"История продолжается": 8(3)

Рыжая со свойственной ей периодически бесцеремонностью, ворвалась в штаб, чем оторвала Селиванова от бумаг.

— Товарищ командир…

— Старший лейтенант Лисицына, ты почему влетаешь, как в сортир? – с убийственным спокойствием поинтересовался Селиванов. – Смирно!

Рыжая машинально вытянулась, но нетерпеливо тряхнула головой:

— Ну, товарищ командир, ну, разрешите обратиться!

— Вольно, – разрешил Селиванов. Он-то сразу заметил, что в зеленых глазах старшего лейтенанта пляшут шальные чертики. Отправить ее сейчас кругом – наделает глупостей, с нее станется. Ну, или подвиг совершит. Разумеется, бесполезный, но рискованный. – Обращайтесь.

Рыжая – старший лейтенант Анна Лисицына, летчица-истребитель, живая и шустрая зеленоглазая девушка – поднялась на носочки и доверительно зашептала что-то на ухо Селиванову. Видимо, отношения у них не ограничивались уставными.

— Ты что, с ума сошла, Лисицына? – поинтересовался Селиванов, когда она закончила доклад.

— Товарищ командир, разрешите вылет! – сверкнула глазами девушка.

— Наряд тебе вне очереди за невыполнение приказа, а не вылет.

— А можно сперва вылет, а потом наряд? – не растерялась летчица.

— Мы, к слову, на войне, – вновь склоняясь над бумагами, уведомил  майор. Почему при довольно длительной военной службе так и не сострижен длинный хвост густых темно-медных волос – оставалось загадкой. Сейчас эти волосы  пересыпались на плечо, и Селиванов машинально встряхнул головой, отбрасывая их обратно за спину. Рыжая топталась. Селиванов выдержал паузу и поднял взгляд.

— Я же сказал: нет. Кто тебя, вообще, на войну пустил? Ты как маленький ребенок. Одиночный вылет средь бела дня – до такого маразма даже я не додумаюсь. Ты взлетишь без второго пилота? Кто будет стрелять? Ты не пролетишь и километра. Тебя собьют раньше, чем ты что-либо разведаешь. Мы здесь не в игрушки играем.

— Товарищ майор, разрешите обратиться! – влетела запыхавшаяся и растрепанная фельдшер.

— Обращайтесь.

— Там у нас пополнение! Двоих ребят в лесу нашли, они без сознания, из пятого полка! – затараторила девушка. – Похоже, разведчики. Куда их сейчас определять? К нам в санчасть можно?

— Нужно. Журавлева, – прищурился майор. – Хочешь принести пользу Родине?

— А-ага, – остороженько отозвалась девушка, машинально поправляя ворот пропотевшей гимнастерки. Чем на этот раз порадует справедливый, но невыносимо язвительный командир эскадрильи – для всех оставалось загадкой.

— Похоже, старшего лейтенанта контузило. Она ведет себя буйно и несет бред. Будьте добры проводить ее в санчасть, откуда в свою очередь товарища Лисицыну переправят в военный госпиталь с целью определения степени тяжести последствий возможной травмы. Если по окончании обследования старший лейтенант окажется пригодна к военной службе, ее снова отправят в учебную часть, поскольку ее обучение, судя по всему, прошло мимо ушей. Лисицына, твой несчастный самолет при всем желании не поднимется в воздух с гнутым винтом. А если и поднимется – то немедленно собьется с курса или будет сбит ракетой с земли – чего уж проще. Это боевой самолет! Невозможно хорошо летать на поврежденной машине, даже если ты Анька Лисицына, и командир у тебя тоже истребитель. Товарищ Журавлева, получите мое распоряжение относительно госпиталя. Товарищ Лисицына, сдайте документы и оружие. Вы отстраняетесь от военной службы на неопределенный срок. Может быть, для вас ваша пустая голова и не представляет никакой ценности, но для Советской Армии важен каждый солдат. И неоправданный риск я буду рассматривать как предательство Родины. При попытке угнать самолет и с ним же сгореть я отправлю вас под трибунал. Вы уже загубили три боевые машины своим героизмом, получили штраф и серьезные травмы. Бондаренко, проводите товарища Лисицыну и проследите, чтобы она не буянила по дороге и не наделала глупостей. Предупреждаю, может вести себя неадекватно, кусаться и отбиваться.

— Есть, товарищ майор. Разрешите выполнять?

— Выполняйте. И запомни, рыжая, сколько бы «Мессеров» ты не завалила, летая в одиночку на убитом самолете, после триумфального полета штопором до ближайших кустов твои бренные останки отправляются под трибунал. Неоправданный риск и разгильдяйство – достаточная причина считаться предателем. На нас вся страна надеется. Товарищ фельдшер, отправляйтесь с ними. Если товарищ Лисицына будет вести себя неадекватно, аккуратно введите ей буторфанол, но не бить. Это у нее последствия травм с тех пор, как она спалила третий по счету самолет, раздробив при этом коленный сустав. Форму не забудьте, Лисицына.

Рыжая со вздохом стащила с себя форменную куртку и, сверкнув глазами, швырнула на стол паспорт, удостоверение и перевязь с пистолетом. Подумала немного и дополнила комплект штык-ножом.

— Товарищ командир, разрешите идти, – сказал Бондаренко – молодой, крепкий чернявый парень, ростом с саму Лисицыну, зато вдвое ее шире.

— Разрешаю, – отозвался Селиванов. Затем вдруг поднял взгляд и сказал очень тихо:

— Анька, не делай глупостей. Твои «подвиги» приносят больше вреда вашей эскадрилье, чем пользы. Я не могу тебя больше покрывать. Завтра меня здесь уже не будет. Твои действия – серьезное нарушение правил безопасности и военной дисциплины...

«...Посиди, подумай, вспомни своего погибшего в последнем вашем рейде навигатора, прикинь когда тебе вновь достанется пара. До этого ты летать не можешь, а угон самолета влечет за собой нехорошие последствия. И я прошу тебя, позаботься вначале о своем здоровье. Ты не в состоянии сейчас летать. Тебе необходимо – слышишь?.. – необходимо восстановить физическую форму», отзвучало в памяти у Лисицыной, когда она свернулась калачиком на больничной койке. Луна заглянула в окно палаты. Колено почти зажило – два месяца в больнице не прошли даром. А слова  майора так и не шли из головы. Рыжая перевернулась и подложила руку под щеку.

Наверное, ей уже прислали напарницу. Из новеньких, совсем еще молодую и неопытную. Но это ничего, она ее всему научит. И они будут сражаться вместе...

Слезы тяжелым комом подкатили к горлу, и Лисицына всхлипнула, ткнувшись носом в подушку, по которой немедленно расплылось влажное пятно. У ее боевого товарища, молоденькой веселой казашки, были большие карие глаза, звонкий смех и толстая, блестящая, черная коса. Она, казалось, никогда не унывала. До самой своей смерти...

Рыжая по ней скучала...

— Как самочувствие?

Рыжая рывком вскочила и замотала головой. На подоконнике сидел майор Селиванов с букетом ромашек в руках. Эти самые ромашки он и зашвырнул аккуратненько на колени Лисицыной.

— Т-товарищ командир?! Вы здесь откуда?!.. – выговорила летчица, переводя ошалелый взгляд на остро пахнущие летним лугом цветы. Селиванов устроился поудобнее, обхватив колено руками.

— Боеспособность восстановилась? – улыбнулся он. – Мне твою выписку не дают, и я тут решил поглядеть на тебя, так сказать, вживую. По-моему, неплохо. Как ты считаешь? К нам в часть новичков прислали, кстати.

Рыжая ошалела окончательно.

— Т-товарищ майор... а вы...

— Лисицына, хватай шмотки и поехали уже отсюда, пока нас не заметили!.. – зашипел Селиванов, швыряя ей вслед за ромашками какой-то сверток. Сверток приземлился аккурат на цветы. В глазах майора плясали насмешливые, шальные золотистые искры.

— Ой, ромашки не помните! – спохватилась Рыжая и аккуратно выудила букет, отложив его на подушку. Потом открыла сверток. Там оказалась форменная куртка, которую она немедленно натянула.

— Товарищ командир! – кинулась она на шею Селиванову, целуя майора в щеку и улыбаясь. Чертики из глаз никуда не исчезли.

 

Владимир открыл глаза и некоторое время соображал, куда делся малахитовый, шумящий и влажный полумрак хвойного леса, голоса людей и узкая траншея окопа с земляными стенками. Затем пришел в себя окончательно и осторожно приподнялся, опираясь на руки. Болело все, голова кружилась, нос забила свернувшаяся кровь, и в горле пересохло. Неплохо его вчера отходили. Коротко– но жестоко. Он осторожно коснулся переносицы и, зашипев от вспыхнувшей боли, вправил хрящ обратно. После чего пришлось согнуться и некоторое время пытаться снова вдохнуть, наблюдая серебристо-оранжевый взрыв перед глазами.

Еще Аврелия не хватало. Аврелий, тоже мне, невольно усмехнулся Владимир, поднимаясь с кровати. Император нашелся...

И все же, откуда взялись фашисты в его памяти?

Думая о фашистах и прочих подобных фантазиях, Владимир прошел в ванную, до упора открутил кран с холодной водой и долго плескал ею на лицо, параллельно ухитрившись напиться. После умывания сделалось не в пример легче; он где-то читал, что при сотрясении холодная вода помогает, и довольно часто этим пользовался. Кровь смылась, и дышать стало легче.

— Доброе утро, –сказала Эндра, заглядывая в ванную. – Вы живой? Знала бы, ни за что бы вас не отпустила.

Тут с балкона донесся стон – это проснулся Андрюха. Некоторое время он соображал, почему ему так плохо. Потом немного пришел в себя и обнаружил, что лежит, заботливо укутанный в плед, на раскладушке.

— А вы мне опять снились, – сообщила Эндра Владимиру.

— Во-оды-ы-ы... –страдальчески простонали с балкона. –Умира-аю-у-у-у...

Владимир прошел на кухню, взял со стола чашку, наполнил ее доверху холодной водой, вернулся в комнату и, остановившись на пороге балкона, аккуратно вылил триста миллилитров воды Андрюхе на лицо. Тот вскрикнул и свалился на пол вместе с пледом и раскладушкой.

— Селиванов, охренел, что ли?!!

Владимир преспокойно вернулся на кухню и поставил чашку на место.

— Ты же сам просил воды, – донесся его голос. Таня спала, Маша снова взялась читать, сидя подле нее на кровати и укрывшись с ней одним одеялом. Обе представляли собой поистине идиллическую картину.

Андрюха приплелся на кухню, растерянно постоял в дверях, прошел в ванную, сунул голову под кран с ледяной водой, и, вернувшись, плюхнулся на скамейку.

— Рыжий, давай коньяк.

Владимир отсалютовал ему бутылкой.

— Твое здоровье, –почти без ехидства произнес он, отпивая прямо из горлышка и передавая «Арарат» заметно воспрянувшему Андрюхе.

— Опять пьете, – сникла Эндра, встряхивая рыжими кудряшками.

— Ничего ты не понимаешь, – отозвался Андрюха, с наслаждением припадая к бутылке.

Лисицына пожала плечами и пошла на кухню, готовить завтрак.

Она как раз выливала яйца в большую, на всех, сковородку, когда в дверях показался немного оживший Чернявый.

Некоторое время он топтался. Потом спросил:

— Слушай, рыжая, я вчера сильно пьяный был. Чего я тебе говорил, а?

Стесняется, сообразила Эндра и, как ни в чем не бывало, ответила:

— Ну… что водка хорошая попалась. А больше, вроде, ничего.

 Андрюха вздохнул заметно свободнее и поинтересовался, присаживаясь:

— А что ты стряпаешь?

— Яичницу. Будете? Я на всех. Ой, а можете лук порезать, – попросила Рыжая. – А то у меня аллергия.

— Я себе, скорее, пальцы откромсаю, – сообщил Андрюха, тоскливо потянув носом. Есть ему не хотелось. Через некоторое время явилась Таня и принялась помогать. Владимир ухитрился принять душ и переодеться и теперь устроился с книгой на подоконнике открытого окна. Видимо, он перестал прятать шрамы от своих, потому что рубаха на нем была наполовину расстегнута, а рукава закатаны по локоть, что ему заметно нравилось. Таня его понимала, она сама не любила тесные воротники и длинные рукава.

На сковородке уютно шипело. Лук Эндре все-таки порезали. Яичница успела пожариться. Лисицына, сдувая медные пряди со лба, жаловалась, что жарко.

— Так ты переоденься, – удивилась Таня. – Хочешь – в мое платье. Оно открытое, в нем прохладно.

— Нет! – почему-то испугалась рыжая. – Спасибо. Ну, идите завтракать.

Взгляд Владимира давно заметил на плече у Эндры торчащий из-под рукава футболки кончик татуировки. Остальное было не видно. Странно – татуировку носит, а плечи показывать не хочет, как будто стесняется. Зачем тогда татуировка?

Значит, уголовная. Таких обычно все стесняются, когда на свободу выходят. Наверное, по сто пятой прошла, по малолетке.

Впрочем, ни татуировки, ни уголовное прошлое Лисицыной интереса у него не вызывали. Скорее всего, на плече набито что-нибудь вроде «С.В.А.Т.», или нечто подобное, что обычно набивают в колониях, сидя на нарах, при помощи швейной иголки и гелиевой ручки. Такие «шедевры» впоследствии некоторыми особо одаренными умельцами сводятся в не менее кустарных условиях кипящим молоком, кислотой или марганцовкой, и тогда на месте наколок остаются шрамы. Владимир предпочел бы лишний шрам вместо кривого синюшного рисунка, но он такими вещами и не занимался. У него только группа крови была набита на плече, еще с войны – на случай серьезной кровопотери и переливания. А группу крови можно и не сводить. Пригодится.

— Тогда не ной, – сказала Таня, накрывая на стол. Владимир покосился на еду и вернулся к книге. Его после сотрясения мутило, и есть не хотелось.

— Ты не расстраивайся, – погладила рыжую по руке Маша. – Была бы я такая же худая – я бы тоже на твоем месте стеснялась. Но это ненадолго, ты еще вырастешь. И будешь как Таня, наверное. И я тоже.

— Ага, – согласился Андрюха. – Вырез надо носить тогда, когда есть, что показать.

— Вот мне есть, что показывать, – засмеялся с подоконника Владимир. – А тебе, чернявый, нечего.

— Я про баб! – растолковал Андрюха, отхлебывая коньяк.

— А я про мужиков, – окончательно развеселился Владимир. Андрюха безнадежно махнул на него рукой и ушел курить. Таня сдавленно фыркала, но молчала.

— Вырез надо носить, когда удобно, – заметила Эндра.

Она честно попыталась себе представить себя в виде пышногрудой девицы и не осилила.

— Мне и так хорошо, – хихикнула она. – Я привыкла.

— А потом наоборот привыкнешь, – успокоила Маша.

Все, кроме Андрюхи, который курил, уселись за стол, даже Владимир – за компанию. Хотя Таня все порывалась его накормить.

— А вы что сегодня собираетесь делать? – поинтересовалась Эндра.

— Лично у меня есть дела, – отозвался из-за бутылки Андрюха. – Насчет остальных – не знаю.

— Машу бы надо как-нибудь в школу устроить, – вздохнула Таня. – А то год пропадает...

— И нас моментально найдут, – напомнил Владимир. – Даже и не думай.

— Да знаю я! – обиделась Таня. – Я просто. А что у тебя ночью случилось?

— Ничего хорошего, – вполне логично отозвался байкер, потянувшись за лежащим на столе яблоком и чаем. Яблоки мути не вызывали.

— Это я вижу, – расстроилась Таня.

— А плохого? – поинтересовалась Эндра.

— Так он вам и расскажет, – ввернул Андрюха. – Он же у нас гордый.

— Кто бы говорил, – отозвался Владимир. – Но точно не тот, кто вчера напился безо всякой причины.

Чернявый, конечно, немедленно обиделся. При этом у него был такой трогательный, оскорбленный вид, что рыжая невольно хихикнула.

— А можно… – спросила она Владимира, которого инстинктивно воспринимала как старшего, – можно я как-нибудь на днях съезжу к себе в приют на день?

— А я тебя держу разве? – удивился Владимир.

— Ладно, – поднялся Андрюха. – Всем счастливо, а я поехал. Рыжий, закрой за мной.

Владимир неохотно слез с подоконника и отправился его провожать. Подумал немного, взял сигареты и вышел на лестничную площадку. Закурил, наблюдая как из квартиры напротив выносят вещи – Колька вернулся из командировки, и съемщики уезжали. Мимо прошла девица, с которой Владимир прикончил пару бутылок несколько недель назад, сделав вид, что они незнакомы. Селиванова она не интересовала. Он глядел на вышедшего из квартиры Андрюху.

— Далеко собрался? – тихо поинтересовался он. Впрочем, в глазах ясно читалось что вопрос он задал риторический.

Андрюха тоже закурил.

— В Приозерск, – отозвался он. – Мириться. Я тут подумал, а ты ведь прав. Скотина я последняя. Лучше я буду рядом с ней.

Владимир протянул ему руку, и Андрюха крепко пожал ее.

— Удачи, Чернявый. Будем живы – свидимся.

— И тебе. Всем привет. Свидимся, обязательно свидимся. Только попробуй у меня помереть. Я, если буду в Москве, тебе позвоню.

— Будешь по нам скучать? – Владимир с веселой улыбкой прислонился плечом к двери лифта, скрестив руки на груди.

— Иди ты, Рыжий! – обиделся Андрюха, нажимая кнопку первого этажа. Позади окликнули, и Владимир придержал двери, пока двое рабочих затаскивали в них огромный чемодан на колесиках. Андрюхе пришлось изрядно потесниться.

Владимир помахал ему рукой на прощание и двери захлопнулись. А спустя минуту под окном взревел далекий мотор, и черный муравей мотоцикла рванул со двора. Владимир погасил окурок и вернулся в квартиру. Было немного грустно.

Таня мыла посуду, Маша, естественно, рисовала. Эндра сидела на подоконнике и болтала ногами.

— Уехал, да?

Байкер кивнул.

— Я тут подумала, – невинно трепетнула ресницами Рыжая. – Может вам как-нибудь случайно по пути и вы меня подбросите? Это на самом севере области…

— Когда? Ты действительно считаешь, что мне следует садиться за руль с пассажиром в таком состоянии? Или ты подождешь недельки две?

— Я считаю, – строго сказала Эндра, – что вам и без пассажира нельзя в таком состоянии за руль. Я же не про сейчас. Это не срочно.

— Тогда зачем спрашивать сейчас?

— Чтоб знать заранее, – удивилась Эндра и устроилась поудобнее.

— Нас, наверное, теперь все кому не лень ищут. – Таня устало опустилась на скамейку. – И оба отчима, и милиция, и фээсбэшники.

— И уголовщина, – полуслышно добавил Владимир, отрешенно глядя в окно. – Весело, ничего не скажешь.

— Нам надо уехать, – сказала Маша. – Туда, где нас никто не найдет.

— Это куда, например? – поинтересовался Владимир.

— Не знаю, – призналась девочка.

Эндра заглянула к ней в альбом – рисунок был закончен, и смотреть было уже можно.

Она увидела ярко–синее небо, под ним – долину, кромку леса и маленькие домики.

— Вот бы туда уехать, – сказала Таня, которая тоже глядела на рисунок.

— А я знаю, где это находится, – сообщила Эндра, которой картинка напомнила хорошо знакомые места. – Я там выросла… частично.

— Тогда чего же мы ждем? – улыбнулся Владимир. – Ладно, товарищи, могу только сказать, что уезжать нам никуда не надо. От милиции, равно как и от отчимов, я прятаться не намерен. ФСБ представляет собой некоторую опасность, но кассеты у меня уже нет. Аврелий и подавно, не стоит переживаний.

— Это который император? – улыбнулась в ответ Таня, опуская голову ему на плечо. Владимир обнял ее одной рукой.

— Нет. Обычный уличный придурок, насмотревшийся второсортных сериалов и вообразивший себя невесть кем. Так что, по большому счету, остерегаться нам нечего.

Таня задумчиво изучала столешницу.

— А зачем ты вообще хранишь эту кассету? Что там такого важного?

— Надеюсь, что разгадка. Поэтому и храню. А сдавать Маркова мне незачем. Лаборатории давно нет, и угрозы для людей она больше не представляет.

Таня поднялась.

— Знаешь, что?.. Я думаю, нам следует туда смотаться. Знаешь, как это бывает – если человек чего-то не помнит, он возвращается к месту событий. Обстановка помогает восстановить память.

Владимир усмехнулся.

— Если я туда и поеду – то я поеду туда один. Тебе все равно нельзя уезжать из города, а Машу с Лисицыной я и в поход за хлебом с собой не взял бы. Они даже там ухитрятся нарваться на неприятности. Потому что одну из них милиция ищет, а вторая сама по себе нарвется. Это, к сожалению, будет даже не безобидная драка как у меня, а что-нибудь похуже. Один раз рыжая уже кинулась под машину и едва не прирезала своего драгоценного отчима, с нее довольно. И нечего об этом разговаривать. – Владимир встал и быстро вышел из кухни. Таня вздохнула.

Эндра загрустила, подперев голову руками. Слова Владимира она восприняла как упрек.

— А что мне было делать? – поинтересовалась Рыжая. – Я не собиралась его резать насмерть, только напугать…

— Это тебе удалось, – заметил Владимир из комнаты.

— Вы мне не доверяете, – расстроилась Эндра. Причем, было неясно, кому она это говорит – сказано было так тихо, что Владимир не мог услышать.

— Ага, и мне, – сникла Таня. – Но мы от тебя не отстанем.

— Не сомневаюсь, – отозвался Владимир.

— Доверяет, – возразила Маша, не поднимая взгляда от альбомного листа и не прекращая рисовать.

— Если бы доверял – он бы так не говорил, – отозвалась Рыжая. – Когда доверяют – так не говорят. Друзьям не говорят «я тебя даже за хлебом с собой не возьму, потому что ты везде нарываешься на неприятности, потому что стопишь машины, когда тебе надо домой и защищаешься, когда тебя хотят уволочь силой и посадить на иглу». Извините. Я пойду, пройдусь.

Видимо, Эндру сильно задело замечание байкера. Она вышла в коридор и накинула куртку.

Владимир фыркнул, но ничего не сказал.

— А ты тормози их, а не под них кидайся, – порекомендовала Таня из кухни. – И защищайся не при помощи острых предметов. А если уж при помощи них – то научись сперва с ними грамотно обращаться.

— И нечего мотаться, когда домой надо, – добавил Владимир, появляясь в дверях комнаты. – Счастливо.

— Как умею, так и защищаюсь, – видимо, совсем обиделась Эндра. – Пока.

Она аккуратно прикрыла за собой дверь, на ходу проверяя карманы – в одном обнаружились сигареты.

— Значит, не допускай подобных ситуаций, – услышала она из-за двери голос Владимира. Эндра нажала кнопку лифта и, пока ждала кабину, имела счастье лицезреть молодого жизнерадостного гражданина. Гражданин был высокий, крепкий, одетый в темно-зеленый мохеровый свитер, джинсы и черную куртку-ветровку. Дополняли наряд дорожная сумка на плече и удобные ботинки. С довольно приятного и небритого лица с низкими скулами смотрели живые, умные светло-карие глаза, и на них падали темно-каштановые волосы.

Гражданин возился с ключами у двери напротив, но при виде Эндры обернулся.

— Привет, – сказал он. – Вы наша новая соседка?.. Или у Володи появилась девушка?

Эндра немного смутилась.

— Появилась, – отозвалась она. – Но это не я.

Мужчина приветливо улыбнулся и протянул ей руку.

— Ого, как интересно. А я – Николай. Приятно познакомиться. Я геологом работаю, вот, только что из командировки вернулся.

Эндрина ладошка даже не сумела до конца обхватить жилистую, обветренную руку – настолько резким оказался контраст пропорций. Правда, ни того, ни другого это ничуть не смутило.

— А я Эндра.

Николай скептически оглядел Лисицыну и фыркнул.

— Ясно. Ну, Девушка Без Имени, не хотите ли зайти в гости? Что-то у вас несчастный вид. И Володю надо бы позвать, ужасно по нему соскучился! Идем.

— Почему это без имени? – обиделась Эндра, поспевая за широким шагом геолога. – Я вам назвала имя.

— Угу, – еще более насмешливо фыркнул Николай. – «Это имя, это настоящее имя, так зовут мой паспорт а не меня, это важнее имени, и бла–бла–бла». Знаем, проходили. И это пройдет. Знаешь, где это было написано? На кольце Юлия Цезаря.

— Соломона, – машинально поправила Эндра.

— Ни фига. Про Соломона – это все липа. Соломон вообще латинского языка не знал. – Николай поднял руку и нажал на кнопку звонка. Дверь открыл Владимир, и моментально оказался в объятиях историка–искателя и геолога по совместительству.

— Колька!.. Вернулся!.. – обрадовался Владимир, скривившись от боли. – Осторожно, швы разорвешь.

— Ты опять? – строго вопросил Николай, отступая на шаг и разглядывая его. – Вот, оставь тебя одного на полгодика. Приключенец! Пошли бухать. За встречу. И девушку свою показывай.

— Эндра, за утечку информации обычно расстреливают, – фыркнул Владимир. – Тихо и в подворотне.

— А я чего? – оскорбилась Рыжая. – Я ничего. Пошли уже. Вместе с Таней.

— Еще бы, – появилась Ласточка. – Куда ж вы без Тани! Кто вас без Тани отпустит! Сейчас, только обуюсь.

Правда, вместо того, чтобы начать обуваться, она первым делом пожала Николаю руку.

— Мадемуазель, вы прекрасны! – заявил геолог, вместо пожатия поднося Танину руку к губам. – Я вас поздравляю с Володей, а Володю – с вами! И я сегодня буду за вами ухаживать больше, чем за всеми остальными вместе взятыми! На правах его старого друга. Вы не должны испытывать ни малейшего неудобства! Вы – мой самый важный и очаровательный гость на сегодняшний вечер!

— Ой... – растерялась Таня, слегка зарумянившись. – Благодарю, вы очень любезны. – Она потянулась, было, к ботинкам, но Николай немедленно вклинился между ней и обувной полкой.

— Неправильно! – заявил он. – Селиванов, перенеси свою прелестную леди на руках.

Владимир засмеялся и подхватил Таню на руки. Так они вчетвером и отправились в гости – впереди Николай, за ним Эндра, а чуть левее байкер с Ласточкой.

Таня уютно устроилась на руках любимого, которого, казалось, ничуть не заботило, что таким образом он тревожит раны.

Квартира оказалась маленькой, по-холостяцки захламленной, что не мешало ей быть, при этом, уютной.

Эндра, Владимир и Таня прошли в комнату, Николай снимал куртку и ботинки.

— Ой, гитара! – восхитилась Рыжая, моментально ухватив взглядом музыкальный инструмент. Еще ее восхитил небольшой шкаф, в котором хранились образцы разных пород. Но тут Лисицына сообразила, что она тоже пока еще в ботинках и убежала в коридор разуваться.

 

 

 

Дверь осторожненько приоткрылась, ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель скользнула невысокая худенькая девочка лет двенадцати. Девочка была одета в строгую школьную форму – черную юбку в складочку и белую блузку. Правда, из образа аккуратной школьницы выбивались непослушные рыжие кудряшки, да еще большая сумка на длинном и широком ремне, оживленная значками и лентами.

Девочка скинула туфли и прошла вперед, осторожно, как будто пришла не домой, а в гости. Просторная, недавно отремонтированная квартира ей не нравилась. Она походила на большой некрасивый кукольный дом и была какой-то безликой, как сотни других недавно отремонтированных квартир. Примерно, как женщина с очень сильным макияжем – вроде и красиво, а естественной прелести не видно и красота неживая. Покойников тоже гримируют, когда в гроб кладут. Рыжая девочка всерьез считала, что облезшие обои и осыпающаяся штукатурка выглядели бы лучше.

Она спустила тяжелую, набитую учебниками сумку с плеча и позвала:

— Григорий Станиславович, я вернулась.

Но ей никто не ответил.

Правда, квартира была настолько большой, что приемный отец мог и не слышать, сидя где-нибудь в дальней комнате, и Лисицына побежала в его кабинет.

Перед тяжелой дверью она остановилась и осторожно постучала. Во–первых, она все еще стеснялась названного родителя, а во–вторых, мало ли, чем человек занят. Только ей никто не ответил. Рыжая потянула дверь.

— Григорий Станиславович?

Кабинет оказался пуст. Рыжая жила здесь уже два месяца, но в кабинете была всего несколько раз – ей это запрещалось. И теперь, девочка, естественно, не смогла справиться с любопытством и переступила порог.

Кабинет был достаточно большой, но приятный. Окна занавешены тяжелыми темно–красными гардинами, сбоку стояло кресло, рядом с ним – торшер, похожий на те, старые лампы, которыми пользовались еще до войны, и потому казавшийся уютным. Вдоль стен стояли шкафы – почти все книжные, еще один был похож на гардероб с простыми деревянными дверцами. Но Анька во все глаза уставилась на стол. Он был совершенно прекрасен. Старый, почти что антикварный, из темного дерева, украшенный резьбой и неуловимо пахнущий лаком, с множеством ящиков. Девочка подошла ближе и потрогала резьбу. Она отозвалась живым древесным теплом. Лисицына пробежалась пальцами по резным завитушкам –  таким приятно–закругленным, что их было очень здорово гладить рукой. Аня разглядела медные, потемневшие от времени замочные скважины на ящиках. Ключей в скважинах не было, и девочка решила, что они заперты. Для верности она потянула верхний ящик за ручку. Он, и правда, не подался. Рыжая, со свойственным ей упрямством, проверила ящик за ящиком –  из чистого любопытства – и вздохнула. Ни один не открылся. Что же там за секреты такие, что все под замком.

Лисицына вздохнула и вдруг почувствовала себя неловко – заходить в кабинет ей запрещалось. Она собиралась уже отправиться к себе, когда на глаза попался шкаф. Он странно выделялся среди книжных полок. Никакой резьбы, простые гладкие двери плотно закрыты. Рыжая потянула за ручку. На удивление, дверца оказалась не заперта и легко подалась. Анька, конечно, сунула любопытный нос внутрь, ожидая, правда, увидеть там обычный гардероб.

Но внутри не оказалось ни полок, ни отделений, не перекладины для вешалок. Там не было вообще ничего, шкаф оказался совершенно пуст. Только на дальней стенке девочка разглядела небольшой, примерно с две ладони, экран, под ним – кнопки с цифрами, а справа – небольшой рубильник. Анька распахнула глаза, соображая, что же это может означать, как вдруг, подскочила от удивления.

— А ты что здесь делаешь, Аня?

Лисицына ойкнула и выпустила ручку шкафа. За спиной стоял Григорий Станиславович. Стоял, видимо, уже некоторое время. Дверь кабинета отворялась бесшумно, а Рыжая, наверное, была так занята своими мыслями, что не слышала, как он вошел.

— Вы меня напугали. – Анька заложила руки за спину. – Я просто смотрела. Я ничего не трогала, правда. А что это такое?

— Шкаф, – отозвался отчим. От девочки не ускользнуло, что голос у него звучит со сдерживаемым раздражением. Видимо, он был очень сердит. – Шкаф для одежды, что же еще.

— А что там внутри? – не отставала Лисицына, которой было очень уж любопытно.

— Ничего, – отрезал Григорий Станиславович и вдруг не сдержался и рявкнул: – Я же запретил тебе сюда соваться! Это сложно?!

— Нет, – пискнула Рыжая, подскочив вторично, скорее, от неожиданности, чем от страха. – Я просто вас искала…

Отчим, видимо, успокоился немного, и очень строго сказал:

— Ты же видела, что меня здесь нет. В следующий раз, будь добра, слушайся, а то накажу. Иди к себе.

— Но я же…

— Иди к себе, я сказал, – отчего-то снова вышел из себя обычно спокойный Григорий Станиславович. – Быстро!

Рыжая вылетела из кабинета и стрелой рванула в свою комнату.

Там она уселась, было, на спинку дивана и притянула к себе новенькую, недавно подаренную отчимом гитару – тоже какую-то будто неживую и ненастоящую – но потом вдруг разревелась от обиды. Приемный отец еще никогда не кричал на нее, тем более за такую ерунду.

 

— Эй, Аня-Без-Имени, – окликнули Эндру.

Она тряхнула головой, сообразила, что задумалась, стоя в коридоре, обернулась и столкнулась с Николаем, который торжественно вручил ей три бутылки коньяку.

— О чем размышляете? О судьбах мира? Будьте добры, отнесите в комнату. А я сейчас, – сказал геолог.

Эндра кивнула и, осторожно держа бутылки в охапку, вернулась к Владимиру и Тане.

Те мирно играли в шахматы. Шахматы были большие, старые, деревянные, оставшиеся еще с советских времен, но ничуть не потрескавшиеся и ровно блестящие глянцевым лаком. Игровая доска заняла весь центр комнаты – Владимир с Таней запросто расположились на полу.

— Твой ход, – напомнил байкер.

— Я думаю, – огрызнулась Таня, разглядывая при этом почему-то камешек за стеклом шкафа.

— Это розовый кварц, – ехидно проинформировал Владимир. И он ходы не подсказывает.

Таня надулась и взяла пешку. Владимир невозмутимо устроил ее к четырем Таниным белым, лежащим сбоку от доски. Теперь фигурок выбыло пять.

— Напрасно, – сообщил байкер, дополняя пешки белым ферзем. Таня ойкнула. – Ну же. – Владимир протянул руку и легонько коснулся ее ладони. – Что с тобой?

— Н–ничего. – Таня мотнула головой и улыбнулась. – Просто кое-что вспомнила... Не обращай внимания.

Тут явился Николай, осторожно протягивая Тане целую кружку вина.

— Прошу вас, – сказал он.

— Спасибо.

Николай устроился рядом.

— Интересная позиция...

— Да нет, вполне обычная, – заверил Владимир. – Просто Таня ходит от фонаря. Это такой художественный беспорядок.

— Хм... – задумчиво протянул геолог. – А в этом что-то есть... Действовать непредсказуемо – неплохая стратегия!

Владимир покосился на доску.

— Интересная, но не действенная, резюмировал он, передвигая коня. – Шах.

— Так не мат же, – весело заметила Эндра, усаживаясь рядом с Таней. – Вот, это вам.

Она свалила Владимиру на колени все три бутылки коньяку и прищурилась на доску.

— А мы во–от так.

Рыжая закрыла короля слоном и хихикнула:

— Все, никакого шаха нет.

— Ой, да фиг бы с ним, – потянулась Таня. – Я все равно не могу сосредоточиться.

Владимир быстро поднял на нее взгляд.

— Отчего?

Таня, дотянувшись, ткнулась головой ему в плечо.

— Да не, все в порядке, – не очень убедительно заверила она.

— Нет-нет, – ввернул Николай, отхлебывая хороший глоток из своего стакана и закуривая сигарету. – Не надо сворачивать! Такая позиция пропадать не должна. Сыграем пара на пару!

Таня с Эндрой проиграли. Николай увлеченно рассказывал истории со службы, да настолько интересно и живо, что слушатели невольно ощущали себя, сидя в комнате, прямо в центре событий. Затем пошли уже более откровенные после выпивки разговоры, а Владимир взял гитару.

— Она у тебя не настроена, – сообщил он Николаю, подкручивая колки и быстро играя на проверку кусочки разномастных мелодий. Вскоре он, похоже, остался доволен результатом, и из-под пальцев полилось что-то уже более осмысленное, а дальше и мелодия превратилась в песню.

 

Человеку надо мало:

Чтоб искал и находил.

Чтоб имелись для начала

Друг – один, и враг – один.

 

Человеку надо мало:

Чтоб тропинка вдаль вела.

Чтоб жила на свете мама.

Сколько нужно ей – жила.

 

Человеку надо мало:

После грома – тишину,

Голубой клочок тумана,

Жизнь – одну. И смерть – одну.

 

Утром свежую газету –

с Человечеством родство.

И всего одну планету:

Землю! Только и всего.

 

И межзвездную дорогу

Да мечту о скоростях.

Это, в сущности, немного,

Это, в общем-то, пустяк.

 

Невеликая награда,

Невысокий пьедестал.

Человеку мало надо –

Лишь бы дома кто-то ждал.

 

Он потянулся и отложил инструмент, не нарушая, однако, им же самим созданное очарование и устроился поудобнее, подхватив свой стакан.

— Краси-иво... – мечтательно протянула Рыжая. – У вас голос красивый. И, когда вы играете, вы не вредничаете, – обижено прибавила она.

— Э, нет, сестрица, – с улыбкой отозвался Владимир, прикуривая. – Вредничаю я всегда. Даже когда играю. Это у меня в крови, к сожалению... или к счастью, точно не скажу.

Таня удивленно распахнула глаза, разглядывая его.

— Ого, – протянула она. – Ты ухитрился напиться, что ли?

— Захотел – и напился, – невозмутимо проинформировал Владимир, и Николай его немедленно поддержал.

— Это точно! – сказал он. – Напиться сегодня всем надо! Даже Володе. За встречу.

— Мне не надо! – с ужасом возразила Эндра и осторожно подвинулась к Селиванову, заглядывая ему в глаза. – А… а как вы меня назвали?

— А как? – удивился Владимир. – Это просто так, ты не думай. Такое ласковое наименование. Не нравится – тогда прости. Не буду так тебя называть.

— Почему – не нравится… – тут же смутилась Эндра. – Я разве сказала, что мне не нравится? Я такого не говорила. Просто…

— Просто?.. – прищурился Владимир, переставая ненадолго казаться пьяным и веселым.

Рыжая отвернулась, сморгнув капельки с ресниц.

— Просто, – повторила она. – Ну, неважно. Извините.

— Неважно – так неважно, – согласился байкер, устраиваясь поудобнее и одним заходом осушая стакан. Вид у него сделался задумчивым. Таня возилась, вертелась, будто пожилая собака и вообще, вела себя так, словно ее что-то грызет, Владимир, в свою очередь, встревожено на нее косился. Но молчал. Знал, что в присутствии всей компании Таня ничего говорить и объяснять не станет.

В какой-то момент Николай, подхватив Эндру под руку, утащил ее за компанию в магазин, и тогда Ласточка, наконец, дала волю чувствам. Каким – Владимир сообразил секундой позже, когда она, уткнувшись ему в плечо, как-то сдавленно вздохнула и уцепилась за его рукава. Так они и сидели несколько минут, после чего Владимир честно попытался отцепить Таню и заглянуть ей в глаза, но она  улезла куда-то в район его пояса, сжавшись и пряча лицо.

— Ты чего? – не выдержал Селиванов.

— Не скажу, – невнятно буркнула Таня из-под его руки. Владимир осторожно провел ладонью по ее волосам.

— Так дело не пойдет. Что с тобой?

— Ничего.

— И поэтому ты прячешься, словно перепуганный котенок. Ласточка, я серьезно. Ничего – это у меня в кармане, причем, пожизненно. Ну?..

— Страшно!.. – всхлипнула Таня. Владимир таки ухитрился поднять ей лицо за подбородок. В глазах Ласточки плясали тревожные тени, губы дрожали, и вообще, весь ее вид отнюдь не соответствовал определению «ничего».

— Что страшно? – мягко уточнил Владимир. Таня ткнулась обратно.

— Не знаю, – приглушенно донесся ее голос. – Но что-то произойдет.

Владимир терпеливо вздохнул.

— Ласточка, что-то – по любому всегда произойдет. Вопрос в том, как к этому относиться.

Таня завозилась.

— Ты не понимаешь, – всхлипнула она.

— Еще бы. Ты же мне ничего не рассказываешь.

— А ты мысли прочти.

— Не поможет.

Таня, наконец, отстранилась, но ненамного, продолжая его обнимать обеими руками. Вид у нее был задумчивый и отрешенный.

— Ты точно ничего не чувствуешь? – наконец, уточнила она, поднимая взгляд. Владимир отрицательно мотнул головой.

— Нет.

Таня закусила губу.

— Ну, может, это у меня очередной клин, – не очень уверенно резюмировала она. – Тогда все в порядке.

Владимир неожиданно поднялся и едва ли не бегом подлетел к окну, рывком распахнул раму, глядя куда-то вниз, на темный асфальт внизу. Ветер взметнул волосы, всколыхнул  тюль на окне. Таня подбежала следом, настолько быстро, насколько позволяла раненая нога.

— Вот оно, твое ничего, – негромко произнес Владимир. Таня тихонько ахнула и прижалась к нему.

— Кто они?..

— Ты меня спрашиваешь? – Владимир спрыгнул с подоконника и захлопнул окно, для верности закрыв его на все шпингалеты. Развернулся к Тане. – Оно?

Ласточка кивнула – и вдруг вскрикнула и стиснула руки.

— Там же Коля с Эндрой!

Владимир медленно помотал головой, не отрывая взгляда от стекла.

— Нет. С ними ничего не произойдет. А вот с нами – очень даже. Закрой все окна и дверь. Будут стучать, звонить – не открывай. Включи свет во всей квартире. Проверь вентиляционные решетки и трубы. – Голос звучал негромко и резко, отдавая приказы, и Таня невольно, неосознанно, подчинилась этому голосу, будто Владимир был ее командиром.

— А ты?

— С тобой.

— А остальные?

— А я им сейчас позвоню, пойдут к нам в квартиру. У Николая есть ключи. Идем.

 

 

 

 

— Глядите, – неожиданно затормозила Эндра. – Это чего?

— Хм, – прищурился Николай. Шел холодный частый дождь, и в серой пелене казалось, будто вечерняя темнота пульсирует и клубится. Скорее всего, только казалось. Ведь не может такое быть, чтобы темнота сгустками стягивалась к одному-единственному окну на семнадцатом этаже.

— По-моему, мы с тобой перепили, – предположил геолог, за руку подтаскивая Лисицыну к подъезду. Запищала трубка на поясе, и ему пришлось перехватить свободной рукой пакет с покупками, не отпуская Эндру. Телефон старательно выводил Моцарта под аккомпанемент шелеста дождя.

— Идем, – сообщил Николай, пытаясь, зажав трубку плечом, еще и набрать код подъезда. Рука на мгновение замерла, затем геолог даже ухитрился машинально пожать плечами. – Ты чего, совсем надрался, Селиванов?.. Зачем?.. – Пауза, за время которой Николай резко посерьезнел. Эндра не разбирала, что ему сказал Владимир, и вся извертелась от волнения, но спрашивать было пока что, рано. – Понял, – коротко бросил геолог. – Уже идем. Не беспокойтесь. – Обернулся к Эндре. – Скорее.

— Что он сказал? – на бегу спросила Лисицына, пытаясь сравнять шаг. Они взлетели по лестнице, и Николай нажал кнопку вызова лифта. Двери разъехались – кабина стояла на первом этаже. Оба влетели в лифт.

— Сказал, к нему домой идти.

Лифт мягко тронулся вверх.

— А еще чего? Зачем?

— Еще сказал, постарайтесь не разбудить Машу.

— В чем дело?! – не выдержала Эндра.

— Говорит, потом расскажет. Но голос у него такой, что непохоже, будто они от нас отмазались. – Геолог пожал плечами. – Володя плохого не посоветует, я его знаю.

Эндра прислонилась к стенке кабины.

— Странно, вы не находите? – осторожно сказала она. Геолог не ответил.

...Маша, вопреки ожиданию, вовсе не спала. При виде вошедших она осторожно выглянула из кухни, признала Эндру и с облегчением улыбнулась ей.

— А я вас жду, – сообщила она. – А где все?

— Там все! – Эндра нетерпеливо обернулась. – Может, им помощь нужна, а мы тут торчим.

— Цыц, – строго одернул резко протрезвевший и посерьезневший Николай. – Если бы мы были им там нужны – они бы нас позвали. – Он закрыл дверь на ключ – замок у Владимира открывался ключом как снаружи, так и внутри – и спрятал связку в карман. Отобрать или выкрасть ключи у здоровенного геолога шансов не было, и Эндра приуныла.

— Так что случилось? – тихонько уточнила Маша.

— Да мы и сами не знаем, – вздохнула Лисицына. – Просто Владимир сказал нам посидеть тут. Может, у них дела…

— Может, и дела, – согласился Николай.

Тут резко и пронзительно зазвонил городской телефон. Эндра и Маша подскочили. Рыжая машинально протянула руку к трубке, но тут же ее убрала.

— Это верно, – кивнул геолог. – Сделаем вид, что нас нет дома.

Телефон звонил долго, потом смолк.

— Ой, Маша, – всполошилась Эндра. – Ты не голодная?

Девочка помотала головой.

— Тогда знакомьтесь.

Маша немедленно смутилась и спряталась за Эндру, но та ее перехватила и весело щелкнула по носу. Рыжая, вообще, при ребенке старалась делать вид, что все замечательно и ничего особенного не происходит, что ей удавалась.

Николай ушел в ванную мыть руки. Через минутку туда заглянула Лисицына – сразу стало тесно. Рыжая присела на краешек ванны и принялась разматывать повязку на руке.

— А у вас оружия нет? – негромко спросила она. – А то мало ли…

— Только нож, – отозвался геолог. – Не нравится мне все это.

— Мне тоже, – согласилась Эндра, выбрасывая использованный бинт. – Погодите секунду.

Она убежала, но быстро вернулась. Достала из-под куртки пистолет и показала Николаю.

— По-моему, это надежнее, чем нож.

— Это у тебя откуда? – поинтересовался геолог. – Это Володькин?

— Нет, мой.

— Интересно, – ехидно произнес геолог, – от кого ты отстреливаться собралась, если с непосредственного места событий нас спровадили?.. – Он реквизировал у Лисицыной оружие и покачал головой. – Впервые вижу настолько древний и неухоженный ствол. Да он же весь ржавый!.. На болоте ты его, что ли, нашла?..

— Не-а, не на болоте, – обиделась Эндра. – Откуда я знаю, как за ним ухаживать? Меня никто не учил.

— Оно и видно, – припечатал Николай. – То-то я удивился, когда подумал, что он принадлежит Селиванову. Он себе такой халатности ни за что не позволил бы.

— А почему вы не подумали, что он может быть мой? – окончательно надулась Лисицына, скрещивая руки на груди и отворачиваясь.

— Потому что ты не умеешь ухаживать за огнестрельным оружием, – невозмутимо пояснил геолог. – У тебя это на лице написано. Крупным разборчивым почерком.

Чтобы спастись от вынужденного бездействия они уселись пить чай, но это не спасало. Минуты тянулись словно часы. Телефон молчал.

— Я так не могу… – вздохнула Эндра, изучающая цветочек на чашке. Он был с резными лепестками и синий. Рыжая почему-то вспомнила, что на востоке, на чайной церемонии положено из вежливости обязательно полюбоваться рисунком на чашке. А если повернул посуду рисунком от себя – значит, чай допил.

— У нас выбора нет, – напомнил Николай, размешивая чай ложечкой.

— Знаю, – буркнула Эндра и вскинулась: – А может, к ним сходить?

— Не стоит.

— Ну, хотя бы позвонить?

— Не нужно.

Лисицына грустно уткнулась носом в чашку.

— Николай, – минутой позже снова подала голос она – видимо, в тишине ей не сиделось. – А вы верите в машину времени? Ну, что она существует?

— Ну, знаешь ли, – пожал плечами Николай. – Я не физик, у меня другой профиль. Не могу сказать.

— А если без науки? – не отставала Эндра. – Верите?

— Я об этом не думал. – Николай, дотянувшись, подлил еще чаю Рыжей и себе. – А ты?

— А я верю. – Лисицына опустила в чашку чайный пакетик. – А точнее – я просто уверена.

Николай только пожал плечами, поворачивая чашку туда-сюда.

— А откуда такая уверенность? – уточнил он немножко насмешливо. – Ты что, ее видела?

— Нет, конечно, – сказала Эндра. – Откуда? Только читала.

— Вот и я о том, – кивнул геолог, видимо, цепляясь за тему разговора исключительно, чтобы не сидеть в тишине. – Время повернуть назад невозможно. Это все фантастика.

— Почему? – спросила Эндра, аккуратно обстукивая ложечку о край чашки.

— Потому что время – это как железная дорога. Идет только в одну сторону.

— А если есть дрезина¸ – наморщила нос Рыжая, – тогда можно в любую сторону?

Николай на секунду задумался над ответом. Но тут вдруг зазвонил телефон. Эндра подскочила от неожиданности, а Николай торопливо извлек трубку из кармана.

 

 

 

— Слушай, а может, у нас с тобой коллективная шизофрения? – нервно предположила Таня, сидя на диване и болтая ногами. Снаружи скреблись. Ощущение было такое, словно неизвестные существа со всех сторон окружают квартиру, сжимая кольцо. Владимир подсунул руку под подбородок.

— Вряд ли, – сказал он. – Шизофреники, как правило, толпами не бегают.

— Тогда мне все это снится.

— А я тогда тут откуда? Тоже тебе снюсь?

— Ну, да, – поразмыслив и удивленно обернувшись к нему, кивнула Таня.

— Нет уж, – отказался Владимир. – Хочу быть настоящим.

— И как же ты, в таком случае, это все объяснишь?

— Не знаю.

— И я не знаю.

Частый шелест отовсюду медленно усиливался – будто бы тысячи маленьких лапок скребли по бетону, заползая в стены, трубы, перекрытия. Владимиру с Таней упорно казалось, что они попали в странный сон.

— Твою ж дивизию, – тихонько выругался Владимир, прижимая ладонь к стене. Таня вскинула голову. Шорохи отовсюду усилились. – Нет, надо отсюда уходить, и поскорее.

Таня с готовностью вскочила, но тут же крепко задумалась.

— А куда? – уточнила она. – И как?.. К нашим пойдем?

Владимир извлек из кармана пистолет. Щелкнул предохранитель.

— Нет. Их тоже могут зацепить. – Он прищурился. – Знаешь, что я думаю...

— Что? – подошла Таня.

— Мы можем выбраться через окно. Гляди. – Владимир указал на узенький карниз, опоясывающий корпус прямо под окном. – А дальше – на пожарную лестницу и вниз.

Темнота пульсировала. Таня невольно поежилась.

— А нас оттуда не скинут, как ты считаешь?

— Могут, – согласился Владимир, щелкая шпингалетом на раме, отчего Таня съежилась еще больше. – Но здесь мы в ловушке.

Таня внезапно подпрыгнула и кошкой отскочила от кровати. Владимир поднялся следом. Под кроватью тоже заскребло и заскрежетало, затем раздался звук, будто кто-то скребет гвоздем по стеклу – Владимир с Таней не сразу и сообразили, что это смех.

— Ну, все, – прошипел Селиванов, выхватывая нож с пояса и опасно сузив зеленые глаза. – Только покажись.

Штора на окне покачнулась, затрепетала. За ней еще кто-то засмеялся, виден был карабкающийся по диагонали вверх черный хвостатый силуэт.

— Вроде, не так уж много и выпили... – пробормотала Таня. Владимир обернулся на смеющуюся штору, отступая на шаг – волосы хлестнули по плечам.

— Нет уж, – отозвался он. – Я-то трезвый.

— Вот и я о том же, – согласилась Таня, осторожно и медленно поднимая обеими руками его пистолет. Шорохи усиливались, нарастали, приближались. «Не отобьемся» – хотел сказать Владимир, но вовремя себя одернул. Ласточку пугать в его планы не входило.

И в этот момент в двери зазвенели ключи.

Таня с Владимиром настороженно замерли, неизвестные твари – тоже.

Дверь открылась, затем хлопнула, замок провернулся, закрываясь, и в прихожей послышались шаги.

— Вот те на, а, чтоб тебя!.. – раздался вслед за резким ударом ноги об пол возмущенный возглас. Владимир с Таней переглянулись, но с места не двинулись. В прихожей зашелестел зонт, взвизгнула, расстегиваясь, «молния» на куртке. – Беспредел сплошной творится! А ну, брысь отсюда! Разбегались тут!

Гость – или, точнее, гостья – скинула кроссовки, судя по звуку, зашвырнула ими в кого-то и, на ходу отряхивая дождевую воду с джинсов, вошла в комнату. Остановилась на пороге и всплеснула руками.

— Ну, вы даете, – сходу заявила она, чуть прищурившись на Таню. Владимир опустил оружие.

Гостья оказалась невысокой ладной девушкой с коротко стриженными черными волосами, торчащими художественными «перьями», которые неизвестно, каким мистическим образом пережили дождь и ветер. На ней была белая трикотажная кофта в обтяжку, синие джинсы и веселенькие разноцветные полосатые носки, на шее – фиолетово-лиловый шелковый платок, повязанный на манер бус-«стоечки» узлом вбок, в ушах покачивались замысловатые сережки. Девушка была довольно хорошенькая, у нее был аккуратный носик, светлая кожа и изящно очерченные полные губы. Замысловатая манера одеваться создавала впечатление человека светлого и творческого, а взгляд светло-карих лучистых глаз был умным и ясным. Таня чувствовала исходящую от нее силу, не меньшую, чем у Владимира. Только у Владимира эта сила была, скорее, обусловлена волей, характером, у девушки же она была иного рода. Какого – Таня вначале не сообразила.

Незнакомка пнула кого-то за дверью и приветливо улыбнулась.

— Беспредел у вас какой-то творится! – повторила она, грациозно шагнув вперед и протягивая разом обе руки. – Я Зина. А где Николай?

Владимир с Таней машинально пожали гостье руки и удивились еще больше. Зазвенели разноцветные браслеты на запястьях у девушки.

— То есть? – осторожно уточнил Владимир. – Николай у меня дома... А ты о чем?

Зина нетерпеливо обернулась на уже покинутую штору.

— Да вот об этом. Напустили тут, совсем за хозяйством не следите. А ведь я ему говорила.

— Кого? – повторила Таня. – Этих?.. А вы их видели разве?

— Да их захочешь – не пропустишь! – заявила девушка, плюхаясь на диван и раскидывая руки. – Полон дом. А Николай скоро придет?

— Сейчас придет. – Владимир заметно расслабился и подошел к телефону. – Они тебя испугались?

Зина, глядя куда-то в стену, пожала плечами.

— Шуганула – вот и испугались. А вы их терпите. Давно пора было... – Тут она вдруг прищурилась и резко наклонилась к Тане. – И давно они так?

— Как? – снова уточнила Ласточка.

— Давно преследуют? – совсем тихо пояснила девушка, не отпуская ее взгляда. Таня мотнула головой.

— Не-а, не очень. Только сегодня явились.

— Да ну. – Девушка зачем-то обернулась на Владимира. – Непохоже. Скажи-ка мне, командир, тебя твой отряд совершенно не интересует? Ну, ничуточки?

Владимир даже трубку телефона обратно опустил.

— Мой отряд? – очень тихо повторил он, глядя девушке в глаза. Зина не смутилась.

— Тогда почему, интересно, ты их совсем не навещаешь? – насмешливо поинтересовалась она, щуря светло-карие глаза и откидываясь обратно на спинку дивана. – Я бы на твоем месте хоть немного бы интересовалась.

Владимир усмехнулся.

— Сейчас поинтересуюсь, – тихо проговорил он. Тане казалось, что Зина выдержит его взгляд – и она, на удивление, выдержала. С минуту продолжался безмолвный поединок, затем девушка медленно улыбнулась.

— Ты сломал мой блок, – сказала она. Владимир улыбнулся в ответ.

— Не так уж и сложно. Если честно, я его даже и не заметил.

Гостья распахнула глаза.

— Ничего не понимаю, – признался Владимир, наконец, отворачиваясь.

— Может, вы соизволите мне объяснить, что тут происходит? – не выдержала Таня, вставая между ними. – Что за игра в гляделки? Я, конечно, понимаю, что вам удобно ментально общаться, но секретничать в чьем-то присутствии невежливо.

— Вот это потенциал!.. – восхищенно присвистнула гостья, переводя на нее взгляд. – Слушай, рыжий, я у тебя ее уведу.

— А я не отдам, – поддержал шутку Владимир. – Вызывай на дуэль.

— На какую? В одной у меня против тебя нет шансов, в другой – наоборот. Ладно. – Зина улыбнулась и поднялась. – Давайте выпьем. И зовите уже Николая. А ты, рыжий, никому не рассказывай, что ты там прочитал, лады?

Владимир обернулся от телефона.

— Да я и не собирался.

— Да мало ли, вдруг, соберешься. – Зина закурила. – Интересные вы ребята.

— Тебя тоже в толпе не потеряешь, – не осталась в долгу Ласточка.

— А то, – согласилась Зина, дотягиваясь до бутылки с коньяком, встряхивая ее, и щурясь на содержимое. – Беспредел! – фыркнула она. – Почти весь коньяк выпили – и без меня…

Другие произведения автора:

Дуэт Дэннера и Эндры

По дорожке - от порожка (песенка Дэннера)

Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах): 29