, на мощной шее сверкнула россыпью двухкаратных бриллиантов толстая цепь из платины. Рядом с депутатским значком это соседство выглядело неприлично. Я об этом сказал вслух. Охранник напрягся, сунул руку под пиджак, расстегнув наплечную кобуру. Депутат вяло махнул рукой: расслабься, всё нормально. Улыбнулся гостеприимно, приказал по селектору доставить Мартель. Девушка лет пятнадцати внесла поднос с темно-золотистой емкостью, лайм, виноград и сыр в ассортименте.

— Простите, маэстро, мой провинциальный вкус, этот напиток мне понравился еще лет тридцать тому. Не могу отказать себе слегка поностальгировать с бокалом в руке.

— Что вы, не стесняйтесь, — улыбнулся я. — И всё-таки, что вам от меня нужно?

— Вы разве торопитесь? — спросил он. — Кажется, на сегодня, как и на месяцы вперед у вас никаких планов нет.

— Перед тем, как выйти из дома и сесть в ваш лимузинчик, — сказал я, унимая голодное урчание в животе, — я сварил супец. Хотелось бы тупо похлебать щец. Так что, прошу ближе к делу.

— Так я о деле и хотел поговорить. Только прежде хочется узнать, чего вы хотите?

— Я? — переспросил, бросив в рот кусок маасдама с виноградиной. Поднял глаза к потолку, пошевелил губами и выпалил: — Пятьдесят миллионов условных — двести штук наличными, остальные чеком. Сами понимаете, возвращать деньги даже не подумаю — они у вас все ворованные. А я их потрачу на пользу народу.

— Вы уверенны, что народу они нужны? — с ироничной улыбкой спросил он.

— Конечно! — кивнул я уверенно. — Вы же не считаете своих волкодавов народом? — Кивнул я на свирепого охранника. — А у вас в кои веки появится возможность сделать хоть одно доброе дело.

Помощник вскочил, скрипя зубами, выражая намерение разорвать меня на мелкие части. Снова получил начальственную отмашку, сел на стул.

— Ладно, как говорится, ударим по рукам, — расплылся в улыбке Депутат, делая вид, что эта игра его забавляет. Позвонил по селектору, приказал принести указанные деньги. Помощнику сказал: — Да не переживай ты так, маэстро сейчас побежит снимать кино, а мы его продадим и вернем свои кровные. — Он глянул на меня. — Так ведь?

— Это не вам решать, — сказал я, принимая сумку с деньгами. — Ладно, пока! Щей хочу. — Вышел из душного помещения на улицу, присел на скамейку остановки автобуса.

Тот самый помощник не отвязался от меня до самого дома. Вошел следом за мной в подъезд и проследил, в какую квартиру войду. На следующий день по телевизору сообщили, что Депутата сняли с должности, отдали под суд. А еще через три дня он вместе с помощником попал в ДТП с летальным исходом. Видимо, хотел меня обмануть…

А кино я все-таки снял, благо в средствах себя не ограничивал. Вышел фильм только заграницей, а у нас «попал на полку». Но с появлением интернета, он стал доступен и для нашего зрителя, только наши чиновники сделали все возможное, чтобы покрыть сей шедевр гробовым молчанием. Какова причина? Да всё та же — правда глаза режет.

 

Глава 6. Предсказания. Мечты сбываются

Снова и снова приходили на ум слова преподобного Серафима Саровского, сказанные мне сидящему на скамье у Троицкого собора Дивеева: «Если любишь, если она тебя любит, венчайся и живи до ста лет. Иногда она ершится, и тебе это не нравится. Но ты знай, что она смущением своим охраняет свою чистоту».  Иногда ловил на себе долгий задумчивый взгляд Светы, как бы вопрошающий, когда же ты решишься? Опускал глаза и малодушно откладывал революционный шаг на потом.

С крупным «траншем» Руслана дел на меня навалилось — куча мала! Постоянно решал сотни задач, отдавал тысячи поручений, приходилось самому вникать в суть некоторых очень важных вопросов. С другой стороны, на память приходили и такие слова Старца Серафима: «Ты только не пугайся, ваше боголюбие, когда придут болезни, немощь, рассеянность — куда же без них! — терпи и не забывай благодарить Бога за всё».

И совсем рядом с этой парой предупреждений звучали слова Игоря из его собственного опыта: «…мой черный человек в образе лже-предтечи преследовал меня и после усекновения его башки. Да, не сам, а через других людей путем вселения в них, — но натерпелся и я, и мои близкие, по самые ноздри. И еще, в дополнение темы, вспомни слова недавно прославленного в лике святых Паисия Афонского: сейчас ад опустел, все нечистые из преисподней вырвались наружу и на земле, среди людей творят зло. Так что, молитву не оставляем ни на миг. Готовимся к любым приключениям. Ничему не удивляемся».

Все эти глаголы, то по одиночке, то в комплексе — стимулировали меня к самым важным действиям. Я молился и молчал, ожидая какой-нибудь сильной подсказки. …И она случилась!

Приехал к нам, в наш караван-сарай, в наш растревоженный муравейник — да, сам генерал. Походил по коридорам, заглянул в кабинеты, в студии, залы. Его не узнавали, мало кто знал его превосходительство в лицо, потому толкали, покрикивали, мол не крутись под ногами, а он с улыбкой поглядывал, послушивал — пока наконец на наткнулся на меня, сидящего в кресле режиссера в огромном павильоне. Не пытаясь привлечь внимание к своей особе, придвинул ко мне стул, присел, покрутил головой, громко кашлянул. Он и рта не открыл, а мне уже привиделась ближайшая перспектива: дорогая к морю со Светой за рулем, купание в теплой соленой водичке, поедание персиков, винограда, шашлик-машлик под красное домашнее вино…

— Ты правильно понял цель моего визита, — красивым баритоном проговорил он заготовленную фразу. — Я все еще отвечаю за твое здоровье! — Он поднял палец к потолку, намекая на то, перед кем отвечает. — Поэтому с завтрашнего дня с невестой собираешь вещички и… как там в песне: «Я еду к морю, еду, я еду к ласковой волне, меня счастливей нету, трам-пам-пам-пам…»

— А как же это?.. — указал я на суетящихся творцов.

— Ребятки пусть резвятся дальше, без тебя. А нашему Александру Константиновичу, — хлопнул меня по колену жесткой ладонью, — пора отдохнуть, а заодно утвердить свой статус серьезного семейного мужчины. — Генерал улыбнулся и напомнил: — И напоминаю то, о чем ты наверняка поспешил забыть — стране нужны воины из числа «золотого генетического фонда».

— Тоже мне, нашли «генетическое золото»!.. — Провел пальцами по венам на левой руке. Почему-то именно там видел свою генетику.

— Кончай ворчать, — мягко сказал самый большой начальник. — Изволь выполнять приказ!

— Слушаюсь и повинуюсь, — прогудел я, шутливо склонив главу, рискуя получить подзатыльник.

 

…И вот мы едем. И что характерно, именно на юг. Светка сияла, как начищенный латунный тазик для малинового варенья, я же продолжал ворчать, исключительно для того, чтобы подчеркнуть важность момента. Где-то за нами плетутся на минивэне Игорь с Аней — эти не спешат, сразу после кольцевой настроились на отпуск, отстали метров на двести, укрывшись за отчаянно пыхтящими грузовиками. Игорь грозился засадить меня за редактуру сценария «Ностальгии», прихватив кипу исписанной, исчерканной бумаги. Я решил упираться до последнего. Все-таки редакторская работа — тоже работа, а у нас отдых. Да еще с мощным довеском в виде «пополнения золотого генетического фонда» свежим воинским контингентом, или наоборот, ну как-то так.

— Должна тебе признаться, Александр Константинович, — сказала Света уже не в первый раз, — мне с тобой всегда на удивление спокойно.

— Спокойно, как с дремлющим старичком, — пытался я уточнить, — или как с профессиональным танцором танго, который не уронит тебя вытворяя опасное па с поворотом на жестком паркетном полу? Знаешь, когда партнер бросает даму через колено, под треск позвоночника и швов дорогущего платья.

— Шутишь? — упрекает она меня. — А я серьезно. Когда ты рядом, такое спокойствие, такая уверенность находит, как у бабушки на коленях.

— За сравнение с бабушкой, — проворчал я, — наше особое мерси!

— Ну ты меня понял, да? — тихо произнесла она, закрывшись от меня ширмой смущения.

Я кивнул, оценивая слова подруги, размышляя об истоках того самого спокойствия, которое наблюдаю с некоторых пор и у себя. Но тут внезапно появилась мысль, которую стал озвучивать.

— Помнишь, я тебе рассказывал о своих приключениях на пути познания реальной жизни? — Поднял глаза на Свету, она вежливо кивнула. — Там, в «моих университетах» был такой странный мужчина — художник Нелидов. Он меня для чего-то учил живописи.

— Как думаешь, для чего? — Света нырнула в закрома памяти, пытаясь найти хоть какие-то результаты моего художественного образования. — Это же столько усилий, сотни часов сидений в неудобной позе, краска впивается в кожу пальцев, глаза щиплет от скипидара и некачественных красителей — это все имеет смысл, когда на выходе что-то есть.

— Никогда об этом не думал, — признался я. — Хотя… Когда-нибудь обязательно выстрелит. Ладно, не суть. Не перебивай. Забрел недавно к нему. Он по-прежнему пишет. У него есть и заказы, и предложения участия в вернисажах. Деньги какие-то стал зарабатывать. Но! Свою суперидею так и не оставил — всю творческую жизнь пишет женские портреты. Как объяснил мне сто лет назад — ищет идеальный образ Женщины своей мечты. У него в мастерской есть антресоли, как бы второй этаж. Там он складывает женские портреты. Их там десятки, если не сотни.

— И что, так и не нашел идеал?

— Не-а. Да у него и не было такой цели. Зря, что ли он любил повторять цитату из фильма Куросавы «Семь самураев»: «У самурая нет цели, есть только путь» — это из книги «Хагакурэ» — кодекса японских любителей харакири. Но в той фразе есть и окончание, которое мало кто любит озвучивать: «…а путь самурая — это смерть».

— Та-а-ак, — протянула Света, ерзая на сиденье, — чую, сейчас будет что-то про даму с косой.

— Так вот, зашел я к нему недавно, — продолжил я свой неспешный рассказ, — и Нелидова не узнал. Постарел, конечно, картин прибавилось, краски дорогие использует, но это не главное. Под потолком мастерской появился портрет его жены, старше его самого лет на десять. Это она нищему голодному художнику устроила в свое время мастерскую со всеми причиндалами. Ушла от богатого сановитого мужа и стала Нелидову и женой, и музой, и спонсором. …Но моделью быть не пожелала, все каких-то профессионалок ему приглашала. И вдруг, что я вижу под потолком мастерской? Правильно — портрет его изрядно постаревшей жены, на котором он тщательно выписал каждую морщинку, каждый седой волосок, складки обвисшей кожи на шее и локтях, пятна старческие пигментные, глаза помутневшие. Представляешь, Нелидов именно в той дряхлой старухе нашел идеал! Увидев тот шедевр, я не удержался, обнял его и поздравил с лучшей творческой находкой всей жизни! Ты гений! — воскликнул я. — И еще: спасибо тебе за тот поток сознания, который излился в мое сердце — это дорогого стоит.

— С тех пор ты смотрел на меня и представлял, какой старушкой стану? А ты при этом будешь оставаться молодым и красивым, с шлейфом красоток за прямой спиной. Ведь мы с тобой одногодки, а мужчина в сорок пять еще орел, а женщина — старуха…

— Не скрою, и такие мысли иной раз залетали в мою чумную тыковку, — сознался я, за что получил привычный тычок локотком в бок. — Но случались и другие, более свежие и оптимистичные.

— Ну-ка озвучь, это интересно, — уже веселей пропела Света дивным сопрано, вовсе отвернувшись от набегающих пейзажей за лобовым стеклом.

— Гм-гм, — покашлял я, — ты бы за дорогой следила!

— Не трусь, партнер! — воскликнула шофёрка, не отрывая от меня испытующего взгляда. — Профи за рулем!

— А ты сама не догадываешься? — сказал я, неустанно тыча пальцем в центр лобового стекла. — Учитывая наш совместный опыт по реабилитации после диверсии.

— Думаешь, то чудесное исцеление может повториться? — Подалась он всем телом ко мне. — Или даже продлиться?

…Как я и предполагал, нам навстречу, пересекая разделительную полосу, выскочила смешная японка по имени Тойота Супра, истошно красный и очень спортивный автомобильчик. Света пыталась вывернуть руль, но красная машинка неслась навстречу смерти столь стремительно, что от лобового удара нас отбросило вправо. Кувыркались мы в полете долго, но весело, с воплями восторга и гомерического смеха. Как приземлились в густой кустарник кверху колесами и куда подевалась японка — так и не узнал, вследствие обморока с попаданием в параллельную вселенную.

Там, за невидимой стеной, отсекающей грубую реальность от желанных миражей, с пулеметной частотой происходила смена красивейших кадров в комплекте с шикарными декорациями. Так, увидел я наши растерзанные тела, которые могучий светлый ангел словно гениальный хирург сшивал золотой нитью, напевая что-то пронзительно знакомое.

Из красного спорткара Тойота Супра вышел элегантный господин в черном костюме. Автомобиль растворился в мираже. Несмотря на смену имиджа, я узнал его — то был всё тот же сидящий в подземелье, устроивший обвал; террорист ИванИваныч — и наконец нынешний исполнитель аварии нашего автомобиля. Он попытался торжествовать, поиграв в Мефистофеля, даже набрал воздуха и произнес первые раскатистые «ха-ха-ха!» — но в тот миг ангел с золотой нитью в игле оторвался от операции, выпростал из ножен сверкающий меч, взмахнул им — и третий вариант черного человека унесло порывом ураганного ветра прочь: отстань, не до тебя.

В следующем кадре мы ползали на четвереньках, пытаясь встать на мягкие непослушные ноги, только снова и снова падали с плачем, уподобляясь малым детям. Мы поднимали глаза вверх, пытаясь разглядеть спускающихся оттуда ангелов, занимающихся доставкой покойников на небеса. Потом, научившись наконец ходить вертикально, взялись за руки, и направились вслед ангелу на гору, откуда сиял золотом огромный Крест, венчавший купол белоснежного храма, в котором должны обвенчаться и мы. С тех пор, как мы встали на ноги и отправились в путь, наши руки сплелись в неразрывный замок, да так и не опускались, держа нас крепче кандалов, но таких теплых, нежных, желанных.

Наконец, рядом с нами на том пути появились дети — мальчик с девочкой, и еще один мальчик, в голове тогда прозвенели слова, которые дважды звучали во мне: я же говорил — первым у нас будет мальчик. Тем же коллективом трудящих взобрались мы на высокую гору, с которой спустились в долину, залитую солнечным светом, — там рядом с нашими детьми появились детки поменьше — внуки, стало быть. Я принялся оглядываться, крутил головой, все чего-то искал. Ангел предупредил вопрос, сказав с неповторимой отеческой любовью: не ищи, здесь нет кладбища, отсюда все поднимаются прямиком на небеса. Это как? Там узнаешь! На том и завершился пророческий калейдоскоп, а мы вернулись на пыльную землю в густой кустарник, который так удачно смягчил удар нашего автомобиля о суровую реальность.

Света ползала на четвереньках, просила прощение, порываясь оттащить меня подальше от перевернутой машины, повторяя со слезами, что она сейчас взорвется. Я ее успокаивал, объясняя:

— Это не голливудский боевик, здесь автомобили смирно лежат вверх колесами, ожидая эвакуацию. А вон, кстати, и аварийная машина, группа спасателей. А кто там на дороге стоит и командует? Правильно, Игорь с Аней у своего минивэна, они нас и подвезут.

— Куда? — выдохнула невеста, размазывая слезы по прекрасному чумазому лицу.

— Ты что, не поняла — в храм на венчание.

— Ура-а-а, — прошептала Света, оглянулась на меня и на всякий случай уточнила: — Ты серьезно?

— А то!.. — Кивнул я головой, в которой сверкнул салют из тысячи орудий.

Игорь с Аней, увидев нас, скатились вниз, помогли нам взобраться на дорогу. По пути к минивэну Игорь только и спросил:

— Чернявый недочеловек всё покоя не дает?

— Ага, — кивнул я тяжелой головой. — Но как говорил один одесский персонаж: не дождётся! И вот что, друг, давай-ка сразу в ЗАГС и в храм венчаться. Надо успеть.

 

 

Глава 7. Море, море, мир бездонный

 

Как утверждают опытные девушки, это было как во сне, в чудесном светлом сне. Во всяком случае, мы с невестой вели себя как сомнамбулы. Говорили встать, мы стояли, говорили расписаться в книге записи актов — мы ставили подписи, обменивались какими-то кольцами, потом в храме стояли в столбе солнечного света с венцами на головах… Потом вышли из церкви — и упали в заботливо подставленные руки свидетелей — всё, дело сделано, нас под плеск морской волны унесли в коттедж для молодоженов, уложили спать и оставили одних.

Мы самым позорным образом продрыхли трое суток, лишь по утрам выходили в туалет, плескались под душем и попадали за свадебный стол, чтобы поклевать салата, запить глотком шампанского — и обратно в кровать, в объятья обрывного сна, невинного как в детстве. Одно утешало: «я сплю, а сердце моё бдит». А еще за эти часы мне удалось прожить целую жизнь, хоть если честно на память не надеялся, думал, всё что нужно в свое время всплывёт и озарит…

На четвертый день медового месяца Игорь нас решительно разбудил и повел на прогулку по берегу моря.

— Помниться, ты обещал показать то знаковое место, где у тебя произошла встреча с Самим, — с трудом ворочая языком, пробубнил я.

— А вот, как раз тут это и произошло, — показал он на веранду старенького дома. — Здесь как в музее, все оставлено как было.

Мы со Светой присели на стулья, Игорь налил нам по стакану черного ежевичного вина и отошел в сторону: «не буду мешать». Хлебнули вина, Света устроила голову на моем плече, попытавшись продолжить перманентный сон. Но не тут-то было!

Я вздрогнул, Света подпрыгнула, мы перенеслись в то же пространство, в котором побывали в минуты аварии. Здесь, на вершине высокой горы сначала увидел отца — он сидел, не шелохнувшись, перебирая четки.

— Так ты не умер? — спросил я.

— Решил отложить на время, — не открывая рта, произнес отец. — В этом месте вообще не умирают, здесь живут вечно и переходят от земли в Небеса, как вы там у себя, из комнаты в комнату.

— А хорошо у тебя, — сказал я, разглядывая синие дали в облаках, залитые солнцем.

— Благодарю тебя, сын, за твои молитвы, за твои труды. А теперь поднимись по этой лестнице, — показал он рукой с четками, — там тебя ждет встреча с очень серьезными людьми.

Я встал и зашагал по лестнице в небо. По пути меня встретил отец Феодор Первый, он молча благословил и махнул рукой: тебе еще выше. На следующем пролете лестницы меня встретил Макаров. Лично его не встречал, но сейчас узнал, будто мы прожили вместе не один год. Он крепко пожал мне руку и направил еще выше. На террасе увидел древнего старца из числа кавказских отшельников, он тоже благословил и велел подняться еще выше.

И опять произошло чудо узнавания человека, о котором только слышал, только мечтать мог — да, на той высоте стоял с виду обычный человек… Только от него исходило сияние такой силы, что если бы меня не подготовили добрые люди, я бы, наверное, умер… от счастья, ослеп бы от света, хоть сияние чувственными очами я не видел — то было сияние святости. Наверное, он сконцентрировал в себе миллионы молитв миллионов людей, самые крепкие надежды, самые чистые слезы.

Мы стояли напротив друг друга, глаза в глаза, сердце в сердце и… молчали. То было не молчание без слов, а высшая форма исихазма — между нами носились молитвы благодарности, потоки огненной любви, то был полет мысли такой мощности, что, если бы между нами встал обычный человек, пусть даже и враг или сам черный князь из бездны — сгорел бы в один миг. Только ради этого мгновения стоило прожить всю долгую человеческую жизнь, полную невзгод, мучений и боли. Но в сердце появилась мысль, которая кристаллизовалась в слова: отсюда, с вершины этой горы, всё только начинается — это шаг в небесную вечность.

Дальше — вспышка яркого света, и возвращение на землю, на ту самую веранду, откуда стартовал то ли минуту, то ли триста лет назад. Я открыл глаза, передо мной белело испуганное лицо Светы, за ее спиной маячил Игорь, тревожно глядевший на меня. Скорей всего, он лучше всех понимал, где и с кем я встречался, но я был еще слаб, чтобы прожить такие сильные чувства.

— Я подумала, ты умер, — прошептала жена.

— Ты видел его? — мягко спросил Игорь.

— Да, — промолвил я, кажется, не открывая рта, как те люди на горе. Затем улыбнулся и воскликнул: — Светка, нет никакой смерти, слышишь! Есть только жизнь, счастливая, прекрасная и… весьма продолжительная. — Я вгляделся в лицо молодой любимой женщины. Спросил:

— А ты что видела, пока в кустах подбирала вставную челюсть после аварии? — Получил тычок локтем в бок. — …И того, сейчас, пока я по твоей версии «умирал»? — На этот раз обошлось без ударов по ребрам. — Неужели ничего? Совсем-совсем ничего?

— Не скажу, — Надула она губки, как в детском саду, когда ей не досталась шоколадная конфета с ёлки, а я пожалел девочку и протянул свою. Приняла вид суперагента и вынужденно призналась: — Видела кое-что. Но пока ничего не толком не поняла.

Подошла Аня, робко оглядела торжественное собрание, вздохнула, выдохнула:

— Так может все-таки вернемся за свадебный стол? А то всё ни как у людей.

По пути домой у нас со Светой состоялась беседа:

— Ты тоже считаешь нас того, малость ку-ку? — спросил у новобрачной.

— А вот и нет! — улыбнулась она. — Я тут посчитала по-своему, по-бабьи — и вот что вышло: у нас с тобой будет все, как ты хотел. Как мы хотели. Именно в эту ночь у нас с тобой сто процентов шансов начать новую жизнь.

— Ты насчет мальчика? — спросил я.

— Ага! Так что готовься, не всё же мне в девках куковать. Да и мечтам твоим пора бы сбыться.

Дальше всё пошло, как мы любим, — то есть самым чудесным образом. Там было и подвенечное белое платье, и настоящие золотые кольца, и вопли «горько!» — и много-много обычной, но такой сладкой, любви! Господи, как я любил Свету! Мою Светку, мою новенькую, как золотой империал жену!

Однажды утром я проснулся, протянул руку жене и крайне вежливо сказал:

— Здравствуй, товарищ супруга!

— Приветствую уважаемого мужа! — в тон мне произнесла Света, пожав теплой ладошкой мою пролетарскую десницу.

— Пора нам с тобой, дорогая, совершить свадебное путешествие. Слышала звуки за окном? Это «ж-ж-ж» неспроста!

Выйдя на веранду, обнаружили наш автомобильчик, тот самый «скромный Ровер, с форсированным двигателем сумасшедшей мощности» — его отремонтировали, подкрасили и вернули хозяевам. Выпили кофе, откушали невесть кем приготовленные оладьи со сметаной и собрались в путь-дорожку. Не преминули обкатать Ровер по горным дорогам, по горячим асфальтам южных дорог.

Новобрачная словно только что проснулась, взбодрилась и, вцепившись в рулевое колесо, уверенно взнуздала нашего железного коня. Страх уже не впечатывал меня в спинку сиденья, как прежде, я превратился в любознательного путешественника, зная наперед, что все это так или иначе будет использовано в моих будущих нетленках. Наш добрый конь мчал нас вперед, по горным тропинкам, то спускаясь в темную расщелину, то поднимая к озаренной светом вершине перевала. Из-под колес прыскали юркие тени неопознанных животных, по стеклам и бортам хлестали колючие ветви южного кустарника. Над нами, сменяя декорации, парили орлы, носились стрижи, важно перелетали с ветки на ветку сойки с дятлами, над ухом стрекотали цикады, зудели шмели. Мы замирали на вершине горы, выходили из кондиционированной прохлады салона во влажный жар, любовались сверкающим морем, вздымающимся ввысь синим небом, всем существом впитывали теплые ароматы можжевельника, горькой полыни — и смеялись как дети, пьяные от счастья и воли.

Вечером, оставив новобрачную у костра на берегу сонного моря, объевшись печеным в углях пеленгасом, встал и под хруст гальки побрел на веранду нашего бунгало. Вот она — кипа исчерканной, исписанной бумаги — звала меня, просилась в руки, как обиженное забытое взрослыми дитя. Взял красный карандаш, принялся читать труд моих творцов.

Увлекся, схватил пачку чистой бумаги, писал своё, пережитое, пропущенное через собственное сердце, сквозь счастье и боль, сомнения и мучительные мысли. Как-то очень плавно, выходил из кризисных состояний — через молитвенные озарения — к победе света над тьмой, радовался и горевал, вновь и вновь, на ином уровне сознания проживал мой путь, вплетенный нитью во всеобщую ткань огромной дороги в Небеса. Там предчувствовал встречу с любимыми, с бывшими врагами, спасавшими нас от теплохладности, ощущая как обида переплавляется в осознание необходимости лечения горьким, но полезным лекарством. Совершенно естественно приходило осознание верности главного выбора всей жизни. А мой — и наш — путь представлялся сияющим мостом от земли в Небеса, по нему шагаем — качаясь, падая, поднимаясь, но все-таки движемся — вперед и вверх.

Над мной зажегся свет, кто-то проходил мимо на цыпочках, на фиолетовом небе зажглись яркие звезды, скрипели сверчки, шуршало пенистой волной море — а я писал и писал, черкал и подчеркивал, ставил редакторские значки… И только под утро, продрог от свежего бриза с моря, поднялся со стула на негнущиеся ноги, крадучись прополз в спальню и, завернувшись в одеяло, прижался к теплой женской спине.

 

Утром сквозь зыбкую дрёму расслышал как по веранде топали, скрипя досками настила, чьи-то нетерпеливые ноги. Встал, обернулся в одеяло, вышел наружу. Ну, конечно, то был Игорь, только не в обычном спокойно-рассудительном состоянии, а возбужденный.

— Ну, то, что было на листочках, я читал раньше, — шептал он громко, потрясая кипой бумаги с моего стола. — Меня интересовало то, что ты нарисовал красным карандашом.

— И ты ради этого не дал мне поспать хотя бы пару часов? — просипел я с трудом.

— Так я видел, как ты писал тут всю ночь! — продолжил он сотрясение воздухов. — Думаешь, не знаю, что выходит из-под пера в таком состоянии!

— Думаю, подозреваешь, — отозвался я, отпивая остывший кофе из своей чашки. — Ну и что?

— А вот что! — произнес Игорь, сверля меня горящими очами. — Кончай сачковать! Кончай заниматься ерундой! — Показал он на дверь нашей спальни. — Начинай творить нетленки, хочешь книги, хочешь сценарий сериала в сериале! — Его шипение набирало громкость. — А хочешь, прямо сейчас садись за стол и напиши, как старик Хэм свой рассказ «Старик и море», за которую он получил нобелевеку. У тебя получится!

Дверь спальни приоткрылась, из темного проема появилась Света в подвенечном платье. Наверное, ничего другого под рукой не оказалось. Игорь запнулся, сел в изнеможении. Встала дивная тишина, в которую вплетались шорохи морской пены и робкий свист далекой птицы. Мы с Игорем приготовились к самому страшному наказанию, как нашкодившие мальчишки. Я робко поднял глаза на новобрачную, навел резкость — Света улыбалась нежно, так по-матерински, я даже слегка позавидовал нашему будущему сыночку: какая классная мамочка ему достанется…

— Прости, друг, — произнес я сквозь улыбку. — Но у нас тут остались кое-какие дела. Из области развития золотого генетического фонда, как сказал наш генерал. — Хлопнул Игоря по плечу. — Не волнуйся, всё еще будет!

Схватил Светку за теплую ладошку, и мы скрылись за дверью супружеской спальни. Игорь с ворчанием «влюбленный шалопай» проскрипел по деревянному настилу веранды и удалился в сторону моря. Оттуда еще долго доносились звуки песни:

Море, море, мир бездонный,
Пенный шелест волн прибрежных,
Над тобой встают, как зори,
Над тобой встают, как зори,
Нашей юности надежды.

 

…Только мы их уже не слышали. У нас звучала своя песня — песня вечной любви.

 

 

 

 

Другие произведения автора:

Мiру - мир!

Экстремальный медовый месяц

Тихий дом