Интервью с Игорем Красновыам, сайт Парнас.

.

ИНТЕРВЬЮ С ОЛЕГОМ ПАВЛОВСКИМ
_________________________________________________________________________



– Да, признаюсь честно, перед тем, как взяться за это с Вами интервью, я «перешерстил», можно сказать, весь Интернет в поисках хоть какой-то информации о Вас. Конечно, нашёл. К примеру, интервью Виолетты Баша с Вами.  И первое, что пришло в голову, какая мысль? Каков талант, какая яркая, неоднозначная и творчески многосторонняя личность! Художник, поэт, публицист… всего сразу не перечислишь. Вот скажите, пожалуйста, как это всё умещается в одном человеке? Тяжела ли такая ноша?

– Игорь,  это никакая не ноша, а я бы сказал «стечение обстоятельств», как, впрочем, в любом деле. Я вырос в семье военных людей и, хоть это были не «строевики», я не мог избежать своей судьбы – был и яхтенным рулевым, и танкистом, но все в свое время. Дед по матери до войны закончил ВХУТЕИН – служба в Красной Армии уже потом… так, что мне на роду было написано  стать художником. Ну, а Ленинград, Балтика, – куда от них денешься?

Ленинград был одной из двух литературных столиц в СССР, а родился я и некоторое время в юности жил в Москве. В Москве бывал наездами всю жизнь. Но Ленинград уже в 50-х мало, чем уступал Москве – крупнейшие заводы, научная  и производственная база – всего не перечислишь, а на Невской верфи строили даже корабли. Эрмитаж был когда-то вторым музеем мира (до продажи американцам «Мадонны Альбы» Рафаэля и «Портрета папы Иннокентия» Веласкеса). Но по некоторым показателям равного ему музея в мире не было. Лет с девяти, получив тридцать копеек на мороженое  и на трамвай, я ездил  из Озерков через половину города в центр. Почти все музеи были бесплатные. О нас заботилось государство, советский народ был действительно самым культурным и образованным народом в мире. Вот если бы не «троечники»…
Должен заметить, что  и областные центры, Курск, например, тоже не были обделены заботой народа, – я  в детстве не встречал такого бескультурья, какое встречаю теперь.

Наши отцы и деды были фронтовиками, матери – пережили войну. И везде, где бы ты не был в молодые годы – везде ты видел, как бы присутствие истинно русской культуры – будь то
столица или сравнительно небольшой город. На селе тоже не было ни повального «русского пьянства», ни воровства – все это уже достижения демократии. Скорее недугами больших городов страдали некоторые районы Замоскворечья. А Ленинград был на редкость культурный город, даже девятилетний мальчишка мог без опаски бродить по его улицам и площадям в белые ночи.

Немалая роль принадлежала архитектуре этих городов, обилию парков и мостов, каналов и рек, будь то Мойка или Нева. Лодку в ЦПКиО я мог взять на прокат самостоятельно уже  с 14 лет.
Во всем чувствовалось необыкновенное ощущение свободы и  подлинной независимости. В яхт-клубе с 15 лет я выходил в Финский залив на фольксботе под честное слово, если рулевым был парень не моложе 17-ти. Людям доверяли. Мальчишкам  с  16 лет доверяли даже акваланг, но под присмотром старших.
Времена меняются, теперь совсем не видно мотоциклов и велосипедов, а раньше их было полно в каждом дворе. Как сказал Лев Толстой – «Талант – это минимум наследственности и хорошее питание в детстве»…

 – Олег, раз речь зашла о таланте, то, по-вашему, что есть талант? Это такая Божья милость? Или талант даётся человеку от природы, пусть «минимум наследственности»? Или он всё же формируется с годами и в процессе творческой деятельности? Каковы его основные компоненты, если таковые вообще есть?


Игорь, талант, конечно, это не выдумки психоаналитиков, это вполне объяснимое явление, но и Милость Божья, если под божьей милостью понимать некоторую совокупность явлений природы  и биополе Земли в первую очередь.
Талант невозможно подменить интеллектом, то есть физической памятью и знаниями – талант оперирует более тонкими связями, материей совсем иного рода. Это интуиция и  генетическая память многих поколений, которые позволяют таланту «входить в энергетическое поле Земли».
Но и этого мало, необходима еще и колоссальная энергетика, мощное энергетическое поле человека Земли, которое  индусы называют «аурой». Иногда люди способны ее видеть, а уж чувствуют во всяком случае. Стихи, картины, музыка творцов обладают помимо энергетики и огромной информативностью, ведь биополе – это не только энергетическое, но и информативное поле. Если поле земное входит в контакт с энергетическим полем самого творца, то происходит акт творения. Учителя академий хорошо это понимали и «вдохновению» всегда отводили должное  место и значение. Учиться, конечно,  необходимо, но то, что для гения казалось бы пустяк, то для остальных непосильная задача. Люди  ведь и знанием пользуется не одинаково. Талантливые люди говорят просто  и понятно, а «интеллигент» Вам
«все  извилины забьет» ненужной информацией, которая, признаться, ему совсем ни к чему.
Как говорили древние? Правильно,  –  «лаконичность – это вежливость мудреца»…

Можно сказать, что талант – это и сила духа, и сама душа Человека. Душа – это тоже сгусток биополя, имеющая даже  массу, то есть физический вес. У человека она весит чуть более 20 грамм, у мышки не более трех, а у гениев душа многократно больше… Надо сказать, что у слона этот сгусток электромагнитного поля весьма невелик – слону он без надобности.

Тут все просто, разные люди обладают и разными контурами сознания. У бомжа это контур  биологический, иначе бы он не выжил в невыносимых условиях, у большинства людей – эмоциональный, люди любят «пообщаться». Ученый обладает третьим контуром – семантическим (знаковым), у героя сознание социально-половое, героизм – это идентификация, в том числе и половая, личности  по отношению к окружающей среде – отсюда  и чрезвычайная эффективность поступков героя в социальном пространстве.  
Пятый контур, нейросоматический – это достояние художников  и вообще творцов действительности. Иногда мы называем его интуицией, иногда особым типом видения не только ситуации, но и ее конечного результата. Здесь работает и «зрительная память», и память генетическая. Можно сказать, что все великие полководцы, первооткрыватели, творцы были художниками. Сочинить можно все, что угодно – увидеть  и победить дано лишь очень немногим.

Талант не «формируется»,  со временем приходят только знание и мастерство.
Быть талантливым не так уж и приятно. Тебя может уважать дворник дома № 14  и даже полюбить, – у него  свое дело, у тебя свое. Талантливых людей чаще всего «не понимают»
именно «товарищи по работе». Понять – это тоже большое искусство. А вот непонимание часто вызывает у людей агрессивность, злобу и ненависть. В целом, человек понимает, кто его собеседник, скажем так, но как слабенькому духу проникнуть в глубину доброй и сильной души? Увы, это аксиома.

– Тут с Вами так сразу не могу согласиться, ибо, как мне кажется, какая-то доля формирования таланта всё ж присутствует… хотя! Нет, наверное. Ведь, помимо таланта, есть ещё способности, а это уже действительно совершенно иное…
Что же до того, что понимание другого – это тоже большое искусство, а непонимание часто вызывает у людей агрессивность, злобу и ненависть – вот тут, пожалуй, полностью с Вами соглашусь. Отсюда, наверное, многие беды нашего общества – как думаете?

– Игорь,  эта история стара как мир…  Кого выдвигает арбитр, явного претендента, который превосходит самого арбитра? Ничего похожего. Он выдвигает того, кто хуже, чем сам судья (чтобы собственное тщеславие не пострадало). Если ты не способен даже не превзойти, а хотя бы догнать претендента, то постарайся его унизить… А вообще здесь работает немало факторов – и  непонимание, и обида на самого  себя, и обыкновенная подлость – так было всегда, увы…

Вам интересно знать, откуда в СП СССР Ленинграда в 70-е вдруг появилось столько «молодых дарований преимущественно женского пола»? Очень простая схема: ЛИТО – редакция – плюшевый диван – редакция – типография! Путь к Олимпу долог, но и «мебели» хватает…
А еще можно поить вином и коньяком в кафе СП на ул. Воинова маститого члена секретариата –  у «писателя» всегда мало денег…

В городском СП Санкт-Петербурга при приеме в союз требуют  три экземпляра книжки, а на Конюшенной в СП РФ – тридцать, а почему? Авторитетов катастрофически не хватает, в ход  идет макулатура. А на Невском рецензентами являются часто Аркадий и Борис Стругацкие, известный поэт А.Кушнер  и другие примерно равные им по рангу.

Но... «существует поэзия такого уровня, что любые иерархии теряют всяческий смысл…» (И.Бродский)


– Но вернёмся к творчеству. Олег, что в Вас больше преобладает – художник или поэт? И почему?

 – Так поэт и есть художник, принципиального различия здесь нет. Произведение искусства – это не изделие члена гильдии мастеров, произведение искусства – это  социальный феномен.
В средневековой Европе художников ценили, а работников подмостков (театров и балаганов) даже хоронить запрещали на освященной земле. Тем не менее, итальянская «комедия дель арте», в которой участвовали не только Коломбина, Арлекин и Пьеро, но и весь народ на улицах городов прочно вошла в историю мировой культуры. Тоже можно  сказать и о выдающихся произведениях драматургов и кинематографистов, о феноменах народного творчества и даже ремеслах…

Да, я художник и поэт,  и проектировщик (дизайнер) тоже неплохой. И авторские песни писал…
Я думаю, что мне просто благоприятствовали обстоятельства, как некому баловню судьбы – меня окружали мастера. Но, должен заметить, это очень узкий и до некоторой степени замкнутый круг, и принимают в него крайне неохотно.

– Интересно… точнее – любопытно, как Вы творите? По вдохновению, когда вдруг Муза посетила? Или… надо – делаете?! Вообще, по-вашему, что есть вдохновение? Если его нет, то иначе как можно назвать процесс, когда строчки «пишутся сами»?

 – Я не творю, Игорь, я занимаюсь своим делом, а  строчки пишутся сами тоже не у всех людей
одинаково. Как я смогу Вам рассказать, что простой песок моет стать горячее огня? Попробуй, объясни… Чем я смогу объяснить, какой черт понес молодого Хемингуэя воевать, или что заставило Фолкнера стать летчиком? Вы вчитайтесь в их строки, и… все равно объяснения нет.
Я  думаю, что вдохновение – это и есть человеческая совесть, которая иногда вырывается наружу.


– К какой художественной школе Вы относите себя?

Вы задаете, Игорь, довольно не простой вопрос. Я полагаю, что в мире существует только одна школа, и это школа реалистическая. К этой школе принадлежат в равной степени и Ван Гог,  и Микеланджело. Художник в принципе не может быть оторван от жизни. В противном случае, – зачем ему все эти развлечения?


– Олег, Ваше рождение как художника и поэта пришлось на 70-е годы, можно сказать, не просто на Ваших глазах зарождалась новая литература, но и Вы стали непосредственным участником…

Расскажите немного о литературном Ленинграде начала 70-х и неофициальной литературе, начиная с «первой волны» ленинградского андеграунда…

Ладно, попробую.
На самом деле к неофициалу я примкнул уже в конце 70-х, я был поэтом, да еще и молодым,.
Гораздо интереснее и важнее те люди, которые были и старше, но приняли меня,
хотя никаких обещаний мне никто и не давал.
Авангард, Игорь, в принципе, ничем не отличается от официальной литературы, и было бы ошибкой предполагать, что авангардисты только тем и занимались, что костерили, сидя на кухне, например, Лебедева-Кумача! Я встречался с серьезными ребятами и честными –
нас объединяло «некоторое давление» со стороны властей. Достоевский тоже был авангардистом, но русская литература как была, так и осталась русской литературой.
И вот здесь мне придется сделать небольшое лирическое отступление.


КОНЦЕРТ ПО ЗАЯВКАМ.
ВИКТОР КРИВУЛИН


«Что подчиняло музыке слова?
Что обошла, что превзошла молва?
Прохладно в городе моем прямоугольном.
Прохладно в городе, где я любил вас – нет!
Я не забыл, мы – были, нам не больно
и дай нам Бог не видеться сто лет»…

/О.П./
_______________________________________________________


* * *

Виктор сидел в полутемном кафе на Садовой и пил брют.
– Неплохое вино, – сказал он после того, как мы познакомились, – рекомендую.

А кто бы возражал? Пару бутылок шампанского мог позволить себе в те времена
даже студент. Поздняя осень в Ленинграде, мокрый снег с дождем, кофе
и сухое игристое вино.

– Стихи у тебя с собой?

Покажите мне молодого «поэта», который не таскает повсюду свои рукописи
в лучшем случае отпечатанные на дешевой «папиросной» бумаге – это,
вроде как белка, но без колеса…

. . . . . . .

«...и зимнее утро стоит над окраиной.

Над северным княжеством, городом, домом,
Улиткой – скорлупкой, в которой живу…»

– Да, не самое плохое вино – повторил он улыбаясь. А Вы заходите ко мне домой,
я на Петроградской живу…

Кто не бывал на Петроградской, не дружил с алкашами,
не торговал шампиньонами на Сытном рынке в те дни,
когда в карманах сквозняк, в голове ветер,
а душа скачет над крышами, как гуттаперчевый
мяч, что сможет сказать такой человек
своим ненормальным внукам?
В таком случае, откуда им знать,
что асфальт приобретает к полудню тон раскаленного лимона,
оставаясь в тени лилово-голубым,
пахнущим клейким тополем и дождем,
что в городе, где каждый переулок – история,
а каждая история – переулок,
или, в худшем случае, проходной двор, Петроградская – это его сердцевина
и, если не сердце, то легкие полные горячего воздуха?
_________________________________
/Бедный Краевский/ О.П.

Нет необходимости рассказывать, что я тоже жил на Петроградской стороне…

. . . . . . .
. . . . . . .

На Кировском сорило листвой, и она кружилась, и падала,
и, уносимая ветром, двигалась медленным маршем туда,
где уже загорались первые костры, лихорадочно пламенел клен
и в начале аллеи золотистых и бронзовых каштанов и лип стоял
памятник «Стерегущему» и таял в пелене горьковатого дыма...
Проклятая осень – который год она кружится над «Стерегущим»
и догорает как незаконченный роман...

...а над «Стерегущим» кружится осень и раньше, когда автобусы,
сгрудившиеся у моста, были меньше и хуже, чем теперь,
а жизнь была лучше, хлеб тяжелее, а жилось все-таки легче
– осень также кружилась над «Стерегущим»...
и позже, когда рушились идеалы, е г о идеалы, а «Стерегущий» стоял,
но идеалы рушились и рушились, иногда с грохотом,
а памятник стоял и стоит по сей день – просто памятник...
и памятник рухнувшим идеалам, и надо всем этим кружится осень....

...и кружилась, и падала листва, и тонула в воде
– темной воде по вечернему теплого в октябре парка
названного именем человека отдавшего себя борьбе за справедливость,
а с несправедливостью возникшей в результате этой борьбы
пришлось бороться уже совсем другим людям и с ними поступали
уже совершенно несправедливо...

...странно, что парк был такой камерный, каменно-камерный
канувший в воду густо-зеленого пруда;

однажды весной пруд восстал над берегами и слился с рекой,
и деревья стояли по пояс в воде, в которой плавало множество уток...
и пруд, и река, и небо стали как бы одного, но сильного цвета, и губы сами выговаривали:
– Голландия! Голландия... и вода, и небо так светились, что берег напротив
словно бы таял в свете воды и неба, и фигура из бронзы
или чего-то звонкого, как слово «маузер» тоже стояла в воде
и к ней было не подойти, хотя и это было уже ни к чему...

...вода издавала такой звук, что вероятно голландский польдер
во время подъема и спада воды никогда и не смог бы
называться как-нибудь иначе, чем этот звук, звук стихийного бедствия

или неожиданно нахлынувшего счастья;

...а когда еще не было этого ощущения прохладного серебристого эфира
и жажды плыть в источающей леденящий жар, золотистой, ртутной,
сфероидальной воде,
а берег мягок и влажен – маленькая фея лет двадцати
однажды оказалась на берегу и прятала в карманы пальто
озябшие розовые руки...

...палитра отчаянно отдавала сумеркам последние желтые краски,
и загорелось первое оранжевое окно...
или это была не фея? Как знать!
– Я думала, – вы профессионал...

Никакой я не профессионал, но очень хотелось самому в это поверить...

– Вы будете профессионалом, вы будете, – улыбнулась, ушла... и так оно и случилось.
И теперь, когда над «Стерегущим» кружится осень, я про нее не забыл, помню...

. . . . . . .

_______________________________________________

Всего не перескажешь в одночасье.
Потом Виктор как всегда зимой ездил в Москву. Там он показал мои еще ранние стихи своему другу С.Рассадину.
После этого уже вполне серьезно предложил мне опубликовать их в «Северной почте». Все это, конечно, интересно, но не очень.
Интересно, что именно в это время Виктор Борисович – тогда еще
молодой человек и весьма известный адепт ленинградского поэтического
постмодерна написал свои «Стихи на картах», теперь частично утраченные и строки из которых я просто привожу по памяти…                                               

«...есть и у целого Народа
трудноскрываемый порыв
к самоубийству – затворив
ходы, и выходы и входы –
дыхательная несвобода
свое пространство сотворит!

На карте, скатанной в рулон,
когда материки шершавы,
на ощупь ни одной державы
не обнаружишь – только слом
картона или же бумаги –
разрыв проходит посреди
какой-то – лучше не гляди!
какой земли…
пускай во мраке
теряются ее зигзаги
как неразгаданные знаки
твоей же собственной судьбы…»
__________________________

Виктор КРИВУЛИН



Не знаю, Игорь, сможете Вы со мной согласиться или нет, но талант  –  это человеческая совесть, которую Мир использует не одинаково.
Были, конечно, и темные стороны. Иной раз, человек от безделья и примыкал, так сказать,
к кругу «непонятых», но и в этот круг принимали далеко не всех.
Я разве могу что-то рассказать? Да нет, я могу рассказать только о немногом.

В Союзе ГБ могло нас, и отправить «на поселение», было б за что, но могло  и помочь, и
наладить твою связь с официозом, так сказать, которая на самом деле была всегда и никогда не прерывалась… Андрей Вознесенский по ночам, чтобы кто не увидел, читал «Северную почту»…
После «Северной почты» меня стали довольно активно публиковать на Западе, но нам как бы  и не полагалось об этом знать – это публикации «без ведома автора». Помню только два случая, когда меня открыто поздравили – это после Франкфурта и Парижа…

В принципе, Вознесенский  или  Кривулин – это одинаково знаковые фигуры во времени, хотя и люди очень даже разные.

Начинать историю «второй литературы» вероятно правильнее было бы с поэта
Р. Мандельштама и художника А.Арефьева. Эти ребята не могли как бы родиться в «академических кругах», но было бы совершенно неправильно считать, что «тамбовский волк им товарищ». Во второй культуре были и профессора, и люди с академическими дипломами (советскими), и таких  было большинство. Почему-то? На этот вопрос ответить трудно, но можно. Человек – есть человек, он не умещается в стойле и ему недостаточно, как племенному жеребцу, все время находиться в конюшне. Вторая культура несколько  смущает управленцев, но не она управляет государством, поэтому управленцам (при ее наличии) даже удобнее живется.

Галич, безусловно, был талантлив и его популярность отнюдь не из-за его уголовного прошлого, и дело даже не в правде – правду может сказать любой, но не все это делают и  еще меньше  тех, кто может «сказать».  Галич был способен.

Вторая культура – это искусство людей непокорных и  такие люди были во все века. Представителями «второго дна» были и  Христос, и Савонарола, и Пушкин,  и Пастернак…
Вот только «новодворским» там никогда не находилось места.

Иосиф Бродский – это поэт уже второй волны, многие из них стали эмигрантами по разным причинам. Хрущевская «оттепель» закончилась ее крахом, но появилось такое замечательное явление, как поэты-шестидесятники. В официозе это были Высоцкий и Окуджава, Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина, Рождественский, Горбовский, Пикуль, Астафьев, Распутин, Кушнер, Соснора – я называю только наиболее  известных, на самом деле поэтов и писателей было намного больше – хрущевская оттепель была как взрыв среди ясного дня.
Появились блестящие авторы песен, такие как Городницкий или Визбор, и  в этом дивертисменте Бродскому было бы уделено далеко не первое место. Возможно, что некоторого
рода нигилизм, порой перераставший в прямую антисоветчину, и  вывел Бродского на первые роли, но первенство определяется только самой поэзией, а не поведением в обществе того или иного поэта.
И все это мне еще молодому человеку двоечнику, хулигану и яхтсмену, танкисту и коммунисту с девятнадцати лет надо было пережить, а понимал ли я, что происходит на самом деле? Да нет,
я ни о чем особенно не задумывался и,  как и мои сверстники,  дружил, но и дрался с дворовой шпаной, занимался спортом, работал в комсомольско-молодежном опер.отряде еще будучи десятиклассником (с удостоверение дружинника), плавал, играл на гитаре в школьном ансамбле, влюблялся и получал отказы и читал, читал без конца…

Способности, талант – это от Бога, а поэт рождается при определенных обстоятельствах, трудно сказать кем станет юный романтик – поэтом, командиром подводной лодки или десантного полка  –  иногда и тем, и другим.
Жизнь страны, если это такая страна как Россия, как бы концентрируется в ее болевых точках, сгустках энергии и любви. Такими были не только Москва и Ленинград. Россия огромна. Она раскинулась от Владивостока до Бреста, от Одессы до Петрозаводска и Мурманска. Литература наднациональна – мордвин Василий Шукшин жил на Алтае, поэт Рубцов тоже не из москвичей.
Но и «случайностей» не бывает – Николай Рубцов никогда бы не стал тем Рубцовым, которого мы знаем, если бы не сошелся близко с поэтами Г.Горбовским и К.Кузьминским уже в «Нарвской заставе».

Третья волна именно ленинградского литературного авангарда началась с высылки и отъезда из страны поэта И.Бродского, также как и В.Кривулин одного из «ахматовских сирот». Надо сказать, Иосиф сам «нарывался», он понимал, что в любом другом случае не получит так необходимой ему известности в среде поэтов-шестидесятников пришедшим на смену поэтам-фронтовикам. Ему было просто не «справиться» с таким дарованием, как Виктор Соснора, сын цирковых артистов и сын полка, юный партизан чудом уцелевший, когда был расстрелян его партизанский отряд. Виктора Соснору я боготворил. Мне на него «открыли глаза» в ЛИТО Ленсовета, куда меня пригласил Сергей Давыдов, поэт-фронтовик, еврей, орденоносец и опять-таки поэт.
Мне был 21 год, а С.Д.  работал тогда в отделе поэзии в «Авроре», куда я приперся со своими детскими стихами… Сергей Давыдович прочитал мои рукописные листки и сказал:
– Знаете, что… сегодня как раз пятница, приходите ко мне в ЛИТО…

Это было ЛИТО еще шестидесятых, хотя шел уже 1972 год.
Молодые ребята разве что не свистели, кричали «хватит деклараций», хотя столов и не переворачивали…  нечто вроде республики ШКИД. Но вернемся к Виктору Сосноре.

НА ВОЛГЕ

Вот и рядом.
Чаяли – простимся.
Рассвело,
и рядом проще стало…

Правда,
ты печальной Ефросиньей
обо мне в Путивле причитала?

Я тогда
не поводил и усом,
посвист копий
да охоту чтил.

Думал –
не вернусь,
а вот вернулся
через восемь сотен лет почти.

Разве мы
в судьбе своей студеной
не прошли тревожные азы?

Дождик-дождь, старательный садовник!
Нет,
но нам не миновать грозы.

Разве нам впервой
река – отчизна,
а сухая плоскодонка – дом?
Разве нам впервой
иголки-брызги
собирать,
а завтракать дождем?

Ты припомни:
на реке Каяле,
той реке общеславянской боли,
мы стрелой из ялика
карали
княжичей, перебежавших в Поле
в непогодь Руси…
Теперь – не надо.
Нет и нет, как нет реки Каял.
Есть – туман.
В тумане – лодка наша,
как и ты плывущая, и я.

А повсюду,
сбрасывая перья,
птицы улетают цифрой «семь»…
Есть ладонь твоя – твое
доверье,
нами позабытое совсем.

* * *
/«На Волге». Виктор Соснора. 1961./

Текст:

Вот и рядом.
Чаяли – простимся.
Рассвело,
и рядом проще стало…

Правда,
ты печальной Ефросиньей
обо мне в Путивле причитала?

Разговорно-бытовой язык лирического героя становиться реально-бытовым изображением
Древней Руси. Каузальная зависимость между «чаяли», «рядом проще», «Ефросиньей»,
«в Путивле» – очевидна. Это происходит за счет последовательного усиления в лексеме
«рядом» идентификации второго лирического героя в его пока еще периферийном значении – Русь.

Текст:

Я тогда
не поводил и усом,
посвист копий
да охоту чтил.

Думал –
не вернусь,
а вот вернулся
через восемь сотен лет почти.

Мотивированно связанные понятия «посвист копий да охоту чтил» заканчиваются
почти точным временным указанием автора о возвращении его лирического
героя к истоку своего повествования «через восемь сотен лет почти».
. . . . . . .

Профессионалы обыкновенно говорят языком литературным, иногда «научным», но мастер
никогда не злоупотребляет терминологией, его язык – это почти всегда язык разговорный.
Говорить простым языком – это «вежливость мастеров».

/«Профессионализм и мастерство»/
______________________________________________



С Виктором Александровичем Соснорой мне доводилось несколько раз встречаться, но не так, чтобы близко – я не мог себе этого позволить, ведь у меня были уже другие учителя…
С Давыдовым  мы то дружили, то ссорились, был и некоторый перерыв в общении…
Илья Бражнин жил на Петроградской стороне, на ул. Ленина в роскошном писательском доме – ему передали  мои стихи, и он пригласил меня для разговора. Его пометки до сей поры сохранились на полях моей рукописи. Он был уже стариком. В молодости он хорошо и близко знал многих поэтов «серебряного века»  –   Пастернака и Мандельштама, Ахматову и Цветаеву, но отказывался что-либо о них говорить.
Не помню, когда у меня начали расти крылья, но спина уже чесалась…

.   .   .   .   .   .   .

Виктор Кривулин стал моим другом как-то незаметно, я даже не помню, когда это случилось,
Возможно после того, как меня стало «прессовать» КГБ. Это было естественно, контролировали всех, во всяком случае, многих. Большинство «ломалось», люди давали «подписки» об их якобы отказе от антисоветской деятельности, которой они никогда и не занимались, но не каждого сломаешь… Было ли такое положение правомерным? Думаю, что да. Люди ведь разные, а если допустить чтобы даже не группы, а объединения творчески способных людей превратились в балаган, то мы получили бы какую-нибудь гадость вроде «пражской весны» или «движения солидарность», а крови и развала страны допускать было нельзя.

После первого визита ко мне «куманька», майора КГБ, мой приятель Вовка Шенкман, который об этом знал, все рассказал Виктору. Я появился в квартире Виктора примерно через неделю и все ему рассказал – голубая мечта Мишки Баранова, майора, о «сотрудничестве» лопнула как сороковаттка под потолком… Эх, Миша, не скоро еще ты станешь подполковником…

Но я как бы родился немного раньше – это и первые публикации в «Часах», «Северной почте»  и в «там-издате», это первые главы романа и окончание ЛВХПУ им. Мухиной – одной из крупнейших в то время европейских гуманитарных школ. Ноги ломают птенцам, пока они не успели стать петушками – потом ломать их уже бесполезно.

С Владимиром Высоцким мы встречались, хотя и редко в 1979 году. Я как-то зашел к своему соседу,  Марксену Гаухману-Свердлову, внуку революционера и художнику кино – наш дом находился рядом с «Ленфильмом», были в нем и квартиры работников кино…
Дверь открыл Володя, а Марксен сидел на кухне «в лоскутах» и с пересохшим от жажды желудком.

– Олег, у тебя водка есть? – спросил он меня с порога.
– Ящик коньяку…
– Давай!
В общем, познакомились.

Володя в жизни был простым и располагающим к себе человеком, он не терпел, когда его превозносили и  величали свои. Но и мерзавцам спуску не давал.
Мы пили молдавский коньяк в моей крошечной мастерской на Кировском и ели крымские яблоки, пели, играли на гитарах. Я был уже достаточно пьян и вряд ли смог бы сделать хоть
карандашный набросок, да и Володя был не любитель позировать…

.   .   .   .   .   .

Сидим с Сергеем Давыдовым в моей «мастерской», пьем коньяк.
Серега уже пьян – то про войну рассказывает, то про баб…

– Извини, дорогой, – говорит Давыдов, – я давно хотел тебя спросить,
а у тебе очень большой х…?
– Да нет…
– Надеюсь, что он у тебя,  хотя бы не тонкий? Ты главное не переживай, ведь я тебя люблю за твои хорошие стихи!

Алкоголь дело серьезное. Виктор Соснора со своим приятелем, спортсменом и чемпионом по бегу как-то изрядно «посидели» и  Виктору взбрело в голову сбросить на рельсы с платформы
в Комарово, а в Комарово был  Дом творчества ленинградских писателей, так вот, ему втемяшилось сбросить на рельсы тяжелую железобетонную урну – силы было некуда девать!
Граждане вызвали ментов, но Соснора умудрился убежать, а чемпиона по бегу менты сцапали...

Поэзия – это слишком «тонкая ткань», слишком невыносимой может оказаться и жизнь для самого поэта. Если ты не способен в нужный момент стать героем, то и поэтом ты никогда станешь – это игра не для слабонервных. Иногда человек сам ищет на свою задницу приключения, потому что без этого не может прожить и дня.
Кто еще не бил поэта Нестеровского? Вопрос, конечно, риторический. Его все били, и ваш покорный слуга раза два.
Вовчик сам нарывался – в любой компании, где появлялся Нестеровский дело неизбежно
заканчивалось дракой, били, разумеется, Нестеровского…
Приходит Вовчик в «Сайгон», покупает стакан водки в розлив и конфетку, подходит к  столику.
Ну, дело ясное, начинается «литературная беседа» (в «Сайгоне» всегда полно художников и поэтов, артистов и музыкантов). Но ведь и водка рано или поздно кончается, ничто в мире не вечно… С  возгласом «ты лжешь, мерзавец!» наш великий поэт выплескивает остатки водки
в физиономию другого не менее гениального поэта или… не все ли  равно? Тогда Нестеровского начинают бить, иногда вчетвером. Потом кое-как оттирают и отпаивают опять же водкой. Дело сделано. Опять целую неделю питерский бомонд будет смеяться.

– А Нестеровского снова били!
– Где?
– В «Сайгоне».
– А вот в ресторане, в доме писателей, его давно не били… Скоро, наверно, опять побьют?
– Да пора бы уже…

О поэтах ходит множество легенд, в том числе об их невыносимом характере, странностях и причудах, и некоторые из них имеют под собой почву. Но нигде более в мире так часто не встретишь человека с чуткой душой и отзывчивым сердцем, как в кругу именно этих людей,
поэтов и художников, артистов или музыкантов, здесь происходит какая-то их концентрация, что ли…


* * *

...в начале седьмого, когда разносили графины
и гости шептались у окон, дверей и зеркал,
горели огни и настойчивый дух парафина,
смиряя с собою, к смирению сам привыкал...

нет! было иначе – когда-то, когда поневоле,
срывая с лица безупречную маску тоски,
склонялись друзья к исполнителю, как к изголовью,
и струны вздыхали от трепета нервной руки...

потом баритон, или нет, но спокойней и строже
бродил среди стен и развалин сердечных причуд –
казалось не будет на свете другого, дороже...
а дунул, – и нет!
– Приручал и тебя приручу, –
вещал...

да упомнишь ли? Сколькие нам не вещали,
и руку держали, и смело глядели в глаза –
великий кудесник и дева, и цвета печали
актриса, готовая ноги Господни лизать...

Да сколько ж нас было? героев, безумцев, поэтов,
прошедших сквозь залы, каморки, сквозь радужный дым,
делясь второпях опаляющей рот сигаретой
и правом ласкать золотые как пламя лады...

Как пламя и воск, возгораясь, дают обещанье
светить даже если любимым глазам невтерпеж,
сжигать алтари, никогда не тревожить речами.
Вот так и жила, золоченая ты молодежь!

Когда бы любой предавался похмелью и страху,
а Ирод плодил только жадных и злых иродят –
тогда для кого вожделенная звонкая плаха?
кому вы нужны и парадный, и смертный наряд?

В начале седьмого, когда собирались в гостиной –
я вспомнил оброненный в темной парадной платок
и преданный взгляд, и виденье грядущих бастилий,
и ветер свободы,
и первый стыдливый глоток...


* * *

 – Олег, а теперь давайте поговорим о “Парнасе”. Ведь мы познакомились именно на этом сайте, где Вы не только автор, но ещё и редактор, и судья литературных конкурсов... Как Вы попали на “Парнас”? И почему остались? Чем этот сайт отличается от подобных ему? Какие надежды связываете с ним?

Игорь, честно говоря, конкурсы на Парнасе я не судил и не очень к этому расположен – состав жюри должен быть однороден, нельзя собирать команду из судей разного уровня и с разным литературным опытом – это мое глубокое убеждение. Количественный состав более трех судей и председателя жюри часто только искажает картину, – к сожалению, мы снова вместо жюри получаем Vox pópuli vox Déi.
 Полагаю ошибкой такое мнение, что работа редактора – это жюрение, что ли, конкурсов и  высказывание своих сногсшибательных идей на форуме. Идеи – идеями, а дело – делом. Работа в «мастерской» могла бы быть весьма эффективной, если ее не превращать в ликбез…

О Парнасе я просто где-то прочитал, а остался по разным причинам, одна из которых удобный функционал, который продолжает совершенствоваться, и  приличный интерфейс – вот если бы еще и обучить авторов им пользоваться! Например, «стена» – это инструмент для работы, а не для размещения на ней восторженных отзывов, смайлов и  довольно однотипных картинок из Интернета. Работа, тем более на «чужой стене», требует и хорошего вкуса.

Все сайты более или менее однотипны и отличаются лишь степенью аскетизма в их оформлении. Отличаются они и проводимой на них политикой.

На одних сайтах борются с графоманией (Графоманов – НЕТ! Неплохой сайт.), но это я бы сказал и затруднительно. На других борются с «жидами», а под шумок заодно и с русскими, то есть русскими этносами и субэтносами – татарами, мордвинами, чувашами… забывая при этом, что в России до 1912 года митрополитом Петербуржским был Антоний, мордвин, народный герой В.И. Чапаев – чуваш, а писатель Василий Шукшин – мокша. Мордвинкой была и певица Л.Русланова, и Н.Кадышева тоже мордвинка. Вот эти «нацики»  и есть самые, что ни есть настоящие «жиды». Иногда они борются еще и с «русским фашизмом», а с чем еще бороться истинному либерал демократу, да к тому же еще «интеллигенту» в четвертом поколении бездельников, болтунов и паразитов? На большее его пламенному рассудку фантазии не хватает. Я более склоняюсь к коммунистическим сайтам, но кто бы знал, сколько на них обитает и всяческой дряни!

Большинство лит.сайтов имеют развлекательно-времяпрепроводительный характер и с этим, видимо, трудно что-то сделать. Это потому, что их арендаторам однажды приснилось, что литература – это и есть их ремесло. Более продвинутые руководители очень тщательно подбирают состав своих редколлегий, иногда нанимают за плату и «приглашенных редакторов», и консультантов.
Есть довольно распространенная информация, что якобы «литературный» сайт Изба читальня и
примкнувшийкнейПричал созданы крутыми патриотами из Единой России, а так называемые «владельцы» всего лишь наемные работники. Но, как говорится, за что купил, за то и продаю – путь наш во мраке, а господа, как водится, в Париже…

Игорь, «надежды юношей питают, и  бодрость старцам придают». И не исключено, что в прошлом именно так и было. Но я не питаю иллюзий. Можно выделить активное «литературное ядро», но «лицом сайта» и в этом случае останется общество «вольных стрелков» охочее не только до зрелищ, но и до участия в самой мистерии.

 
–  Что пожелаете авторам и читателям “Парнаса”?

Христос сказал нечто вроде: Делай для других людей то, что и ты бы хотел, чтобы они делали для тебя. Чего я могу пожелать Парнасу и его читателям? Того же, что и себе. Другой вопрос –
а чего желают сами читатели и авторы? Если они желают «оттянуться по полной программе»,
то никто и не мешает им этим заняться прямо сейчас. Если авторы и читатели сайта желают литературы и отнюдь не «массового» искусства, то и я с ними солидарен.
Когда-то «массовиками-затейниками» работали комедианты, теперь – это основное занятие ученых мужей.
 
–  Олег, Ваше мнение о современной литературе, плюсы и минусы. Каким будет её дальнейшее развитие, что нам ждать, к чему готовиться?

– Игорь, вместо того, чтобы сходу возвещать что-либо о современной литературе, давайте задумаемся, а какова эта самая «современность»? Стало много автомобилей? Это верно – улицу не перейти. Стало много разноцветной упаковки? Да, и меньше доброкачественных продуктов питания. Появились новые писатели и поэты? Безусловно, если ДМД – Донцову – Маринину – Дашкову можно назвать писателями, а поэта «Бориса Сивко» еще и поэтом, а не просто лауреатом Есенинской премии и тряпочным Пьеро журналистской авантюры.
http://www.zrd.spb.ru/news/2012-01/news-0026.htm

Сейчас СХ  и СП,  и в первую очередь Москвы, торгуют членскими билетами и побрякушками вроде медалей и «золотых перьев России», и довольно прибыльное это дело. Полагаю, что когда придет время  в очередной раз продавать самую Россию, то на это сил у них может и не остаться. Так, что не все потеряно, господа присяжные заседатели!
Кому-то, может, нравится наше тепло-хладное время, а некоторые «любят и погорячее»…

Не надо слишком таки и волноваться «за литературу» – литература способна существовать и при наличии  сравнительно небольшого числа ее адептов. Но как ни поворачивай «избушку», хоть задом, хоть передом – в результате все равно получается балаган. Я ничего не имею против акробатов, но мне не очень нравится, когда литература и искусство превращаются в цирк.
По  сравнению с тем, что творится сейчас в российском образовании и культуре, при дворе и в кулуарах – дивертисмент литературных сайтов напоминает просто детскую забаву.
Чего можно ждать от бутылки паленой водки? Правильно, еще одной бутылки… и  пива тоже.

 –  Какая литература Вам по душам? Что предпочитаете читать, каких авторов?
 
Существует, вероятно, и литература «для души», как и стишки в школьной тетрадке – каждому ведь свое? Литературу можно делить по жанрам, но не по виду. Но есть и псевдолитература,
и учебники для олигофренов от рождения, над которыми трудятся в наше прекрасное время лучшие мозги и задницы России. Дураков как всегда катастрофически не хватает, не все соглашаются с умилением всеми дырами потреблять суррогаты. Век потребителей, а не героев как будто уже наступил, но и маммона по-прежнему ненасытна. Производство ради производства неизбежно порождает и литературу ради макулатуры.

А читать есть что, пройдите по книжным развалам и Вы за бесценок сможете купить и что-нибудь очень интересное. Но этого надобно еще и захотеть.
Эрудитов в Интернете пруд пруди, так и сыплют цитатами из Декарта, значения которых сами понять не способны. Как только я услышу «мудрую вставочку» типа a`пропос или априори у меня начинается аллергия также, как и когда простое четверостишье называют катреном.
Давайте все начнем вдруг писать терцетами, терцинами, катренами, септимами, эрудиты мы хреновы! Википедия может оказаться и удобным справочником даже для специалиста, но по ней невозможно учиться, а первое правило хорошего тона – не трепать попусту языком.

Я найду, что почитать или перечитать в который уже раз… просто для меня литература – это не просто развлечение. Что касается поэзии и беллетристики, то когда-то двести томов «всемирной библиотеки» были неплохим приобретением. Люди читают по разному. Иные прочитали тысячи книг, иные только две…
Книжка  Сабаттини «Одисеея капитана Блада» – это хорошая книга? Великолепная, образец литературного мастерства, а в чем  это выражается? А в том и выражается, что образец!
Но не все образцы даже просто похожи друг на друга. Р.Л.Стивенсон – один из наиболее выдающихся писателей, а многие почитают его как «писателя для детей». Я не буду здесь объяснять, чем именно хорош и даже велик Стивенсон, я говорю о литературе, а хорошей литературы на самом деле в мире очень много. Я в равной мере люблю и  Сартра, и Пруста,
и Катаева, и Воннегута, – но это совершенно разные вещи.

–  Над чем сейчас работаете? Поделитесь своими творческими планами...

Я закончил работу над своим компакт-диском – в нем пять книг, включая роман, но есть и проза, и поэтические переводы, авторские песни и поэмы, картины и фотографии. Это приятная работа и гораздо более перспективная, чем тупое издание макулатурных сборников. Впрочем, мои книжки макулатурой едва ли назовешь, а вот малотиражные издания не слишком эффективны. В тоже самое время мне вполне достаточно и десяти полноценных CD в год.
Продавать их в Доме книги или в Лавке писателей  смысла не имеет, хотя договориться можно,
Можно и денег немного заработать, а не платить за собственный труд яйцеголовым дельцам, но… мы пойдем своим путем. В любом случае в BOREYARTCENTER в Петербурге они будут.
Борей-Арт – старейший и известнейший с начала 90-х культурный творческий центр со своей галереей, книжным прилавком, издательским центром… Это бермудский треугольник второй
(а теперь уже первой) культуры Санкт-Петербурга : Борей – Дом Ахматовой – Музей Достоевского. А творческих планов у меня как бы и нет – каждый занимается своим делом…
 
–  У Вас вообще бывает свободное время? Как его проводите? Бываете ли где-нибудь?
 
Свободного времени у меня сколько угодно, чтобы дойти до магазина или до дивана, но я все-таки предпочитаю виски и хороший табак, можно и сигарный. Тов. Черчилль мне тоже симпатичен – когда-то он был лихим кавалерийским рубакой.
Нынче лето за окном, ждем дождей. Бывать сейчас особенно негде – дачный сезон. А осенью возьму «болшой бутилка виски» и отправлюсь навестить своих друзей в полутемном
литературном кафе Борей-Арт…


________________________________________
 Беседу вел журналист Игорь Краснов

Другие произведения автора:

НАД БЕЛЫМ ЗАРЕВОМ ВОЙНЫ

Не люблю, ненавижу тебя!

Мы идем на Восток...

Это произведение понравилось:

Иллайя-Лала (Айсара-Чечек)

Петр Шабашов